Текст книги "В постели с Президентом"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Хирург сделал операцию. Лицо пациента стало в некоторой степени напоминать лицо человека, которого пациент убил и чей паспорт он взял себе.

– Понятно, что сам паспорт я хирургу не дал. Я сделал увеличенную копию на ксероксе.

Это объясняло, в частности, почему он, Джордж Гаррик, известный также как Детектив Лерой, редко улыбается и почему лицо у него почти всегда бесстрастное.

– В моей морде осталось после операции очень мало живых нервов. Кстати, если тебе любопытно – хирурга я не убил.

Это было не нужно.

Он переехал обратно в Штаты и провел небольшое расследование. Парень, которого он убил, был детектив из Огайо. Именно так бывший антрепренер представился будущим коллегам в Нью-Йорке. Они проверили его прошлое, позвонили в несколько мест, и почему-то ни о чем не догадались.

– А теперь, милая дама, судьба моя в твоих руках.

Он повернулся лицом к профилю Гвен и посмотрел на нее насмешливо.

– Не сходится, – сказала она.

– Это самая большая проблема всех правдивых историй, – сказал Лерой. – Удача играет в них немалую роль. Логике они не подчиняются.

– Ты меня пугаешь.

Он приподнялся на локте.

– Да. Прости. Ты мне ничем не обязана. Мы вернемся в Нью-Йорк и сделаем так, что парень, который хочет тебя убить, никогда больше не будет тебя беспокоить. После этого можешь поступать как хочешь. Можешь забыть, что мы с тобой когда-либо встречались. Обещаю, что не стану расценивать это как оскорбление, и преследовать тебя не буду.

Она долго молчала. Лерою хотелось ее поторопить, но, подумав, он решил, что он ее просто переупрямит. Что и случилось – она нарушила молчание.

– Я думаю, я смогу тебе помочь с расследованием, – сказала она.

– Я тоже так думаю.

– У меня есть видео убийства.

– Я предполагал, что есть. У тебя также есть звуковая запись моего разговора с тем подонком в тюрьме, а это действительно очень трудно. Успешно подложить трансмиттер профессионалу, который за тобой следит – это не то, что напихать жучков в дом своей сестры, куда все время ходишь. Даже сравнивать глупо. Кстати, я уверен, что следователь пропустил половину трансмиттеров в доме твоей сестры. Я сам нашел два после того, как они прочесали там все. Уверен, что есть еще. Ваша изобретательность несравненна, о герцогиня. Вам нужно было стать оперативником в ФБР. Помимо этого, ты шпион-маньяк, каких мир не видывал. Я понимаю, что это – зависимость покруче героина, и много дороже. И тем не менее, ты должна от нее избавиться. И, кстати говоря, лонгайлендская пара, которой я давеча подложил твой трансмиттер – у них хороший секс был ночью?

– Какая пара?

– Ты права. Ты этого услышать не могла. Ты не притворялась, ты действительно вчера была никакая. Ну, хорошо – трансмиттер у пары, а где приемник?

– Ты о чем? Не понимаю.

– В твоем плейере или в фотокамере?

Она вздохнула.

– В камере.

– Прелесть. Если бы тебе понадобилось протащить через таможню картину Мане, как бы ты это сделала?

– А зачем тащить Мане?

– Просто спрашиваю. А наркотики? Как бы ты замаскировала фунт кокаина, если бы везла его?

– Зачем же маскировать. Я этот фунт просто послала бы по почте. Тебе.

– Смотри-ка. Соображает.

– Прости, что пихнула тебе трансмиттер.

– Хорошо, но если бы тебе опять представилась такая возможность, ты бы поступила точно также, не так ли?

– Ты уверен?

– Да.

– Возможно ты прав.

– Я знаю, что я прав. Слушай. По поводу записи убийства. Сколько раз ты ее смотрела?

– Один раз. И не всю. Не могла больше.

– Убийцу описать можешь?

– Могу.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ВИНС НЕ НАХОДИТ СЕБЕ МЕСТА

Приятной наружности пожилой мужчина в крамвольной шерсти костюме вышел из нового такси-микроавтобуса, одной из моделей, которые пытались вот уже лет десять завоевать популярность на улицах Манхаттана, и стал ждать, когда дворецкий откроет ему дверь. Дворецкий не спешил. Мужчина именно этого и ожидал, и посчитал справедливым.

