Текст книги "Бедный Павел. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Владимир Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

На второй день он попал на урок в земледельческий кабинет.

– Братцы-молодцы! – обратился к собравшимся молодой учитель агрономических занятий непривычно невоенного вида, – Картошку вы, конечно, ели?

– Дык! Ваше благородие! – отозвался Пантелей Гагарин – молодой бойкий солдатик, – Каждую неделю, почитай, как война окончилась, кормят, хоть и не помногу!

– И, как, съедобно?

– Есть можно! – засмеялись солдаты.

– Вот! А теперь, Вы узнаете очень важную вещь про неё! Вот, посмотрите! – он достал два клубенька и показал собравшимся. Один из них был ярко-зелёным, а второй – обычным желтоватым. – Что вы думаете? Что с ними, почему они разного цвета?

– Так зелёный – значит, не созрел! – опять вылез Пантелей.

– А вот и не так! – буркнул Никитин, – Зелёную есть нельзя – ядовитая она! Хотя её можно разварить или запечь, тогда можно. От солнца это она так… – его знания о растениях были очень неплохими.

– Ага! – радостно улыбнулся агроном и поднял зелёный плод над головой, – Это – ядовитая картошка! А вот как это получается? Может, наш знающий человек поподробнее расскажет? – он по-доброму посмотрел на Ивана и тот нехотя, приподнялся и начал рассказ.

Три месяца просидели они на сборном пункте, где их обучали навыкам земледелия и обращению с животными, показывали, как выглядят результаты соблюдения вбиваемых им в голову правил и их нарушения. Часто приезжали по одному и группами новые помещики с крестьянскими билетами, которые позволяли им вербовать себе крестьян. Билеты выписывали на каждый сборный пункт и карантинный лагерь исходя из расчётов по национальному и религиозному составу.

К концу пребывания на пункте уже более половины бывших солдат подписали договоры с дворянами, а остальные решили согласиться на условия Казённого приказа. К осени их небольшое обучение завершилось. Наконец, все получили паспорта и отправились к своим наделам. Иван был определён на берега Днестра и вместе с сотней других бывших солдат погрузился на барку, на которой и спустился по Днепру до самого́ Очакова. Там он пересел на транспорт «Вологда», потом в Аккермане снова сменил корабль и, наконец, прибыл на место назначение – деревню под странным названием Четвёртая Андреевка.

Барка пристала прямо к берегу. Он, напоследок, обнял Пантелея, который всю пору обучения смотрел бывшему сержанту в рот и увязался за ним.

– Ты смотри, парень, не пропадай! Заезжай, я рядом буду! – Гагарин получил надел в соседней деревне – Седьмой Андреевке, и должен был сойти на следующей остановке.

Спрыгнул с барки в воду и пошагал к новой жизни.

Глава 8

В целом мы процесс запустили. Теперь пришло время заниматься частностями. Одной из проблем, которую мы заметили ещё в 1768 в Заволжье, был дефицит топлива – степь всё-таки, деревьев мало. Как вре́менное решение, лес спускали с верховьев рек, но так долго продолжаться не могло.

Мы долго обсуждали эту проблему. Русские привыкли жить в лесных зонах, где проблем с дровами никогда не было, а теперь мы готовились заселять степь, где каждое дерево было на счету. Да, деревья в наместничествах мы собирались сажать. Болотов просто требовал развивать там лесопосадки, что должны были защитить распаханные поля от ветра, и сады, которые, по его мнению, принесут прекрасный урожай, но достаточно леса на дрова здесь не будет никогда.

Мы изучали возможность использовать в качестве постоянного источника топлива кизяк – сушёный, спрессованный с соломой навоз домашних животных. Так поступали кочевники для обогрева своих жилищ и приготовления пищи. Но такой вариант был нами отвергнут – скота у нас пока слишком мало, да и как сжигать навоз, если это лучшее удобрение на нынешний день! Почвы здесь богатейшие, но если их не удобрять – вскоре истощатся, и что тогда делать?

Вот тогда-то я и вспомнил про уголь, торф и горючий сланец. Ископаемое топливо очень пригодилось бы для отопления в безлесных областях, да и промышленности в будущем будет нужен уголь! Но до сей поры люди у нас жили и работали в местах, где дерева много, и каменный уголь и прочие сланцы были не востребованы. В результате специалисты по углю у нас отсутствовали, и до начала освоения степей причин работать над этим вопросом не было.

