Текст книги "Симфония дикой природы (СИ)"
Автор книги: Владимир Кабаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
"Ну, вот и первый соболёк – радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру...
– Вылинял уже давно – подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
– Ну, вот и с полем! – поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного.
– Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучится – посмеивался он, оправдываясь сам перед собой...
Бросив собакам по сухарику, который они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса сориентировался и направился в сторону зимовья.
Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз, на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами словно замершие богатыри вслушивались в искрящуюся, зимним снегом, морозную тишину леса.
Снег лежал повсюду, и потому, по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем...
Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье – лай старшей собаки Кучума. "На зверя лает – вдруг забеспокоился охотник.
Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и широко шагая поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше – это залаял Саян.
Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак.
Саян, со вздыбленной на загривке шерстью бегал с место на место, оглядывался словно опасаясь засады и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда стоя на напружиненных ногах.
"Берлогу нашёл! – чуть не вскрикнул охотник.
Чело берлоги было на виду. И невольно, у охотника задрожали от волнения руки. Он не торопясь снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу.
Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
Кучум заметив хозяина вздыбил шерсть и приблизившись к челу заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча. Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги, и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след...
Охотник с облегчением вздохнул. "А где же косолапый? – нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и, заглянул внутрь берлоги...
Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда, и вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
– Не бойся, медведя там уже нет – успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
– Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху – продолжил он, и
Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка...
Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе: "Или он ушёл в другую берлогу или его кто – то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?"
...В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике, в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо, сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак.
Медведю, голодному, с обмороженными лапами вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов.
Шерсть на Буром поднялась дыбом, и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания, длинные клыки...
Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость...
... На следующий день, Охотник решил поставить капканы. Вечером, пораньше позавтракав, он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам.
Затем закладывал их на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз, под крышу...
Собаки в этот вечер, как – то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил...
Утром как обычно позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь, и на берегу первого же распадка приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса с оставшимися перьями – глухарятины.
Он недавно, добыл из под собак облаянного ими на вершине сосны угольно – чёрного петуха – глухаря и не обдирая, положил под нары.
В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику....
Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки над капканами, а перья разбрасывал по округе.
Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в западне...
А "оградка", защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер...
Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник проверяя капканы, из ближнего вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, – думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. – А сегодня, на что он мне?"
Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же, шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю...
Собаки же, с утра, прихватили свежий след лося, и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая, при виде убегающего зверя.
Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их, и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь, изредка были видны, серые силуэты деревьев, запорошенных снегом...
К вечеру и охотник и собаки очень устали и потому отправились в зимовье пораньше. Собаки, неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы, и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары, для долгожданного отдыха...
... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
Он ещё утром вышел к тропе, ведущей к зимовью с тыла и учуяв свежий запах человека и собак – его помощниц, ощерил желтоватые зубы и острые клыки и сдавленно зарычал.
Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг носом к тропе и навстречу холодному ветру, чутко задремал, изредка, неслышно поднимая голову прислушивался к вою ветра в вершинах деревьев, просматривая, сквозь хвою еловых тонких веточек, прогал человеческой тропы, ведущей к зимовью...
...Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно...
Перед этим, вздыбив шерсть на загривке, Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя, лежавшего за ветром. Человек тоже шёл ничего не замечая вокруг, закрывшись от метели полой полушубка, а ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
...Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив под крепкую мясную закуску несколько рюмок, отвечать на расспросы о охотничьих приключениях.
Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы, укрытые само вязанными цветными дорожками, жену у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу...
А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, намёрзли от тёплого дыхания льдинки. Всё пространство неба и земли было белого цвета и снег сыпал сверху, не переставая и подхваченный ветром кружился в безумном танце неостановимого движения...
...Бурого замело, завалило снегом, и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы, вскочил на дыбы, вид его был страшен. Оскаленная зубастая пасть, высота более двух метров, визгливый, свирепый, громогласный рёв на мгновение парализовали человека, так страшно возвращённого в реальность дикого мира природы, из сладких мечтательных грёз.
