Текст книги "Симфония дикой природы (СИ)"
Автор книги: Владимир Кабаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
...Волки поднялись из лёжек в начале ночи, голодные и злые.
Молодые принялись грызться между собой за место в пешем строю стаи и только когда Матёрый кинулся на одного из них и ударив грудью, куснул за зад, грызня прекратилась и все заняли свои места.
Он, на сей раз встал впереди и повёл стаю, а замыкающей шла волчица...
Так они делали всегда, когда спешили на охоту. Матёрый был самым крупным и сильным волком в стае и от его проворства, слуха и чутья, во многом зависела их удача...
Стая шла по привычному уже маршруту, который повторялся один раз в пять – шесть дней.
Минуя большие болота и запустевшие, полузаросшие кустарником поля, волки шли опушками, по краю болотистых речных долин. И делали это привычно упорно, как нечто знакомое, не требующее ни риска, ни обдумывания и выбора. Природа сделала их рационалистами. Никакой фантазии, только опробованная и затверженная веками привычка.
Все копытные ложатся на днёвку, где-нибудь на границе леса и поля. Отсюда уходят кормиться. Сюда приходят на днёвку...
Тут и надо было их искать...
Всю ночь серые разбойники легкой неизменяемой рысью, прочёсывали окрестности Сокольего Моха.
Под утро уже, Матёрый, вдруг в предрассветной мгле заметил крупные следы, и тут же учуял, запах лося прошедшего здесь совсем недавно...
На какое-то время стая остановилась и Матёрый, на махах сделав проверочный круг, галопом помчался по следу, хватая знакомый запах широко раздутыми ноздрями. Волки рассыпавшись цепью, скакали чуть позади, иногда меняясь местами следовали вдоль строчки следов – лосиха шла на лёжку зигзагами, не торопясь...
Она только – только первый раз задремала, удобно устроившись в неглубокой ямке засыпанной мягким снегом, когда, недалеко, берёзовая кора на стволе лопнула от мороза и раздался громкий хлопок – выстрел.
Лосиха подняла голову осмотрелась и вдруг, вдалеке, в редеющей рассветной мгле, заметила мелькающие серые тени...
Мгновенно вскочив на ноги, она прыгнула с места и застучав копытами, пробивая глубокий снег до земли, понеслась вперёд и в сторону наледи.
Ей казалось, что на твёрдом она может выиграть эту гонку.
Но волки только этого и ждали!
Словно слаженная, тренированная команда, они на скаку развернулись, отрезая для лосихи путь к темнеющему на горизонте ельнику. Волки были голодны и потому легки, злы и проворны.
Расстояние между лосихой и стаей с каждой минутой сокращалось.
Выскочив на край широкой наледи, парящей незамерзшей ещё водой где – то посередине, лосиха оглянулась и увидела, что волки уже близко.
Всхрапнув, тяжёлый чёрно – мохнатый высоконогий зверь, повернул и помчался на галопе пятиметровыми прыжками по заснеженному закрайку ледяного поля, в сторону густого леса, на пологом склоне приречного холма.
Но Вожак с его длинными сильными лапами бежал чуть быстрее, опережая остальных волков.
Он вырвался вперёд и неумолимо настигал лосиху, часто – часто отталкиваясь на прыжках и выпуская воздух из лёгких с каждым напряжением всех мышц, со звуком напоминающим не – то короткое взлаивание, не – то короткий рык...
Наконец, Матёрый настиг лосиху и в молниеносном броске, вцепился мёртвой хваткой за заднюю ногу жертвы и упираясь всеми четырьмя лапами, стал притормаживать её бег.
Лосиха, сделав неимоверное усилие, сбросила Матёрого на лёд, и чуть повернув в сторону леса, пятная белый снег кровью из разодранной ноги.
Однако тут же, на неё налетела волчица и высоко выпрыгнув, вцепилась в морду, вцепившись за нижнюю челюсть.
Мотнув головой, сильная лосиха сбросила и её, но скорость бега уже была утеряна и Матёрый, выпрыгнув во второй раз, вонзил зубы в незащищённый бок, а подоспевшие молодые навалились скопом, запрыгивали даже на спину лосихи, царапаясь когтями лап, стараясь удержаться наверху и клацая мощными челюстями, хватали за загривок.
