Текст книги "Письма русского путешественника"
Автор книги: Владимир Буковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Но и это еще не все. Ведь плодотворное сотрудничество только началось. Теперь нужно еще установить торговые связи. Торговля, как читатель без сомнения знает, является подлинным инструментом мира и укрепления добрососедских отношений. Тут уж никакого подвоха, никаких односторонних выгод. Мы им технологию, они нам лес. Мы им машины, они нам водку. Мы им автомобильный завод, они нам черную икру. Да, но... теперь ведь новые времена, принято торговать в кредит, доверять партнеру. Стало быть, мы им технологию, машины, заводы, а они нам... расписку. А кто от кого зависит: должник от кредитора или кредитор от должника – определяется тем, у кого крепче нервы и больше наглости.
Торговля открывает неограниченные возможности для вмешательства во внутренние дела демократического соседа. Дать или не дать большой выгодный заказ вашей стране (или конкретной фирме), отчего уменьшится или не уменьшится безработица в вашей стране (или конкретном ее районе); а то вдруг после долгого "плодотворного сотрудничества" прекратить заказы в удобный момент, и безработица, наоборот, возрастет. Бывали и совсем курьезные случаи, – например, одна большая фирма получила огромный советский заказ по ходатайству местной компартии (то-то, чай, не за приятную улыбку). Опять же, вы им построите завод, а они продукцию этого завода будут вам продавать дешевле себестоимости.
Как ни наступает на пятки социализм, а все-таки велика еще коммерческая свобода на Западе. Через несколько лет уже и не разберешься, кто чем владеет, кому что принадлежит, да кто от кого зависит. Вам кажется, что это старая добропорядочная фирма, ан нет – она уже в кармане у советских.
Наконец, торговля трудно поддается ограничениям или контролю. Нельзя прямо – можно через подставную фирму в другой стране. Так вот и утекает в СССР стратегически важное оборудование, а то и просто вооружение. Так или иначе, а по данным А. Саттона из Стэнфордского университета[1], до второй мировой войны (в 20-е – начале 30-х) одна только Германия построила СССР 17 артиллерийских заводов и все подводные лодки, а также авиационные и танковые заводы. Это необычайно интересное исследование, которое особенно любопытно читать русскому. Вдруг выясняешь, что буквально все промышленные центры и крупные заводы были построены иностранными компаниями (иногда даже иностранными рабочими и в кредит). Ну, ровным счетом все то, что со школьной скамьи было нам известно как великое достижение социализма.
Скажем, к 27-му году (началу коллективизации, уничтожившей несколько миллионов крестьян и обрекшей страну на голод) 85 процентов тракторов были поставлены Фордом. Угольная промышленность (в особенности Кузбасс и Донбасс), сталелитейная, прокатные заводы, Горьковский автомобильный завод и московский ЗИЛ, Днепрогэс, Магнитогорск, даже ленинский план ГОЭЛРО – все это было создано, поднято, оборудовано западными фирмами. Даже пресловутые "лампочки Ильича" изготовляла какая-то немецко-шведская фирма (сначала в Ярославле, а потом в Москве, Ленинграде и Нижнем Новгороде). В отличие от западного русский читатель, конечно, заметит два существенных обстоятельства:
1) на всех этих стройках собственно строительными, тяжелыми работами занимались заключенные;
2) большая часть этих гигантских проектов – энергетика, металлургия, машиностроение – создала основу советской военной мощи. То есть опять два аспекта тоталитаризма: внутреннее угнетение и внешняя агрессия – идут рука об руку, экипированные демократическими странами Запада.
Может, все-таки не нужно торопиться признавать такие "реальности"? Может быть, не всякая "стабильность" заслуживает признания? И не так уж нам безразлично, едят в соседнем государстве человечину или нет? А худой мир все-таки не лучше доброй ссоры в иных обстоятельствах?
Прагматизм – всего лишь вежливое название для беспринципности; оттого он так и удобен на первый взгляд. Прагматики процветают при всех режимах, они удобны для всякой власти, ибо всегда поддерживают силу независимо от того, что эта сила представляет собой. Но именно поэтому их всегда ненавидят даже больше, чем палачей. Тех – время придет – и самих повесят; прагматики же опять будут ни при чем.
