Текст книги "В каком году что случалось с поэтами(СИ)"

Автор книги: Владимир Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Бернс составляет сборник "Песни Каледонии", куда собирает всех тогдашних поэтов, таких же бедолаг, каким он сам был недавно, то есть известных и популярных в народной среде, но совершенно отстраненных от литературы, сочиняющих свои стихи чаще голосом, а не на бумаге. Бернс писал одному из таких непризнанных литературным миром поэтов Джону Скиннеру: "Я часто мечтал и непременно постараюсь образовать нечто вроде дружественного союза всех настоящих сынов каледонской песни. Мир, занятый прозаическими делами, может и не заметить многих из нас, но моя заповедь: "Чти самого себя!""

29 лет. Ариосто поступает на службу к кардиналу д'Эсте брату владетельного герцога. Он отвечает за организацию празденств и развлечений. Видать, кардинал веселился не очень, если Ариосто благославлял эту службу и если она ему наконец-то предоставила досуг, достаточный для работы над таким громадным трудом, как поэма «Обезумевший Роланд».

Элюар. вполне респектабельный дадаист – таких вычурников тогда во Франции лелеяли – вечно чем-то недоволен и находится в постоянном челоческом кризисе, не теряя при этом писучести, выпускает на этот раз книгу стихов Mourir pour ne pas mourir ("умереть, чтобы не умирать" или "умирать, чтобы не умереть" или "умереть, чтобы не умереть" – любой из вариантов годится), которую аннонсирует как прощальную и держит свое слово. На следующий день после подписания сборника в печать он садится на корабль в Марселе и пускается в кругосветное путешествие, никого не предупредив. Через полгода его верная жена отыскала его в Сайгоне, больного и без денег.

30 лет. Появляются в печати первые стихи Державина: перевод с немецкого «Ироды Вивлида и Кавну» и ода на брак великого князя Павла Петровича. Как многие поэты и писатели начинали свой путь с переводов. То что во многих современных литературах переводы отданы на откуп профессиональной касте переводчиков – это наносит громадный вред литературе. Переводы не только материально поддерживают начинающих поэтов и писателей, когда они только становятся на ноги, но и много способствуют выработке собственного стиля и набивке поэтической руки.

Беранже наконец-то после поисков в разрых жанрах определяет свой путь. "Я вполне счастлив, мои литературные претензии ограничиваются песнями или, по крайней мере, попытки в других родах до того сохраняются мною в секрете, что я остаюсь вполне неизвестным. Дело в том, что я не печатаю даже песен, какие бы похвалы ни вызывали они у моих друзей".

И лишь два года спустя он впервые записывает свои песни. Эта мысль пришла ему во время болезни его друга, художника Герэна. Сидя у постели больного, поэт развлекал его, напевая свои куплеты, и, тут же записав их, набрал около сорока. Что касается забытых, то их насчитывается гораздо больше. Многие из них отличались большой откровенностью сюжета. По всей видимости, в сознании Беранже с трудом пробивала себе дорогу мысль, что застольные песни – это тоже искусство, а просто финтифлюшки на случай.

На деньги своего друга и покровителя, капитана Риддела, Бернс основывает передвижную библиотеку. Библиотека имеет чисто просветительские цели, но лепту своего эгоистического замысла поэт все же вносит. Он заказывает для библиотеки книги по философии, истории, произведения классиков, которые даже более или менее оброзаванных лэрдов, не говоря уже о фермерах, вряд ли заинтересуют. Зато они позволяют Роберту Бернс без больших затрат приобщаться к миру идей. Что поделать, интеллектуальный голод людям небогатым приходится утолять с применением пословицы "Голь на выдумки хитра".