Бурый скакнул вперёд, как тяжёлая лошадь, вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание, падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава...
Затем, разъяренный зверь долго рвал безвольное, бесчувственное тело, вымещая в ярости на человеке свою боль и страдания за все эти бесконечные дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти...
Он, Бурый, убил человека за несколько секунд...
Но ещё долго терзал окровавленное тело, на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью, ворча, и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом вновь, возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на темнеющее на белом изломанное мёртвое тело...
... Возвратившись, прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь, бросался на них, норовя схватить, и собаки отскакивали на почтительное расстояние и безостановочно лаяли...
Кучум, изловчившись, прыгнул на Бурого и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося и пытающегося достать собаку лапами, медведя...
Чтобы сбросить собаку, Бурый, встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота...
Через мгновение, наконец, – то, Бурый, дотянувшись, схватил когтистой лапой, пораненную, повисшую на нём собаку, и ударил другой.
Кучум, отброшенный мощным ударом, с воем, отлетел в сторону. И поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли, похромал в сторону зимовья...
Напуганный всем происходящим Саян безостановочно лая, перебегал с места на место, держался поодаль от взбесившегося медведя напружинившись и вздыбив шерсть, не решаясь напасть на разъяренного хищника.
А Бурый, снова разозлившись, погнался за Саяном и тот, как мог уворачиваясь от преследователя, убежал вперед к "дому", к зимовью.
А на тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и раскинутыми в разные стороны ногами, Стволы отброшенного медведем ружья, торчали из сугроба неподалёку ... Трагическая картинка: черная неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу, в круговерти не перестающей метели...
Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом учуяв запах тёплого жилья и еды, вышиб, вырвал дверь и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон.
Вломившись в зимовье, медведь, встав на дыбы, смёл мешки с крупами и мукой, с полок под потолком, на пол и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу.
Потом, выскочив из зимовья, он нашарил, под крышей, мешок с пельменями и чавкая съел их.
Затем, выудив длинной лапой, оттуда же из под крыши, куски мороженой лосятины, съел и часть мяса...
И только набив брюхо, медведь немного успокоился, забрался вновь в зимовье, и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью, этому двуногому существу, задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении, схватку с ненавистным человеком и его собаками...
... Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых, снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье...
Ночью метель постепенно затихла, и ударил, как обычно бывает после снега, сильный мороз...
Пролежав рядом с телом хозяина, уже закоченевшего и полузанесённого снегом, всю ночь, Саян утром, вдруг обнаружил, что раненный медведем Кучум тоже ночью, уже умирая, в последнем усилии подполз к хозяину и, положив голову к нему на грудь, затих.
Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, завыл скорбно и безнадежно, прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению...
Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу, и по ней, уже никуда не сворачивая, затрусил в сторону деревни...
Тайга стояла вокруг притихшая, скованная морозом и только изредка с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора, и, шурша, осыпался подмороженный тяжёлый кристаллический снег, с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, словно сохраняя последнее тепло, в заледеневших деревьях...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ.
Саян вернулся в деревню на третий день.
По пути он ночевал у знакомого зимовья и чтобы утолить голод пытался ловить мышей, что ему не очень удавалось. И всё – таки несколько пойманных маленьких мышек помогли ему преодолеть эти длинные тоскливые километры возвращения и спасали от изнуряющего голода...
Жена охотника увидев отощавшего Саяна, всплеснула руками и тут же заплакала. Саян, виляя хвостом, ластился к хозяйке, а потом вдруг начал выть, словно пытаясь рассказать ей что – то печальное, произошедшее в его жизни...
Встревоженная женщина, накинув платок на голову, пошла к младшему брату своего мужа, который работал учителем в начальной деревенской школе. Рассказывая о том, какой Саян вернулся тощий и испуганный, она заплакала вновь, предчувствуя трагедию, а брат Охотника пошёл в поссовет и рассказал всё секретарю деревенского совета.
Уже вечером, в школе собрались молодые и старые охотники оставшиеся в деревне, услышав его рассказ, засобирались в тайгу, спасать старшего брата учителя – Охотника.
