Текст книги "В постели с Президентом"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Некоторое время портье соображал. Затем улыбнулся радужно.

– Конечно, – сказал он. – В четыре дня начинаю.

– Вот и хорошо. Так, – Роджер вынул блокнот и диктофон. Поставив диктофон на конторку, он включил его. – Приглуши телевизор, – сказал он. – Теперь. Это твоя постоянная работа?

– Э… Да и нет. Я учусь на вечернем. Менеджмент. Хожу на занятия три раза в неделю.

Задав еще несколько банальных вопросов, Роджер небрежно спросил не живут ли в этом здании какие-нибудь знаменитости. Да, живут. Портье был этим даже горд.

– Знаменитость у нас одна, – сказал он. – На седьмом этаже. Ты действительно не знаешь?

– Не знаю. А знать следует, не так ли?

– Предварительно что-то разузнал, наверное.

– Нет. Ну, хорошо, некто знаменитый живет на седьмом этаже. Кто именно?

– Угадай.

– Как же я угадаю?

Портье глазами показал на экран портативного телевизора. Роджер глянул.

– Что? – спросил он.

– Он, – сказал портье.

– То есть…

– Да.

– Он живет в этом здании?

– Да.

Удивление Роджера было неподдельным. Портье мудро кивнул.

– Да, – подтвердил он. – Никогда бы не догадался, да?

– Он один тут живет?

– Нет, конечно. Он женат. У них дети. Ты что, с луны только что прибыл?

Репортер Разочарован.

В общем, все понятно – пока чемпион бьет кому-то морду, защищая чемпионский пояс, жена его незаконно развлекается. Невелика премудрость. То есть, конечно, это сенсационное дело, но писать в газете об этом глупо. Это для еженедельников, которые в супермаркете продают. Роджер признался себе, что на этот раз инстинкты его были правы только частично. Статья, основанная только на вульгарной супружеской неверности – не дело для профессионала.

Обратно на Вест Сайд он вернулся на автобусе. Прежде чем идти домой, он съел в дайнере тарелку куриного супа. Боксерский поединок завершился. Чемпион остался чемпионом. Инстинкты Роджера снова забеспокоились, очень настойчиво. Он подозревал, что их, его инстинкты, снова интересует все тот же адрес на Парк Авеню. Ну, хорошо, либо чемпион нокаутировал противника раньше срока и, придя домой, застал там сцену, или любовник жены слишком медленно собирался и дождался на свою голову прихода чемпиона. Чемпион теперь, наверное, разбирается с обоими. Завтра подадут на развод. Или не подадут. Скука.

Репортер Недоволен.

Пора было идти спать.

* * *

Ладлоу протащился мимо портье походкой пожилого человека, чьей не очень насыщенной событиями жизни управляют строгие принципы, и который уверен, что ничего постыдного в жизни этой у него не было, нет, и не будет.

– Добрый вечер, мистер Фитцджеральд, – сказал портье и, в точности как Фитцджераьд, Ладлоу ответил на приветствие коротким кивком.

Нажав кнопку на пульте возле конторки и услав таким образом лифт с Фитцжеральдом на нужный этаж, портье возвратился к портативному телевизору. Давеча он поставил двести долларов на одного из двух участников матча – единственного представителя меньшинства среди обитателей здания. Представитель был чемпион мира в тяжелом весе, давал портье на чай больше всех, и в данном матче являлся безусловным фаворитом.

В лифте Ладлоу вставил специально сделанный им ключ в нужную щель. Единственная деталь плана, частично зависящая от случайности, состояла именно в действиях портье. По плану портье должен быть слишком увлечен матчем, чтобы заметить, что лифт остановился не на том этаже, на который он, портье, его послал. Настоящий Фитцджеральд находился в данный момент во Флориде, а его жена, намного моложе его, в Неаполе. Портье этого знать не мог – он только что вернулся из двухнедельного отпуска на острове Аруба. Две камеры в вестибюле зафиксировали проход Фицджеральда. Впоследствии кто-нибудь начнет в конце концов задавать правильные вопросы и обнаружит всамделишное местонахождение Фицджеральда. После этого видеозапись отдадут экспертам на исследование, и те подтвердят, что на записи вовсе не Фитцджеральд. Но никто не сможет опознать Ладлоу в убеленном сединами старике в глупой, неуклюжей одежде. Дети боксера пребывали в резиденции в Апстейте, дворецкий взял выходной, телохранители сейчас пили виски и пиво на матче, прислуга ушла два часа назад. Супруга чемпиона находилась на втором уровне квартиры, в третьей спальне, одна, и смотрела матч по телевизору, жуя поджаренный хлеб и икру – тайная слабость.