И все же восхищает тяга поэтов к культурным ценностям прежде всего. Вот отрывок из письма Бернса своему издателю "...я должен очень многое исправить и переделать. Вы сами понимаете, что эти новые пятьдесят страниц принадлежат мне безоговорочно (речь идет о добавлении к уже выпущенному изданию стихов, все права на которые принадлежали этому издателю)... Несколько весьма мне нужных книг – вот вся компенсация, которую я прошу от вас, не считая экземпляров нового издания, – они мне понадобятся, чтобы дарить мою книгу в знак дружбы или благодарности"

Бодлер, который уже отдал в издательство свой первый сборник, резко забирает его оттуда и отдает другу. Друг Огюст Пуле-Маласси, человек очень начитанный и смелый (он с оружием в руках участвовал и Июньском восстании и дрался на баррикадах), владел вместе с сестрой и шурином типографией. Но такие люди в издательском бизнесе редко выживают. Сведения об издательстве "Лимбов" – так назывался этот первый сборник, над которым Бодлер проработал всю свою жизнь, пока не довел его до "Цветов зла" – затерялись на невиданных дорожках среди невиданных литературных зверей.

В возрасте, когда все лучшее по части поэзии у Пушкина уже осталось позади, Державин лишь впервые выступает в печати. Им выпускаются перевод с немецкого "Ироды Вивлида и Кавну" и ода на брак великого князя Павла Петровича. Последняя за счет автора. Державин, очевидно, обладал поэтическими способностями и склонностью к литературным занятиям. Но основным двигателем его творчества были стремления хоть как-то пробиться в жизни.

Ни состояния, ни влиятельных покровителей у него не было. Не сумел он отличиться и по военной части, хотя служакой был исправным. Единственным путем для него оставалась литература: писание хвалебных од и других стихотворных поделок, с легкой руки Екатерины поощрявшееся тогда сановниками. Можно только предположить, сколько он перемарал бумаги, извел чернил и перьев (расходы для небогатого капрала тогда отнюдь не маленькие), сколько пообивал порогов богатых меценатов, прежде чем состоялась эта его первая публикация. Разумеется, ни о каких творческих поисках или самовыражении себя в поэтическом слове речи идти не могло – писалось исключительно то, что могло иметь спрос. В этом отношении советская и современная российская действительность минуя век блестящей дворянской культуры XIX века, мало чем отличаются от державинских времен.

31 год. Рильке становится секретарем Родена, которым восхищался. Его секретарство продлилось несколько месяцев. Рильке без предупреждения патрона мотанулся в Шартр, где создал замечательный цикл стихов о Шартрском соборе, а Роден без предупреждения уволил его со службы. Трудно двум гениям находиться в одной берлоге. Дружба между ними вещь хорошая, но только как дружба двух самостоятельных личностей, а не сотрудников.

Бернс на грани исписания. Все его лучшие стихи написаны, новых на горизонте не предвидится. И поэт пытается найти новые сферы для приложения своего творческого духа. Новым его увлечением становится театр. Ему хочется написать пьесу. Он требует, чтобы его агент прислал ему все книги драматургов, как старых – Бена Джонсона, Отвэя, Драйдена, Конгрива, Уичрели, так и более современных – среди них он упоминает Гаррика, Шеридана, Кольмана. "Мне также очень нужен Мольер по-французски. Другие драматические авторы на их родном языке тоже мне нужны, я говорю главным образом об авторах комедий, хотя Расина, Корнеля и Вольтера мне тоже хотелось бы получить..." (Существует и другое мнение: "Давно рассеялась легенда о том, что в последние годы жизни Бернс мало писал и вел разгульную жизнь. Когда были восстановлены даты написания многих его песен и стихов, сразу стало ясно, что никогда, даже в самое лучшее время, поэтический гений Бернса не проявлялся с такой силой").

