Текст книги "«Сокол-1»"

Автор книги: Владимир Лавриненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Но предстояла еще процедура оформления добровольцев в республиканскую армию. Для этого всей группе пришлось на автомашинах переезжать в Валенсию, где располагалось командование ВВС республики во главе с генералом Сиснеросом.

Во время этой поездки с каждым километром наши парни все больше открывали для себя сражающуюся Испанию. В Таррагону уже можно было проехать только после тщательной проверки документов на контрольном пункте. Город только что подвергся интенсивной бомбежке. Еще не осела поднятая взрывами пыль, дымились разрушенные здания, в воздухе стоял едкий запах тола. Проехать по улицам невозможно: мостовые разворочены, там и сям – остовы сгоревших, перевернутых автомобилей, в магазинах разбиты витрины. Поразил вид дома, одна из стенок которого обвалилась: взору открылись жилые помещения с мебелью, коврами, люстрами. Это неожиданное зрелище разрушенного беззащитного человеческого жилья глубоко врезалось в сознание и память Льва Шестакова, стало для него символом жестокого, беспощадного, несущего гибель всему фашизма.

Много ему еще доведется повидать подобных мрачных картин. Но эта останется с ним навсегда и будет набатом его души, зовущим к отмщению озверелым человеконенавистникам.

Именно здесь, в Таррагоне, Лев впервые пронзительно остро почувствовал, как наливается ненавистью к фашистам его сердце. Очень нужна была для летчиков эта поездка по многострадальной Испании. Если бы сразу бросили их в бой против «мессеров», «хейнкелей», «юнкерсов», «фиатов» – откуда бы взялись злость, гнев, ярость, без которых воздушную схватку-то и боем не назовешь?

Переживая увиденное, двинулись дальше. Время обеда застало в Тортосе. И тут, как это нередко в жизни бывает, произошла своеобразная разрядка.

Вот как о ней рассказывает в книге «Гневное небо Испании» ныне Герой Советского Союза генерал-майор авиации запаса Александр Иванович Гусев.

«Заходим в ресторан. По долгим переговорам и жестам официантов догадываемся, что с продуктами здесь тяжело.

– Нас могут накормить только сладким рисом, – сказал наш переводчик Федя.

– Рис так рис, – ответил кто-то из ребят.

Через несколько минут перед нами стояли тарелки с горками горячей рассыпчатой каши, сдобренной красным соусом, который мы приняли за томатный. После первого же глотка глаза у меня расширились, а губы хватали воздух в надежде «остудить» ошпаренный перцем рот.

Иван Панфилов, вытирая слезы, сказал заикаясь:

– Сладкий рис… Это… живой огонь.

После такого обеда срочно потребовалась вода тушить «пожар» во рту».

В Валенсии разместились прямо возле здания штаба ВВС Испанской республики.

Здесь произошла волнующая встреча Александра Гусева с бывшим командиром его соединения, а теперь старшим советником по авиации генерала Сиснероса Евгением Саввичем Птухиным. Он до неузнаваемости похудел, кожа на лице почернела и задубела, но был по-прежнему бодрым, энергичным. Долго беседовали. Оказывается, Птухин был ранен при бомбежке, но домой, как ему предлагали, не вернулся, вылечился здесь. Уже одно это обстоятельство заставило летчиков проникнуться огромным уважением к нему.

Птухин представил вновь прибывших генералу Игнасио Сиснеросу.

Приветливый, с мягкими манерами, командующий ВВС поздоровался с каждым в отдельности, потом пригласил всех за стол и кратко рассказал о военно-политическом положении республики. С глубокой признательностью говорил о Советском Союзе, высоко оценивал его летчиков, с удовлетворением отметил, что истребители И-15 и И-16 по своим качествам не уступают немецким и итальянским боевым самолетам.

Этим доброжелательным, откровенным разговором закончилось официальное знакомство, после чего состоялся приказ о зачислении советских летчиков добровольцами в республиканские ВВС.

Вот, казалось бы, когда наконец можно было им считать себя волонтерами свободы. Но Евгений Саввич Птухин внес ясность и в этот вопрос:

– Пока что высокое звание добровольцев вы носите чисто формально. Его нужно оправдать в боях.