Двери лифта гладко разъехались в стороны, и она этого не услышала.

На всякий случай Ладлоу старался действовать как можно более бесшумно. Проходя из одной комнаты в другую, проверяя, нет ли кого, он ничего лишнего не обнаружил. Мраморные лестницы не скрипят. Огромная квартира – красное дерево, мрамор, полированный дуб – да, это что-то.

В третьей спальне телекомментатор добросовестно рекомендовал оппонента чемпиона, парня, на счету которого имелось много побед нокаутом. Затем последовали рекламы нового немецкого драндулета, какого-то плохого пива и еще чего-то. Ладлоу вошел в спальню.

Она лежала на кровати… на животе… жуя… согнув колени, задрав игривые ступни вверх и болтая ими. Она не слышала как он вошел. Может, увлеклась рекламой пива. Может она была скрытая алкоголичка. Лежала себе на кровати, по диагонали, поверх покрывала. Закрыть ей рот рукой в перчатке – ненужный риск. Самое лучшее было – просто прыгнуть на нее сверху и ткнуть лицом в покрывало. Ладлоу так и поступил, и вскрик ее, как и ожидалось, был едва слышен. Остальное было просто. Вдавливая ее голову в покрывало, другой рукой Ладлоу приставил дуло автоматического пистолета ей к виску, говоря при этом ровно и отчетливо ей в ухо:

– Не смей дергаться. Перестань. У меня в руке пистолет, и дуло – вот, чувствуешь? – у твоего виска. Мне совершенно нечего терять. Если ты сделаешь малейшее движение после того, как я тебя отпущу, я высажу тебе мозги. Второго предупреждения не будет.

Он дал ей некоторое время, чтобы она осознала, что ей только что сказали, а затем убрал руку с ее затылка.

Женщина разумная, она сделала так, как ей велели. Он попросил ее повернуть голову слегка. Она повернула голову и вдохнула воздух.

– Теперь так, – сказал Ладлоу. – Я сейчас с тебя слезу. На твоем месте я бы не делал глупостей. Стреляю я очень хорошо. – Не дожидаясь от нее кивка, он сполз с нее и встал на пол в полный рост. – Перекатись на спину и сядь, только медленно, – сказал он.

Она села и уставилась на него. Приятной наружности мужчина лет тридцати пяти. Среднего роста. Хорошо сложен. Правильные черты лица. Одет в костюм, не соответствующий внешнему виду. Перчатки. Стариковская шапочка. Он снял шапочку. Русоволосый.

– А теперь, – сказал он, очень точным движением кладя шапочку на прикроватный столик, – от тебя требуется полное содействие. Твой единственный шанс – в точности следовать моим инструкциям.

– Кто вы? – спросила она.

– Я скажу тебе, кто я, но не сейчас. Сейчас ты должна понять, что мы здесь одни, и будем одни длительное время. Ты полностью в моей власти, и я ничего не потеряю, если убью тебя. Я не хочу тебя убивать, но мне придется это сделать, если ты будешь мне мешать. Ясно?

– Да, – быстро ответила она.

– Хорошо. Слезай с кровати. Медленно.

Она подчинилась. Она встала перед ним, в блузке и брюках капри, не сводя с него глаз. Он кивнул.

– Повернись.

Она повернулась.

– Левую руку.

Щелкнули наручники.

– Другую руку.

Наручники щелкнули еще раз.

– Хорошо.

Руки в наручниках за спиной. Теперь можно положить пистолет на прикроватный столик рядом с шапочкой. Он вытащил нож, принесенный им из кухни в нижнем уровне.

– Эй, – сказала она тихо, отшатнувшись.

Он протянул руку и схватил ее за волосы.

