Текст книги "Главные преступления советской эпохи. От перевала Дятлова до палача из Мосгаза"

Автор книги: Владимир Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Назначили новую дату: 5 августа. В тот вечер Феликс пришел в больницу «с вещами». Николай все тщательно проверил: одна веревка с завязанными узлами, чтобы спуститься с потолка хранилища. Еще одна веревка тоньше, ею Феликс должен привязать к ноге зонт. Зубило, чтобы расшатывать кирпичи и выскребать цемент. Ножовка и несколько полотен к ней, чтобы пилить арматуру. Перчатки, фонарь и три бутылки минеральной воды.

Вода – не блажь. Работать предстояло сначала на чердаке, потом в комнате отдыха и хранилище. Даже ночью в этих закрытых помещениях жуткая жара и духота.

Все инструменты уложили в большой рюкзак, в банке его предстояло набить деньгами. Николай предупредил: надо брать пачки с купюрами разного достоинства. Не только новые, но и мятые, бывшие в употреблении. Феликс послушно кивал. Когда за окном начало смеркаться, братья обнялись.

В темноте Феликс поднялся на чердак дома. При свете фонаря он принялся скрести цемент и расшатывать кирпичи. Работа была привычной, но здесь стена поддавалась плохо. Феликс обливался потом, но продвигался гораздо медленнее, чем рассчитывал брат. Он быстро осушил бутылки с водой. «Ничего, ближе к утру будет прохладнее», – думал он.

Когда удалось пробиться через первую стену, Феликс понял, что дальше будет труднее. Бетон оказался очень крепким, сверло продвигалось на микроны, хотя Феликс из последних сил налегал на коловорот. В отчаянии, устроив себе минутную передышку, Феликс вышел на крышу. И тут увидел, что в одном из окон третьего этажа нет решетки, да, собственно, и всей рамы. Грабитель подошел к краю – до окна было чуть больше трех метров. Феликс примерился. Да, он может допрыгнуть. И тогда не нужно пробиваться через стену. Феликс вернулся на чердак и собрал инструменты.

Прыжок оказался для Феликса совсем не трудным. Слегка ударившись коленкой, он очутился в коридоре, нашел нужную комнату и вскрыл зубилом дверь. Два шага прямо, один налево. Мешал стол, Феликс отодвинул его. Тем же зубилом вскрыл паркет и начал сверлить бетонный пол.

Здесь камень тоже сопротивлялся, хотя и был податливее. Феликс сверлил размеренно и методично. По его расчетам, время у него еще было. Но появилась другая проблема: воды больше не было. «Потерплю», – подумал он. Но вскоре он понял, что это не так просто. Работа отбирала слишком много сил, ночь была жаркой, и жажда чувствовалась все сильнее. Нажмем еще, еще…

Вскоре сверло провалилось: есть первое отверстие! Феликс поднес фонарь, луч выхватил внизу пачки купюр, плотно уложенные на стеллажах.

Работать становилось все труднее, лишенный воды организм отказывался слушаться Феликса. Он чувствовал, что может потерять сознание. Феликс вспомнил: брат говорил, что здесь есть туалет. Хоть бы из унитаза попить! Вор выбежал в коридор, нашел дверь, но на ней висела табличка «Ремонт». Феликс рванул, подскочил к крану, крутанул… Ни капли, вода отключена.

В панике Калачян начал дергать одну дверь за другой, вдруг где-нибудь стоит стакан воды. Пусто. Посмотрев на часы, Феликс понял, что закончить работу до рассвета не успеет. Нужно было расстаться с мечтами о богатстве и выбираться, пока еще есть силы для прыжка.

Ранний турист

Дверь в палату Николая открылась, он увидел изможденного Феликса с полупустым рюкзаком. Присев на постели, пациент молча выслушал рассказ неудачливого вора. Помолчав несколько минут, Николай сказал:

– Иди домой и поспи. А потом поезжай к банку. Побудь там, посмотри, что да как.

К удивлению Феликса, вокруг банка царила безмятежность. Ни намека, что кто-то заметил следы его ночных потуг. Феликс помчался в больницу.