И вот пришло время, когда уголь и сланцы надо было начинать использовать. «Шиферного уголья»[23]23
  Кашпирское месторождение горючих сланцев


[Закрыть] было много под Сызранью, так много, что на всё Нижнее Поволжье хватит, а вот на юге был целый Донбасс, пусть его так пока никто не называет, но угольные месторождения-то там уже находят.

Тратить ресурсы на продвижение угля в металлургии тогда, пять лет назад, было откровенно глупо – задача непростая, а заводы у нас пока на древесном угле работали, леса ещё много – на несколько десятков лет точно хватит. Просто бы время без толку тратили. Но сжигание угля и сланцев для обогрева – совсем другое дело.

У нас уже были искусные печники, и сложилась даже своя школа печного отопления. Но уголь – топливо специфичное. К примеру, он при сгорании выделяет значительно больше тепла, чем дрова, и обычная русская печь просто прогорела бы, да и воздуха при горении ему требуется значительно больше. Так что, нельзя было просто во́льно перенести конструкцию дровяной печи на угольную – требовалась разработка специальной конструкции. Этим занялась моя канцелярия.

Григорий Николаевич Теплов ещё в 1769 году, разменяв шестой десяток, и начиная уставать самостоятельно решать все вопросы, которые я ему поручал во всё растущем количестве, решил с себя часть нагрузки снять. Но подошёл, по выработавшейся привычке, к этой проблеме системно, а именно предложил мне завести в моей канцелярии отделение, которое займётся различными техническими проблемами.

Я с ним согласился и поручил организацию нового отделения промышленных заводов тогда ещё живому и здоровому Ломоносову. Но лично возглавить его Михаил Васильевич отказался, а предложил эту миссию Иоганну Эйлеру – сыну своего друга, Леонарда[24]24
  Леонард Эйлер – знаменитый швейцарский и русский математик, механик, физик и астроном.


[Закрыть]. Тот был очень энергичным молодым человеком и сильно помог в организации промышленности. К тому же он активно искал талантливых людей, например, он обнаружил талант Кулибина. Только после его представления я вспомнил эту фамилию, ведь именно оно стало нарицательным в будущем для изобретателей. Более того, Иоганн попросил дать сему самородку системное образование и настоял на отправке Кулибина на учёбу в Марбург.

Или, например, Эйлер-младший живо заинтересовался изобретением уральского механика-самоучки Ивана Ползунова[25]25
  Иван Иванович Ползунов – (1728–1766) русский изобретатель-теплотехник, создатель первой в России паровой машины.


[Закрыть], о котором ему как-то рассказал его приятель Кирилл Лаксман[26]26
  Кирилл Густавович (Эрик Густав) Лаксман – (1737–1796) русский учёный и путешественник, химик, ботаник, географ.


[Закрыть]. К сожалению, самого́ мастера уже не было в живых, но глава отделения инициировал пересылку в Петербург чертежей и образцов первой русской паровой машины. Иоганн увидел в этом механизме перспективы в качестве заводского всесезонного привода – я не стал ему противоречить. Пусть он развивает эту тему, хотя бы теоретически. Когда-нибудь у нас появится большая промышленность и тогда…

Так вот, если отвлечься от мечтаний, то ещё до окончания войны, памятуя о проблемах с отоплением и необходимости осваивать степные земли, я дал техническое задание Иоганну на конструирование домашней печки, которую топят каменным углем или горючими сланцами, которых много в Нижнем Поволжье. Тот выписал из Англии двух каминных мастеров, знакомых с этим топливом, свёл их с нашими печными мастерами и уже через год получил вполне работоспособную печь, топящуюся сланцами, которая активно внедрялась в Заволжье.

Вариант на каменном угле тоже уже был создан. Так что наши печники по весне 1773-го отправились в Киев, который стал вре́менной базой для заселения Таврического и Придунайских наместничеств – поселенцев и материалы спускали по Днепру к Чёрному морю. Там Румянцев создал временную школу печных дел, в которой обучали добровольцев из солдат, что должны были строить жильё для первой волны переселенцев.

