Текст книги "Страничные рассказы"

Автор книги: Владимир Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Время – мгновение, которое хочется

запомнить и остановить.

М. Волошин

Джоконда

Со мною часто происходит что-нибудь чудесное.

Еду пригородным поездом на дачу. И вдруг вижу, сидит рядов через пять от меня по правую руку… Джоконда! Я стал часто поглядывать на неё. Видно, эта женщина нередко ощущала на себе любопытные взгляды, поэтому довольно спокойно и, я бы сказал, с пониманием иногда смотрела на меня, не выказывая ни удовольствия, ни раздражения. Сходство с Джокондой было поразительное, и, очевидно, моя спутница знала об этом, потому что волосы её были убраны так же, как у Джоконды, и декольте тёмного платья в точности совпадало у них по форме и по глубине выреза. Долгое время я, останавливая на ней свой взгляд, затем, отводя, запоминал её черты и сравнивал их с леонардовской Джокондой.

Образ моны Лизы всегда чётко вырисовывается пред моим мысленным взором, потому что очень часто освежается в памяти. Дело в том, что репродукция знаменитой картины много лет висит в моей комнате на даче, и я имею привычку смотреть на неё всякий раз по приезду. Надо сказать, эта загадочная женщина сменила в моём поклонении другую не менее загадочную, с которой я не расставался в молодые годы, захватывая с собою её портрет в многочисленные экспедиции и командировки – знаменитую «Незнакомку». Мне нравится улавливать или угадывать мысли этих женщин и читать их лица. Они, кажется, знают о мужчинах больше нас самих. Глядя на них, я как бы познаю свою сущность.

Живая Джоконда сидела передо мной в ракурсе, совпадающим с поворотом головы той, на полотне. Специально ли она так делала, видя, что я за ней наблюдаю? Мне хотелось, чтобы так было, но на её лице не было проявлений каких-либо чувств, оно было просто усталым или скорее скорбным, иконным. Это была не Джоконда с затаённой улыбкой, а Джоконда с затаённой скорбью. Это была российская Джоконда.

Иногда она поворачивала голову к окну, и тогда мне казалось, что её нос был с удлинением не вниз, а скорее вперёд, не так как у леонардовской, хотя я ту не видел в профиль. Я долго любовался линией контура её головы, особенно нижней части, там, где щёки переходят в подбородок. Эта линия была даже более изящная, чем у Джоконды на картине. И очень красивая стройная шея, совершенно ровная и гладкая. Интересно, что после нескольких остановок люди довольно тесно заполнили пространство между нами, однако, её лицо постоянно оставалось открытым для меня!

На последней остановке в пределах города наша Джоконда вышла. Я смотрел вслед уходящей к дверям вагона. Она была невысока, стройна. Её чёрное платье оказалось длиной до земли, точнее до её туфель, которые выглядели не очень модными и не очень новыми. Мне почему-то пришло в голову, что эта женщина как-то связана со служением Богу.

Гори, гори, моя звезда

Еду в электричке, читаю Александра Меня. Я раскрыл книгу в том месте, где утверждается, что творением Бога является всё, что создаёт человек в минуту вдохновения. Многие художественные натуры осознают это, другие – нет. Вот он приводит строки Алексея Толстого:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!

Вечно носились они над землёю, незримые оку.

А ведь у меня было подозрение, переходящее теперь в уверенность, что мои сочинения прежде, чем я их написал, тоже уже носились над землёй!

Далее служитель Церкви ясными словами сказал о том, чему я следую подсознательно: нужно жить не в себе (Отвергни себя – евангельское), стараться не считать себя центром мироздания, а растворяться в природе и в других (что и есть любовь). Поразмыслив над этим, я пустился в воспоминания, стараясь найти среди своих поступков примеры любви в евангельском смысле.

Вдруг я услышал, как позади меня, у входа в вагон, женщина запела романс «Гори, гори, моя звезда…». Сначала я воспринял это как помеху, мешающую моим размышлениям. Но, заметив, что голос и пение необычайно красивы, с наслаждением стал внимать пению. Мне казалось, что я не слышал более проникновенного исполнения этого романса – тонкие нюансы тембра и громкости свидетельствовали о высоком исполнительском искусстве.