Особняк времен Бель Эпокь высился гордо на южной стороне улицы – часть приданого. В молодости Джон получил особняк, женившись на Море.

– Привет, Мора, – сказал он женщине, безвольно сидящей в чиппендейлском кресле в гостиной.

– Привет, – ответила она тоскливым голосом.

Когда-то она была умопомрачительно красива – изящна, солнечна, беспечна. Тридцать пять лет спустя, они все еще были женаты. Были хорошие времена, были плохие времена, некое число скелетов распихано было по шкафам в нескольких домах, но в целом жизнь в доме Форрестеров перестала быть сносной всего неделю назад.

– Мне через пару часов нужно будет снова уехать, – сказал Джон Форрестер.

– Да, – ответила Мора без интонации.

Он прошел в кабинет. Револьвер во втором ящике стола из красного дерева был смазан так щедро, что пришлось его вытереть монограммным платком. Джон Форрестер переместился в спальню и переоделся в менее официальный костюм.

Он поймал такси и проследовал на нем до маленького городка в Апстейте, указывая шоферу дорогу. Они проехали по узкой проселочной трассе через рощу. Внезапно шофер стал проявлять любопытство с тяжелым восточноевропейским акцентом. Джон Форрестер сказал, что навещает друга, живущего в этих краях, в летней резиденции.

Шофер остановил машину у чугунной решетки, за которой начиналась мощеная булыжником живописная аллея, ведущая ко входу в деревенский особняк, светившийся гостеприимством и напоминающий дворцы плантаторов вдоль Миссиссиппи (вместо кирпичей и дерева, известняк служил в случае данного особняка основным строительным материалом). Дом и на самом деле принадлежал когда-то плантатору, переехавшему из Луизианы на север. Джон Форрестер расплатился с таксистом и вылез из машины.

Дворецкий в стильном фраке открыл дверь и осведомился, кого именно желает видеть гость.

– Скажите мистеру Коксу, что к нему приехал Джон Форрестер.

– Да, сэр, – согласился дворецкий. Он был из старой породы представителей профессии. Оставив Джона в вестибюле, он поднялся по мраморной лестнице полной достоинства походкой, добравшись до верха, похоже, быстрее, чем добрался бы прыгающий через три ступеньки атлет. Вскоре он вернулся и сказал бесстрастно, – Мистер Кокс ждет вас, сэр.

Джон вошел в кабинет через замысловатую с узорами дверь. Двое крепких парней, ждавших его у самой двери, мгновенно переместились к нему таким образом, что он не мог двинуться, и вытащили у него из бокового кармана пистолет до того, как он успел сказать хоть слово.

Кокс наблюдал за происходящим от письменного стола. Темно-карие глаза улыбались, губы зловеще искривились. Такое веселье не принято в домах с хорошей репутацией. Случай был исключительный.

– Надо же, – сказал Кокс. – Сам Джон Форрестер пожаловал. Вовремя. Пожалуйста подойди к столу.

Джон подошел.

– Ну и как, нравится, Форрестер? – спросил Кокс, наклоняя круглую голову. – Я ведь сказал тебе, что что-нибудь придумаю. Это заняло некоторое время, но, как видишь, слово я сдержал.

– Ты ниже всякого презрения, – сказал Форрестер.

– Так ли это? – Кокс снова наклонил голову. – Джентльмены, – он повернулся к телохранителям. – Оставьте нас одних на некоторое время.

Не говоря ни слова, телохранители покинули помещение.

– Бедный, бедный Форрестер, – сказал Кокс. – Пятнадцать лет. Ты думал, что все забыто, не так ли? И вдруг узнаёшь, что определенные акции падают не просто так, определенные политические кампании имеют смысл, и так далее. И все равно ты ничему не научился. Следовало обратить как можно больше имущества в наличные до того, как кривая долга ушла в стратосферу.

– Это просто подлость, – сказал Форрестер. – Это не страшно. И ты вовсе не потому ниже всякого презрения.

– Ну да?

– Надеюсь, ты готов к смерти.

– Ты собираешься меня убить?

– Да.