Многие предполагали, что Охотник, или замёрз, где то провалившись в воду, или медведь напал. Последнее предположение считалось наиболее достоверным, потому что и Кучум тоже в деревню не возвратился...
Выехали на колёсном вездеходе, который на время попросили в лесничестве. Взяли с собой лайку – медвежатницу, Пестрю.
Это был крупный кобель с многочисленными шрамами на седеющей морде – следы собачьих драк во время течки деревенских собак.
Он был первый и самый свирепый драчун и даже задушил несколько молодых кобелей, рискнувших вступить с ним в драку...
Но вся деревня знала, что Пестря на берложной охоте ничего не боялся и свирепо лаял на медведя, буквально нос к носу уткнувшись в чело.
Хозяин этой лайки рассказывал, что между носом медведя и носом Пестри, в какой-то момент, было не больше спичечного коробка.
Эту историю знала теперь вся деревня и Пестря был всеобщим любимцем и гордостью деревенских детей и молодых охотников...
...Расстояние до зимовья, охотника преодолели на вездеходе за один день и уже в сумерках подъехали к занесённой снегом избушке.
Издали увидев, что двери зимовья открыты насте и кругом царит, разгром, охотники держа Пестрю на поводке, высадились из вездехода и когда увидели, что шерсть на загривке кобеля встала дыбом и он глухо заворчал нюхая воздух, поводя головой то влево то вправо, и неотрывно глядя в сторону зимовья, поняли, что медведь засел в зимовье.
Такие случаи и до того бывали на охоте. Медведи шатавшиеся по тайге зимой, набредая на зимовья, иногда оставались там на всю зиму...
...Охотники шепотом посоветовались и младший брат погибшего – Учитель, известный на всю округу медвежатник, спустил собаку с поводка.
Пестря, взяв с места в карьер, понёсся к зимовью и вскочил внутрь, откуда раздалось его яростный лай и вскоре, взревел рассерженный, разбуженный собакой медведь.
Охотники, подбежав к домику, встали полукругом и приготовили карабины, ожидая появления медведя.
Было уже полутемно, и охотники, которых было четверо, нервничали.
– Уйти может – тихо предположил один из них, самый молодой, но Учитель промолчал и с напряжением ждал продолжения.
В зимовье начались громкий шум и возня! Лай.
Пестри превратился в какие-то яростные вопли и наконец, из домика вывалился Бурый и следом, вцепившийся в него Пестря...
"Стрелять осторожно! – уже не таясь, выкрикнул Учитель, и сам выстрелил, целя в грудь громадного, рассвирепевшего от нападения собаки, медведя. Затрещали выстрелы...
Уже смертельно раненный Бурый поднялся на дыбы, хотел броситься на ближнего охотника, который был от него метров в десяти, но Пестря, вцепился ему в заднюю лапу и медведю пришлось отмахиваться, отгонять смелого пса. Всё вновь завертелось, закрутилось вокруг...
Грохот выстрелов смешался с рявканьем злого медведя и лаем Пестри. Охотники уже каждый выстрел раз по пять, по шесть, но Бурый по прежнему был на ногах и то вскидывался на дыбы, пытаясь атаковать людей, то вновь, на четырёх лапах старался догнать уворачивающегося, ускользающего от когтей разъяренного медведя, Пестрю...
Наконец заметив, что зверь начал двигаться как – то неуверенно и неловко, учитель с карабином на изготовку подскочил к Бурому на несколько шагов и когда зверь всплыл очередной раз на дыбы, вскинув винтовку, дважды выстрелил в голову медведя...
И тот, словно сонный, повернулся вокруг своей оси, опадая громадным телом вниз и упал наконец на белый снег забрызганный кровью и клочками шерсти. Люди ещё долго не решались подойти, прикоснуться к медведю, а осатаневший от злости Пестря, вцепившись в заднюю лапу, пытался вырвать кусок мяса из неподвижного, умершего уже Бурого...