– Будь рассудительна, – сказал он. – Повторяю, мне вовсе не нужно тебя убивать, но все-таки я тебя убью, если ты меня к этому вынудишь. – Он дал ей хлесткую пощечину. – Это наказание, – заметил он холодно. – Тебе нужно быть рассудительной. Каждый раз, когда ты ведешь себя не рассудительно, ты будешь наказана. Степень наказания будет увеличиваться от раза к разу. И в конце концов, возможно, мне придется отрезать тебе один за другим пальцы.

Она стояла перед ним, стараясь не мигать. Он разорвал на ее груди блузку. Вставив два пальца между чашек лифчика, он потянул лифчик на себя. Мелькнуло лезвие – чашки упали по сторонам (она судорожно вздохнула). Затем он разрезал лямки, одну за другой, избавляясь от лифчика полностью. Расстегнув молнию на ее брюках, он потащил их вниз вместе с трусиками. Брюки и трусики оказались на полу.

– Выйди из них. Шаг в сторону, – сказал он.

Она подчинилась. Несколькими быстрыми надрезами он избавил ее от блузки. Теперь она стояла перед ним голая.

– Ложись на кровать, – сказал он. – Медленно. Сперва сядь. Так. К изголовью. Хорошо. Согни ноги в коленях. Правильно. Расставь ступни. Вот, правильно.

Чемпион мира появился на экране, все еще в раздевалке. Затем показали его нервничающего противника. Комментатор продолжал его рекламировать, чтобы всем было интересно, что будет дальше.

– Так, – сказал Ладлоу, кладя нож на прикроватный столик рядом с пистолетом. – Был бар, и был столик в баре. И была женщина, и был мужчина. Мужчина подошел к женщине. Он ничего особенного не имел в виду. Он просто хотел с кем-нибудь поговорить. Женщина смотрела на мужчину, но не видела его – она только слышала распевный лонгайлендский акцент, который, кстати говоря, был ненастоящий. Говорить с данным мужчиной было ниже ее достоинства. Так она думала. Сейчас я ей докажу, что она ошиблась. Он вовсе не ниже ее. Наоборот. Он ее хозяин и бог. И если ты хочешь выйти из данной ситуации живой и с полным набором конечностей, ты мне поможешь доказать ей это. Ты будешь терпеть все, что я с тобой буду делать. Тебе будет нравится. Ты полюбишь меня и будешь просить, чтобы я сделал с тобой тоже самое еще. И ты никому об этом не скажешь. Никому. У меня большой опыт и поймать меня невозможно.

Будь она меньше напугана, она бы ему не поверила.

В квартире он провел час. В какой-то момент, входя в нее сзади, он посмотрел на экран телевизора и спросил деловым тоном, любит ли она мужа.

– Только правду, – сказал он. – Я хочу слышать правду.

– Да, – ответила она.

Муж ее в этот момент упал на настил ринга. Рефери досчитал до пяти. Чемпион с трудом поднялся на ноги. Раунд закончился через десять секунд, началась реклама. В следующем раунде чемпион нашел слабое место в защите претендента, собрал все остававшиеся у него силы, и нокаутировал оппонента стремительным левым хуком.

Теоретически чемпион знал все неписаные правила. В действительности, он ничего не мог с собой поделать.

* * *

Пожарная команда прибыла через две минуты после получения сигнала тревоги и потушила пожар. К обитателям миллиардного здания, находящимся в состоянии паники, пожарные сперва отнеслись с ледяной профессиональной вежливостью, граничащей с презрением, но вскоре перестали притворяться. Старая вдова, владелица пуделя и солидного количества дорогой недвижимости, спросила, не может ли кто ей сказать, в безопасности ли ее квартира. Ей сказали – «Заткнись, [непеч. ], бабуся, не до тебя теперь». Вскоре после этого прибыла полиция. Судебные следователи – через десять минут после нее.

Подозревать мужа было глупо. В конце концов, на планете имелось несколько миллионов свидетелей, готовых подтвердить его алиби. Представители прессы, поколебавшись, позволили властям убедить их, что боксер ни в чем не виноват. Не то, чтобы они действительно поверили этому, но других сведений у них не было (пока что, добавил кто-то циничный). Некоторые сомнения все же наличествовали – и на следующий день было продано вдвое больше экземпляров газет в связи с этим. Допросив портье, полиция его арестовала, но вскоре отпустила. Кто-то связался с мистером Фицджеральдом во Флориде.

