Текст книги "Чужое небо"

Автор книги: Владимир Туболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

С. противоположной стороны поля шагал Тесленко, размахивая пистолетом и широко улыбаясь. Он явно был доволен всем случившимся.

– Ловко вы их...– начал было он, но капитан оборвал его:

– Заберите оружием

Теперь прятаться уже не было смысла. Немцы, если они были поблизости, слышали выстрелы. Надо как можно быстрее уходить в лес. Грабарь поднялся и, постанывая, заторопился через поле. Поравнявшись с сержантом, приказал:

– Индивидуальные пакеты тоже заберите. Сержант хотел было что-то сказать или спросить, но Грабарь прикрикнул:

– Без разговоров, быстро! Да спрячьте, наконец, свою хлопалку! Что вы размахиваете ею, как игрушкой!

Сержант торопливо сунул пистолет в карман и склонился над немцами. Потом догнал капитана.

4

– Не ранены? – спросил Грабарь, когда деревья сомкнулись за их спинами. Он пошел медленнее, тяжело отдуваясь.

– Никак нет, товарищ капитан, – обрадованно проговорил сержант. – Меня аккуратненько сбили. Упал прямо на это дурацкое поле, забежал в лес, гляжу – и вы горите. Ну и перепугался же я! Я видел, как вы выпрыгнули, все ждал, когда парашют раскроете, а вы не раскрывали. А потом уже над самым лесом – хлоп! Немец в дураках остался – он ведь до самой земли за вами пикировал и все равно проскочил. Потом развернулся и ну со злости полосовать по лесу. Смех! Ну, я спрятал парашют, думаю, надо капитана выручать. Только добежал до середины поля – трах-бабах! – фрицы. Ну, я начал давать им жару...

Капитан посмотрел на него тяжелым взглядом, пожевал губами. Ну что ты будешь делать с таким героем! Ведь напорись они не на резервистов, а на обстрелянных солдат, – уж будьте уверены, они превратили бы обоих летчиков в решето. Уж те-то знают, и где залечь, и когда встать, и как стрелять. Им дико, невероятно повезло, а этот думает, что иначе и быть не могло, что он со своей хлопушкой невесть какая гроза для немцев...

Капитану хотелось обругать этого несмышленыша самыми последними словами. Но вместо этого он спросил:

– Ползать вас не учили?

– Чего-о? – не понял тот.

– Ползать, спрашиваю, не учили?

– Стану я ползать перед фрицами! Капитан промолчал. По его лицу прошла судорога, он запнулся и схватился за бок. Тесленко взглянул на него с тревогой:

– Что с вами? Грабарь передохнул.

– Ничего. Шагайте.

– Вы ранены?

– Шагайте! – с раздражением повторил капитан. Сзади послышались отдаленные крики, треск автоматов. Капитан насторожился.

– Сколько магазинов вы подобрали? Тесленко посмотрел на него с замешательством.

– А я... не заметил их...

Грабарь остановился, резко повернулся к сержанту. В его глазах промелькнуло бешенство.

– Что-о?!

– Я ведь не знал...– испуганно пролепетал тот.

– Ладно... Сбейте патроны из обоих автоматов в одну коробку. Оставьте один автомат, второй выбросьте.

Он вынул из своего автомата рожок и вставил новый, полный.

Заметив, что сержант вертит в руках автомат, не зная, что с ним делать, протянул руку:

– Дайте сюда!

На ходу перезарядил оружие, протянул Тесленко. Они шли до тех пор, пока крики и выстрелы сзади не смолкли. Тогда капитан остановился и опустился на землю.

– Помогите снять куртку и гимнастерку, – попросил он. Сержант подошел к капитану.

– А теперь возьмите бинты и перевяжите, – сказал Грабарь, когда гимнастерка была снята. – Стягивайте так сильно, как только можете.

На спине капитана синел громадный кровоподтек. Тело вспухло. Тесленко поежился:

– Здорово вас...

– Крепче!

Сержант старался изо всех сил. Капитан морщился, но терпел. Вскоре тугая повязка стянула ребра. Капитан оделся, внимательно огляделся по сторонам и вздохнул.

– Таи... Теперь надо подкрепиться. У вас что-нибудь есть? Тесленко начал поспешно шарить по карманам.