В свою очередь, Теплов подыскал мне такого Петра Красильникова, потомка компаньона Никиты Демидова. Он не имел доступа к основным семейным капиталам довольно богатой семьи Красильниковых, но был обладателем небольшого состояния и являлся потомственным рудознатцем и металлургом. Для начала мне этого было достаточно, и Теплов предложил ему в товариществе со мной разрабатывать угольное месторождение у Лисьей балки на Северском Донце. Покупать уголь должна была казна, саму землю вносил Императорский приказ – так что, при известном умении предприятие до́лжно было быть очень прибыльным.

Красильников набрал в Туле авантюрно настроенной молодёжи, основную массу рабочих навербовал из вольных переселенцев из Европы и башкир, которых прислал заинтересованный мной в проекте Тасимов, и уже к лету 1773 начал потихоньку добывать уголёк. Так что с топливом вопрос был снят.

Пришлось серьёзно заняться подбором руководства. Сразу было очевидно – генерал-губернатором Малороссии оставался Румянцев, а Придунавья – Суворов. В Прибалтику отправился Олиц, его немецкое происхождение и высокий статус должны были позволить ему контролировать ситуацию, а его преданность престолу – твёрдо проводить наши решения.

Назначение прочих наместников было более сложной задачей. Готовых фигур на такое дело у нас не хватало. Назначать Потёмкина на Таврическое наместничество, что напрашивалось, было сейчас категорически нельзя – слишком он был влюблён в мою мать, и уехать для него в далёкие степи было просто невозможно, да и с другой стороны, отнимать у матери любимого человека было тоже чревато. Мало ли какой ухарь объявится, начнёт против меня интриговать – не надо нам такого точно.

Вот кто ещё мог освоить эти новые земли, кроме Гришки? Он в истории, что была в моей прошлой жизни, приложил огромные, просто нечеловеческие усилия по освоению этих земель, стал легендой, а теперь кто может это сделать? А это нам нужно и очень – тысячи десятин богатейшей земли, реки, металлы, уголь! Ладно, вопрос пока закроет Румянцев – он готов, кипит энергией, будто молодой.

Наместником в Заволжском наместничестве мама хотела назначить престарелого фельдмаршала Гольштейна-Бекского. Мама вызвала его к себе из Ревеля, где он ранее был губернатором. Старик весьма удивился, так как считал, что именно там закончит свои годы. К этому были предпосылки, ибо правил он в губернии, как в своём герцогстве. Он был очень популярен среди остзейского дворянства и даже местных крестьян, известен как заботливый и честный правитель.

Мама его очень уважала, и я, в принципе, против этого назначения не возражал, однако его значительный возраст – стукнуло ему уже 77 лет, мог помешать в освоении этих земель, а его привычки – он был немец до мозга костей, могли помешать построить там часть именно России.

Если с первой проблемой вопрос был решаем – мама описала Гольштейн-Бекскому богатство и перспективы этих земель. Польстила ему, упомянув его огромный опыт в управлении и своё доверие к нему. И предложила ему пригласить для службы России своего внука – Фридрих Карл Людвиг должен был наследовать фельдмаршалу в управлении наместничеством. Но что делать со второй?

Его внук тоже был немец, а учитывая привычки деда, который так и не выучил русский язык, хотя и прожил в России уже почти сорок лет, можно было сомневаться в его желании управлять именно русскими. Однако такой реверанс этой фамилии, должен был послужить дополнительным аргументом для удержания лояльности населения бывших Ревельской и Рижской губерний.

Так что назначение наместником Гольштейн-Бекского обязано было носить формальный характер, а вот фактическое руководство наместничеством должно́ было осуществляться другим лицом. Получается, что таким образом мы не решали вопрос о руководителе заволжских земель, а лишь усложняли его – новому человеку предстоит ещё решать вопрос с Гольштейн-Бекскими.

Между тем в сентябре произошло и ещё одно событие, что несколько изменило политическую конфигурацию внутри страны. Я был чрезвычайно занят подготовкой реформ и текущими делами, исполняя фактически функции главы правительства, а мама с Потёмкиным уже с мая отдыхали в Петергофе. Императрица была измучена мятежом и волнениями, и ей действительно требовался отдых. Мне же нужна была работа как отдушина от мыслей о Маше, и я стремился как можно больше времени заниматься делами.

