Текст книги "Бедный Павел. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Владимир Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Расселение на них проводить под контролем местных властей так, чтобы в деревнях не было больше одной семьи из одного народа, кроме русского. Размеры участков, предназначенных для поселенцев, решено было делать отличающимися друг от друга.

Наделы для православных должны были быть в два раза больше, чем для последователей других религий. Это должно́ было послужить отличным стимулом для ассимиляции инородцев. Именно так западнославянское население Прибалтики было ассимилировано немцами, и мы предполагали просто повторить этот опыт, но уже в обратную сторону.

Бывшие солдаты должны были получать участки большего размера, чем простые переселенцы, а унтер-офицеры больше, чем солдаты. Вот эти меры пропагандировались, показывая военным уважение верховных властей, а крестьянам, что служба в армии уже не является смертью заживо, а становится социальным лифтом.

К тому же всей подготовкой земель под заселение в наместничествах уже несколько месяцев занималась почти исключительно армия. Почти все армейские инженеры, пройдя краткое обучение у Болотова, который был вынужден для этого вместе со своими людьми выехать в Киев, мотались по Таврии, Кубани и Заволжью. Они определяли места для поселений, портов, причалов, дорог. Нарезали участки для переселенцев, намечали места для строительства домов и построек. Солдаты же занимались заготовкой строительного леса и его транспортировкой, стоили жильё и карантинные лагеря для иностранных мигрантов.

Посадить на землю часть армии, которая и так почти перестала заниматься боевой подготовкой, было вполне разумным решением. Румянцев поворчал, но в принципе согласился, хотя механизм демобилизации ещё предстояло определить. Да и после выхода этого манифеста солдаты осознали, что эти работы они ведут и для себя, после чего качество и скорость работ выросла.

К концу лета места для поселений были уже размечены для нескольких десятков тысяч семей. Основную волну послевоенных беженцев разместили на Днепровской линии, а вот для освоения наместничеств требовались новые люди.

Глава 7

Болотов, вернувшись из Киева, прибыл ко мне в Санкт-Петербург, чтобы протолкнуть идею расширения агрономической школы и открытия ещё одной – в Таврическом наместничестве. Он указывал на рост потребности как в специалистах, так и в культурных семенах и молодняке животных. Маховик сельского хозяйства, похоже, начал раскручиваться. Это была третья задача, что мы собирались решить.

В ответ я предложил Андрею Тимофеевичу лично заняться организацией двух новых школ ускоренного обучения и опытовыми участками в Таврическом и Заволжском наместничествах, а школу в Лопасне преобразовать в Императорский корпус агрономических наук. Но вот директором корпуса предстояло стать отнюдь не Болотову. Младший Орлов – Владимир, сильно болел, просил полностью отставить его от службы и разрешить удалиться в поместья.

Я не горел желанием отпускать без дела человека, который был ещё молод, неплохо образован, влиятелен, богат и обладал большим опытом управления людьми. Он был приглашён в Зимний дворец, где состоялся наш с ним разговор. Да, здоровье его было не лучшим, но он скорее устал от всей столичной суеты, чем был действительно серьёзно болен. Тогда у меня и родилась идея доверить ему руководство школой под Серпуховом. Болотов там достиг больших успехов, работу наладил. У него был достойный преемник в качестве главного преподавателя и исследователя – Матвей Афонин, но вот навыка администратора, чтобы расширить школу до размера корпуса, ему явно не хватало.

А сам Болотов, будучи человеком активным, явно хотел и мог достичь большего – он самолично побывал в Калмыцкой степи, изучая возможности земледелия, ездил в Заволжье исследовать местные условия и подбирать растения, сам посетил Таврию и Кубань, хотя мог бы сидеть в Киеве. Как человек раскрылся, поразительно! Из гениального агронома, но фантазёра и интроверта, он стал ярким педагогом и управленцем. На него у меня были планы, и я их ему раскрыл.

– Андрей Тимофеевич, помните, вы мне когда-то сказали, что не хотите выращивать продукты для моего стола, а желаете осчастливить всю Россию?

– Помню, Ваше Императорское Высочество! Конечно! Я и до сих пор мечтаю об этом!

– Не пора ли Вам реализовывать свои мечты?