Закончив романс, женщина пошла по проходу с кепочкой в руке. Многие бросали туда мелочь. Когда она поравнялась со мной, я положил в её «суму» четыре некрупные купюры – всё, что у меня было в кошельке. Она обернулась ко мне и проговорила: «Это очень много!» Я сказал: «Ничего!» Я подумал, что ей надо дать не как нищей, а как артистке, как будто я побывал на концерте, иначе я унижу её. Конечно, если бы у меня в тот момент была крупная сумма, я бы всё ей отдал, потому что это был небывалый момент в моей жизни: в то время, когда я уяснял для себя что-то новое о любви, вдруг явилось Божье знамение в виде этой нищей, переполненной любовью.

Сойдя с пешеходного моста на вокзальную площадь, я увидел певицу, стоящую на возвышении моста. Она оглядывалась вокруг, как будто решая, куда идти. Там, в электричке, я её не рассмотрел. Оказалось, что эта женщина не столько пожилая, сколько усталая. Лицо немного одутловатое, но достаточно симпатичное. Стройна. Одежда, хотя и застиранная, но чистая и хорошо согласована по фасону и цвету, так что героиня рассказа показалась мне знатоком не только пения. Осмотревшись, она спустилась по ступенькам моста и быстрым шагом направилась в сторону пассажирского вокзала. Я проследил за ней взглядом, пока она не скрылась в толпе.

Создание небес

Поднявшись в электричку, я увидел девушку с необычайно привлекательным лицом и сел через отсек от неё, чтобы не разглядывать в упор.

Первое впечатление было – иконный лик. Об этом говорили её большие с ободками глаза, тонкий прямой нос, губы со всплеском по центру, как у евреек, высокий лоб и изящной формы голова на стройной шее. Её волосы были рыжеватые, а лицо покрыто веснушками, но выглядело светлым. На ней не было никаких украшений – лишь серёжки в виде мелкого золотистого листочка украшали уши. Сами уши были открыты – волосы гладко прилегали к голове, перехваченные сзади неброским зажимом.

Она держала лицо вполоборота от меня, но иногда поворачивала его в мою сторону, глядя, впрочем, мимо. Иногда мне казалось, что она смотрит сквозь меня и видит то, что я заслоняю. Вела она себя беспокойно, постоянно меняя направление взгляда. Создавалось впечатление, что этому созданию небес неуютно на земле, что ему нужно время, чтобы привыкнуть к земной обстановке.

В ней всё было необычно, всё восхитительно. Глаза, если она вскидывала их к небу, что она делала часто, будто тоскуя по месту своего обитания, казались огромными. Когда она смотрела прямо перед собой, раствор век был невелик, но значительность глаза проявлялась в большой выпуклости верхнего века. Я не встречал ещё таких необычных глаз. Но, конечно, наибольшую прелесть лицо приобретало при взгляде вверх, когда оно было поистине ангельским.

Её уста умиляли. Это была частичка нежной плоти, похожая на цветок. Казалось, к ним можно прикасаться только лёгким поцелуем, как это делают, восхищаясь ребёнком. Её шея была отдельным искусным произведением Бога. Стройная и гладкая, как мраморный столбик, она была создана, чтобы значительно приблизить голову к небу.

На некоторое время нас разъединил пассажир, усевшись на пути моего взгляда. Но девушка как раз облокотилась на подоконник, при этом изогнула руку так, что её локоть был обращён ко мне. Я отметил белизну и гладкость кожи и был поражён углублением на кончике локтя, что, как мне казалось, бывает только у детей.

Я наблюдал за ней, когда она вставала с места и когда шла к выходу. Эта необыкновенная девушка и в полный рост выглядела на славу, обладая изумительно женственными движениями рук и поступью богинь – всё как на полотнах старых мастеров.

Я любовался ею из окна вагона, пока она не затерялась среди людей.

Самопроизвольные мысли

Лето. Август. Река. Я лежу на высоком берегу, после того, как нырнул и немного проплыл. Вода остыла от дождей, и я успел насквозь прохладить кожу, теперь она радостно вибрирует на моём возрождающемся теле.