– Надо довести дело до конца, – сказал обрадованный Николай. – Пойдешь сегодня?

Феликс кивнул. Когда стемнело, он проторенной тропой добрался до комнаты отдыха. С собой он взял уже пять бутылок минеральной воды. И пил теперь экономно, маленькими редкими глотками. Он просверлил еще несколько отверстий по кругу, протолкнул вниз зонт, перепилил встретившуюся арматуру и надавил на бетон. Куски беззвучно посыпались в натянутую парусину. Образовалась дыра 30 на 34 сантиметра. Мало кто верил, что человек может протиснуться в нее. Но Феликс сделал это. Одно плечо опустил вниз, другое поднял к самому уху. И прошмыгнул по веревке.

Не теряя ни секунды, он принялся набивать рюкзак. Сначала новенькие пачки сторублевок, потом по пятьдесят, по 25 и по десять рублей. Как и велел Николай, Феликс старался брать и мятые купюры. Но все сторублевки были новыми, а забивать драгоценное место в рюкзаке мелочью не хотелось.

Наполнив рюкзак, Феликс стал подниматься. Но теперь в дыру не пролезал денежный мешок. Тогда на весу, держась за веревку одной рукой, Феликс развязал рюкзак и начал второй рукой бросать пачки наверх. Потом закинул в комнату отдыха рюкзак и выбрался сам.

Рюкзак весил около 32 килограммов. Два пуда – с таким долго не погуляешь. Выбравшись на улицу и пройдя два квартала, Феликс поймал такси. Водитель удивился: что за турист в такую рань!

– Только с поезда, надо к брату в больницу. Подвези?

Около больницы Феликс попросил подождать, пока он сходит за братом. Даже рюкзак оставил в багажнике. Знал бы водитель, что в нем, наверняка ударил бы по газам.

Рецепт безбедной жизни

Соблазн уйти в загул был велик, но братья справились. Деньги спрятали в комнате Николая под половицами. Феликсу босс выделил 3 тысячи мятыми купюрами и еще десять пачек новеньких сторублевок. Первая сумма – для семьи, вторая – на черный день. Пока Николай долеживал в больнице, Феликс съездил в Гюмри, порадовал жену и закопал 100 тысяч под ореховым деревом.

Николай тем временем напряженно думал. Он, конечно, заметил, что все сторублевки одной серии. И понимал, что их ищет вся милиция Союза. Мятые мелкие деньги можно тратить без опаски. Но долго ли на них проживешь – червонцами «всего» 100 тысяч. Такие деньги советский инженер и за жизнь не зарабатывал, но Калачяны собирались не отказывать себе ни в чем и никогда.

И решение пришло. В любой сберкассе можно купить облигации трехпроцентного займа. Это, как сейчас говорят, абсолютно ликвидные бумаги – их всегда можно так же легко поменять на наличность. Так что нужно обменять миллион на облигации, а остальное потратить на «самое необходимое»: квартира, дача, машина, джентльменский набор обеспеченного гражданина. И, конечно, на рестораны и девочек – этот пункт у братьев стоял первым.

КСТАТИ

Кроме других преимуществ, облигации давали доход – 3 процента годовых. Вложив миллион рублей, можно было получить 30 тысяч рублей в год. То есть 2,5 тысячи в месяц. Такие деньги в СССР зарабатывали разве что подпольные цеховики.

Рецепт безбедной жизни был найден. Но в Ереване соваться в сберкассу с «засвеченными» сотенными нельзя. Надо ехать в Москву. В 8-миллионном городе легче затеряться. Да и больше шансов, что в московских сберкассах сотенные не будут изучать слишком придирчиво.

Под присмотром милиции

Карине, девушке Николая, места в этом путешествии не было. В Москве Николая ждала другая зазноба – Людмила Аксенова. Они познакомились еще в прошлый приезд братьев в столицу. Людмила и Калачян отдыхали в одном ресторане за соседними столиками. Николай как бы невзначай уронил элегантный золотой браслет (он купил его как раз для такого случая). В зале было темно, Николай улыбнулся Люде, достал сторублевку и поджег, чтобы было лучше видно.