– Ваше Императорское Высочество! Значит ли это, что Вы недовольны…

– Успокойтесь, дорого́й друг! Вы всё ещё тот вспыльчивый молодец, что тогда никак не желал стать моим личным агрономом. – улыбнулся я ему. – Не волнуйтесь, я всего лишь хотел предложить Вам новую работу.

– Какую? – он явно напрягся, не зная, что от меня ждать.

– Вы явно переросли свой пост моего личного агронома и даже пост директора агрономической школы, драгоценный Андрей Тимофеевич! Вам по плечу задача настоящего переустройства сельского хозяйства всей России. Вы уже видите, как разнообразна наша природа, как в разных местах отличаются растения и животные, сколько требуется усилий, чтобы обеспечить земледельцев семенами, инструментом, скотом. Я очень рад, что Вы выросли из коротких штанишек и стали большим специалистом.

– И что, Павел Петрович? Что мне делать? – в нём явно боролись два противоположных чувства – он был счастлив от моих комплиментов, но боялся изменений в своей судьбе.

– Вам, душа моя, предстоит возглавить новое ведомство, которое займётся всем, что я ранее Вам описал! Именно Вам надо будет научить крестьян и дворян, обеспечить им необходимым и проследить, чтобы всё было как надо! Как Вам эта задача?

⁂ ⁂ ⁂

Одной из причин, по которой мама соглашалась так долго терпеть малый приток населения из-за рубежа, был мой эксперимент с Симоном Лейбовичем, теперь больше известным как барон фон Штейнбург. Мне казалось, что сейчас в конце XVIII века должен наступить рассвет европейского романтизма, в том числе и в литературе. Вскоре должны появиться Гёте, Гейне, Вальтер Скотт, которые станут реальными лидерами общественного мнения, а точнее они его будут формировать, наполняя меха общественной мысли мёдом сентиментальных рассуждений о том, что надо подчиняться не устарелым правилам, а сильным, ярким страстям.

И я решил попробовать начать ковать железо заранее. Сам заниматься этим я не мог, и в силу собственного положения, и для того, чтобы выходящие книги не связывали с моим именем, и люди как можно дольше не видели в них пропаганды, и в силу просто своей удалённости от Европы, где формировались таланты и идеи.

Здесь мне очень вовремя подвернулся Симон. Я изначально решил, что ему следует войти в число крупных европейских издателей. Ему было необходимо создать в мировых державах – Англии, Франции, Австрии издательства, которые вскоре начнут публиковать эти самые романтические книги. Он смог выполнить задачу, и теперь мы развернулись.

Первый роман о несчастной любви Людовика Заики прошёл на ура. Молодые литераторы начали активно вспахивать эту ниву дальше, выпуская новые романы раз в полгода. Пока чаще их выпускать Лейбович считал излишним. А пока каждый роман звучал в Европе как пушечный выстрел. Ему удалось оседлать эту волну и стать, пусть и временно, монополистом. Ходили разные слухи, кто стоит за этими книгами.

Большая литера L, увитая плющом, красовалась на оттиске всех издательств, что публиковали книги насыщенные страданиями и любовными страстями. Лейбович был довольно тщеславен, но очень осмотрителен, поэтому большинство слухов приводили общество к персоне какого-либо члена фамилии Лихтенштейн, что придавало изданиям ещё более романтический флёр.

В этих книгах тема любви и страданий была основной, а действия их происходили в максимально романтических декорациях. Сюжет развивался в Крестовом походе в Святую землю, когда доблестный рыцарь-крестоносец, влюблялся в деву древнего рода, проходил через многочисленные препятствия на пути к счастью, наконец, побеждал и женился на своей избраннице, оставаясь править и жить на новой родине. В последнем же романе действие происходило уже в России, где прекрасный германский рыцарь находил истинную любовь, сражаясь с прокля́тыми турками.

То есть потихоньку мы создавали романтический образ нашей империи. Она приобретала черты, если уж не земли обетованной, то страны огромных просторов и возможностей, в которой местные рыцари в сверкающих доспехах защищают Европу от кошмарных азиатов, а добродушные пейзане под их защитой создают истинный рай на земле.

Мама с интересом наблюдала за моей тайной политикой литературного продвижения России в Европе и ждала от ученика Дидро и Вольтера результата. Пока она доверяла моим идеям.

