Текст книги "Его турецкий роман (СИ)"

Автор книги: Владимир Царицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ешь, кому сказала! В дороге проголодаешься – покупать ничего не буду. Мы здесь за все заплатили. Здесь и ешь.

– Не проголодаюсь.

– Обещали на полпути остановиться и пожрать дать, – сказал отец, густо намазывая безвкусное сливочное масло на изумительно вкусную и хрустящую турецкую булку.

– Дадут, не дадут. Кто его знает? А это все пропадет? Хренушки! Я лучше с собой заберу. – Мамаша из пластикового пакета, который стоял у ее ног-тумбочек, полиэтиленовый мешочек и принялась складывать в него все со стола.

– Good morning.

Это поздоровался юноша-официант в ослепительно белой рубашке, черных отглаженных брюках и строгой черной бабочке, заинтересованный происходящим за столом и желающий спросить у колоритной семейки, нет ли каких проблем.

– Чего? – не поняла пышная дамочка.

– Good morning, – повторил официант. – Problems?

– Какой тебе "гутмоник"? Поздороваться желаешь, так и скажи: здравствуйте, господа русские. Понял? Ну-к скажи: здрав-ствуй-те.

– Здря-тюй-те, – послушно повторил официант.

– О! А то "гутмоник" какой-то! А еще: доб-ро-е ут-ро.

– Доб-ри ут-ро.

– Ну что, получается. Давай, иди, тренируйся. Учись правильно говорить, а то: "гутмоник"…

Юноша ослепительно улыбнулся и остался стоять.

– Иди, иди, – махнула на него "учительница" русского языка, – вали на фиг!

– Валинафик, – повторил "ученик".

– Правильно – вали на фиг. Ну ладно, иди. Иди, че встал?

Турок понял, что ему предлагают уйти, снова улыбнулся и отправился за стойку.

– Эй, халдей! – окликнула его практичная мадам. Официант понял, что это ему и, повернувшись, улыбнулся, приветливо приподняв брови.

– Со своими "праблемсами" мы сами справимся. Иди, русский язык учи.

Наскоро позавтракав, Пругов позвонил Хасану, гиду, закрепленному фирмой принимающей стороны за группой русских туристов, проживающих в этом отеле.

– Здравствуйте, Хасан. Это Пругов.

– Здравствуйте Андрей. Турфирма "TTA tourism", которую я имею честь представлять приносит свои извинения по поводу не слишком удачной вчерашней прогулки на яхте. Такая мерзкая погода…

"Молодцы турки, – отметил про себя Пругов. – Контролируют ситуацию. Но если бы я не позвонил, то никто бы и не извинился.

Впрочем, за что здесь извиняться?".

– …Такая погода – большая редкость на побережье Эгейского моря в данное время года, – продолжал Хасан. – Кто мог ожидать?…В качестве компенсации за невольно причиненные неудобства мы готовы персонально для вас, Андрей, улучшить сервис вашего обслуживания в отеле. Горничные отеля будут производить уборку в вашем номере не ежедневно, как они это делали раньше, а два раза в день. Вплоть до вашего отбытия из отеля.

– Спасибо, Хасан, но меня вполне устраивает уровень сервиса и частота уборок. Ваши девочки-горничные прекрасно справляются со своими обязанностями. Да я и не мусорю особо. Вторая уборка мне совершенно ни к чему.

– Но…, – Хасан, по-видимому, был крайне озадачен, его отказом и мучительно размышлял над тем, какую бы дополнительную халяву предложить взамен отказа Пругова от двойной загрузки горничных.

– В принципе, я звоню вам не для того, чтобы высказывать претензии, – помог ему Пругов. – У меня есть просьба.

– Вот как? Я очень внимательно вас слушаю, Андрей.

– Не могли бы вы дать мне список русских туристов, которые вчера были на яхте? Я имею в виду тех, кто проживает не в нашем отеле.

– Список? Но…, понимаете ли, это в некотором роде конфиденциальная информация…

– А я и обращаюсь к вам в некотором роде конфиденциально.

– …Кроме того, я не обладаю этой информацией в полном объеме. К каждой группе русских туристов прикреплен свой гид. А это значит…

– Я понимаю, что это значит и потому готов оплатить ваши расходы.

Пятидесяти долларов хватит?

– …

Пругов представил, как скривилось лицо Хасана.

– О, простите, я оговорился. Сто. Конечно же, сто долларов.