Лосиха, теряя равновесие, ещё какое то время отбивалась, то, поскальзываясь и падая, то, вновь поднимаясь на ноги...
Через несколько минут смертельной схватки, лосиха с выпученными от страха и ярости налитыми кровью глазами, взвилась на дыбы и вдруг, словно подкошенная рухнула на лёд. Матёрый перекусил ей сухожилия на задней ноге...
И словно пружина, какая лопнула внутри лосихи и она прекратила борьбу. Волки, налетели всей стаей и с хриплым рычанием принялись её добивать. Матёрый, в этой свалке, подобрался к горлу лосихи и мощной хваткой располосовал шею, прокусив толстую кожу снизу.
Кровь хлынула горячим потоком на покрытый слоем изморози заснеженный лёд и лосиха сдалась.
Глаза её помутнели, силы постепенно оставили её большое тело и волчица напрягшись, клацнула челюстями, привычно вспорола брюхо, из которого на лёд вывалились, горячие ещё, внутренности.
Лосиха слабо задёргалась, голова её с застывшими глазами упала на снег и она умерла, прожив отведённый природой срок...
...Волки отъедались за несколько голодных дней. Они рвали, кромсали тело острыми зубами, лакали тёплую ещё кровь, и Матёрый выдрав из брюха лосихи, нарождающийся, но так и не появившейся на свет комочек жизни, съел зародыш лосёнка, у которого уже можно было различить маленькую головку и длинные нескладные ножки. ...
Отяжелевший, с отвисшим от съеденного мяса брюхом, измазанный кровью, которую он то и дело слизывал с шерсти, Матёрый рыкнул победительно и волчья стая, последовала за ним на днёвку, в прибрежные заросли ивняка...
...В морозы, Сам «стоял» в небольшом осиннике, окружённом чистым сосновым бором, который был пуст всю зиму и только иногда, глухари, у которых в бору было токовище, залетали сюда в солнечные дни, и кормились хвоей, сидя на величественных, могучих соснах, вершины которых видны были далеко вокруг.
Последние две недели, когда температура на рассвете подкатывала к минус сорока, он и кормился тут, и ложился среди объеденных обломанных вершинок, на холодный и промороженный, до твердости песчаного пляжа, снег...
Сам истоптал всё в осиннике, но волки, раза два, проходя буквально в километре от места его "стойбища" по сосняку, не встречали следов и потому, его не потревожили ...
Наконец морозы закончились, и Сам перешёл в широкую болотистую долину реки Олхи и выходил кормиться по вечерам в широкую пойму, заросшую ивняком и кустами черёмухи...
Волки каждый раз, проходя по многокилометровому кругу, обследовали долину этой реки и неожиданно натолкнувшись на следы Сама, оживились...
Пока волки топтались на месте, волчица галопом сделала проверочный круг, определила направление хода лося и вся стая тронулась за нею...
Сам привыкший к одиночеству придерживался одного и того же режима.
Уходя с кормёжки под утро, он, пройдя по твёрдому, заледеневшему болоту, перед заходом на лёжку на островок, возвышающийся над плоской болотиной, делал полу петлю и ложился на бугре, с хорошим обзором местности.
По берегу болота, стояли темно-зеленые сосняки, а дальше и чуть выше, располагались старые колхозные покосы, с двумя сеновалами, посередине пологого чистого склона.
Ещё дальше, за нечастым смешанным лесом, выросшим на месте бывших вырубок, совсем недавно, люди из большого, дымно – серого города стали строить раскорчевав лес, маленькие домики, в которых жили только с весны до осени.
А на небольших участках земли прирезанных к домикам, они выращивали овощи, ягодные кусты и даже цветы.
Заезжали люди сюда на ежедневном автобусе, который следовал по грунтовой дороге до конечной остановки и высадив пассажиров разворачивался, забирал отъезжающих и гнал на железнодорожную станцию, километрах в двадцати от садоводства.