Оправдать в боях… Такая возможность, которой все жаждут, должна была вот-вот уже представиться. Из новичков были сформированы две эскадрильи. Одну возглавил Александр Гусев, другую – Иван Девотченко. Шестакову пришлось расстаться с другом Смоляковым. Платон стал заместителем у Гусева, эскадрилья которого тут же убыла в Лос-Алькасарес. Девотченко со своими орлами направился в Сан-Хавьер.

Сан-Хавьер – не Валенсия, при одном воспоминании о которой чудится густой запах роз, спелых апельсинов и мандаринов. Сан-Хавьер не так уж далеко от переднего края. Здесь все живут войной.

Думалось: вот отсюда сразу и начнутся боевые полеты. Может быть, так бы оно и было, да только без самолетов как поднимешься в воздух? Как раз их-то и не имелось. За ними требовалось еще отправиться на морскую базу в Картахену, там получить их в разобранном виде, потом собрать, облетать, после этого еще восстановить утерянные навыки техники пилотирования, освоиться с районом полетов… В общем, всем этим заботам не видно конца и края. Когда же воевать? Сколько можно томиться, так ведь в душе может все перегореть, не хватит запала для сражений.

Только о последнем напрасно волновались летчики. О том, чтобы не дать остыть их горячим сердцам, враг старательно заботился сам. Его бесконечные налеты, бомбовые удары, гибель невинных людей, пожарища – все это выше поднимало волну ненависти в сердцах летчиков к заклятым врагам – фашистам.

Самолеты получены, собраны, облетаны, оружие пристреляно. Наконец-то первое боевое задание: прикрытие района Картахена – Аликанте от бомбардировщиков. Прежде чем приступить к его выполнению, отработали вопросы взаимодействия с эскадрильей Александра Гусева. Гусевцы прибыли в тот момент, когда Девотченко проверял технику пилотирования подчиненных. Как раз готовился к взлету Шестаков.

– Посмотрю за ним вместе с тобой, – сказал Гусев Девотченко. – Нравится мне этот парень, а вот каков он в воздухе – еще не видел.

– Сейчас увидишь.

«Ястребок» Шестакова взлетел. Быстро набрал высоту и тут же начал одну за другой с большой точностью выписывать замысловатые фигуры сложного пилотажа. Посадка – тоже высший класс.

– Жаль, что такой мастер достался тебе, – только и сказал Гусев.

– А разве у тебя таких нет?

– Есть, конечно, но… почти такие. Он же у тебя виртуоз, его в бою на мушку не возьмешь…

– Это точно – сам проверял, из-под прицела вьюном уходит.

– Запомни, Ваня, выйдет из Шестакова большой летчик…

– Дай-то бог, чтобы здесь, в Испании, какая-нибудь беда его не подстерегла.

– Ну, этого мы можем пожелать всем нам…

Установив прямую телефонную связь, обговорив тактику взаимных действий на случай отражения массированного налета вражеских бомбардировщиков на Картахену, согласовав ряд других, не менее важных вопросов, делегация гусевцев убыла на свой аэродром.

Прикрытие района – задача не из легких. И конечно, исключительно важная. Ведь речь идет об охране морских портов, важных населенных пунктов. Только истребителю не по нутру ждать, когда враг изволит сам объявиться, его удел – активный поиск, решительный натиск, стремительные атаки. А тут продежурили целую неделю – ни один, даже случайный, самолет противника не показался. То ли франкистская разведка хорошо сработала, то ли там что-то затевают, к чему-то готовятся. Факт оставался фактом: с появлением в воздухе «чатос» и «москас» налеты прекратились.

В общем, нет настоящей боевой работы. От этого у всех падало настроение.

– Из перекисшего теста плохой хлеб получается, – стали выражать недовольство летчики. – Скоро ли займемся тем, ради чего сюда прибыли?

Что мог ответить на это Иван Девотченко? Он ведь и сам думал о том же, и когда случалось видеться с начальством, задавал те же вопросы.