– Я позвоню вам, Андрей. А еще лучше, отправлю факсимильное сообщение на ресепшен отеля. Думаю…, к обеду информация будет уже у вас.

– Очень хорошо. Спасибо.

Так. Значит, ехать в такси по маршруту долмуши, останавливаясь у каждого отеля, и искать иголку в стоге сена не придется. Но до обеда еще целых шесть часов. С ума сойти!

На пляж! Куда еще?

На пляже почти все лежаки были свободными. В такую рань на море шли только русские; для европейцев было еще рано. Европейцы поздно ложились спать, очень поздно.

И вообще – их распорядок дня казался Пругову диким. Едва продрав глаза ко второму завтраку, они долго и не торопясь ели протертые супы, смахивающие на клейстер (эти супы Пругов терпеть не мог, хотя ни разу их не попробовал), пили кофе и вели нескончаемые беседы. В эти часы они были вареными, потерявшими свои эмоции или припрятавшими их до поры до времени. Потом они расходились по номерам, а через час другой, когда солнце уже стояло в зените и щедро поливало все вокруг ультрафиолетом, шли к воде. При этом не все отправлялись на пляж. Многие устраивались у бассейна, но окунались в него редко – все больше валялись на лежаках и коптились на солнце, не боясь онкологических заболеваний и прочих напастей, вызываемых перегревом и жесткой радиацией. Пругов недоумевал – зачем ехать к морю, чтобы провести отпуск у бассейна? У них там, в заграницах, у каждого свой бассейн имеется. Ну, не у каждого, конечно – у многих.

Чуть не все дамочки нерусского происхождения принимали солнечные ванны топлес – титьками кверху. Титьки у подавляющего большинства были не то, чтобы так себе, они были совершенно ужасной формы и ветхими – дряблыми и отвисшими, как уши спаниеля. Естественно, кое у кого из представительниц прекрасного пола груди были силиконовыми, но вид этих округлых холмов, похожих на половинки футбольного мяча не вызывал у Пругова сексуального восторга. Силикон хорош, считал он, когда женщина в лифчике и когда она стоит или сидит, а когда без оного, да еще и лежит – груди кажутся мертвыми. Вообще, лежаки с обнаженными "красотками" напоминали ему ряды каталок в морге, куда он с Гришкой Иваницким заглянул как-то в порядке приобретения необходимых для очередного романа впечатлений. Всегда, проходя мимо бассейна, Пругов старался не смотреть на лежаки и как можно быстрее проскочить это место, вызывающее у него столь неприятные ассоциации.

Обеденное время европейцы обычно пропускали, компенсируя не съеденный обед пастой, пиццей, омлетом и гектолитрами вина и пива из снэк-бара, расположенного тут же, рядом с бассейном.

Получив избыточную дозу солнечной радиации, возвращались в номера и вылезали на свет божий только к вечеру. Вот тогда и начиналась у них активная жизнь. Сначала они часа два-три сидели в ресторане, поглощая море всевозможных продуктов со щедрого турецко-шведского стола. Ели много, а пили умеренно, оставляя место на потом. "Потом" начиналось практически следом за посещением ресторана. Объединившись в компании, шли в бар. Играли в карты, пили, очень громко разговаривали, а хохотали совсем громко и неприлично. После бара, прихватив спиртное, гурьбой шли в номера и продолжали там свое веселье.

На следующий день все повторялось…

Пругов оттащил лежак в тень сплетенного из лозы зонтика и, раздевшись, вошел в море. Вода еще не прогрелась с ночи и была прохладной. Прохладной, но не холодной. Пругов нырнул, ощутив, как по спине, рукам, ногам – по всему телу – пробежали и одновременно взорвались мириады воздушных пузырьков. Вынырнув, он тряхнул головой и вспомнил Вованово: «Ух! Класс!» и повторил эти слова вслух: "Ух!

Класс!" И как-то воровато и смущенно огляделся – не слышал ли кто?

Но на пляже было мало людей, а там где он стоял по пояс в воде, вообще никого не было.

Заплывать далеко почему-то не хотелось; Пругов минут пять поплавал вдоль берега и, выйдя из воды, направился к лежаку.

Придвинув поближе глиняный горшок-пепельницу, он закурил первую утреннюю сигарету. Пругов много курил и пока бросать не собирался, но здесь, на отдыхе, взял за правило – натощак не курить и как можно дольше оттягивать момент, когда он вдохнет первую порцию дыма.

