Текст книги "Сон о золотых рыбках"

Автор книги: Владимир Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Владимир Марченко
Сон о золотых рыбках

…Армия нашла меня на третьем курсе.

В полку киностудия. Паренька из нашей команды на первом построении увёл капитан. Через неделю Валерка заявляется в роту. Прошу принести кинокамеру и поснимать нас, чтобы отправить фотокарточки родным и друзьям. Интересуюсь «кинопроцессом». Старослужащий, собирающийся увольняться в запас, должен подготовить себе замену. Учит писать сценарии. Киностудия снимала ленты о праздниках и буднях военно-строительного отряда.

Повести из этой книги: «Сон о золотых рыбках», «Свалка» вполне могут «лечь» на экран, но путь этот не простой. Благодаря издательству «БПП», его директору Валерию Ивановичу Шашину, я смог выйти к вам, читатели, со своими сценариями, повестями и рассказами. Они на экранах… мониторов. Вы представить не можете, какое произошло ЧУДО! Я – живу в алтайской глубинке, издательство – в Москве, а Вы – на другом краю России. Мечтать об этом мог только во сне.

О чём повести? О любви, о честности, жертвенности, благородстве. «Сон о золотых рыбках». …Наши дни. Он и она. Студенты. Юная семья едва не гибнет. Кто преступник, кто хотел их отравить бытовым газом?

«Свалка». Подростки помогают родителям придти в себя после перестроечного шока. Следователь Тупикин ищет тех, кто поджигает автомобили новых русских. Он находит преступников, но не арестовывает. …Он с ними, вероятно, заодно.

СОН О ЗОЛОТЫХ РЫБКАХ

…Почему газ оказался включенным? Он помнит, что «увернул» пламя под кастрюлей. Его дорогая Оленька хотела их убить? А если кто-то зашёл? Кто? Мишка? За мной следили? Или за ней?

…С чего всё началось. …С измены? В тот день произошло много событий, которые могли кончиться трагически. Месть? Нужно всё вспомнить. Каждую деталь. О чём она говорила ночью? …Это был ей голос. Её! В гостинице. Следователь напирал на то, что газ погасила закипевшая вода. Вода кипела, мясо варилось час. Значит, её объём уменьшился… Не могла залить горелку. Это покушение на убийство. С чего начался тот день?

А.

Андрей Листовский, студент четвёртого курса Политехнического университета, сидел на жестких рейках скамьи у здания речного вокзала, смотрел, как пишут в романах, в одну точку, не видя нарядных женщин, беззаботных детей и деловитых мужчин, а видел килограмм яблок, батон варёной колбасы и половинку бородинского. Ему необходимо сегодня добыть эти продукты и накормить Ольгу. Хотя бы килограмм яблок. Ей нужны витамины. Давно нужны витамины, а в овсяной каше их мало. Всё, что можно продать, продал. Расстался неделю назад с коллекцией монет. Мама была права, когда говорила, что сначала нужно закончить учёбу, встать на ноги, а потом обзаводиться семьёй.

Обь прошла. На берегу отрешённо худели плоские глыбы льда. Ныла простуженными блоками старая землечерпалка. Группа независимых женщин в длинных яркоцветных юбках прицельно высматривали клиентов. Они быстро обшарили большими шоколадными глазами сидящего парня, и отвернулись. Он не представлял занимательного интереса для них. Одежда не нова. Тощий студенческий портфель говорил, что его хозяин никуда не едет в обозримые три месяца. Пришёл сюда, чтобы собраться с мыслями. Он им не конкурент, у них разные методы общения с пассажирами. Не вооружёнными глазами видно, что парень не напорист и не нагл, не может ревизовать чужие карманы и уносить сумки, отбившиеся от хозяев. Горестно застонала сиреной, отходившая «Ракета»…

Мизерная стипешка таяла словно мороженое «дав» на солнце. Цены на продукты росли бессовестно и уверенно. Оленька смертельно ненавидела не только процесс мытья посуды, но и приготовление еды. Хотя варить и жарить нечего. Неделями питались овсянкой с добавлением крошки маргарина. Были месяцы, когда обедали в кафе. И вот – чёрная полоса. Она возникла не сразу. Ползла постепенно, но её могло не быть…