Зимой домики и огородики засыпало, заносило снегом и из ближнего леса, в огороды, часто наведывались крупные зайцы – русаки, погрызть капустные кочерыжки и заночевать в безопасности, под поленницей сухих дров, на краю занесённого снегом участка...
Дикие звери естественно опасались человеческого поселения, а волки обходили его стороной...
Солнце после обеда спряталось за тучи и подул сильный ветер, раскачивая одиночные сосны, поднимая снежную позёмку на открытых местах.
Снег, казалось живыми струйками перетекал с места на место, заравнивая ямки и ложбинки, делая высокие сглаженные сверху наддувы, немного напоминающие застывшие волны...
...Пожилой человек жил в садоводстве уже второю неделю.
В городе было полутёмно и грязно, и потому пенсионер, воспользовавшись свободной от домашних работ неделей, переехал на дачу, в домик, который сам же выстроил незадолго до этого, два года по бревнышку собирая сруб, устанавливая крышу, обживая шести-сотковый огородишко.
Он давно был на пенсии и овдовев, стал тяготиться городской суетой и тяжёлым одиночеством среди множества людей, которые не только не знают друг друга, но и знать не хотят...
Обычный для города уровень человеческих отношений...
От этого и появляется, ощущение безнадежности и горечи.
Поэтому, переехав в пустынное безлюдное садоводство, он втянувшись в размеренно спокойную жизнь, привыкнув к тишине, начинал делать что -то по хозяйству, не сообразуясь со временем, а часто и не обращая на него внимания. Часов человек не имел и потому, жил по солнцу – вставал после сна, когда высыпался и ложился, когда глаза начинали слипаться от повышенного потребления кислорода в чистом воздухе наступивших сумерек...
В тот день, после полудня, он потеплее оделся и взяв с собой лёгкий топорик, вышел за окраину садоводства, чтобы нарубить длинных осиновых слег, для ограждения своего участка...
Войдя в осинник, проваливаясь в снег по колено, оглядевшись, выбрал несколько ровных стройных осинок, и размеренно тюкая топором, стал рубить их, аккуратно обтоптав снег вокруг, почти до земли...
От работы человек незаметно разогрелся и даже расстегнул ватник на верхние пуговицы.
Время клонилось к вечеру и из дальнего западного угла неба, двигались, становясь, всё плотнее и плотнее, тёмные тучи. За широкой просекой, справа от осинника начинались невысокие сосняки с прогалинами небольших верховых болотин, откуда и дул противный холодный ветер, по разбойничьи посвистывая в тонких ветках зарослей...
Вдруг, в дальнем углу соснового лесочка, возникло какое – то движение и мелькая среди деревьев, появился чёрный силуэт лося, галопом скачущего в сторону человека.
Садовод не поверил своим глазам и даже встряхнул головой – не мерещится ли?
...Сам, как обычно, после кормёжки на рассвете пришёл на островок среди болота, прилёг на снег и задремал. Облежавшись к полудню, он заснул надолго и проснулся внезапно, словно его кто толкнул.
Открыв глаза, Сам увидел вдалеке, на краю снежной поляны, бегущих цепочкой волков...
Вскочив, Сам бросился резво скакать сквозь колючие заросли боярышника и спустившись на болотину, свернул влево и пробежав по сосняку, начал по диагонали преодолевать покосы...
...Волки уже дважды пересекали утренний лосиный след, и сбившись поплотнее, сократив расстояние между идущими, прибавили рыси.
Вожак выдвинулся вперёд и на ходу, подняв голову, всматривался в заснеженный лес.
Издалека заметив в болоте невысокий островок кустарников, передний волк чуть свернул в его сторону.
Уже приближаясь к месту лосиной лёжки, волки почуяли свежий запах зверя и перешли на галоп. Огибая островок, Вожак прихватил парной ещё запах и вскоре наткнулся на следы, скачущего в панике, лося.
Сделав размашистый проверочный полукруг, Вожак определился с направлением и поскакал в сторону сосняка. Стая устремилась за ним...
