Текст книги "Страничные рассказы"

Автор книги: Владимир Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Сейчас я испытываю древний способ прояснения души и мозгов – строго соблюдаю Великий пост, стараюсь быть полон доброты, откровенности, покаяния и прощения и – голодаю. Жду и жду подсказки с Неба, молюсь и утверждаюсь в вере. Иногда вижу интересные, удивительно юные, даже, я бы сказал, детские сны, в которых мои сегодняшние задушевные образы грезятся в картинах детства. А на утро и днём иногда как-то заходится и покалывает сердце, как бывает в юности, когда быстро растёшь. Может, Бог уже где-то близко…

Рецидивист

В майские праздники ехал я из Новосибирска в Анжеро-Судженск проведать родных. Билет был взят за три дня до отъезда, однако, мне досталось одно из худших мест – верхнее в последнем отсеке плацкартного вагона. Когда я прошёл к своему месту, там сидели уже парень и девушка, не знакомые между собой, как я позже заметил. И вот перед самым отходом поезда в проходе вагона появился мужчина, при виде которого меня охватило некоторое беспокойство. Уже по тому, как он шагал и держал себя, как смотрел, было видно: нормальная размеренная дорожная обстановка будет нарушена, как нарушается спокойная повседневность стихийным бедствием – буйным вихрем или гремящим потоком, обещающим наводнение или потоп. Он был выше среднего роста, широк в кости, мускулист. Его тело увенчивалось большой лысой головой. На темени чётко вырисовывался свежий неровный шрам длинной несколько сантиметров, из которого сочилась кровь. Я заметил эту голову со шрамом ещё при посадке – в конце группы пассажиров, толпящихся у входа. Я тогда пожелал себе не попасть с этим рецидивистом, как я про себя окрестил его, в один отсек вагона.

– Тридцать шестое уже! А где же тридцать восьмое? О, мама мия, рядом с туалетом! – начал он ещё на подходе. Да, он начал говорить, чтобы уже не смолкнуть ни на минуту. В руке он держал открытую бутылку пива. Бросив свою небольшую сумку возле лавки, он уселся напротив меня, рядом с девушкой. Его грубоватое лицо украшали большие серые глаза, взгляд был открытый и прямой, но не навязчивый.

– Будем знакомиться. Владимир. Наталья? Не люблю это имя! У меня от Наташ одни неприятности! Вот видишь шрам у меня на голове? Позавчера я был в гостях у одной Натальи. Когда выходил, меня встретили трое. Я испугался и с испугу – да-да! с испугу! Так бывает! – головой выбил одному все зубы, другого свалил кулаком, и, совсем испугавшись, убежал от них. Куда ты едешь? В Мариинск? О, Мариинск я хорошо знаю! Я там был. Как же! Знаменитая Мариинская тюрьма. Два года. Тоже из-за Наташки. Другой Наташки. Пришлось из-за неё одному ухарю челюсть сломать. У меня было много Наташек! Мама мия, ох и накуролесил я в своей жизни! – и проговорил-пропел, понизив голос:

Господи, поми-и-илуй! Прости меня грешного!

За дурь потешную, за злость поспешную,

За любовь страстную, за жизнь несуразную,

За веру трудную, за молитву нудную!

– Какая пташка пролетела! (о проходившей мимо девушке, направлявшейся в туалет) Какая упругая грудь! А у тебя, Наталья, какая грудь? (Пытается отстранить её руки, сложенные на груди) Неприлично? Вижу, вижу, у тебя тоже хорошая грудь. Вот приедешь к маме, вырядишься и – все парни будут у твоих ног. Надень юбку покороче: ножки-то у тебя, вижу, стройненькие! Ты вообще, Наталья, девушка гарная. (Далее речитативом)

Я приду к тебе однажды,

Я уже к тебе лечу!

От огня любовной жажды,

Сам, сгорая, излечу!

Дай я на ушко что тебе скажу. (Говорит ей что-то на ухо, прикрывшись от нас широкой ладонью. Девушка, хохотнув, улыбается). Никому не говори, что я тебе сказал!

– Там купе, как выйдешь – налево, стало свободное? (это он девушке, вышедшей из туалета).