Сегодня Андрей сварил остатки манной крупы. Отвар листьев смородины и шиповника пили вместо «майского» чая. …Содержимое трёх банок варенья исчезло без особого следа – Оленька и её подруги обожали сладкое. «Бутылки сданы. Если повезёт, можно пособирать, но это если повезёт». Улицы и переулки, скверы и парки поделены между пенсионерами и бомжами. Оля запретила работать кочегаром, сторожем комка, не пустила и вахтёром в общежитие. «Что я буду одна по ночам спать? Ночью нужно быть со мной дома, а не дремать у чужих «сникерсов»». «Мы будем вместе, – убеждал Андрей, – через трое суток». Оля кривила милые губки. «Ты хочешь, чтобы нас подожгли или ограбили?».

Великое изобилие обрушилось на Белозёрск. Исчезли очереди за вином, и забылось слово – «талон». На витринных полках было всё, не хватало одной мелочи у Андрея – денег. На первом курсе сколотил бригаду. Разгружали вагоны в тупике дрожзавода. Теперь грузчики охраняли тупики и подъезды, не допуская к вагонам студентов и безработных. Иногда Листовскому удавалось вклиниться в артель, но в том случае, если у кого-то был «отпуск по здоровью» или они не разгружали вагоны по низкому тарифу, а хозяин не желал поднимать расценки, не уступал настойчивым притязаниям докеров. Это были неопытные граждане. Вагоны стояли, росли штрафные за простой подвижного состава.

Настырные иномарки мечутся по старинным узким улицам плотными табунами. Засияли купола Воскресенского храма у Белого озера. Юркие мальчишки, сбившись в группы и группочки, моют сверкающие, как новогодние игрушки авто, продают сигареты и газеты. Дети вбегают в рынок спокойно и легко, делают первые «лимоны». А он оказался лишним на этом празднике жизни. Не может даже купить дешёвой колбасы, не может побаловать свою юную жёнушку шоколадом, который нежнее шёлка. Кто жевал шёлк?

Андрей помнил рассказы деда о том, что его отец имел фабричонку по выделке кож и пошиву шуб-борчаток, у его семьи был двухэтажный дом, половину занимала пошивочная мастерская. Он пытался узнать, где стояла мастерская. Даже ходил в музей, расспрашивал о кустарных ремёслах, но никто ничего не знал о Константине Фёдоровиче Поморцеве. Мама не помнила деда, а отца схоронили, когда Андрей сдавал вступительные экзамены. Сожалел, что не записывал рассказы деда – Петра Константиновича.

Он вспомнил и то утро.

– Ты уходишь? – донеслось из спальни. Найденный за гаражами театральный задник, разрезанный на куски и повешенный на протянутые верёвки, поделил комнату на спальню, кухню и умывальник. Он поцеловал мягкие тёплые губы. Ещё недавно Оля работала в элитном детсаду, приносила кусочки дорогой колбасы, выкладывала из пакета крохотные котлеты, блины. «Дети не съедают, а порции большие, – говорила виновато Оля. – Зачем выбрасывать? Мы с нянями делим».

Воспитатели боялись потерять работу и на хамские выходки некоторых деток богатеньких родителей, что называется, смотрели сквозь пальцы. Оля однажды шлёпнула полотенцем пятилетнего негодяя, ударившего ногой в живот девочку. Через три дня Олю уволили, как непригодную для работы в детском учреждении. Заведующая обещала оставить её медсестрой.

– Понимаешь, Родиков дал записку в магазин «Орбита». Там у него сестра бухгалтером. Им нужен консультант по импортной технике, – Андрей врал и верил в свою ложь. – Ты знаешь, немного соображаю. Может, примут на полставки.

– Андрейка, в комоде, в левом ящике баночки с тресковой печенью. Забыла тебе сказать. Эт самое, Юлька прибегала из нашей группы. Она у брата в комке нормально получает. Она училище бросила, меня зовёт. У них там одна проворовалась и товар свой подставляла. Ты помнишь Юльку? Чёрненькая такая. Вертучая. На козу походит. У неё пятый размер. Обалдеть…

Он не помнил никакой Юльки. И никогда о ней не слышал. Среди приходивших на обед в воскресения Оленькиных подруг не обнаруживалось подобной Юльки. Если бы появилась, заметил. Откуда возникла? Не из пены пивной?