– Нет, – сказал он наконец. – Видно, утерял... Капитан вытащил из кармана бумажный пакетик, развернул. В нем был бортпаек – кусочек хлеба, немного колбасы и сахара.

– Пристраивайтесь.

Слабый ветерок набежал на мгновение, тревожным шепотом метнулся по веткам и, дохнув в лицо влагой, замер. Стало тихо-тихо. Даже птицы смолкли.

Глава третья

1

"Надо как можно быстрее уходить отсюда, – думал капитан, пережевывая хлеб. – Пока мы здесь, мы в мышеловке..."

Хотя он знал этот участок местности только по карте, все же он достаточно точно представлял, где они находятся. Речка – он забыл ее название – делала здесь большую петлю, и они были почти в центре ее.

– Если немцы нас поймают, я застрелюсь, – сказал Тесленко. – Лучше смерть, чем плен.

Грабарь поднял на него глаза. Он как-то забыл о его присутствии, и слова Тесленко вывела его из задумчивости. Он свернул комочком пакет, оставшийся от бортпайка, и помял его в пальцах.

– Не говорите глупостей, – сказал Грабарь. – Солдат должен воевать, а не стреляться. Не хватало еще, чтобы солдаты становились самоубийцами. Он отбросил в сторону пакет и поднялся.

– Идем!

Тишина была обманчивой, она в любой момент могла взорваться трескотней автоматных очередей. Единственное их спасение было в том, чтобы идти.

Лес становился все глуше и темней, потянуло сыростью. Ноги глубоко проваливались в мох.

Небо затягивалось облаками. Капитан взглянул вверх.

– Дождь будет, – сказал он. Тесленко тоже посмотрел на небо.

– Их еще может разогнать.

– Нет, муравьи ходы заделывают, а это верная примета.

По верхушкам елей шумнул ветер, упал вниз н затих в кустарнике. Как бы в подтверждение слов капитана по веткам щелкнули первые капли. Потом дождь усилился, и вскоре с неба хлынул настоящий потоп. Вокруг стало темно, как в сумерки.

– Может, спрячемся? – спросил Тесленко. Грабарь покачал головой.

– Нет.

Несколько минут они молча шагали под дождем. Капитан радовался этому неожиданному союзнику: хоть маленькая, а передышка. Но он не забывал и о другом. Он поглядел на Тесленко, насупился.

– За сегодняшний день вы дважды нарушили приказ – проговорил он. Результаты сами видите.

Сержант поднял голову, с беспокойством взглянул на капитана и поежился.

– Так? – спросил тот.

– Так, – неуверенно подтвердил Тесленко.

– Кроме того, пошли в рост через поле, хотя солдат обязан ползать. Это чуть не стоило вам головы. Да н мне заодно. На круглом лице сержанта отразилось страдание.

– Товарищ капитан... товарищ капитан, честное слово, я больше не буду. Честное комсомольское. Капитан кивнул.

– Постарайтесь. Иначе мне придется застрелить вас раньше, чем это сделаете вы сами.

Тесленко судорожно сжал челюсти. Свою угрозу капитан произнес спокойным усталым голосом, без всякого нажима. Но Тесленко понял, что он выполнит ее. А в это время Грабарь думал, что эту угрозу он не выполнит ни при каких обстоятельствах, потому что если мальчишка в чем и виноват, так только в том, что не умеет воевать, и научить его этому должен он, капитан Грабарь.

За эти несколько часов он как-то привязался к сержанту. Может, потому, что тот был в два раза моложе его и годился ему в сыновья. А может, потому, что у него, как и у всякого сильного человека, была потребность оберегать слабого. И еще он чувствовал себя виноватым в том, что взял сержанта в полет, который закончился так неудачно. Ведь он мог не брать его, мог лететь с любым другим летчиком эскадрильи. Выбор зависел только от него.

Умом он понимал, что никакой его вины во всем случившемся нет, но чувства говорили обратное.

Как ни странно, Тесленко после угрозы капитана почувствовал нечто вроде облегчения. Все становилось на свои места. Слова капитана замыкали цепь, они означали, что теперь оба связаны чем-то большим, чем простое служебное подчинение. Этот сильный и несколько раздражительный человек брал на себя всю ответственность за их общее будущее, но одновременно и в чем-то признавал его, сержанта Тесленко, равным себе. Капитан становился ближе и понятнее.