Наконец Учитель по дуге подошел к лежащему телу и держа карабин наизготовку, тронул тело мёртвого медведя кончиком валенка...
Медведь – шатун был мёртв...
И уже после, подошли остальные охотники, возбуждённо и невнятно обмениваясь впечатлениями: – Я стрелил первый раз и думал попал...
– А я выцелил в голову и только хотел нажать на курок, а он как броситься на Пестрю...
Только Учитель молчал и думал про себя, что брата, наверное этот медведь заломал, и от этого на душе становилось тоскливо и хотелось яростно двигаться, и стрелять раз за разом в безжизненное, неподвижно распластанное, громадное тело хищника...
... Темнота незаметно спустилась на тайгу и люди разведя большой костёр, стали обдирать, ещё тёплого медведя...
Работа была трудной, но опытный медвежатник, с помощью своих спутников делал это быстро и сосредоточенно, думая при этом тяжёлую думу представляя себе последние мгновения в жизни своего горячо любимого, старшего брата...
Он вспомнил, как его, ещё совсем мальчишку, брат брал с собой на глухариный ток, и у ночного костра прикрывал его своем ватником...
Тогда, с братом, он добыл первого, такого запомнившегося глухаря – петуха... Учитель, иногда рассказывал, что этот успех на первой охоте, впоследствии, возбудил в нём интерес к тайге, и природе вообще...
С той поры его заинтересовала биология и география.
Первая, – оттого, что помогала ему больше узнать о жизни животных, а вторая, -из вспыхнувшей страсти к походам и путешествиям....
Уходя в армию, уже закончив, биофак университета, он думал, что никогда не вернётся в родную деревню. Многие знакомые парни так и сделали...
И действительно, после службы, он уехал в Карелию, в другой конец большого Союза.
Потом жил несколько лет в Крыму, потом перебрался в Москву и уже оттуда вновь вернулся простым школьным учителем в родную деревню...
Где бы он ни жил, чем бы он ни занимался, ему постоянно снились просторы тайги, и ему там, вдали от дома, всегда не хватало ощущения спокойной уверенности в себе, что и делает нас по настоящему свободными, даже в неволе.
Везде он чувствовал себя гостем и вспоминал о родной деревне, как о своём единственном доме, где он был хозяином.
Женившись на москвичке, он, через некоторое время понял, что жизнь вместе, с избалованной и стремящейся к известности и славе женщиной, делает его не только несчастным, но и несвободным, не даёт жить осмысленно и просто.
Начались семейные ссоры, перераставшие в безобразные скандалы, с битьём посуды и истерическими слезами...
И вот, наконец, он осознал – счастье человеческое таится там, где и когда, нам было жить вольно и свободно, и потому, в конце концов, вернулся в Сибирь, в свой медвежий таёжный угол. А став учителем в местной школе, всё свободное время проводил в тайге. И очень часто водил в таёжные походы своих учеников...
Может быть, благодаря такому Учителю, многие юноши и даже девушки в их деревне, уезжая в город и выучившись, возвращались домой, женились, заводили детей и в последствии, были рады такому выбору, часто приглашая его, Учителя в качестве крёстного отца...
А всё началось, как сейчас казалось Учителю, с того дня, когда старший брат – Охотник взял его с собой в лес, с ночёвкой на высоком берегу таёжной реки...
...Закончив свежевать зверя, немного прибрав в зимовье, растопили там печь и приставив оторванную медведем дверь ко входу, стали устраиваться на ночлег, подогнав поближе к избушке вездеход...
Медведь, перед тем как его неожиданно разбудил Пестря, дремал лёжа на нарах, соорудив себе из веточек и засохшей травы затащенным им в зимовье, подобие гнезда. В домике до сих пор остался крепкий запах дикого зверя...
При свете керосинки осмотрели Пестрю. Он был в нескольких местах в крови, но это была медвежья кровь. Собака немного хромала на переднюю правую лапу, но скорее всего это был ушиб – как определил, ощупав собаку, Учитель. Он в деревне был и за ветеринара тоже.