Пагубность прагматической политики в отношении тоталитарных стран это только одна сторона медали. Если в обычных условиях ненависть к прагматикам так и остается бессильным чувством, в нашу эпоху глобальной идеологической войны эта ненависть создает предпосылки для успеха противника, подготавливает почву для его пропаганды. В самом деле, не удивительно ли, что США, демократическая и по сути своей неагрессивная страна, помогающая слаборазвитым странам во много раз больше СССР, получает в награду за свои усилия лишь постоянно растущую ненависть?
СССР же при всей своей агрессивности до сих пор ходит в хороших. Откуда этот дружный антиамериканизм?
Конечно, ответ здесь не может быть однозначным. Тут и особая подверженность населения слаборазвитых стран заболевать "детской болезнью левизны", обусловленная экономическими тяготами. Тут и умелая советская пропаганда, ловко выставляющая робкие американские попытки обороняться в виде стремления к мировому господству. Тут и европейская социалистическая ментальность, по которой богатый всегда виноват перед бедным за то, что тот бедный. Но еще – вот этот самый классический враг – прагматизм и удивительная неумелость, бездарность американских политиков и администраторов. В основе этой неумелости лежит некий парадокс: с одной стороны, традиционно и по своей естественной склонности США тяготеют к изоляционизму; с другой стороны, обстоятельства (и в первую очередь глобальная советская угроза) толкают их в лидеры демократического мира роль, к которой они совсем не готовы. В результате их вмешательство в дела внешнего мира недостаточно энергично и глобально, чтобы эффективно его защитить, но достаточно велико, чтобы породить негативные реакции этого мира. Двойственность позиции ведет к половинчатым решениям, которые, в свою очередь, ведут к проигрышу.
Сценарий этого проигрыша удручающе однообразен. Следуя своей прагматической концепции, США спешит признать "стабильные" авторитарные режимы и сотрудничать с ними. Разумеется, гораздо лучшие отношения с Китаем. Вся беда, оказывается, в том, что их не слушаются. Еще бы! Послушать их, так и Кубу надо скорее признать – ведь Кастро вполне стабилен, а кубинские войска стабилизируют положение в Анголе, Весь мир давно был бы невероятно стабильным, если бы их слушались.
Всего этого, конечно, не знают и в пылу своей революционности не в состоянии понять люди, выросшие под властью стабильного диктатора. Свой опыт всегда кажется убедительней, а этот опыт рисует им вполне четкую, черно-белую картину. С одной стороны – "плохие ребята" американцы, с другой – "хорошие ребята" советские коммунисты. При такой ясности, конечно же, рано или поздно под напором "хороших ребят" наш стабильный диктатор окажется на грани краха. И опять перед прагматиками неразрешимая проблема: с одной стороны, нельзя бросить в беде союзника – это плохо отразится на прочих союзниках и союзах, да и новый стабильный режим, идущий на смену предыдущему, уж слишком враждебен; с другой стороны, предстоит ввязаться в антинародную, противоестественную для Америки войну, заведомо обреченную на неудачу. Чего доброго, придется вводить свои войска, а тогда начнут гибнуть "американские парни", а этого дома не потерпят. Добавим сюда еще одну американскую беду – бездарную администрацию. Как-то мы с друзьями встретили бывшего южновьетнамского офицера, теперь эмигранта, и поинтересовались;
– Как вы ухитрились проиграть войну? Ведь на вашей стороне были и американские войска, и лучшее в мире вооружение? Или вы не знали, что ждет страну в случае вашего поражения? – Все мы знали, – ответил он с горестью. – Но как же тут выиграть, если американцы не просто дают вам помощь, но обязательно начинают распоряжаться: сюда стреляй, а туда не стреляй; там бомби, а здесь не бомби. Так невозможно воевать. Они же ничего не понимают в нашей специфике.
Позднее, ближе познакомившись с американским административным стилем, я гораздо лучше понял, что имел в виду этот вьетнамец. За нехваткой места приведу лишь один незначительный, но достаточно иллюстративный пример работу радиостанции "Свобода".