– А училище? Бросишь?

– На что бабе грамота? – виновато улыбнулась Оля, пытаясь быть весёлой и непринуждённой. Он не помнит, чтобы грустила. Если какая-то житейская хмарь вдруг касалась её лица, тотчас её прогоняла, напевая песню о компании тараканов и сверчка… Оглядел тонкие ноги, живот, который, как ему показалось, стал не таким уж и плоским, каким был раньше. Пока открывал крохотную баночку, мучительно соображал над странными изменениями. Оля умывалась, стуча клапаном жестяного умывальника, в который налил тёплой воды. «Миленький ты мой, возьми меня с собой, – мурлыкала, входя в кухню.

– Это у нас что? – Огладил ласково живот Андрей.

– Обычное дело, – улыбнулась горделиво Ольга. – Вчера хотела тебе сказать, да забывала. Стало заметно? Может, ещё рассосётся…

– Мы – предохранялись, – недоумевая, проговорил Андрей, намазывая на кусок чёрствого хлеба печень из баночки.

– Не всегда. Ты рад?

– Конечно. Будет нас трое – Листовских.

– А вдруг не трое. А четверо. Мама говорила, что была у неё сестра-близнец. У нас обязательно родится двойня. Ты ешь, а не халтурь. Мне подсовывает, а сам о свой кусок только нож вытирает. Мне сверху видно всё.

– Рыбьим жиром пахнет. С детства аллергия.

– Полезно. Ты должен быть сильным, а не сморщенным огурчиком. Давай покормлю, мой славненький. Куда это мы навострились в такую рань? «Орбита» открывается в десять, а сейчас ещё и восьми нет. – Она тряхнула головой, окрашенные в светло-оранжевый цвет короткие волосы, вспыхнули пламенем. – Поцелуй меня – не отравишься, – щечки зарделись, а глаза засияли изумрудами. – Так бы написали в старинном романе.

Оля неистова в своих изобретательствах, неистощима на выдумки, которые воспринимал спокойно; но думал иногда, что жена походит на любопытного пушистого зверька, не знающего, что делать со своим маленьким ладным тельцем. Зато её беспечность приводит в глубокое отчаянье. Скопленные гроши на пальто, тратила на пустяки, не думая в чём ей придётся ходить на лекции зимой. Андрей старается не ворчать на Олю, но бывает, что срывается, пытается убеждать о необходимости приобрести пальто, а не дорогие духи. Видя её молчаливую грусть, обещает купить самые-рассамые дорогие лосьоны, маникюрные наборы, фен. Оля молчит, садится за швейную машинку, начинает сшивать треугольнички разноцветной материи. Андрей в такие минуты начинает разбирать, подобранные в соседних дворах, стиральные машины, телевизоры и радиоприёмники. Люди покупают новое бытовое оборудование, а старое – оказывается у мусорных контейнеров. Андрей установил в комнате большой цветной, хотя и ламповый телевизор, у которого лишь сгорел предохранитель. Два холодильника отремонтировал молодожён. Один отвезли в общежитие Олиным подругам, а второй – оставили. Из трёх стиральных машин собрал одну. Из детских колясок Листовский сделал «транспортное средство», на котором возит в дровяник старую мебель. По выходным конструирует, шлифует, тонирует. В комнате появился сервант для посуды и книг, шифоньер, кухонный стол и два настенных шкафчика. На месте металлической кровати стоит теперь широкая деревянная кровать.

Когда молодые заняли комнату, их поразил старый щелястый пол. Теперь ходят по «паркету». Андрей напилил квадратов из боковин и дверок, найденных шифоньеров, приколотил к старым доскам, подстелив куски полиэтиленовой упаковки. Потом пришла очередь сделать панели. Когда дядя увидел свою дворницкую, то объявил молодым, что квартплата снижается до полулитры водки, а за свет, воду и отопление пусть платят студенты из своих доходов.

