Текст книги "Сенсаций не будет"

Автор книги: Владимир Чванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Владимир Чванов
Сенсаций не будет

ЗАПИСКИ РАБОТНИКА УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА

В командировку пришлось выехать неожиданно. Преступление было исключительным по жестокости. Утром нам сообщили кое-какие подробности, но зацепок не было, и мы знали, что работа предстоит тяжелая.

Моим соседом по купе оказался невысокий, поджарый мужчина средних лет в хорошем темном костюме и модном кремовом вязаном джемпере. Кивком он заменил обряд дорожного знакомства, сел рядом и деловито развернул «Литературную газету». Я глядел на унылые деревья и по заголовкам статей старался определить, что заинтересовало соседа. Похоже было, что он застрял где-то в середине второй тетради. Я не удержался и заглянул в газету: действительно, сосед одолевал большой судебный очерк.

– Тоже интересуетесь? – усмехнулся он и опустил газету. – Правильно делают, что пишут о судебных разбирательствах.

– Торжество справедливости?

– Не только. Скорее – сознание того, что, слава богу, изолирован еще один подонок.

– Я читал этот очерк. Разве речь идет о подонке?

– Хорошенькое дело! Кто ж он, по-вашему, пай-мальчик, который нечаянно избил и сделал инвалидом нехорошего дядю?

– Между пай-мальчиком и подонками есть еще и другие категории людей…

– Людей – да. Но он-то уже к людям не может относиться. Совершив такое, он автоматически выбыл из их категории, и общество обязано применить к нему суровые санкции.

– Какие именно?

– Самые жесткие. Те, которые создают обществу гарантии безопасности.

– Тюрьма?

– Да, и тюрьма.

– Тюрьма не лучший способ перевоспитания.

– И не нужно их перевоспитывать! Пустая трата сил. Знаете, как волка ни корми… Нужно только надежно их изолировать – раз и навсегда.

– Раз и навсегда? Жестокость – ненадежная защита…

– Ну уж это бросьте. По-вашему, доброта лучше? А вы, видимо, тоже из этих… – Он ткнул пальцем в страницу и насмешливо процитировал: «Жестокостью не победить жестокость». Какая эффектная фраза! Хотел бы я знать, куда побегут все эти альтруисты, если жестокость обрушится в один прекрасный день на них? Тоже станут искать мотивы, смягчающие обстоятельства.

– Но ведь мотивы поступков действительно бывают разные. И обстоятельства, ведущие к преступлению, тоже. И закон это учитывает. Я, например, знаю трагическую историю о том, как тихий, интеллигентный человек столовым ножом убил любовника своей жены. Этот любовник, здоровый, крепкий парень, цинично и безнаказанно измывался над ним. И все это в присутствии соседей и близких.

– Это – особое дело, и не о таких делах речь. Вы только посмотрите, что позволяют себе все эти длинноволосые юнцы! А мы только рассуждаем, почему они такие несдержанные?! Считается, что мерзавец бьет вас по физиономии, потому что хочет самоутвердиться – ему-де не объяснили, а он не понимает, как это делать иначе. А если я не хочу, чтобы на моей физиономии самоутверждались? Поверьте, повеет от общества суровостью – пропадут все эти «необъяснимые» штучки. А сейчас никто ничего не боится. Пропал страх перед наказанием. Даже суровым. Вот здесь пишут, что и избил он вроде бы потому, что жизнь с детства к нему теневой стороной оборачивалась, на пути встречались сплошь плохие люди. Так что же, простить его поэтому, что ли? Хороши мы будем, если завтра все, к кому жизнь не тем боком поворачивается, за ножи схватятся! При чем здесь плохие люди? Сейчас принято миндальничать с этим народом, особенно с молодежью. Они на нас – с ножом, а мы против них – с разговорами. К совести и чести призываем…

– Что же вы предлагаете?