Дождь лил не переставая. Унты раскисли и стали пудовыми, идти было тяжело. Ноги путались в зарослях черничника.

Они шли до тех пор, пока не стемнело. Только тогда капитан решил сделать привал. Они наломали веток и, подостлав их под елью, уснули тяжелым, тревожным сном.

2

Утром, едва рассвело, летчики тронулись в путь. Из-за дождя и холода они почти не отдохнули. И хотя тучи разогнало, было сыро, с веток при малейшем неосторожном движении срывались холодные брызги.

Они шли очень долго – все дальше на север. К полудню лес начал редеть. Это могло быть и хорошо и плохо. Хорошо, если они наконец добрались до речки и смогут сориентироваться. Плохо, если дальше будет поле или другая открытая местность. Грабарь с тревогой оглядывался по сторонам.

– Выбросьте-ка шлемофон, – посоветовал он Тесленко. – Уж слишком он у вас приметный.

Тесленко сорвал шлемофон и швырнул его в кусты. Безотчетная тревога капитана передалась и ему. Он шагал осторожно, стараясь не задевать веток и не шуметь.

Они вышли на тропинку и некоторое время молча двигались по ней. Вскоре начался спуск и лес стал совсем редким.

Выйдя кого краю. Грабарь остановился за ореховым кустом и внимательно осмотрелся.

– Речка, – проговорил он с облегчением. – Значит, идем правильно...

Он взглянул на Тесленко, который стоял за дубом, держа автомат наизготовку.

– Все в порядке. Отдохнем.

Капитан сильно устал и едва держался на ногах. Боль в боку после перевязки хоть и уменьшилась, но при каждом неосторожном движении он чувствовал, как концы сломанных ребер тупо задевают друг друга. Это было хуже, чем при открытых ранах.

Нога тоже все еще болела, и Грабарь подумал, что надо бы и на нее наложить повязку.

Они сели под куст, и капитан склонился, чтобы снять унт. Он уже почти стянул его, как вдруг что-то будто кольнуло его и заставило поднять глаза. Метрах в двадцати сзади Тесленко стояла серая овчарка и смотрела на летчиков. Сначала капитан подумал, что это волк. Но потом он увидел на ней ошейник. Собака была величины с годовалого телка.

– Не двигайтесь! – шепотом приказал Грабарь сержанту.

Не спуская глаз с овчарки, он сунул руку за пазуху и незаметным движением вытащил пистолет. Сержант, не смея повернуться и не зная, что происходят у него за спиной, побледнел и весь напрягся. Собака метнулась вперед. Капитан выбросил руку, хлопнул выстрел. Овчарка, перевернувшись через голову, забилась.

– Уходим! – сказал – Грабарь вскочившему на ноги сержанту.

В лесу затрещали выстрелы. Грабарь торопливо натянул унт, схватил автомат и вскочил на ноги. На его лбу прорезалась глубокая морщина.

– Товарищ... капитан...– выдохнул Тесленко, по Грабарь оборвал его:

– Тихо! За мной!

Взглянув на испуганное лицо сержанта, капитан снова пожалел, что взял его в полет. Мальчишке придется туго.

– Пошли! – сказал он. Круто повернулся и побежал к речке. Тесленко бросился за ним.

– Когда начнется перестрелка, – сказал капитан, – идите все так же на север, пока не наткнетесь на шоссейную дорогу. Там повернете на восток. Ни в коем случае не раньше, поняли? Тесленко сглотнул слюну и кивнул.

– Понял, – неуверенно сказал он. – А вы?

– Я задержу немцев и догоню.

– Но если вас ранят...

– Если ранят, то все равно идите на север, – с раздражением сказал Грабарь. – Я отобьюсь, а вы только будете мешать.

Ему во что бы то ни стало хотелось спасти мальчишку, хотя он понимал, что вряд ли это возможно. Особенно сейчас, когда их преследуют с собаками.

Лай собак и резкие немецкие команды слышались все ближе.

– Придется стрелять – цельтесь ниже, почти в ноги, потому что немецкие автоматы берут с завышением, – вспомнив, сказал Грабарь. – И стреляйте только короткими очередями. Тесленко снова кивнул.