Первая сигарета всегда казалась самой вкусной. Правда, вторую сигарету Пругов закуривал буквально минут через десять, потому что одной оказывалось мало. Организм, зависимый от никотина требовал интоксикации.

Оказалось, что лежать на лежаке, да еще в тенечке, совсем не жарко – жар солнечных лучей компенсировался утренним морским бризом, холодящим кожу, покрытую капельками воды. Пругов лежал, курил и наслаждался покоем и относительной тишиной. Он смотрел на море.

Вдали из туманной утренней дымки проступали контуры греческого острова Самос. Море было совершенно спокойным, только у берега, метрах в десяти от него возникали низкие длинные барашки, и волны, выдерживая четкий интервал, накатывали на берег, лениво шурша мелкой прибрежной галькой. Под звуки моря Пругов задремал.

/– Мы будем жить вместе, долго и счастливо, деля радости и п//е//чали, и умрем в один день//./

/– Откуда ты это знаешь?/

/– Знаю…/

/– Нет, ответь./

/– Знаю и все./

/– А ты это не придумала?/

/– //Придумала. Но все будет так, как я сказала.///

/– Откуда такая уверенность?/

/-// Это неизбежность. Судьба. //Наша с тобой встреча была пре//д//решена свыше. //Но даже не в этом дело:// то, что мы будем вместе – это// я// так решила.// Решила, и все.///

/– Решила? И за себя и за меня?/

/– Но ведь и ты хочешь того же самого./

/– Я? С чего ты взяла?…Да, хочу. Прости. Ты совершенно права, хочу. Может быть, сейчас//, именно сейчас,// я хочу того, чтобы ты всегда была со мной рядом…, больше всего на свете! Но ты же зн//а//ешь// -// не всегда получается то, что мы хотим// и так, как мы реш//и//ли//. Наши желания зависят от многих причин.// У тебя муж. Ты не л//ю//бишь его, но зависишь.// И от него, и, наверное, от чего-то еще.// Ты гов//о//рила, что пыталась уйти…///

/– Сбежать./

/– Да, сбежать. Пыталась сбежать, но не сбежала. У тебя ничего не получилось…/

/– Сейчас получится. Мне некуда было бежать. Теперь я знаю, т//е//перь мне есть куда бежать. А вернее, к кому. К тебе. Я сбегу к тебе./

/– Но я еще сам ни с чем не определился. У меня есть Наталья…/

/– Это та, с большими сиськами?/

/– Все-таки обиделась?/

/– А ты бы не обиделся, если бы я сказала, что у моего мужа…/

/– Прости. Я глупость тогда спорол. Вспылил, как пацан, когда ты назвала ее резиновой…Но ты совершенно права, она резиновая. Нас н//и//чего не объединяет, кроме секса./

/– Ну, вот видишь! Значит, я лучше./

/– Лучше. Хотя//… А что нас с тобой объ//е//диняет?// Я// //же

//о тебе //то//л//ком //ничего не знаю./

/– Я расскажу тебе./

/– Конечно, расскажешь. Но мы отошли от темы./

/– По поводу причин, не позволяющим нам быть вместе и умереть в один день? Ну что ж, продолжай./

/– Понимаешь, //иногда мы планируем что-то, думаем, все будет так, так и //вот //так. А на деле получается, что неожиданно на пути встает некая глыба проблем и… изменить что-либо не в нашей вл//а//сти.///

/– Я помню. Ты говорил./

/– Я…?// Да, правильно,// говорил, но тогда я говорил о другом./

/– Слова те же. Одно в одно. Ты – прагматик, Андрюшенька.

Пра//г//матик и// одновременно -// фаталист. //Противоречивая личность, о//д//ним словом. То есть двумя. Ха! Это не мои слова, я не говорю так обычно. Эти слова я в книжках вычитала. В умных книжках, которые ты написал.///

/– Ты тоже фаталистка, если утверждаешь, что //наша встреча была организована высшими силами.///

/– Да, фаталистка. Но я фаталистка со знаком плюс, а ты – со знаком минус. В этом вся разница./

/– Плюс на минус дает минус./

/– Это, по-моему, что-то из физики? //Да, я помню – плюсы, минусы, разнозаряженные частицы. Они кажется, притягиваются?///

