Текст книги "В каком году что случалось с поэтами(СИ)"

Автор книги: Владимир Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Особенную охоту продолжал выказывал Державин к "предметам, касающимся воображения": к рисованию, музыке и поэзии. Его успехи в черчении во многом способствовали его карьере: чертежи юного Гаврилы преподаватель Веревкин представил Шувалову. Рисунки были одобрены этим сановником. И Державин, как и те, чьи работы были также одобрены, был зачислены в гвардейские полки.

16 лет. Петефи бросает школу. Его бзиком было стать во что бы то ни стало артистом. И ему удается стать актером Национальном театре. Однако ролей для молодого дарования никто не приготовил. И он вернулся в школу. Хотя его поэтическое дарование уже было замечено, и ему даже там поручили написать стихотворение, посвященное учебному году. Какова его ценность – фиг его знает, но Антал Гидаш, сам известный поэт и биограф Петефи, пишет с греческими гекзаметрами, отнюдь не характерными для венгерского языка, он справился прекрасно.

Первые литературные опыты Богдановича. Рассказ "Музыка" на белорусском языке сразу же печатается в журнале "Наша нива". Его такое быстрое и безболезненное вхождение в литературу объяснялось как средой, в которой он жил – его отец был одним из видных деятелей белорусского культурно-национального движения – так и тем, что белорусская литература практически не существовала и каждое новое произведение на этом языке принималось на ура.

О том, насколько тогда была востребованность в специалистах по белорусской культуре, говорит тот факт, что по окончании Богдановичем гимназии, его приглашал в Петербургский университет сам Шахматов, влиятельная в тогдашней русской лингвистике фигура. Но из-за болезни туберкулезом поэт, точнее его отец, отклонил это предложение.

17 лет. Анна Горенко впервые публикует стихи в парижском русскоязычном издательстве «Сириус». Нелишне заметить, что издателем был Гумилев, ее тогдашний бой-френд и будущий супруг.

Беранже увлечен поэзией. Он то пишет сам, то наслаждается написанным другими. Диапазон его пристрастий весьма широк, и не дает никакого проблеска будущему исследователю увидеть направление его таланта: Расин, эпическая поэзия, сентиментальная, пастушенские идилии, скабрезная, философская... Так же разнообразны его собственные стихи. Все решает случай в виде отца: вечно жадный до денег и тщеславный, он без ведома сын помещает некотрые из них в альманахах "Новогодние подарки Мнемозины" и "Гирлянда цветов". Это были "Двойное похмелье" ("La double ivresse"), "Да будет так" ("Ainsi soit-il") и небольшой диалог-идиллия "Гликерия" (в переводе Дмитриева "Людмила"). "Я сделался ясновидцем, – говорит Беранже в одной из песен, – наше будущее открывается перед моими глазами..." Он видит там картину обновленного общества: повсюду царит справедливость, ошибки великих людей подвергаются свободному обсуждению, становятся сюжетом песни; истина возвращается из своего изгнания... "Итак, мои друзья,– заканчивается песня,– возблагодарим Бога, полагающего всякой вещи свое время. Что до тех, о которых я говорил,– они назначены на тридцатое столетие..."

18 лет. Маршак публикует свои первые стихи. Он все еще мечтает быть поэтом. И хотя в этом же году делает свои первые переводы – но не Бернса, а их еврейского поэта Бялика с идиша – делает это по просьбе друзей, еще не подозревая, что судьба уже вписала его в реестр по этому поэтическому разделу.

Браунинг решает целиком посвятить себя поэзии. Он мог себе это позволить. Сын богатого коммерсанта он был обеспечен по самое не могу. Плюс, что случается очень редко, отец одобрял любой выбор сына. Да и поэт в викторианской Англии был вполне респектабельной и почетной фигурой. Поэтому родственники без колебаний дали денег на публикацию его первой поэмы "Полина", вышедшей анонимно через 3 года.