– Пока ты меня не убил, послушай, что я тебе скажу, Форрестер. Чтобы не осталось между нами непонятого. К убийству твоей дочери я отношения не имею. Вообще. Я хочу, чтобы ты это знал.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Подумай, Форрестер. Если бы я хотел ее убить, я бы сделал это гораздо раньше, возможно сразу после того, как ты переспал с женщиной, на которой я хотел жениться против воли всей моей семьи. Помнишь? Ты решил поиграть в благородство и открылся мне, мерзавец, и я тебе сказал, что никаких эксцессов не будет, поскольку эксцессы – от слабости, а не от силы. Я мог бы убить тебя, или несколько членов твоей семьи, тогда же. Помнишь, что я тебе тогда сказал? Вспомни.

Форрестер молчал.

– Я сказал, Форрестер, ты упадешь очень низко, и весь твой клан вместе с тобой. Ты подумал, что я сумасшедший. Ты посмотрел на меня так, будто я нуждаюсь в сочувствии и уходе. Ты тысячу раз попросил прощения, и каждый раз я отвечал, что я добьюсь твоего падения. Ты не думал, что такое возможно. Выдающийся представитель старой семьи, благодаря в основном твоей жене, если ты падаешь, тебя поднимают за уши и ставят на ноги ради сохранения клана. И где же теперь твой клан? Можно сколько угодно диверсифицировать вклады, но у каждого клана есть специализация. Я знал, какая специализация у твоего клана. Работал я очень осторожно, очень прилежно, подкупая политиков и адвокатов, подначивая активистов, и вскоре кампания началась. Кампания против продукта, на котором специализируется твой клан, Форрестер. Судебные иски начали разорять компании, акции пошли вниз… и все дальше вниз… и потянули за собой остальные вклады Форрестеров. И вот ты здесь. Теперь я тебе скажу – ты один, Джон. Никто тебе больше не поможет. Есть и другие вещи, которые тебе неприятно было бы слышать… Хмм… Твоя жена, к примеру, спит… он говорит, что он художник, но это не так… я его нанял, специально для этой цели. Я бываю порой так мелочен, так мстителен, Форрестер… Сам себя перестану скоро уважать. Но ни в каких убийствах я не замешан. Самоубийствах – может быть. Но не убийствах. Ни одного. За все эти годы я ни разу не нарушил закон. Взятки – они называются в наше время – дотации. Касательно же твоей дочери – мне очень жаль. Серьезно. Пойми – мне было бы приятно посмотреть представление «Короля Лира» с тобой в главной роли. Я очень на это рассчитывал. Если бы я знал, что так случится, я бы сам нанял ей дополнительных телохранителей. Другая твоя дочь разделит с тобой твою судьбу, если, конечно, вдовец на ней не женится, что сомнительно. Ей я никого нанимать не буду…

– Заткнись, – сказал Джон. – Заткнись, Кокс. – Он вздохнул. – Я присяду, хорошо?

Кокс помедлил – для собственного удовольствия. Он полностью контролировал ситуацию.

– Что ж, садись.

– Значит так, – сказал Джон. – Мне нужно найти убийцу дочери. Это необходимо. Нельзя ли бы на время поисков приостановить все это? Вот закончу – и гори все огнем. Два месяца, три месяца…

– Невозможно, – сказал Кокс. – Ситуация существует сама по себе. Тысячи людей заняты в кампании. Тебе следовало продать все акции, когда это можно было сделать. Скинуть все по дешевке. Как всегда, ты был слишком самодоволен и самоуверен. Тебе было лень.

– Всего месяц или два.

– Сожалею. Не могу.

– Ты мог бы мне одолжить денег.

– Одолжить?

– Хорошо, просто дать. Это было бы справедливо…

– Даже не думай. Не следовало с ней тогда спать, Джон. Или по крайней мере говорить об этом мне. Иди домой, Джон. Иди домой и смирись с неизбежным. Мне очень жаль твою дочь, но помочь я тебе не могу. Да и, скажем, нашел ты убийцу – и что же? Её ты этим не вернешь.

– Вызови мне такси.

– Виктор доставит тебя… хмм… в Вашингтон Хайтс. Дальше доберешься сам.

– Мне нужен мой пистолет.

– Оставляю его у себя, как сувенир. Не надо так на меня смотреть, Джон. Торговаться тебе со мной глупо, это ни к чему не приведет. А будешь настаивать – я позову полицию, и тебя арестуют за попытку убийства.