– А ничего нового. Вспомним старое. Знаете, наверное, как в древности ворам руку отсекали на площади? Навсегда отбивали охоту к легкой наживе. Надо, чтоб человек с детства знал и помнил: пощады не будет! И никаких обстоятельств! Украл в первый раз – клеймо на теле на всю жизнь. Украл во второй – отрубать мизинец или даже кисть целиком. Ну, а в третий попался – платись головой. И информацию – в газеты, чтоб все знали.

– Зачем же в газеты? Не лучше ли на площади, публично, и палач чтобы в красной рубахе?

– А вы напрасно иронизируете. Тех, кто по натуре разболтан, в узде будет держать только страх перед неминуемой расплатой.

– Жизнь свидетельствует об обратном. Страх еще никого не держал в узде. Зло порождает только зло.

– Как же, по-вашему, бороться с преступностью? Проповедями?

– И проповедями. Если действительно желаешь человеку добра, рано или поздно он поймет это, поверит и пересмотрит свое отношение к жизни.

– А если это произойдет слишком поздно?

– Понимаю вас. Так вот, чтоб этого не было, нужно предупреждать преступность, как принято говорить, заниматься профилактикой преступности. Особенно среди подростков.

– Банально. Да и за всеми не уследишь.

– Конечно, если считать, что профилактикой должна заниматься только милиция. Но ведь нужно понять, что борьба с преступностью – дело всех, и профилактика – тоже наше общее дело.

– Ерунда! Избавиться от преступности помогут лишь жесткие меры! А мы все хотим быть добренькими: с каждым по душам, с каждым разбираться почему да отчего! Вот и с этим парнем так. – Он откинул газету в сторону, и она привычно сложилась пополам. – Теперь, когда человека инвалидом сделал, спохватились: а где раньше были?

– Так раньше ведь он не избивал?

– Не избивал. Но видите – и не побоялся избить. Что таким чужая жизнь? Теперь у него и адвокат известный, и психиатр его проверяет: здоров ли, а то вдруг аффект? Истреблять таких надо, как бешеных собак, тогда и другим неповадно будет!

– Всех истреблять?

– Всех, кто грабит, насилует, убивает.

– Так ведь одних уничтожим – другие подрастут. И их истреблять?

– А я вижу, вы тоже добренький. Только такая доброта однажды может стоить жизни мне или моему сыну. Да и вам тоже.

– Скажите, если вдруг, черт дернет, и вашему сыну захочется, как вы говорите, самоутвердиться на чьей-то физиономии, тогда как быть?..

Наверное, не стоило мне этого говорить. Неожиданно покраснев, он встал, грозно надвинулся на меня и, ударив ладонью по столику, выкрикнул:

– Вы думаете, что говорите? Не смейте проводить параллель! Мой сын так не поступит! Он не так воспитан! Вы слышите? Он никогда не станет хулиганом, вы слышите, не станет!

…Я вышел в тамбур. Мне было жаль, что разговор закончился вспышкой гнева и обиды. Я хотел продолжить его и убедить соседа, что преступлений без причин не бывает и для того, чтобы победить преступность, надо бороться с причинами и обстоятельствами, ведущими людей к преступлению. Об этом говорит и закон, и жизнь подтверждает это. Но, к сожалению, разговор у нас не состоялся: мой сосед понимал вещи слишком упрощенно и, убежденный в своей правоте, не желал взглянуть на них иначе. Я сожалел, что так вышло. Через несколько часов нам предстояло расстаться, вероятно навсегда, и досадно было думать, что я не успел поколебать ошибочность и категоричность его суждений.

Было холодно, по стеклу косо и стремительно стекали капли дождя. Опустились сумерки. В проеме темного окна мне виделось милое женское лицо в легкой косынке. Женщина сидела на жестком казенном диване и белыми, пересохшими от ужаса губами повторяла:

– Вы слышите? Он не мог этого сделать, не мог!