Создание этого самого романтичного покрывала для России шло довольно успешно, а вот программы мамы по привлечению мигрантов были сокращены, дабы не вызывать лишней агрессии у немецких князей, теряющих налогоплательщиков, и не подорвать ненароком литературного проекта. Мамины агенты, которые активно занимались вербовкой мигрантов, к тому времени себя раскрыли и зачастую были посажены в тюрьму или даже убиты, так что эта программа уже не могла работать нормально. Но вот экзотический романтизм должен был вскоре дать свои всходы.

Симон умудрился обернуть даже мою личную трагедию – смерть Маши, бунт в Петербурге и разорение Москвы в пользу нашего проекта. Талант он был, что говорить. Вышел, наверное, самый громкий роман, который просто взорвал уже не только образованное общество, но и простой народ, правда, для них он вышел в упрощённом варианте.

«Чёрный рыцарь» молодого Гёте стал первым безусловным бестселлером европейского литературного рынка. Даже я умудрился его прочесть, и даже закалённый беллетристикой, что прочёл в прошлой жизни, был приятно удивлён качеством произведения. Чёрный рыцарь Иоганн фон Горн, уезжает в Крестовый поход в Святую землю. Пока он находится в походе, его возлюбленная умирает. Вернувшись, он узнает об этом, и на её могиле даёт клятву сражаться, пока господь не заберёт его к ней в лучший мир.

Фон Горн возвращается в Святую землю и становится ещё более яростным и честным воином, чем был раньше, высочайшим авторитетом как среди крестоносцев, так и среди мусульман. Он ищет смерти, но находит новую любовь. Очень красиво получилось, это был действительно неплохой роман.

Гёте был большим талантом, и пусть я не думал именно про него, когда задумывал этот план, но он стал подлинным открытием Симона. Кстати, самым романтичным народом в Европе сейчас оказались именно немцы, не французы, как Дюма, или шотландцы, как Вальтер Скотт, а немцы! И нам удалось повести мир за собой. В Англии в результате выхода этого романа я получил прозвище «Чёрный принц».

В общественном сознании мой образ начал сливаться с образом того легендарного принца Эдуарда. Конечно, Симон заранее решил использовать мою привычку к тёмным одеждам, но эффект был просто потрясающий. Мой авторитет в Англии поднялся на небывалую высоту. Даже памфлеты, что публиковались с подачи правительств европейских стран, которым активно не нравилось, что Россия после победы над Турцией столь усилилась, не смогли изменить ситуацию.

Наш образ в Европе вырос почти до статуса волшебной страны, в которой каждый может найти своё счастье. Установилось мнение, что территории наши огромны, а условия жизни как минимум не хуже, чем в Европе.

Конечно, сей процесс захватил в большей степени девиц, которые начали воздыхать о русских рыцарях, сражающихся с азиатской напастью и юношей, что грезили о прекрасных русских девах и воинской славе. Но постепенно их мнение захватывало и остальных – только так, исподволь, не требуя сразу серьёзных решений, мы и должны действовать.

Больше всего укрепились наши отношения с Англией. Это позволило нам договориться с их правительством и аристократией о свободной вербовке людей. Там продолжался массовый сгон крестьян с земли – эвикция, то, что я знал, как огораживание. Города Англии наполнялись бездомными и нищими людьми, и правящий класс был не против, чтобы часть этих новых пролетариев отправилась в Россию. В Англии ещё не утвердилось представление, что люди, которые изгоняются с земли, должны стать рабочей силой для промышленности.

Наоборот, исчезновение наиболее активной части обедневших крестьян снимало социальную напряжённость. Так что мы начали вывозить с острова людей. Какая разница, кто переезжает к нам в государство – немцы или англичане с шотландцами? Главное, что они хотят и умеют работать с землёй. Конечно, мы отхватили лишь небольшую часть миграционного потока с острова, но и это неплохо.

Причём уже через несколько лет процесс внезапно интенсифицировался, и пошёл уже и на неофициальном уровне – к нему подключились английские купцы. С купцами налаживалось взаимовыгодное сотрудничество – мы принимали людей, предоставляя им землю и орудия труда, а купцы за доставку переселенцев получали вознаграждение, причём с двух сторон – от нас и от самих переселенцев.