/– Притягиваются./

/– Вот и нас тянет друг к другу./

/– Ты права. Меня тянет к тебе. Я хочу тебя. Я…// Ты знаешь…, к//о//гда мы расстались, вчера, после прогулк//и// на яхте, ты уехала с м//у//жем, а я… Тогда я понял. Нет, сначала я ничего не понял, но потом… Надя, кажется, я влип. //Нет, не кажется. // Я тебя…///

/– Не надо. Пока не говори этих слов. Потом. Не сейчас./

/– Опять "не сейчас"?// //Опять "потом"? Не могу больше с этим с//о//глашаться, не могу этого принять и понять//!///

/– Я – загадка. Я – "вещь в себе"//.///

/– Надежда!/

/– //Лучше з//акажи мне кофе. Со сливками, и три кусочка сахара…/

//

Край дырчатой тени от зонтика сполз с лица и Пругов проснулся.

Море по-прежнему шелестело галькой, а народа на пляже прибавилось.

Да что там прибавилось! Пляж был полон, все свободные лежаки были заняты. Кое-кто лежал на песке, расстелив пляжные полотенца.

Пругов попытался переместить свой лежак в тень, но большая часть тени была уже занята соседями по зонтику. Вздохнув, он опустил руку, намереваясь взять сигареты и к своему превеликому изумлению не нашел пачку. Вот здесь они лежали, на футболке и шортах, аккуратно сложенных и лежащих на сланцах. На всякий случай он проверил нагрудный карман футболки, единственный (в шортах карманов не было) и даже заглянул под лежак – нет сигарет. Здорово! Стырили. Вот тебе и заграница! Как в России – ухо держи востро и варежку не разевай.

Пачку "Кента", полную, без одной сигареты, наверняка стырили его соотечественники. Россияне, понимаешь! Ну не эта же чета пожилых англичан на лежаках справа! И не эта веселая компания французов слева от Пругова. Зажигалку, кстати сказать, тоже стырили. Недолго у него "прожил" подарок Вовы Коваленко! Слава богу, часы не сняли.

Ого! Время-то к обеду.

Лицо дежурного на ресепшене показалось Пругову похожим на фоторобот.

– Господин Пругов. На ваше имя пришло факсимильное сообщение.

Пругов с легким внутренним трепетом принял из рук дежурного листок факса с неровно оторванным краем, протянув взамен бумажный доллар. Читать текст сообщения под прицелом внешне безучастных, но на деле скрытно-заинтересованных глаз фоторобота он не стал, сложил листок вчетверо и сунул в карман футболки.

– А в баре отеля вас ожидают, – монотонным голосом сообщил дежурный, когда Пругов уже намеревался отойти от стойки.

– Вот как? – Пругов повернулся к дежурному. – И кто?

– Ваша соотечественница. – Из-за пелены равнодушия, натянутой на глаза портье, проглядывало любопытство.

– В снэк-баре? – уточнил Пругов, думая лишь об одном – как бы не рвануть с места в карьер. Это было бы чересчур по-мальчишески.

– Нет. За вашей спиной.

Пругов резко обернулся и сразу натолкнулся на синие смеющиеся глаза Надежды.

– Как ты меня нашла?

– Я нашла тебя отдохнувшим после вчерашней прогулки.

– Как ты меня разыскала? – Пругов улыбнулся и перефразировал свой вопрос.

– Ха! – от вчерашнего плохого настроения Надежды не осталось и следа. – Элементарно, Ватсон! Я же видела, в какой микроавтобус вы со своим плотным приятелем садились. Вова, кажется? Ты у него зажигалку брал.

– Этой зажигалки больше нет.

– Опять в море уронил?

– Украли… А плотного приятеля действительно зовут Вовой. Вова

Коваленко. Только он мне не приятель. Просто, живем в одном отеле и на одном этаже. Номера напротив.

– Значит, ты садился в автобус с соседом. Так вот: рядом с автобусом стоял водитель, а у водителя в руках была табличка "Отель

"GRAND STAR". Я не воспринимаю английский язык на слух и не умею говорить по-английски, но буквы-то я знаю.

– Да, конечно… Я не подумал, не догадался.

– Странно. Вы, мэтр? Вы – автор тридцати двух детективов? И не догадались?

"А ведь и точно, – подумал Пругов с улыбкой, – она прочитала меня всего. Выражаясь правильно – прочла все, что мне удалось издать. Во всяком случае, знает, что всего издано тридцать два детективных романа под именем Андрей Костров (в выходных данных – Андрей

Олегович Костров)".

