Текст книги "Полдень, XXI век (июль 2011)"

Автор книги: Владимир Голубев

Соавторы: Константин Ситников,Андрей Измайлов,Елена Кушнир,Наталья Землянская,Кусчуй Непома
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Сунув леденец в рот, прощаюсь с медсестрой. Гибель Немого расстроила мои планы. Разве что самому попробовать отыскать того, о ком он говорил?

Машка ждёт меня там, где я оставил её. Взгляд у неё такой же, как у Немого во время его монолога – застывший и отрешённый.

* * *

Машка не спрашивает меня, что я делаю и зачем. А я трачу целых два драгоценных дня, чтобы выяснить недостающие детали. Из карточки убитого узнаю его бывший адрес. От соседей – где живёт его мать. Не знаю, почему та стала со мной общаться: помятый, со следами недавних побоев, я похож на бродягу, а не на следователя, коим я ей нахально представляюсь. Очевидно, ей просто всё равно: в её глазах застарелая усталость. Совсем как у сына.

– Когда господь хочет наказать человека, он лишает его разума, – тихо говорит она. – Только я не понимаю, за что он покарал его?

Хм… Я тоже этого не знаю. Судя по его рассказу, он был обычным. Как все мы. В меру ленивым, в меру беспечным, в меру подлым. Ни больше, ни меньше. Просто однажды он попал в ловушку. А рядом оказался тот, кто предложил выход.

Мать показывает мне те самые фотографии. На них я узнаю погибшего: он гораздо моложе и выглядит счастливым. Рядом с ним – женщина и двое пацанов. Я невольно вспоминаю свои снимки, найденные Машкой. Там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем… Немой тоже был рыбой и тоже мечтал.

– …Нет, я не знаю, кто это с ним на фотографиях. Наверное, какая-то его знакомая… У него не было детей, и он никогда не был женат. Не успел… – По щеке женщины сбегает слезинка. – А та, которую он преследовал, она и вправду очень на эту похожа…

В правдивости её слов я убеждаюсь воочию, когда нахожу ту, что в своё время пострадала от преследований погибшего. Она не сообщает мне ничего нового. А главное, она тоже ничего не знает о человеке, которого упоминал Немой. О том, кто предложил ему странную сделку. Нет, он рассказывал ей об этой истории, но она не поверила: так не бывает. Проще поверить в безумие.

Что ж… У меня остаётся последняя зацепка, чтобы найти того, кто мне нужен. Если, конечно, он не является порождением помрачённого сознания.

Машка одалживает у знакомой денег, и мы отправляемся в казино. Да-да… В казино «Лас-Вегас». Так громко и помпезно именуется игровой клуб, расположенный на окраине города. Именно там Немой повстречал человека, которого я теперь ищу. Возможно, отсюда и надо было начинать, не тратя времени на разговоры с очевидцами, но я хотел убедиться, что Немой говорил правду.

У заведения дурная репутация. Приличные люди его не посещают. Поэтому местным секьюрити плевать на наш с Машкой затрапезный вид – мы не сильно отличаемся от большинства посетителей.

Проводим за игрой четвёртый день из отведённых семи, и пятый… Проигрываем, потом немного отыгрываемся, потом снова проигрываем. Кто сказал, что дуракам везёт?.. А я чувствую себя дураком.

В тот же вечер я граблю таксиста. Это оказалось неожиданно легко. Моральных угрызений я не чувствую: мне просто нужны деньги, чтобы снова попасть в «Лас-Вегас». Что-то сдвинулось в моём мирке, а?.. Или это последствие травмы?

День шестой. Утро… Мы – в парке возле казино. Оно ещё закрыто. Я бездумно кидаю снежки в каменную чашу пустого фонтана. В голове – ни одной мысли.

– Я должна вернуться… – вдруг говорит Машка. У меня ощущение, что с этими словами она вытаскивает из тела огромную занозу. – Вернусь, отработаю… На трассу выйду или ещё чего, что прикажут. Отработаю я им эти чёртовы деньги!.. – кричит она в пространство.