Если кто-то бы сказал Андрею, что у него возникнет пристрастие обследовать помойки, свалки и мусорные баки, то послал пророка куда подальше. Сегодня с утра отправляется на поиск. У него появились знакомые дворники, которым помогает убирать снег или листья. Дворники снабжают старыми аквариумами, бытовой техникой и мебелью. Листовский не только ремонтирует её, но и дополняет новыми деталями – ящичками, откидными столешницами, оборудует лампами освещения. Журнальные столики собирает из тумбочек, старых шифоньеров. Иногда приходится покупать шурупы, рояльные шарниры, мебельные колёсики, лак, морилку, декоративную самоклеящуюся плёнку. Мечтает Андрей купить небольшую циркулярную пилу, дрель. Сделал из электродвигателя наждак, пытался приспособить патрон, чтобы зажимать свёрла, но токарь заломил нереальную цену за подгонку патрона. Андрей сверлит отверстия ручным коловоротом. Если бы у него был инструмент, мог менять водопроводные железные трубы на металлопластиковые. У себя в комнате заменил проржавевший водопровод, канализацию, установил унитаз, но трудиться пришлось очень долго.

Соседи по дому – пенсионерки – приглашают отремонтировать стиральную машину, проверить телевизионную антенну, разобраться с утюгом, прочистить забившуюся старую канализацию. Последнюю неделю нет заказов. Просит знакомых дворников, чтобы рекламировали его услуги.

Бывали месяцы, когда у них в семейной кассе накапливались деньги. Молодые ходили в театр, лакомились свежими фруктами, покупали материал на кофту или юбку. Оля за вечер могла скроить и сшить себе простой костюм. Старая соседская швейная машинка ожила. Оля радовалась, как ребёнок. Она конструировала одежду из любой ткани. Комбинировала в несколько цветов. Получалось оригинально. Случалось, что девочки приносили ткань, вырезку из журнала. Оля работала быстро, с одной примеркой, но деньги за работу с подруг не брала. Часто говорила, что ей бы оверлог… Андрей искал с ней на базаре этот механизм, но им не везло. Заводские многониточные оверлоги стояли дорого.

Оленька для него всегда желанна, всегда неожиданна. Они живут самостоятельно, как настоящая семейная пара. Дядина жена подсказывает, что нужно отремонтировать погреб, заготавливать картошку и другие овощи. А где брать эти овощи, не говорит. Андрей иногда привозит из дома мешок картошки, но его хватает на две или три недели. Оленька переживает за подруг, а, спросив у Андрея единожды разрешение, возит в общежитие сумку картофеля. …Подставила к столу стул, убрала посуду, присела на край стола, распахнула халат и положила ногу на спинку второго стула.

– Как бы наш столик не развалился. Что-то громко настукивает?

Сегодня ему опять приснился старый сон, сон собственный и незабываемый. Снилась Аня. Та самая – немного полненькая и нестерпимо задавулистая., не дававшая никому списывать ни алгебру, ни английский. Не смотря на эти недостатки, почему-то нравилась Андрею. В одиннадцатом классе были девчонки и более симпатичные, и не выпендривались, как она, считая себя чуть ли не главной модницей в маленьком городишке, который и на городок не тянул, а был посёлком городского типа. Не забывал и белокурую Любу из восьмого. Люба Давыдова – его первое увлечение. Это странное чувство заставляло ходить вечером у её дома, чтобы увидеть силуэт на кухонной занавеске. Силуэт девушки, мелькнувший на секунду, делал его счастливым.

Получилось так, что семья разорвалась; Андрей оказался в старой одноэтажной школе, в классе, в котором было не сорок человек, а только пятнадцать. В десятом Игорь увлёкся вновь. Люба – это неземной символ пылкой любви. Анечка – наоборот. Земная. Энергичная. Не всегда справедливая. Крикливая. Он видел её недостатки, но не обращал на них внимания. Не замечал…