– Сколько лет тебе, Наталья? Девятнадцать? Студентка? Едешь к маме поесть картошки и попить молочка! Да? Угадал? Я тоже отъедался у мамы, когда учился. Прекрасное время – учёба! Я занимался тогда спортом. Слышали, как подставили нас на Олимпийских играх? Мой друг биатлонист был там, рассказывал…

Так он, отпивая из бутылки, будоражил нас, делая перерыв только тогда, когда выходил в тамбур покурить. Когда я, устав от него, полез на верхнюю полку и сказал что-то по этому поводу, он не преминул и здесь сделать своё замечание: «Какой у вас приятный бархатный голос!».

В середине моего пути он, заметив, что сидящую на боковом месте за столиком девушку (Галя, тоже студентка) клонит ко сну, предложил ей полку, на которой он сидел с Наташей.

– Наталья, пусть она отдохнёт, она такая уставшая! А мы с тобой пересядем на её место.

Всё так и произошло. Всю дальнейшую дорогу он сидел на боковой полке – или напротив Наташи, или примостившись не надолго рядом с ней. Он продолжал обсуждать её красоту и её возможных женихов или пускался в описание своих приключений. При этом он украшал речь нецензурными словами-одиночками, которые как-то лишь мелькали, не выпячиваясь, так что вроде бы и не было повода обрывать его за это. Крепкие выражения очень удачно вписывались в общий рисунок рассказа и быстро заслонялись образами последующей речи, текущей неотвратимо, как бурный поток. Девушка, кажется, не обращала внимания на его «словечки», которые странным образом только обостряли, поперчивали его речь. Она порой отвечала ему короткими фразами, сопровождавшимися весёлым, иногда даже счастливым смехом.

После одной остановки, на которой наш герой выходил купить бутылку пива, к нему подошла проводница и энергично бросила:

–Я тебе шлёпну, так шлёпну! Сейчас вызову милиционера! – добавила она, удаляясь.

– Это я, дурак, задел её по попе, когда поднимался в вагон. Но – пойду, извинюсь.

Возвратившись, проговорил:

– Надо же! Я ей: «Извиняюсь!», а она: «Хочешь, я дам тебе свой красноярский адрес?» Ну что ты будешь делать с этими бабами!

Мы с ним выходили на одной станции. Прощаясь, он, после некоторого колебания, поцеловал спящую Галю, проговорив: «Пусть она увидит во сне, что я к ней пришёл», и Наташу, которой раньше этого дал свой новосибирский телефон «на случай, если тебе нужна будет какая-либо помощь».

Я шёл на выход вслед за ним. Ещё на ступеньках вагона, он, глядя на перрон, сказал негромко:

– А вот и Орловские! Уже меня встречают!

Сойдя, он медленно направился к двум дюжим мужчинам, стоящим поодаль, которые, однако, увидев его, не сдвинулись с места, в чём я усмотрел злой смысл. Дальнейшим моим наблюдениям помешала густая толпа пассажиров, покидающих вагон и спешащих в него на короткой остановке поезда у станции Анжерская.

Гуляние по-семейному

Я в гостях у одной армянской семьи – внуку хозяина дома исполнился один год. Как всегда на празднествах у этого древнего народа, вечер состоит наполовину из застолья, наполовину из танцев. Застолье также разделяется по времени на две примерно равные части, много раз сменяющие друг друга, – тосты и разговоры.

Вот сын хозяина дома говорит тост за здоровье дедушки именинника:

– Я хочу выпить, чтобы всегда, когда мы собираемся здесь, в этом доме, ты встречал нас во главе вот такого стола, и чтобы радостным было твоё лицо. И чтобы все твои родные, которые здесь и все, которые далеко отсюда в разных местах, чтобы все-все они жили радостно и благополучно, и чтобы мир был на земле. Я не буду говорить за каждого и называть по имени всех твоих родных. Это заняло бы много времени по их количеству, к тому же я могу кого-то пропустить, а это было бы неприлично.

Глава семьи поднимает бокал за гостей.