Первый свой сборник публикует Байрон. В количестве 100 экземпляров, на свои деньги и предназначенный исключительно для раздачи знакомым. После того, как один из них пастор Бичер, мнением которого он очень дорожил, раскритиковал сборник, Байрон сжег его. И только второй сборник, вышедший через год и нашедший одобрение у знакомых, он решил представить публике.

19 лет. Сара Кирш учится заочно на химическом факультете, одновременно работает на сахарном заводе. В это время она пристрастилась к чтению стихов, ибо времени на большие книги, как она шутливо замечает, у нее не оставалось. Чтение – вот лучшее учение. Стихи буквально звенят у нее в голове, слова сами слагаются в рифмы, а предложения строятся по стихотворным размерам. Вы думаете – это признак особой одаренности. А вы почитайте сами стихи, скажем этак с месяц по нескольку часов подряд и они сами начнут лезть вам в голову. Другое дело, что не все такой напор выдерживают, нужно действительно быть расположенным к этому виду деятельности, чтобы отдаваться ему вновь и вновь.

Гете пишет свои первые пьесы: трагедию "Вальтасар" (сохранились фрагменты) и комедию "Каприз влюбленного". И обе на французском языке. Французы, оккупировавшие Страсбург, принесли туда свой язык и культуру, прежде всего театр. Гете удивительно быстро овладел характерными оборотами этого языка. Вот вам и вопрос о таланте.

Гете никогда не учил грамматики и так и не мог ее освоить, но языковые явления ловил и воспроизводил на лету. Точно так же он легко понимал суть естественных явлений, хотя математику, сколько ему не вбивали в голову, так и не освоил, зато минералогические, ботанические и бабочковые коллекции мог рассматривать часами. Быстро увавливая стиль и манеру разных писателей, а особенно поэтов, она как об стенку горох бился над запутанными юридическими формулами и не понимал метафизики, к которой так склонны немцы.

Французский французским, но и на немецком Гете складывает стихи, поражающие своей зрелостью и глубиной.

Державин становится рядовым лейб-гвардии Преображенского полка. В этой службе и в этой должности он пребывает 10 лет, в течение которых развивается его ранняя поэтическая деятельность. Он приобретает среди сослуживцев славу поэта: его творчество состоит в переложении на рифмы бывших в ходу "площадных прибасок" насчет каждого полка. Второй жанр, в котором он добивается известности было составление писем и поздравлений для жен младших чинов. Его способности были замечены, и к его услугам, уже капрала, стали прибегать даже господа офицеры. Здесь его диапазон заметно расширился: его просили писать скабрезные стишки, а также стихотворные послания на разные случаи жизни. Из того немногого, что сохранилось из этого, ничто не отразилось на его последующем творчестве.

Одна рука в меду, а в патоке другая. Счастлива будет жизнь в весь век тебе такая

одно из двустиший поэта, из модного тогда жанра "приправ": кавалеры дарили девушкам сладости и сопровождали подарок такой "приправой". Пример Державина показывает, как можно вырасти в поэта из самой непоэтической обстановки.

20 лет. Лафонтен вступает послушником в коллегию св Маглуары, чтобы подобно Арамису изучать теологию, но в конце года покидает ее, отказавшись, как это ясно теперь, окончательно от религиозной карьеры в пользу... писания стихов? Навряд ли. Тогда стихи писали все, любой образованный человек должен был уметь составить мадригал или послание, но как профессия стихотворство всерьез не рассматривалось.

Беранже входит в кружок поэтов и музыкантов. Со своими ближайшими друзьями Беранже изредка устраивал в складчину небольшие пирушки. Чаще всего друзья собирались у доктора Малле. Квартира доктора разделялась на две половины: в одной жил он сам и принимал пациентов, другая отдавалась внаймы молодым людям более или менее состоятельным. Маленькие балы, маленькие ужины при громе песен и музыки, маскарады, самодельные водевили на импровизированной сцене сменялись здесь одни за другими. Беранже был коноводом,– самые веселые песни он написал для этого кружка. То же следует сказать о большинстве водевилей для приятельских спектаклей. Так сама поэзия рождалась из самой жизни, вернее из времяпровождения.