Сейчас он задумался над тем, что нужно как-то организационно объединить коммунистов и комсомольцев эскадрильи.

Тут основная трудность заключалась в том, что в одном подразделении служили члены ВКП(б) – наши летчики и испанские коммунисты – техники, механики. Не будешь же создавать две партийные организации?

Гусев рассказал, что в его эскадрилье образовали партийное землячество, которое объединило коммунистов всех наций. Председателем землячества избрали Ивана Панфилова.

А что, если не ломать голову, последовать этому примеру? Другое вряд ли что придумаешь, а указаний на этот счет ждать не приходится: на месте-то видней.

Предложение командира было поддержано. Организовали партийное землячество, руководство им поручили летчику коммунисту Зубареву. Его помощником по работе среди комсомольцев единодушно избрали Льва Шестакова. Он скучать сам не будет и другим не даст…

«С таким не пропадем!» – было мнение молодежи.

Шестаков из тех, кому не нужно растолковывать, что и как делать. О кем говорили: он работает по принципу «самовоспламенения».

Принцип этот «сработал» на следующий же день. Лев подошел к Девотченко, обратился:

– Товарищ командир! Пока нет боевой работы, разрешите я расскажу ребятам о действиях здесь наших предшественников.

– А откуда ты знаешь, как они действовали?

– Да вот тут у меня кое-что собрано…

Вытащил из бокового кармана записную книжечку, которую в его руках видели в Гавре при встрече с возвращавшимися из Испании летчиками. Она не только была вся исписана аккуратным четким почерком, но между ее страниц были вклеены вырезки из газет.

Девотченко полистал книжечку, развернул одну-другую вырезку и вдруг обнял Шестакова, радостно восклицая:

– Ну, Лева, ты настоящий молодец! Да тебе с такими материалами цены нет! Ведь на них можно всю партийно-политическую работу построить, людей воспитывать. Это же сейчас так важно…

Лев даже опешил от такого бурного проявления чувств обычно суховатым, сдержанным командиром, не знал, как себя в такой ситуации вести.

– Вот что, Лев, – сказал уже строго Девотченко, – сегодня соберем всю эскадрилью и проведешь первую беседу. Понравится людям – будешь выступать перед ними раз в неделю, пока весь материал не используешь. А там, смотришь, новый появится, уже наш, собственный.

Беседа была посвящена Героям Советского Союза, заслужившим это высокое звание за мужество и храбрость, проявленные в небе Испании, – Ивану Копецу, Сергею Денисову, Сергею Черных, Павлу Рычагову.

Рассказ о них был настолько захватывающим, что все слушали, раскрыв рты. Слушали и мотали на ус: Шестаков деталь за деталью раскрывал «секреты» боевого мастерства и мужества прославивших себя воздушных бойцов. Чувствовалось: он не раз анализировал все, что узнавал о героях, по «косточкам» разобрал их приемы, тактику действий, много полезного почерпнул для себя и теперь готов щедро поделиться им со своими товарищами по оружию.

Девотченко смотрел на Шестакова и вспоминал недавние слова Гусева:

– Запомни, Ваня, выйдет из Шестакова большой летчик, будут о нем говорить, учиться у него…

«Пожалуй, ты прав, Саша, – подумал про себя командир. – Но не будем спешить с выводами. Все о каждом из нас скажут воздушные бои, которые вот-вот начнутся».

И они действительно начались, только не для эскадрильи Девотченко, а для гусевцев. Их срочно перебросили на Южный фронт в Кабеса-дель-Буэй. Там у республиканцев было мало авиации, враг господствовал в небе. Требовалось сбить с него спесь.

Прикрытие Картахены, Аликанте, Мурсии теперь возлагалось на одну эскадрилью Девотченко. Летчики воспрянули духом: может быть, скоро удастся провести первый воздушный бой!

Первый бой… Неизвестно, что кому он принесет, но все жаждут его, ждут не дождутся. Видно, так уж устроен человек: лететь навстречу яркой мечте, даже зная, что можно и сгореть, не достигнув ее.

Но все, к чему страстно стремишься, рано или поздно приходит. Приходит без фанфар и барабанного боя, приходит буднично и просто.

