Текст книги "Его турецкий роман (СИ)"

Автор книги: Владимир Царицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Я ощущаю себя голой под твоим взглядом, – услышал он смущенный

Надин голос и с трудом отогнал от себя гипнотическую волну вожделения.

– Прости. Ты… делаешь из меня маньяка.

– Я рассчитывала на другой эффект.

– Смотреть на тебя иначе – выше моих сил.

– Тебе надо охладиться. Ну-ка, бегом в море!

Надя первой вбежала в воду и, совершенно не думая о том, как будут выглядеть ее волосы после купания, нырнула рыбкой, как это делают мальчишки, подняв вокруг себя фонтан брызг. Пругов устремился следом.

Пловчихой Надя была неважной, но держалась на воде хорошо.

– Поплыли туда! – Она показала рукой вдаль. Был яркий солнечный день, и берега Самоса были видны отчетливо.

– Куда? В Грецию? Поплыли.

– До Греции я не доплыву.

– Я помогу тебе. Ты будешь держаться за мою спину, и мы доплывем.

Здесь совсем недалеко до греческого острова, – пошутил Пругов, – километров пятьдесят, не больше. К завтрашнему утру доплывем.

– А зачем нам в Грецию? Давай просто отплывем подальше, чтобы никого не было рядом. И все. И поплывем обратно.

– Давай.

Они действительно заплыли далеко. Самос зрительно не приблизился ни на миллиметр, но пляж, который они оставили, превратился в узкую золотистую полоску, только горы позади отеля были большими и казались издали серыми и мрачными. И создавалось впечатление, что они надвигаются. Надежда плыла вперед и не оглядывалась, а когда оглянулась, глаза ее стали огромными, и в них был…, нет, не страх, и даже не беспокойство, в них было удивление.

– Я никогда не заплывала так далеко…, боялась, – тяжело дыша и отфыркиваясь, призналась она Пругову. – Боялась глубины…, боялась акул и морских чудовищ… Я трусиха…, страшная трусиха… А теперь мне не страшно… Ни на чуточку не страшно… Потому, что ты со мной… Потому, что я знаю…, ты не дашь мне утонуть… Ты меня спасешь… Что бы не случилось… Ты сильный и мужественный… Ты настоящий мужчина… Я ничего не боюсь, когда ты рядом.

Она говорила, отплевываясь от морской воды, которая попадала ей в рот, но она говорила и смотрела на Пругова с доверчивостью и обожанием, как маленькие дети глядят на своего сильного, кажущегося всемогущим отца.

– Да, я рядом, – сказал Пругов и подплыл еще ближе, вплотную, – только ты не говори больше ничего. Потом скажешь. А то нахлебаешься, и мне тебя и впрямь придется спасать. Ляг на спину, отдохни. Я буду тебя держать.

Пругов перевернул Надю на спину и, поддерживая левой рукой, медленно поплыл в направлении берега, гребя свободной правой. Надя помогала ему, подгребая руками и бултыхая ногами, наверное, издали их могли принять за морской велосипед. Она звонко смеялась, не слыша приказов Пругова, произносимых с напускной строгостью. В эти мгновения она была счастлива. Честно сказать, Пругов слегка подустал. Едва его ноги коснулись песчаного дна, он остановился отдышаться. Он отпустил Надю, и она плавала вокруг него кругами по-собачьи, фыркала и продолжала смеяться. Пругов смотрел на нее, ему было легко и радостно. Вдруг что-то щелкнуло в его голове, и он понял, что безумно влюблен в эту женщину. И он не хотел задумываться над вопросом, почему это случилось. Главное, что это случилось.

Пругов поймал Надежду за руку, привлек к себе и жадно припал к смеющимся губам. Поцелуй был долгим и соленым и, одновременно, сладким.

Они вышли на берег на пляже соседнего отеля и медленно побрели к своему месту по кромке ленивого прибоя, отдыхая и разговаривая.

– Как тебе удалось сбежать от мужа? – спросил он.

– Ха! Очень просто, ушла и все, навсегда. И больше не вернусь. Я забрала свой паспорт и билет на обратный рейс. Украла у него ключ от сейфа и ночью, пока он спал… Он всегда крепко спит. Особенно под утро, особенно, когда выпьет и особенно здесь, в Турции. Думает, что отсюда-то я не сбегу.

– Он будет тебя искать.