– Выпьем за то, чтобы у вас было здоровье – у вас, ваших детей, ваших внуков и всех ваших родственников здесь и во всех других местах, где они живут. Вы нам как родные. Мы хотим, чтобы у вас всё было хорошо, тогда и нам будет хорошо. Я хочу выпить за ваше здоровье!

Слушая тосты, я гляжу на ораторов, но и на стол. Он заставлен необычно. Содержимое тарелок интересно, но моё внимание привлекает архитектура сервировки: она двухэтажная. На плотно заставленный первый уровень помещено ещё много тарелок с закусками. По-видимому, это остроумное техническое решение вызвано желанием разместиться за сравнительно небольшим столом в одной половине комнаты, оставив другую для танцев. Но не одни проблемы пространства вывели хозяев на идею этажности сервировки. Как я вскоре сообразил, этой конструктивной мыслью руководило стремление поставить на стол в начале пирушки сразу все блюда – холодные и горячие. А ведь это можно одобрить сразу с нескольких точек зрения. Во-первых, обеспечивается свобода выбора. Каждый сам себе устанавливает последовательность и сочетание блюд и закусок. Во-вторых, что не маловажно, хозяйка, поставив перед гостями всё, что она приготовила, может спокойно сидеть, участвуя во всех делах застолья.

Что касается самих яств, то перечислю лишь то, чем я увлекался: долма (маленькие голубцы, но в виноградных листьях), шашлык, красная рыба, оливки. Спиртное у армян однообразно. Они всем якобы элитным напиткам предпочитают свою чачу. Эту чачу сделал сам хозяин, но не из тута, тогда это была бы тутовка или караунж, настоящий эликсир здоровья, а я не знаю из чего, потому что глава семьи уклонился от ответа. Он дал ей имя «Бомба», вероятно, потому что она хотя и мягкая на вкус, но крепче русской водки.

– Она такая же, как караунж, от неё плохо не бывает! – сказал он, предлагая мне этот оригинальный напиток.

Чача имела особый тонкий запах, и, правда, от неё не было плохо.

Разговоры между тостами ведутся немного вокруг закусок, но большей частью затрагиваются глобальные вопросы, связанные, в основном, с судьбой Армении.

– Я слышал, Армения отдаёт несколько неработающих заводов за свои долги России. – Никаких долгов нет. Это переходит к России, чтобы она укрепляла Армению. Армения всегда была за спиной России, и впредь будет. – Алиев не хочет воевать, а армяне не хотят брать Баку. – Польша процветает, потому что ихний папа в Риме. – Нет, потому что Польша находится на торговых путях. – Каких великих армянских поэтов вы знаете? – Саят-Нова. – Нет, Саят-Нова больше грузинский поэт. Лучший поэт Армении, поэт-мыслитель, это Абовян. А у вас кто великий поэт? – У нас Пушкин. – Как Пушкин может быть великим, если он плохо говорил об армянах? – Пушкин иногда высокомерен, и я не одобряю это. Но не помню, чтобы он унижал армян.

Танцы под магнитофон. Хорошая восточная музыка, армянская, в основном.

Надо заметить, что независимо от часа начала празднества, гуляние в армянских семьях продолжается далеко за полночь. Причём, к моему удивлению, в этом продолжительном веселье участвуют все поколения от мала до велика. Детей не гонят спать, они танцуют во всю, до упаду. Правда, в прямом смысле до упаду наблюдалось только у самого маленького. А самый маленький был годовалый именинник, который, танцуя, конечно, на руках (у бабушки), заснул незадолго до полуночи. Другие дети – шестилетний внук хозяина и двенадцатилетняя внучка, держались бодро до конца. Танцуют искусно, разнообразно и исключительно восточные танцы. Я с удовольствием наблюдал за девочкой, прелестной в своей восточной красоте. Мне особенно нравилось, когда она, импровизируя, пускала своё тело волной.

Прощаться подошли всей семьёй. Каждый произносил что-нибудь приятное.