Солнце сегодня во всё небо, но – ветер. Холодный. От ветра меня укрывают черёмухи и высокие плотные травы вокруг них. Черёмухи охватывают уютное место моего отдыха полукольцом, открывая вид на реку. Но оба крыла этого полукольца продолжаются ивами по откосу берега к самой реке, так что вода видна только в просветах зарослей. В такую зелёную крепость ветер врывается изредка непродолжительными порывами, которые отклоняют от моего тела солнечные лучи, начинающие подпекать. Я долго лежу на спине, наслаждаясь сменой солнечной ласки и прохлады ветра.

Я размышляю о благотворности солнечных дней и сожалею о краткости сибирского лета с редкими днями вёдро. Лето запоминается солнечными днями, поэтому кажется совсем коротким. Да, оно проходит быстро, и мы торопимся насладиться горячим светом.

Правда, что частая смена погоды ввергает человека в раздумье и беспокойство. Душу смущают приходящие сами собой мысли о бренности жизни и её скоротечности. Слишком сильно ощущается движение времени в череде меняющихся на глазах картин природы.

Всё познаётся в сравнении. Я вспоминаю своё четырёхлетнее пребывание на южном побережье Средиземного моря, в Магрибе. Высокое ласковое солнце, припекающее не так сильно, как бывает у нас в июле при ясном небе, сияет там на безоблачном небе сегодня так же, как вчера, и так – на протяжении недели, месяца, полугода.… От этого приятного однообразия время останавливается, вселяя в душу величайшее спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Остановку времени ощущают и растения. Цветы, распустившись и не замечая изменения времени, сами не изменяются, оставаясь раскрытыми и свежими неделю, месяц, полгода. Месяц в Африке по движению жизни – как один солнечный день в Сибири.

Далее я начинаю размышлять об ощущении времени. Оказывается, животные и насекомые по-разному чувствуют его, точнее – оно течёт с разной скоростью для разных организмов. Так мухи живут в очень медленно текущем времени. В нашу секунду они переживают, может быть, минуту. Поэтому их трудно прихлопнуть! Мы стараемся резче взмахнуть рукой, перемещая её в течение десятой доли секунды, а они видят медленно-медленно приближающуюся к ним руку, как будто она двигается по своему «убийственному» пути шесть секунд! Естественно, что они легко могут отлететь.

Мне становится забавным рассуждение на эту тему, и я продолжаю так:

За шесть месяцев, с апреля по октябрь, когда в Африке сплошное солнце, у нас наберётся таких дней с натяжкой – на месяц. Значит, время там движется в шесть раз медленнее. И наш век 100 лет для африканцев как 600. Становится понятным, почему восточные мудрецы мудрее наших, это – раз. Второе – совершенно очевидно, что библейские пророки, пребывающие в изобилии солнечного света, и вправду могли жить по нескольку сотен лет. Потому что по-нашему это несколько десятков лет, и значит, всё без вранья!

Возвращаясь к мухам, которых время от времени гоню от себя, я задумываюсь о том, почему у них другое течение времени, если мы живём с ними бок о бок? И тут, ещё более затрудняя для понимания проблему времени, я вспоминаю, что в разные, хотя и похожие по погоде дни, время для меня самого течёт с разной скоростью. Я часто прохожу вокзальную площадь, глядя на часы над зданием вокзала. И заметил, что одним и тем же шагом я прохожу через площадь то за три, а то за одну минуту!

Можно предположить, что у каждого человека своя скорость течения времени. Про тех людей, которые по этому качеству близки к мухам, говорят – они обладают большой реакцией. Яркий пример – боксёр Мухаммед Али, уклоняющийся от молниеносных ударов соперника. Как ему не уклониться, если этот молниеносный удар для него как замедленная съёмка! А Брюс Ли, успевающий схватить монету с чьей-то ладони, на миг раскрывшейся перед ним на расстоянии вытянутой руки!