– Тридцати шести, – поправил он Надежду.

– Тридцати шести? – казалось, что Надя расстроилась.

– Четыре своих первых романа мне опубликовать не удалось. Я тогда был совершенно неизвестен в писательских и издательских кругах. Меня никто не знал и не хотел издавать, даже рукописи читать отказывались. Вроде бы и вещи были неплохими (так мне казалось тогда), а никто не хотел их печатать. Только на пятом романе мне повезло.

О своем последнем романе Пругов даже вспоминать не хотел.

– А сейчас? Сейчас ты известен и знаменит. Почему бы тебе сейчас их не издать?

– Когда читаешь что-то, написанное тобой ранее, кажется, что это

– полная ерунда, бред и несусветная чушь. Даже стыдно иногда становится. И удивляешься – неужели это ты написал? Язык корявый, как в сочинении пятиклассника, герои неинтересны и совершенно непохожи на живых людей, сюжет притянут за уши, события надуманы, в жизни такого случиться никогда не может. Но главное – это конечно язык. Со временем он становится другим.

– Ну, не знаю. – Надя пожала плечами. – Я прочла тебя всего… -

И спохватилась: – То есть все опубликованные романы; и мне показалось, что язык у тебя одинаково хорош во всех тридцати двух.

Мне бы очень хотелось прочитать те четыре…Представляешь! Я буду единственная, кто их читала. Или не единственная?…Кстати, тебя со мной не застукают?

– Кто?

– Ну…, кто-нибудь с большой грудью.

"Так, – подумал Пругов. – За свою глупость я уже извинялся.

Извиняться вторично – еще большая глупость. Стоп! Это же было во сне. Я перед Надеждой извинялся во сне".

Тем не менее, просить у Нади прощенья он не стал. Но почувствовал, что краснеет.

– Ее нет. Она… на другом краю света.

– Тоже сбежала от тебя в Америку?

– Нет, она отдыхает в Таиланде.

Надя сделала гримаску и промолчала.

– Ее нет, – повторил Пругов. – И, наверное, вообще больше не будет.

– Почему?

Потому, что я встретил тебя, мог сказать Пругов, но не сказал.

– Выпьешь что-нибудь? – предложил он.

– Кофе.

– Со сливками и три кусочка сахара?

Надежда подняла на него удивленные глаза.

"Какие же они синие!", – подумал Пругов.

– Почему три? Тут только два дают, – возразила Надежда.

– Это в аэрофлоте дают два кусочка в обертке, здесь можно брать сколько хочешь.

– Тогда мне один кусочек и никаких сливок. Я всегда пью черный.

Когда он вернулся с двумя чашечками кофе, Надя курила.

– Угостишь мужчину сигареткой? – пошутил он.

– У тебя и сигареты украли?

– Ага. Вместе с зажигалкой.

– Кури. – Надя подвинула в его сторону пачку. – Не жалко. А почему Пругов? Ведь ты – Костров.

– Ха! – Пругов попытался сымитировать смешок Надежды, но вышло коряво. – Извини, что не предупредил. Я же не предполагал, что ты будешь меня разыскивать.

– Мог бы предположить, – обиделась она. – Я как дура спрашиваю у портье: в каком номере проживает господин Костров? А он мне: у нас таких нет. А уже решила, что перепутала название отеля. Может, не

"Гранд Стар", а "Голд Стар"? На этом побережье и тот и другой имеются. Хорошо, догадалась взять с собой… – Надя потянулась за сумкой, стоящей у ног и поставила ее на колени, вытащила из сумки книгу. – Вот. Твоя фотография. Я – молодец, правда?

"Мой последний роман. Не тот, естественно, что у редактора.

Последний изданный, который совсем недавно появился на прилавках".

– Молодец, – с улыбкой на лице согласился Пругов. – Ты даже не представляешь себе, какая ты… молодчина!

– Так о чем ты забыл меня предупредить? – напомнила Надежда.

– Костров – мой литературный псевдоним. А по жизни и по паспорту я – Пругов.

– Вот как? А почему ты печатаешься под чужой фамилией? Почему не под своей? Разве Пругов плохо звучит?

– Костров тоже моя фамилия. Отчасти. Если не по закону, а по совести.

– Как это?