Где-то после второй мировой войны, в разгар так называемой "холодной войны", наконец дошло до американцев, что нужно хоть как-то отвечать на советскую пропаганду. По крайней мере, дать населению СССР и стран Восточной Европы не контролируемый советской цензурой источник информации. Однако вместо того, чтобы с самого начала делать весьма нужное дело вполне открыто, решено было "на всякий случай" рассматривать это как разведывательную операцию – радиостанцию секретно финансировало ЦРУ, разумеется, всячески отрицая это. Почему надо было прятаться, я, видимо, никогда не пойму. Говорят, иначе сенат и конгресс не пропустили бы ассигнования – ведь это "недружественный акт" по отношению к СССР! (В то же самое время советские тратили миллиарды на антиамериканскую пропаганду как открытую, так и тайную, нимало не смущаясь.) Да и что плохого в информировании одураченных коммунизмом людей? Как бы то ни было, но станции финансировались секретно. Ну, а где секреты в Америке, там и разоблачения. Разоблачения же всегда дают привкус чего-то незаконного, почти преступного. Разумеется, большие умники и миролюбцы типа сенатора Брайтфула (или Фулбрайта, хотя первое больше подходило к той роли, которую он себе избрал) не преминули использовать этот привкус, чтобы настойчиво требовать закрытия станции как мешающей установлению более дружеских отношений с советским партнером. Само существование станции было постоянно под угрозой, пока наконец кому-то не пришло в голову: а почему бы нам не финансировать ее открыто? И действительно, почему бы? Так с недавних пор и стали делать к большому неудовольствию всех американских Брайтфулов.
Однако некая атмосфера недозволенности так и осталась. В частности, цензура. Вашингтонское бюро по радиовещанию (официально управляющая станцией организация) регулярно выпускает некое "Политическое руководство". А там какой только чепухи нет! И что тон дикторов, оказывается, не должен быть слишком злобный, и что не нужно отвечать советской пропаганде, не нужно ее опровергать, не нужно склонять людей к бегству из СССР (т. е. не нужно слишком хвалить Запад, чтобы людям не захотелось убежать), не нужно подстрекать их к бунту против властей, а ежели такой бунт, не дай Бог, случится сам по себе, то нужно стараться успокоить советское население и уж ни в коем случае не давать советов... Словом, как и вьетнамцам, указано, куда стрелять и где бомбить. Если бы эта инструкция действительно сотрудниками исполнялась, то передачи радио "Свобода" ровно ничем не отличались бы от Московского радио. Так оно и получилось в разгар "разрядки", ибо радиостанция строго следовала в фарватере извилистой американской политики. Уже само по себе занятно, что радиостанция с названием "Свобода", призванная научить бедных русских демократии, установила у себя политическую цензуру. То есть, борясь за демократию, американцы почему-то этой демократии не доверяют. Но это лишь полбеды.
Далее произошло то, что, по-видимому, происходит со всеми американскими государственными учреждениями: бюрократический штат стал расти, как на дрожжах, число же способных работать настоящих журналистов катастрофически сокращаться. Сохранив, видимо, с "нелегальных" времен какие-то традиции, этот штат стал укомплектовываться в основном либо из негодных, проштрафившихся дипломатов, либо из доказавших свою неспособность на иных поприщах работников ЦРУ и иных государственных мужей. Моментально станция превратилась в последнее пристанище для неспособных чиновников, которых выгнать совсем неудобно, а лучше перевести "с повышением на другую работу". При этом бюджет станции стал расти пропорционально ухудшению ее работы. По их же собственным отчетам, число слушателей в СССР стало сокращаться. Более того, как-то сама собой установилась дискриминация: специалисты из числа советских эмигрантов за равнозначную работу стали получать значительно меньше бездельничающих американских дядей (как в добрые колониальные времена). К настоящему времени бюджет достигает астрономической цифры в 94 миллиона в год (стоимость почти четырех бомбардировщиков), и этих денег не хватает для эффективного функционирования станции. Да если б американский конгресс просто давал эмигрантам из СССР хотя бы одну пятую этого бюджета, Советский Союз уже трещал бы по швам. Но именно этого-то, видимо, американцы боятся: нарушится стабильность! А потом, как можно, чтобы без контроля!
Не знаю, насколько справедливо было бы переносить этот пример на более крупные американские начинания, но есть же что-то в нем и типичное – по крайней мере, сама эта двойственность намерений: с одной стороны, вроде бы противостоять мировому бандиту, с другой – поддерживать с ним "баланс" и стабильность. Словом, американцы так и не знают, чего же они хотят.