– Девочка, – проникновенно говорю я. – Ты разве не понимаешь, что никакие деньги нам не помогут?

– А что же мы тогда здесь делаем? – она тупо смотрит на меня. В её глазах – недоверие и ожидание подвоха.

– Ну, подумай сама, – терпеливо объясняю ей, – вот сколько тебе нужно для счастья?

Она мгновенно называет цифру. У неё давно всё подсчитано. Я начинаю истерично хохотать:

– Тебе этого хватит? А почему ты не назвала больше?

– А что? Мало?.. – огрызается Машка.

– Девочка, – снова говорю я и глажу пальцами её щёки, легонько касаясь губами их мрамора. – Глупая девочка… Но ведь ты – не станешь другой. И вся грязь, что скопилась в тебе, вся твоя горечь – они останутся с тобой. Ты будешь помнить обо всех, кто тебя предал, и снова будешь ждать обмана… Что с этим-то делать? – я охватываю ладонями её лицо, пытаясь согреть его дыханием.

Но она вдруг устремляет взгляд куда-то позади меня и в её расширившихся глазах– отражение тёмной фигуры.

Это – он.

…Почему я так уверен в этом?…

– Раз искал меня, значит, цену знаешь, – утвердительно говорит пришелец. Голос у него вполне обычный. Стариковский, дребезжащий.

Не поворачиваясь, спрашиваю как можно равнодушнее:

– А эксклюзивные условия возможны?.. – а сам смотрю в её глаза. Мне и не нужно особо разыгрывать спокойствие: мороз и усталость потихоньку превращают меня в дерево.

В пространстве возникает пауза. Отражение в Машкиных глазах становится больше.

– Например?

– Я бы продал вам свой день рождения, – говорю я.

– Ловко, молодой человек, ловко! – одобрительно причмокивает пришелец. – Совершенно новую жизнь хотите, стало быть…

– Хочу! – весело и дерзко соглашаюсь я и, набрав в грудь воздуха, поворачиваюсь к нему.

Вполне обычный старикан. Выдох-х-хх!.. Я даже чувствую некоторое разочарование.

Машка дёргает меня за рукав:

– Это кто? – у неё почему-то стучат зубы.

Мой собеседник вежливо приподнимает шляпу и слегка кивает ей. Но и только… Имя его мы вряд ли узнаем. Немой называл его Продавцом Вероятностей. У парня было мехматовское образование.

– Это – Айболит, – говорю я и обнимаю её за плечи. – Он помогает людям. Лечит их от глупости.

У меня – свои ассоциации.

– А-а… он откуда про нас знает? – шепчет девушка.

– Он знает. Потому что мы знаем про него. Сарафанное радио… – я улыбаюсь. «Айболит» улыбается в ответ: мол, так оно и есть.

Жестом фокусника он извлекает из воздуха перо, чернильницу и стопку бумаги.

– Я по старинке, знаете ли… – извиняющимся тоном говорит он. – Значит, вы, юноша, готовы продать мне один день своей жизни?

– Готов, – подтверждаю я. Ветер усиливается, поднимая лёгкую позёмку.

– А именно ….июля … года… – старик сопит и карябает пером бумагу.

Машка ошарашенно взирает на весь этот цирк: я, совершенно окоченевший от холода, безумный старик, рисующий закорючки на листе, висящем в воздухе…

– Подожди, – говорит она, – а он тебе – что?!

– Изменение реальности, – словно учитель в школе, разъясняю я. – Понимаешь, всё, что случается с нами, – это цепь вероятностей. Не случилось одно – случится что-нибудь другое. Возможно, более хорошее. Продавая один день, ты вычёркиваешь его из жизни и тем самым меняешь свою судьбу.

Машка готова поверить. Но…

– Почём ты знаешь, что будет лучше?! – она почти кричит.

– Я не хочу – лучше! – кричу в ответ. – Я хочу – по-другому!