– Кострова – девичья фамилия моей мамы, – стал объяснять Пругов.

– Мама умерла в ту минуту, когда я появился на свет. Она умерла, дав жизнь мне. Я рассказывал тебе.

– Помню.

– Получается – я живу вместо нее. А значит, имею право иногда называться ее фамилией.

– Да? – Надя подняла искусно выщипанные брови вверх, потом нахмурила их и задумалась.

Пругов закурил и взял в руки свою книжку. На задней стороне обложки было его фото. Он сидел в полутьме кабинета на своем жестком рабочем кресле, руки зависли над клавиатурой ноутбука. В зубах сигарета, дым тонкой струйкой тянется вверх. Лицо какое-то злое – это от морщин, резко падающих от крыльев слегка горбатого носа на края широкого подбородка. И от напряженного взгляда в пустоту. И от мускулистых залысин. Нет совершенно ничего, что может понравиться молодой женщине. Урод, да и только! Мефистофель облезлый!

– Наверное, ты прав, Андрюша, – задумчиво произнесла Надя. – У каждого из нас две фамилии. А иногда и больше.

– Пругов тоже хорошая фамилия, – сказал он. – Мой отец – порядочный и довольно заслуженный человек. Очень известный в своей области. Он был инженером, всю жизнь проектировал заводы и фабрики.

И эта фамилия – Пругов – довольно часто встречается в технической литературе. Вот там она совершенно уместна. Отец сделал свою фамилию известной, а я делаю известной фамилию мамы…Кроме того, есть еще такое понятие, как звучность фамилии писателя. Костров. Красиво и звучно. А Пругов…, тоже звучно и тоже красиво, но мне кажется, что в этой фамилии есть какая-то… упертость.

Надя улыбнулась и, потянувшись через столик, беззастенчиво пощупала его бицепс:

– Я бы сказала – упругость.

Пругов тоже улыбнулся.

– Я знаю одного писателя. Настоящая его фамилия – Костратис.

– Грек?

– Русский писатель с литовскими корнями. Фамилия Костратис вызывает определенные ассоциации. В русской разговорной речи "о" часто произносится, как "а", а потому, слышится "Кастратис".

Ассоциация со словом "кастрат". Согласись, для русского слуха не очень благозвучная фамилия.

– А какой была фамилия его мамы?

– Честно сказать – не знаю…Костратис хотел взять псевдоним

Костров…

– Такой же, как у тебя?

– …но поскольку я под этим именем к тому времени уже опубликовал пяток романов, подобное совпадение было бы несколько…

Ну…, Костратиса могли бы не так понять. Тогда он стал Огневым.

– Огневым!? А я знаю! Я читала! – по-детски возликовала Надя, захлопав в ладоши.

– Он довольно известен.

– Но пишет всякую ерунду. Не люблю мистику.

– Эта мистика называется фэнтези.

– Да знаю я. Не так сказала. – И поправилась: – Не люблю фэнтези.

Сказки это. И не понятно для кого написаны – для взрослых или для детей? Колдуны всякие, супермены с мечами и арбалетами. Е-рун-да!

…Ой! Я опять критикую, а ведь Огнев – твой приятель.

– Нет. Приятелем я его не могу назвать. Мы с Огневым-Костратисом просто коллеги. Как и с Донцовой. Я даже не читал ни одного его произведения.

– Почему? – Надя взглянула на Пругова такими наивными, как у ребенка глазами, что ему стало весело, и он ощутил очередной прилив нежности.

– Не люблю мистику.

– Фэнтези, – поправила его Надежда, и они вместе расхохотались.

Проходящая мимо группа немцев не обратила на их хохот никакого внимания – они разговаривали громче, чем смеялись Пругов с Надеждой.

По-видимому, немцы шли в ресторан.

Пругов посмотрел на часы.

– Кстати, время-то обеденное. Ты наверняка только завтракала.

– Угу.

– Хочешь есть?

– Угу. Только меня в вашем ресторане обслуживать не будут. У меня браслет другого цвета.

– Я возьму, все, что ты попросишь сам и принесу, а ты займешь место и будешь его сторожить, – предложил Пругов. – Никто не заметит.

– Нет, это обман. – Надя категорически отвергла его предложение.

– Тогда выйдем из отеля и перейдем дорогу. Там есть ресторанчик и в нем подают шикарный денэр кебаб и еще более шикарную пастирму.