Третья спальня, коридор, главная гостиная – все уничтожено огнем – антиквариат, серебро, все. Эксперты прочесали угли и пепел, ища – что-нибудь – отпечатки, ДНК, что-нибудь. Обнаружено было некоторое количество интригующих предметов. Следователи работали быстро. Все слуги были контактированы и допрошены, у всех взяли ДНК. Тех из слуг, кто привычно использовал квартиру в любовных целях когда хозяев не было дома, обязали представить любовников и любовниц, и они, любовники и любовницы, тоже были допрошены, но не все. Например, любовник горничной был известный полиции насильник, но он в данный момент находился в тюрьме, а среди любовниц повара наличествовала дама с репутацией соблазнения несовершеннолетних, но она в данное время жила в другом штате. Следствие зашло в тупик.

– Может, родственник, – предположила лейтенант Нанси Райт.

– Да нет, не может быть. Какой-нибудь маньяк из Аптауна, это точно, – сказал один из детективов. – Надо же, удушил дуру лямкой лифчика. Вот же скотина.

– Бывший любовник, это точно, – сказал еще кто-то.

К ужасу семьи и мужа (муж знал только о двух), все четверо недавних любовников жертвы были вызваны в отделение и допрошены. Все они имели алиби. Ни одно из алиби не выглядело подозрительным даже в самой малой степени.

На всякий случай пришлось еще раз арестовать портье. Ничего. Его снова отпустили.

Затем детективы прибегли к неодобряемой и не совсем легальной помощи ясновидящих. Одна ясновидящая согласилась помочь, и даже увидела кое-что, закрыв глаза и настроившись на нужную волну – видела, в основном, телевизионный экран. Часа два подряд она в трансе смотрела телесериалы и рекламу, после чего связь отключилась. Либо она ее, связь, потеряла, либо – безумная теория, но отмести ее, как несостоятельную, оказалось делом нелегким, мешали факты – преступник знал, что происходит, и перед тем, как оторвать глаза от экрана и потушить свет – зажмуривался. На следующий день произошло тоже самое. И на следующий тоже. Две недели это продолжалось, и в конце концов ясновидящая сдалась.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДЕТЕКТИВ ЛЕРОЙ И ОСТАЛЬНОЙ МИР

Детектив Лерой не знал, что такое похмелье. В его случае потребление большого количества алкоголя вечером и несколько часов беспокойного сна всегда заканчивались лишь временной замедленностью восприятия и частичной, и тоже временной, потерей памяти. Помимо этого – ничего. Ни головной боли, ни перемен настроения, ни даже дурного запаха изо рта.

Было позднее апрельское утро. На улице шел дождь. Лерой потратил некоторое время, чтобы понять, что находится в кровати в собственной квартире.

Квартира выглядела неприглядно. Не полный завал, но прибрать все-таки нужно. Лерой вылез из кровати и нагнулся, чтобы подобрать странного вида книгу с пола. Прочел название вслух. Название ровно ничего ему не сказало. Открыл. Полная партитура оперы эпохи барокко. Оперы барокко скучные, но дело не в этом. Как она сюда попала? Лерой сконцентрировался, пытаясь вспомнить, является ли он сам, или кто-нибудь из его друзей, оперным певцом. Не вспомнил. Партитуру он положил на крышку пианино. Прошел в ванную.

Не было ни кругов под глазами, ни вздутий на скулах, ни тяжести в веках. Голубые глаза смотрели ясно и светло. Лысоватость не портила его, но то, что осталось от пепельно-блондинистых волос выглядело в данный момент неряшливо. Он подумал – а не обриться ли наголо? В том году такая мода существовала среди голливудских донжуанов, начавших лысеть.

Нет, не нужно.

Он почистил зубы.

Пройдя обратно в гостиную, служившую также спальней и кабинетом, Лерой посмотрел на будильник. Одиннадцать утра. На работу он опоздал. Ехать? А смысл какой? Не поеду. Зазвонил телефон. Лерой поднял трубку.

– Да?

– А, это ты, Лерой? – голос капитана Марти звучал устало, не было в голосе энтузиазма. – Это действительно ты? Все в порядке, надеюсь?