Я далее с удовлетворением замечаю, что по ощущению времени я тоже бываю близок к мухам. Я всегда подхватываю на лету то, что роняю, будь то монета, ложка, чашка или трёхлитровая стеклянная банка. Однажды мне удалось поймать на лету трёхлетнего ребёнка, падающего со стола. Кто-то сказал тогда: Ну и реакция у вас! А я сейчас думаю, причём здесь реакция? Просто ребёнок медленно падал! Да! А вот ещё! Однажды в бездумной юности я смог схватить за ошейник и поднять в воздух большую цепную собаку, отделавшись лишь лёгкой царапиной на предплечье от её клыка.

Лето. Август. Река. Я лежу на высоком берегу после того, как снова нырнул и немного проплыл. Вода остыла от дождей, и я успел насквозь прохладить кожу. Теперь она радостно вибрирует на моём возрождающемся теле.

Старая песня

В очередной раз еду я в электричке, чтобы отдохнуть денёк-другой на даче. Вагон полупустой. Некоторые пассажиры заняты мороженым или газетами, купленными у немолодых разносчиков. Не найдя достаточно интересного объекта наблюдения, углубляюсь в свои привычные думы, далёкие от земных забот. Вскоре слышу позади себя пение, производимое, мягко говоря, неголосистой женщиной, по-видимому, очень пожилой. Когда она проходит мимо меня, я вижу как зря одетую женщину с неправильным лицом в бельмах. Похоже, что оно было когда-то обожжено. Женщина держит перед собой небольшую железную кружку в зелёной полуде. В такой кружке много лет назад, я помню, заваривал чефир мой свояк после возвращения из мест не столь отдалённых.

Я внимательно слушаю песню, которая льётся под звон не слишком часто опускающихся в кружку монет. Замечаю, что это искажённое в слове и мелодии сочинение известной эстрадной певицы:

Нас никто с ним в церкви не венчал,

Но душа моя горит в огне.

Ах, зачем, зачем ты ускакал

На буланом на своём коне!

Ты зачем в полночное окно,

Проходя, бросал цветы-сирень?

Я теперь не наслаждаюсь сном,

И не в радость мне весенний день.

В любви – глубокий след

Или нет следа

Всех жесточе бед

Мне любовь-беда.

Мой вагон – первый, поэтому нищая, пройдя его и как раз закончив песню, пошла обратно. Возвращалась она с другой песней, но я, в переживаниях прежней и стараясь её запомнить, не уловил, что именно она исполняла.

Когда поющая нищая покинула вагон, в него тут же вошёл не просто высокий и симпатичный, а, я бы сказал, породистый молодой человек. Прямо от дверей он громким голосом стал предлагать пассажирам книгу по Тиадиомике, как мне послышалось, в которой есть ответы на все почему: почему распадаются браки, почему между людьми возникает ненависть и желание мстить, почему дети бывают агрессивны и не слушают родителей и – на все другие вопросы. Когда молодой человек проходил мимо меня, я, взглянув на книгу, заметил, что имя автора что-то вроде Гипсон или Гэплен, а название начинается на букву «Д».

Мне не доставили радости эти двое. Наоборот, они ввергли меня в глубокую грусть. Первая – своей беспомощностью и видом запустения, второй, наоборот, своей природной мощью, но не реализованной. Ему бы жить во дворце королём и разводить принцесс. У той и другого не было никакого таланта к своим занятиям. Они это делали с чувством обречённости и как бы через силу. Похоже, им самим было неприятно и унизительно их дело. Но где он, свой путь?

Лисица

В вагон входит девушка – высокая, тонкая, стройная. Садится напротив меня в соседнем отсеке. Я не мог не понаблюдать за ней. Ненавязчиво посматриваю на её лицо, которое сразу показалось необычным. Вижу, что линия скулы у неё почти без изгиба переходит в линию наружной части уха, потому что мочки – нет. Далее замечаю, что впадина, обычно занимающая среднюю часть ушной раковины, распространяется до верхней кромки уха. От этого оно кажется глубоким и удлинённым. А поскольку оно ещё и немного заострено – такое впечатление, что это ухо лисицы. Но очень милое – маленькое и загадочное.