Зато это хорошо знают советские, стремительно расширяющие свое влияние в "третьем мире", использующие каждую американскую оплошность. Из их когтей уже ни одна страна не выходит, чтобы рассказать соседям, какими детскими игрушками выглядит "американский империализм" по сравнению с советским освобождением. Есть такая русская притча: в лютую морозную зиму перелетал воробей из одной скирды сена в другую. Но, видимо, не рассчитал он своих сил, замерз и упал на дорогу. Шла мимо корова, сжалилась над беднягой и навалила на него большую теплую лепеху. Согрелся воробей внутри, оттаял, высунул нос наружу, огляделся и обнаружил, что находится в недостойном месте. "Помогите! Спасите! – закричал он в возмущении. – Безобразие! В дерьмо посадили!" О ту пору шла мимо кошка. "Ах, ты, бедненький, замурлыкала она. – Что с тобой сделали! Ну, не горюй, я тебя сейчас вытащу". Вытащила она воробья и съела. Отсюда три морали:
1. Не всяк тот враг, кто тебя в дерьмо сажает.
2. Не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытаскивает.
3. Попавши в дерьмо, сиди и не чирикай.
Беда в том, как мудро отметил Никита Сергеевич, что коровье дерьмо еще не предел человеческого познания.
Учитывая все вышесказанное, остается только поражаться, насколько же прочная штука демократия. Но если что-либо и способно довести ее до краха, так это профессора "политических наук" и советологи. В Америке в особенности существует необычайное почтение перед "образованностью", тем более перед научными степенями. Знание же понимается весьма своеобразно как некая вещь, которую вам надлежит использовать вместо ваших мозгов. То есть чем вы образованней, тем меньше вам полагается пользоваться собственным разумом и интуицией. Трагедия же в том, что по какому-то неписаному закону эти профессора обязательно выдвигаются на руководящие государственные посты – как дань вышеозначенному почтению. Это вообще очень типично для американцев: они ужасно верят в специалистов, а специалисты у них есть на все случаи жизни. Скажем, если американец влюбился, он не пойдет вздыхать на луну или стихи писать, он пойдет к специалисту по любовным делам. В общем, как только у вас есть "problem", вы идете к соответствующему специалисту, и он должен все вам решить. Ну, а Советский Союз, конечно же, "problem", это все американцы понимают. Соответственно, "советологическая община" имеет исключительно большое влияние на направление американской политики в этом важнейшем вопросе.
Вот эти-то самые профессора, которые зачастую даже русского языка не знают и в лучшем случае проболтались несколько лет в искусственно созданной атмосфере американского посольства в Москве, призваны разрабатывать концепции и теории, которыми потом руководствуются президенты и госсекретари. Некоторые из них сами занимают весьма высокие посты, претворяя свои теории в практику.
Впрочем, как часто бывает, невозможно четко определить, кто на кого в конечном итоге влияет, ибо господствующие теории и концепции чаще всего поразительно соответствуют интересам той или иной части истеблишмента. Как это получается, я не берусь судить. Созданы ли они по заказу или получили признание в силу такого случайного соответствия – не так уж важно для существа вопроса. Но факт остается фактом, как это весьма остроумно показано в блестящей статье Льва Наврозова "Что ЦРУ знает о России" ("Commentary", No 3, vol. 66, September 1978).
Так или иначе, но эта комбинация невежества, доктринерства и эгоистических соображений, наукообразно оформленная и убедительно изложенная, ставши ведущей концепцией, оказывается настолько разрушительной, что способна лишить Запад последних шансов выжить. Даже в тех редких случаях, когда возникает возможность как-то воздействовать на противную сторону, эта возможность старательно обходится по рекомендации наших "экспертов".