– Я оставила записку. Написала, чтобы он не искал. Что я ухожу от него навсегда.

"Наивная!", – подумал Пругов.

– Он все равно станет искать. Я бы на его месте искал…

Надя резко остановилась.

– Ой! Какая я дура!

– Ты – очаровательная дурочка.

– Нет, я просто дура. Он станет искать, ты прав… Мне показалось, что я ушла и все, и он остался где-то далеко. Это из-за тебя. Я тут с тобой и мне кажется, что он где-то далеко, в прошлом.

…Он, правда, в прошлом, но ведь недалеко. Всего в нескольких километрах от этого места. И он будет меня искать, потому что я его вещь. Он не любит расставаться с вещами, к которым привык. Не отдавай меня ему! Слышишь! Если он найдет меня, не отдавай! Ради бога!

– Ну, что ты? Конечно, не отдам, – попытался успокоить ее Пругов, обняв за плечи, и подумал: "Чует мое сердце – дело не обойдется без мордобоя. В принципе это нормально. Цивилизованные переговоры в присутствии адвокатов обеих сторон, занудно-дотошное копание в пунктах брачного контракта, судебная волокита – это не наше, не российское решение треугольного вопроса. У нас все проще и намного эффективнее. Чистим друг другу рожи и женщина достается победителю.

И почти всегда встреча мужа и любовника заканчивается дракой. Или начинается с нее. В любом случае, драка неизбежна. Иногда, конечно, бывает, что все спорные вопросы решаются чинно и благородно, но редко. А по западному образцу и того реже – много еще времени должно пройти, чтобы простые мужики и бабы, коих большинство на российской земле гурьбой свалились в пучину западных либеральных ценностей и чуждого менталитета. Все к этому идет, но… пока главенствует сила… Эх, давненько не приходилось драться! Но ничего, как-нибудь.

Не зря же я трижды в неделю хожу в тренажерный зал, да и не забылись еще Гришкины уроки".

Лет пять назад, когда Пругов писал роман о преступлении, случившемся в одной из спортивных школ восточных единоборств

(раскрывал преступление все тот же следователь прокуратуры Макс

Шатохин), ему пришлось не только запомнить специфические названия ударов и блоков, но и отработать их физически. Пругов был глубоко убежден – если писатель берется за изложение темы доселе ему неведомой, то он должен изучить предмет описания достаточно хорошо.

Неточностей быть не должно. Будучи таким принципиальным он попросил своего приятеля опера Гришу Иваницкого, обладателя третьего дана по джиу-джитсу преподать ему несколько уроков. И два месяца ежедневно ходил в спортзал стадиона "Динамо".

– О чем ты думаешь? – из Надиных глаз сквозили напряженность и беспокойство. Наверное, эйфория от ощущения свободы стала потихоньку ее покидать и она поняла, что просто так муж ни за что не оставит ее в покое, что он будет ее искать и когда найдет, произойдет нечто ужасное, то, чего она боялась, потому что очень хорошо представляла себе последствия.

– Я думаю, что если твой муж заявится сюда за тобой, я набью ему морду.

– Он сильный. Ты знаешь, какой он сильный?…

– Ну, откуда мне знать?

Пругов вспомнил Надиного мужа. Да, слабаком его назвать было сложно.

Когда они с Надеждой совершенно чужими и отстраненными вернулись на яхту, ее муж уже проснулся. По-видимому, у него страшно болела голова – вид у него был угрюмый, и он постоянно морщился и тер виски. Впрочем, маска угрюмости была его истинным лицом, так решил

Пругов, внимательно, но осторожно рассмотрев соперника. Лет сорок, может, немного меньше. Достаточно высокий и широкоплечий, руки длинные и мускулистые, а пальцы короткие и толстые. Почему-то Пругов обратил особое внимание на ногти – они были плоские, широкие, коротко остриженные, словно вросшие в твердые тупые окончания пальцев и ороговевшие. Типичные руки бизнесмена-нувориша, заработавшего первоначальный капитал на торговле "сникерсами" и жевательной резинкой и ушедшего по мере финансового взросления в джунгли среднего полулегального бизнеса, так и не ставшего крупным.

Конечно, угрюмость Надиного мужа была отчасти вызвана его похмельным состоянием, но только отчасти. В принципе, его лицо можно было назвать красивым, если бы не слегка тяжеловатый подбородок, немного выдающийся вперед и излишне густые брови, сросшиеся на переносице.