Мне захотелось внимательно рассмотреть уши окружающих. Оказывается, они такие разные! Через некоторое время прихожу к выводу, что по форме ушей люди разделяются на три типа:

Человеческое ухо: нижний отдел, впадина и верх – одинакового размера. Человеческое, потому что не напоминает ухо животного. Ухо лисицы: впадина преобладает по размеру, мочки или нет или она очень маленькая. Ухо овцы, когда нижний отдел заметно больше других (в основном, за счёт мочки).

Весь дальнейший путь я продолжаю любоваться необычной спутницей. Девушка полна неги, что проявляется не только в её лице и позе, но и в жестах. Она довольно часто меняет положение тела мягкими волнистыми движениями, усиливающими её сходство с лисицей. Иногда потягивается, напрягая сцепленные руки вниз, а однажды вскинула их вверх. При этом то, что бывает у женщин на груди, тоже постаралось подняться вверх, но – не получилось: лишь зрачки грудей, легко угадываемые через тонкую ткань кофты, как бы взметнулись мне в глаза.

Я любовался и лицом своей попутчицы. Сначала мне всё нравилось. Однако, сосредотачивая внимание на деталях, замечаю, что у неё толстоват кончик носа. Но, поразмыслил я, почему он должен быть тонким, если находится над пухлыми губами! Её губы, короткие, напитанные красным соком, бросаются в глаза. У этой замечательной девушки каждый маленький недостаток компенсировался каким-либо достоинством! Выдаются ключицы, но это не сразу замечаешь из-за гладкой блестящей кожи и красивой шеи. Плечи широковаты, и когда руки опущены вниз – между ними и тонким телом довольно большое пространство. Но это же тип египтянки с древних фресок, и это – волнует.

Черёмуховые вечера

Ходят мрачные тучи или светит яркое солнце – это не оказывает заметного влияние на мою душу, ибо там свой мрак, свои тучи или своё сияние, подобное солнечному. Приходится только удивляться писателям, которые уделяют массу времени изображению природы в связи с состоянием человека. Я думаю, сам этот человек, переживая свои душевные движения, вряд ли вообще замечает, светит ли солнце или ходят по небу тучи, пошли ли на прогулку деревья в сильный ветер, и мелко ли дрожит осина. Вот музыка сильнее природы. Мы не можем не воспринимать её, даже пребывая в пучине своих бедствий. При этом музыка не только сопровождает наши переживания, она преобразует их. Когда я хочу просветлить свои страдания – я слушаю музыку. Некоторые вещи вызывают вибрацию, кажется, какой-то одной душевной струны, но от неё звучат все другие, что иногда приводит если не к облегчающим душу рыданиям, то просто к слезам.

Я думаю, что когда человек находится в спокойном состоянии, когда его не тревожит сильное чувство, тогда он может быть захвачен природой – картинами её непостижимой красоты и непостижимого смысла.

Вот прошли черёмуховые вечера с их прохладой и ожиданием чего-то неясного, какого-то колдовского действия. Теперь сразу после захода солнца вечера веют легким теплом после душного дня, сердце охватывает чувство умиротворённости, но в то же время и удивления от свершившегося чуда. Сказочные образы наполняют смыслом видимые картины. Каждый листок и даже сам воздух, кажется, живут в ощущении чего-то мужественного, сильного, но сдержанного, и чего-то женственного, нежного, загадочного и притягательного. Эти две ипостаси Божественного тоскуют друг о друге, и предвкушение их слияния возбуждает и наполняет смыслом всё сущее. Эти мгновенные ассоциации, возникающие раньше, чем можно успеть о них подумать, оживляют мир, без них он лишается своей духовности, и даже кажется, что они не возникают, а вообще присущи картинам бытия издревле, с начала мира. Так создана сама природа, это всегда так, но это становится ясно только в продолжительные вечера начала лета, может, потому, что мы только что были свидетелями чуда превращения света в темь – эти впечатляющие картины предзакатных вечеров, когда время ощущается, и от этого становится тревожно. Как ни удивительно, но мы вскоре успокаиваемся оттого, что свет гаснет, и не придаём отягчающего значения наступающей тьме и, более того, как бы радуемся ей в порыве живительного осознания неизбежности какого-то очередного чуда.