ОДИН ВЕЧЕР В МУРЕ

Это было в воскресенье, несколько лет тому назад. Наша оперативная группа уголовного розыска сидела в небольшом зале рядом с дежурной частью МУРа. Нас было пятеро. День кончался спокойно, на улице все реже мелькали красные подфарники автомобилей. Ясно слышалась музыка с танцевальной площадки сада «Эрмитаж». Неожиданно включился селектор:

– Внимание! Убийство в Сокольниках. Преступников двое. По приметам молодые. Скрылись в парке. Водитель Поликарпов, к машине! Следователь, дежурный по уголовному розыску, судебно-медицинский эксперт, эксперт научно-технического отдела, проводник служебно-розыскной собаки, срочно на выезд…

И вот мы уже бежим вниз по широкой лестнице.

– Ни пуха вам ни пера, – пожелал нам вслед дежурный по городу.

Через минуту наш милицейский «рафик» мчится по улицам и переулкам.

На крыше «рафика» резко мигает сигнальная лампа, тревожно завывает сирена. Попутные автомобили послушно жмутся к обочинам, пропускают нас вперед. Люди настороженно смотрят вслед.

Вместе с нами Бой – серая с черной спиной овчарка. Пес умный и опытный. На его счету немало задержанных преступников. К Бою мы относимся с почтением. И он это чувствует. Положив крупную голову на широкие сильные лапы, Бой внимательно смотрит на нас. Ему предстоит обычная работа, и он полноправный член оперативной группы…

По дороге я привычно думаю о жизни, в которой одни строят, берегут свое счастье, а другие, мало задумываясь, походя разбивают его. И о горе, которое принесло с собой только что совершившееся преступление в незнакомые нам дома, где близкие погибшего в эти минуты заняты обычными житейскими делами: пьют чай, купают детей, смотрят по телевизору обзор новостей и еще ничего не знают о случившемся. И конечно, думал о тех двоих, кого нам предстояло задержать. Мы их найдем. И сейчас, когда наш «рафик» несется в Сокольники, первые шаги по их розыску уже делают оперативные работники самых дальних отделений милиции города, милиционеры метрополитена, постовые ГАИ. Розыск начался.

…Всего с полчаса назад для двух московских парней наступила жизнь, полная страха. Сейчас они, наверное, в каком-нибудь темном подъезде лихорадочно приводят в порядок одежду, счищают с нее грязь и клянутся не выдавать друг друга. Но могут ли быть верны клятве люди, совершившие преступление? Недавние друзья, они теперь не верят друг другу. Один боится другого. Страх не сближает.

Отняв чужую жизнь, они необычайно остро ощутили цену собственной. Надеются, что кара их минует. «Как-нибудь выберемся, вывернемся, выплывем…»

Но реальных шансов уйти от ответственности у преступников нет. В поиск включаются опытные криминалисты, биологи, химики, трассологи, медики… Современная криминалистика располагает новейшими приборами, техникой и методами, которые делают ее работу основательной, солидной и точной. Малейший след, оставленный преступником, будет анализироваться.

Раскрыть преступление помогут нам и сами преступники.

Эмоциональный шок, страх перед наказанием, искусственность поведения и бесконечное множество явных и скрытых симптомов работают на нас. Такие следы не скроешь никакими перчатками, не смоешь самыми проверенными средствами. Дело в том, что человеку, ставшему преступником, крайне редко удается смириться с этим своим новым качеством и продолжать вести себя так, как это было прежде.

По Красносельской навстречу промчалась, тревожно сигналя, «скорая помощь».

– Наверное, оттуда, – громко сказал наш шофер… Место происшествия оцеплено нарядом милиции. Широкая, ярко освещенная улица. У двухэтажного деревянного дома, затерявшегося среди корпусов новостроек, толпа людей. С беспокойством смотрят на нас. Эксперт научно-технического отдела сразу же приступает к работе. Замелькали импульсные лампы-вспышки. Щелкает фотоаппарат. Начинаем работать и мы.