После ухода Джона Итан Кокс, подумав, потянулся к телефону. Нет, он не был замешан в убийстве дочери врага. Но другая дочь врага – это совсем другая история. Если позволить ей оставаться активной, его вскоре поволокут в суд, сперва как свидетеля. Если настоящего убийцу не найдут – исключать этот вариант нельзя, принимая во внимание уровень компетентности правительственных агентств – он, Итан Кокс, может быть привлечен к ответственности. И все-таки он медлил. Отменить? Они оба постарели и помудрели – и он, и Форрестер. Яростные приступы злобы, такие частые в молодости, прошли без следа. Отменить? Он почти желал, чтобы кто-нибудь заставил его отменить дело. Надменная Илэйн Форрестер – действительно жаль, что она погибла. Как бы он хотел сам разделаться с ее убийцей, кто бы он ни был!.. Отменить?

* * *

Полицейский участок на Лексингтон Авеню – мрачное здание, похожее на государственную школу в провинции. Внутри впечатление усиливается лампами дневного света, свешивающимися на крашеных металлических брусьях с непомерно высоких потолков, линолеумом на полу, бледно-зелеными стенами, грязными окнами, старомодными металлическими письменными столами и стульями. Автор здания меньше всего думал об уюте. О чем он думал больше всего сказать было трудно.

– Капитан Марти, – сказал Винс. – Мне нужно видеть Капитана Марти.

Полицейский за конторкой откликнулся, не поднимая головы:

– Сядь вон там и жди.

– Мне нужно его видеть прямо сейчас, – настаивал Винс.

Полицейский собрался уж было сказать что-нибудь саркастическое, но вместо этого, глянув наконец на Винса, поднялся из-за конторки.

– Позволь! – вскрикнул он радостно. – А, черт! Винс! Автограф не дашь ли мне? Пожалуйста! Дети мои – знаешь, как обрадуются? Всего лишь автограф, Винс. Я твой поклонник уже много лет. С тех пор, как ты стал профессионалом.

– Дам автограф. Но сперва мне нужно видеть Марти.

– Я тебя проведу.

Они прошли в угловой кабинет.

– Капитан? – позвал полицейский. – К вам гости!

Капитан Марти, большой негр с небольшими глазами, блестящим плоским носом, и губами, навечно сложившимися в скептическую ухмылку, оторвался от монитора.

– А, это вы. Заходите. Выйди, Том, – добавил капитан раздраженно. – Чем могу быть полезен? садитесь, пожалуйста.

Он поднялся, прошел к двери и закрыл ее.

– Детектив Лерой сказал, что мне следует к вам придти.

– Так. Лерой сказал. Продолжайте.

– Он в Париже.

– Знаю.

– Он попросил меня передать вам вот это, – Винс протянул капитану через стол продолговатый конверт.

Нахмурившись, Марти вскрыл конверт, вытащил из него письмо и быстро пробежал, а затем прочел внимательно.

– Конечно же, Винс, – сказал он.

– Простите? Что – конечно?

– Пойдешь со мной сегодня вечером. Поживешь у меня. Столько, сколько захочешь. Может, это заставит сволочей внизу заткнуть шарманку и перестать курить марихуану и плясать каждую ночь до утра. Наличие капитана полиции в здании их не смущает. Ненавижу этот город.

– Это то, что сказано в письме? Что я должен… ночевать у вас?

– Это, и еще кое-что.

– Вот же [непеч. ] сволочь, – сказал Винс, пораженный. – Лерой. Я думал, что-то важное. Нет, спасибо, у меня есть куда пойти переночевать, никого не стесняя.

– Меня ты не стеснишь, – заверил его капитан. – О моем гостеприимстве ходят легенды.

– Я думал – какое-то важное послание, касающееся расследования.

– А, да, расследование, – небрежно сказал капитан. Что-то в этом человеке показалось Винсу очень странным. Полицейские так себя не ведут. Выглядел он так, будто у него было что скрывать, но, в отличие от простых полицейских капитанов, за скрытие ему платили. – Слушай, Винс, забудь про Лероя пока что. У меня ты будешь в безопасности. Очень удобно. Я отдам тебе спальню.