Бодлер совершает длительное и, должное быть увлекательным морское путешествие, предпринятое его родителями и прежде всего высокопоставленным отчимом, дабы отвратить его от стихов. Но это не помогает: "К сожалению, должен вам сообщить ... что я не могу довести до конца на корабле, коим командую, запланированное вами путешествие вашего пасынка Шарля Бодлера. Начиная с самого отъезда из Франции мы все, находящиеся на борту, увидели, что уже поздно надеяться на то, что г-н Бодлер... откажется от идеи ничем другим, кроме литературы, не заниматься".

В Омаре Хайяме просыпается поэтический дар. Вот как это описывается историком Тебризи:

"Я слышал еще, что, когда ученый (Хайям) соблаговолил прибыть в Бухару, через несколько дней после прибытия он посетил могилу весьма ученого автора "Собрания правильного" (аль-Бухари), да освятит Аллах его душу. Когда он дошел до могилы, ученого осенило вдохновение, и он двенадцать дней и ночей блуждал по пустыне и не произносил ничего, кроме четверостишия:

Хоть послушание я нарушал, господь, Хоть пыль греха с лица я не стирал, господь, Пощады все же жду: ведь я ни разу в жизни Двойным единое не называл, господь

Назым Хикмет увидел в советской газете странный текст: строчки разной длины, начинавшиеся с разного отступа. И хотя он не знал русского, он сразу понял, что это стихи и захотел познакомиться с автором, которым оказался Маяковский. На него произвело большое впечатление, как поэт читал свои стихи, не нараспев, как муэдзин молитву, а четко отчеканивая каждое слово, как оратор. Так и надо писать стихи для простых людей: чтобы слова буквально вбивались в их сознание, – решил Хикмет. И эту программу реализовал в своем творчестве.

21 год. Блок, уже написавший множество стихов окончательно решает посвятить себя поэзии. Одновременно он увлекается идеалистической философией, штудирует Платона, учившего, что, кpоме pеального миpа, есть еще некий «свеpхpеальный», высший «миp идей». Это мироощущение, которое он скорее нашел у Платона, как отвечающее своим внутренним устремлениям, чем вычитал у него, он сохранил до конца жизни.

Мы живeм в старинной келье

У разлива вод.

Здесь весной кипит веселье,

И река поeт.

Но в предвестие веселий,

В день весенних бурь

К нам прольeтся в двери келий

Светлая лазурь.

И полны заветной дрожью

Долгожданных лет,

Мы помчимся к бездорожью

В несказанный свет.

Странное это представление, что наряду с красотой этого мира, видимой всем нам и зримой, есть еще какая-то иная, нетленная. Странное, да и чуждое русской культуре, где либо божественную красоту выдели воплощенной в мире, доступном органам чувств

Слишком я любил на этом свете

Все, что душу облекает в плоть

либо вообще таковой не признавали

"Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник". Да если и есть эта высшая красота, нам то что до нее дела?

Критические отзывы, которые правильнее было бы назвать хвалебными, появились на выход книги Браунинга, включавшую поэму "Полина" и некоторые другие произведения. Несмотря на то, что директор влиятельного издательского дома был близким знакомым семьи Браунингов, все же, думается, и качесто стихов сыграло свою роль. И все же Браунинг входил в литературу в тепличных условиях: биться за место ему не приходилось. Удача? Как сказать. Тепличными были условия, тепличной, замкнутой на игру словами и образами и совершенно удаленной даже от образованного читателя оставалось творчество поэта всю его жизнь.