Вот как произошло это у Льва Шестакова.

На аэродром прибыла группа американских и английских журналистов. В большинстве своем – долговязые, ведут себя бесцеремонно, громко разговаривают. С ног до головы обвешаны фотоаппаратурой.

Девотченко совершенно не был рад столь неожиданному визиту. Ведь будут расспрашивать – а что рассказывать? Пока никто ничем не отличился, для республиканской Испании, по существу, ничего еще не сделали. А может, именно это и устроит больше всего неожиданных гостей?

Журналисты оказались в курсе дел эскадрильи. Им просто хотелось познакомиться, поговорить с молодыми советскими летчиками. Ясно, с какой целью: узнать о настроениях, посмотреть, насколько вновь прибывшие парни крепки духом.

Командир представил гостям Зубарева и Шестакова, поручил им заняться приезжими, поскольку самому нужно было организовывать боевое дежурство. Зубарев и Шестаков разделили журналистов на две группы, повели их в звенья.

– Мистер Честакофф, вы хорошо стреляете в воздухе? – спросил довольно твердо по-русски идущий рядом с ним англичанин в пенсне с золотой оправой.

– У нас все стреляют хорошо, – прозвучало в ответ.

– А не думаете ли вы, что учебные стрельбы и огонь в бою – это не одно и то же?

– Нет, не думаю. Что умеешь делать – то сделаешь в любой обстановке.

– А если нервы не выдержат?

– А вы слыхали наш авиационный марш?

– Это какой?

– Тот, где поется: «А вместо сердца – пламенный мотор».

– О, – англичанин начал доставать из карманов блокнот и вечное перо, – вы остроумны, мистер Честакофф, это надо записать…

Лев только собрался было что-то еще сказать, как вдруг до него донесся какой-то гул. Он взглянул в небо и увидел пару двухмоторных вражеских разведчиков. Идут себе чинно-благородно, будто знают, что никакая опасность им не грозит, летчики-истребители на земле заняты гостями.

– По машинам! – разнеслась громкая команда Девотченко.

Летчики бросились к своим «москас», журналисты отскочили в сторонку, наблюдают, что будет дальше. Приготовили фотоаппараты.

Торопясь к истребителю, командир эскадрильи на все лады чертыхался:

– Принесло этих газетчиков на мою голову! Не снимем разведчиков – на весь мир раззвонят. Им ведь только дай посмаковать…

Точно о том же думали Зубарев, Шестаков и другие: «Как бы не ударить в грязь лицом! И надо же появиться разведчикам в столь неурочный час…».

В последнюю минуту Девотченко сообразил, что ни к чему взлетать всей эскадрильей – получится свалка, неразбериха.

Пойдут он, Зубарев и Шестаков.

Тройка «москас», подняв рыжую пыль, взметнулась в небо. Все трое устремились к разведчикам. Те, заметив истребителей, прибавили скорости.

Девотченко показал ведомым: вы, мол, вдвоем атакуйте левого, я сам – правого.

Комэск почти настиг разведчика, дал очередь, тот сразу же круто заспиралил к земле.

«Неужели попал? Так сразу?» – недоумевал командир. Недоумевали и все на земле. Вражеский самолет несся к земле, но, глядя на него, никак нельзя было отделаться от чувства, что он управляется опытной рукой. Мучаясь сомнениями, Девотченко вошел в пике, чтобы настичь противника и еще раз полоснуть его огнем пулеметов. Но не тут-то было. У самой земли разведчик выровнялся, стал в горизонтальный полет и тут же как будто растворился на фоне местности: он был слишком хорошо закамуфлирован под нее.

– Тьфу, чтоб тебя черт взял! – зло сплюнул Девотченко. – Научились, гады, спасать свои шкуры. А что там делается у Зубарева и Шестакова?

А там было вот что.

Зубарев, приняв на себя командование парой, ринулся вдогонку второму разведчику. Шестаков, верный правилу «ведомый – щит ведущего», неотступно шел следом, наблюдал за тем, чтобы кто-то еще не свалился на них сверху или сбоку.