Не слишком убедительно.

– Лерой…

– Хоть на минуту можно забыть о Лерое? – мрачно сказал Марти.

– Нет, нельзя! Он… Не знаю…

– Ну хорошо, – Марти некоторое время изучал браслет часов. – Вот что, Винс. У Лероя есть методы, о которых лучше не знать. Я уже давно не пытаюсь определить, что важно, а что нет, когда дело касается Лероя. Он не коп, он не человек, он, как у нас говорят, Гнев Матушки Природы, и лучшее, что можно сделать, когда находишься рядом с ним – не раздражать его. Если он говорит, что тебе нужно провести несколько дней у меня в квартире, значит, тому есть причины. Причины у Лероя в основном глупые. Но, увы, когда имеешь дело с Лероем, всегда есть шанс, что глупые его рассуждения приведут к чему-то полезному и конструктивному. У Лероя такой дар, специальный. То есть, лично я так не думаю. Но многие думают. В этом все и дело.

– Спасибо, я запомню, – сказал Винс, поднимаясь.

– Жена моя очень хорошо готовит, – сообщил Капитан Марти без интонации. – Дочь у меня очень красивая.

– Благодарю, Капитан. Если что-то новое будет в следствии, вы мне сообщите, надеюсь?

– Ах, да, по поводу этого… – сказал Марти. – Лерой об этом упоминает в письме. Посмотрим… Ага, вот оно. «Если Винс спросит, нет ли чего нового в следствии, скажи ему, чтобы он шел [непеч.]». – Он поднял голову. – Очень сожалею, но…

– Так и написал?

– Да. Вот, посмотри сам.

– Не может быть.

Капитан Марти протянул Винсу письмо. Винс взял его и прочел – «Если… следствии…»

– Черт, – сказал Винс. – Я найму частного детектива. Вы здесь все просто некомпетентные бездельники.

Марти засмеялся, чем еще больше сбил Винса с толку.

– Но ведь правда! – настаивал Винс без особой уверенности.

– Конечно правда. Ладно. Значит, ты отказываешься от моего приглашения…

– Отказываюсь… Да.

– Я так и подумал. Это хорошо. На самом деле у меня нет дочери. Да и не женат я.

– Мне очень жаль.

– Хочешь совет, Винс? Слушай внимательно. Это неофициально. Сторонись Лероя. Просто сторонись.

* * *

– Капитан, – сказал Том после ухода Винса.

– Чего тебе?

– Я вот думаю тут. Может, это не мое дело, но… Кто на самом деле Детектив Лерой?

– А, это хорошо, Том, я как раз собирался с тобой об этом поговорить.

– Ага.

– Помнится, последний коп, задавший этот вопрос, был переведен в Южный Бронкс. Я просто сделаю вид, что вопроса не было, потому что ты мне нравишься. Но я тебя предупредил. Теперь иди в заведение напротив и приведи сюда Гавина. Он там жрет бублики уже третий час. И вообще все где-то шляются, в непонятных местах. Влияние Лероя. Разложились. Некомпетентные бездельники.

Марти закрыл и запер дверь, присел на край стола, и набрал номер.

– Шеф? Это Марти. Только что был Винс и оставил сообщение от Лероя. Что?… Нет, совсем нет. Послушайте, я не могу следить за Лероем, когда он во Франции. И я не мог запретить ему туда лететь. Он бы что-нибудь опять заподозрил… Что?… Шеф, меня это задание счастливым не делает, поверьте. Делаю все, что могу. Я не знаю, что он задумал. А вы знаете? Я было понадеялся, что парни из Щедрых Вестей его пристрелят по ошибке… Нет. Это было бы слишком большим везением. Я не могу сейчас лететь во Францию, у меня здесь бардак, который нужно разгребать… Как только в этом отделении появится обычный капитан, неудобные вопросы начнут задавать сразу. Мы не можем этого допустить… Да, сэр. Благодарю вас..

Он сердито повесил трубку.

Вошел Гавин, не постучавшись.

– Привет, Гавин, – сказал Марти, беря со стола лист и подавая Гавину. – Твой трансфер. В Восточный Нью-Йорк. Ты мне говорил, что устал от бюрократии. Сорок уголовных преступлений в день – именно то, что нужно уставшим от бюрократии. Удачи тебе.