Лось на галопа разогрелся, из ноздрей его вырывались струйки беловатого горячего дыхания, и он ровно и мерно прыгал, отмеряя прыжок за прыжком расстояния по три-четыре метра длинной.
На прыжках, задние его копыта выходили чуть за линию сдвоенных передних и в глубоком снегу отпечатывалась треугольная ямка. И эти ямки отмечали ровно загибающейся чуть влево линию его бега....
Стая, растянувшись, галопом неслась вдоль лосиного, "горячего" ещё следа и впереди, как обычно на охоте был Матёрый.
Казалось он не спешил, но расстояние между волками и Самом постепенно сокращалось. Выскочив на край широкой покосной поляны, волки заметили на противоположной стороне леса, мелькающий вдалеке силуэт лося и прибавили ходу.
Сам тоже увидел гнавшихся за ним волков и потому, чуть повернув, по ложбинке, полной рыхлого глубокого снега, поскакал напрямик, вперёд, надеясь только на свои длинные сильные ноги...
Волки через какое – то время, поднявшись в ложбинку, попали в этот глубокий снег, сбавили скорость прыжков и стали уставать.
Матёрый высунув красный длинный язык сквозь белые, оскаливающиеся при каждом прыжке зубы, ощущая возрастающую усталость, свернул чуть в гору и выскочил на гребень, с которого сильные ветра сдули снег в ложбинку. Бежать стало намного легче и к тому же в прогалы леса, метрах в трёхстах впереди, чуть справа и внизу, то и дело мелькал силуэт лося.
Расстояние между жертвой и хищниками неумолимо, хотя и медленно сокращалось.
И тут раздувающиеся ноздри Сама уловили в морозном воздухе запах печного дыма и он услышал где – то далеко впереди, тюканье топора по дереву.
Сам, не раздумывая, свернул в ту сторону и из последних сил наддал ходу...
Он уже устал и дышал тяжело ...
Холодный белый иней от застывающего на морозе дыхания покрыл его горбоносую морду и часть шеи. Широкая грудь вздымалась и опадала на бегу, и он начал храпеть, с усилием втягивая воздух в лёгкие. Каждый новый прыжок давался ему с трудом...
Уставший Вожак, а следом за ним и остальные волки, бежали молча. Но дыхание от усталости тоже сделалось хриплым и неровным.
Однако расстояние между ними и лосем сократилось почти до ста шагов.
Их чуткий нос хватал такой манящий, сладковато тёплый запах разогретой бегом плоти, и молодые волки на бегу начинали яростно взвизгивать...
Не добегая до застывшего в неподвижности человека ста метров, лось перешел с галопа на мерную рысь и по чистому месту приблизился к осиннику, посреди которого, чернела человеческая фигура.
Подойдя к человеку шагов на двадцать, лось остановился и дрожа всем телом от страха и возбуждения, тяжело поводя крутыми боками при дыхании всё время оглядывался.
Глянув туда, человек увидел волчью стаю во главе с крупным волком, Вожаком, вынырнувших из леса и при виде человека, внезапно остановившихся...
Волки, переминаясь с ноги на ногу, стояли на месте и словно ждали, что дальше будет делать человек...
А человек тоже испугался!
У него в домике, на стенке, висела заряженная картечью двустволка, но до домика было метров сто пятьдесят, а волки были всего шагах в восьмидесяти. Человек вдруг схватил срубленную осинку и замахав ею вдруг во весь голос закричал неожиданно для самого себя: А вот я вас разбойников сейчас!
И замахал вокруг себя осинкой, как длинной дубинкой.
Лось, прядая ушами от страха и перебирая ногами, остался на месте, а волки услышав долетевший до них сердитый человеческий голос и увидев вертящуюся по кругу дубинку, прянули назад и один за другим исчезли в сосняке.
Лось, блестя крупными на выкате глазами и чуть похрапывая, сделал насколько шагов в сторону виднеющегося за леском человеческого жилья, но к человеку не приблизился и обойдя его по короткой дуге, пошёл шагом, тяжело дыша и оглядываясь на дальний лес.