Именно эти черты лица придавали его облику угрюмый вид и сходство с первобытным человеком. Если бы он попробовал улыбнуться, возможно, такое сходство стало бы менее заметным. Впрочем, некоторым женщинам нравятся такие тип/ы/. Им даже нравится жестокость, живущая в глазах их избранников, они принимают ее за мужественность. Когда Пругов случайно встретился взглядом с Надиным мужем, он уловил во взгляде желтых глаз демонстрацию превосходства знающего себе цену царя зверей льва над слабым и беззащитным ягненком.

– Он сильный, – повторила Надя. – Он может убить. Я это знаю…

– Не бойся, я с тобой, а значит, все будет хорошо.

– А мы можем улететь в Россию прямо сейчас? Мы можем поменять билеты и улететь? Прямо сейчас?

– Думаю, что даже купить другие билеты быстро не получится…

Они подошли к своим лежакам.

– И что мы будем делать, Андрюшенька?

– Ничего. Сначала позагораем, а потом снова заплывем. Ты сама предлагала: будем загорать и купаться.

– Ты шутишь, а я серьезно спрашиваю.

– Если серьезно… Найти тебя непросто. Ведь твой муж не обладает такими дедуктивными способностями, которые есть у тебя, поклонницы детективного жанра. В полицию он заявление не понесет. С чего это вдруг? Жена сбежала, и сразу в полицию? Я не знаю турецких законов, но у нас в России должно три дня пройти с момента пропажи человека, чтобы от того, кто желает его разыскать приняли заявление.

Надя задумчиво кивнула головой, а Пругов подумал о том, что ее муженек может запросто обратиться к полицейским или к службе безопасности отеля в частном, так сказать, порядке. За деньги они горы свернут. Но делиться этими мыслями с Надеждой он не стал.

– Скорей всего, – сказал он, – твой муж попытается выяснить в аэропорту, не улетела ли ты в Россию, не сдавала ли билет и не переносила ли дату вылета. Хотя я сомневаюсь, что подобную информацию он получит легко… Что с тобой? Голова болит?

Надя массировала виски.

– Да…, что-то… Напекло, наверное…

– Давай спрячемся от солнца…, – Пругов огляделся, – вот в этом ресторанчике. – Он указал рукой на стоящий за границей пляжной полосы открытый павильон, увитый виноградной лозой сверху и с боков.

– Пошли.

Внутри павильона царствовала приятная для глаз полутень. Крупные розовые грозди винограда висели над их головами.

Из-за стойки выскочил улыбчивый турок в белой рубашке и с белыми, как санфаянс зубами. Он сходу определил, что перед ним русские.

– Желаете что-нибудь выпить? Фрукты? – по-русски он говорил практически без акцента. – Меня зовут Мустафа.

– Ваш ресторан находится на территории отеля "GRAND STAR",

Мустафа. Он входит в систему "All inclusive"? – спросил Пругов, зная, что не все рестораны и бары, находящиеся на обширной территории отеля входят в эту систему. Много заведений подобного рода работали за живые деньги. Их владельцы платили отелю определенную мзду, и им разрешалось облегчать кошельки туристов со страшным свистом.

Бармен скорчил гримасу величайшего огорчения и сокрушенно покачал головой. Он выглядел таким несчастным, что можно было предположить, что Мустафа сию минуту закатит глаза, грохнется на мозаичный пол и умрет от огорчения.

– К сожалению, нет, господа.

– А у нас, к сожалению, нет при себе денег.

– Как жалко! Но если вы что-нибудь оставите в залог, а потом принесете деньги, то все будет "тип-топ". – Белозубый бармен решил блеснуть своими познаниями в области русского разговорного. -

Какую-нибудь незначительную вещь. Одну из сережек вашей дамы, например? – Бармен многозначительно посмотрел на Пругова.

– Это не сережки. Это у моей дамы мочки ушей такой необычной формы, – серьезно ответил Пругов.

– Никакого залога!

Это произнес не бармен, слова прозвучали за спиной Пругова, а

Мустафа стоял с открытым ртом, переваривая ответ странного клиента и думая, наверное, что к изучению русского языка надо подойти более серьезно и подналечь в основном на идиоматические обороты. Прежде, чем обернуться, Пругов взглянул на Надежду. Она напряженно, с тревогой в синих глазах смотрела поверх его плеча. Веснушки на ее лице словно выцвели и стали светлее загара.