Зубарев, зная, что огонь пулеметов И-16 особенно эффективен на малой дистанции, подошел к разведчику вплотную, прицелился, нажал гашетку… а оружие молчит. Еще раз нажал – молчит. Что такое?! Зубареву ничего не остается, как выходить из атаки. Разведчик, как тот, которого преследовал Девотченко, начинает спиралить. Шестаков, ничего не понимая, бросается за ним, забыв на время о ведущем. Приближается вплотную к цели, жмет гашетку – но пулеметы молчат!

Где-то в глубине сознания мелькнуло: «Расхвастался, у нас все хорошо стреляют». Потом мысль переключилась на поиски причины отказа оружия. «Проклятье! – чуть не вскрикнул Шестаков от пришедшей на ум догадки. – Двойная перезарядка нужна. Ведь пулеметы были дважды взяты на предохранитель еще вчера, для учебного боя. Вот и забыли об этом!»

Наконец разведчик, перестав спиралить, набирает скорость. Теперь не уйдет: оружие приведено в боевое положение. Если, конечно, еще что-нибудь не помешает. Не должно помешать!

Шестаков настигает разведчика. Подходит к нему сбоку сзади, прицеливается по левому мотору, дает длинную очередь, не прекращая ее даже после того, как вспыхнул мотор, все еще не веря в свою удачу: это его первый сбитый враг, им открыт личный счет боевых побед! Разгоряченный, он даже не заметил, что одновременно с левым мотором разведчика вспыхнул и правый: подоспел и подстраховал Девотченко. Вражеский разведчик, потеряв управление, стал заваливаться на крыло. И тут Лев четко увидел, как из уже охваченной пламенем кабины вражеского самолета выбирается летчик, отталкиваясь, бросается вниз, над ним вспыхивает белый купол.

Лев совершает вокруг него вираж – словно ритуальный танец. Видит узкое, длинное лицо блондина, перекошенное в бессильной злобе. Парашютист грозит кулаком, потом выхватывает пистолет и, вращаясь на стропах, открывает стрельбу по истребителю.

«Огрызается, как волк на псарне, – подумал Шестаков, – вот полосну из пулемета – сразу поумнеешь!» Он уже положил было палец на гашетку, но тут же спохватился: «Пусть снижается, возьмем в плен, поближе посмотрим, что за зверь этот фашист».

Не думал – не гадал тогда Лев Шестаков, что пожаловал он жизнь врагу, с которым еще не раз придется скрестить пулеметные трассы в воздушных боях, и что кончится эта дуэль уже над советской землей…

Заходя на посадку, Шестаков видел вдали догорающий сбитый им самолет и снижающегося парашютиста, к которому устремилось по голой каменистой степи несколько легковых машин. Благо их хватало: автомобили были даже у командиров звеньев.

«Ну вот, свершилось наконец то, к чему так долго шел – и первый бой, и первый сбитый, – думал Лев, планируя на аэродром. – Правда, все произошло как-то не так, как следовало, как тысячи раз рисовалось в воображении. Эта проклятая двойная перезарядка! Перестраховщики придумали, а ты расплачивайся…»

Девотченко, Зубарева, Шестакова приветствовали все, кто был на аэродроме, прыгая, бросая в воздух головные уборы, что-то крича. Общий азарт охватил и гостей. Они тоже радостно махали приземлившимся летчикам, настраивали фотоаппаратуру…

Шестакова буквально вытащили из кабины, начали качать. Кто-то из журналистов успел щелкнуть затвором, запечатлеть этот момент, и потом снимок появился в одной из прогрессивных английских газет.

Англичанин в золотом пенсне долго выжидал, когда Шестакова оставят в покое. Ему страшно не терпелось задать какой-то вопрос. Это было написано у него на лице. Лев еще подумал: «Сейчас какую-нибудь каверзу подбросит».

И не ошибся.

– Мистер Честакофф, – улучив минуту, обратился тот, – вы дрались о-кей! Я вас поздравляю с победой. А теперь скажите, какое вознаграждение получите вы за сбитый самолет?