Это первое расхваленное и перехваленное произведение Браунинга настолько не произвело никакого впечатления на публику, что когда много лет спустя Данте обнаружил томик стихов и прозы в библиотеке Британского музея (Данте имеется в виду Габриэль Россетти), он сообщил своему другу Браунингу (сборник был опубликован анонимно), что он обнаружил неизвестного поэта по стилю, напоминающего Браунинга. То и есть и Браунинг, и Теннисон, и сам Россетти со своей сверхталантливой женой писали исключительно для себя, как и нынешние околожурнальные авторы.

22 года. Цветаева всегда принадлежала к числу поэтов, для творчества которых был важен внешний антураж, обстановка. Она долго выбирала местожительства и, когда наконец нашла «волшебный дом», стихи посыпались из нее, как горох из раненной торбы. Несмотря на все хлопоты, связанные с переездом, она написала цикл стихов, посвященных встерче с поэтэссой Парнок и почти накатала поэму «Чародей».

Друзья Браунинга основывают ежемесячный журнал, где основным и почти единственным автором остается сам Браунинг. Денег на издание журнала катастрофически не хватало: большую часть их издателям давал главный автор.

Бодлер изо всех сил лезет, чтобы хоть где-то зацепиться. Он посылает критическую статейку в сатирический журнальчик "Тентамар", где высмеивает поэтессу Луизу Колле, "известную своими пышными формами, неприхотливыми стишками и бесчисленными любовными похождениями" и вошедшую в мировую литературу благодаря многолетней переписке с ней Флобера. Ответ был стандартным: "К сожалению, ваша статья не вписывается в нашу тематику". Удивительно, что эта немудреная редакционная отписка кочует по континентам и эпохам уже не одно столетие. Неужели за это время тупые редакторские головы так и не смогли изобрести чего-то новенького.

23 года. Выходит первая книга стихов «Книга стихов» Гарсиа Лорки и сразу же ошеломляющий успех, успех который не поколебал бы стрелку индикаторов у самых чувствительных и доборожелательных рейтингов: разошлось всего несколько десятков экземпляров и полное молчание критики. Автор обескуражен.

Знать бы ему, что среди этих нескольких десятков покупантов он нашел самых верных и преданных читателей, о каковых именитым наводнетялям поэтического рынка только мечтать. В туберкулезном санатории зачитывается "Книгой стихотворений" девятнадцатилетний художник Рафаэль Альберти. Он и сам сочиняет стихи и, конечно, в модном авангардистком стиле. А тут, что? Книга написана так, словно никакой навороченной поэзии нет и в помине, а есть только народная песня. Книга написана так, что никакой модной поэзии и не нужно, достаточно традиционной старинной испанской. Книга Лорки буквально переломила сознание начинающего поэта.

Второй читатель-почитатель молчал целый год, как и подобает мэтру, а потом взял и пригласил Лорку к себе:

– Ваша книга? – кивнул Хименес небрежно на сборник, – не отпирайтесь. Мне ваша искренность мила, и даже как насосик подкачала давно умолкнувшие чувства. Так что я приглашаю вас к сотрудничеству в своем журнале "Индисе".

Выходит первый и единственный сборник стихов Богдановича. Сборник пролежал полгода в типографии, и, возможно, так бы там и остался: элементарно не было денег на издание ни у самого Богдановича, ни у белорусской художественной интеллегенции. Выручила богатая магнатка и покровительница искусств из рода Радзивиллов. Эта женщина в упор не любила поляков и содействовала развитию белорусской культуры. В ее особняке все – от хозяев до слуг – обязаны были говорить только на двух языках: белорусском и французском.

Браунинга принимают в Институт истории, довольно-таки замкнутую, но влиятельную организацию, членами которой были многие профессора Оксбриджа.