– Господин Пругов? Госпожа Шпиль? – Это был Хасан, представитель фирмы "TTA tourism". Рядом с Хасаном стоял, одетый в белую рубашку и черные брюки, секьюрити отеля "GRAND STAR", о чем свидетельствовал бейджик, прикрепленный к его нагрудному кармашку. Вид у обоих был крайне официальный.

"Вот гнида! – мысленно усмехнулся Пругов. – Сдал-таки, мусульманская рожа! Зря я к нему обращался с конфиденциальной просьбой сегодня утром. Впрочем…, кто знает? Может, утверждение,

"все, что происходит – все к лучшему", подтвердится на деле?".

Хасан шепнул охраннику, тот отвел Мустафу в сторону и что-то ему сказал по-турецки. Мустафа исчез за стойкой.

– Разрешите составить вам компанию? – учтиво спросил Хасан у

Пругова, даже не взглянув на его спутницу. Все-таки отношение восточного человека к женскому полу трудно скрыть. Даже Хасану, в чьи обязанности входит постоянное общение с европейцами.

– Ты не возражаешь? – Пругов вопросительно взглянул на Надежду.

Она отрицательно мотнула головой, слабо понимая, что происходит, но, предполагая, видимо, что происходит что-то нехорошее. Пругов положил руку поверх ее руки и тихо сказал: – Все нормально, Наденька. Не бойся. – И повернулся к Хасану, заметив, что секьюрити закурил и сел за столик у входа в ресторан: – Присаживайтесь, уважаемый господин

Хасан. Вы здесь случайно?

– Отнюдь, – возразил Хасан, усаживаясь сбоку. – Я искал вас,

Андрей. – Его официальный тон неожиданно сменился таинственно-доверительным.

– Вот как? Зачем?

– Чтобы обсудить некоторые… проблемы. Попробовать их решить.

– У вас проблемы?

– К сожалению, у меня очень много личных проблем, как, впрочем, у каждого мужчины, содержащего семью. Дети подрастают, сами понимаете… Но кроме моих проблем, есть и чужие. Работа у меня беспокойная. То одно, то другое. И я только тем и занимаюсь, что решаю чужие проблемы. Вот и сейчас, я здесь, чтобы решить /ваши

/проблемы.

– Мои проблемы? – Пругов придал своему голосу изумленные интонации, сказал, качнув головой: – У меня нет никаких проблем.

– Но они могут возникнуть, – возразил Хасан и добавил убедительно: – Поверьте, Андрей, они обязательно возникнут, если мы сообща не обсудим возможность их предотвращения.

Пругов едва сдержался, чтобы не расхохотаться Хасану в лицо.

Появился Мустафа с подносом в руках, на котором стояли три стакана со свежевыжатым апельсиновым соком и блюдо с фруктами.

Поставив подношение на столик, Мустафа моментально испарился, словно его тут и не было.

– Угощайтесь, господа, – тоном радушного хозяина произнес Хасан.

– Это небольшой презент. Очень маленький презент. Примите его в качестве частичной компенсации за плохую погоду во время вашей вчерашней прогулки на яхте. Ведь госпожа Шпиль тоже вчера была на этой яхте…, вместе с супругом? – Хасан по-прежнему не смотрел на

Надежду, но вдруг повернул к ней голову и сказал на отличном английском: – Как вам отдыхается, мэм, на благословенной Аллахом турецкой земле? Нравится ли вам наше гостеприимство? Устраивает ли кухня?

Надежда непонимающе посмотрела на Хасана, перевела взгляд на

Пругова, спросила:

– О чем это он? Что ему надо? Он что, принял меня за англичанку?

У меня фамилия такая… нерусская.

– Он проверяет, насколько хорошо ты владеешь английским языком, – ответил Пругов, усмехнувшись. – Господин Хасан спросил: нравиться ли тебе в Турции? Но ты можешь не отвечать. Я отвечу за тебя. – Он уже давно понял, чего добивается Хасан, и сказал ему напрямик: – Моя дама совершенно не говорит по-английски. Так что, будем разговаривать, во-первых – по-русски, во-вторых – при ней и, в-третьих – открытым текстом, без всяких там намеков и восточных церемоний. Мы оба прекрасно знаем, какие возможности моих… гипотетических проблем должны обсудить. Ваш помощник, – Пругов кивнул на молчаливого секьюрити, – думаю, хочет того же, чего хотите вы. Денег, конечно. Ведь и у него подрастают дети. Плачу каждому по двести долларов и вы оставляете нас в покое.