Купцы включились в процесс вербовки, и к нам начали переселяться уже не только полностью отчаявшиеся люди. Крестьяне и рабочие были уверены, что на новом берегу им предоставят все необходимое, пусть и в креди́т, и спокойно оставляли перевозчикам своё имущество в плату за перевоз. Англичане, обездоленные новой экономической реальностью, стремились к новой жизни, которая была сравнительно недалеко.

А пока нам удалось создать устойчивый поток переселенцев с острова. Притом что этот процесс не расстраивал, а, наоборот, укреплял наши отношения с Англией, в которой снижалась преступность, а аристократия получала устойчивый заработок, ибо мы платили за каждую переселяющуюся семью, пусть и немного, и бо́льшая часть этих денег уходила именно им.

Россия получила ещё и большую группу населения с европейских территорий Османской империи, на которых турки начали наводить порядок крайне жестокими мерами – примерно тридцать тысяч человек болгар, греков, сербов, валахов и прочее перебежали к нам уже после ухода наших войск с турецкой территории.

Кроме того, вместе с возвращающимся флотом, с турецкого Средиземноморья поплыли решившиеся бежать люди, которые помогали нам там – греки, албанцы, даже ливанцы. А честный и принципиальный Орлов, понимая, что множество людей, поверивших ему, не помещаются на суда эскадры, за свой счёт арендовал почти все доступные суда и вывез оттуда ещё разом до двадцати тысяч человек. Они пока размещались на неаполитанской территории, причём также за его счёт, и постепенно вывозились в Россию.

Так и это было ещё не всё – люди переезжали и переезжали. Разными путями – поодиночке, семьями и большими группами подданные султана рвались к нам, в надежде на новую жизнь. Среди них были даже казаки-некрасовцы, предки которых, не выдержав угнетения со стороны администрации, изменили и бежали на службу Султану. Теперь они осознали, что времена изменились и вспомнили о Родине.

При таком притоке населения из-за рубежа нам требовалось значительно увеличить количество русских переселенцев для формирования устраивающей нас структуры населения на новых землях. Именно русские должны были стать основой населения наместничеств. Я хотел уже в ближайшее время получить здесь русский регион, чтобы все будущие иностранные переселенцы – и немцы, и англичане, и славяне, и греки стали всего лишь прививкой на русском дереве.

Очень сложной задачей оказалось обеспечение перемещения множества переселенцев. Движение ссыльных на Камчатку подъело наши резервы, а манёвры армии на границах для успокоения умов соседей окончательно их добили. Как перевезти огромные массы населения из центральной России на окраины? Людские ресурсы мы имели – после перевода множества крепостных крестьян во владение государства, мы спокойно могли изымать из их среды отдельные семьи, формируя переселенческие группы. Причём крестьяне вполне готовы были к подобному решению – после резкого облегчения налогового и феодального бремени у них снова проснулось доверие к центральной власти. А вот организация этого…

Пришлось, не дожидаясь окончательного решения Орловской комиссии, начать изменять воинские порядки. Первое, ликвидировали полностью дискредитировавшую себя службу генерал-кригскомиссара и создали вместо неё Имперскую Окольничью службу. Структуру и функции изменили в соответствии с опытом турецкой войны. Главой её – Главным Окольничим, назначили Фёдора Орлова, а Антропов стал его заместителем – пусть поучится игре на высшем уровне.

Второе, я добился изменения функций Генерального штаба. Структуру-то создали давно – всем очевидна уже была необходимость организации постоянно действующего механизма планирования будущих войн и комплектования штабов воинских подразделений крупнее полка, которые формировались пока только при необходимости. Но вот прочие функции этой структуры пока не были определены. Так что, я настоял, чтобы Генеральный штаб, пусть и на время, взял на себя ответственность за планирование передвижений поселенцев и размещение их на новых местах.

Генерал Баур, который возглавлял Генеральный штаб, сначала пробовал сопротивляться такой деятельности, видя функции свои в другом, но смирился, понимая всю необходимость этого. Я и сам не до конца понимал, какие именно задачи надо ставить перед генштабом, но полагал, что военная комиссия Орлова, к которой Баур тоже имел отношение, определит это лучше меня. А пока – пусть делом займётся.

Анализ у них был, конечно, слабенький, на глазок, но и это было неплохо – лиха беда начало, научатся. Но стало понятно, что необходимое жильё, пропитание, транспорт, в требуемые сроки мы не обеспечим. Пришлось пересматривать всю программу переселения. Начали строительство вре́менного жилья возле портов, где разгружались корабли, и на Дунае, чтобы размещать мигрантов, идущих посуху.