– Вот и всё, – удовлетворённо кряхтит старичок. Не обращая на нас внимания, он внимательно перечитывает свои записи. – И вам – развлеченьице, и мне – лишний денёк прожить. Осталась только ваша подпись, юноша, и…

Он не успевает договорить: из уголка его рта быстрой змейкой сбегает алая струйка. Чуть помедлив, он тяжело опускается на колени, покачивается и падает лицом в снег. Я успеваю увидеть тёмное пятно на его спине. Ветер вырывает из ослабевшей руки лист и уносит, кружа, вдоль снежной аллеи.

Машка что-то кричит, но я не понимаю. Задыхаясь, я бегу вслед за серым клочком бумаги, танцующим между бешено кружащимися снежинками. Он то подпускает меня поближе, то снова улетает, влекомый ветром. Пот заливает глаза, в груди – резь…

Я почти догоняю добычу, но тут кто-то сзади больно бьет по ногам. Падаю, но продолжаю тянуться к свернувшемуся трубочкой листочку: он лежит на снегу совсем близко… Человек, что навалился сверху, яростно молотит тяжёлым по моей голове. Я внезапно осознаю, что меня убивают, и, вывернувшись, нечеловеческим усилием подминаю его под себя. Кровь из рассечённых бровей мешает видеть, перед моим взором вращаются и лопаются огненные круги, но я узнал бы нападающего даже с закрытыми глазами: по запаху, кожей, кончиками пальцев… Ослепнув, оглохнув, потеряв рассудок, – я всё равно бы узнал его!

– Зачем ты это… сделал?.. – я задыхаюсь, мне трудно говорить. – Зачем?!!

Он дико скалится, пытаясь вырваться, на его губах пузырится слюна… И тогда я впечатываю кулак прямо в его лицо.

Теперь он не похож на себя, и мне легче. Связываю ему руки его же шарфом и волоку обратно. Туда, где лежит старик. Тот ещё жив. Видимо, нельзя вот так просто убить подобного ему. У него наверняка найдутся про запас чужие денёчки. Машка сидит возле на корточках и плачет. Я швыряю пленного на снег рядом с его жертвой.

– Быстрей подписывай… – шепчет раненый.

Мой пленник выгибается дугой и орёт:

– А про залог он тебе сказал?!

– Какой залог? – заветный лист в моих руках, и оттого ко мне возвращается прежняя уверенность.

– Ты должен заложить двух самых близких тебе людей…

– И что с ними будет?

Но старик молчит и страдальчески прикрывает набрякшие веки. Пульсирующая жилка на виске выдает его притворство. Я злобно пинаю его ногой.

– Это тебе псих из дурки рассказал? – спрашиваю я связанного.

– Да!

Пробегаю взглядом строки договора: «…покупатель не несёт ответственности за последствия залога…» Двое близких. Угу… Но у меня в этой жизни есть только Машка и этот… Так уж сложилось.

– Ты не сделаешь этого! – шипит связанный. Машка смотрит на нас непонимающе. Я тоже гляжу на неё, и в моём сознании вспыхивает стоп-кадр: чёрная улица, неподвижное тело на растоптанном в грязь снегу…

Медленно, точно палач, поднимающий топор, я беру перо…

«…глупые рыбы мне нет дела до ваших сомнений и я не слышу ваших молитв…

в конце концов у меня – свой аквариум

своё небо

свой бог

и те же проблемы…»