Бодлер публикует статью о По, прославившей как его имя, так и имя Эдгара По, о котором в Европе ничего не было известно. Эта редкая статья, когда один писатель пишет о другом и при этом пишет о себе, ничуть при этом не уходя от предмета: просто это редкое совпадение как по судьбе, так и по мысли двух дарований:

"Бывают роковые судьбы: в литературе каждой страны есть люди, у которых на лбу, в глубоких его морщинах, загадочными буквами написано слово: "Неудача ". Тут как-то совсем недавно перед судом предстал бедолага, на лбу у которого была татуировка: "Не везет"... Неужели существует некое дьявольское провидение, заранее, с колыбели, обрекающее людей на несчастье? Ведь все дело в том, что человек, мрачный, чей полный отчаяния талант которого вас пугает, был умышленно помещен во враждебную ему среду.

Сюрреалисты в полном составе, и среди них Элюар, вступают в Коммунистическую партию Франции (а за 2 года до этого Элюар вместе со многими дадаистами основывает новое литературное направление – сюрреализм). Что общего могли иметь с коммунистами люди, которые в качестве поэтической техники исповедовали запись снов или т. н. спонтанное письмо (писать подряд все слова, которые только приходят в голову, причем максимально быстро, не обдумывая, иначе самовыражение, достигаемое лишь письмом по наитию, будет подпорчено) – остается исторической загадкой.

Элюар был в числе вдохновителей самых разных – как вполне серьезных, так и скорее забавных – выступлений кружка, от протестов против разбойничьей карательной войны Франции в Марокко до призывов распустить обитателей сумасшедших домов, от срыва проходившей в 1931 году в Париже Колониальной выставки до поездок с лекциями в Прагу и Мадрид и устройства Международной выставки сюрреалистов в Лондоне.

32 года. Вместе со своими друзьями Аполлинер основывает литературно-критический журнал «Парижские вечеринки» (Les Soirèes de Paris). Обыкновенно поэты и писатели – плохие издатели и редакторы. Если поэт ступает на эту стезю, он либо кончается как поэт, либо становится дрянным редактором. С Аполлинером этого не произошло. Через год друзья отшатнулись от дела, и он становится единогласным руководителем: пишет заметки для каждого номера, ведет библиографию, просматривает кучу рукописей.

И одновременно этот год был одним из самых продуктивных для него, как для поэта. Он пишет манифест футуристов "Антитрадиция" на французском и итальянском языках, и тут же поэму, воплощающую его новые идеи "Мост Мирабо". Он издает свои старые стихи, куда добавляет кучу новых, и в которых он чудит по полной программе: наприемер, совершенно отказывается от какой-либо пунктуации.

Издатели отказываются печатать сборник идиллий Беранже. Желая чем-нибудь почтить Люсьена Бонапарта, он собирает в эту пору свои лучшие идиллии и предпосылает им посвящение своему меценату. Несмотря на рекомендацию Арно, цензор Лемонтей не нашел, однако, возможным разрешить печатание этого сборника. Ему казались слишком резкими два стиха в эпилоге: "Оставайтесь, оставайтесь, в назидание миру, свободным от золота, обременяющего чело королей". Беранже не согласился выбросить посвящение и отказался от печатания сборника, а вместе с тем и от идиллий. В посвящении Люсьену прекрасно выразилось переходное настроение поэта. Люсьен преклонялся пред классиками и только при основательном знании их считал возможным истинное творчество. Беранже, полнейший невежда как в языке Горация, так и в языке Гомера, как бы соглашается, что в этом преграда развитию его таланта. "Скажите,– спрашивает он в своем посвящении Люсьену,– Скажите, отчего в наш славный век Я и мои стихи умрем, не зная славы? Затем – увы! – что древность не открыла Своей классической гармонии секретов, И воспитание, кормилица поэтов, Сосцом своим меня ведь не кормило! Чего хотите вы от тех, кто не учился? Одни волчцы росли лишь там, где я родился, Одни несчастия давали мне уроки, И хорошо еще, что не пороки!.."