В зале воцарилась тишина. Даже музыканты на сцене перестали играть. Николай поднял браслет и протянул его Людмиле.

– Это ваше, – сказал он.

– Нет, что вы, – смутилась девушка.

– Я хотел сказать, это вам.

Конечно, красавица быстро оказалась в объятьях Николая. И теперь она была надежным запасным вариантом. Людмила готова была примчаться по первому зову, и как раз сейчас она была Николаю очень нужна. В том смысле, что на пути в Москву в сопровождении дамы он бы вызывал меньше подозрений. А ведь он собирался ехать с деньгами, так что предосторожность не лишняя.

Феликс уехал первым и подыскал жилье. Николай и Людмила двинули в путь в конце сентября. Девушка и не подозревала о деньгах, они лежали в чемодане, Николай сделал для них железный ящик и прикрыл его одеждой. У вокзала он погрузил свой и Аксеновой багаж на тележку носильщика:

– Иди, милая, к вагону. Я куплю что-нибудь перекусить.

Девушка засеменила за телегой. А Николай, чуть отстав, следил за ней. Милиция на перроне тщательно проверяла всех пассажиров и привлекающий внимание багаж.

Чемодан был тяжел, носильщик аж охнул, пытаясь затащить его на подножку. К Аксеновой подошли двое постовых и попросили предъявить содержимое.

– Чемодан не мой, а друга. Я не могу его открывать, – пожала плечами девушка.

– Тогда пройдемте в отделение…

Стоявший неподалеку Николай слышал этот диалог. Но не запаниковал.

– Это мой чемодан, парни, что случилось, – выскочил он из толпы.

– Хорошо, – постовые немного успокоились. – Откройте его.

Николай взял милиционеров под руки и отвел в сторону.

– Ребята, не выдавайте меня, – попросил он тоном заговорщика. – Я девушке магнитофон в подарок купил. Хочу на день рождение в Москве подарить. Если сейчас откроем, сюрприза не будет. Вот, возьмите, и разойдемся друзьями.

Николай сунул одному из милиционеров в руку пятерку.

– Маловато что-то, – скривился тот.

Николай достал сотенную.

– Это – последние деньги, – вздохнул он. – Разменяйте, возьмите, сколько считаете нужным. Только мне чуть-чуть оставьте, чтобы до Москвы с голода не умереть.

Надо ли говорить, что это была одна из купюр серии АИ. Она была первой, которую Николай разменял – в киоске мороженого, под присмотром милиции.

100 тысяч из Ташкента

В столице братья недолго предавались пороку. Рестораны и пьянки не могли отвлечь Николая от мыслей о том, что что-то нужно делать с целым миллионом рублей. Новенькие купюры словно жгли ему руки.

На авторынке в Южном порту купили машину – зеленый «Москвич». Истратили 13 тысяч рублей в драгоценных червонцах. Но зайти в сберкассу Николай так и не решался: вдруг все кассиры предупреждены?

Своими опасениями Николай поделился с Людмилой. Сказал, что выиграл большую сумму, но боится идти в банк. Все-таки кавказец, могут возникнуть подозрения. И девушка быстро нашла выход. Ее брат, ранее судимый Владимир Кузнецов, работал таксистом. Крутить баранку ему поднадоело, не прочь подзаработать на стороне. С Кузнецовым Николай был знаком. Парень ему нравился, и он нанял его персональным водителем. А заодно договорился и на обмен денег в сберкассах.

Но что-то подсказывало Николаю: в Москве затевать обменные операции пока не стоит. И он был прав – следователи нашли сотенную, которую он разменял на вокзале. Продавец мороженого ничего толком сказать не смог, но родилось предположение: ограбившие банк преступники уехали из Еревана в Москву. Поэтому в столице милиционеры обошли все до одной сберкассы и строго-настрого предупредили кассиров.

В качестве полигона для обмена Николай выбрал Ташкент. Была уже зима, когда вся компания загрузилась в самолет и отправилась в этот южный город. Когда Кузнецов шел в первую сберкассу, братья ждали его за углом. Кузнецов взял тысячу рублей и вернулся с облигациями. Получилось! В банке даже не шелохнулся никто. Повторили, снова получилось. Потом опять и опять. Не было и намека, что в Ташкенте кто-нибудь ищет банкноты АИ. Дельцы до того осмелели, что начали менять по две, а потом по три и даже пять тысяч рублей сразу. Они прожили в Ташкенте два месяца и обменяли больше 100 тысяч рублей.