Все охотники старались прикоснуться, погладить собаку и угощали его кусочками медвежатины, которую Пестря, брезгливо сморщив нос некоторое время держал в зубах а потом бросал на снег...
Когда осмотрели медвежью тушу, то оказалось, что он весь был изранен, и даже непонятно было, как он двигался. Шея была прострелена в нескольких местах, и в туловище было не менее десяти ранений. Но так силён и огромен был этот медведь, что убить его смогли только те пули, что попали в голову после выстрелов Учителя...
Когда перед ужином выпили по первой, Учитель вдруг сказал:
– Завтра утром начнём искать тело брата – и все замолчали, представляя себе его состояние. Каждый из них понимал, что Охотника, скорее, всего, нет уже в живых...
Утром поднялись затемно, мрачные и молчаливые. За завтраком выпили по рюмочке, негласно поминая погибшего Охотника и уже потом засобирались на поиски...
Договорились, что разойдутся в разные стороны и если найдут тело или то, что от него осталось, то дважды выстрелят в воздух. Пестрю закрыли в вездеходе и он жалобно скулил и подвывал, просясь на воздух...
Учитель ушёл в тайгу раньше всех, и не успел ещё последний охотник отойти от зимовья, как раздался его совсем близкий двойной выстрел...
Когда подошли к тому месту, где медведь заломал Охотника, Учитель копал снег в нескольких метрах от тропы, добывая из снега остатки разорванного и замерзшего уже человеческого тела...
У дерева стояло прислоненное к стволу, заснеженное ружьё Охотника...
Медведь, несколько раз за это время, приходил к убитому им охотнику и фыркая, выкапывал тело и съел его больше чем наполовину, оставив нетронутой только голову и обглоданные кости ног...
После того, как он насыщался, зверь стаскивал окровавленные остатки в кучу и заваливал ветками и снегом...
По этому снежному бугру и по пятнам крови на белом, Учитель и обнаружил эту снежную могилу, в которой покоился его любимый старший брат...
Так закончилась трагическая история противостояния человека и медведя, в которой Охотнику пришлось отвечать за грехи других, и в которой убийца человека, медведь Бурый, был наказан согласно человеческим законам...
...Наступили январские морозы.
Снег с утра, "сеял" мелкой крупкой на покрытую сугробами землю, и холодное, мутно-красное солнце пробивалось сквозь, серую морозную пелену только к полудню, чтобы через несколько часов, незаметно исчезнуть, погрузиться в серую мглу.
Всё живое старалось сохранять частички живоносного тепла, как можно дольше не вставало из лёжек, выходя из укрытий, только для того чтобы напитаться и вновь залечь где-нибудь в малозаметном убежище...
Волчья стая может быть одно из немногих сообществ в тайге, в это время вынуждена была передвигаться в поисках пищи, укарауливая свои жертвы на кормёжках и переходах на лёжки...
...Волчица открыла глаза от непонятного звука. Только чуть позже она поняла, что её разбудило повизгивание во сне молодых, голодных и усталых волков. Оглядев окрестности своими серо – жёлтыми, немигающими глазами, она нехотя поднялась, вытягивая по очереди далеко назад, лапы и растягивая все мышцы, проверяя их готовность к работе.
Потом, покрутившись около кустика, прожгла мочой в снегу жёлтую дырочку и сильно, задними же лапами, сгребла снег с поверхности, отбрасывая его далеко назад.
Матёрый тоже приподнял голову огляделся и поднявшись проделал тот же "утренний" ритуал, заменяющий волкам зарядку и мытье, и чистку зубов. Молодые волки проснувшись с неохотой вставали, зевали во всю пасть, осматривались...
... Волчья стая пришла в новые для них места потому, что эти леса уже около года пустовали, после гибели последних членов волчьей стаи издавна селившихся здесь. Последними её членами были Черныш и Палевая...
Волчица вела стаю в Соколий Мох, с опаской. Каждый волк со дня своего рождения знал, не только из личного опыта, но из опыта биовида, что захват чужих территорий всегда связан с братоубийственной войной...