Крестьянам было объявлено о переселенческой повинности грядущей весной, общины начали отбирать кандидатов на переселение. По стране срочно строились так называемые запасные хлебные магазейны для хранения запасов продовольствия на случай голода. Часть формируемых хлебных запасов решено было сразу перевозить ближе к лагерям переселенцев.

Но пока мы катастрофически не успевали. Мы даже вынуждены были пойти на закупку кибиток у кочевников для размещения людей. Пришлось часть желающих переселиться в Россию начать перемещать на внутренние территории империи. Но ведь осваивать нам требовалось именно новые земли, где почвы были значительно лучше, и отдача от заселения была бы значительно выше и быстрее. Всё это было довольно мрачно – мы оказались не готовы к такому массовому переезду.

Ведомству Баура приходилось крутиться как ужу на сковородке, планируя перемещение огромных масс людей, обеспечение их питанием, снабжение скотом и инструментом, и ещё надо было учитывать их размещение в соответствии с планируемым соотношением национальностей. Я просто был счастлив, что у нас уже был Генеральный штаб – готовый инструмент для управления этим процессом, одна Окольничья служба с таким объёмом информации просто бы не справилась.

Когда подвели предварительные итоги, оказалось, что у нас к концу сезона накапливалось около восьмидесяти тысяч переселенцев из-за наших рубежей, переселенцев же из губерний пока не было. Вырвать сейчас, разом множество людей из Центральной России было положительно невозможно, это реально сделать только зимой, после уборки урожая.

Удачно, что в зимнее время переселение из Европы и Турции снизится из-за зимних штормов и ветров. Небольшое удовольствие – плыть зимой даже по тёплому Чёрному морю, а уж Балтика или ледяная степь – просто безумие. Значит, новых иностранных поселенцев до весны будет немного. Тогда надо принять меры по организации внутреннего переселения именно зимой, благо зимой с дорогами у нас чуть ли не лучше, чем летом.

Откровенно жаль, что в транспорте ещё не настала эпоха железных дорог, которые позволяли быстро перевозить тысячи людей со скотом и домашним скарбом. Всё бы проще. Но что же делать, пока так.

Пришлось объявить новую повинность для государственных крестьян – строить вре́менное жильё по пути в новые земли, где будут отдыхать от дороги переселенцы. Люди будут идти с семьями, возами, лошадьми – терять людей от невозможности им передохну́ть было глупо. А армия уже вытянуть не могла. Почти половина армии, а войска, что были внутри империи так вообще все, у нас сейчас работали лесорубами и плотниками, строя городки для переселенцев. Если бы сейчас началась новая война, тяжело бы нам пришлось.

Стало понятно, что нам не хватает еды, чтобы кормить эту армию переселенцев, которые должны были зимовать во вре́менных посёлках. Зимой мы сможем доставлять продовольствие из внутренних регионов, но это будет сложно – необжитая степь круго́м, да и до установки зимних дорог им надо что-то есть. Второй проблемой стало обеспечение людей скотом. Без лошади им не вспахать целину, а без коровы не прокормиться. Где их взять, да ещё в таком количестве? Третья проблема – железный инструмент. Да мы начали активно расширять производство в Туле, но пока прогноз был не очень оптимистичен – не хватало рабочих рук, а где их взять? Что опять начинать приписывать крестьян к заводам? Не вариант, даже не принимая во внимание моральный фактор – пока они научатся работать с железом годы пройдут.

Выкрутились. Нам пришлось закупать продовольствие, благо оно в Австрии, Польше и Валахии ещё было. Лошадей купили у калмыков и башкир – пусть лошадки мелкие и слабенькие, в основном отнятые у татар, но это наиболее рентабельно. Татарские лошадки в основном были беспородны, племенного интереса не представляли и были нами после войны с чистой совестью переданы нашим иррегулярами.

А вот крупный рогатый скот для пользования в хозяйствах пришлось начать закупать за границей, хотя и в небольшом количестве. Болотов уже давно занимался селекционной работой и разведением скота, но количество его пока было невелико. Уже после Кагульской победы он принялся за создание сети селекционных станций, что потребовало новых вложений и закупок племенного скота в Германии, Англии и Голландии. Успехи на этом поприще у Андрея Тимофеевича были значительные, причём и в части технологий кормов и ухода, но пока мы не успевали обеспечить всех переселенцев. Было даже принято решение – на первый год-два выделять коров не на семью, а на поселение – справятся.