Человек подождал, пока лось прошел через перелесок разделяющий просеку и домики, и тоже стал возвращаться к своему домику, оглядываясь и удивляясь такому страшному и драматичному проявлению дикой природы, в такой непосредственной близости от человеческого жилья.
"Обычно человек, не только этого не видит, но и не хочет видеть,– рассуждал он про себя – чтобы самому спокойно спать и жить рядом с природой, чтобы не бояться свободы дикой природы, которая чревата выбором, ошибками и ответственностью за сделанное. А за ошибки в природе всегда приходится платить смертью..."
Сам, выйдя на невидимую границу человеческого поселения, не переступая её, но достаточно близко к ней держась, прошёл до дальнего угла пустынного посёлка и остановился, оглянулся на дальний лес, понюхал воздух и так же не торопясь ушёл в молодой ельник из которого, кое где торчали вершины высоких берёз...
Перейдя полузаросшую лесовозную дорогу он, Сам, почувствовал себя в безопасности и пройдя ещё какое-то расстояние по болотистым зарослям, лёг отдыхать.
Он долго ещё, уже лёжа осматривался и нюхал воздух, а потом, положив голову на снег плотно свернувшись в полукруг, смежил веки...
Здесь, неподалеку от человеческого жилья он был почти в безопасности...
...Ветреные сумерки спустились на заснеженную, промороженную землю.
После неудачной погони, волки, пройдя еще какое-то время, остановились на границе леса и покосов и легли.
Матёрый, голодный и потому раздражительно злой, долго устраивался, как обычно на возвышенности и затем лёг, но полежав какое – то время поднялся и выйдя на край поляны, поднял голову и глядя на появившуюся, мелькающую в тучах полную луну, вдруг завыл басисто и зло, изливая звуками, своё разочарование и тоску, усталость от морозной, тяжёлой многоснежно – длинной, полуголодной зимы...
Волчица при звуках голоса матёрого вскочила внезапно потревоженная, и через мгновение подхватила "песню" на самой пессимистичной ноте, но голосом более высоким и гнусавым.
Молодые волки возбудившись, окружили старших волков и "запели", словно предупреждая и запугивая одновременно всё и всех вокруг.
"Мы здесь – говорили их объединенные общим настроением голода и безысходности, голоса.
– Бойтесь нас и трепещите. Мы не оставим в живых никого, кто не сможет убежать, скрыться, спастись от нас"
Их свирепыми безжалостными голосами природа предупреждала всё живое вокруг – волки здесь и бойтесь замешкаться или подумать, что вы сильны и в безопасности.
От острых волчьих клыков и сильных челюстей может спасти только скорость ног, сила лёгких, и острое зрение, слух, обоняние, которые все должны держать в полной готовности и тренированности...
...Волки долго ещё изливали свою жалобу небу, но постепенно успокоились, и когда лёг Матёрый обтоптавшись и прикрыв пушистым хвостом мочку влажного носа, улеглись и остальные волки...
Задолго до рассвета, голодная стая поднялась из лёжки и ведомая волчицей вновь устремилась в поход – поиск.
Пройдя по высокому правому берегу реки Олхи, стая словно ожившая цепочка, плавно изгибаясь, повернула вправо на речной извилине, а потом поднявшись на крутой перешеек, перевалила в другой приток, и пошла по поднимающемуся полого гребню, обследуя вершины, приходящих слева распадков. Распадки были завалены глубоким снегом, который совсем не трогал ветер, не могущий пробиться сквозь чащу, стволов и кустарников.
Подойдя к небольшой, почти круглой маряне, поднимавшейся от ручья к самому гребню по всей высоте склона стая, в редеющей темноте разделилась и цепочка распалась.
Молодые волки во главе в Матёрым свернули вниз, и по границе леса не выходя на маряну, сошли в неширокую, покрытую наледью долинку ручья.
Волчица пошла по гребню, тоже по границе между лесом и луговиной...
Сверху в полутьме сумерек, она, вдруг увидела силуэт крупного оленя с раскидистыми рогами, щиплющему засохшую травку, торчащую из мёрзлого склона.
Ветер, на этом месте, уносил снег с поверхности в окраинные чащи и потому Рогач, старый олень – изюбр, кормился тут почти каждую ночь...