Бежать было тяжело. Боль в боку у капитана стала нестерпимой.

– Ч-черт! – выругался Грабарь, по бега не замедлил. Они миновали кустарник, выскочили на узкую полоску луга и, перебежав ее, оказались в лозняке на берегу речки. Она была неширокой, противоположный берег круто обрывался в воду. Грабарь бросился вперед, Тесленко за ним. По отмели добрались почти до середины. Потом поплыли.

Течение было медленным, их почти не сносило. Первым до берега добрался Тесленко, протянул капитану руку. Грабарь обессиленно упал в осоку за кустами лозняка. Нога почти не действовала, ребра тупо ныли. Капитан с трудом сдержал стон. Он оглянулся на сержанта.

– Не ждите меня, – приказал он, устраиваясь с автоматом за бугорком. Уходите.

Лес был недалеко, нужно только перебежать метров пятнадцать по лугу. Ветер и солнце высушили траву. Небо побелело. Луг жил своей, независимой жизнью. Река притихла, и только на плесах вскипали иногда пузырящиеся бурунчики; она ласково полоскала в своих прозрачных водах податливые лозы. Не колыхались помертвевшие головки камыша. Тесленко сделал было несколько шагов к лесу. Потом оглянулся на капитана, привалившегося к бугорку, мотнул головой и тоже опустился рядом.

– Никуда я не пойду, – сказал он угрюмо. Грабарь открыл глаза и с бешенством посмотрел на сержанта.

– Немедленно уходите!..

И в этот момент на противоположном берегу показались немцы. Летчики прижались к земле.

Когда-то капитан упорно учил немецкий язык. Он собирался перейти на международную авиалинию, но это ему не удалось. Сейчас знание языка пригодилось.

– Роберт! Эти русские свиньи, видимо, переплыли речку.

– Теперь и нам придется лезть. Доннерветтер!

– Вода ледяная.

– Эй! Глядите! След вверх по течению!

– Значит, они решили сбить собак.

– Правильно, Надо предупредить обер-лейтенанта.

– Эрих! Беги к Крюгеру, а мы – вверх! Грабарь понял, что на какое-то время они спасены. Если немцы уйдут...

Но в этот момент рядом с ним, захлебываясь, застучал автомат. Длинная очередь эхом раздробилась над водой. Один из солдат упал, двое других бросились в кусты и открыли ожесточенную стрельбу. Грабарю тоже пришлось открыть огонь. Немцы начали отступать – это слышно было по удаляющейся стрельбе. Видимо, они решили перейти речку в другом месте. Капитан поднялся и, пригнувшись, кинулся к лесу.

– За мной! – приказал он сержанту. – Быстрее! Скрывшись за деревьями, они перешли на шаг.

– Не надо было вам стрелять, – сказал капитан, морщась. – Они думали, что мы ушли вверх по течению, и не собирались перебираться через речку. Тесленко остановился.

– Но... но я ведь не знал...– сказал он.

– Эх! – сказал капитан с горечью. – Вам говоришь одно, а вы делаете другое, и в результате... Да что уж... Теперь поздно об этом... Они прислушались к стрельбе сзади.

– Вы знаете немецкий язык? – спросил Тесленко. Капитан не ответил. Потом спросил:

– Патронов не осталось?

Сержант смешался.

– Я забыл, что нельзя стрелять длинными...– сказал он. – Немцы были так близко.

– Что уж, – сказал Грабарь. – Дайте-ка автомат. Он разрядил автомат Тесленко и выбросил. Семь оставшихся патронов заложил в свой.

Немцы отстали или двигались молча. Во всяком случае, сзади было тихо.

В верхушках елей и сосен шумел ветер. Грабарь не доверял лесной тишине. Всем своим существом он чувствовал затаившуюся вокруг опасность. Он шел все медленнее и медленнее и наконец совсем остановился. Тесленко тоже замер.

– Дорога, – шепотом сказал Грабарь сержанту, вглядываясь в прогалину. Дальше поползем.

Они опустились и поползли среди высокого папоротника.

Грабарь еще ничего не видел и не слышал, но минуту назад бывший таким мирным лес вдруг стал грозным и полным опасности. Тесленко тоже осматривал кусты и деревья полным тревоги взглядом. Что-то в лесу было не так.