Аня не могла не чувствовать, что нравится, ведь он краснел, как первомайский флаг, когда обращалась за каким-нибудь пустяком. Она старше брата, но учились вместе. Её брата прозвали Графом, так как, по рассказам одноклассников, фотографировать научился раньше, чем читать и писать. Витька-Граф даже на уроках у старой Клавдии Михайловны, строгой и злой, умудрялся сделать «кадр». Соклассник дрожал у доски, оправдываясь, словно виноват в столетней войне Англии и Франции. На фотокарточке выглядел комично. Они подружились. Витька учил Андрея ставить диафрагму, чтобы снимок был резким. Иногда вместе печатали фотки в доме Вельяминовых днём. Анька лезла, командовала, втискиваясь между ними и дышала в ухо запахом жареной рыбы, вглядывалась в кювету с проявителем, на дне которой, в красном свете выплывали на фотобумаге очертания знакомых лиц. Она хватала пальцами мокрую бумагу, забыв о пинцете, а Витька не давал ей вынимать снимок.

Колени Андрея и Ани соприкасались. Она не замечала, что короткий халатик распахнулся, ему видны плавки, хотя это только казалось. Не мог отвести глаз от коленей, и краснел, как клюквенный сироп. При свете красного фонаря этого никто не мог видеть. Шёл процесс получения фотокарточек для школьной стенгазеты. Эксплуатировала сестра брата нещадно, давая здания «сфотать» курильщиков, прогульщиков и несанкционированные поцелуи на школьных вечерах.

Перед Новым годом родители Ани и Графа уехали к родственникам, разрешив детям отметить праздник по-взрослому. Родители решили, что чада должны идти в ногу со временем, ведь ребята выросли, а запреты сделают нервными и глупыми. Могут дети подпасть и под влияние нехороших подруг и товарищей. Соклассников Ани и Виктора предложение побалдеть перед каникулами встряхнуло. Не все смогли перешагнуть родительский барьер запрета, но вечером на квартире Вельяминовых собралась весёленькая компания из семи девушек и шести юношей. Закуски принесли из дома, купили только шампанское и сухое вино. Домашний самогон Вельяминов предусмотрительно развёл до пяти градусов сиропом брусничного варенья.

– Андрей! Неси фужеры, – требовала Анна мягким бархатным голоском. – Мальчики, стулья расставляйте. Девочки, промойте грибы, заправьте сметаной. В зале юноши опутывали сосновую ёлку ещё одной электрической гирляндой, разложили стол и принялись придавливать к полу тарелками и бутылками. Моргала разноцветными огоньками гирлянда, ворковал магнитофон, Граф щёлкал затвором «Зенита» с мощным объективом.

– Андрей, не забудь ножи. …Салфетки в ящике трельяжа, – гоняла хозяйка гостя, осматривая остывший торт, будто без него Новый год не придёт в городок Тасино.

За столом Аня села рядом с Андреем и следила, чтобы ел самое вкусное и меньше пил самодельного вина. Вот такой заботливой и чуткой была в тот вечер. Это огорчало Жанну Косичкину, сидевшую слева от Листовского, пытавшуюся оказывать знаки застенчивого девичьего внимания. Уставшие от еды и танцев, молодые люди интенсивно засобирались в клуб.

– А я? – притворно удивилась Аннушка, глядя Андрею в глаза. – Я – не Золушка. Давайте вместе убирать…

– Мы зайдём, – сказал Иван Басандайкин. – Поможем. …Утром…

– Когда придёте? Торт состарится. Девочки, вы-то куда? Я так не согласна…

– Мне – домой, – сказала Жанна. – Только до часа разрешила мама. Проводи меня, Андрей… У нас там такие собаки.

Листовский вышел со всеми, но споткнулся у калитки и воткнулся головой в сугроб. Его подняли. Жанна отряхнула шапку. Генка Лыжин отряхивая пальто, сказал Графу:

– Ему нужно отдохнуть. …Дойдёшь?

– Он дошёл, – сказал Граф. – Повели к нам. Пусть поспит.

Андрей видел, как силач Толя Бирюков подхватил Жанну на руки и понёс. Его ввели в кухню и столкнули на руки Ани. Андрей повесил пальто, хотел причесаться, но вместо своего отражения в большом зеркале увидел пунцовые губы, курносый носик с капельками пота. Губы девушки оказались властными нетерпеливыми. Было жутко приятно и по-праздничному хорошо. Он тронул её пушистую мягкую кофту и очень удивился, ощущая волнительность Ани. Даже зубы стали постукивать о зубы, а под ложечкой в животе распространилась космическая невесомость. Андрей забыл, что надо дышать, моргать и быть нестерпимо счастливым. Он потерял себя, но нашёл славную девушку, которая не задавака и очень храбрая, вдруг захотевшая при нём переодеться. Она бесконечно долго снимала с себя одежду. Он тактично отвернулся. Слушая магнитофон.