Владимир Голубев
Бзик

Яму с водой у соседского бокса объезжаю дважды в день. Уж недели две. А если сосед ворота откроет – так и вовсе в гараж не заехать. За что только деньги платим? Надо было Володьку Шумилова председателем выбирать. А не этого мудака. Натрепал с три короба, толку – ноль. Вот Володька – мужик реальный и никогда впустую обещать не будет. Одно плохо – заикается он сильно. Ну так что? Председатель гаражного кооператива – не Цицерон, ему речей не говорить. К тому же в звукачах опция такая есть – заикание собеседника и выключить можно. И мат «запикать» – тоже. Но не всё так просто. Володьку, я чувствую, не выбрали по другой причине. Слушок поганый по гаражам прошел, как раз перед выборами, – будто Володька не всегда заикался, будто он когда-то в СУКЕ побывал, шептали даже – чуть не два месяца там просидел, и с тех пор… Вот обыватели наши и поостереглись, на всякий случай… Выбрали этого – мудак мудаком, зато благонадежный. Езди теперь по колдоёбинам… я хотел сказать – по колдобинам… Скорей всего, трепотня всё это, про Володьку. Я, например, не верю. Спрашивать у него напрямую неудобно, хоть и очень хочется. Потому что я сам… Но – тихо! Про это – ни звука!

Кое-как въехал в гараж, заглушил мотор. Выключил внешний звук, улыбнулся, сказал:

– Русский народ уже в гараже. Что-нибудь захватить?

В звукачах – тихая музыка. Жду, барабаню пальцами по рулю. Наконец музыка прерывается, раздается голос Лапы:

– Возьмилитровуюбанкупомидор. Идвухлитровую – огурцов.

– Лапушки-ладушки!

Я выбрался из машины, открыл подпол. Достал банки. Стер тряпочкой пыль, поставил в сумку. Двухлитровая похожа на человеческую голову. Объемом. Размером. И, вероятно, теплоемкостью. В этом что-то есть. Надо это дело в тишине обмозговать.

Поплелся домой. Пятница – день тяжелый. Потому что в мозгах и мышцах накапливается вся дрянь за неделю. Усталость и раздражение, к концу дня переходящее в пофуизм. Тяжелая сушка тоже радости не добавляет.

В звукачах бубнит очередное правительственное сообщение. Президент то, президент сё… подписал Указ… написал приказ… И ведь не выключишь её, бодягу эту. Слава богу, кончилось – пошла реклама. Ну, с этим проще… Не включаю тишину, хоть и очень хочется. Берегу до дома. Эх, побалдею: три дня её, родимую, экономил – среда, четверг и пятница. После ужина сожру всю сразу. Все три часа. Лапа, конечно, ворчать будет, что это вредно – столько тишины подряд. Что лимиты устанавливают для нашей же пользы. Что в «Основах…» [2]2
  С. Б. Свиридов, М.Н. Рапопорт «Основы звуковой культуры». Изд. «Наука», Москва, 2021 г.


[Закрыть]ясно сказано – полная тишина вредней, чем громкие звуки. И что от нее можно заболеть тихоманией. На самом деле ей просто надоело с вязанием молчать, она со мной поговорить хочет…

До нашей девятиэтажки совсем близко. Прошлепал по мелким лужам. Лифт все еще на ремонте. Поднялся пешком. Уф-ф-ф-ф…

– Русский народ прибыл! Принимай банки.

– Русский народ, ты чем слушаешь?

– Ушами. Посредством звукачей. А что?

– Сказала же: литровую – помидор. А ты что принес?

– Ох ты, боже мой… А это очень важно?

– Не очень, но засол другой. Ладно, склерозник. Картошку будешь?

– Русский народ все сожрет! А помидорку дадут?

– Дадут. Банку открой!

– Сейчас, руки только вымою.

Вышел из ванной, взял двумя руками банку. Вот. Банка – это голова. Очень даже похоже. Но стекло не просверлишь. Нужен другой материал. Резина. Например, мяч. А лучше – камера от мяча. Если я найду старый мяч, считай, полдела готово. Только вот как в него засунуть…

– В унитазе вода подтекает.

– Что? А, вода… Надо грибок резиновый поменять. В гараже где-то валялся. Завтра пойду – принесу.

– Завтра к маме надо съездить.

– Доедем, не вопрос.

– Ты сколько тишины наэкономил? Три? Оставил бы одну на завтра…

– Я сейчас хочу. А завтра и так полчаса будет.