33 года. Наконец-то публикуется Лафонтен. Он уже перепробовал себя во многих жанрах, и решил обратиться к комедии. Он берет теренцивего «Евнуха». Ему показалось забавным переложить классический сюжет французскими стихами, причем весьма игривыми. Сегодня ее авантюризм и новизна смыты потоком времени, но тогда она была вызывающе модерниста и очень понравилась публике. Литературный истиблишмент же поначалу ее просто не заметил, зато через несколько лет стал говорить, когда поезд популярности уже ушел, чтобы можно было его остановить, громкое «фи».

34 года. Назым Хикмет пишет поэму, последнюю, опубликованную при жизни поэта в Турции. Поэма называется «Дестан о шейхе Бедреддине, сыне кадия города Симавне». Герой поэмы историческое лицо – шейх, человек ученый и образованный, настоящий эрудит. Отягченный невеселыми думами о страданиях народа он становится во главе мощного крестьянского восстания, и, как водится, терпит поражение и его казнят. Хикмет писал эту поэму в тюрьме, где этих самых страдающих крестьян видел лицом к лицу. Прямо над его камерой несколько из них ожидало смерной казни за убийство ростовщика. Так что поэма писалась в прямом смысле под кандальный звон.

35 лет. Данте достигает высокого карьерного роста. Он возглавляет посольство Флоренции в небольшой, но стратегически очень важный городок Сан-Джимьяно, его избирают одним из приоров – то есть правителей Флоренции. Это-то приорство и было началом его конца. Ибо политически он входил в партию гфельфов, потерпевшую позднее поражение. Данте вынужден был бежать из родного города и до конца своих дней прожил в изгнании. Мы бы сказали, не фиг поэту лезть в политику, но как большой патриот своего города Данте полностью разделял мнение Некрасова «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», и свой гражданский догл выполнял до конца и бескомпромиссно, что гораздо более достойно восхищения и уважения, чем конкретная политическая программа, которой он придерживался.

В этом же году Данте заблудился однажды в лесу. Впечатление было столь сильным, что позднее с этого момента, как переломного в своей жизни, он начал "Божественную комедию":

На жизненном пути

Дойдя до половины

Я очутился в сумрачном бору,

Утратив путь среди долины.

36 лет. Блока призывают в действующую армию, но от окопов он откосил, хотя и попал не на курорт. Он служит в инженеpно-стpоительной дpужине, сооpужавшей полевые укpепления в пpифpонтовой полосе, в pайоне Пинских болот. Эта служба здорово доконала его и без того не крепкое здоровье, и, возможно, внесла заметный вклад в его преждевременную смерть.

37 лет. Погибает на дуэли Пушкин. Поэты долго не живут, а если живут долго, то это, как правило, не поэты вообще или уже. Ибо и последние годы Пушкина трудно назвать плодотворными с поэтической точки зрения. Хотя какой-то творческий перелом в нем бурлил. Какой – а это он унес в могилу.

В этом же возрасте безо всякой дуэли умер и Роберт Бернс, и тоже его последние годы были омрачены ослаблением поэтического фонтана и поиском новых путей.

38 лет. Элиот становится сотрудником, а позднее директором крупной издательской фирмы (Faber & Faber). Одновременно он получает доцентство в Кембридже, причем в одном из самых престижных колледжей – Тринити. Вот человек, который умел устроиться в жизни, а вернее никогда не покидал ранее сомнительного поэтического успеха твердой, пусть и не слишком хлебной академической стези.

39 лет. Брентано полностью исчепался как поэт, и начал кувыркаться в разных направлениях, хоть как-то зацепиться за жизнь. Обращается к католицизму, отрекается от всего своего предшестующего творчества. И хотя немцы пишут, что здесь он обрел новый импульс и созданные им под влиянием церкви Das bittere Leiden unseres Herrn Jesu Christi" и «Das Leben der Heil. Jungfrau Maria» это ах, ах и ах, но верится в это с трудом. Что-то редко, если когда вообще писатель, идеологически подковавшись, создавал что-то стоящее: обратись он хоть в католицизм, хоть в атеизм, примкни он к патриотам ли, к демократам ли...