Было жарко и темно. Они не знали, как правильно быть взрослыми, но пытались узнать, ведь это часто показывали по местному телеканалу поздно ночью, хотя одно – видеть и слышать, а другое – попытаться войти в новую ситуацию жизни. …Они огорчились. Ожидали чего-то сказочного. Было волнение, но великой радости не испытали. Проверили так ли всё чудесно, как пишут в новых книжках, как показывают по видеоканалу. Мудрая Анечка повесила на входную квартирную дверь замок, чтобы с улицы показалось, что «все ушли».

– Ложись на мамину кровать. Что стоишь? Я свет погашу. …Это всё мне? – удивилась девушка, дыша шампанским и пельменями. – Если как-то уменьшить. Что-то боязно. Я только потрогаю. Я впервые вот так… подержу… и разберусь. – магнитофон, хотя и трудился посредством нагревания своих радиоламп, но звучание имел чистое и звонкое. Тактично умолк, а его левая пустая кассета страстно завращалась, перемалывая душную полутьму спальни, настоянную на запахах кухни и умирающей в зале сосенки, увешенной сверкающей «чепухой». – Я давно решила. Я мечтала о тебе. Представляла нас. …Спасибо. Я тоже ещё ни с кем не была так… Мне нравится. А тебе? Ну, вот теперь всё. – равнодушно проговорила Аня. – Значит всё, – повторила вызывающе и зло. Теперь не страшно. Так просто. Девки говорили, будто бы больно. …У меня ничего не получается. Ты давишь сильно.. Какая-то волна накатила. А у тебя? …Тоже? Почему-то неприятно стало.

Андрей хочет сказать, что ему противна близость, но боится обидеть Анечку. Ему кажется, что бредёт по горячему рыхлому песку. Прилагает усилия, но оглянувшись, понимает, что топчется на месте. А что дальше должно быть? Спрашивает себя. Не знает ответа. Не знает, как должен поступить.

– Подожди. Хватит. …Давай посуду мыть. …Я это поняла. Ты первый и последний. Замуж я не собираюсь. Иди в душ. – Начала раздражаться хозяйка, сбрасывая ногами простыню.

Он думал, что исковеркал ей жизнь, воспользовавшись слабостью. Ругал себя, понимая, что Аня всё рассчитала, всё предусмотрела. Она так хотела, используя его, как реквизит, как пособие.

– Давай не станем встречаться. Ты не обижайся. Может быть, когда-нибудь повторим. Нам нужно учиться. Ты ещё и в армии не служил. Поступать будешь? Ты мне нравишься, но это ничего не значит. Я старше на три года. Это много. Мы жили на кордоне, школа за десять километров. …Мама меня учила иногда. …Ну, и Пугачёва старше Киркорова. Это у них там. А у нас – иначе. Будем переписываться. Летом на каникулах встретимся.

Аня прислала два письма. Он забыл ответить на последнее. Отправлял праздничные открытки с равнодушными словами. Аня училась в Бийском педагогическом, но заболела. …Летом к ней пришёл. Встретила отчуждённо. Граф с отцом были в топографической экспедиции. Нехотя перебрасывались пресными фразами. Он приглашал её в парк, на лодочную станцию. Аня отказывалась, ссылаясь на свою редкую болезнь.

Он устроился на работу в «дорстрой», кидал горячий вонючий асфальт, зарабатывая на одежду. Отец помогал, но скудно и редко. Потерял работу. Пытался организовать строительную контору, но его подставили коллеги. На него повесили долг.