– Эй, Капитан, – пробормотал пораженный Гавин.

– Убирайся, – сказал Марти.

* * *

Об отелях нечего было и думать – если тебя одолело одиночество, в отеле будет только хуже. Собственную квартиру Винса теперь ремонтировали, но даже если бы она не была повреждена, возвращаться туда было бы глупо – по разным причинам. К счастью импресарио Винса отдыхал на каком-то экзотическом острове, который рекламировали, как девственный-нетронутый, и где местные только недавно начали учиться чистить иностранцам жилища, стирать им белье и готовить для них четыре раза в день, все это за два доллара. Винс связался с импресарио, и тот позвонил портье, чтобы Винсу выдали ключи – солидных размеров лофт в СоХо, после пятого обновления за двадцать лет окончательно переставший напоминать швейных цех, из которого получился. В отчаянии, мучаясь одиночеством, Винс позвонил в сопроводительный сервис. Девушка приехала и начала его театрально соблазнять. В конце концов, заплатив сумму полностью, он ее просто выставил. Спал он урывками, просыпался, засыпал опять – но липкая дрема не приносила облегчения. Ни мир снов, ни реальность его не удовлетворяли – и там, и там жизнь была сплошным кошмаром. На следующее утро, проснувшись в очередной раз, он заставил себя подняться и убедился, что на часах уже одиннадцать. Если бы у него болела голова, ему, возможно, было бы легче – но в голове было ясно, и тело работало безупречно. Это добавило к кошмарным ощущениям чувство вины. Опасность, угрозы, эксцентричная помощь свояченицы были, оказывается, отдыхом, отвлекли от всего этого. Теперь дети в безопасности и не донимают, Гвен уехала в Париж с копом-расистом – и Винс остался один на один со своим горем.

Он посмотрел новости по телевизору. Сводки, в которых его, Винса, упоминали, привели его в самую настоящую ярость. Это было хорошо. Ярость приглушает горе. Наконец-то можно было начать что-то делать – он поговорит об этих сводках со своим адвокатом.

* * *

Офис Фила Мёри располагался в обшарпанном с налетом копоти здании в Трайбеке, построенном в тридцатых годах прошлого века, когда архитекторы стали привыкать к идее, что собственно вид здания не имеет никакого отношения к его функциям. Предполагалось, что суровые, безжалостные и эффективные предприниматели времен Великой Депрессии получали разве что дополнительный стимул суровости и безжалостности от уродливости своих штаб-квартир (когда не были заняты прыжками на тротуар с высоких этажей в связи с испытываемыми ими финансовыми затруднениями).

Старомодная, среднего возраста секретарша адвоката приветствовала Винса холодным взглядом и фальшивой улыбкой.

– Эй, Винс! – Мёри радушно улыбнулся, разведя руки в гостеприимном жесте. – Как поживаешь!

– Фил, я…

– Кофе не хочешь ли? Или чего-нибудь покрепче? Впрочем, ты, наверное, готовишься к следующему мачту.

– Фил! Ты знаешь, зачем я здесь.

– Предполагаю. Садись, садись.

Винс сел, сел.

– Прими соболезнования…

– Фил, есть проблема.

– Конечно есть. Мы ее решим, Винс. Ты пришел и меня застал – половина проблемы ушла.

– Ты читал сегодняшний «Поуст»?

– Да.

– «Дейли Ньюз»?

– Да.

– «Крониклер»?

– Да, Винс, я их все читаю.

– Обнаружил что-нибудь любопытное?

– Много.

– Фил, моя жена погибла, а детей я прячу…

– Детей?

– Слушай, мне не нравится, что эти хамы постоянно намекают, что я убийца собственной жены. Серьезно. Я могу легко без этого обойтись, мне хватает забот.

– Винс, они же журналисты…

– Я не желаю, чтобы журналисты намекали, что я убил женщину, которую любил больше жизни. На то, что они думают обо мне, мне плевать, но у моих детей вся жизнь впереди, и мне бы хотелось, чтобы они жили без того, чтобы чувствовать себя обязанными защищать своего отца каждый раз, когда какой-нибудь подонок что-то такое говорит…

– Винс, позволь мне тебя прервать в этом месте. Мы с тобой люди разумные, не так ли? Сто миллионов человек смотрело твой матч в прямой трансляции. Твое алиби нерушимо. С таким алиби можно оправдать кого угодно – Эйхманна, Джека Потрошителя, почти всю сегодняшнюю администрацию – словом, любого. Ни один разумный человек не подумает о подлоге…

– В мире очень мало разумных людей, Фил. Газеты пишут, что свидетельства судебных следователей фальшивые, и что убийство произошло после матча.