– Забавно, что вы решили мне позвонить, – сказал Лерой, снова беря в руки партитуру оперы. – Я только что собирался отключить телефон.

– Валяй. Я просто хотел удостовериться, что ты все еще находишься на территории страны. Мне, знаешь ли, нужно делать пометки в некоторых документах время от времени. Мы, бюрократы, периодически этим занимаемся.

– Ах, извините, – сказал Лерой. – Мне это не пришло в голову. Если мне нужно будет срочно уехать, я вам сообщу заранее. В остальных случаях, если меня нет на месте, просто считайте, что я взял выходной.

– Сколько ты вчера выпил?

– Не знаю. Может вообще не пил. Капитан, у меня к вам вопрос. Вы когда-нибудь слышали, чтобы я пел оперу?

– Э… Что?

– Нет, ничего. В общем, мне нужно идти.

– Извини, что отнял у тебя так много драгоценного времени, Лерой, – сказал Марти.

– Ничего страшного. Звоните мне, если вам что-нибудь понадобится.

Он повесил трубку.

В участке, в котором работал Лерой, работали копы, неотступно следующие правилам, а также копы, любящие то или иное правило обойти, а также копы, известные своим возмутительным поведением, а также Лерой.

Детектив Лерой жил один, друзей не имел, и, если верить популярной в отделении шутке, однажды арестовал сам себя в связи с домашней ссорой.

Кухня. Кофеварка. Кофемолка. Чистая кружка. Молоко. Два тела на полу. Фильтр для кофе. Выключатель.

Что за тела? Он не смог их сразу рационализировать. Он наклонился и пощупал у них пульс. Живы. Кожаные куртки. Кожаные штаны. Ничего. В памяти пусто. Проблема. Нужно, наверное, позвонить в полицию? Мысли переключили скорость. Звонить в полицию бессмысленно. Он и есть – полиция. Или нет? Он вышел из кухни, открыл стенной шкаф, и снял с вешалки пиджак. Сунул руку во внутренний карман. Бляха – самая настоящая. Да, он полицейский. Он вернулся в кухню.

Одно из тел принадлежало подростку лет шестнадцати. Прыщи. Лерой терпеть не мог подростков. Он осмотрел второе тело, примерно того же возраста, что и первое, но женское. Прыщей нет. Незначительный, но все же лишний, слой жира, распространенный более или менее равномерно по телу. Из открытого рта пахнет. Он вытащил из внутреннего кармана ее куртки бумажник. Осмотрев водительские права, он произвел несколько арифметических подсчетов. Семнадцать.

На всякий случай он заскочил в ванную и тщательно осмотрел себя в зеркале, ощупал, еще раз осмотрел, только сейчас сообразив, что он совершенно голый. Выяснились две вещи. Первая – перед тем, как лечь спать, он не принял душ. Вторая – секса прошлой ночью не было. Хорошо. Стало быть, за растление малолетних, называемое нынче изнасилованием, судить его не будут. Нет состава преступления – нет дела.

Он принял душ и вернулся в гостиную, чтобы что-нибудь надеть. В кухне завозились. Лерой застегнул рубашку, поправил штаны, и проследовал в кухню выяснить, что происходит.

Два тела на полу начали подавать признаки жизни.

Схватив подростка за воротник, Лерой одним резким движением поднял его на ноги.

– У? – спросил невнятно нарушитель. – У? И? Эй.

С молчаливой решимостью Лерой выволок его к входной двери. Выперев подростка на лестницу, он поволок его дальше, по ступеням, на крыльцо, и оставил там, ловящего ртом воздух и дрожащего, в одиночестве. Дождь почти перестал. Вернувшись в квартиру, Лерой прошел прямо в кухню и готов был применить те же действия к девушке, но она вдруг связно запротестовала. Он держал ее за воротник и уже поворачивал свободной рукой ручку входной двери.

– Эй, эй! Ты чего, папа?

Папа?

Невозможно. Дурной сон какой-то. Кошмар. Лерою было тридцать три года. Девушке было семнадцать. Не физически невозможно, бывает и интереснее, но все же – он бы запомнил такое, наверное?

– Папа! Алё? Я – Грэйс. Помнишь? Грэйс?

– Грэйс.

– Да. Грэйс. Твоя приемная дочь. Алё? Ты меня слышишь?