Он, совсем уже собрался уходить в непролазные заросли противоположного склона, где его не могли найти а тем более догнать волки, чей вой он слышал сегодня издалека, в начале ночи...
Он прожил в этих местах с осени, и казалось, что ему здесь ничто не угрожает. После случая с человеческой петлей, он стал осторожнее, держался днём в непролазных чащах, а ночами выходил кормиться на окрестные открытые маряны...
Сегодня, для него, всё было как всегда – кругом тихо и спокойно...
Внезапно, олень, заслышав шорох на гребне склона, поднял голову и увидел серое пятно, мелькающее в кустах.
Олень замер, убедился, что это волк и проследив, как серая одиночная тень направляется в его сторону, полный сил и уверенности в себе, начал свой бег с ровной рыси, по диагонали и вниз пересекая маряну, направляясь к ручью за которым, на крутом каменистом склоне заваленном валежником и снегом, никакие волки не могли его догнать, или даже просто приблизиться.
Он так был уверен в себе, что вместо того, чтобы галопом рвануть в сторону ближайшего многоснежного леса и там искать спасения, мерной рысью стал спускаться в долинку....
Волчица, однако, не скрывалась и не кралась к Рогачу. Она перешел в небыстрый галоп, держась, всё время немного выше того места по которому скакал, набравший скорость, олень...
Услышав стук копыт Рогача по мёрзлой земле на маряне, Матёрый, уже снизу, из долинки, определив местоположение и направление бега изюбра, помчался на перехват, стараясь встретить Рогача ещё на берегу залитой бесснежным гладким крепким льдом, наледи.
И это ему удалось...
Стая чуть приотстала, но поспешала изо всех сил...
Рогач понял грозящий ему, коварный волчий замысел слишком поздно... Выскочив на лёд, оторвавшись от волчицы почти на сто метров, он вдруг увидел, что слева, вдоль наледи, уже в десяти шагах от него, скачет крупный гривастый волк и за его спиной мелькают ещё и ещё серые тени...
Уже несколько раз сильные ноги уносили Рогача, спасали ему жизнь в смертельной скачке преследовании...
Но в этот раз всё было иначе...
Пытаясь уйти, от летящего на него Матёрого, он попробовал поменять направление, повернуть, чуть вперёд и вправо, но копыта проскользнули по бесснежному льду, олень на мгновение потерял равновесие и его зад чуть занесло...
Тут же Гривастый сделал длинный прыжок и успел вцепиться мёртвой хваткой в заднюю ногу, чуть повыше копыта. Олень ударил другой ногой, Матёрого и тот с воем покатился на лёд, но этой секундной задержки хватило двум молодым волкам, вцепиться клыкастыми пастями за ноги, а подоспевшая волчица, тоже в прыжке вонзила зубы в отяжелевшее после кормёжки брюхо оленя и прокусила его толстую кожу, разорвала брюшину в том месте, где слой и плотность густого зимнего меха была небольшой.
Рогач ещё успел боднуть одного зазевавшегося неловкого молодого волка и тот, отлетел в сторону, проткнутый чуть ли не насквозь отполированными острыми отростками левого рога...
Но тут, на Рогача, разогнавшись в два прыжка, кинулся полу оглушённый, озлившийся Матёрый.
Он вцепился клыками в морду оленя и повис на ней всей своей шестидесятикилограммовой тяжестью. Волчица, перехватившись острыми, как бритва клыками располосовала толстую кожу подбрюшья и в образовавшуюся рваную рану хлынула кровь, и вывалились кишки.
Остальные волки, почуяв кровь, набросились на оленя, и он, последним усилием сильного тела поднялся на ноги, таща на себе сразу несколько волков!
Но, через мгновение, сделав несколько неуверенных шагов, хрипя и шатаясь, рухнул на окровавленный скользкий лёд.
Матёрый всадив клыки в шею под нижней челюстью Рогача, перекусил воротную вену. При падении, олень сломал рог, и потому голова его упала одной стороной на холодный лёд, а вверх торчал метровой длинны второй рог с восемью отростками...