Весной решили: хватит. Нельзя вечно дразнить судьбу. Обмен можно продолжить позже и где-нибудь в другом месте.

Паника в сберкассе

А в Ереване царило уныние, дело об ограблении века неотвратимо превращалось в «глухарь». В Москве не было обнаружено никаких следов похищенных денег. Когда из Ташкента поступил сигнал, туда ринулась вся следственная группа. За несколько дней с помощью местных милиционеров допросили всех кассиров. Оказалось, деньги менял славянин. Составили его словесный портрет, но лицо оказалось не очень примечательным: симпатичный русый парень, особые приметы отсутствуют. Таких – тысячи, даже в Ташкенте – после войны здесь осталось много эвакуированных из европейской части страны.

И все же надежда была. Кассиров сберкасс предупредили, перед каждым повесили портрет. Но случаи обмена вдруг прекратились. Дело в том, что купюры серии АИ заметили только в Госбанке Узбекистана. А пока из сберкасс они добрались туда, прошло несколько недель. Позже выяснилось, что следственная группа прибыла в Ташкент спустя три дня после отъезда братьев. Шли дни, никто больше купюры АИ не менял. Куда могут поехать грабители? Да куда угодно, в Союзе тысячи сберкасс, всех не предупредишь. Оставалось вернуться в Ереван и ждать.

Неизвестность продолжалось до 1 июня 1978 года. Утром в кабинете Аствацетаряна зазвонил телефон. Из Москвы сообщали, что в одной из сберкасс засекли банкноты АИ. И не просто засекли, человек, который менял их, бросил в кассе 3 тысячи рублей и сбежал на зеленом «Москвиче». Аствацетарян вместе с несколькими операми первым же рейсом вылетел в столицу.

Кассирша сберкассы, веселая общительная толстушка, рассказала, как было дело. Около 10 утра к ней на стойку подошел молодой человек (да, он, кивнула она, мельком взглянув на словесный портрет) и попросил поменять на облигации 6 тысяч рублей. Она начала считать ценные бумаги. За ее стойкой была только половина нужного количества.

– Придется подождать, – сказала она, убрала деньги в стол и отправилась за остальными облигациями в служебное помещение.

Взяв бумаги, в зал она вернулась не сразу, потому что немного поболтала с подругой. А вернувшись, увидела, что покупателя облигаций и след простыл. Он бросил деньги и уехал – сотрудники банка видели машину, но не запомнили номер.

– Ясно, – сказал Аствацетарян. – Парень подумал, что девушка звонит в милицию, и запаниковал.

Следователь чувствовал, что такого случая может больше и не представиться. Ориентировку на зеленый «Москвич» разослали еще утром. Но таких машин тысячи. И все же интуиция подсказывала, что до успеха всего шаг.

Забытый сверток

Все случилось именно так, как и предположил следователь. Прождав несколько минут и заподозрив неладное, Кузнецов выскочил из сберкассы, прыгнул в «Москвич» и помчался домой к сестре. Там его ждали братья. Выслушав рассказ, Николай задумался. За несколько месяцев это первый прокол. Теперь преследователи знают, что они в Москве. Оставаться здесь опасно, нужно уехать хотя бы на время. Но не сейчас, а подождать. Наверняка все вокзалы и аэропорты перекрыты. Автомобильные трассы тоже – не исключено, что «Москвич» заметили у сберкассы и теперь тормозят всех, кто передвигается на подобных. Надо бы избавиться от машины. Но покупать сейчас новую – слишком опасно. К тому же в запасном колесе «Москвича» лежал почти миллион в новых купюрах. «Машину поменяем позже и не здесь», – решил Николай, а вслух сказал Кузнецову:

– Найди гараж и загони «Москвич» туда. Потом вернешься и заляжешь здесь. И чтобы носа не показывал. Я позвоню и скажу, что делать.