Хасан с задумчивым видом поднес к губам стакан фрэша, сделал маленький глоток и подержал сок во рту, наслаждаясь его вкусом, словно дегустировал хорошее вино.

– Понимаете, Андрей, – вкрадчиво начал он, – я всего лишь представитель компании, обеспечивающей туристам, отдыхающим на побережье Эгейского моря комфортное времяпровождение. Но в мои обязанности входит не только отслеживание количества и качества, предоставляемых администрацией отеля услуг, но и урегулирование всяческих спорных вопросов между отдыхающими. Цель одна – чтобы отдых у людей был полноценным и приятным. Чтобы они отдыхали не только телом, но и душой…

– Простите, Хасан, – перебил его Пругов, – я же просил: без церемоний. С тем, что кое у кого из отдыхающих в настоящий момент душа не на месте, я согласен. Что дальше?

– Вы очень верно заметили, Андрей. Душа у господина Шпиля не на месте. Она просто разрывается на части. Господин Шпиль ищет сбежавшую жену, он обратился за помощью к службе безопасности своего отеля, а те, в свою очередь разослали всем службам безопасности фотографию госпожи Шпиль. Она у господина Латтаха. – Хасан повел рукой в сторону входа. Наконец-то представленный секьюрити, осклабился, встал из-за столика, подошел к ним и положил фото перед

Пруговым. Пругов внимательно рассмотрел фото, взяв его в руки.

Надежда на нем стояла на фоне воды, стекающей по отвесной известковой скале, смотрела в объектив и улыбалась. Она казалась счастливой и вполне довольной. Сердца Пругова легонько коснулась острая иголка ревности. Ничего себе, подумал он, еще по сути ничего не было, а он уже ревнует. Да еще к кому? К ее же собственному мужу!

– А ты здесь неплохо получилась, – сказал он Надежде, попытавшись унять ревность.

По-видимому, она правильно поняла настроение Пругова, сказала, словно оправдывалась:

– Это в Памуккале. Там такая красота… А фотографировала меня моя знакомая. Мы с ней уже здесь познакомились, в Турции…

Супружеская пара из Питера.

– Давайте не будем ковыряться в душах, – повернулся Пругов к

Хасану. – Лучше будем разговаривать языком цифр. Сколько?

– Андрей, я нахожусь в затруднительном положении или, как это говорится у вас – между молотом и наковальней. Господин Шпиль…

– Без церемоний, Хасан. Сколько мне вам заплатить, чтобы вы не доложили господину Шпилю о местонахождении его жены? Я прекрасно понимаю, что он выдал аванс и обещал заплатить еще, если вы найдете госпожу Шпиль. Так сколько?

– Две тысячи. Тысячу мне, тысячу господину Латтаху.

– Решено. Две тысячи долларов.

– Евро, – мягко поправил Пругова Хасан и посмотрел на Латтаха, который снова занял место у входа. Секьюрити утвердительно кивнул.

– И вы оставляете нас в покое, – жестко сказал Пругов.

– На одни сутки. Завтра, ровно…, – Хасан взглянул на часы, – ровно в шестнадцать сорок, если вы останетесь в отеле "GRAND STAR"

Латтах сообщит господину Шпилю…

– Вы…, – Пругов хотел выругаться, но вовремя сдержался. – Вы,

Хасан, производите впечатление человека, который умело решает не только чужие, но и свои личные проблемы. Хорошо, я согласен.

Пойдемте… Нет, ждите здесь. Я вернусь через десять минут, и принесу деньги. Я отдам долларами, но по курсу. Идем, Надюша…

Когда они вышли из ресторанчика, Надя остановилась и, взглянув ему в глаза, сказала, покачав головой:

– Нет, я не дешевка. Ха! Сутки со мной стоят две тысячи евро. Ты купил меня за две тысячи. Ура!

– Я не тебя покупал, – возразил Пругов с улыбкой. – Я купил время, для того, чтобы нам никто не мешал спокойно собрать манатки и уехать отсюда куда-нибудь подальше от Шпиля. А то побьет меня еще!

– Правда? Мы уедем? Ты не отдашь меня ему?

– Я тебя никому не отдам.