– Смотри сам. Но в «Основах…»

– Да ну их, «Основы…» твои… Ничего со мной не случится. Дай лучше пожрать – брюхо сводит.

Картошечка с помидорками – объедение! Набил брюхо, лег на диван, поправил звукачи и включил тишину. Не знаю, как это сделано, но все звуки исчезли. Я словно оглох. А поразмыслить в тишине – одно удовольствие.

«Есть такая штука – бзик. Он приходит, когда будни надоедают до чертей, и организму хочется чего-то новенького. Организм, между прочим, порядочная скотина. И совершенно неуправляемая. Одна радость, что над сознанием он не властен. Сознание – это я и есть. А вот подсознание… Скотина накладывает тебе бзики в подсознание, как те банки в подвал. Из соблазнов он выбирает то, против чего ты не устоишь. Школьникам снятся голые одноклассницы. И возникает неодолимый бзик, гордо именуемый первой любовью. Эх, была у нас в классе одна… и даже не одна… Нет, я не против любви, боже упаси. Но первая любовь вылупляется из бзика, как цыпленок из яйца. А про любовь с первого взгляда и говорить нечего – это мгновенный бзик в чистом виде.

Взять уставшего мужика. Он, вроде как не прочь бы выпить. Такой, поначалу мелкий, бзичок, хилый по сравнению с любовью, но если ему станешь потакать – сожрет тебя заживо. Или первая сигаретка. Ведь знаешь, что гадость блевотная, а хочется! Взять распространенные бзики – охоту и рыбалку, особенно зимнюю. Володя Шумилов как-то сказал, что зимняя рыбалка – это «п-п-п-п-последний шаг п-п-п-п-перед разводом. Лучше на льду молча с-с-с-сидеть, чем молчать на к-к-к-кухне»…

Вообще бзиков великое множество, и они заслуживают отдельной науки. Бзиколоши.

Чопорные мамаши мечтают о сумасшедшем курортном романе. Кому-то хочется залезть на Эверест. Или прыгнуть с парашютом. Почему?

А потому, что бзик есть у всех. И у меня тоже. Я даже не заметил, как эта Скотина мне его подсунула. Организм мой ненаглядный. Хочу попить из лужи. И все тут.

Володя Шумилов говорит, что с бзиков начинаются психические болезни. Всякие мании. Раз-другой поддашься, а потом, глядишь, затянуло. Присосало. Самому не оторваться. Врачи-то оторвут, конечно. В психушке. Да ну его, Шумилова. Вечно стращает, не хуже Лапы.

Но попробовать хочется – ужас как. И ведь делов-то – всего лишь обмануть звукачи. Это техническая задача, причем не очень сложная. Никто и не узнает. А если и узнают… нет, лучше не надо. СУКУ я, конечно, не боюсь. И все небылицы, что про нее рассказывают, – скорее всего, ерунда. Просто начнут коситься. И трепаться за спиной. Натуралистом обзывать. Ведь слушать натуральный звук – все равно что пить из лужи.

Но отказаться – выше сил. Потому что есть Первый закон бзиколоши:

«Бзику надо дать волю, несмотря на последствия Второго и Третьего законов».

Я открыл Первый закон, когда… впрочем, неважно. Синяк был пустяковый, так что и говорить не о чем. Походил недельку в темных очках – всего и делов-то. Костяшки на правой руке тоже быстро зажили.

Короче, надо сделать голову. Верней, нечто, в некотором смысле ее заменяющее. Подумаем… Пенопласт не пойдет: у него плохая теплопроводность. Деревяшка тоже. Я представил себе, как топором вытёсываю свою башку из полена – папа Карло пишет автопортрет, – уссывон полный!

Как ни крути, а мозги больше всего на воду похожи. На водичку. На водичечку. По тепловым, конечно, свойствам. Стало быть, голову будем делать из воды. В подходящей оболочке.