– Хмм.

Лерой нахмурился и, поколебавшись, отпустил ее.

– А что ты здесь делаешь?

– Я здесь провожу ночь со среды на четверг. Как всегда. В твоей квартире. Ты что, заболел? Или с ума своротил?

И то правда. Частичная потеря памяти. Нельзя смешивать ячменное варево с виноградными продуктами. Провалы в памяти всегда преследуют людей, живущих двойной жизнью. Наверное. Грэйс! Конечно же, это Грэйс. Приемная дочь. Он любит, когда она его посещает. Не каждый четверг, но через четверг. Маленькая принцесса. Он действительно ее любит. Все-таки ей следует похудеть. А провалы в памяти что-то очень стали мешать последнее время. Все-таки с чем они связаны? Какая-то авария в детстве, несчастный случай? А может просто блок, основной, иногда задевает те части памяти, которые задевать не нужно? А для чего он, этот основной блок? Что именно он блокирует?

– Кто этот сопляк?

– Он не…

– Надеюсь, что он-то не проводит здесь каждую ночь со среды на четверг?

– Нет конечно. Ему вчера просто негде было переночевать. Он был… и есть…

– Неважно. Есть хочешь?

– Э…

– Пойди почисти зубы. Изо рта у тебя воняет жутко.

Она сверкнула на него глазами. Он подмигнул ей. Она ухмыльнулась.

Лерой накинул пиджак и снова вышел на крыльцо парадного входа. Сопляк все еще там стоял.

– Как тебя зовут? – спросил Лерой.

– Зак.

– Прости, как?

– Зак, сэр.

– Понятно. Ты в опере не поешь? Ладно, это просто мне в голову пришло. Так вот, слушай меня, Зак. Если я еще раз тебя увижу, здесь, или еще где-нибудь… все равно где… хотя бы один раз… никто тебя больше не увидит. Ни одного раза. Никогда. Ни здесь, ни еще где-нибудь. Понял?

Схватив сопляка за ухо, Лерой стащил его с крыльца. Мальчишка был слишком напуган, чтобы закричать. Лерой дал ему пенделя, и парень пошел прочь.

В магазинчике напротив Лерой купил дюжину яиц, бекон, пиво, сок, молоко, молотый кофе, и вернулся в квартиру. Выхватив из шкафа чистый халат и полотенце, он погнал Грэйс обратно в ванную, веля ей принять душ, пока он готовит завтрак.

Станция новостей заканчивала репортаж об убийстве на Парк Авеню… жена чемпиона мира в тяжелом весе… Затем они переключились на котенка, которого спас в Бронксе храбрый полицейский. Лерой поискал станцию классической музыки. Играли струнный квартет. На джазовой станции комментатор предавался бессмысленному разглагольствованию. Лерой вышел в гостиную, нашел диск Эдит Пиаф, и стал готовить завтрак, слушая хриплые парижские мелодии. Сперва он сделал глазунью, затем взбил отдельно четыре яйца, после чего приготовил несколько оладий. Бекон шипел и брызгался, дразнящий чарующий дымок шел от кофеварки, и Грэйс, плотно и уютно запахнутая в халат Лероя, с мокрыми вьющимися темными волосами, со светящейся кожей, широко, благодарно и счастливо раскрыла глаза, входя в кухню. Ей следовало бы сделать педикюр, но, в общем, на нее было приятно смотреть, насколько вообще может быть приятно смотреть на подростков.

– Соку хочешь, солнышко?

Она рассказала ему, что мама совсем спятила на по поводу планировки интерьеров, со всеми обсуждает интерьеры со страстью невежды; что старший брат Кит окончательно стал королем всех подонков, как, впрочем, и все старшие братья в мире; что в школе ей так скучно, что по окончании она будет гулять и пить целый месяц; что планов на будущее у нее никаких нет, поскольку планирование будущего еще скучнее, чем школа. В мире столько скучных тупиц, которые, дабы не чувствовать себя несчастными, хотят, чтобы все остальные тоже стали скучными тупицами. Грэйс на это не поймаешь, ни в жисть. Не дождутся.

Лерою было приятно в компании Грэйс.