– Подумайте только, – обратился к нам мужчина в телогрейке, – что за выродки! Они били его ногами.

– Все быстро как-то случилось. И крика-то особенного не было. Вроде постонал немного, да и смолк, – сообщил плотный гражданин с портфелем.

«Эх, друг, тебе бы половину того, что досталось ему, наверное, кричал бы на всю улицу», – раздраженно подумал я и спросил:

– Вы говорите, не особенно кричал? А все же что он кричал? Слова слышали?

– Как что? – заговорили оба гражданина разом. – «За что бьете? – кричал. – Помогите, помогите!» И больше ничего.

– Ну и как?

– Что «ну и как?» – спросили мужчины.

– Вы помогли?

– Вам хорошо… «помогли»… Не думали мы, что так все случится. Да и все равно не успели бы. Они ж ребята молодые. Ноги резвые. Поди догони их… Тут Лидка из квартиры выскочила, вцепилась в одного и крик подняла. Ну и мы подбежали. Да, видно, поздно…

Лидкой оказалась пятнадцатилетняя девчушка. Стоит перед нами, шмыгает носом. В глазах недоумение.

– Я оттаскивала их, кричала: «Что вы делаете? Не смейте! Это дядя Витя! Он из нашего дома!» А они все били. Один из них, по-моему, Тюря.

Мать Лиды забеспокоилась, вышла вперед, взяла дочь за руку:

– «По-моему… по-моему…» Если точно не знаешь, то и болтать попусту нечего.

Мы понимали, что мать не хочет вмешивать в эту историю свою дочь. Попытались успокоить ее.

– Другого не знаю, но в метро часто встречала. Всегда они вместе ходят, – отвечала на наши вопросы Лида. – Симпатичный такой, в зеленой куртке. С молнией…

Убитый был бригадиром электросварщиков с соседнего завода. Мы вошли в его квартиру.

Накурено. Пахло вином, пирогами и жареным луком.

– День рождения справляли, – плакала жена. – Гостей проводил. Помог стол прибрать. Потом покурить на улицу вышел. Как там все получилось, не знаю… Знаю, что сам Виктор пальцем никого не тронет.

…Преступников задержали быстро: Тюрю в районе знали.

Когда мы вошли в его комнату, Тюря лежал на узком диване, укрывшись с головой ватным одеялом.

– Что надо? – Он привстал и спустил на пол ноги в носках.

Спутанная прядь черных волос прилипла ко лбу. Из-за припухших век на нас тревожно поглядывали блеклые глаза. Угрюмые и недобрые, они были неспокойны.

– Одевайтесь, пойдете с нами. Кое-что выяснить надо.

Тюря «завелся»:

– Когда жить спокойно дадите? Плевал я на вас!.. После отсидки я ничего не сделал. Дело шьете – не выйдет!

Мать Тюри еще молодая, но необычайно худая, с усталыми глазами. Работает истопником на фабрике. Она незаметно пытается вынести из комнаты таз. В тазу пиджак, на рукавах какие-то темные пятна. Составляем протокол. Пиджак необходимо направить на экспертизу.

Мать виновато смотрит на сына и что-то порывается сказать. Он не слушает. Поток брани обрушивается на несчастную женщину.

– За-мол-чи, – сквозь зубы сказал я. – Какой же ты вор, Тюря? Ты хулиган. Вору хамить не положено.

– Шьто? Вежливость вам нужна? А мне – свобода. Что матери душу мотаете протоколами разными? У нее сердце больное.

– Мать тебе нужно было раньше жалеть. Мало ты думал о ней.

– Не подходите! – вдруг заорал Тюря и затопал ногами. – Перекусаю всех. Перекусаю…

– Ты что, зверь, что ли? – рассмеялись мы, глядя, как Тюря щелкает зубами. – Хватит паясничать, поехали.

Соучастника Тюри тоже задержали быстро. Работники местного отделения милиции установили, с кем Тюря прибежал вечером к своему дому.