Скарлетт

Прошедшей зимой мне часто нездоровилось. В один из периодов недуга я с женой был приглашён на юбилейный день рождения одного из моих друзей. Мне показалось, что я почти выздоровел, и – согласился прийти.

Приглашённых было довольно много. Время проходило за тостами, разговорами, шутками. Поначалу я чувствовал себя хорошо, даже произнёс что-то забавное в очередном тосте за именинника. Затем как-то сник, заскучал и потерялся.

В разгар вечера я чувствовал себя совсем уже неважно и только терпеливо переносил всё, потому что видел – жену развлекает и этот стол, и это общество, и она с удовольствием вливается, иногда лидируя, в разговоры.

Меня лихорадило. Я мечтал об уединении и кровати. Некоторым отвлечением было наблюдать за одной симпатичной женщиной. Чтобы не утомлять вас её описанием, я лишь скажу, что она – точная копия Скарлетт из одноимённого английского фильма. Когда-то мы с ней работали вместе и, симпатизируя друг другу, иногда, оставаясь одни, забавлялись лёгким флиртом с шутливыми поцелуями. Теперь она, кажется, даже не смотрела в мою сторону. Когда уставшее от еды общество решило потанцевать, и моя бывшая сотрудница пошла с кем-то (а здесь она была без мужа), моя жена заметила: «Какие у неё стройненькие ножки!». Это было открытием для меня, потому что мне как-то не бросалась в глаза стройность ног моей бывшей сотрудницы. Но жена моя знает толк в гармонии человеческого тела, и я, задумавшись, стал наблюдать за ногами танцующей Скарлетт.

Немного ещё потерпев суету вечера, в запутанных смутных чувствах, совсем упав духом от сознания того, что не могу вписаться в весёлую компанию, чувствуя лихорадку тела, я сказал жене о желании покинуть пирушку. Мы заявили об этом хозяевам вечера, и, поблагодарив за приятно проведённое время и ещё раз пожелав здоровья имениннику, пошли к выходу.

Когда я уже оделся, к нам подошли попрощаться. Жена в это время что-то обсуждала с хозяйкой на кухне (кажется, рецепт торта). Я как мог крепко жал руки мужчинам и что-то говорил женщинам. И тут ко мне подошла моя давняя знакомая и просто, как будто она это делала каждый день, при всех присутствующих нежно и не торопясь поцеловала меня в губы. Я только успел заметить увеличенные глаза одного солидного и авторитетного среди нас мужчины, который стоял ближе всех ко мне. Поймав руку моей Скарлетт, я не очень ловко прильнул к ней губами, а поняв это (то есть, что поцеловал не так, как следует), повторил поцелуй (опять неловко).

Это необычное проявление сочувствия ко мне, несчастному, моментально примирило меня с жизнью. Всё как-то сразу встало на свои места, меня уже ничего не тревожило, вдруг разомкнулся обруч скуки, стягивающий душу, исчезло чувство одиночества, обречённости и забвения, которое угнетает нас во время болезни и усиливается душевным беспокойством от осознания невозможности вписаться в окружающий мир.

Храни Бог нежных и чутких женщин, способных на поступки!

Тайное тайн моих

«Дорогая моя, сегодня я проснулся счастливым: я видел тебя во сне. Мы сидели на твоей диван-кровати. Сочувствуя моим страданиям, ты протянула мне руку для поцелуя…»

Любовь – загадочная штука. Вдруг чувствуешь, что это она, потому что в душе появляется бальзам, в уме строй, в теле энергия. А когда представляешь приближение к её устам, становиться жутко, как от приближения смерча. И пусть говорят тебе, что она эгоистка, что она расчётлива и высокомерна. Ты не веришь этому, а чтобы прекратить разговор с человеком, который, видимо, никогда не любил, отвечаешь:

– Ну и что! Ведь это – богиня, ей всё позволено, она может быть всякой, как сам Бог.