Державин наконец-то достигает успеха. Он пишет "Оду к Фелице". Оду ему заказала Дашкова. В оде поэт очень критикует тогдашних вельмож и очень тонко и очень толсто льстит Екатерине. Толстая лесть – эта прямая лесть, которой наполнена ода. Тонкая – это воспроизведение в стихотворной форме тех идей и мыслей, которая императрица изложила в своем "Наказе" в прозаической. Тонкость лести и в самом объекте критики. Когда поэт хвалит Фелицу, что она "к духам в собранье не въезжаешь", он весьма прозрачно намекает на всеобщее среди знати распространение масонства, к которому сама Екатерина относилась весьма отрицательно, но предпочитала не будировать проблемы дабы не ссориться со своими приспешниками. Так что "Ода" хотя и очень не понравилась придворным, но очень понравилась Екатерине. А в России, чтобы добитья успеха, мало нравиться многим, достаточно нравиться лишь одному.

40 лет. Получает полное признание Эдвард Лир. Но не как поэт, а как художник. Хьюмэн Холт (кто это такой вообще, хотя тогда признанный и знаменитый английский поэт, а также художник, музыкант, основатель прерафаэлитского братства) заинтересовался лировой техникой создания акварелей и стал брать у него уроки. Вскоре его Лира художественными приемами заинтересовался Теннисон и поручил ему иллюстрацию своих стихов, часть из которых тот же Лир переложил на музыку.

41 год. Начинает слагать газели Джелялетдин Руми, подписывая их именем Шемседдина Тебризи. Начало поэтического пути? На самого себя в зеркало Руми никак не глядел как на поэта. Он больше примеривал на себя одежду философа и религиозного мыслителя. В одной из притч он даже сетовал, что ему приходится прибегать к этому приему, как врачу к сладостям, чтобы под их покровом пропихнуть целебные лекарства. Так и он простонародье в форме притч пытается приобщить к высоким истинам. Однако то что он начал писать стихи так поздно – не факт, ибо достоверная биография о его ранних годах отсутствуе. По крайней мере, ясно, что если он и баловался стихами до этого, то стихотворство не было его основным занятием.

42 года. Кольридж пребывает в хроническом и неизлечимом творческом простое по части поэзии. Байрон в качестве лекарства посылает его к Мюррею, известному тогда английскому издателю. Мюррей пощупал пульс, посмотрел язык и прописал больному переводить «Фауста» Гете. И тут же заключил с ним контракт. Гете несмотря на далеко не юный возраст аж запрыгал от радости – его всегерманское обожание весьма мало отдавалось на развитых поэтических биржах Европы. Однако лекарство не помогло: через 6 недель Кольридж отказался от работы.

Скорее всего, просто не потянул. Ибо, как выяснилось, английскими литературоведами аж в 2007 году, уже и после отказа от контракта Кольридж продолжал работать над переводом, и даже, по мнению этих литературоведов, добился хороших результатов.

43 года. Также впав в творческую импотенцию, пробавляется переводами Рильке. На этот раз он плюется сонетами: два сонета из Петрарки, сонеты Микеланджело (интересно, если Микеланджело писал сонеты, то где можно увидеть скулптуры Данте?) и самое важное сонеты прекрасной канатчицы, мадам де Лабэ из XVI века, которую до этих переводом знали лишь литературоведы-медиевисты.

Еще раз подчеркнем важную роль для поэтов и писателей переводческой стези: вдохновение то приходит, то уходит, а кушать хочется всегда. Переводы – прекрасная возможность как держать себя в тонусе, так и нахватываться новых тем и идей. Жаль, что в наше время, особенно в России поле это загажено профессиональными переводчиками.