Немного о счастье

Сегодня на работе меня сильно утомил компьютер. Поздно вечером усталый и грустный иду домой. Чтобы развеяться, прийти в себя, я шагаю энергично и стараюсь голову держать высоко – так держу, чтобы у неё была одинаковая возможность свеситься вперёд или упасть назад. В этом случае, особенно когда идёшь, плечи разворачиваются, а грудь расправляется, что очень благоприятно для дыхания, а ведь известно, что дыхание основа жизни, а не любовь. При этом расправленная грудь вместе с животом держится на бёдрах подобно тому, как голова на плечах, только здесь вместо шеи поясница во главе с позвоночником. А ноги при такой ходьбе испытывают удовольствие, когда ступают по земле: ступни ласково прикасаются к дороге (пусть даже через подошвы ботинок), ощущая её пальцами, которые в начале шага расправляются, в момент шага, как бы ощупывая землю, слегка невольно поворачиваются, а в последний момент касания с землёй хотят становиться энергичными, отталкиваясь. Во всё это время каждый палец ведёт себя немножко отлично от других, самостоятельно. А пятка в таком шаге почти не участвует, лишь легко касается земли, и это правильно, если вспомнить, что ведь все другие млекопитающие, кроме медведя, на пятку вообще не наступают.

Но – о чём это я? Да! Это я так иду, когда поздно вечером возвращаюсь с работы, и мне, утомлённому, немного грустно. Но после получаса такой ходьбы, когда каждое движение доставляет удовольствие, меня охватывает чувство, похожее на вдохновение, но при этом душа, наслаждаясь игрой грёз, не заставляет голову поразмыслить, откуда что берётся. А поздно вечером дома я теперь обыкновенно читаю историю древнего Рима Эдварда Гиббона. Если это сочинение не попадало вам в руки – вы не испытывали наслаждения от чтения! История историей, но в ней есть то, что мне больше всего нравится при чтении – неожиданные, неслыханные сочетания слов.

Последнее время я с удовольствием работаю, с удовольствием хожу по улицам, с удовольствием читаю. Но – перестал писать стихи. Мне даже не хочется думать о них. Потому что меня охватывает ощущение счастья! Я не могу назвать конкретную причину. Вроде бы ничего в жизни чудесного не произошло. И в то же время, наверное, произошло! По-видимому, много мелких событий сошлись в особом, редком сочетании, определяющим такое состояние души, которое мы называем счастьем. А в счастье ведь мы не прислушиваемся к своим душевным движениям, а только наслаждаемся ими. Нам жалко тратить время, чтобы изобразить их!

Но в такие моменты, когда говорят: Бог прошёл мимо, нужно быть осторожным. У счастья есть своя философия и своя логика (в смысле причин и следствий). У счастья тоже есть свои трудности, особенно, когда становишься беспечным, а это опасно, потому что беспечность может породить невнимание к окружающим и даже, может быть, к самому себе. Теряется бдительность, этакая умеренная настороженность и готовность совершать поступки. Кстати, вот что есть в книге Гиббона об излишнем счастье как раз: «Душа, расслабшая от избытка счастья, не способна возвышаться до того великодушия, которое гнушается подозрениями и осмеливается прощать». Как вам это нравится? Надо будет постараться понаблюдать за собой, счастливым, и, если это занятие окажется интересным, поэтически изобразить тайны счастья. Эпиграфом к циклу счастливых стихов можно будет взять упомянутые слова Эдварда Гиббона.

Счастье-радость… Жизнь – захватывающая штука. Но каждый понимает счастье и радость по-своему, настолько разно, что это приводит к столкновениям и даже смерти. Трагедия жизни состоит в том, что люди ещё очень недолго живут на земле и не знают совершенно своего предназначения. У них слишком много свободы, и они не умеют с пользой её употребить. Интересно, что животные, у которых мозгов меньше, делают это более разумно. Человеку дано много свободы и мозгов, но свободы – больше! Поэтому человек – болезнь Земли (как заметил Бернард Шоу). Самые гармоничные создания это деревья. Они живут на Земле намного дольше людей и животных, потому так спокойны, а значит – счастливы.

Кажется, я пустился в размышление о сути счастья. Но ведь это признак того, что оно скоро покинет мою душу, освобождая место для вдохновения… Когда я буду смотреть на счастье со стороны, я, возможно, постигну его причины и свойства… Но я знаю, что это так же трудно, как догадаться об истоках любви…

Чудесное мгновение

Поездом Новосибирск-Красноярск ехал я в Кузбасс, на родину, чтобы, как всегда, провести там первомайские дни.