Надеюсь, ты не виготерианка? Мясо ешь?

– Еще как! Но, в такую жару – мясо?

– А что такого? Но если ты не хочешь мяса, возьмем лепешки с сыром или с картошкой. Забыл, как они называются по-турецки.

– Хохлома какая-то.

– Точно, что-то вроде этого. Пошли.

Кехлеме готовили на заднем дворе ресторана под навесом в виде шатра. Посетителей не было ни одного; точно такой же шатер стоял на территории отеля, и там отведать этих лепешек с начинкой можно было бесплатно – все включено. Молодая улыбчивая турчанка, сидящая на подушке у специальной печи ни бельмеса не понимала – ни по-русски, ни по-английски, но была – само очарование. Пругов начал объяснять ей на пальцах, какую начинку надо положить в лепешки и сколько порций этого популярного в Турции блюда сделать, предварительно решив этот нелегкий, как оказалось вопрос с Надей:

– Тебе сколько и с чем?

– Одну лепешку с картошкой, одну с сыром. Нет, лучше две с картошкой. А ты какие будешь?

– Я с сыром, – улыбнулся Пругов.

– Две или одну?

– Думаю, одной мне будет мало.

– Тогда я тоже с сыром. Нет, давай мне все-таки с картошкой. Или так – три с картошкой, три с сыром.

– А ты не лопнешь, деточка? – шутливо спросил Пругов; беззастенчиво и нагло он украл эту глупую, но смешную фразу из телевизионного рекламного ролика.

– Я ж не одной себе, я для нас обоих! – не приняла его шутку

Надя. Но не обиделась: – А что? Шесть штук на двоих – нормально.

Если свою порцию не осилишь, я доем.

Пругов сделал заказ, нацедил в два пластиковых стаканчика айрана из автомата, гудящего в углу, и направился к ожидающей его Надежде.

– Видать, ты слабо позавтракала, – с улыбкой предположил он, протягивая ей стаканчик, и уселся рядом на жесткие подушки, стоящие по периметру шатра.

– А я сегодня вообще не завтракала, – ответила она и залпом осушила полстакана. – Вкуснотища!

– Аппетита не было?

Надя промолчала.

Турчанка ловко раскатывала длинной тонкой палочкой, выполняющей функцию скалки, кусочек теста, превращая его в тончайшую лепешку.

Наблюдать за ее манипуляциями с тестом было интересно. Девушка была смуглая, как, впрочем, и все здешние девушки, маленькая и кругленькая, похожая на хорошо пропеченную сдобную булочку. Ее почти детские темные ручки, припорошенные мукой, управлялись с тестом быстро и уверенно. Она ловко подхватывала тонкую лепешку, переворачивала ее на другую сторону и раскатывала. Подхватывала, переворачивала и снова раскатывала.

– Эта турчанка похожа на сдобную булочку, – тихо сказал Пругов

Наде на ухо. – Не находишь?

– Я ревновать буду, – так же тихо ответила Надежда и замерла, ощутив его горячее дыхание за ухом.

Пругов увидел тонкую голубую жилку, бьющуюся на Надиной шее, не удержался и нежно прикоснулся к жилке губами. Надя не отстранилась, только положила ладонь на его руку и сказала:

– Она на нас смотрит.

Турчанка и правда, изредка бросала на Пругова и Надежду заинтересованные взгляды. Наверняка подобные картины ей приходилось видеть часто. Но все равно – ей было интересно исподтишка наблюдать за ними. Наверное, гадает, подумал Пругов, как это рядом с таким старым и страшным оказалась такая молодая и красивая. Не иначе как из-за денег. А и, правда, как?

– Наденька…

– Что, Андрюшенька?

– Ты не представляешь…

– Как ты рад, что я тебя нашла?

– Ты читаешь мои мысли?

– Нет. Мысли я читать не умею. Просто, я тоже рада, что снова вижу тебя. А то, что рад ты…, тут и мысли читать необязательно. Ты все время улыбаешься, и у тебя глаз горит.

– Ясно. Я похож на идиота, – сокрушенно констатировал Пругов.

– На идиота ты совершенно не похож, – возразила Надежда. – Ты похож на мою мечту. Нет, ты и есть моя мечта. Уже целых пять лет.

– Пять лет?

– Именно тогда, пять лет назад я прочла твою первую книжку. Не первую, которую ты написал, а первую, которая попала мне в руки. Она называлась… неважно, как она называлась. В той книге не было твоей фотографии. Я стала читать, и мне понравился главный герой.