– Нет, этого они не пишут.

– Подразумевают. Если им верить, там у меня все подлог. Каждый день какая-то новая статья. Если часто повторять одну и ту же ложь, она в конце концов станет правдой. Илэйн часто это говорила.

– Ты преувеличиваешь, Винс. Я понимаю, ты возбужден…

– Фил, Фил, перестань. Возбужден! Мне нужна твоя помощь, прямо сейчас.

– Хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Найди способ все это остановить.

– Что остановить?

– Инсинуации в прессе. По телевизору. По радио. Вчини этим гадам иск за клевету.

– Нельзя, Винс.

– Почему?

Фил посмотрел на Винса так, будто имел дело с человеком не совсем нормальным, чьи мучения нельзя устранить, но можно облегчить, выказывая сочувствие.

– Журналистов остановить нельзя, – сказал он. – Винс, свобода прессы – такая штука. Свободные они. Что хотят, то и пишут.

Винс нахмурился. Он знал Фила несколько лет, пользовался его услугами несколько раз, когда граждане с оппортунистским складом ума вчиняли ему иски, но только сейчас понял, что парень-то, оказывается, глуп.

Поспешно встав, Винс сказал,

– Спасибо тебе, Фил.

– Подожди.

– Нет. Спасибо.

Он быстро вышел из офиса. Шагая по коридору, злясь, думая, что же ему теперь делать, он едва не столкнулся с толстым белым мужчиной со слегка гротескными чертами лица, который сказал неожиданно приятным баритоном,

– Простите, у вас, кажется, есть проблема, требующая решения. Возможно, я могу вам помочь. Зайдем ко мне в офис.

Подчиняясь импульсу, Винс согласился зайти.

– Зовут меня Тимоти, – сказал толстый, закрывая дверь. – Тимоти Левайн. Тимоти Джей Левайн, если быть точным. Кофе не хотите? У меня, правда, только черный. Не думаю, что друг наш Фил Мёри может что-нибудь для вас сделать. Он ведь верующий фанатик.

– Простите, как?

– Верующий фанатик. Садитесь. Выпьем кофе.

Винс сел.

– Вы имеете в виду, что он верит в Бога? – спросил он, принимая миниатюрные чашку и блюдце из рук Тимоти.

– К сожалению нет, – сказал Тимоти Джей Левайн. – Увы. Последний адвокат, который верил в Бога, прозывался Абрахам Линкольн, и адвокат он, как оказалось, был весьма посредственный. Зато у него был превосходный метаболизм. Жрал как свинья и ни унции лишней не набирал. А мне вот приходится постоянно что-то исключать из диеты, чтобы вот в этот костюм влезать, хотя бы. Фил Мёри верит в фундаментальную правильность всего, что есть. Он верит, что юриспруденция есть необходимое зло. Он верит в свободу прессы. Он верит, что Санта Клауса нет. Это такая система верований. Неверующих людей не бывает, все дело в выборе предмета веры, и некоторых этот выбор делает, ну, скажем, недалекими. Не всегда, но часто. Фил Мёри верит, что в каждом деле, за которое он берется, следует делать только то, что уже было сделано в других делах раньше. Мои методы иные. Я могу себе это позволить. У меня богатые родители, поэтому я никак не завишу от этой работы, и работаю только ради профессионального удовлетворения. Поэтому я могу себе позволить разбирать каждый случай отдельно и тщательно. И желаю разобрать ваш.

Кофе оказался удивительно хорошим. Винс поглядел по сторонам и заметил наконец машинку для приготовления эспрессо, в углу. Странно – Тимоти будто знал, что вот сейчас Винс пройдет по коридору, и приготовил кофе заранее.

– А что вы можете для меня сделать? В общих чертах? – спросил он.

– Сперва залог, Винс. Некоторые правила я все-таки уважаю, и это одно из них.

– Сколько?