Николай с Феликсом отправились на Ленинский проспект. Они снимали комнату в старом двухэтажном доме. Хозяйке они хорошо заплатили, так что она старалась не утомлять постояльцев своим присутствием. После паники в сберкассе братья неделю ждали, стараясь без нужды не выходить на улицу. А потом Николай решил, что все улеглось. Пора было выбираться из города.

Вечером 6 июня участковый Иван Трифонов неспешно обходил свои «владения» во дворах у Ленинского. Он заметил, как в зеленый «Москвич» садятся два кавказца. Они забросили в багажник объемные сумки, водитель быстро нажал на газ. В памяти всплыла ориентировка недельной давности – искали точно такую машину. Трифонов подошел к двери дома.

– А кто это поехал? – спросил он подходившего жильца.

– Да это Валины постояльцы, армяне. Нормальные ребята, не бедокурят.

Яблонская подтвердила, что два парня жили у нее уже давно. Но сегодня сказали, что съезжают. Дела у них срочные, дескать.

– А с кем они общались? – спросил участковый.

– Да девица у одного москвичка, – сказала женщина. – Тот он к ней, то она к нему. Ну и перезванивались. Он мне даже телефон ее оставлял на всякий случай. Где же он? А, вот, держите.

Трифонов думал несколько минут. «Ладно, если не те, то извинюсь», – решил он.

– А позвони-ка туда и скажи, что они сверток забыли, – сказал он женщине. – Скажешь, что не открывала, но на ощупь блокнот или книга.

Хозяйка квартиры удивилась, но просьбу выполнила.

– Спасибо, сейчас решим, что делать, – ответили на том конце провода.

Трифонов вызвал подмогу. Сам остался в квартире, четверо ждали под окнами и перед подъездом.

Жадность пересилила чувство самосохранения: подумав, что забыли деньги, братья решили не оставлять их. Примерно через час в дверь позвонили. Вошел Феликс. Увидев участкового, бывший дворник бросился на него, оттолкнул, вскочил на подоконник и выпрыгнул со второго этажа. Перекувырнулся и…. Встать он не успел, два милиционера скрутили его и надели наручники.

Часом позже задержали и остальную компанию: адрес Людмилы вычислили по номеру телефона.

Опоздавшая милость

Братьев этапировали в Ереван. На допросах они рассказали все. Даже о том, как Завен Багдасян на вечеринке раскрыл им свой план. Багдасяна приговорили к 11 годам за пособничество. Феликс на серии следственных экспериментов показал, как пролез в хранилище и выбрался из него. Он не скрывал гордости, когда спортсмен-гимнаст не смог повторить его трюки на канате с рюкзаком денег. Николай тоже рассказывал о преступлении не без гордости. Один из следователей спросил, что он собирался делать с такой прорвой денег, он с насмешкой ответил: «Купил бы диплом юриста и пошел бы работать следователем. Чтобы ловить и сажать коррупционеров и взяточников. Они украли миллиарды, не то что мы».

Выслушав приговор суда – высшая мера социальной справедливости – Николай и Феликс помрачнели. Они понимали, что им грозит расстрел, но огонек надежды все же не угасал до последней секунды. Феликс из клетки смотрел на жену Маруш, ходившую на все заседания суда.

– Вырасти наших детей хорошими и честными, – только и успел крикнуть он, когда конвоиры подхватили его под руки.

Оба брата написали прошения о помиловании. Их отклонили. Однако шанс выжить у Феликса и Николая был. Незадолго до казни Верховный Совет СССР все же сжалился над авантюристами. Однако письмо о помиловании опоздало на сутки – приговор был приведен в исполнение.

КСТАТИ

Спасти братьев Калачян пытался ереванский публицист Зорий Балаян. Он писал очерки об ограблении века и счел, что приговор слишком суров. Молодые парни, один из них – Николай – последний мужчина в своем роду. Балаян принялся стучаться во все двери. Дошел до председателя Президиума Верховного Совета Армении, и тот инициировал дополнительное рассмотрение дело в союзном Верховном Совете.