А еще Браунинг посещает Санкт-Петербург, где провел почти полгода. Это посещение замечательно тем, что ничем не замечательно. Браунинг был принят во всех салонах, охотно ходил на разные мероприятия. С восторгом описывает двойной ледоход на Неве, а также торжественный первый стакан: была такая церемония – царь ежегодно после освобождения реки ото льда выпивал стакан, как бы говоря: вода в реке отличная, дорогие ленинградцы, можете ее пить без боязни. Но это пребывание никак не отразилось в его творчестве. То есть это был тип поэта, который вращается в круге своих мыслей и образов, весьма отдаленных от окружающей действительности. Таковы, заметим, и большинство поэтов, и то что между их творчеством и рекой жизни есть некая насосная станция, перекачивающия воду из реки жизни в творческие закрома – не более, чем распространенное заблуждение.

В связи со смертью Беатриче Данте, по его собственным словам, обратился к разысканию истины.

24 года. Вторая публикация Пастернака и вновь в «братской могиле», так на советском издательском жаргоне именовались коллективные сборники. Правда, в отличие от первого сборника этот навряд ли заслуживает такого названия. Он был издан футуристической группкой «Центрифуга» и ему было предпослано предисловие Пастернака, где тот разъяснял принципы и идеи авторов «Руконога» – так назывался сборник. В перебургской авангардной тусовке сборник произвел фурор и сам Маяковский удостоил Пастернака встречи. Поэт прописался на Олимпе петербургского значения.

Первые публикации Бодлера. Но не стихов, а критических заметок о Салонах (художественные выставки: пробиться на них было для художника то же, что для поэта напечататься), причем хвалит молодых неизвестных авторов и нападает на маститых. Лишь один журнал взял заметку Бодлера, да и то потому, что она понравилась постоянному писателю этого журнала Шанфлери. Тот даже одобрительно написал в рекомендации: "Господин Бодлер-Дюфаи пишет так же смело, как Дидро, хотя и не прибегает к парадоксам". Удивительно, но Шанфлери даже по такой статейке сумел уловить характерную черту будущего Бодлера. Писателя может понять только писатель, а уже потом к этому пониманию присоединиятся издатели и читатели.

Эти мелкие публикации были настоящей писательской мастерской для Бодлера. Именно в них он отрабатывал ставшие характерными для его творчества мотивы и приемы. "Перед нами драма, острая драма во всем своем жалком ужасе... в картине нет ничего тривиального или отталкивающего В холодном воздухе этого помещения с его холодными стенами, над этой холодной и ужасной ванной витает душа", – пишет он о давидовой "Смерти Марата".

А еще Бодлер давал советы влюбленным в своей потом ироничной и острой манере: "У некоторых людей, более любопытных и пресыщенных, удовольствие от обладания уродством восходит к еще более загадочному чувству, каковым является тяга к неизвестному и пристрастие к ужасному" (ни дать ни взять Карамазов-старик).

Байрон начал публикацию "Чайльд Гарольда". На это дело его спроворил друг, который сначала резко раскритиковал стихи поэта, который тот вынес ему на суд. "Нет ли у тебя еще чего". – "Да вот несколько стихотворных зарисовок мест, где я только что был". Друг прочитал их и в этот же день сказал, что из этого может получиться неплохая поэма. Байрон поверил далеко не сразу, и лишь через несколько месяцев решился отдать выросшие из этих зарисовок 2 песни будущей поэмы в печать. Издателя также нашел друг Байрона – Доллас. Заметьте, поэма родилась не из идеи и не из замысла, а из разрозненных поэтических заметок, которые поэт потом объединил композицией и придал единый смысл.

Ду Фу проваливается на государственном экзамена, который давал право соискателю влитья в бодрую армию императорских чиновников. От соискателя требовалось умение четко излагать свои мысли, умение пользоваться поэтическими фигурами, умение комментировать классические конфунцианские и даосские тексты. Экзаменатор похвалил сочинение Ду Фу и назвал его автора самым талантливым из соискателей. И поставил ему, выражаясь нашим языком, жирную двойку. Поскольку ихний экзаменатор не то что у нас "ваш формат не соответстует нашему изданию", или "ваш материал нас не заинтересовал", должен был обосновать свою оценку, то он разъснил. Ду Фу нарушил правило тройной простоты: простота в выборе слов, простота изложения, простота и доступность излагаемых мыслей. Поэт же употреблял редкие слова, давал чересчур тонкие аллюзии, и – главный грех – допускал игру словами. А игра словами недопустима для чиновника, ибо за ней могут крыться всякие двусмысленные мысли и ненужные аллюзии.