– Двадцать тысяч.

Винс вытащил чековую книжку.

– Немного же вы берете, – сказал он.

– Достаточно. Судебные издержки в эту сумму не включены, поскольку суда не будет. Ни вы никого не будете судить, ни вас не будут. Все, что я сейчас сделаю – я скажу, как вам следует поступать. Если вы последуете в точности моим инструкциям, все будет в порядке, и с вами, и с вашими детьми. Готовы?

Винс протянул ему чек. Быстро посмотрев на подпись, Тимоти сунул чек в стол и снова воззрился на Винса.

– Как у вас с письменностью? – спросил он.

– Что вы имеете в виду?

– Вы окончили колледж?

– Да.

– У вас был курс экспозиционного письма?

– Да.

– Успешно прошли?

– Кажется на «хорошо», но точно не помню.

– Хорошо-то оно хорошо, а только этого мало, – Тимоти быстро написал что-то на листе бумаги. – Вы войдете в контакт с этим человеком… он ассистент профессора литературы в Хантер Колледже. Вы будете платить ему сто долларов в час, и заниматься у него час в день, и в течении недели пройдете весь курс снова. Как пройдете, вы напишете эссе о том, какие эти репортеры жестокие, бестактные, несправедливые мерзавцы по отношению к вам. Покажете старику то, что получилось. Он сделает поправки. После этого вы отправите написанное во все газеты города. Они долго будут раздумывать, а тем временем вы приготовите речь и войдете в контакт со всеми национальными телекомпаниями. Вы выучите речь наизусть и произнесете ее на первом же канале, который согласится пустить ее в эфир. И в эссе и в речи вы упомянете, что считаете репортеров… и вы их назовете, каждого, по имени… что вы считаете их лично ответственными за любые психологические травмы, которые ваши дети уже получили, или когда-либо получат, в результате инсинуаций средств массовой информации. Вот и все.

– Что значит – все?

– Это все, что вам нужно сделать. Впрочем, нет, есть еще кое-что. Если профессор вам откажет, или его нет на месте, а у вас есть хороший знакомый среди репортеров, сходите к репортеру. Но следует быть уверенным, что он умеет писать. И пусть он вам поможет.

Винс некоторое время размышлял. Что-то слишком просто все.

– А если они откажутся печатать эссе? – спросил он.

– Конечно откажутся. Я рассчитываю, что есть где-то среди них редактор, который решит, а чем черт не шутит, это в конце концов сенсация – боксер сам написал целое эссе. Если же никто, вообще никто, не захочет иметь с вами дела, вы упомянете в интервью… а уж интервью вы можете получить в любой момент – эти крысы за вами ходят постоянно, умоляя вас сказать хоть что нибудь… вы упомянете, что хотели пойти на телевидение, но вам отказали. После чего все эти массовые информаторы будут выглядеть как своевольные, безмозглые расистские свиньи, а вы будете выглядеть как… ну, не важно. И вы посвятите свой следующий бой… ну, не знаю… семьям, которые пострадали от средств массовой информации, и вы нокаутируете оппонента в третьем раунде, и на следующий день ваш портрет начнут печатать на почтовых марках. Заодно можете попросить своего тестя, чтобы он вас поддержал. Очень вовремя, кстати сказать.

– Вовремя?

– Тесть ваш разорился. Сочувствие в данный момент ему не повредит. Вы что, не слышали?

– Нет. Что? Разорился? Не понимаю.

– Просто позор – люди открывают газету только для того, чтобы читать о собственных проблемах.

– Не понимаю, о чем вы?

– Эх! Винс, все это в новостях передают дня три уже. Старик весь в долгах, денег нет, сидит дома в одиночестве. Газеты пишут о нем только в деловых приложениях, конечно, в основном, но «Дейли Ньюз» напечатала давеча большую статью на третьей странице. Они не упоминают вашего тестя по имени, но названия компаний должны же были навести вас на какие-то мысли.

– Когда это случилось?

– Недавно, Винс. Но времени все равно мало. Это один из тех относительно редких случаев, когда человек действительно разоряется полностью. Всё его имущество будет передано кредиторам в ближайшие дни. Ему придется, возможно, переехать в мотель, если остались наличные, в чем я сомневаюсь. Все друзья его уже успели бросить.