Пругов сказал эти слова не для того, чтобы успокоить Надежду. Он окончательно и бесповоротно понял: Надежда – его женщина и он ее никому и никогда не отдаст. Ни какому Шпилю. Тем более, Шпилю.

– Так ты – Шпиль? Надежда Шпиль?

– Что, смешно? Это по мужу я Шпиль. Когда с ним разведусь, возьму девичью фамилию. Моя девичья фамилия Апраксина. Красивая фамилия, правда?

– Правда, – согласился Пругов. – Дворянская, а вернее, боярская.

Гораздо красивее, чем какой-то… Шпиль.

– Жаль только ненадолго.

– Что? – не понял Пругов.

– Недолго я буду Апраксиной. Ведь я выйду за тебя и стану

Пруговой. Ты ведь не откажешься дать мне свою фамилию? Не понимаю, когда муж и жена носят разные фамилии.

Надина непосредственность умиляла Пругова. Он взял ее за руку:

– Надюш? А ты хорошо подумала? Ты так молода, а мне пятьдесят шестой вовсю шпарит. Что будет лет, скажем, через пять?

– А что будет через пять лет?

– Ты по-прежнему будешь молодой, а мне пойдет седьмой десяток.

– Ну и что?

– Ты все прекрасно понимаешь…

– Естественно! Я все понимаю. Поэтому не задавай дурацких вопросов, Андрюшенька. У нас с тобой все будет хорошо. Не думай о плохом. Верь мне.

– Верю, – грустно, но счастливо улыбнулся он и подумал: "Что я грею голову? Мне хорошо сейчас, это главное. А что будет через пять лет?… Что будет, то будет. Может, я надаем ей значительно раньше…".

– Единственное, чего я боюсь…, – сказала Надежда, – так это сегодняшней ночи.

– Думаешь, могу не оправдать твоих ожиданий?

Надя задумчиво покачала головой и посмотрела на рыжее солнце, уже коснувшееся морской глади.

– Нет. Я боюсь другого…, – ответила чуть слышно.

Они сидели на открытой веранде ресторана, буквально под их ногами плескалось Эгейское море. Пругов и Надежда прощались с морем, потому что завтра чуть свет собирались ехать в Измир. Решить вопрос по телефону Пругову не удалось. Завтра если удастся, они поменяют билеты и улетят в Россию. А если не удастся улететь в тот же день, тогда придется снять номер в гостинице и ожидать вылета в Измире.

Оставаться в отеле Надя считала опасным, боялась, что сюда заявится разъяренный Шпиль и тогда не миновать скандала…

– Может, зря ты все так усложняешь? – спросил ее Пругов. – Давай я встречусь с твоим Отелло и поговорю с ним, как мужик с мужиком.

Зачем нам куда-то бежать? Мы же не преступники.

– Ты не знаешь его. Он зверь. Он не будет с тобой разговаривать.

Он убьет нас обоих.

Пругов решил не спорить, не настаивать, не хвастаться, что он еще кое-чего стоит. Мальчишество.

– Со мной одни растраты, да? – спросила Надя. – Ты отдал этим прохиндеям, Хасану и как его… Латтаху, кучу денег, а еще придется тратиться на временное жилье. И оставшуюся пятидневку не используешь, как хотел.

– Деньги у меня есть, не думай о них. Я отдал наличные, но не все у меня осталось еще баксов восемьсот. Кроме того, у меня карта, на ней достаточно денег. А когда мы вернемся, я получу гонорар за последнюю книгу. Проживем.

– Я буду работать. Я хочу работать. Муж не разрешал мне работать, никуда не выпускал из дома. Даже в магазин и то… Все делала домработница. Ходила по магазинам, готовила еду. Он мне даже на кухню запрещал входить. Боялся, что я его отравлю. Но где мне яд взять, если я из дому не выходила?

– А если бы нашла яд, отравила бы?

– Отравила. Он из меня рабыню сделал.

– Но почему?

– Потом. Не хочу сейчас, Андрюшенька. Я так счастлива! Сегодня у меня началась новая жизнь, и я хочу говорить только о хорошем. А я прекрасно готовлю, между прочим. Верней, готовила. Раньше…, когда была Апраксиной. Знаешь, какие вкусные зразы я умею делать? С грибной подливкой.

– Пока не знаю, но уверен, что они на самом деле вкусные. Когда мы приедем домой, кухня будет в полном твоем распоряжении. И ты приготовишь свое фирменное блюдо сразу, как на ней окажешься. Я уже сто лет не ел домашней пищи.