Учиться никогда не поздно. Данте живет в Париже и изучает философию и довольно-таки основательно. Так, можно предположить, что в Сен-Дени Данте изучал космогонию Псевдо-Дионисия Ареопагита, повлиявшую на последнюю часть "Божественной Комедии", и его комментатора Скотта Эриугену. Также Данте Данте имел возможность познакомиться с учением Сигерия из Брабанта, последователя Аверроэса, осужденного теологами Сорбонны. Позднее поэт отвел Сигерию место в раю.

44 года. Наконец-то берется за ум Лафонтен и начинает сочинять не то, что хочется, а то что надо. Как поэт он пока еще ничего не создал, кроме своей репутации. Он шаландается по всем салонам, дружит со всеми поэтами, писателями и даже учеными. И пустил в свет кучу эпиграмм, од, мадригалов, эпитафий, везде проявляя свое легкое, искрящееся перо, но все только на случай. Жаль только, что подобная поэзия до наших времен не рассматривается всерьез. Сколько замечательных поэтов, особенно XVII века, когда писали не для славы, а для тщеславия, чтобы блеснуть перед дамами и друзьми, выпало из истории литературы: Шоле, Сент-Эвримон, Морштын, Рочестер...

Что касается Лафонтена, то по заказу издателей он излагает стихами свои ставшие знаменитыми Contes et Nouvelles (а по-русски "Басни"). Кроме того, он запузырил в стихи I том "Града Божьего" Августина (а несколькими годами позже и II). Живи он в XVIII веке, он бы обрифмовал и "Критику чистого разума".

45 лет. Верлен ссорится с издателями и таскается по больницам. Свое стихотворений он обещал одному издателю, и пока торговался о гонораре – не слишком большом – прежний его работодатель тиснул этот стишок в выпущенном им самим сборнике. В больницах он провел в этом году почти 4 месяца. И, если верить Анатолю Франсу, только в больницах он и писал стихи, и даже специально туда ложился для этой цели. Не очень этому верится, хотя Франс и знал лично Верлена и враньем не отличался. Скорее всего, не очень понимая этого нищего и вечно пьяного поэта, писатель впал в мистификацию.

46 лет. Жизнь настойчиво вмешивается в судьбу поэтов, отклоняя ее путеводную нить на разные житейские и, что еще хуже, политические неурядицы. У Анны Ахматовой арестовывают Гумилева, не поэта, а знаменитого историка – и ее сына, а заодно и Пунина, ее второго мужа. Ахматова только и делает, что бегает по тюрьмам с передачками и обивает приемные больших и маленьких начальников. К счастью, в своем несчастье она не одинока. Л.Сейфуллина, Э.Герштейн, Б.Пастернак, Б.Пильняк и др весьма деятельно ей помогают и где-то через неделю после ареста в камеру к арестантам входит надзиратель и громко говорит: «Пунин и Гумилев с вещами на выход».

47 лет. Йоханесс Бехер – передовой пролетарский поэт, пишет стихотворение «Поисковик счастья и семь смертных грехов» ("Der Glücksucher und die sieben Lasten"), в котором он размышляет о природе фашизма. И вдруг спутавшись с философом Дьердем Лукачем, он открывает, что можно писать не только агитки и пропаганду, но и стихи на другие темы и других форм. И сразу выдает венок сонетов, высоко оценненных в немецкой культуре как по форме, так и по содержанию.

48 лет. Два друга Лафонтен и Буало одновременно поступают в Академию. Вообще-то в Академию должен был пройти только один: согласно законам этого учреждения академики сохраняют там свое место пожизненно, и новый член может заместить только умершего. После смерти очередного академика претенденов оказалось два: Буало и Лафонтен. Лафонтен был веселого нрава «и с мухами дружил», напротив Буало в качестве критика не прошел мимо ни одного глаза, чтобы не обратить внимание на соринку в нем. Ну и академики в его глазах обнаружили бревно и единогласно его прокатили. Однако король был этим возмущен и отказался подписать избрание Лафонтена. К счастью, вскоре скончался еще один из «бессмертных» и обоих приятелей приняли в Академию.