Вот вам маленький, но достаточно иллюстративный пример. В феврале 1972 года президент Никсон посетил Китай, имел встречу с Мао Цзэдуном с глазу на глаз. Фотография этих двух лидеров, таинственно о чем-то шепчущихся за закрытыми дверьми, появилась в мировой прессе, приведя советских в состояние еле скрываемой паники. Даже нам, сидящим в тюрьме, было очевидно (исключительно по советской прессе), что страх и смятение в Кремле необычайно велики и что наши вожди пойдут на весьма значительные уступки, лишь бы залучить к себе Никсона как можно скорее и сделать такую же фотографию с Брежневым. Это был тот уникальный случай, когда весьма просто, без особых усилий и риска, одной только дипломатией можно было многого добиться от "неуступчивой" советской власти. Инициатива сама просилась в руки Никсону, и чем несговорчивей он тогда оказался бы, тем больше бы выиграл. Умелый игрок мог бы даже попытаться сделать из этого положения поворотный момент в отношениях между двумя блоками, ибо страх перед Китаем в СССР огромен. Это, пожалуй, единственное, чего они всерьез боятся. И что же? Через три месяца Никсон был в Москве, в объятиях Брежнева, не потребовав ничего. Желанная советским фотография приватной встречи двух вождей была получена задаром. Мы ломали себе голову, терялись в догадках. Как водится, оптимисты считали, что какие-то секретные уступки были все-таки получены. Не могут же американцы быть такими идиотами, чтобы бросаться козырями! Как теперь выясняется[2], могут. Не кто иной, как мудрый доктор Киссинджер, уговорил Никсона не тянуть с поездкой в Москву, потому что "не нужно давить на русских слишком сильно". К чести Никсона надо отметить, что он колебался: интуиция подсказывала ему иной курс действий. Но авторитет маститого профессора оказался слишком высок. Характерно, что перед приездом высоких гостей власти предприняли кампанию по очистке Москвы от диссидентов, многие из которых поплатились свободой из-за этого странного визита, что, без сомнения, было визитерам известно, так как широко освещалось иностранной прессой. Но даже этого они не попытались предотвратить, полные иных, более возвышенных, планов. Все, что получили, – это резиденцию в Кремле, что, конечно, большая честь, никому не выпадавшая со времен Наполеона.
Так же, как и для Наполеона, дорога в Москву оказалась дорогой отступлений и катастроф: начавшаяся с неверной ноты разрядка ни к чему иному привести не могла. Сама доктрина разрядки – лучший образец того, как ведущие политологи помогают Западу вернее и скорее проиграть. Его четыре основные концепции, во-первых, неверны, во-вторых, внутренне противоречивы. Вернее, это даже не концепции, а красивые фразы.
1. СССР – такое же государство, как и западные. Оно так же хочет мира, как и мы. Я уже говорил, насколько это предложение далеко от истины, очевидно ошибочно даже на первый взгляд, даже полуграмотному человеку. Но ведь на то и профессора, чтобы учить нас, полуграмотных, уму-разуму. Целые библиотека написаны, чтобы нам облегчить восприятие этой мудрости.
2. Обеим сторонам нет иной альтернативы, кроме разрядки. Выбор предопределен: или война (а значит, уничтожение мира), или разрядка. Звучит грозно и категорично, однако озадаченный обыватель чешет в затылке: куда же девалась эта проклятая альтернатива? Ведь вот уже полстолетия прожили с Советским Союзом – и ничего. Что же такое произошло вдруг в мире, отчего исчезла альтернатива? И затем: если они так же хотят мира, как и мы, то откуда же неизбежность войны без разрядки? Наконец, может быть, эта неизбежность появляется, только если ее принять, то есть если начать разрядку?
3. Разрядка будет способствовать либерализации советского режима. Минуточку, как же так? Зачем же нужна в СССР либерализация, если это такая же страна, как и мы?
4. "Не-нужно-давить-на-русских-слишком-сильно" и "не-нужно-требовать-от-русских-слишком-много". Это уж совсем непонятно. Если СССР так же хочет мира, как и мы, если ему тоже нет иного выбора, кроме разрядки, то почему же "не нужно"? И потом – что значит "слишком"? Кто и как это определяет? (На практике, как мы знаем, это означает совсем не требовать и не давить. Ведь альтернативы нет.) Как понимать эту странную фразу-двойника? Скажем, если мы подписываем с СССР соглашение, то заведомо известно, что СССР его может не выполнить (нельзя же от них требовать "слишком много"), а мы выполнять обязаны (нельзя же на них слишком "давить"). Но это не беда. Ведь они такие же, как и мы. Мы – джентльмены, и они – джентльмены.
По сути дела, разрядка – вовсе не новость, а периодически повторяемая Западом ошибка. Каждый раз, когда нежизнеспособная советская экономика заводит систему в тупик, советские вожди вдруг меняют гнев на милость и снисходительно предлагают "нормализовать отношения", "разрядить международную обстановку" и, конечно же, расширить торговлю. И каждый раз Запад принимает это за чистую монету, кидаясь с распростертыми объятиями навстречу "русским", радостно вопя: "Вот видите! Мы же говорили, что они такие же люди, как и мы, что они тоже жаждут мира". Произносится масса патетических речей о миролюбии и ответственности за будущее человечества. "На этот раз русские действительно имеют в виду то, что говорят". "Русский медведь – хоть и грубоватый, но вполне добродушный зверь". В эйфории мечтаний уже видится всеобщее разоружение, взаимное доверие и небо, усеянное голубями. (Для кремлевских стратегов этот период означает не более, чем смену тактики: ведь для того, чтобы сломать проволоку, ее нужно непременно гнуть в обе стороны.)