Шестаков чуть не присел от удивления. Он ожидал какого угодно вопроса, но не такого. Даже растерялся в первый миг. Но потом быстро нашелся:

– К сведению господина, мы сражаемся за республиканскую Испанию, а не за вознаграждение. Разве ваши летчики воюют здесь за деньги?

– Странный вы человек, мистер Честакофф. Наши, конечно, сражаются за деньги.

– Простите, – перебил его Лев, – и много они сбивают?

– Не оч-шень, – перестал улыбаться журналист.

– Нам сказали, что ваши летчики потихоньку уезжают отсюда…

– Да, да, верно. Здесь оч-шень жарко. И много не заработаешь.

– Жарко – это точно, – сказал Шестаков, – просто невыносимо. Только нашим людям это не мешает выполнять свой интернациональный долг. Хозе, – крикнул он тут же своему технику, чтобы закончить разговор, – угости-ка гостей апельсинами, они, наверное, как и мы, от жажды умирают.

Проворный Хозе тут же преподнес корзинку крупных сочных апельсинов и поррон с ключевой водой – кувшин с узким горлом.

Вот как мы его сбивали… Испания, 1937 г.

– Попить можно? – спросил американец. – Стакан есть?

– Тут стакан не требуется, – ответил Шестаков. Взял из рук Хозе поррон, поднял его на вытянутых руках, чуть наклонил, и живая, играющая на солнце струя полилась ему прямо в рот.

– О-кей! – воскликнул американец, щелкая затвором.

На аэродром доставили пленного пилота. Тощий, как хлыст, белобрысый немец. Прибыл с гитлеровским легионом «Кондор». Имеет награды. Глаза злые, ведет себя так, словно случившееся с ним – чистое недоразумение. Будто ничто для него не закон и не указ.

Девотченко не очень хотел заниматься с ним.

– Только проводили журналистов, теперь – пленный. Ну и денек! Решил было отправить его в штаб республиканцев, пусть там возятся с ним.

Но верх взяло простое человеческое любопытство: что за типы эти фашисты, чем живут, чем дышат?

С помощью переводчика состоялся следующий разговор.

– Ваше звание, имя, где родились?

– Лейтенант Курт Ренер, из Баварии, сын ремесленника…

– За что воюете в Испании?

– Защищаем интересы генерала Франко. Каудильо – друг фюрера.

– Какое же вы отношение имеете к интересам Франко?

– Каудильо – друг фюрера, – тупо, как раз и навсегда заученный урок, повторил немец. Потом он вдруг выпрямился, поднял голову: – Мы все равно вас победим. И всегда будем побеждать. Великая Германия покорит всех! – закончил он сорвавшимся голосом.

В разговор вмешался Шестаков:

– Вот ты кричишь о победе. Над кем?

– Над коммунистами!

– Запомни, фашист, не видать вам победы над коммунистами! Придет время – ничего от нас не останется на земле. Лучшее подтверждение тому – ты сам. Отлетался, больше не поднимешься!

Терпеливо выслушав переводчика, Курт Ренер прищурил злые глаза, уставился на Льва, словно стараясь хорошенько запомнить его, прошипел:

– Хорошо смеется последний. Я еще не отлетался. Мы еще встретимся, вы еще все услышите о Курте Ренере!

Нет, этому фашисту самоуверенности не занимать. Откуда такая спесь?

Допрос пленного дал хорошую пищу для размышлений. Шестаков никак не мог успокоиться: подумать только – сын ремесленника! Как же Гитлеру удалось оболванить свой народ? Где тут разгадка?..

Допрос пленного оказался не последним событием того памятного дня. После обеда на аэродром прилетел товарищ Мартин – советник комиссара республиканских ВВС Филипп Александрович Агальцов.

Он узнал о сбитом «дорнье» и поспешил к месту события, чтобы лично все посмотреть, разобраться в результатах первого в эскадрилье боевого вылета. Поговорил с Девотченко, Зубаревым, Шестаковым, подробно расспросил их о деталях вылета. Когда ему все стало ясно – собрал летчиков.

Это был очень поучительный разбор действий истребителей. Агальцов отметил решительность командира, высоко оценил организацию боя. Хорошо отозвался о Зубареве, похвалил Шестакова.