– Понятно, тебе нужна кухарка. Вот так да! Была затворницей, стану кухаркой. А ты не боишься?

– Чего?

– Что я тебя тоже захочу отравить? – засмеялась Надя.

– Вот этого я совершенно не боюсь.

– Почему?

– Потому, что мы будем жить долго и счастливо, деля радости и печали, и умрем в один день! – торжественно сказал Пругов.

– Тебе будет девяносто пять, а мне шестьдесят девять, – подхватила Надежда. – Нет, тебе будет сто пять, а мне семьдесят девять.

– Договорились!

…Надя смотрела на рыжее солнце, осторожно погружающееся в

Эгейское море и превращающее воду в расплавленное золото.

– Чего ты боишься? – спросил Пругов. – Чего "другого"? Или кого

"другого"? Шпиля?

Надя резко качнула головой и потянулась за сигаретами.

– Я боюсь…, – и замолчала.

Пругов не мешал ей, не торопил с ответом. Они закурили.

– Я боюсь…, – Надя вдруг решилась, махнула рукой: – А, все равно! Лучше сразу. Лучше сейчас, чтобы ты не подумал, что я… хочу тебе себя подсунуть, такую… с изъяном. Лучше, чтобы ты сначала узнал, а потом увидел, что у меня, – Надя положила руку на свой живот, – здесь. Я боюсь, что ты от меня откажешься, когда увидишь.

– И что там? Ты беременна, что ли?

– Нет, что ты! Просто, у меня там…

– Ну что у тебя там?

– Шрамы, – тихо сказала Надя, опустив глаза.

– Фу-у-у! – облегченно выдохнул Пругов. – Ну, ты меня напугала,

Надюша. И что такого? Шрамы! Да у меня полно шрамов. После аппендицита шрам, детских несколько. И не только на животе.

– Мужчин шрамы украшают, а женщин уродуют.

– Ты далеко не уродина. К тому же, твои шрамы буду видеть только я. Между прочим, часть твоих шрамов, которые у тебя на виске, я уже видел. Они не повергли меня в шок, и не вызвали отвращения.

– Это другие шрамы.

– Хорошо, – вздохнул Пругов и решительно встал.

– Куда?

– Осматривать шрамы, естественно.

– Я боюсь…

– Пошли немедленно. Я уже вторые сутки сгораю от нетерпения увидеть твой животик!

– Идем. – Надя смущенно, но счастливо улыбнулась.

Уйти немедленно им не дал Вова Коваленко, грузно плюхнувшийся в кресло рядом с Надеждой, так, что чуть не отломал подлокотники.

– Олегыч! Вот ты где прячешься! В русском ресторане! А че не в отеле? Там же все схвачено и за все заплачено. Турецко-европейская жрачка задолбала, да? Пельменей захотелось? Я сюда тоже пельмешков отведать пришел…Представь меня барышне. Че сидишь, как мумие?

Али не рад моему появлению?

– Знакомься, Надя. Это Владимир Коваленко, мой сосед по этажу.

– Надя? Русская? Твоя землячка, небось?

"А ведь я даже не знаю, в каком городе она живет", – подумал Пругов.

– Да, мы с Андрюшей живем в одном городе, – улыбнулась Надя и посмотрела на Пругова, словно ждала его поддержки.

– Более того, – поддержал он ее, – в одном доме. Под одной крышей, так сказать.

– А здесь встретились совершенно случайно, ага? – весело спросил

Вован. – Бывает. Выпьем водочки, а, Олегыч?

– Нет, Володя, спасибо. Мы уже собрались уходить, – Ответила за

Пругова Надежда.

– Понимаю, понимаю. Не дурак…Да, Олегыч! Завтра я планирую в

Стамбул махнуть по делам фирмы. Не желаете компанию составить?

Вставшая было Надежда, снова опустилась в кресло.

– А вы в котором часу хотите выехать? – заинтересованно спросила она у Коваленко.

– Зови меня Вованом, Надюха. Без церемоний. Путь до Стамбула не близок, больше пятисот верст. Встану пораньше, часов в шесть, и ту-ту. – Вова вытащил из кармана ключ от автомобиля. – О! "Пежо" взял напрокат. А то, махнем, Олегыч? Ты ж в Стамбуле не бывал. А мне в дороге веселее будет. И сменишь за рулем, когда устану. А?