…Но почему-то часто видит во сне хитрую Анечку. Тот памятный Новый год. Была ещё одна встреча; суетная и холодная, после кино, они долго ходили по зимнему городку. Потом забрались на сеновал. Душистое сено хрустело под ними. Внизу вздыхала корова и переступала копытами. Анины глаза светились в полумраке, блестели, как вымытые виноградины. Он лежал с ней, обнимал знакомое тело и ласково что-то плёл. Она неожиданно задышала, засопела, вероятно, поняв, что лежание затягивается, рассерженно сказала, что другого случая ему больше не представится. Он боялся за её здоровье, ведь очень холодно, могла застудить в себе что-нибудь, а вполне могла быть и настоящая беременность, со многими последствиями, которые не принесут радости ни ему, ни ей.

Б.

Андрей обошёл несколько знакомых магазинов, предлагая услуги по переноски коробок и пивных бочат. Его помнили, и разрешали сложить тару. В коробках иногда были куски печенья, вафлей. Предлагали за работу китайскую лапшу, пачки сигарет в разодранных упаковках, а иногда просили забрать просроченные продукты. Это были вздувшиеся банки с рыбными консервами, плесневые куски масла или сыра. Не отказывался и от батонов колбасы с белым налётом. Если не чувствовал запах явной гнили, то жиры, сыр переплавлял, удаляя накипь, а консервы обрабатывал паром. Грязную сорную крупу мыл под краном, а потом варил. Проветривал комнатку и дегустировал «исправленные» продукты. Оля со страхом следила за ним, входила на кухню с учебником. Говорила, чтобы выбросил «варево». Она боялась за него. Они ни разу не отравились. Обжаренная в духовке колбаса, ничем не отличалась от купленной… Олины подруги с удовольствием ели макароны с колбасным фаршем. Хвалили Великого кулинара. А Валя Сокольникова целовала Игоря в щёку, говоря, что это от всех.

Придя как-то с разгрузки вагонов очень поздно, Игорь тихо разделся, не включая свет, лёг на кровать. Машинально обнимая жену, вдруг понял, что это не она. Девичьи руки настойчиво касались его плеча, шеи, а губы… Тотчас раздавался сонный голосок Оли:

– …Валь, так же нельзя. Надо спрашиваться. Игорь устал, а ты пристаёшь, как ненормальная, – полушутя, переползая через подругу, говорила хозяйка кровати и её окрестностей, – …Я не жадоба, Валь, но он-то устал. В другой раз разрешу тебе, как близкой подруге, – раздавался тихий смех, а Андрей молчал, обнимаемый женой.

Зимой пожилая соседка – Зоя Петровна Денисова пригласила Андрея посетить ларёк мясокомбината, в котором продают за сущие копейки кости на суп, ливер, кровь, свиные шкурки и прочие «деликатесы» для пенсионеров и малообеспеченных горожан. Согласился помочь, прихватив разбирающуюся детскую коляску, ведро и мешок. Ларёк не открывали. Тогда женщина повела Андрея на специальную свалку, где, толкаясь с другими женщинами и небритыми мужчинами, набрали не замёрзших коровьих копыт, кишок и требухи. Взяв ведра, соседка ушла на проходную. Её долго не было. Через некоторое время призывно замахала с крыльца варежкой. «Тут моя кума работает, – пояснила Денисова. – И я до пенсии колбасу варила. Можно грузчиком тебе устроиться. В ночную смену возьмут. Поговорю? Выпьешь с кем нужно, примут. Плохо то, что ты учишься, а на заочное нельзя тебе перейти? Будете жить-поживать. Думай, пока кума не ушла на пенсию. Посылай свою, научу колбаску-кровянку делать, оладики печь». Он подумал тогда, что перевод на заочное не прост, а в армию заберут, как дважды два.

Оленька не разрешила работать в кочегарке, плакала, не хотела оставаться одна. А, когда Андрей работал ночью, звонила Валентине, приглашая к себе. Панически боялась одиночества. Андрей уговаривал пойти с ним. …Могла делать в котельной домашние задания, а он – следил бы за котлом, бросал уголь. Отказывалась, говоря, что заболит голова от запаха горелого угля. Ему пришлось смириться.