И молишься на неё и боготворишь. И как хочется упасть к её ногам, обнять колени и может быть прикоснуться к ним губами. Но это уж слишком, ибо это всё равно, что прикосновение к Богу, то есть к яркому огню, который ослепит и сожжёт! Конечно, твоя богиня может просто грубо пнуть невольного наглеца. Но он даже этот жест примет с благоговением и радостью, потому что это хоть какой-то контакт с любимой. Пинки и пощёчины его не оттолкнут и не облагоразумят.

Такое состояние может продолжаться год, два…

Но не правда, что любить можно только один раз. Я точно знаю, что, по крайней мере, два раза можно. И – так похоже! Считаешь, что она непостижимо прекрасна и обликом и душой, и ты поклоняешься ей, не задумываясь глубоко над смыслом её слов и поступков, а наслаждаясь и пугаясь только воображаемыми картинами. Она не замечает твоих страданий? Она не ценит твою преданность? Не беда! Тебя не расхолаживает не только то, что она обходит тебя вниманием и вовсе не сострадает твоим мукам, но и прямое пренебрежение тобой. Всё скрашивает сладость грёз, в которых витает её образ, точнее её лицо. Спокойное, божественное, только от представления которого тебя охватывает необъяснимая и неописуемая радость, мир становится гармоничным, а жизнь осмысленной. И в этом видении с особой силой светят глаза, но и сияют губы! И от этого сладкая тревога на душе, тревога, которая, однако, наполняет всего тебя энергией. Хочется жить, действовать, мысли охватывают весь мир, а на душе прояснение, просветление. И странно – кажется, что другие люди (и незнакомые тебе) живут и действуют под знаком памяти и думах и чувствах о ней, то есть, потому что она – есть, потому что она с ними живёт на Земле! Понятным становится ощущение гармонии во всём, поскольку источник движения, жизни – один.

«Дорогая моя! Сегодня снова видел тебя во сне. Я был твоим гостем. Но теперь твоя диван-кровать размещалась у противоположной стены. Ты что, переставила её?»

Маргарита

Конец марта. С утра – тихо. День обещает быть солнечным. Я иду на работу своей обычной дорогой, которая в середине пути проходит по изогнутому проулку позади Дворца Бракосочетаний. Огибаю Дворец, и – мне открывается лежащая на льду дороги женщина. Она лежит на спине, раскинув руки. Я подхожу к ней и вижу, что это совсем молоденькая девушка. Лицо спокойное с румянцем на полненьких щёчках. Глаза закрыты. Она в чёрной под кожу короткой куртке, застёгнутой на все пуговицы. Ноги в колготках телесного цвета, и одна из них, полусогнутая, склоняется над другой. Рядом лежит сумочка, а в полуметре, прямо посреди дороги, стоит недопитая бутылка вина. Я нагибаюсь над девушкой, трогаю её за плечо, и она тут же слегка приоткрывает большие (и красивые) глаза.

– Она хоть жива? – слышу за спиной голос женщины, проходящей мимо.

– Что с тобой? Ты сможешь встать? – говорю я.

Девушка помогает мне поставить себя на ноги. Она стоит неуверенно, покачивается и продолжает держаться за меня, когда я, отпустив её, нагибаюсь подобрать сумочку.

– Ну, а бутылку оставим, – говорю я, помогая ещё не пришедшей в себя девушке повесить сумку на её плечо.

– Это моя бутылка! – вдруг совсем внятно произносит девушка свои первые слова.

– Хорошо. Раз она твоя, заберём её.

Я снова овладеваю сумкой. Она довольно большая, правильной четырёхугольной формы. Совсем тощая. Не застёгнута на молнию. Я вижу внутри небольшую кипу ученических тетрадей и отмечаю про себя, что они довольно сильно потёрты. Эти её тетрадки мгновенно пробуждают во мне воспоминания школьных лет, и такой поворот памяти как-то сблизил меня с этой девушкой, возникло ощущение, что у нас с ней есть что-то общее. Я аккуратно ставлю бутылку (это была «Рябиновая настойка») в угол сумочки, подперев её тетрадками, чтобы она не свалилась на бок и не разлилась. Водрузив сумку на её плечо, беру девушку под руку, но она говорит:

– Лучше я буду за тебя держаться, – и крепко ухватывается за мой локоть.