Ну а главное – экономика опять развалилась. Однако "идеологическая борьба от этого не прекращается". Парадоксально, но факт: приведенные выше слова Брежнева были сказаны им вполне открыто (как, впрочем, до него говорились Лениным, а потом Сталиным и Хрущевым в периоды очередных "разрядок"), но их никто не хочет замечать всерьез. Сейчас же на сцене появляются профессора, уверяющие публику, что сказанное лишь уступка "ястребам в советском руководстве со стороны голубей". Видите ли, как и мы: у нас есть "ястребы" и "голуби", и у них тоже. Стало быть, добрый дядя Брежнев (Ленин, Сталин, Хрущев) – несомненный голубь, обманывает своих партийных товарищей ради дружбы с Западом и мира во всем мире. Все это красноречие – лишь для широкой публики, для профанов. На практике этот период для Запада – еще одна попытка откупиться, купить мир у хищника. А вдруг в этот раз выйдет? Им нужна наша помощь? Отдайте и не торгуйтесь. Сытый коммунист лучше голодного. Может, уймутся, наконец. Это типичная психология жертвы, которую мне часто приходилось наблюдать где-нибудь в пересыльной тюрьме, когда урки грабят какого-нибудь Фан Фаныча.
– Да что вы, ребята... Да вот, пожалуйста, возьмите... Да я разве против помочь...
Они же его и оберут, и по шее врежут для потехи, и под нары загонят. И будет он потом служить забавой для всей камеры. Та же психология и у какого-нибудь арестованного КГБ подпольного миллионера.
– Ты думаешь, ты им нужен, старый дурак? Деньги твои нужны, золотишко. Отдай все, и отпустят, – шепчет наседка. На то же намекает и следователь. И как не поверить, что можно сторговаться с родной советской властью. Чай, тоже люди... В результате ему – пуля, наседке – помиловка, следователю премия.
И даже свои "ястребы" с "голубями" есть, а как же? Это ведь старый прием как у чекистов, так и у блатных. Скажем, один следователь – ястреб, а другой – голубь.
– Ты будешь, сволочь, признаваться, или я тебя, туда и сюда твоих предков, сгною!!! – рычит один.
– Иван Иваныч, постой, не горячись... – уговаривает второй. – Ну, зачем же так, сразу... сгною и все прочее... Ну что человек о нас подумать может? Что мы, звери, что ли? Ты иди, остынь, Иван Иваныч, а мы здесь поговорим... Да он парень хороший, мы и так договоримся... Зачем гноить хорошего человека...
Да ведь вся советская политика основана на этой запланированной двойственности. Один – МИД – миротворцы, другие – Коминтерн (а теперь его эквивалент в ЦК) – хищники. Это извечный прием, и не говорите мне, что на Западе о нем не знают. Эта вот вечная чехарда "разрядки" и "холодной войны" – не более чем чекистская комедия с ястребами и голубями. Но так уж устроен мир, что вечно будут в нем урки и Фан Фанычи и вечно каждый из них будет играть свою роль.
Скажите, вы всерьез верите, что поставками из-за границы можно помочь либерализации экономики? Да это и ребенок на пальцах вычислит, что как раз наоборот – отсутствие посторонней помощи заставит провести реформы. Вы всерьез верите, что товарищ Брежнев изменяет с вами своим корешам? Да он и дня бы не прожил, решись он на такой трюк. Вы верите в этот курятник в Кремле? Полноте, не в первый же раз.
Года два назад норвежские психиатры, неожиданно проголосовавшие в Гонолулу против резолюции, осуждающей советские злоупотребления психиатрией, рассказали мне, как это произошло. Оказывается, чешская делегация уговорила их на этот шаг.
Если резолюция пойдет, – уверяли чехи, – то советская делегация официально выйдет из Всемирной ассоциации психиатров, а нам придется последовать их примеру, чего мы совсем не хотим. Мы хотим сотрудничества с вами. Разумеется, когда резолюция все-таки прошла, советские и не подумали выходить из ВАП, так же как и чехи.