Камера от мяча? Так они, мячи, небось, давно без камер делаются… И неудобно в мяч воду наливать и уши ему приделывать… Не говоря уж о нагревательном элементе. Его-то в камеру вообще не засунешь… Нет, мяч не пойдет… И вообще искусственная голова не обязательно должна быть круглой… Пусть будет как ведро… Стоп! Точно! Резиновое ведро! В гараже где-то валяется. И две старые камеры от колес дедовского «жигуленка». Если от них ниппельные соски отрезать и с двух сторон в ведро вварить, то получатся как бы два слуховых прохода.

Ну, Скотинушка моя ненаглядная, скоро возрадуешься! Потому что есть и Второй закон:

«Бзик на воле не подчиняется человеку, чем усугубляет Третий закон».

Этот закон мне легче достался – я его открыл, лежа на диване.

В субботу откопал в гараже резиновое ведерко, просёк сбоку две дырочки. Отрезал соски от старых камер, всунул в дырки. Осмотрел. Очень даже неплохая голова с ушами. Без «лопухов», но со слуховыми проходами. Бросил ведро в багажник, сел за руль. Вулканизатора у меня нет. Не нужен он по нынешним временам.

Придется доехать к лысому Толику. Это недалеко, но надо выехать на главную дорогу, а там вечная прорва машин. По полчаса, бывало, стоишь под перевернутым знаком…

Перед будкой с полукруглой надписью «Шиномонтаж» стояли две машины.

Толик был на месте, возился с колесом.

– Здорово, дружбан!

– И тебе не болеть…

– Толь, надо вот вварить, ниппелями внутрь…

Толик посмотрел на ведро, потом на меня, дохнул спиртом, хмыкнул:

– Ценник – как за два колеса.

– Продуктом возьмешь?

Толик сразу повеселел:

– Так уж и быть…

Он взял мое ведро, сунул куда-то за шкафчик, буркнул:

– Через полчаса приходи…

Куда деваться – подождал в машине. У деда в «жигулях» еще приемник стоял. И куча динамиков. Теперь ничего не надо – в звукачах всё радио есть. Рекламы, правда, много, но… опять же – куда денешься…

– Зайди сзади, – шепнул Толик.

Я обошел будку. Толик, открыв скрипучую дверь, сунул мне ведерко, взял сверток. Помотрел мне в лицо несколько секунд, потом выдавил:

– Себе? Или заказ?

– Спасибо, Толян. Будь здоров…

Я повернулся и пошел. Я слышал, как он тихо сказал мне в спину:

– Учти, я тебе ничего не делал…

Пузырь спирта не жалко – он на заводе идет по технологии.

Не питьевой, конечно, но вполне съедобный – проверено.

Бросил ушастое ведро в багажник, сел в машину, завел. И вдруг подумал: зачем Толик носит звукачи в виде черных гробиков? Не к добру это. Я повернул зеркало на себя, повертел головой. Светлые полушария чуть-чуть высовывались из ушных раковин. Лапа подарила. Очень красиво. К тому же – настоящее серебро.

То, что я делаю, называется термостат. Нагреватель с обратной связью. На заводе это самая простая штука. Термостаты там в каждой установке есть. Проблема в том, что все они от сети работают. А где я сеть в лесу возьму? В лесу только аккумулятор. Так что пришлось повозиться.

Нагреватель из нихромовой проволоки намотал. Сетевой регулятор на двенадцать вольт переделал – технарь я или кто? Делов вроде немного, но все урывками, на работе, да еще с соблюдением конспирации… неделя незаметно и ушла.

А по пятницам я тишину слушаю – балдею… И мыслю всякие мысли…

Я и про дороги думал. Сначала мы колесо придумали, потом это колесо нас же и оседлало. Нет спасения от него. Оно сначала время да силы экономило, теперь их же и пожирает. И ничегошеньки сделать нельзя – попались. Вроде никто не заставляет ездить – ходи пешком, но кто будет ходить? Не успеешь, да и лень. И смотреть на тебя будут, как на чокнутого.