Это здорово напоминает ситуацию с Союзом писателей в нашей стране. Чтобы напечататься нужно было быть членом Союза писателей, а чтобы стать членом Союза писателей, нужно было на момент избрания иметь не менее 2-х напечатанных книг. Итого, получался замкнутый круг, единственным выходом из которого, по крайней мере в провинции, была смерть действующего члена Союза. Так что, как тогда шутили сами писателя: смерть – это жизнь. Смерть одного писателя – жизнь для другого.

49 лет. Тютчев пишет замечательные строки

Сияет солнце, воды блещут,

На всем улыбка, жизнь во всем,

Деревья радостно трепещут,

Купаясь в небе голубом.

Поют деревья, блещут воды,

Любовью воздух растворен,

И мир, цветущий мир природы,

Избытком жизни упоен.

Замечательность их не только в собственно поэтической, но и биографической ценности. Поэт уже отсоздавался перед своим 30-летием. После чего его поэтический голос замолк. Навеки. Как он думал сам тогда. Не навеки, как оказалось потом. На пороге 50-летия поэтический понос снова охватил его, и, как можно видеть из стихотворения, рвался наружу с юношеским восторгом и горячностью.

Одновременно с этим поэт влюбился в одну даму – Денисьеву. Был ли поэтический пыл пришпорен новой любовью, или наоборот, овладел в автономном режиме поэтом, этот пыл распространился и на межличностные отношения – остается только гадать. Все же любовь и творчество не идут рука об руку, и одно никак не является причиной другого. Здесь скорее всего речь может идти о временном совпадении.

Данте приступает к написанию "Божественной комедии", в возрасте, когда другие поэты сходят со сцены, да и сам Данте к этому времени, прославившись сонетами в молодости уже давно перешел на прозу (другие начало "Божественной комедии" относят на 5 лет ранее, но все равно возраст поэта, когда он начал главный труд своей жизни был немаленьким).

50 лет. Умирает король Шарль IX, это который гугенотов резал, а на его место встает его брат Анри III. Новая метла по-новому метет и выметает Ронсара с прикормленного места королевского поэта. Ронсар перестает писать свою эпическую поэму «Франсиада», и целиком отходит от творчества. Скорее всего, писать просто так, для себя у него и мысли не было. И не потому что его талант исчерпался, а потому что тогда поэзия рассматривалась как ремесло. Ведь трудно представить себе редактора, который бы редактировал книги для своего удовольствия, даже если он и любит свою работу и места не находит себе без нее.

Наверное поэзия для себя – это изобретение Нового времени.

51 год. Теофиля Готье выбирают не без влияния принцессы Матильды председателем Национального общества Изящный искусств. Это избрание доставило ему массу неприятностей: с ним похолодали друзья, а противники четырежды прокатили его на выборах в Академию. Что ж. При все некрасивости такого поведения, нужно отдать французам должное: дружба с власть придержащими там не всегда хорошо в отличие от России: где кто друг властителю, губернатору, главе районной администрации, тот и талантлив.

52 года. Лилиенкрон выпускает главный труд своей жизни, сборник стихов и поэм "Poggfred. Kunterbuntes Epos in zwölf Cantussen (Episoden)" (переведите кто может). Здесь он собрал все многие свои прежние стихи, рассортировал их по темам: любовь, природа, мифы, война, сны и мечтания. Но преподал все это в новом одеянии, как бы говоря, что и в 52 года поэт и может совершенствоваться и доступен новым веяниям. Сборник создан в модной тогда импрессионистической манере. Которая однако учитывая болезненную страсть автора к миру беспочвенных мечтаний весьма огранично ложилась на его талант.