Я, конечно, обсуждал и согласовывал все решения с мамой, но лично мы виделись за лето всего пару раз. И вот получилось провести с мамой несколько дней вместе.

Москва была разрушена, но порядок там навели, и теперь Московский губернатор генерал-аншеф Еропкин настоятельно просил начать восстановление города. Естественно, оставить его без поддержки мы не могли, хотя это и сильно напрягало и без того измотанные государственные финансы. Главным архитектором «Комиссии по устроению Москвы» назначили молодого академика Академии художеств Ивана Старова.

Он подготовил проекты новой планировки города и ряда новых зданий. Так что мама предложила мне совместно осмотреть их и утвердить. И я с радостью устремился к ней. Мне не хватало общения с ней, пусть и не мальчик уже, но всё-таки…

⁂ ⁂ ⁂

Я с утра приехал к ней в Петергоф, откуда мы уже вместе отправились в Ропшу, где в Инженерном корпусе должно́ было состояться мероприятие, которое в будущем получило бы наименование презентации. Грустный Потёмкин остался в Петергофе, как он сказал, пересчитывать бутылки в винном погребе.

На следующий день Старов устроил нам замечательное представление. Молодые инженеры помогли ему с изготовлением макетов зданий и пространств, так это было действительно грандиозно. Иван Егорович был адептом классицизма, и его проекты зданий были просто фантастичны. Изначально мы планировали соорудить в Москве присутственные места для администрации, учредить новые корпуса, которые должны были послужить увеличению количества образованных людей, и возвести несколько церквей – куда сейчас без них.

Старов представил нам требуемый проект, но он нас с мамой не устроил. Уточнения требовали не столько проекты зданий, сколько планировка улиц, их общий облик. Архитектор рассчитал всё почти по линиям, которые сложились исторически, то есть этот хаотичный рисунок узких кривых переулков он намеревался сохранить.

Я же видел в своих мечтах город, подобный Петербургу, с прямыми дорогами, красивый в своей строгости и блеске. Москва после бунта была сильно разрушена, причём центр города представлял собой практически руины. Сетку улиц и внешний вид домов можно было менять почти совсем без оглядки на прошлое. И маме мои идеи тоже нравились. Так что, поняв наши мысли, Старов просто отправил свою фантазию в полёт.

Три дня мы провели в Ропше, рисуя широкие проспекты, бульвары, сады, пруды и набережные, храмы и административные здания. Москва должна был стать сказочным городом, подобным старому Константинополю, со строгим зонированием и удобным проездом. Мама была поэтична, энергична и просто прекрасна, она как бы светилась изнутри, и все окружающие были просто очарованы ей. Казалось, что она помолодела. Какие там сорок четыре года!

Я долго думал, к чему всё это, и вот уже на обратном пути в Петергоф меня осенило:

– Матушка, а Вы, часом, не беременны? – вот вогнать Екатерину II в краску я не ожидал. Маменька была особой не просто острой на язык, а просто настоящей змеёй, которая могла словами стереть в порошок любого, чем она часто и пользовалась. А тут она покраснела и смутилась как девочка, – Приехали, Екатерина Алексеевна! – улыбнулся я ей, – Гришка-то знает?

– Нет ещё! – шёпотом отвечала она.

– Что же муж и не знает? – продолжал я шутить. Ещё в мае они с Потёмкиным тайно обвенчались, ибо негоже жить во грехе людям любящим и преданным.

– Сама недавно узнала! – мама потихоньку преодолевала смущение, – Павлуша, а делать-то что с этим будем?

– Мам, ну что делать? Муж у тебя есть, он тебя любит! Так что всё нормально – родишь, воспитаем! Ну, что ты нервничаешь-то? Чай, вот Алёша Акулинин растёт, мальчик хороший, скоро в корпус, какой выберет, пойдёт. Неужели мы ещё одного ребёнка не выкормим, не воспитаем! – и я тепло её обнял.

Гриша, как узнал, так только в пляс не пустился. Как же! Вечером мы с ним посидели, как водится, на берегу. Счастливый он был, смешной…

Теперь уже ни о каком возвращении мамы из Петергофа и речи не шло. Мы договорились, что она будет сидеть здесь, беречь себя и ребёнка. Ладно, работы больше – это даже к лучшему. Вообще, весь бы в работу ушёл, чтобы все мысли только там были.