Юра оказался светловолосым и обаятельным. Рослый, но еще мальчишка. В черном свитере и зеленой спортивной куртке, с открытым лицом и по-детски ясными глазами, он никак не походил на убийцу.

Итак, преступников двое: один – опытный, уже судимый, другой – мальчик, ученик десятого класса…

На допросе первым сдался Тюря. Он не показывал виду, что переживал случившееся. Был собран и осторожен в ответах. Говорил спокойно, старательно подбирая каждое слово:

– Выпили с Юрой. Ну и что? Мало показалось. А здесь этот мужик подвернулся. Юра у него рубль попросил. На выпивку. Дай, говорит, рубль, будь человеком. А мужик заартачился. Не понравилось. Юра и начал. Горячий, неопытный. Ударил. Потом я. Ну и что? Я из солидарности. Мужик слабый был, повалился. В чем наша вина, если ему Бог здоровья не дал? Хилым оказался. Не пойму, как это все случилось? Нужен был Юрке этот рубль проклятый! Без него мог бы прожить. Что теперь мне будет?

– Следствие и суд покажут.

– И все же, что плохого вам сделал электросварщик Петров?

– Какой еще Петров? А, этот-то… Мое дело было Юре помочь. Одному бы ему не управиться.

– Не управиться с чем? Тюря отвернулся.

– Ну что пристали? Сознался же. Электросварщик, надеюсь, не очень пострадал.

Ни Тюря, ни Юра еще не знали, что избитый ими человек умер, и Тюря вволю хорохорился:

– Побюллетенит с недельку, кислородом в парке подышит. А нам срок дадут. Кому хуже?

– Хуже ему. Вы бы хоть «Скорую» ему вызвали…

– Там народу и без нас хватало. Было кому звонить. С них небось не спросите. Теперь они, как борцы за справедливость, в суде выступать будут. А у меня своя справедливость, я – за друга. Жалко, что за рубль садиться придется, – продолжал Тюря. – Обидно за рубль. В колонии засмеют. По крупной не попадался, а здесь на вот тебе. За дружка заступился…

– А что, было и покрупнее?

– Бывало. Мимо рук не проскакивало, – хмыкнул Тюря.

– Ну так рассказывай. Не будет обидно, что за рубль…

– Что я, чокнутый, что ли. Докажете – не откажусь. Это уж точно.

Не отрицал своей вины и Юра. Рассказывал охотно и быстро. Даже слишком быстро.

– Да, я бил этого мужика. За что? Обозвал он меня, когда я рубль попросил. «Бог подаст, – говорит. – С такой рожей кирпичи таскать». Ну, не выдержал я. Ему больше от меня досталось. Тюря только один раз по лицу стукнул. Да и то не сильно. И все. Тюря тут ни при чем. Он не виноват. Пусть судимый, а парень хороший, справедливый…

Допросили и свидетелей. Расхождение в показаниях Юры и очевидцев было значительным, самооговор Юры – явным. Мы поняли, что он решил всю вину взять на себя. После нескольких контрольных вопросов убедились в этом окончательно. Допрашивать ребят нужно было заново. Истина требовала, чтобы Юра отказался от своего «признания», а Тюря сознался в том, чего не хотел говорить. Каждый из должен был получить то, что заслужил. Ни больше ни меньше. Ровно столько, сколько положено. В этом еще один важный смысл нашей работы.

Время было не позднее, и следователь прокуратуры, посоветовавшись с нами, решил провести очную ставку. Ребят посадили друг против друга. Выяснили у них, не забыли ли они обстоятельства дела, не в обиде ли они друг на друга. Вот тогда-то они и поняли, что убили человека.

Тюря весь подобрался и уверенно произнес:

– Не забыл. Помню все. А что до обиды, то не было ее между нами.

Юра только кивнул головой.