– Ветка! – выдохнул он на ухо капитану. Тот кивнул. Правее них, за толстой шероховатой сосной, дрожала ветка. Будто кто-то качнул ее неосторожно и попытался остановить. И сразу же рядом с веткой Грабарь различил черную палку, которая шевельнулась и оказалась стволом немецкого автомата.

– Отходим, – прошептал капитан, едва шевеля губами. Они попятились назад. Тесленко двигался, затаив дыхание, словно по тонкому и хрупкому льду.

Так они ползли бесконечно долго, стараясь не задеть ни травинки, ничем не выдать своего присутствия.

И вдруг тишина кончилась. Это произошло совсем не там, где можно было ожидать. Прямо из папоротника впереди них поднялся высокий и тощий немец. Увидев летчиков, он отшатнулся и, вместо того чтобы схватиться за висевший на шее автомат, нелепо замахал руками. Потом закричал и бросился бежать. Грабарь выстрелил. Очередь срезала немца, но спереди, сзади, с боков затрещали выстрелы, послышались команды, ухнул взрыв. – Бежим! – крикнул капитан. Впереди выросла цепь немцев. Капитан упал за ствол сосны и начал бить короткими частыми очередями...

Прорваться им не удалось. Спустя несколько минут Грабарь и Тесленко тряслись, связанные, в кузове грузовика по лесной дороге. Это был плен.

Глава четвертая

1

На юге Германии, недалеко от Регенсбурга, находился на первый взгляд ничем не примечательный аэродром. Здесь были ангар, диспетчерская, взлетная полоса, стоянка самолетов. Необычным было только то, что с аэродрома поднимались советские самолеты с советскими летчиками.

Грабарь и Тесленко попали именно на этот аэродром. Их привезли сюда солнечным утром и толкнули за колючую проволоку, окружающую приземистый барак, похожий на конюшню. Тесленко огляделся и опустил голову.

– Теперь – все. Все кончено.

– Не хнычь! – прикрикнул Грабарь. – Пока человек жив, для него ничто не кончено.

– Отсюда нам не выбраться, – подавленно сказал Тесленко.

Грабарь понял, что если он не хочет, чтобы мальчишка совсем пал духом, с ним надо обращаться поласковей. Сколько уж раз он говорил себе об этом!

– Напрасно ты так думаешь, – сказал ой терпеливо. – Выбраться можно и отсюда. Не надо только терять голову. Ну! Подними нос! Тесленко поморщился.

– Не надо меня утешать, Кастусь Антонович. Грабарь окинул внимательным взглядом пулеметные пышки, барак, колючую проволоку, людей в полосатой одежде.

Один из пленных подошел и, сочувственно поглядев на Грабаря, спросил:

– Совьет? Летчик? Капитан кивнул и спросил в свою очередь:

– А вы?

– Югослав.

– Русские здесь есть?

– Да, Да!

– Что это за лагерь?

– Не лагерь, нет! – замотал тот головой. – То это...– он пощелкал пальцами, но так и не нашел нужных слов. Потом указал рукой в сторону барака: – Там... идти...

Он был в полосатых потрепанных брюках и такой же куртке. На голове блином лежала серая беретка. Маленькое лицо его казалось старым и изможденным. Светлые глаза глядели на мир печально и отрешенно.

На аэродроме раздался рокот мотора. Грабарь с Тесленко оглянулись. Повернулся и югослав.

Из-за рощи выполз самолет, задержался в начале взлетной полосы на секунду и начал разбег,

– Кастусь Антонович! – вскричал Тесленко, провожая взглядом машину. – Это же... это – "Ла-пять!"

– Вижу.

– Что это значит?! Грабарь и сам был озадачен, но сказал сдержанно:

– Узнаем.

Самолет оторвался от земли и ушел в небо. Не успел он развернуться, как откуда-то с востока вывернулся "Фокке-Вульф-190". Он стремительно падал на еще не успевшую набрать высоту машину. Послышался короткий треск, настолько характерный, что ошибиться в его значении было невозможно.

– Он атакует! – вскричал Тесленко.

– Да.

"Ла-5" отвернул в сторону. Югослав тронул Грабаря за рукав.

– Ми-шень, – сказал он, и глаза его стали еще печальнее. – Совьет летчик ми-шень. Грабарь быстро взглянул на него, сморщил лоб.