Когда я прошёл в свой отсек вагона, он был ещё пуст. Я снял куртку и сел у окна. До отхода поезда оставалось минут десять. Вскоре стали появляться пассажиры. Вот подошла совсем молоденькая светловолосая девушка и, не сказав слов приветствия, даже не взглянув на меня, уселась на мою лавку. За ней подошли две девицы и, перекидываясь репликами, стали устраиваться на боковых местах. Поезд тронулся. Подошедшие, студентки-экономисты, как я быстро понял, довольно плотно заполняли эфир ближайших отсеков простенькими разговорами на уровне сплетен, перемалывая кости своим подругам, преподавателям, самим себе и знакомым парням. Я немного приуныл, так как скоро понял, что обречён на пытку этим эфирным шумом в течение, может быть, всей дороги. Пытка усугублялась тем, что одна из девиц украшала плетёнку обыденных слов матерными словами, что, несмотря на большую уместность их в смысловой канве разговора и наивную уверенность говорившей в равноправии этих слов с другими, сильно омрачало мои мысли и заметно портило настроение.

Поезд едва тронулся, как в нашем купе появилась стройная брюнетка лет восемнадцати-девятнадцати.

– Эти места свободны? – спросила девушка, указав рукой на лавки напротив меня.

– Да, – отвечал я, – пока свободные.

Она поставила на столик початую бутылку лимонада, повесила дамскую сумочку на крюк у окна и уселась против меня. Вскоре проводница пришла забрать наши билеты.

– Вы поменяли место? – спросила она у девушки.

– Да, я перешла оттуда, – ответила та и указала рукой на конец вагона.

Поезд, выезжая из города, набирал скорость. Пришедшая сняла куртку и положила её под голову, ложась навзничь на голую лавку. Она легла, согнув ноги в свободно облегающих чёрных брюках. Вскоре девушка повернулась на бок, но так, что её лицо заслонялось от моих глаз столиком. Мои взгляды следовали изящной линии её бедра, что стало утешать меня, помогая противостоять шуму в эфире, о котором я говорил.

Прошло около часа. Девушка встала, вытащила из сумочки газету со сканвордами и положила на столик. Она вписывала в газетные клетки разгаданные слова или сидела в задумчивости, иногда взглядывая на меня, а я имел возможность, не торопясь, рассмотреть её. Всё в ней казалось мне довольно приятным, но – обыкновенным. Всё в ней было на месте, но ничто особенно не привлекало. Конечно, её густые мягкие волосы чуть не до плеч, чёрные брови и чёрные глаза подчёркивали белизну кожи, что приятно для глаза, но сама кожа не была достаточно гладкой и блестящей. Впрочем, её взгляд, объединяющий взволнованностью души все черты лица, воспринимался как бы взгляд не глаз, а всего этого лица и, прежде всего, губ, небольших и ярких, но кажется даже не подкрашенных. Её взгляд был, конечно, той изюминкой, которую я не сразу заметил.

Она склонялась над столиком, положив на него оголённые до локтей руки, а я сидел, тоже опираясь локтем о столик. Может, чтобы отвести мои взгляды от себя, она отделила одну страничку со сканвордами и, подвинув её ко мне, сказала:

– Хотите поразгадывать?

– В нашем доме все кроме меня увлекаются этим занятием. Ну, я тоже попробую, – согласился я.

Взяв авторучку из кармана пиджака, я стал кое-что вписывать в ряды клеток. Но из-за наступающих сумерек мои глаза вскоре перестали различать слова вопросов, напечатанные мелким шрифтом. Попросив раза два свою соседку прочитать их, я предложил затем разгадывать вместе её сканворд. В течение получаса мы довольно оживлённо обсуждали возможные ответы на трудные вопросы, из чего я понял, что эта брюнетка с привлекательными губами довольно эрудированная особа. Но вот совсем стемнело, а поскольку свет в вагоне ещё не включили, мы прервали это интересное, как теперь мне казалось, занятие. Тут как раз прошла проводница и предупредила о приближении станции, где я должен был выходить. Предмет моего внимания встала, прошла к концу вагона и, вернувшись, улеглась на своей лавке, опять навзничь с согнутыми коленями.