С лошадьми тоже как-то продвигалось. Ещё в Варне, Алексей Орлов, бывший большим знатоком конного дела, с пеной у рта доказывал нам преступность передачи стад, захваченных в войне с турками, в крестьянские хозяйства или башкирам – вывозить исключительно внутрь страны на конные заводы, для разведения на племя. Именно у турок было множество породистых лошадей, которые представляли большую ценность и необходимы были для создания нашей кавалерии.

Григория Орлова я практически обязал заняться коннозаводством, и он сейчас строил целых три конных завода, хотя основное руководство организацией процесса осуществлял его брат Алексей, который был мало задействован в работе комиссии по делам воинским. Кирилл Разумовский, оказалось, тоже питал слабость к лошадям и с энтузиазмом занялся их разведением. Я просил их заниматься пока не кавалерийскими лошадьми, а именно тяжеловозами, которые были крайне востребованы в крестьянском хозяйстве на целинных землях, а также в артиллерии и обозном хозяйстве. Замечу, что вскоре разведение лошадей стало одним из излюбленных занятий знатных особ, выходящих в отставку с государевой службы.

Так, до следующего года у нас всё распланировано, осталось два нерешённых вопроса – уже сейчас имелось несколько сотен построенных домов в новозаложенных деревнях, которые можно и нужно было заселять. Однако заполнить их бывшими иноземцами будет ошибочно, почувствовав себя первопоселенцами, они могут отказаться потом принимать наши порядки. Правильнее было бы заселять их уже в как-то обжитые деревни. Значит, надо найти русских поселенцев уже сейчас, дать им пережить зиму в новых поселениях до следующей весны, ощутить себя аборигенами. Они же помогут новопоселенцам в следующем сезоне разобраться на месте.

Второй вопрос с армией. Если офицеры получали обещанные земли в наместничествах, причём чуть менее половины получили свои поместья в Заволжье, дабы как следует разбавить остзейцев с молдаванами, то солдаты ждали обещанного, а терпение их не бесконечно. К тому же из соображений экономии средств армию требовалось сократить хотя бы до предвоенных штатов.

Так что, не дожидаясь решения комиссии Орлова, в сентябре было принято решение об увольнении в отставку желающих солдат. Каждому солдату, который отслужил больше пяти лет, был предоставлен выбор: остаться служить, перейти в разряд посадских людей либо стать государственным крестьянином. Отставным солдатам, решившим снова примерить на себя судьбу земледельца, полагался надел в Таврической, Придунайской, Кубанской или Заволжской наместничествах. Причём солдат, отслуживший минимальный срок, получал обычный надел, отслуживший более десяти лет – уже двойной, так же как и капрал, а сержанты – тройной. Солдат, решивших пойти в посадские люди, наделяли пятьюдесятью рублями.

В результате выяснилось, что солдат, которые желали заняться крестьянским трудом не так уж много. Из всей, почти трёхсоттысячной российской армии, в крестьяне решили пойти только чуть более тридцати тысяч человек, причём это были преимущественно молодые солдаты, что ещё не забыли запаха вспаханной земли, а в посадские люди собрались податься ещё около пятидесяти тысяч, преимущественно ветеранов, срок службы которых давно перевалил через середину. Таким образом, армия уменьшилась меньше, чем на треть и ещё вполне сохраняла способность воевать.

⁂ ⁂ ⁂

Иван Никитин твёрдо решил в крестьяне вернуться. Твёрдо! Пусть и сержантом стал в Астраханском полку, куда перевели его после расформирования преображенцев, а для себя всё решил.

Тогда следователи определили, что капрал Никитин в мятеже не замешан и одним из первых поддержал законную власть. Но после всего, что было, не мог Иван снова солдатом себя осознать. Появилось у него недоверие к офицерам, боялся он, что опять они затеют измену. Как при таких мыслях и страхах снова послушным стать? Мрачен он стал, спал плохо. Не мог никак себя перебороть и всё назад вернуть.