– Безоружный?

– Да!

– Так – пока не собьют? – показал он глазами вверх.

– Нет-нет. Десять минута. Десять.

– Понятно.

Теперь все прояснилось.

Капитан снова поднял глаза. После первой неудачи "фокке-вульф" развернулся и пошел в атаку снова. Видимо, на советской машине сидел неопытный пилот. Он сманеврировал неудачно, дав немцу возможность, зайти в хвост.

– Что он делает! Что он делает! – застонал Тесленко. – Его же собьют!

– Да, – сказал капитан. – Ему надо было прижаться к немцу и походить в хвосте. Тогда у него был бы запас высоты и он смог бы развить скорость для отрыва на пикировании. Тесленко взглянул на него сумасшедшими глазами.

– Что вы такое говорите?! – закричал он. – Как вы можете спокойно рассуждать, когда гибнет человек?!

Снова послышался треск пулеметов, напоминающий клекот аиста. Тесленко зажал рот руками, катастрофа должна была разразиться с секунды на секунду. И она разразилась. На одном из разворотов немец почти вплотную подошел к советскому истребителю и дал длинную очередь. Машина вспыхнула, сорвалась в штопор. Раздался взрыв.

– Глупая смерть, – пробормотал Грабарь.

– Черт вас возьми! – заорал Тесленко со злобой, повернувшись к капитану. Замолчите!

Грабарь шагнул к сержанту, схватил его за воротник и рванул к себе.

– Ты! Молокосос! – проговорил он, глядя на сержанта уничтожающим взглядом. – Не смей закрывать глаза! Не будь слепым кутенком! Ты еще не понял, что нас ждет то же самое?

– Что?!

– То же самое, если мы будем плакаться и распускать сопли, – жестко сказал капитан. – Ты думаешь, нас привезли полюбоваться всем этим? Мы будем такими же мишенями, как этот летчик! И если не хотим гореть, то должны извлечь для себя из этой смерти пользу.

– Из смерти – пользу?!

– Да! И хватит истерик! – Грабарь отпустил Тесленко, сожалея о своей вспышке. Опять не сдержался!

– Из смерти – пользу?! Капитан отвернулся.

– Пора тебе видеть вещи такими, какие они есть... Не злись! – сказал он мягче. – Слышишь?

Сержант бессмысленно оглядывался по сторонам. – Что же это? – прошептал он. Он был совершенно подавлен.

"Из меня не вышло бы даже учителя приходской школы, – невесело подумал грабарь, глядя на сержанта и не зная, как его взбодрить. – Я совсем не умею с ним разговаривать. Эх!.."

Грабарь был несправедлив к себе. Правда, раздражение иногда все еще прорывалось в нем. Но это случалось все реже и реже. Три недели плена многому научили его.

С самого начала он знал, что если они хотят остаться в живых и вырваться на свободу, то в первую очередь должны поглубже спрятать свои чувства. В мире, в котором они с Тесленко оказались, нужно бороться не теми средствами, которыми хотелось, а теми, которые имелись. Бороться не только с фашистами, но и с собой...

В их распоряжении было единственное средство – выдержка. Они должны были терпеливо ждать своего часа, а до тех пор постараться избежать пыток, побоев, пустой траты сил.

Тесленко не хотел этого понимать. Он был слишком горяч и нетерпелив, он хотел действовать. С первого же дня плена он начал строить планы побега, один фантастичнее другого. То предлагал немедленно организовать массовое выступление пленных, то уговаривал капитана вдвоем проникнуть в помещение охраны и завладеть оружием, то хотел напасть на часового...

Грабарь внимательно слушал его я только качал головой. Будь во всех этих планах хоть малейший шанс на успех, он не колебался бы ни секунды. Он и сам один за другим строил тысячи вариантов освобождения и с. горечью вынужден был от них отказываться. Приходилось ждать более подходящего момента.

– До какого времени? – возмущался Тесленко.

– Не знаю.

– Сидеть и ждать?!

– Сидеть и ждать, – подтверждал Грабарь. – И но орать фашистам в лицо, что они мерзавцы. От этого они лучше не станут.

– Может, прикажете целоваться с ними? – ядовито спрашивал Тесленко.