25 лет. Вот только что дебютировал Джон Китс, а уже выходит 3-я и, как оказалось, последняя книга его стихов «Ламия». Поэт отправляется лечиться в Италию, но и уже и Италия не в состоянии спасти его окончательно подорванного нищетой здоровья.

Большую роль всегда в судьбе поэта играли меценаты. Беранже, уже известный в парижских кабачках поэт – не иронизируйте: парижские кабачки – это не русские пивнушки, многие из них были своеобразными поэтическими клубами (музыкальными, научными, шахматными – они разделялись по интересам) и добиться известности в кабачке – было равносильно тому, чтобы сделать шаг на пути к славу – все не может найти себе устойчивой работы.

В отчаянии он пишет Люсьену Бонапарту с просьбой о хоть каком-нибудь месте. К письму прикладывает две свои поэмы. Ответ был на удивление скорым. Через два дня, когда он чинил панталоны запыхавшаяся привратница вручает ему письмо с незнакомым почерком. Поэт с трепетом разорвал конверт и прочитал: "Гражданин! Сенатор Люсьен Бонапарт получил и с интересом прочел поэмы, присланные вами. Он с удовольствием примет вас, чтобы побеседовать об этих поэмах. Его можно видеть днем с 12 часов до 2-х. Свидетельствую вам мое почтение. Секретарь Тьебо. 21 ноября 1805 года"

Удивительно, но Беранже был принят на службу. Удивительно здесь то, что литературные вкусы мецената и поэта совершенно не совпадали. Л. Бонапарт предложил Беранже написать что-нибудь из римской истории и дал сюжет – "Смерть Нерона". Писать следовало в возвышенном, классическом стиле. Это вовсе не вязалось с характером Беранже. Тем не менее он принялся за "Смерть Нерона" и, будучи ловким версификатором, написал около трехсот стихов. После этого хоть режьте, дальше не шагу. В торжественной музыке поэмы то и дело проскальзывали фривольности, от которых брата императора коробило. Тем не менее от службы он Беранже не отстранил – где бы найти таких меценатов.

А вдобавок опираясь на покровительство Люсьена и протекцию своего друга Эврара, Беранже получил место в бюро художника Ландона. Ландон предпринял издание в нескольких томах снимков с картин и статуй Луврского музея, обогащенного войнами Наполеона. На обязанности Беранже лежало составление пояснительного текста. Тот же Ландон издавал еще "Историческую галерею знаменитых людей", а по совету зятя прибавил к ней "Галерею мифов". Беранже взялся за составление этих очерков и написал несколько сот страниц об Ахиллесе, Аполлоне, Тезее и других, но "Галерея мифов" так и осталась в портфеле издателя.

Алан Рамзей возвращается в Эдинбург и открывает книжную и художественную лавку в самом центре города. Дела сразу же пошли успешно. Рамзей был и художником, и поэтом, но и тем и другим не очень, зато обладал благожелательным, общительным характером. Его лавка стала настоящим литературным клубом, где он раз в неделю собирал эту нищую братию, поил и кормил ее, а в остальные дни недели давал ей возможность бесплатно – а книги тогда стоили очень дорого – пополнять свое образование. Из этой лавки вышла целая плеяда шотландских поэтов. Посещал эту лавку-клуб и Роберт Бернс во времена, когда Рамзей уже давно сошел под мрачны своды, а дело его рук все еще жило.

Бодлер публикует первое свое стихотворение (первая публикация, но далеко не первое из написанных,а уже совершенно зрелое) "Дон Жуан в аду":

С грудями тощими и в одеяньях рваных Под небом траурным клубился женщин рой, И, как последнее мычанье жертв закланных. За дон Жуаном плыл их заунывный вой.