Мама Николая не вынесла горя – она умерла еще до расстрела. А жена Феликса Маруш и сейчас живет в Гюмри. Ей пришлось несладко. Тогда, в 1978-м, у нее конфисковали и без того скудное имущество. Отобрали и «клад» – зарытые под ореховым деревом 100 тысяч рублей, о которых она и не знала. Зато дочери ее выросли. До сих пор они втайне верят, что папу не расстреляли. Что он сидит где-то в тюрьме без права переписки, но когда-нибудь обязательно вернется к ним.

Часть 3
Три жизни Тоньки-пулеметчицы
Девушка по приказу фашистов расстреляла полторы тысячи человек, а потом 30 лет выдавала себя за ветерана

«Арестуйте эту женщину»

Лето 1978 года. В здание собеса небольшого белорусского городка Лепель входит женщина лет шестидесяти. Она спокойна, хорошо одета и с первого взгляда внушает уважение. Работница собеса выясняет кое-какие незначительные детали ее трудового стажа и полагающихся пенсионных льгот.

– Я Антонина Гинзбург, – говорит дама. – Участница Великой Отечественной, больше 30 лет проработала на Лепельской швейной фабрике.

Девушка сверяет данные в карточке. За соседним столом сидит еще одна работница собеса. Она перебирает бумаги и словно не замечает беседы рядом. Но на самом деле внутри у нее все кипит. «Арестуйте эту женщину!» – кричит все ее существо. Она боится произнести хоть слово. Только когда дама уходит, работница выбегает в коридор и бросается к двум скучающим мужчинам.

Когда Антонина Гинзбург в тот день шла с работы, эти мужчины подошли к ней.

– Вам придется проехать с нами, – сказал один.

– А в чем дело? – запротестовала было дама.

– Там вам все объяснят, гражданка Макарова.

Женщина сразу все поняла. Спокойно села на заднее сиденье «Волги». В Брянск ее везли несколько часов, все это время Макарова-Гинзбург молчала. Лишь иногда она просила у оперативников сигарету, хотя давно бросила курить.

Так закончились поиски, продолжавшиеся больше 30 лет. Преследование нацистских преступников после войны продолжалось по всему миру. Их находили в Латинской Америке и Австралии, разоблачали, несмотря на новые легенды и фальшивые документы. В Советском Союзе по следу затаившихся предателей шли сотни оперативников КГБ. И к концу семидесятых в розыске остались единицы. Среди них – Антонина Макарова-Гинзбург, известная во время войны как Тонька-пулеметчица. Она собственноручно расстреляла больше полутора тысяч соотечественников. А после войны получала награды к годовщинам Победы и рассказывала пионерам о нелегком ратном пути. Это была уже третья ее жизнь. Вдыхая сигаретный дым по пути в Брянск, Тонька-пулеметчица раздумывала, как начнет четвертую. Но сбыться этому было не суждено: Антонина Макарова-Гинзбург стала единственной женщиной, расстрелянной в СССР за послевоенное время.

«Буду тебе женой»

Первая жизнь Антонины Макаровой началась под Смоленском – она родилась в 1920 году. Правда, при рождении она была вовсе не Макарова, а Парфенова. Новая фамилия появилась, когда Тоню записывали в первый класс школы. Директор спросила, как зовут девочку, но она от волнения не смогла издать ни звука. Тогда кто-то из учителей подсказал:

– Тонька это, Макарова.

Ну да, Макарова, дочь Макара Парфенова. Но директор не понял и записал, как было произнесено. И новая фамилия, как говорится, прилипла. Когда в 16 лет Антонина отправилась получать паспорт, то попросила записать ее как Макарову Антонину Макаровну. В семье она такая была одна: братья и сестры были Парфеновы. Антонина еще не знала, что это обстоятельство поможет ей прожить намного дольше.

Это была обычная советская девушка. Пионерка, комсомолка, красавица. Когда началась война, Антонине шел 21 год. Вместе со сверстницами она записалась добровольцем на фронт. Прошла ускоренные курсы санитарок, получила форму. Правда, роль медработника ей не очень нравилась. Ей хотелось воевать, биться с фашистами. Ее кумиром была Анка-пулеметчица из популярнейшего фильма «Чапаев». Антонина даже попросила знакомых солдат научить ее обращаться с пулеметом. И те научили.