– Во всяком случае воздерживаться от неразумных выходок, которые могут кончиться расстрелом.

– Нет уж, пусть лучше расстрел! – свирепел сержант. – Пусть! Грабарь примирительно качал головой.

– Я намного старше и опытнее тебя. Поверь мне, пытаться прошибить лбом стенку – пустая затея. От этого страдает только лоб.

– По-вашему, лучше спокойно смотреть на эту стенку?

– Зачем смотреть? Можно постараться обойти. Его невозмутимость и флегматичность буквально выводили сержанта из себя. Порой он ненавидел этою человека. Он обвинял его в нерешительности, безволии, неспособности к действию.

– Вы просто боитесь бежать, – угрюмо сказал однажды Тесленко. – Там ведь снова придется воевать, возможно, погибнуть... Грабарь пожал плечами.

– Любой разумный принцип можно довести до абсурда. Я не хочу умирать, но ради дела готов на это. Погибнуть же по-глупому я считаю преступлением. Мы в плену? Да, это скверно. Но это вовсе не означает, что единственный оставшийся у нас выход – умереть. Мы обязаны найти возможность бороться!

Чаще всего его советы не достигали цели. В лагере под Минском, куда их привезли на второй день плена, Тесленко, не сказав Грабарю ни слова, попытался бежать в одиночку. Но он не успел добраться даже до колючей проволоки. Его поймали и зверски избили. Хорошо еще, что не пристрелили на месте и капитану удалось унести его, полуживого, в барак...

Только через неделю Тесленко смог встать на ноги. Грабарь каждый день отдавал ему половину своей порции брюквенной баланды, терпеливо ухаживал, перевязывал.

И тут как раз представилась возможность бежать. Грабаря и Тесленко с группой других пленных направили на разгрузку бревен. Случилось так, что охранявший их эсэсовец оказался у самого борта машины.

– Давай! – выдохнул Грабарь, указывая сержанту на бревно и пытаясь столкнуть ого вниз, на голову охраннику.

Тесленко ухватился за конец, чтобы помочь капитану, но бревно было толстенное, а сержант еще слишком слаб. Эсэсовец прикурил и отошел от машины...

В Германию их везли в наглухо заколоченных вагонах. За все пять суток пути пленных ни разу не выпустили даже для того, чтобы оправиться. Их ни разу не накормили. Ни разу не напоили. Это были полные ужаса дни. Люди умирали, сходили с ума.

Грабарь не отпускал от себя сержанта ни на шаг. Он не знал, куда их везут и долго ли придется ехать. Но он понял, что если ничего не предпринять, то большинство пленных погибнет.

В вагоне ехало сто десять человек. На второй день Грабарь выбрал из них людей понадежнее и назначил командирами десяток. Они заставили пленных вычистить вагон, привести себя в порядок.

На третьи сутки пошел дождь. Пленные ринулись к форточкам, пытаясь поймать потрескавшимися губами хоть каплю влаги. Грабарь собрал возле себя командиров десяток, и общими силами им удалось оттеснить от одной из форточек клубок тел. Затем, высовывая наружу тряпье, они набрали около трех литров воды и распределили между наиболее слабыми.

В то время как в других вагонах за дорогу погибло до половины пленных, в четвертом, в котором ехали Грабарь с Тесленко, умерло тринадцать человек.

Грабарю было очень трудно, потому что ребра у него только-только начали срастаться. Он старался не делать, насколько это было возможно, лишних движений, чтобы не беспокоить их. Он бережно растирал больную ногу, Он хотел выдержать.

Но сейчас, на аэродроме, он и сам вдруг с тоской спросил себя: стоило ли все это выдерживать, чтобы в конце концов оказаться мишенью? Не лучше ли было погибнуть сразу, чем дождаться такого?

Он посмотрел на безвольно поникшего сержанта, на догорающий за аэродромом самолет, на уходящую в барак группу пленных, которые тоже следили за воздушной схваткой.

"Вздор! – оборвал он себя. – Вздор! Мальчишество! Борьба не кончена". Он повернулся к сержанту.

– Ну... пойдем на новые квартиры. Как ни скверно было у него в этот момент на душе, он пересилил себя и улыбнулся.

– Жизнь продолжается. Держись, сержант.

Югослав провел их в полутемный барак и унизал на нары:

– Плац.