– Слушай, – сказал он, когда они допили остатки кофе. – Есть в мире стадолларовая бумажка, на которой написано твое имя – в том случае, если к моему приходу через три часа этот свинарник будет похож на цивилизованное жилище.

Она закатила глаза – больше по привычке, чем раздраженно. Свинарник она убирала периодически – что-то вроде дочернего долга. Нанять профессионалку было бы дешевле, но Грэйс нужны были средства, чтобы держать скучных тупиц на расстоянии, и Лерой счастлив был ей эти средства предоставлять. Если бы ее мать хотя бы отдаленно напоминала Грэйс, Лерой был бы женат на ней до сих пор. Наверное.

Он быстро оделся, выбрав несколько вещей из единственного в квартире шкафа, содержащегося в идеальном порядке. Ни одна вещь в этом шкафу не стоила меньше трехсот долларов, а некоторые из пиджаков стоили тысячи. Грэйс спросила его однажды, откуда у него деньги на такую роскошь. Вскоре она поняла, что спрашивать такое не надо. Когда в его личные дела вмешивались без спросу, Лерой становился страшен.

Он вышел на улицу.

Президентская Улица перпендикулярна въездной дороге, обслуживающей вечно забитое Бруклин-Квинс Скоростное Шоссе, пролегающее внизу, в котловане, похожем на высохшую реку с кирпичными набережными. Облака выхлопа поднимаются, раздуваясь, из грязного мерзкого котлована и распространяются по району. Лерой перешел Шоссе по узкому пешеходному мосту в двух кварталах от дома. Автомобильная пробка на Атлантик Авеню была гуще обычного. Перейдя улицу и вызвав неспешной своей походкой гнев водителей, чье движение очень малой, дюйм за дюймом, скоростью он таким образом прервал, Лерой углубился в прелестные узкие улицы Бруклин Хайтс. Пункт назначения – большое частное кафе с зеленым козырьком. Вроде бы еще не открылось – было десять тридцать утра. Клерки из близлежащих контор еще не вышли на перерыв. Три официанта обменивались скабрезными шутками в углу. Хозяин сидел за стойкой, проверяя какие-то цифры и занимая жирным своим телом много места. Алюминиевая двухдюймовая труба небрежно лежала на стойке на северо-запад от локтя хозяина.

Лерой присоединился к нему у стойки, попросив Блади Мэри. Сделалась неудобная пауза.

– Вы ведь знаете, – сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, – что у нас нет алкогольной лицензии. Да и время неурочное.

– Я тебе, толстая свинья, год назад сказал, что нужно заиметь лицензию, – сказал Лерой. – Ты не слушаешь никогда.

– Мы подали прошение. Но такие дела занимают время.

– Ты что же это? – удивился Лерой. – Ты мне, кажется, возражаешь? А? Возражаешь?

– Нет, сэр.

– Все, что нужно сделать – дать взятку нескольким людям, дурак ты толстый. Ну, ладно, тащи мне кофе, стакан апельсинового сока, и пепельницу, будь добр.

– Ланс! – позвал хозяин. – Кофе и сок мистеру Лерою.

– И пепельницу.

– Извините. Пепельниц нет. Вы, наверное, слышали про запрет на курение в закрытых помещениях, – толстяк нервно засмеялся.

– Запреты ко мне неприменимы, – сказал Лерой. – Я думал, ты знаешь. Ну, хорошо, тогда я с тебя возьму двести долларов лишних в этот раз.

– Э… простите… мистер Лерой…

– Поскольку ты мне пепельницу не принес, – объяснил Лерой. – Ты что, думал, что тебе это так и сойдет?

– Хорошо, мистер Лерой, – сказал хозяин упавшим и, как показалось Лерою, слегка мстительным голосом. – Кстати, мистер Лерой, тут кто-то с вами хочет поговорить. Я к этому отношения не имею.

– Ага, – сказал Лерой. На самом деле, он все это время ощущал чье-то присутствие у себя за спиной. – И кто же это?

– Это я, – раздался позади хрипловатый невыразительный голос.

Делая серьезное лицо, Лерой медленно повернулся. Говорящий был большой мужчина в очень вульгарном официальном костюме. Иссиня-черные волосы зачесаны назад и щедро пропитаны гелем. Очень темные глаза остановились на переносице Лероя. Чисто выбрит. На мощном волосатом запястье Ролекс, на другом запястье, не менее волосатом, золотой браслет. На толстых пальцах кольца с нескромного вида камнями.