Волчица остановилась на краю большого болота, и вслед за ней остановились семь её спутников. Волчица долго принюхивалась, вглядываясь в серый окоём невидимого морозного горизонта, неразличимого в морозной дымке, укутывавшей холодные заснеженные пространства.
Наконец, она, решившись, медленно тронулась, перешла на походную рысь и вслед поспешили и Матёрый и молодые волки, которые делали всё исходя из закона подражания, державший волчий род в постоянном движении, но по определённым правилам.
Всегда время начала похода и маршрут движения определял самый знающий, а ответственность за ошибочные решения, всегда делили все члены стаи.
Чаще всего, жертвами таких невольных ошибок "старших", становились именно они, молодые волки.
Может быть поэтому, молодых в стае всегда было много больше, чем тех, кто принимал решения – именно они были главными исполнителями и носителями волчьих законов...
... Перейдя болото без приключений, волки вошли в молодой сосняк занесённый жёстким вымороженным снегом, по утрамбованному зимним ветром наддуву, где стая и решила залечь на днёвку.
Войдя в середину густого сосняка волчица остановилась и покрутившись на одном месте, легла со вздохом и рядом стали устраиваться другие волки. Матёрый, отличавшийся размерами и большой серой гривой свисающей с плеч, лёг на небольшом возвышении и пока молодые устраивались, подняв голову, наблюдал за окрестностями.
Задремал он последним, и поэтому слышал далёкое стрекотанье сорок, где – то за пределами видимости, за сосняком, у подножия пологого холма, поднимавшегося над болотиной...
...Мать Сама, взрослая лосиха после ухода быка – повелителя, чувствуя в себе нарастающую тяжесть новой жизни, держалась теперь на берегу Сокольего Моха, в пологих распадках, поднимающихся к водоразделу и заросших ельниками и молодым осинником...
Днём она отдыхала, делая свои лёжки в середине выгоревшего прошлой весной просматривавшегося и прослушивающегося насквозь белоствольного березняка, на фоне которого, даже пробежавшая белка видна была метров за двести.
Ночами она ходила кормиться в осинники, с одной стороны ограниченные тёмными почти непроходимыми густыми ельниками, а с другой большой наледью, нараставшей каждую зиму, в устье неширокой таёжной речки Амнунды.
Наледь занимала к концу зимы несколько квадратных километров и заливала подвижными льдами, всю широкую плоскую долину. Наледь нарастала за каждый зимний день по несколько сантиметров вверх и вширь. После первых же сильных морозов прохватывающих речку до самого дна, вода выдавленная на поверхность, через какое-то время застывала новыми и новыми слоями и постепенно, ледовое поле увеличивалось многократно...
В этот день лосиха поднялась из лёжки пораньше предчувствуя непогоду и пошла в осинники напрямую, по изученной уже дороге.
Пройдя мелкий распадок, заросший засыпанными белым снегом невысокими кустами голубики, лосиха поднялась по склону с южной солнечной стороны и войдя в осинник стала жевать ветки и вершинки деревьев, ломая их своим тяжёлым телом.
Она находила на деревце промёрзшее до сердцевины и в определённый момент мёрзлая, утратившая гибкость древесина с хрустом раскалывалась – расщеплялась, деревце сламывалось и лосиха, уже спокойно, не поднимая голову высоко вверх, объедала молодые веточки и побеги, размеренно перемалывая сильными челюстями и крупными плоскими зубами, кору и льдистую древесину в сочную аппетитную и питательную массу...
Проведя в осинниках несколько часов, лосиха, ближе к рассвету, не торопясь, с раздувшимся от съеденного брюхом, перешла в березняк и легла там за большой упавшей от ветровала берёзой...
Ночь заканчивалась и на востоке появилась едва заметная сине – серая чёрточка рассвета...
Ледяной ветер тянул с севера и переметал снежную поверхность длинными косицами, с шуршание пробегавшим по промороженному насту.
Вокруг расстилалась лесистая, белая, промёрзшая и продуваемая зимняя пустыня, с пятнами темнохвойных сосняков и просматриваемыми далеко вперёд, осинниками...