Потом махнул рукой в сторону лежавших в углу пленных:

– Совьет! Русски!

Грабарь поблагодарил его, и югослав отошел. Капитан поздоровался с летчиками. Их было трое.

– Закурить не найдется? – спросил он. Двое из них поднялись. Тот, что был постарше, с сильно изможденным морщинистым лицом, протянул полсигаретки и спросил глухим голосом:

– Сегодня пригнали?

– Да.

– Плохи дела, ребята.

– Видим, – сказал Грабарь. Он присел на нары. Тесленко опустился рядом.

– Будем знакомы – Кастусь Грабарь.

– Земцов. Василий Земцов, – глухо проговорил его собеседник. – Это Сергей Мироненко, – кивнул он на сидящего рядом товарища, выглядевшего помоложе. – А тот – Николай Соломеин.

Мироненко иронически склонил голову, Соломеин шевельнулся на парах, но не повернулся.

– Давно здесь? – спросил Грабарь.

– Недели две.

– А в плену?

Земцов сидел на нарах, низко опустив плечи, и глядел в пол. Казалось, он не слышал вопроса. Потом поднес сигарету к губам, затянулся и поглядел на капитана.

– Старожилы, – болезненно скривил он губы. – Я – с конца сорок второго...

– Как это произошло? – спросил Грабарь.

– Как обычно, – Земцов поднял глаза на Грабаря, грустно усмехнулся. – Я не такой уж плохой летчик. Да и ребята у меня были один к одному. Но что сделаешь на "ишачке" против "мессершмитта"? Это же утюг. Да и было нас шестеро, а немцев два десятка...

– Семнадцать, майор, – уточнил Соломеин, не поворачиваясь. – И если бы вы послушались моего совета...

– Помолчи, лейтенант, – оборвал его Земцов. Потом пояснил Грабарю угрюмо: – Он из моей эскадрильи.

Перед вылетом предлагал разделиться на две группы и в зону барражирования подойти на разных эшелонах. Возможно, – он и прав...

– Я был прав, майор, – сказал Соломеин. – Если бы вы это сделали, мы не лежали бы в этом бараке.

– Хватит! – прикрикнул Мироненко. – Майору и без тебя несладко.

Соломеин что-то буркнул и смолк. Видно, это был давний и неразрешимый спор.

Потом Земцов рассказал, что несколько раз пытался бежать, но его ловили. Побывал он во многих лагерях. Особенно плохо пришлось в Доре, где пленные работали в тоннелях. От каменной пыли ничего нельзя было различить уже за два шага. Там он испортил легкие и теперь беспрерывно кашлял.

– Сколько же вам лет? – поинтересовался Грабарь, глядя на его старческое лицо.

– Тридцать два года.

– Тридцать два? Земцов невесело усмехнулся.

– Не похоже? Здесь все... быстро становятся взрослыми.

На вид Земцову нельзя было дать меньше пятидесяти, лицо было высохшим и сморщенным, как печеное яблоко.

– Страшно не то, что они со мной сделали, а – плен, – проговорил Земцев после молчания. – Я ведь кадровый военный. И – вот...

Он закашлялся. Потом начал с жадным интересом расспрашивать о положении на фронтах, о Москве – он был москвичом, о разгроме немцев под Курском. Грабарь рассказал обо всем, что знал.

Мироненко держался отчужденно и в разговор не вступал. Третий из пленных, Соломеин, так и не поднялся.

– Летают каждый день? – спросил Грабарь. Земцев кивнул:

– Каждый.

– Вы уже были там?

– Был, – сказал майор. – Мы все там были.

– И не пытались таранить? – спросил Тесленко враждебно.

– Не пытались.

Храбрый нашелся, – пробурчал Соломеин. – Думает, ему тут кино. – Он натянул куртку на голову и, подвинулся еще дальше к стене.

– Невозможно? – спросил Грабарь.

– Возможно, – неохотно отозвался Земцев. – Некоторые пробовали.

– И что?

– Что, что! – разозлился Земцев. – Попробуйте – узнаете. – Он помолчал, потом объяснил более спокойно: – Немец выбросится с парашютом, а тебя подожгут, только и всего. Да и не так это просто. Они держатся теперь осторожно. Да вы, наверно, видели, что произошло сейчас с Метелиным...