Следователь попросил Тюрю подробно рассказать, что он делал в этот день. Выяснял, когда, где и с какой целью встретился с Юрой. Знал ли раньше потерпевшего Петрова…

– Я врать не стану, – начал Тюря. – Врать с моей судимостью мне только во вред. Поэтому, уж извините, укажите в протоколе обязательно, что я чистосердечно… Потому что осознал и раскаиваюсь. Это суд учитывает. Я точно знаю. Расскажу все как есть. Не подведу органы следствия… Ну, о деле… Юре понадобился рубль на бутылку. Угостить меня решил. Он первый и подошел к этому мутному, пьяному то есть. Я в сторонке стоял, думал, что он знакомого встретил. Смотрю: драка между ними. Обозвал тот ни за что ни про что Юру. А Юре обидно стало. Ну и пошло у них это. Перестарался здесь Юра за одну бумажку. Стукнул бы пару раз – и в сторону… Я тоже стукнул разок. Не отказываюсь. Что было, то было. И то потому, чтоб Юру от этого мужика оторвать. Вцепился тот в него… Не помоги – задержали бы кореша. Да и мне, судимому, попадаться было ни к чему. Сами понимаете. Юра – честняга. Он врать не станет. Сам правду расскажет.

Юра был по-прежнему насторожен, но скованность его исчезла. Он все чаще поглядывал серьезными глазами на Тюрю. Ему уже стал ясен потаенный смысл Тюриных слов о дружбе, выручке, честности…

– Не верьте Тюре! – неожиданно громко закричал Юра. – Тюря врет! Не так все было. Это он бил. И начал он… По карманам стал лазить. Часы с руки хотел снять. А по дороге, когда убегали, уговорил меня взять дело на себя. Сказал, что несудимому срока большого не будет. Потом грозить начал, если правду расскажу…

Тюря подскочил как ужаленный.

– Ты что, ненормальный?.. Он псих, гражданин следователь. Направьте этого гада на судебную экспертизу. Заделал мужика и увильнуть хочешь? Не выйдет. Я докажу свою правоту… И вы хороши работнички! Помогаю преступника изобличить, а вы мне за это дело шьете… Соцзаконность нарушаете. Я прокурору жаловаться буду. На Руси не все караси, есть и ерши. Что ж получается? Одного покалечил, теперь до меня добираешься, змей ползучий? Думаешь, раз я судимый, то мне веры не будет?

Сознался Тюря не сразу. Только после очных ставок со свидетелями.

– Может, под подписку отпустите домой? А?

Он обмяк, лицо посерело. Слезы стекают по небритым щекам и падают на канцелярский стол. Пытается храбриться:

– В тюрьме тоже люди живут.

Тюрины слезы не были слезами раскаяния. За ними раскрывались и злость, и страх перед наказанием.

Плакал и Юра, недоумевая, как легко была отнята жизнь у человека. У взрослого человека.

– Вы обманываете. Он жив… – повторял он, вытирая рукавом зеленой спортивной куртки мокрые глаза.

На Петровку мы возвращались уже около двенадцати. На улицах все было, как и прежде. Мчались молоковозы; у булочных разгружали хлеб, в «Форуме» только что кончился последний сеанс, и у троллейбусной остановки на Садовой стояли люди. Ничего как будто не изменилось в городе, только не стало в нем мастера бригады электросварщиков Петрова. Его фамилии не будет в списках рабочих завода. А личное дело в отделе кадров переложат в другой шкаф.

Он уже никогда не пройдет по вечерним московским улицам, не будет стоять в очереди в кино и спешить на троллейбус. Он убит.

И лишь один мальчишка в Москве, не желая верить правде, упорно повторяет: «Вы обманываете, он жив!» Не верила этой страшной правде и мать мальчишки. Ведь речь шла о ее сыне, о ее мальчике, которого она сама растила и воспитывала.

В коридоре на жестком диване, еле шевеля онемевшими губами, она упорно твердила:

– Он не мог, он не мог этого сделать, не мог!..