"Вы воспеваете плоть без особой любви к ней, как-то печально и отстраненно, что мне симпатично. В Вас есть твердость мрамора и способность пронизывать человека насквозь, как у английского тумана", – писал поэту через несколько лет Флобер.

(Правда, в другом месте я прочитал, что первая публикация Бодлера имела место годом раньше и называлась "К моей даме креолке". Ничего удивительного: все эти публикации рассовывались по мелким парижским журнальчикам и газетенкам, которые так же быстро и во множестве возникали, как и гибли).

Элюар своими приятелями Арагоном, Супо и Бретоном вовлекается в группу дадаистов, вернее дадаисты втягивают его к себе, ибо это были нищие поэты, а Элюар происходил из обеспеченной семьи и печатался за свой счет. Элюар основывает издательство, которое становится органом дадаистов.

26 лет. Поэты рано расцветают и рано угасают. Рано расцветали, и рано угасали, ибо в наше время они угасают долго и нудно, и при этом не расцветают совсем. Христиан Моргенштерн же в 26 лет если и пишет стихи, то никто об этом не знает. Он предпочитает войти в литературу с заднего крыльца, как издатель. И пока переводит и издает на немецком северных гением Ибсена и Стриндберга. В этих его пленяет античный дух, не по форме, а по сути. «Чем занимались античные боги?» – спрашивает он и сам же отвечает: "да тем что насмешничали над потугами неизбежными простых людей. Так же и Ибсен охальничает над своими согражданами. И это придает его произведениям терпкий дух античной трагедии («was taten die alten Griechengotter anderes, als (scheinbar) kalt und spottisch das Treiben der Sterblichen betrachten, im Bewusstsein der Notwendigkeit aller Dinge. – So steht Ibsen vor seinen Mitmenschen. Der herbe Duft einer gewissen Lacherlichkeit, welche das Kennzeichen jeder Tragik ist, schwebt um seine Werke»). Другими словами Моргенштерн все еще ищет путеводную звезду, не доверяя собственным силам.

Выходит первая книги стихов Хикмета. До этого он напечатал несколько стихов только в полулегальном журнале, который к тому же вскоре запретили. Сборник выходит на турецком языке... в Баку. Таким образом дорога к литературе для Хикмета оказалась тесно переплетена с политикой. И тут же поэт получает награду. По возвращению в Турцию его через несколько лет сажают за "экстремизм" на 28 лет 4 месяца и 14 дней, даже не удосужившись подыскать хоть для приличия статьи, по которой его надо посадить.

– Мы не могли оставить его на свободе, ибо он оказывал влияние на массы, – писал в своих мемуарах причину расправы тогдашний министр внутренних дел Шюкрю Кая. Кстати, одним из регулярных обвинений Хикмета было обвинение в том, что он пишет на подачки из-за границы. Так что и с этой стороны бакинский сборник не прошел для поэта даром.

27 лет. Буало прилагает все усилия, чтобы приписаться в поэтический цех. Он уже перепортил кучу бумаги и извел бутылки чернил. Его стихи ходят в списках по всему Парижу. Он завсегдатай всех поэтических салонов и сборищ, близкий знакомец всех поэтических знаменитостей. Дружит с Лафонтеном и Моьбером. Знакомится с Расином и правит его «Фиваиду» (Расин «плохо» знал французский язык и еще хуже технику стиха. Тот самый Расин, который идет за образец поэтического совершенства. Как такое возможно? Никак. Я сам удивляюсь, но так пишут французские исследователи, а как с ними поспоришь?)