Правда, отличиться в боях она не успела: вместе с сотнями тысяч наших бойцов Тоня Макарова оказалась в так называемом Вяземском котле. Это было одно из самых страшных поражений Красной армии. Осень 1941 года, группа армий «Центр» прорывает оборону советских войск и окружает под Вязьмой 4 армии. Почти 400 тысяч наших солдат убиты, около 600 тысяч попадают в плен. Выбраться удалось немногим.

Дивизия, в которой служила Макарова, была разгромлена. Перепуганная, обезумевшая от вида крови девушка попадает в плен. Среди тысяч других она несколько дней ждет своей участи прямо под открытым небом, на окруженном колючей проволокой поле. Немцы оказались не готовы к захвату такого количества пленных, их негде разместить, не хватает людей для охраны. Каждую ночь несколько красноармейцев пытались бежать. Те, кто не погибал от пуль автоматчиков, лесами пробирались на восток, к своим.

В одну из уже прохладных ночей конца октября Макарова увидела, как один из немолодых уже солдат ползком пробирается к проволочному ограждению. Она тихо окликнула:

– Возьми меня с собой!

– Зачем ты мне, – огрызнулся служивый, но быстро окинул взглядом стройную Тонину фигуру. Девушка этот взгляд заметила и не растерялась.

– Женой тебе буду там, в лесу, – сказала она.

Солдат дал ей знак ползти за ним.

Побег удался, Антонина и ее спутник ползком добрались до леса, а потом вскочили и бежали, пока хватило сил. Потом снова бежали, падали и поднимались опять. К утру они, изможденные, вышли к окраине какого-то села. До вечера с опушки наблюдали за ближайшими домами, потом перемахнули через забор и пробрались в сени.

В прихожей беглецов встретила женщина преклонных лет.

– Накорми, голубушка, оголодали и замерзли, – сказал солдат.

– Поешьте, чем бог послал, а потом на сеновале поспите, – ответила женщина. – Но утром уходите. Немцы беглых ищут, дворы обыскивают.

Ночью Тоня прижалась к спутнику и одарила его обещанными ласками. Звали его Николай. Он не собирался снова идти в бой, намеревался двинуть на юг, на Брянщину, в родное село Красный Колодец. Хотел спрятаться дома и ждать, чем закончится весь этот ад.

Тоню план устраивал. До цели – около 300 километров, нужно было набраться сил.

«Прости, если сможешь»

Два месяца Николай и Антонина пробирались по лесам и опушкам. Не раз были на краю гибели, когда немецкие патрули проходили буквально в нескольких метрах. Осень сменилась зимой, найти ночлег и пищу удавалось не всегда. Беглецы мерзли, согревали друг друга и питались древесной корой. Местные укрывали их, когда могли. Выходивших из окружения в то время было много, красноармейцы пробивались иногда целыми ротами и батальонами. Селяне были уверены, что мужчина и молодая девушка – из их числа. Прятать беглецов долго было опасно, но жители старались снабдить путников теплой одеждой и какой-нибудь снедью.

От встреч с другими красноармейцами Николай и Антонина старательно уклонялись. Сразу ведь поставят под ружье. В тех местах уже действовали партизанские отряды, местные жители не раз предлагали Николаю примкнуть к лесным борцам. Мужчина поначалу кивал с радостью, но потом находил предлог, чтобы избежать этой участи.

Тоня стала Николаю настоящей женой – не только телом, но душой и мыслями. От комсомолки, рвущейся защищать Отчизну, не осталось и следа. Она уже поняла, что не создана для войны, никогда не станет героем, не хочет умереть в этих дремучих лесах во время бесполезных, с ее точки зрения, попыток сопротивления германской военной машине. Советские войска отступали, поражение казалось неминуемым. Зачем отдавать свою жизнь в тщетной борьбе?

В январе 1942 года беглецы достигли цели. До села Николая оставалось километров пять, когда солдат взял спутницу за рукав. Она замечала, что уже несколько дней мужчина был задумчив и неразговорчив. Теперь он грустно, но твердо посмотрел ей в глаза.