– Вот черти, – смеялись норвежцы, – проверили нас. Ну, в следующий раз мы будем умнее.
Конечно же, это был традиционный трюк с "ястребами" и "голубями". Если и теперь у кого-то остались сомнения, советую обратиться к психиатрам. Все-таки тоже специалисты.
Но вернемся к разрядке. В наступающей атмосфере безграничных мечтаний любое действие СССР истолковывается только с хорошей стороны, в благоприятном свете. Продолжают гонку вооружений? А это они от страху! Мы их, бедных, так запугали в прошлые годы(?), что у них возникла мания преследования. Пусть создадут себе преимущество, тогда не будет оснований нас бояться. И хоть бы кто задумался – кого же это так испугались советские? Уж не своего ли лучшего друга Жискар д'Эстена или не менее дорогого друга Вилли Брандта? Может, Англию, которая собирается односторонне разоружаться? Америку, отложившую в долгий ящик почти все военные проекты? Японию, не имеющую армии? Любой простой человек, без ученых степеней, удивился бы, что генералы, выигравшие мировую войну, так, оказывается, напугались, что с тех пор, вот уже 35 лет, чувствуют себя "небезопасно". Да, в конце концов, – засомневался бы непросвещенный человек, – какая нам-то разница, оккупируют нас с испугу или по расчету? Но профессорам, как мы помним, думать не полагается. Их обязанность применять знания.
Дальше – хуже. Договоры не выполняются. Советская экспансия усиливается, новые и новые страны становятся ее жертвой. Но и это не беда. Главное, учат нас эксперты, оставить советским некий "золотой мостик" для отступления, дать им возможность "спасти лицо". Война еще идет полным ходом, афганский народ еще сопротивляется, а западные политики наперегонки летят в Москву спасать лица. И не то их беспокоит, что целая страна пропала с карты мира, а что разрядка подорваться может. Вторглись в Афганистан? Это всего лишь "русская традиция", извечное "стремление к теплым морям". И правда, замерзли небось ребята, погреться захотелось. Вот беда, сетуют специалисты, послать бы русским друзьям вместо себя кубинцев – никто бы так не волновался.
Усилилось советское влияние в Европе? А что в том плохого. Финляндия это идеал сотрудничества, к которому надо стремиться. Безопасность гарантирована. "Лучше жить под чужим знаменем, чем под моральным давлением Америки" (немецкий журнал "Штерн"). "Лучше финляндизация, чем атомизация" (1-й канал немецкого телевидения). "Финляндия – политика разума" (французская газета "Монд"). "В случае оккупации СССР все равно будет поставлять нам газ" (депутат австрийского парламента). "Лучше жить на коленях, чем умереть стоя" (парижский писатель Каванна по французскому телевидению).
Словом, как в советской пословице: "Скорей бы война, да в плен сдаться". Позвольте, да как же так получилось? Да ведь начинали мы с того, что обе стороны заинтересованы в мире одинаково, что разрядке нет альтернативы для обеих сторон? Почему же это вдруг у них альтернатива есть, а у нас нету? Ведь это им нужна была помощь, они же нас просили, не мы их. Зачем же было ввязываться в игру, у которой потом нет альтернативы? Это значит с самого начала отдавать себя в зависимость, с самого начала предвидеть, что придется жить на коленях. В ответ вы услышите много ценных доводов и целых теорий. Не то меня поражает, что неизменно находятся такие теоретики, а то, с какой готовностью этим теоретикам верят. Есть что-то патологическое в этой готовности мира верить любой успокоительной дребедени. Не нужно быть психоаналитиком, чтобы понять: за всем этим словоблудием скрыто лишь одно – СТРАХ. Тот самый страх, который сковал нас всех: и в России, и здесь – единой цепью, через всякие границы. Цепенящий, животный, иррациональный страх, в котором стыдно признаваться. И пока мы его не преодолеем, ни вам, ни нам никуда не убежать.
Так у нас грустно шутят над собой, рассказывая притчу о двух бедолагах, приговоренных к смертной казни.
– Ну что, бежим? – предлагает один другому. – А хуже не будет?
Однако, возразят мне, разве разрядка не была направлена прежде всего на улучшение положения людей в коммунистических странах? Разве не призвана она была обеспечить уважение человеческих прав? Разве расширение обмена людьми и идеями не в интересах самих диссидентов? Что же, значит. ровным счетом ничего полезного эти попытки в себе не содержали?