Когда поезд почти остановился, я встал, надел пиджак и, набросив куртку на плечи, остановил свой взгляд на лежащей девушке.

– Всего хорошего вам в дальнейшей дороге, – проговорил я, и меня словно ударило током: из полусумрака пространства между столиком и стенкой отсека, обрамлённое руками, сомкнутыми за головой, на меня смотрело восхищённое лицо, в котором было столько удивления, радости, столько восторга, как будто она не просто видела какое-то чудо, а будто увидела это чудо впервые и торопится насладиться им, пока оно не исчезло. Девушка ничего не ответила, а просто послала мне чрезвычайно доброжелательный пас одними глазами.

Было очевидно, что, остановив на лице своей спутницы прощальный взгляд, я застал её за сокровенными переживаниями, не имеющими ко мне никакого отношения. Я случайно застал её в состоянии обострённого чувства влюблённости, вызванном её воспоминаниями, а не сиюминутными мечтами о молчаливом спутнике, который вместо того, чтобы попытаться увидеть душу в её глазах, затратил всю энергию своего взгляда на изучение её внешности, привычно тренируя свою наблюдательность, доведённую до абсурда.

Надо ли говорить, какое испытал я сожаление, что не узнал даже имени этой девушки, которая, безымянная, теперь будет волновать и радовать моё сердце молниеносным мгновением, в котором как бы раскрылась некая тайна природы, возвышающая женщин.

Криминальный случай

Электричка только что отошла от Главного вокзала, когда в тамбуре, позади меня, а я сидел в третьем отсеке от дверей, послышался крик: девичий голос истерично звал о помощи. Двое парней, сидящих далее меня через отсек, встали и поспешили к тамбуру. Крики прекратились, а парни вернулись на свои места.

Минуты через две мимо меня быстро прошагал долговязый молодой человек, сопровождаемый небольшого роста крепышом. Подойдя к обидчикам, как он считал, и негромко проговорив: «Вы хотите приключений?», он схватил одного из парней левой рукой за грудки, а его правая рука, бывшая до этого момента в кармане брюк, взметнулась вверх c пистолетом довольно внушительных размеров.

Подвергшийся нападению, быстро встал и ухватил рукой запястье долговязого, отводя ствол к потолку вагона. И тут же раздался выстрел. Мне показалось, что курок нажал нападавший, потому что парень, боровшийся с ним, не доставал до пистолета.

Дальше всё происходило, как в ускорённой съёмке. Двое парней несколько секунд возились с долговязым, стараясь вырвать у него оружие. Им бы это удалось, но тот успел передать пистолет крепышу, стоящему неподалёку от меня. Увидев вооружённую руку рядом с собой, я быстро встал и, схватив, пригнул её вниз, выкручивая. Но крепыш, взял пистолет свободной рукой и бросил его долговязому, который оказался уже у тамбура. Я отпустил безоружного крепыша. Нападавшие поспешили скрыться. Здесь как раз случилась остановка, и парочка начинающих преступников прошла мимо окон вагона.

Когда всё кончилось, некоторые пассажиры начали покашливать и по вагону пошло шевеление. Я почувствовал жжение в глазах. Значит, пистолет был заряжен слезоточивым газом! Через несколько минут люди стали покидать вагон, направляясь в сторону, противоположную той, откуда произошло нападение. Я был частью толпы и подчинился её инстинкту безопасности, ведшему людей в сторону от угрозы.

«Омоновец»

9 мая утром ехал я с женой на дачу пригородным поездом. Народу было не густо, так что много мест пустовало. Поезд уже тронулся, когда в вагоне появился высокий человек в камуфляжной одежде с большой чёрной собакой на поводке. Он прошёл мимо нас в середину вагона.

– Папаша, ты что разлёгся? Ну, давай! двигайся, двигайся! Развалился! Ты не дома находишься! – услышал я грубый голос за своей спиной.

– Мог бы повежливей! В такой день тревожишь старика!

– Это я с тобой вежливо разговариваю, а невежливость мою ты увидишь, если будешь вести себя здесь по-домашнему!