– Я не сказал тебе, – начал он и немного помедлил. – В селе у меня жена и двое детей. Тебе со мной нельзя.

– Что?! – девушка не могла поверить. – А как же я!!! Что мне теперь делать?

– Не знаю. Прости, если сможешь.

Николай резко развернулся и зашагал прочь. Макарова догнала его, уцепилась за ватник, за штанину… Николай пытался стряхнуть ее, но девушка вцепилась мертвой хваткой. Тогда мужчина размахнулся и наотмашь ударил ее по лицу.

Макарова очнулась в зимнем лесу одна. Что предпринять? Может, все-таки к партизанам? Нет, об этом Антонина даже думать не могла. Она уже была предателем, даже не осознавая этого.

Девушка встала и пошла – без цели, куда несут ноги. Она бродила так несколько дней, окончательно изголодалась и, наткнувшись на село, направилась прямо в избу. За столом сидел мужчина в форме фашистского полицая. Он вытащил пистолет. Макарова вздохнула и опустилась на лавку. Она была счастлива найти выход, хотя бы такой. В тот момент началась ее вторая жизнь.

Теперь ты с нами

Не ведая того, Макарова попала в так называемую Локотскую республику. Это административное образование, в которое входило несколько районов нынешней Брянской области, отличалось от других оккупированных немцами территорий. Республика была создана в ноябре 1941 года, фашисты хотели создать здесь полигон будущего устройства завоеванной России. Они упразднили колхозы и раздали землю частникам. Всю власть передали коллаборационистам, присягнувшим на верность Германии. Порядок поддерживали полицаи из местных, а оккупационная администрация ограничила свои полномочия советами и контролем.

Локотская республика должна была показать, как немцы обустроят завоеванную страну, как прекрасно заживут страдающие под игом коммунистов жители Страны Советов. В республику завозили продукты, жизнь здесь была намного сытнее, нежели в других оставшихся под немецкой армией регионах.

КСТАТИ

Локотский округ превышал территорию Бельгии, его население составляло 581 тысячу человек. Здесь были собственные вооруженные силы, насчитывавшие от 12 до 20 тысяч человек.

Надо сказать, что многие новый порядок приняли. Не то чтобы им нравились немцы, но работать на своей земле и не стесняться относительного достатка – многим это было по нраву. Кто-то шел в полицаи – так можно было гарантировать жалованье и прокорм семье. Другие просто подстраивались под рыночную систему и старались помалкивать.

И все же, как ни пытались заигрывать немцы с населением, подавляющее его большинство было готово бороться с ними до последней капли крови. Леса кишели партизанскими отрядами, полицаи вели с ними ожесточенную борьбу. В столице республики, поселке Локоть, местный конезавод превратили в тюрьму, всегда переполненную. Две, две с половиной тысячи узников постоянно содержались там. В крохотные загоны для лошадей набивали по 25–30 человек. В тесноте люди не могли даже присесть – старики, женщины, дети стояли сутки напролет. Еврейская национальность, родство с партизанами, малейшая им помощь, симпатии к коммунистам или просто выражение недовольства немецкой оккупацией – все это могло стать причиной ареста и последующей казни. А рас стреливали людей порою только для того, чтобы освободить место в камерах для новой партии узников.

Незадолго до того дня, как Макарова переступила порог дома одного из полицаев, партизаны напали на назначенного немцами бургомистра Константина Воскобойника. Глава образцово-показательной республики был убит, полегло много предателей. Полицаи были страшно злы, планировали серию карательных акций. Тот из них, что сидел за столом, принял Антонину за партизанку. Но девушка вдруг сказала:

– Наконец-то я попала к вам. Не могу больше видеть этих коммунистов.

Полицай опустил пистолет. Он отвел девушку к новому бургомистру, бывшему коммунисту Брониславу Каминскому. Больше всего Макарова хотела выжить, согреться, поесть и поспать. Она принялась в самых крепких выражениях ругать советскую власть. Она выражала готовность жить здесь, в Локоти, и служить Германии верой и правдой. Каминский чувствовал, что девушка не врет. Но в ее искренности нужно было удостовериться.