⁂ ⁂ ⁂

За окном кареты мелькали зелёные деревца, одно, другое, третье… «На равном расстоянии, одно за другим, как день за днём мелькают и мелькают… Где же конец их будет?» – думал Пётр, не отводя взгляда от оконца кареты. Дорога в Ораниенбаум казалась бесконечной. Карету ему прислали из канцелярии наследника, с приказом немедленно явиться к Павлу Петровичу, который инспектировал артиллерийский корпус.

Его погрузили в карету, едва дав одеть парадный мундир и чиркнуть пару строк супруге. «Как на допрос везут, право слово!» – нервничал он. А ведь мог быть и допрос. Пётр Бакунин долго был секретарём самого Никиты Панина и его правой рукой, он знал о мятеже чуть ли не больше, чем сам Панин. Но, буквально перед самым штурмом Зимнего дворца, каким-то шестым чувством Пётр понял, что авантюра не удастся, и бежал к императрице, где и рассказал всё.

Не факт, что следствие в отношении его завершилось окончательно, и не открылись новые факты, которые могут привести его на плаху. Пётр знал – грешки за ним водились, и хоть он надеялся, что они никогда не всплывут, но чем чёрт не шутит… Его везли в Ораниенбаум, где, по слухам, были и пыточные! Что его там ждёт?!

Деревца мелькали и мелькали. «Один, два, три…».

Наконец, карета въехала во внутренний двор. Остановилась прямо перед крыльцом. Молчаливые гайдуки открыли двери и проводили Бакунина к кабинету, где передали на руки новому караулу. Внутри его уже ждали.

– Бакунин Пётр Васильевич?

– Я… Конечно, я! Ваше Императорское Высочество! – голос Петра дрожал. Павел сидел перед ним за широким столом и пристально смотрел на него.

– Думаете, Вас сюда привезли на пытку? Успокойтесь. – Бакунин испуганно закивал, – Вас привезли сюда, потому что у меня очень мало времени!

– А, понимаю! – он по-прежнему очень нервничал.

– Не волнуйтесь, Ваши былые дела мне известны! Как были известны и следователям. И они Вам прощены. Возврата к прошлому не будет. Но если согрешите вновь – пощады не ждите! Понятно?

– Да, Ваше Императорское Высочество! Будьте уверены, не подведу!

– Вас считают негодяем, который предал своего благодетеля и друга – низким человеком. С Вами не желают работать даже Ваши былые товарищи из коллегии иностранных дел, Вам не подают руки. Вы сидите дома и не посещаете приёмов, ибо Вас не принимает никто из Петербургского общества. Только Ваша супруга, урождённая Татищева, пытается найти Вам протекцию по службе и через своих и Ваших родственников хлопочет за Вас. Всё так?

– Да, Ваше Императорское Высочество! – лицо Бакунина выражало высшую степень душевной боли.

– Вы, Пётр Васильевич, знали столько о заговоре, но открылись властям только после его начала. Почему? Если бы Вы пришли к императрице раньше, то возможно было избежать стольких жертв. Если бы Вы пришли позже, то к Вам не было бы претензий у общества. Так почему именно тогда Вы покинули лагерь заговорщиков?

– Я знал, что Шешковский в заговоре и не понимал, кому я могу довериться…

– Неправда! Вы знали всех крупных заговорщиков и вполне могли обратиться к тому, кто точно был бы вне этого круга.

– Я боялся, Ваше Императорское Высочество! Я понимал, что мятеж не удастся, но не мог решиться бежать! – глухо проговорил Бакунин, опустив голову на руки. Наследник встал и начал ходить по комнате. На боку его покачивалась сабля турецкого образца. Качалась равномерно, и Пётр опять начал считать её движения. Из транса его вырвал голос Наследника:

– Это уже лучше, Пётр Васильевич! Хорошо, что Вы понимаете это. Я долго думал, что с Вами дальше делать. Отправить Вас на Камчатку, как следовало бы – Вы же заговорщик, хоть и раскаявшийся – означало бы приговорить Вас к верной смерти. – Бакунин испуганно замотал головой, – Работать в столице или даже в Москве Вы не сможете – Вас презирают. Но Вы всё-таки человек умный и способный, а Ваша слабость делу не помеха. М-да, если только правильно выбрать Вам дело…

– Ваше Императорское Высочество! Клянусь, я не предам Вас! Верен буду до конца!