– Первый бой есть первый бой, – сказал он, – судить строго за него нельзя. Но выводы делать крайне необходимо. Первое, нужны тренировки и еще раз тренировки. Тогда не будете забывать о предохранителях и перезарядках. Второе, целесообразнее действовать парами. Подними Девотченко еще один истребитель – от него бы не ушел разведчик. Третье, в бою все забыли об осмотрительности. А если бы выше шли «мессершмитты»? Или «дорнье» просто оказался приманкой, а на аэродром обрушила бы удар группа бомбардировщиков? Осмотрительность – залог победы. Ты видишь – ты хозяин положения.

В общем, разложил Агальцов аккуратненько все по полочкам. Всем стали ясны промахи и просчеты, и это значило, что все чуть-чуть выросли как воздушные бойцы.

– Есть ко мне вопросы? – спросил Филипп Александрович, заканчивая разбор.

– Есть! – ответил Шестаков.

– Пожалуйста.

– Разрешите проводить учебные бои без двойной постановки пулеметов на предохранитель. Ведь может случиться, что и во время тренировок произойдет встреча с врагом. От неожиданности забудешь об этих перезарядках – и поминай как звали.

– Нет, товарищ Шестаков, разрешить этого не могу. Без двойной перестраховки в учебных боях начнете сбивать друг друга. Тут же у вас кинопулеметов нет. Отрабатывайте свои действия так, чтобы и тройная перезарядка вас не смущала, – закончил Агальцов, вызвав дружный смех.

Улетая, он сказал, что в Валенсии состоится совещание летного состава, куда приглашены пять летчиков эскадрильи – Зубарев, Тахтаров, Доброницкий, Шестаков во главе с Девотченко. Отъезд завтра.

В общем, день сюрпризов.

Наступали сумерки, а жара не спадала. Приняв горячий душ, после которого раскаленный испанский воздух кажется прохладным, участники предстоящего совещания пораньше улеглись спать, чтобы с рассветом отправиться в путь.

На совещании были представители всех семи эскадрилий добровольцев. Прибыли и Гусев, Смоляков. Друзья страшно обрадовались друг другу, стали обмениваться новостями. У гусевцев больший боевой опыт – им часто приходилось вступать в ожесточенные воздушные бои, на их счету уже несколько сбитых самолетов.

Гусев рассказал, как его «купили» три бомбардировщика «ромео». Он атаковал одного за другим с близких дистанций, они все посрывались в штопор. Казалось, конец им. Ан нет. Позже выяснилось, что упал лишь один самолет, а два безнаказанно ушли благодаря своей хитрости.

Когда Девотченко сказал, что у него был такой же точно случай – Гусев сначала не поверил:

– Брось разыгрывать. Не могло быть точно такого. Да и ты не тот, чтоб тебя вокруг пальца обвести.

– Да, правда все, вот Тахтаров, Зубарев могут подтвердить. А Шестаков молодец – открыл боевой счет.

– Да ну? Лева, дорогой, я знал, что ты скоро отличишься. Ну поздравляю, молодец! Может, перейдешь к нам? Мы ведь на фронте.

– Спасибо, скоро все будем на фронте.

На совещании шла речь о подготовке наступательной Арагонской операции, цель которой – захватить Сарагосу, оттянуть на себя часть франкистских войск, действующих в направлении Сантандера. Главная задача истребителей сводилась к прикрытию других родов авиации. Требовалось до мельчайших подробностей обсудить все вопросы взаимодействия, которые в те времена, когда на самолетах не было радио, приобретали исключительно важное значение.

Наступление развивалось трудно. Противник упорно цеплялся за свои позиции. С каждым днем нарастала ожесточенность боев. На земле и в воздухе. Летчики не знали ни минуты отдыха. Взлет за взлетом, и все туда, к переднему краю, который напрягся стальной струной, чтобы вот-вот лопнуть, принеся одним поражение, другим – победу.

Девотченко, Зубарев, Шестаков, Матвеев, Ларионов и другие уставали до такой степени, что совершенно теряли аппетит. Изнуряли колоссальная нагрузка и нестерпимая жара. Приходили немного в чувство лишь на высоте, где попрохладнее. А питались больше всего мандаринами и апельсинами, которых в изобилии было прямо на аэродромах, часто сменяемых в последнее время.