Можно было бы сказать, что самого сильного оленя в округе погубила переоценка своих сил. Ведь он мог помчаться с самого начала, как вихрь, напрямую к густому лесу и тем самым избежать ловушки...
Но таковы, жестокие и беспощадные законы дикой природы.
Извечное соперничество хищников и их жертв, всегда заканчивается гибелью жертвы, хотя на этой охоте нередко гибнут и те, кому природа предназначила роль убийцы.
Так было и с убитым в схватке с оленем молодым волком. Он не поостерегся и погиб от удара рогом. От удара, который нанесла уже полумертвая жертва защищаясь...
...В стае теперь осталось шесть волков – два самца и четыре самки. Они, оставшиеся в живых, даже не поглядели в сторону убитого волка и набросились со всей яростью двухсуточного голода на убитого Рогача...
Почти до восхода солнца они, волки, драли и кромсали старого оленя, дырявили его шкуру, выдирая из мёртвого, но ещё тёплого тела куски мяса, вырывая и оттаскивая в сторону внутренности, лакая и слизывая выливающуюся на лёд, кровь...
... Лишь насытившись и отяжелев от съеденного мяса, волки отошли совсем недалеко от своей жертвы, и легли в прибрежном ельнике на днёвку...
Под утро вымороженный из воздуха, иней присыпал, прикрыл ледяную поверхность со следами кровавой ночной схватки, и издалека, на белом был виден торчащий вверх крупный олений рог и обрывки коричнево – шоколадного меха разбросанного вокруг полу объеденного оленьего костяка...
...Приближалась пора волчьих свадеб!
Волки становилась все злее, всё нетерпеливей. В одну из тёмных и вьюжных февральских ночей стая очень близко подошла в снежной круговерти к полузаброшенной деревне на берегу реки Олхи, где – то в её среднем течении. Остановившись за ветром, волки топтались на месте, чуя запах тепла и даже соблазнительный аромат овечьего зимнего хлева...
Дома на невысоком берегу стояли тёмными привидениями, то возникая среди снежных смерчей, то пропадая за этими находящимися в "вечном" движении вихрями.
Молодая, любопытная волчица, отделившись от стаи, поднялась, на береговой откос и осторожно, с остановками приблизилась к крайнему дому, стоящему чуть на отшибе и ближе всего к реке.
За пределами ограды, на невысоком обрыве стояла отдельно от остальных строений банька, к которой примыкала собачья конура, где спал спасаясь от непогоды, чёрный, кудлатый пес Загря.
Он дремал, как всегда свернувшись клубком в тесном собачьем домике, под вой и свист снежной вьюги, вспоминая свой вчерашний дневной поход в большую деревню Федосово, стоящую километрах в пяти ниже по течению, на стрелке сливающихся Олхи и Олы...
...Деревня большая, дворов в сто если не больше и с множеством собак в ней. Одна из цепных собак – Вьюга, «потекла» и сорвавшись с цепи, бегая по улицам деревни, взбудоражила всё собачье «мужское» население.
Кобели со всех концов деревни, гурьбой следовали за легкомысленной Вьюгой, изредка вступая в короткие драки, когда самые крупные и сильные кобели принимались вдруг рвать кобелей поменьше. После такой трёпки, отчаянно воя и визжа от боли и обиды, "неудачники" хромая отбегали в сторону...
Но вскоре, пережив позор поражения, продолжали следовать за собачьей свадьбой, но в отдалении, сладострастно принюхиваясь к возбуждающему терпкому запаху распространяемому вокруг, вертлявой сучкой.
Самые крупные кобели – их было всегда не мене двух, бежали за Вьюгой с разных сторон и старались не смотреть друг на друга, иногда сблизившись нечаянно, глухо ворчали, глядя в сторону и обнажая белые клыки.
Они, "силачи" собачьей компании, откладывали выяснение отношений на потом, удовлетворяясь ролями самых обнадёженных претендентов на благосклонность кокетки Вьюги...
Загря появился неожиданно.
Он был почти в полтора раза крупнее самого большого из кобелей и без разговоров пристроился на ближнее к Вьюге, место.