Но толку то. Шаплен в очередной раз прокатывает Буало и его брата, не внося их в гратификационный список. В тогдашней Франции гонораров не платили, и поэты сущесвовали тремя способами: либо это были аристократы типа Сен-Эвримона, которым до лампочки были все эти финансовые проблемы, либо жили на содержании богатых дворян, как Лафонтен, либо получали королевскую пенсию, то есть как бы числились на государственной службе по поэтическому ведомству. Поэта либо писателя, если его считали достойным, заносили в специальный гратифакационный список и после подписания списка королем поэт получал твердое жалованье из казны. Так что хотя славы Буало и не занимать, но он все еще не поэт. По официальному курсу.

Первый свой сборник стихов издает Бернс. Поэт он уже знаменитый на всю Шотландию. Его песни не только распевает народ, но и с удовольствием читают в аристократических салонах и гостиных, но, подобно Марциалу, он мог бы сказать, что его кошелек об этом не знает.

Солидные эдинбургские издатели, еще более солидные и более высокомерные, чем лондонские, как это всегда и водится в провициях, говорили только Ф, называя его песни шотландским бредом. И если Бернс все-таки пробился в печать, то заслуг издателя Крича, самого успешного в Шотландии, в этом не было ни капли. Он-то свысока смотрел на Бернса, а вот один тамошний лорд души не чаял в поэте, и попросил издателя все же рассмотреть стихи Бернса на предмет печатания. Лорд этот был потомков Стюартов, и Крич, вопреки голосу своего паскудного издательского "я" охотно согласился на просьбу, ибо просьбы людей подобных лорду Гленкерну это посвыше приказания. Мораль: если хочешь напечататься – заведи влиятельных друзей. Ни один издатель, успешный по крайней мере, ни открыл еще ни одного имени в литературе.

Назым Хикмет стоит перед политическим выбором, который одновременно оказывается поэтическим. Два его стихотворения были написаны на пластинку. Каким-то образом пластинка попала президенту Турции Ататюрку. Стихи того проняли за живое. "Жаль, что он коммунист, а такие стихи пишет", – сказал президент и пригласил Хикмета в свою резиденцию. Но Хикмет на встречу с президентом не явился, таким образом тюрьмы, ссылку и коммунистические идеи предпочтя славе, достатку и прославлению великой Турции.

– Я не русалка Эфталия! – ответил тогда поэт на приглашение. Эфталия была знаменитой эстрадной певицей, которую влиятельные лица часто приглашали к себе на виллы над Босфором.

28 лет. Вертится как уж на сковородке Лафонтен. Его зачисляют в коллегию адвокатов, и он начинает получать, ничего не делая, небольшое жалованье. Кроме того, брат Клоде отказывается от какой-то из своих частей наследства (там весьма запутанные отношения, но, похоже, наследство состояло из разных частей) в пользу брата. Судьба Лафонтена – это судьба поэта в развитом обществе, где с одной стороны производилось масса образованных людей, но недостаточно средств для их поддержания. И приходилось на что только не идти, чтобы заниматься поэзией. Лафонтен предпочел путь приживильщика.

Беранже упорно работает над стилем. Он переписывает классиков. "Аталию" Расина он переписал два раза. Это, кстати, по поводу одного известного со времен Анакреонта анекдота. Про Беранже, как и про того, как и про Есенина, про Беллмана, про Бернса было распространено мнение, что он ни грамма не работал над своими песнями, а сочинял их экспромтом во время пьянок на спор или по просьбе друзей. Может, конкретные песни так и рождались, но не будь предварительной работы над стихом (рифмами, размером, метафорами), поэт только бы выкидыши и производил на свет.

Похоже, уже прочная слава поэта-песенника никак его не удовлетворяет, и он чего только не пробует, чтобы ускользнуть от этой стези. Знакомство с Мольером – результат стремлений обогатить свои знания – до того увлекло его, что он сам принялся за комедии. Он набросал несколько таких произведений, среди них своих "Гермафродитов", сатиру на женщин-мужчин и мужчин-женщин,– явление весьма распространенное в дни Директории. Однако он не замедлил почувствовать, что слава Мольера не для него, и отказался от своих драматических попыток.