Меня неприятно тронул этот диалог. Я удивился грубости и нетактичности – свободных мест было много, и можно было не беспокоить уставшего пожилого человека. Я оглянулся. И невольно залюбовался видом грубияна. Вошедший был похож на одного из моих соседей по даче, такой же высокий, или лучше сказать – большой. Хорошо сложенный, он даже сидя казался стройным. Лицо типично русское, но не смазливое, как у Иванушки-дурачка, а мужественное, каким мы представляем себе Александра Невского, только, пожалуй, более скуластое. Этот человек был сероглаз, чисто выбрит и украшен широкими усами во всю длину рта. Волосы, казалось, были немного с рыжинкой.

      Упомянутый мой сосед по даче представлялся мне бывшим омоновцем, и в это вполне можно было поверить, глядя на его бравую выправку. Вошедший тоже был очень похож на омоновца. Так и будем его называть далее, тем более, что одет он был в маскировочную одежду.

Когда была объявлена первая остановка, пожилой человек, сосед «омоновца», воскликнул: «Так я же не в ту сторону еду!», – и заторопился к выходу, вызвав у своего обидчика добродушный смех, поддержанный окружающими.

Оглянувшись ещё раз, я увидел, что «омоновец» держал в правой руке бутылку водки и что-то говорил сидящему напротив него мужчине. Затем встал и громко спросил, нет ли у кого стакана. Стакана ни у кого не оказалось. Я подумал, что он мог бы спросить не стакан, а, например, чайную чашку. У него было бы тогда больше шансов заполучить ёмкость для известной цели, так как стакан теперь становится большой редкостью. Но затем я догадался, что он не мог спросить «чайную чашку», потому что сегодня День Победы, и нужно пить водку именно из стакана, из гранёного стакана, как пили наши отцы и деды, переживая жестокую войну и не менее жестокую мирную жизнь. С этого момента я стал иначе относиться к моему «омоновцу». Я даже подумал, что он не так уж и грубо спорил из-за места; да и занять его он хотел, наверное, потому, что предпочитал сидеть именно здесь. Я и сам стараюсь всегда занять в вагоне одно и то же, своё излюбленное место.

Между тем, в отсеке, где находился «омоновец», стало на двух мужчин больше. За неимением тары, стали пить за Победу прямо из горлышка. Бутылка пошла по кругу. В левой руке «омоновец» держал бутерброд – скибка хлеба с двойным слоем сервелатной колбасы. Празднование Дня Победы происходило не очень далеко от меня, но так как мужской разговор о военных делах, как и положено, вёлся спокойными, негромкими голосами, я плохо разбирал содержание беседы. Доносились только отдельные фразы. Говорил в основном хозяин отсека. Иногда все вместе, кроме, кажется, самого рассказчика, смеялись.

– Я ещё не в таких переделках бывал!..

И вдруг:

– Солдат – самый бедный.… А подарки зависят от звания, капитану нужно дарить не то, что лейтенанту…

Бутылка быстро была опустошена. Моя жена, сидевшая лицом к этой компании, обратила моё внимание на то, что бутерброд, который демонстрировала левая рука «омоновца», остался нетронутым. «Это чисто по-русски, пить, не закусывая!» – добавила она с добродушной усмешкой.

Когда разговор за моей спиной заглох, я оглянулся и увидел финальную сцену празднования. Посторонние мужчины ушли. «Омоновец» сидел у окна, обратившись лицом к своей собаке, и скармливал ей тот самый бутерброд. Он разломил его на две части, чтобы собаке было удобно справиться с большим куском, и сунул их по очереди в её пасть. Я залюбовался видом ухоженного животного с блестящей чёрной шерстью, льющейся короткими локонами. Может быть, с самого начала бутерброд предназначался этой симпатичной дворняжке? – подумал я. Но засомневался из-за сервелата.

Вечернее, или О бедах

Я плачу в беде…

Но что стоят наши переживания перед величием жизни?

А величие жизни не только в счастье, беды тоже часть её.