– Тебя зовут Лерой? – спросил мужчина без интонации.

Не отвечая ему, Лерой изучал говорящего. Поизучав, он решил, что говорящий ему не нравится. Настроение от этого резко улучшилось – он любил, когда ему кто-то не нравился. Память снова работала, и блок больше не мешал. Внезапно большой мужчина положил руку Лерою на плечо, а другой взял со стойки алюминиевую трубу. Движения его были медленные, основательные, привычные, и целью имели дать жертве хорошо понять, что будет дальше. Эта намеренная медлительность дала Лерою необходимое для действия время. Не отрывая глаз от лица большого мужчины, Лерой ударил его кулаком в пах, одновременно хватаясь за противоположный конец алюминиевой трубы. Глаза большого мужчины широко открылись. Хриплый рык вылетел изо рта. Он совершенно точно намерен был убить Лероя, как только боль уменьшится. Картина зверского убийства Лероя мелькнула у него перед глазами, радуя, и мелькнула бы еще раз, если бы Лерой не приподнялся слегка с вертящегося стула и не боднул бы его лбом в лицо. Затрещал картиляж, брызнула кровь. Большой мужчина отпустил трубу. Лерой выпрямился. Схватив противника за влажные от геля волосы, он согнул его пополам и трубой выбил ему передние зубы. Бросив его на пол, он стал бить его ногой – в ребра, в лицо, в живот, в спину – пока жертва не превратилась в вопящий, умоляющий, бесформенный и обильно кровоточащий кусок ничего не соображающей клетчатки.

Лерой повернулся к хозяину, стоящему на ногах и смотрящему с опаской на происходящее

– Это ты его сюда пригласил?

Отступая назад, хозяин сказал хрипло:

– Э, не надо сердиться, мистер Лерой.

Лерой взял его за воротник и поднял трубу.

– Отвечай на вопрос.

– Я очень, очень сожалею. Очень, сэр.

– Ты попросил его придти?

– Нет, это было совсем не так!

– А как это было?

– Он из мафии, сэр. Его отец… мистер Лерой, сэр… его отец – под самым главным стоит.

– Ну и что?

– Он сказал, что теперь собирать здесь урожай будет он.

Лерой подумал.

– Понимаю, что это вызовет некоторые затруднения, – сказал он.

– Да, сэр. Но это ничего, сэр. В смысле, платить кому-то одному – это ничего, это терпимо. Затруднительно, но терпимо.

– Нет. Я имею в виду, что платить двум затруднительно. И все-таки – ты попросил его придти именно сегодня, зная, что сегодня мой день?

– Нет.

– Он спрашивал тебя, в какие дни я сюда прихожу?

Хозяин молчал, глядя на Лероя умоляюще.

– Трусишка, – сказал Лерой. – Подлый, тупой, незначительный подонок. Слушай. Деньги мне нужны. Но и самоуважение тоже нужно. На этот раз я тебя прощу. Поскольку деньги нужны. Но в следующий раз я скажу – черт с ними с деньгами, и сделаю с тобой тоже самое, что только что сделал с ним, только еще хуже. Понял?

– Э…

– Я тебя спрашиваю – понял, гигантская свиная какашка?

– Сэр! Если вы оба будете здесь собирать урожай, урожая вскоре не будет вообще. Два урожая мне платить нечем.

– Скажи тогда ему, чтобы больше сюда не приходил.

– Лучше бы вы.

– Что – лучше бы я? Лучше бы, чтобы я сюда не приходил?

– Нет, лучше бы вы, – сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, – сказали ему, чтобы он сюда не приходил. Вы понимаете, да, мистер Лерой?

– Не очень, – сказал Лерой серьезно. – Однако, как-то все-таки неприлично, ты прав. Сидели мы с тобой, разговаривали, как два законных зарегистрированных избирателя… Ты голосовал в прошлом году? Голосовать нужно обязательно, всегда. Из всего регистра голосовала в прошлый раз может быть треть – что из этого вышло, сам знаешь. Эй! – он повернулся к месиву протоплазмы, которое вроде бы ползло к выходу. – Эй! Я с тобой еще не закончил.