– Верю. – неожиданно твёрдо ответил Павел и снова внимательно посмотрел на Петра, – Верю! Ведь я сейчас Ваша единственная надежда. И будучи верным мне, Вы обеспечите себе будущее. Вы, Пётр Васильевич, отправитесь в Заволжье. Будете вице-наместником при Петре Августе Гольштейн-Бекском.

– Я? Вице-наместник? Покинуть Петербург с семьёй? Уехать в Заволжье? – Бакунин, казалось, на секунду потерял ощущение происходящего, но резко тряхнул головой и продолжил уже совсем другим тоном, – Какие будут мои задачи, Ваше Императорское Высочество?

– Хорошо! – Наследник с удовлетворением кивнул и продолжил расхаживать по кабинету, – Гольштейн-Бекский, человек неплохой, но всё-таки немец и к немцам имеет особое благоволение. Не мешайте ему чувствовать себя властителем наместничества. Также и внуку его Фридриху Карлу потакайте. Но, Вы должны обеспечить исполнение всех инструкций, что будете получать из моей или матушкиной канцелярий. Мне надо, чтобы ни Гольштейн-Бекские, ни прочие остзейцы не сомневались, что они правят краем. Но правили бы им Вы! Справитесь?

– Думаю, да, Ваше Императорское Высочество!

– Я тоже так думаю… Я хочу видеть наместничество процветающим русским краем и вижу именно Вас человеком, что сможет такое сотворить. А уж после такого успеха, Вы вернёте себе и уважение столичного общества и моё уважение.

⁂ ⁂ ⁂

Фельдмаршал Голицын отправился на Кубань, а на Таврию решено было назначить Алексея Орлова, но уже после окончания работы военной комиссии, а пока Румянцев посидит и на этом посту. Иван Орлов готовился отправиться на Урал – там пригодится его рассудительность. На Зауралье мама помогла уговорить встать победителя при Чесме – адмирала Спиридова, а главой Камчатского наместничества будет назначен Панин, как только прибудет на место и немного освоится.

Меж тем настал октябрь, дороги захватила распутица, и дела естественным образом затихали, а у меня появилось время на решение уже и второстепенных дел. Я занялся вопросами последних арестованных. Сложный вопрос был с Глебовым, негодяй же, но умный, организаторские способности на высочайшем уровне – аж целых две сети создал, одну по хищению в ведомстве Кригс-комиссариата, а вторую по выводу денег за рубеж.

Однако, подумав хорошенько, пообсуждав его дела, я понял, что вариантов с ним нет – слишком много людей Глебов погубил своими махинациями. Сколько солдат погибло от плохого снабжения – не сосчитать… Всеми ими он пожертвовал ради своего прибытка. Нет у него чести, и не будет, так что использовать его в управлении себе будет дороже. Но казнить уже не хотелось, людей и так по всему свету собираем. Так что пошёл он на каторгу, теперь и каторжанам было чем заняться – не одним Нерчинском[27]27
  Нерчинские рудники – крупнейшее место каторжных работ.


[Закрыть] единым живём, по всей стране дороги надо вести, мосты и гати строить, городки и деревни возводить, лес валить.

Со Строгановым было ещё сложнее. Хитрец, авантюрист, дипломат – он оказался просто гением интриги и убеждения. Уговорить неглупых вельмож европейских дворов дать денег ему лично, под переворот, причём ещё и под его личный переворот уже после переворота Паниных – это просто высший пилотаж. Если бы не во многом случайный его арест в Риге – случайный, я посмотрел отчёты и поговорил с исполнителями – у Строганова могло что-то получиться. Он всё хорошо просчитал, всё спланировал. Положительно, талант.

Говорил я с ним, много говорил. Ну вот чего у него не было? Всё было – деньги, власть, женщины, перспективы, а он в заговоры играть начал. На трон захотел? Но всё-таки граф Строганов – это тебе даже не боярин Годунов[28]28
  Борис Фёдорович Годунов – (1552–1605), боярин, шурин сына Ивана Грозного Фёдора, фактический глава правительства при Фёдоре I Иоанновича, после его смерти и пресечения правящего рода Московской ветви Рюриковичей избран Земским собором царём.