Пругов посмотрел на Надежду и прочел в ее глазах желание ехать в

Стамбул.

– И денег с тебя брать не буду, – уговаривал Пругова Вован. – А в

Стамбуле базар почище, чем в Измире будет. И товаров в Стамбуле навалом. Я там одного торгаша знаю. Не одного, ясное дело, но тот, про которого говорю – считай, друг мой. Правда, ухо с ним востро держать надо. Я привык, и ситуацию контролирую. А че? Решишь прибарахлиться, я помогу. Оденем и обуем и тебя и Надюху твою. На родину с ног до головы в кожу одетые вернетесь!

– Мы бы прокатились с тобой, Володя…, – начал Пругов.

– Так и поехали!

– …но мы с Надюшей решили завтра в аэропорту Измира билеты обменять и улететь первым же рейсом. Дела неотложные возникли.

– Говно вопрос! Улетите из Стамбула. В Стамбульском аэропорту билеты поменяете. Жалко обратно мне придется одному ехать. Но хоть в один конец вместе. Ну, че?

– А поехали! – весело согласился Пругов.

– А молодец! – обрадовался Вован. – За это надо водочки жахнуть.

– Завтра за руль, – напомнил Пругов.

– А мы по чуть-чуть.

– Я буду коньяк! – Надя была довольна решением Пругова ехать.

– Выключи ночник, – тихо попросила Надежда, выйдя из душа и нерешительно остановившись на пороге комнаты. Белое банное полотенце, которым она опоясалась, пропустив его под мышками, так сексуально подчеркивало ее формы, что Пругов почувствовал, что у него отвисает челюсть.

– Э-э-э…, – невнятно замычал он, помахивая рукой в воздухе и пошевеливая пальцами, предлагая Надежде этим жестом то ли сбросить полотенце, то ли постоять так еще немного, дать ему вволю налюбоваться зрелищем.

– Выключи, пожалуйста, – повторила она еще тише.

– Ну, начинается! – капризно пожаловался на судьбу Пругов, но ночник послушно выключил.

Надя подошла к кровати и осторожно присела на край.

– Я боюсь, – прошептала она.

– Ты говорила, что ты жуткая трусиха, но еще ты говорила, что со мной тебе "ни на чуточку" не страшно. – Пругов осторожно вытащил завернутые концы полотенца у нее из-под мышек и, скинув его на пол, прижал трепещущую Надежду к себе. "Какая она мягкая и теплая", – подумал он.

– Я боюсь, что покажусь тебе холодной.

– Ты горячая. Мне даже кажется, что у тебя жар.

– Это из-за того, что я стояла под горячим душем. В ресторане я чуть-чуть замерзла и хотела согреться.

Пругов, обхватив Надю со спины, ласкал ее грудь и покрывал поцелуями шею и плечи.

– Постой. – Она попыталась высвободиться. – Я хочу сказать.

Прежде чем я стану твоей, я хочу объяснить, оправдаться.

Понимаешь…, все эти годы с мужем, я делала /это/ по обязанности.

Надо и все. Я так говорила себе, я настраивала себя на то, что надо потерпеть и скоро все закончится. Я не получала удовольствия и не стремилась его получить. И теперь я боюсь. Боюсь, что я себя испортила, что я не смогу так, как нужно. Что я… Господи, что я говорю?

Надежда повернулась к Пругову и…, они оба потеряли голову.

Страхи Надежды оказались напрасными. Страсть и желание победили комплексы. И не только Надины комплексы, Пругов начисто забыл о собственных сомнениях в мужской состоятельности, которые хоть и крайне редко, но все-таки иногда закрадывались в его душу. Такие сомнения есть у каждого мужчины, прочно шагнувшего в шестой десяток.

Теперь Пругов не думал о сомнениях, они просто перестали существовать. Он любил свою Надежду страстно, с сумасшедшим неистовством, и она отвечала ему той же страстью и тем же неистовством. Они не могли оторваться друг от друга даже для того, чтобы хоть немного отдохнуть. Они были двумя элементарными частицами, которые существовали где-то и как-то, гуляли по свету, летали в вакууме, подчиняясь закону броуновского движения, и даже не подозревали о существовании друг друга. Но вот они встретились, их неотвратимо потянуло друг к другу, и они слились в единое целое. И не было сил, способных разорвать эту связь.