Если жизнь это свойство материи, то есть жизнь не случайна, то нужно поразмыслить, а что было угодно Богу? Для чего Бог делает так, что вдруг приходит беда? Может быть, Он одаряет нас чувством безысходности, чтобы предупредить о чём-то? А может Бог делает это, чтобы уравновесить счастье? Мы были счастливы (по крайней мере, в детстве), так поживём немного в беде! Это, кроме прочего, и шанс по-настоящему оценить наше (бывшее) счастье. И чувство безысходности, беды, это ведь прекрасная возможность поразмыслить о будущем и повернуться к нему.

Беда приходит к нам, чтобы мы решительнее искали пути, на которых она разрешается счастьем. Это момент, когда Бог даёт нам возможность проявить волю: нужно решить – остаться при своих или научиться жить по другому. Возможно, беды приходят, когда мы упускаем момент решения. Теперь Бог подсказывает: «Приехали!» Уже приехали к берегу реки. Конечно, можно остаться на этом берегу, сесть, поджав ноги, обхватить колени руками и в этом комке переживать горе. Но можно прыгнуть в реку. И оказаться на другом берегу. А на другом берегу (где нас нет), возможно, и вправду трава зеленее, солнце ласковей, а луна ярче!..

На самом деле счастливый человек тот, кого Бог наделил свойством наслаждаться и радостями, и бедами. Наслаждаться со спокойствием и тем и другим. Спокойствие это мудрость. Мудрый человек не смеётся в счастье (памятуя о бедах) и не плачет в беде (вспоминая о счастье).

Но я смеюсь в счастье и плачу в беде.

Сейчас я плачу.

Фотография на память

Раза два он просил у неё фотографию на память. Но это было давно, может, год назад.

Наш герой уже не ждал дорогого для него сувенира, когда она при одной их встрече вдруг вытащила из сумочки два снимка и подала ему.

– Что это? – воскликнул он от неожиданности.

– Вы же просили!

Взяв в руки фотокарточки, он прежде всего повернул их обратной стороной, чтобы прочесть слова На память и ещё, может, что-то. Но там, кроме теневых слов Кодак ничего больше не было. Он коротко взглянул на неё, но ничего не сказал. Она так хочет. Пусть так и будет.

Став смотреть снимки, он поразился незнакомым обликом своего кумира: на него смотрела красивая, спокойная в своём счастье молодая женщина, полная, по-видимому, любви к своему любящему её мужу.

– Кто снимал? – спросил наш герой.

– Муж.

Да, так оно и есть. Это под его взором она играет неизвестными доселе нашему герою красками.

– Ты на этих снимках не похожа на себя, я тебя такой не знаю, я тебя почти не узнаю!

– Это плохо?

– Мне хотелось получить копию твоего образа, с которым я встречаюсь. – Он вгляделся в неё. – Вот такую, как ты сейчас. Но – пусть ты будешь в моей памяти одной, а на фотографиях – другой, незнакомой мне, для разнообразия. У тебя здесь волосы подвиты? – спросил наш герой, стараясь разобраться, что создаёт впечатление новизны её облика.

– Да, – ответила она.

Придя домой, он долго рассматривал снимки, стараясь понять, почему на фотографиях она почти неузнаваема. Как сильно ощущение счастья может изменить черты лица! Что же оно изменяет? Разглядывая её, как незнакомку (это удавалось из-за и впрямь чужого для него лица), он заметил, что эта женщина какая-то вся мягкая и круглая. Мягкая и круглая в том смысле, в каком понимал эти слова Лев Толстой. Они подразумевают наличие в человеке таких качеств, как спокойствие, уверенность, законченность, определённость, исключающие сомнения и поиски себя. Человек уже состоялся. Такой психологический образ незнакомки возник у нашего героя при общем впечатлении. Но наш герой удивился, когда заметил, что все черты лица у этой женщины на снимке округлены! Вот почему она казалась другой, неузнаваемой! Её глаза были без уголков, которые всегда заметны у той другой, с которой он встречается, удлиняя её сирень во взгляде. Губы незнакомки были короче, немного распустившись в бантик. Но самое главное – заострённый и вовсе не короткий нос его кумира здесь был курносым! Завершала впечатление округлости причёска: её длинные чуть волнистые волосы у этой незнакомки на фотографии были круто подвиты, образуя почти завершённые круги.