[Закрыть], куда он полез? Чистой воды авантюрист. Просто жалко такого казнить. А, с другой стороны, отправишь его куда, а он там новый заговор сколотит…

Напоследок, наконец, занялся Андрюшей Разумовским, сидевшим в Шлиссельбурге уже более полугода, и остававшимся там чуть ли последним заключённым. Откладывал я его дело, до последнего откладывал, но играть в прокрастинацию я позволить себе не мог.

Его допрашивали постоянно, а изоляция в крепости от всех связей во внешнем мире помогла моим следователям добиться от него всех подробностей его преступлений. Что же, он успел побезобразничать, но всё-таки убийствами он душу не отяготил. Это подтвердили и его люди. Вот странный человек – болтался по лесам более полутора месяцев, грабил, но не убивал. М-да…

Читая заключение по Андрею, я пришёл к выводу, что он дозрел до разговора. Что же пора, хватит отодвигать от себя неприятное. Да, мой друг, или человек, которого я считал другом, предал меня, причём почему, я не понимал, пора было это выяснить. Пусть мне это и больно…

⁂ ⁂ ⁂

Его привезли ко мне в Петергоф, с чёрным мешком, надетым ему на голову. Он не знал, куда его везут – может, и на казнь. Андрей понял, где он, только когда у меня в кабинете смог увидеть окружающий мир.

– Здравствуй, Андрей!

– Приветствую Вас, Павел Петрович! – он говорил хриплым голосом, щурясь от света. Обстановка моего кабинета была ему хорошо знакома и он, очевидно, понимал, куда его привезли.

– Зачем ты предал меня, Андрей? Ты же понимал, что действуешь против меня, что заговор обречён? Зачем? – чего тянуть? После всего он был готов говорить, я в этом не сомневался. Уже просто хотелось быстрее всё выяснить и покончить с этим. Я мог понять хоть принять бы не смог, предательство ради каких-либо благ, но вот так… Бред какой-то! Ночной кошмар!

– Скучно мне было, Павел! Скучно! – хрипло застонал он, почти завыл. – Я вот сколько в каземате сидел, всё думал – зачем? А вот не знаю! Скучно, и всё!

– Скучно? Так ты же только с войны вернулся! После моего возвращения ты бы получил почти всё, о чём ты мечтал! Как скучно?

– Вот так, Пашенька! Сам не знаю как… Просто скучно стало, и что-то в голове повернулось – айда побешусь, побегаю! Не думал вообще, как я тебе потом всё объясню, только скучно было и всё… – он сам сел на стул, низко опустил голову и уже почти бормотал.

– Это всё, Андрей? Ты что-то хочешь мне ещё сказать?

– Не знаю, Пашенька… Что сказать не знаю! Столько слов в голове, а что сказать не знаю! Всё ерундой кажется!

– Ты же предал меня, Андрей! – в моём голосе была такая же неизбывная тоска.

– Предал, Ваше Императорское Высочество! Как есть – предал! И прощения мне нет! Хоть и хочется очень! Но, не могу я тебе, братец, объяснить, что это было! Помрачение какое-то… Прости, если можешь! – на последних словах его голос вообще превратился почти в шёпот.

Я кивнул гайдукам и его увели. Сам же решил пройтись к морю. Было холодно, и сыпала морось, я же шёл вдоль моря и смотрел себе под ноги. Как странно… Андрей не смог объяснить, какое-то наваждение, бездумная лихость, и всё. Но ведь примерно тоже говорили ещё многие заговорщики, тот же Строганов. Где здесь логика? Странные люди.

Пётр Великий когда-то перенёс столицу в Петербург. Тогда он бежал из Москвы, которая непрерывно бунтовала, причём эти вспышки тоже были без смысла и порядка. Слишком много пассионариев в одном месте собралось, и что-то вроде цепной реакции началось… И вот, уже в Петербурге снова скопились они в одном месте и ведут себя как молодые собаки – носятся, высунув языки, лают, безобразничают! Иначе, как объяснить это столпотворение молодых идиотов? А то, что молодые ученики корпусов в категорической форме поддержали меня – это, конечно, заслуга обучения, что-то всё-таки привившее им, но, в большей степени – директоров корпусов, которые повели их за собой своей харизмой. Тоже очень похоже на пассионарный взрыв.