Рыжий старый кобель с полу разорванным в одной из подобных "свадеб" ухом, решившись, даже очень неожиданно для себя самого, рыкнув, кинулся в драку. Но Загря перехватил его бросок и увернувшись, вцепился в плечо Рыжего, а потом вонзив клыки в бок и длинно располосовал кожу. Яростный рык Рыжего, в этой суматохе и смешавшемся в общем гомоне рычании и лае, сменился пронзительным визгом боли и страха.
Теперь Рыжий уже жалел, что так опрометчиво кинулся в драку, но было поздно.
Загря оседлав его сверху драл, кусая за голову и плечи. На боку побеждённого кобеля появилась широкой полосой текшая из раны густая кровь, капающая с намокшей шерсти, большими каплями на заснеженную землю...
На белом, красная кровь была особенно заметна...
Через время Рыжий всё-таки вырвался из под Загри и с жалобными воплями бросился убегать, а все остальные кобели – большие и маленькие, "чуть отдали назад".
Победитель Загря, приблизившись к игривой Вьюге, бесцеремонно обнюхал её зад, на что она ответила робкими увёртками и взлаиванием, на которые Загря и внимания на обратил.
Он овладел ею как ненасытный и свирепый победитель собачьего "рыцарского" турнира. И она не сопротивляясь, сдалась...
Победитель сполна получил все, на что он рассчитывал – "свадьба" закончилась и превратилась в бракосочетание.
"Зрители" неохотно, но постепенно разбежались, оставив счастливых любовников, наедине друг с другом...
Вот эти сладостные минуты триумфа и вспомнил Загря внезапно, лёжа у себя в конуре...
... Вдруг, ему показалось, что порыв воздуха принёс в его конуру незнакомый
тревожно-опасный запах.
Загря, очнувшись от грёз выскочил из конуры и увидел в порывах белой метели неясный силуэт, мелькнувший в стороне реки. И тут, он опрометчиво бросился в ту сторону, в надежде выяснить происхождение тени.
Загря на прыжках спустился на заснеженный лёд реки и вдруг, вынырнув из темноты откуда-то сбоку на него налетел Матёрый и ударив грудью, свалил собаку и вцепился ей в глотку, под челюстью.
Молодая волчица, спровоцировавшая Загрю, подскочив, впилась ему в зад, в самое уязвимое кобелиное место и вырвала кусок плоти, одной хваткой, словно ножом отрезала.
Загря взвизгнул от боли, а подоспевшая старая волчица, с хрустом перекусила ему заднюю ногу...
Матёрый перехватился и вырвал из бока Загри кусок шерсти вместе с перекушенными рёбрами...
Через минуту Загря был мертв, и волки растерзали его буквально на куски...
...А кругом, всё так же выла вьюга, кружились в неостановимом танце снежинки и сквозь летящий, падающий снег, на высоком речном берегу, проглядывали то и дело, тёмные молчаливые силуэты деревенских домов...
Через две недели началась течка у старой волчицы и стая словно взбесилась. Матёрый всюду следовавший за волчицей вдруг учуял, что и молодая волчица тоже запахла этим страстно – волнующим запахом и стал свирепо скалиться на молодого, волка который его боялся, и постоянно отбегал в сторону от волчицы при приближении Вожака.
Но стоило Матёрому отвлечься или вернуться к старой волчице, как молодой вновь приближался к своей сестре и начинал беззастенчиво вынюхивать у неё под хвостом...
Стая почти забыла о еде и волки постоянно хватали снег пастью, утоляя томящую их жажду...
Наконец случилась первая трагедия.
В какой-то момент молодой волк замешкался рядом с волчицей и Вожак внезапно бросился на него с коротким рыком!
Молодой отчаянно сопротивлялся, пытался вырваться из железных челюстей Матёрого. Стая окружила их и ждала развязки, переступая с лапы на лапу и изредка взлаивая, словно подбадривая этим дерущихся.
Волк – Вожак схватив молодого, глубоко прокусил клыками его шею и прижав к земле, постепенно сжимал челюсти.