53 года. В древнем и средневековом Китае – а средневековье там продлилось до начала XX века, а в отдельных провинциях и дольше – не было такого понятия как профессиональный поэт. Хотя поэты, профессионально относившиеся к своему творчеству, были. Единственным способом как-то вознаградить их было пристроить на государественную службу. После долгих мытарств хорошую синекуру получил и Ду Фу. Которая из-за мятежей и голода сразу перестала быть синекурой. Ду Фу почесал затылок и скрепя сердце отказался от хлебного места, поняв, что к этой стезе он совершенно непригоден. Каковой факт и отризил в своих стихах:

"Нет, просто

Во дворце я непригоден,

И надо мне

Безропотно уйти. Умру – поймут,

Что о простом народе

Всегда я думал,

До конца пути"

Этот случай дает нам повод упомянуть об особенностях восточного исторического менталитета. Все историки, хоть политической, хоть экономической жизни восточных стран знают, что ни хроникам, ни историям, там доверять нельзя. Они штамповались по определенному шаблону, наподобие истории КПСС и отражали не то что было, а что должно было быть (внешнюю канву событий вооспроизводили, правда, более или менее достоверно). Поэтому биографии китайских поэтов это полный информационный нуль. А вот в поэзии, по крайней мере, китайские авторы отражали реальные факты своей жизни. Так что их стихам биографу доверять можно и нужно.

54 года. Обыкновенно издательская и редакторская деятельность и писательство, а тем более стихотворство – две вещи несовместны. Многочисленные исключения только подтвреждают правило. В случае с Некрасовым мы имеем дело с таким исключением, которое идет вразрез с данным правилом. Издатель и редактор и притом успешный, он был большим поэтом.

А будучи редактором он умел был благожелательным и снисходительным к своим коллегам, увы доблесть в литературном и философском мире нечастая (в отличие от науки, хотя и там всего хватает). И вот опять. Некрасов просит у Лорис-Меликова, тогда всесильного хозяина Кавказа за одного из поэтов, оказавшегося там без денег и связи Н. Благовещенского, и губернатор не сразу, но не отказывает, пристраивая того у себе в канцелярии.

Ронсар отошел от поэзии по приказу короля, а по приказу королевы вернулся. Екатерина Медичи попросила поэта написать стихи для одной из ее любимых фрейлин Елены де Сюржере, которая потеряла жениха в религиозных войнах. Стихи должны были утешить молодую и не невесту и не вдову. В поэте просыпается новый пыл: раз-два и готово. В "Сонетах для Елены" он не только на уровне своих прежних достижений, но и достигает новых вершин на пути к простоте и ясности языка. Было ли это его усердие награждено так, как в сериалах и биографических фильмах поэты награждаются женщинами? Маловероятно, ибо в посвящении черным по белому стоит: "Sonnets pour H?l?ne , d?di?s ? "cette beaut? aussi remarquable par son esprit que par sa vertu".

55 лет. Поэзия и философия – две вещи несовместны. Стихи отводят от идей, идеи, как говаривал А. С. Пушкин, правда, по несколько иному поводу, отводят от стихов. Поэт сначала складывает слова в нечто складное, а потом приплюсовывает к ним смысле. Философ же упорно ищет смысла, а потом столь же упорно пытается преобразовать его в слова.

Исключения из этого правила бывают тогда, когда человек может и стихи составлять и к размышлениям склонен. Но что характерно: если такое и случается, то в разные периоды. Философствуя, поэт перестает быть поэтом. Обыкновенно к анализу поэт обращается, когда с творчеством похоже, чаще поближе к старости. Вот и Данте любил, дряхлым стариком – 55 в средние века это был весьма почтенный возраст типа наших 70 – полисофствовать. В развернутом письме к некоему Кан Гранде (а ведь большим он был синьором) он пишет о многосмысленности поэзии.

Один из смыслов очевиден: аллегорический. Очевиден для средневекого человека. Другой также очевиден. Для любого человека. Буквальный. Данте настаивает, что ни то ни другое друг без друга не существует. Но первичным, базисным является непосредственный смысл, и лишь на него надстраивается второй, высокий. Данте его называет аллегорическим, мы его обозначим как идею художественного произведения.