Столько переворотов в России за последнее время случилось. Всё ещё с Екатерины I началось, которую на престол гвардия посадила, а потом понеслось. И я вот с мамой на престоле сижу после переворота, да уже и не одного. С этим надо заканчивать, однако. В прошлой жизни Павла Петровича ведь свергли, а потом и сына его Николая чудом не скинули. К чёрту такие игры!

Я, конечно, много таких ярых на Камчатку отправил. Вот, чувствую, они и там накуролесят… Что они учудить могут? Там и нет толком никого, главное, чтобы на китайцев не полезли. Сейчас там империя Цин сидит и крепко сидит. Империя была очень крепким соперником, который в конце XVII века нанёс нам чувствительнее поражение[29]29
  Имеется в виду Албазинская война 1685–1689 гг. между Цинским Китаем и Россией. По её итогам в 1689 г. был заключён Нерчинский мир, и русские были вынуждены покинуть Приамурье.


[Закрыть].

Маньчжуры[30]30
  Маньчжуры – тунгусо-маньчжурский народ, покоривший в 1644 г. Китай и создавший на её территории империю Цин.


[Закрыть] тогда выбили наших поселенцев из Приамурья, отодвинув границу на Аргунь и Становой хребет, и едва не захватили Забайкалье. Я хорошо помнил, что снова освоить эти земли мы смогли только в середине века следующего, когда те сильно ослабели[31]31
  Айгунский договор, заключённый в 1858 г., установил границу между Российской империей и империей Цин по Амуру.


[Закрыть]. А сейчас – они были на пике могущества, уверенно захватывая Центральную Азию[32]32
  В период с 1750 г. по 1759 г. Империя Цин захватила Тибет, Джунгарию (часть Внутренней и Внешней Монголии, Казахстана, Киргизии и Хакассии) и Кашгарию (Синцзян-Уйгурский АР Китая).


[Закрыть].

Требовалось их контролировать, не допустить их нападение на Россию. Если бы они захотели, то лишились бы мы Нерчинска[33]33
  Осадой войсками империи Цин Нерчинска и подписанием Нерчинского договора в 1689 г. завершилась Албазинская война.


[Закрыть], и это как минимум. Нам-то туда большие силы не перебросить – задавят. Только бы на них не полезли! Но здесь я всех так накрутил, авось удержат. А вот с японцами, боюсь, ничего дожидаться не станут – полезут на рожон!

Вот, кстати, в конце концов, пусть туда Александр Строганов и отправляется – в русскую духовную миссию в империи Цин[34]34
  По итогам Албазинской войны в плен Цинской империи попало сорок пять казаков, для духовного окормления которых Русской православной церкви разрешено было открыть миссию в Пекине. Долгое время Русская православная миссия была единственным европейским постоянным дипломатическим представительством в Китае.


[Закрыть]. Посольства-то нашего там нет – маньчжуры не дают. Столько усилий было предпринято по укреплению отношений. Даже что-то получалось, недаром удалось вывезти несколько специалистов по бумаге и шелковым тканям. Но позиция маньчжуров и их презрение к окружающему миру снова всё свело почти к началу. Требуется в Китае усиливать наше представительство, вот пусть он там и развернётся со своими интригами. Посмотрим, может и принесёт он пользу Родине.

Ладно, а с остальными-то что делать? У меня наверняка таких пассионариев полным-полно. Я смотрел на море, оно было серо, но спокойно. М-да, опасно держать столицу здесь – в Петербурге. Здесь и буйных много, и место – на самом краю империи, причём дальше в эту сторону нам расти как-то не с руки. Зачем нам Финляндия? Или Швеция? Холодно, голодно там, у нас вон на юге земли полно́ и богаче она сильно. Да ещё и наводнения эти, и дождь, и сырость. Вон, половина вельмож ещё не старые люди, а больные насквозь.

Нет, мне Питер в прошлой жизни очень нравился, не подумайте чего, да и сейчас – строгий он, красивый. Но как столица… Вот снова вспомнилось, как в детстве мне попался альбом с Медным всадником Пушкина, и там было много картинок про наводнение. Я тогда боялся, что вода ко мне в комнату набежит. Долго боялся, спать мешало сильно. Мама замучилась меня по ночам успокаивать!