Похоже, и со звукачами мы попались. Не избавиться теперь. А как все славно начиналось! И совсем недавно!

Сначала пришли сотовые телефоны. Удобно да дешево. Кто сейчас помнит, что это такое – сотовый телефон? Это хорошо управляемая импортная коробочка, которую обожает плохо управляемая российская голова. Голова так сильно любит свою коробочку, что все время носит с собой, а ночью у подушки кладет. Стало быть, через коробочку можно мозги пудрить.

Потом появились беспроводные гарнитуры, которые уже в ушах торчали. Дальше – дело техники да нанотехнолоши. Звукачи без телефона обходятся. И ГЛОНАСС как раз подоспел – очень вовремя! Тут тебе и навигация, и медицинский контроль. Звукачи, похоже, температуру меряют. В случае чего у тебя спросят о самочувствии. А если не ответил – определят координаты и «скорую» автоматически вызовут.

Свое изобретение я в гараже испробовал. Воды в ведро налил, нагреватель засунул. Приволок аккумулятор. Подключил термодатчик с регулятором. Установил температуру – тридцать шесть и шесть. Закрыл ведро фанеркой. Минут через десять водичка моя нагрелась. Часа два сидел, смотрел. Система поддерживала температуру с точностью одна десятая градуса. Класс! Все работает, как часы. Я снял с полки аэрозоль с краской и напылил ведру глаза, нос и в кривой ухмылке рот. Старые звукачи ему примерил – как раз подходят.

– Ну, дружище, за меня побудешь, пока я… пока я из лужи пить стану. Если невкусно это – сам решу и не буду натуралить больше. Но я хочу знать, чем фильтрованные звуки от натуральных отличаются. А что натуральный звук вреден – не верю. И что в нем масса ненужных частот и патогенных гармоник – тоже не верю. И что звукачи все лишнее убирают, а оставшееся облагораживают – не верю, хоть убей! А «Основы…» эти – муть зеленая и полное фуфло.

Собаки-то пьют из лужи, и ничего… У них звукачей нету, они всю жизнь натурализмом занимаются. Бзик у меня, дружище ты мой резиновый. Бзик, и все тут! А чтоб в СУКУ не попасть, мы с тобой в лес уедем. Подальше. Да и не поймут они – температура-то нормальная! И даже если что не так, если ГЛОНАСС меня определит как… как больного, пока нас найдут – десять раз успею все выбросить да уехать. Ищи-свищи! Вот в следующий выходной и поедем.

– Лап, мне надо в одно место съездить. В следующий выходной.

– Куда это?

– Ну… в одну деревню. Далеко. Меня… э-э-э-э… Володька Шумилов попросил.

– Так у него же машина есть!

– Так сломалась она.

– Так неделя еще!

– Ну… там, в сервисе, нужной детали нет.

– Одно меня радует – врать ты совсем не умеешь.

– Лап, не спрашивай, ага? Вернусь – сам расскажу.

– А ну как не вернешься? Ты меня за дурочку держишь?

– Лапа…

– Поезжай, что с тобой поделать… Но, ради Бога, осторожней…

Лапа отвернулась. В ее ушах сверкнули звукачи в виде красных морских звезд – мой подарок.

…Когда грузил оборудование в багажник, подпевал песенке в звукачах. А как сел за руль и ясно понял, что делаю, – мандраж пробил. Вот сейчас из гаража выползу, и назад дороги не будет… Я сидел в машине минут десять, взвешивая все «за» и «против». Может, выбросить ведро это дурацкое и забыть обо всем? Сотни тысяч людей живут и не задумываются. Звукачи их информируют, развлекают, охраняют, следят за здоровьем и благонадежностью и даже направляют на путь истинный – есть опция исповеди. И вообще, зачем мне этот риск? Есть множество других забот и развлечений. Но…все это не то. Не цепляет абсолютно. Я ХОЧУ ПОПИТЬ ИЗ ЛУЖИ!