– Скажи, куда тебя отвести.

– Не знаю.

– Ну, где тебя ждут?

– Меня никто нигде не ждёт.

– Но всё-таки. Ты куда-то шла?

– Здесь недалеко. Вон туда, в техникум, – она указывает на расположенное неподалёку большое серое здание прошлой, казарменной эпохи.

– Значит, там тебя ждут?

– Нет, там тоже меня никто не ждёт.

– Ты почему свалилась? Много выпила?

– Это не много. Это мало.

– Ты поскользнулась?

– Нет. Я, кажется, потеряла сознание. Я три дня не ела.

– Я дам тебе денег, сходи в кафе, поешь.

– Мне сейчас нужно в техникум. Дай мне закурить.

– Я не курю. И ты бросай.

– Я пыталась бросить. Надо бы бросить.

Мы уже подходим к техникуму, и она говорит:

– Зайдём в здание. Проводи меня. Мне нужно в туалет.

Я прохожу с ней под руку (она шла неровно) мимо двух удивлённо глядящих на нас девушек, сидящих за столом у входа, по-видимому, дежурных.

Мы выходим снова на улицу. Сбоку от крыльца толпится молчаливая стайка студентов. Мы останавливаемся по другую сторону от входа.

–Я обещал дать тебе денег. Вот возьми, – говорю я, вытаскивая из портмоне несколько купюр. – Как тебя зовут?

– Маргарита.

– О! Ты живёшь с таким именем! Марго, ты такая молодая и красивая, а губишь себя питьём и курением! Очнись! У тебя всё будет хорошо!

– Я постараюсь.

– Мне надо идти. Всего тебе! – говорю, пожав её руку выше локтя.

– Если что… заходи, – и она назвала номер своей группы.

Я поднял руку, делая знак прощания, и пошёл своей дорогой. Впрочем, тот путь, что прошёл я с девушкой, был тоже по моей дороге.

Канун пасхи

У меня такое ощущение, будто я и те, с кем я общаюсь, живут в одном мире, а все другие люди – в каком-то другом. Вроде бы они, эти другие, благополучно существуют, это угадывается по косвенным посылкам. Иногда они дают знать о себе через телевизор, газету, радио. Думаешь, ага! Вы всё-таки есть! Сейчас проверим! Посылаю по точному адресу запрос, задаю вопрос, но – увы! На самом деле оказывается, что это был призрак, а с призраками ведь можно общаться, только если сам перейдёшь в их мир.

Этот их мир – настоящая летающая тарелка: загадочный и недоступный. Письма и телефонные звонки здесь не достигают цели.

Можно ли жить без этого, другого мира? Конечно! Почти все люди так и живут. Но во мне сидит какой-то чёртик и зудит, зудит о том, другом мире, будто там, в нём, человек обретает большую степень свободы, становится могучим и счастливым одновременно. Но как туда проникнуть? Иногда мне кажется, что достучаться туда невозможно. Там, наверное, совсем другие законы природы, другое пространство и время. И вообще, где этот мир? Может быть, там люди сделаны из другой материи, например, менее плотной, и могут ходить сквозь нас, по нам, и получается интересно: куда же стучаться в таком случае? Но мне обязательно нужно туда! И я стучусь, стучусь…

Я послал и продолжаю посылать много запросов в разные стороны и на разные расстояния в надежде получить какой-то отклик. Мои письма заполняют почту от заброшенного уголка Сибири до могучего Вашингтона – от канцелярии президента США до почтового ящика одной сибирской горожанки, называвшей когда-то себя моим другом, но теперь оказавшейся в том, другом мире. Вырвется ли хотя бы одно из моих посланий за пределы моего белого света? Я надеюсь. Только нужно быть упорным и терпеливым и неутомимо повторять попытки. Ведь в природе есть примеры того, как для достижения намеченной цели делаются тысячи и даже миллионы проб. Можно предположить, что мои послания, как на пути с суши к морю новорожденных черепашек, перехватывает невидимое, но страшное чудовище по имени Забвение. Боже! Прости и спаси меня! Ты – милосерд, а я не всегда смиренен пред тобой…