– Долго ждали настоящего дела и дождались – дальше некуда, – резюмировал Андрей Грибов.

– Радоваться надо, а не раскисать, – ответил ему Девотченко.

– Да чему уж тут радоваться…

С Грибовым чем дальше – тем хуже. Он стал вдруг возвращаться домой с полпути, оставляя товарищей. То шасси у него «не убираются», то мотор «барахлит».

Девотченко приказал ему летать в паре с Шестаковым. Лев поговорил с Андреем, ободрил его, посоветовал неотступно держаться за ним, и они в составе эскадрильи отправились в район боевых действий. А там в небе – «каша». Гусевцы ведут неравную борьбу с превосходящими силами противника. Положение их – не позавидуешь. Им ничего не остается, как ожесточенно отбиваться.

То, что произошло дальше, подробно описано в упоминавшейся уже нами книге Александра Гусева.

«Мы дрались с «фиатами» уже на пределе возможного. И в этот тяжелейший момент к нам на подмогу подоспели эскадрилья Ивана Девотченко и два звена из группы Анатолия Серова. Их атака была внезапной, ошеломляющей…

Вдруг замечаю: вдали от меня один из самолетов моей эскадрильи атакуют три «фиата». Летчик оторвался от основной борющейся группы и мог стать легкой добычей врага. Выручить друга я уже не успевал. На помощь ему поспешил пилот из эскадрильи Ивана Девотченко. Как потом я узнал, это был Лева Шестаков. Видя, что один из «фиатов» изготовился вот-вот открыть огонь по машине товарища, Лева ринулся вперед и подставил свой самолет под очередь вражеского пулемета. Лишь по счастливой случайности Шестакова не ранило. Но машина его получила добрый десяток пробоин. Две пули ударили в бронеспинку, а одна прошила кожаные брюки, которыми теперь гордился Лева».

В этом бою Шестаков сбил еще один самолет противника. В этом бою он спас от верной гибели своего побратима по испанскому небу. Но его самого оставил без прикрытия, ушел в сторону ведомый Андрей Грибов…

Вон сколько событий за каких-нибудь пять минут!

В воздушном бою всегда так. Ведь дерутся не машины, а люди, управляющие ими, со всеми свойственными им сильными и слабыми качествами. Воздушный бой – это прежде всего борьба характеров.

…Пока Хозе заделывал дыры на истребителе, Лев латал кожаные брюки и решал нелегкую задачу: как быть ему с Грибовым? Рассказать все как есть – надолго, а то и навсегда приклеить к нему ярлык труса. Кто станет после этого с ним летать? Промолчать – ему же самому медвежью услугу сделать. Как просто такие вопросы решались в детстве! Трусу в глаза говорили, кто он есть, и после этого больше не знались с ним. Тут несколько иное дело. Уже не дети. Ответственные задачи решают. Да еще вдали от Родины. При воспоминании о Родине у Льва тоскливо защемило сердце. Как живут там отец, мать в Авдеевке, как там дела у Тимофея Студенникова и Миши Ничика в Днепропетровске, все ли благополучно у Олимпиады в Киеве? Как бы хотелось получить от них хоть маленькие весточки…

Да, но как же быть с Грибовым? Он должен летать, сражаться, иначе ему тут, в Испании, делать нечего. Домой он сейчас не сможет вернуться, значит, просто пропадет парень. А была бы возможность уехать отсюда – с какими глазами он появится перед родителями, любимой девушкой? Нет, такое представить невозможно. Надо как-то спасать Андрея.

Прибежал посыльный-испанец:

– Компаньере, зовет командир.

Девотченко, глядя в землю, спросил без обиняков, зло:

– Что, опять Грибов ушел из боя?

«Вот тут сейчас и решится судьба человека», – подумал Шестаков…

– Нет, товарищ командир, он не ушел, я приказал ему стать в стороне и, если увидит, что кому-то туго – прийти на помощь.

Девотченко удивленно поднял глаза на Шестакова.