Следователь…

– Шатохин, наверное, – предположил Пругов. – Макс Шатохин – главный персонаж нескольких моих романов. Девятнадцати, если точно.

– Да, Шатохин. Я читала, читала и вдруг подумала, что это он пишет, Шатохин. Что это он пишет о себе. Что ты пишешь о себе. И подумала, он – это ты. Я читала и представляла себе Шатохина, то есть тебя. И ты знаешь…

– Нет, не знаю.

– …Потом я попросила, и муж купил мне еще одну книгу Андрея

Кострова. На этой книге была твоя фотография. Я не поверила своим глазам, когда увидела. На фотографии был мой Шатохин. Тот, которого я представила. Один в один. Скажи, он – это ты?

Пругов улыбнулся.

– Отчасти. В каждом из литературных героев есть что-то от автора.

По-другому не бывает.

– И в отрицательных персонажах?

– И в отрицательных. В них даже больше.

– Как так? Почему?

– О добре писать легче. Добро всегда понятно и недвусмысленно и оно всегда на виду. Даже если не сразу его видишь, потом понимаешь: это было добро. А со злом все намного сложнее. Оно прячется в глубинах человеческой души и ждет своего часа, чтобы вдруг выскочить и показать себя. А чью душу, как не свою собственную, лучше всего знает человек? Вот и приходится писателю отображать на бумаге свои черные мысли и преступные желания…А иногда зло маскируется под добро. Его надо выявлять…

– Не понимаю! – Надя замотала головой.

– Что ты не понимаешь?

– Ты хороший человек. Я знаю это, потому что чувствую. А ты сейчас сказал, что пишешь своих преступников с себя. Если бы ты был плохим, а притворялся хорошим, я бы знала.

Пругов улыбнулся:

– В каждом человеке есть его светлая и черная сторона. Как доктор

Джекил и мистер Хайд.

– А это что за господа?

– У Роберта Льюиса Стивенсона есть такая повесть…

– Стивенсон – это, который про остров сокровищ написал?

– Да, тот самый. Так вот… Но я вижу, что первая порция лепешек уже готова. Один с сыром, один с картошкой. А об "этих господах",

Джекиле и Хайде, я тебе в другой раз расскажу. Ведь у нас с тобой еще вся жизнь впереди. Сорок лет.

– Это как минимум, – улыбнулась Надежда.

Минут пять из последующих сорока лет их рты были заняты едой. А к тому времени, когда они съели первые две штуки, подоспели вторые – горячие, обжигающие. Пятую и шестую лепешки-кехлеме они взяли с собой – Надя явно преувеличила свой аппетит и не учла реальных размеров желудка.

– Куда пойдем? – спросил Пругов, когда они вышли из шатра. – Ко мне в апартаменты?

– Только для того, чтобы надеть купальные вещи, – с напускной строгостью ответила Надя. – Переоденемся – и на пляж! Будем купаться и загорать! Загорать и купаться!

– Сегодня ты не забыла купальник?

– Я специально взяла его с собой.

– Жалко… Хорошо, на пляж. А потом?

– Что "потом"?

– Потом ты снова меня продинамишь?

– На этот раз нет. Я обещала, что /это/ произойдет скоро, так скоро, что ты не успеешь увлечься другой. Ты же не успел увлечься другой?

– Не представилось подходящего случая. Я с дамами знакомлюсь исключительно на прогулках на яхте по морю.

– Ну вот. А мое "скоро" уже наступило.

К великому огорчению Пругова купальник у Надежды оказался закрытым.

Но огорчение быстро испарилось, так как и через купальник, он разглядел все, что хотел разглядеть. А что не разглядел, то без особого труда додумал. Даже мысленно приукрашивать ничего не пришлось, пропорции Надиного тела были безупречными. Несмотря на легкую полноту, талия у нее была достаточно тонкой, бедра умеренно широкими, а ноги стройными. К гладким покатым плечам хотелось прикоснуться губами и не отрывать их. Впрочем, тот факт, что плечи и руки у Надежды красивые он отметил еще вчера в бухте. Ладная Надина фигурка была крайне женственной и ужасно сексуальной, настолько женственной и сексуальной, что Пругов начисто забыл о приличиях, смотрел на нее во все глаза и не мог заставить себя отвести их в сторону.