Бывший сержант Смолянин, ставший прапорщиком в том же Астраханском полку, вполне понимал проблемы Никитина, говорил с Иваном часто, пытался его успокоить. Но, как только пошли слухи, что солдатам будет разрешено выйти в отставку до срока и выбрать себе дальнейшую жизнь, Ивану началась сниться крестьянская жизнь.

Никитин, после того как ушёл в солдаты, забыл думать о возврате в крестьянское состояние, хотя тяга у него к растениям и животным осталась, и ещё в армии он замучил знающих людей расспросами. А теперь ему снилась то тёплая земля в ладонях, то запах свежескошенной травы, то щекотка от остей колосьев на лице. Ничего с собой он поделать не мог. А уж когда вышел указ о правилах выхода в отставку, по которым он мог получить огромный участок земли в богатых степных землях, лошадку и скарб, то вариантов дальнейшего будущего у него просто не осталось. Иван только и думал о том, как он придёт на свою земельку и прижмётся к ней щекой, втянет в себя её аромат.

О своём решении уйти и стать земледельцем он объявил своему поручику Соломатину. Тот сначала принялся уговаривать его остаться в полку, понимая, что без опытного сержанта служить будет трудновато. Но потом, поняв решимость Никитина, принялся уговаривать его подписать крестьянский договор именно с ним.

Однако Иван точно не хотел уйти под руку помещика – недоверие его к офицерам и дворянам никуда не исчезло, поэтому он готов был уйти только под казённое управление. Пусть Соломатин и предлагал ему большую отсрочку оброчных платежей – на казённых землях давалось два года освобождения от них, а он говорил о пяти, да и сам оброк должен был быть чуть меньше.

Как ещё помещики могли привлечь крестьян на свою землю, как, не пообещав им льготы? Если уж Правящие особы запретили принуждать крестьянина к заключению договора, а тот мог при необходимости жаловаться на такое деяние. Пусть наказание за такое преступление не было обозначено, но зная крутой характер Императрицы, можно было ожидать и высылки в Зауральские наместничества и даже на саму Камчатку. Зачем рисковать офицерам, которые и так получили за свою верную службу многое, а могли получить ещё?

Узнав о его желании уйти со службы, c ним побеседовал и прапорщик Смолянин. Он тоже покидал службу, его здоровье так и не смогло восстановиться – грудь болела, иногда он начинал даже харкать кровью, и армейские врачи дали ему абшид[22]22
  Отставка (уст.).


[Закрыть]. Прапорщик получил поместье на реке Саксагань в Таврическом наместничестве. Сначала он рассчитывал просто продать землю, и переехать в любимую Кострому, где прикупить домик, лавочку и заняться торговлей и ремонтом скобяных изделий, к которым он имел пристрастие и талант.

Однако на его землях нашли выходы угля, и Императорский приказ заинтересовался этим. Ведомство организовывало компанию для разработки копей. А вот когда сам Теплов, готовя документы, увидел имя помещика, что владел это землёй, то сразу вспомнил, сержанта, который за помощь генералу Вейсману в подавлении мятежа, получил офицерский чин. Так что вместо выкупа прапорщику предложили войти в эту компанию наделом и заняться добычей угля.

Распоряжаться землёю теперь свободно уже не позволялось. Продавать землю, равно как и крестьян, дворяне теперь не могли. Они имели право только передавать земли по наследству и то, пока род сохранял статус дворянского, закладывать её в Дворянском банке для дальнейшего кредитования крестьян и вносить в капитал предприятий.

Компании же обязательно требовали участия в капитале купцов, Императорского или Казённого приказа. Купеческое сословие могло получить землю для своих нужд либо в аренду на сто лет от казны, либо же войдя в компанию. Допускался и выкуп или обмен земли казной, в случае нужды. Крестьянам, которые использовали передаваемые земли для своих нужд, должна была предоставляться замена на стандартных условиях переселения. По нашим расчётам, такая практика должна была стимулировать предпринимательскую активность в стране.

Смолянин не смог отказаться от чести стать компаньоном самих Правящих Особ и согласился. Теперь он искал себе людей в помощь, но сержант очень хотел именно на землю и с грустью отказал боевому товарищу.

Наконец, сержант получил паспорт и указание следовать на место сбора будущих крестьян из солдат под Александровскую крепость. Там были построены казармы, в которых солдаты жили до получения новых паспортов для проезда на уже свой участок.