Лес встретил меня настороженно. Он смотрел на меня, как собака смотрит на проходящих с той стороны забора, – молча и враждебно. Я загнал машину подальше от лесной дороги, в заросли дикой малины, остановился и заглушил мотор. Включил внешний звук. Песенка оборвалась на полуслове, но ничего интересного не услышалось. Вроде чирикнула птичка. Хрустнула ветка под ногой. Хлопнула дверь машины.

Я достал из багажника ведро, канистру воды и свежезаряженный аккумулятор. Вытащил прибор и датчик. Сел под широкую лапу старой ели, прямо в мягкий мох. Смахнул с лица паутинку. Звукачи вещали что-то об очередной успешной реформе, проводимой правительством. Я соединял провода и, честно говоря, побаивался Третьего, самого страшного закона бзиколоши:

«Бзик вредит человеку как действием, так и бездействием».

Когда прибор показал тридцать шесть и шесть, я осторожно вытащил звукачи из ушей, и воткнул их в соски резинового ведра.

Шум леса накрыл меня с головой, как волна. Я растворился в нем. Я совершенно обалдел. Звуки входили в меня, будто тысячи ножей в масло. Я был в смятении и восторге – плотная масса лесных звуков не вещала ни о чем, не призывала ни к чему! Щебет птиц. Шум ветра в кронах. Деревянный скрип стволов. Далекий голос кукушки. Я слышал все – топот муравьиных лапок по ветке старой ели, трепет крыльев мелких стрекоз и бабочек, жужжание ос и комаров, копание червей в земле и рост травы… И над всем этим звуковым великолепием гулко бил колокол взволнованного сердца… Мое тело стало сплошным ухом, с которого содрали кожу… Звукачи в ведре что-то пищали, но я просто плюнул в их сторону.

Я закрыл глаза и прислонился спиной к бугристому стволу. Бесконечно долго наслаждался дикой лесной смесью гармоник и децибелл. Куда там искусственной тишине! Куда там фальшивому «шуму леса», «шуму моря» и даже «шелесту бабла», что можно послушать в звукачах!

Не знаю, сколько прошло времени – ведь о нем никто не напоминал, а часы теперь бывают лишь у коллекционеров… Я немного пообвыкся и наслаждался лесной симфонией, не выделяя звучание отдельных «инструментов»…

И зря. Потому что не расслышал шагов, что приближались ко мне. Хруст веток я слышал, но мало ли неизвестных звуков на свете… И даже не обратил внимания на шепот:

– Смотри – тоже резиновое ведро. Им всем, что ли, Толян соски вваривает? Он так сопьется к едрене фене… гы-гы-гы…

– К тому идет. Ты видал – он уже гробы в ушах таскает…

– А где он сам-то, умник этот?

– Да вон, под ёлкой сидит…

– Очередной живой покойничек – пульса нет, а температура нормальная… гы-гы-гы…

Нет, они меня не били. Слегка ткнули сапогом под ребра:

– Вставай, натурал грёбаный… бегай тут за вами по лесам, ноги бей…

Я очнулся от грез и вскочил на ноги. На голову мне мгновенно напялили шлем. Щелкнул замок. Громовой голос проорал:

– «Основы звуковой культуры», глава первая…

Пока меня везли, я прослушал восемь глав. На предельной громкости.

Привезли в ту загородную больницу, о которой не принято говорить.

Повели по коридору с рядом одинаковых дверей. Навстречу два санитара протащили человека – голова запрокинута назад, изо рта текут слюни…

Меня подвели к одной из дверей, сняли шлем. До того как втолкнули внутрь, успел прочитать табличку: «РЕАБИЛИТАЦИОННАЯ СУРДОКАМЕРА».

Кровать, унитаз, мягкие стены без окон. На подушке – «Основы звуковой культуры».

И мертвая тишина.

* * *

С тех пор я ник-к-к-когда не снимаю з-з-з-звукачи. И в-в-в-вам не советую.