Когда Андрей приволок на тачанке груз (на трамвай не садились из-за требушиного запаха), принялся обжигать шерсть с бычьих ног паяльной лампой. Выливая кровь из ведра, Оля обнаружила пять колец копчёной колбасы, пошла к соседке. Зоя Петровна колбасу не взяла, порекомендовала продать соседям, назвала номера квартир, где могут взять по цене чуть ниже магазинной. Женщина помогла развесить её и упаковать в мешочки. Оля записала рецепт ливерной колбасы, кровяных оладий, холодца. Тётя Зоя показала, как мыть требуху, как чистить кишки. Но Оленьку так затошнило, что побледнела.

Пришла, вытирая глаза, сказала Андрею, что останется без ливерной колбасы, от запаха кишок её почти также вывернуло, а оладьи попробует сделать. Андрей не смог довести до ума кишки и требуху, отдал соседке, но сходил за мукой, подсолнечным маслом. Оля лежала на кровати расслабленная, бледная. «Отрезала колбасы, опять затошнило», – сказала виновато девушка. Андрей напёк большую миску чёрных оладий с вкраплениями кусочков колбасы. Оля не могла есть в тот вечер. И на следующий день не притронулась. От запаха жареной крови её мутило. Колбасу не стали продавать. Оля сказала, что девчонки голодают, сдают кровь. Андрей согласился поделиться. Ему стало жалко милую Валентину, у которой погибли родителей, а тётя жила далеко, помогала редко.

Прошёл год, как они встретились. Андрей отлично помнит тот вечер в общежитии медучилища. Мишка Родиков пригласил на день рождения землячки. Оля сидела слева, а строгая девушка Валя Сокольникова – справа. Он оказывал знаки внимания той и другой. Валя почти ничего не ела и не пила, на его знаки внимания не реагировала. Оля стеснённо принимала ухаживания Мишки, но, когда Андрей предлагал что-нибудь съесть, – оживлялась, не отказывалась, но пила только пиво и не курила, как другие девочки.

Сидели у стола невыносимо долго. Ели столовские пирожки непонятно с чем, жеманясь, пили водку, разведённую сиропом. Предусмотрительный Мишка купил в аптеке шиповниковый сироп, слил в литровую бутылку из-под какого-то импортного вина, заготовленную заранее. «Ликёр» девочки «принимали» из мензурок, словно лекарство, а пиво тянули из столовских стаканов, посыпая на края зачем-то крупную соль. Оля ему понравилась самостоятельность, собственным мнением. Валя с гордым видом наводила на столе порядок, не танцевала ни с кем. А одному парню дала по спине. Тот пытался обнять её, прижав в дверях. Он её выделил, как только с Мишкой вошли в комнату. Но получилось так, что его забота о маленькой Оле родило чувство тревоги за неё. Она не спешила делать, как все. Выглядела, как намокший воробышек, – беззащитно и печально. За весь вечер едва одолела стакан пива. Хотя Андрей пытался её подвигнуть на ликёр, но она вздохнула и сказала, что никогда не изменяет своим принципам, не переносит алкоголь в любых видах и формах. Листовский перестал прикладываться к мензурке. Понял, что ей это нравится.

Именины невозмутимо затягивались. В комнату набилось много девушек с миниподарками и короткими тостами. Начались в коридоре танцы. Пришли развязные пацаны, принялись с большой скоростью поглощать тощие пирожки, отварные длинные макароны, печёночную колбасу. Оля пригласила его на круг. Андрей не танцевал, считая это признаком «дикаризма».

– А что если нам потанцевать на свежем воздухе. Накурили, как в коптильне.

– Пойдём, – согласилась, блестя зеленоватыми глазами, девушка. – У меня в голове звон возник. Разве тебе не слышно? – Удивилась Оля Перова.

Он прислонился к её виску, потом к губам. Девушка не дёргалась, не отталкивала, словно знала его давно. Равнодушной к его вниманию не была, но всё происходило как-то быстро и странно. Милая Валя ушла с вечеринки в соседнюю комнату. Лишь потом он встретит её…

На первом курсе пытался переписываться с Аней. Ему казалось, что любит, поэтому в каждом письме пишет, что скучает и даже на дискотеку ходит очень-преочень редко. Туман отчуждения всё густел от времени. Он поздравлял её с праздниками, скорей всего по инерции… Люба не ответила на его письмо. Она, как сказали знакомые девушки, скоропостижно вышла замуж.