Текст книги "Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей"

Автор книги: Владимир Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Владимир Егоров
КАГАНЫ РОДА РУССКОГО, ИЛИ
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ КИЕВСКИХ КНЯЗЕЙ

О кнезех русских старобытных Нестор монах не добре сведем бе.

В. Татищев

ОТ АВТОРА

Эта книга – о нашей древней истории. В советское время в школе нас учили, что историю творит народ, и старательно вбивали в наши головы тезис о малозначимости отдельных личностей в истории. Включая всяких там императоров и полководцев. Этот тезис можно было наглядно проиллюстрировать на примере собственных руководителей страны, действительно малозначимых личностей вроде Л. Брежнева или К. Черненко. Почему-то не иллюстрировали. В то же время на уроках истории в других странах говорили как раз о великих полководцах и правителях империй, деяния которых изменяли современный им мир, может быть не всегда в лучшую сторону, но те изменения так или иначе отразились на мире сегодняшнем и поэтому стали предметом изучения в школе вместе с их инициаторами. В этом есть резон: наш мир был бы иным, если бы в нем не было Александра Македонского, Наполеона Бонапарта или Джорджа Вашингтона.

Эта книга – о верховных правителях начальной Руси, императорах и полководцах. Не будь их, мы бы жили в какой-то другой стране. Их обделила вниманием марксистско-ленинская историческая наука, отдавшая творение истории на откуп народным массам. Но тех же правителей начальной и древней Руси дореволюционная историография, начиная с самых первых наших летописей, неоправданно и чрезмерно превознесла и приукрасила, поскольку свой народ ни в грош не ставила, а главное, была озабочена не столько исторической правдой, сколько возвеличиванием правивших династий, с первых князей Киевской Руси до последних императоров России, и прославлением Русской православной церкви.

Наконец, это книга – о неправде, о вольной и неволь-ной, но всеобъемлющей фальсификации начал русской истории, о веками копившихся стыдливых умолчаниях, жульнических передергиваниях и бессовестной лжи нашей так называемой Первоначальной летописи. Конечно, лучше было бы написать книгу об исторической правде древней Руси. Хотелось бы, ох, как хотелось бы, чтобы такая книга была написана! К сожалению, ждать этого не приходится. Той правды никто не знает и, скорее всего, уже никогда не узнает. Однако все равно это не повод выдавать сказки, мифы и откровенное вранье за историческую действительность. Мы привыкли гордиться нашим прошлым, нашей славной историей. В целом по праву. Но пристало ли гордиться чем-то выдуманным, тем более выдуманным нами же сами?!

Сказки – вещь замечательная. Их можно рассказывать и пересказывать. Их нужно читать, особенно вслух – маленьким детям. Но детям постарше на школьных уроках истории все-таки следует не рассказывать сказки, а преподавать предмет – настоящую отечественную историю, временами воистину великую и героическую, каковой у нас и впрямь предостаточно, а временами, увы, и куда как неприглядную, раз уж такой она была на самом деле.

Ибо, как назидали древние мудрецы, правда – превыше всего.

О «СЛУХАХ» И «СПЛЕТНЯХ»

Слова я слушаю твои,

но ничего они не значат.

«Ты говоришь мне о любви»,

слова Л. Дербенева, К Шаферана.

Песня из к/ф «Три дня в Москве»

Практически все, что написано в учебниках истории о начальном периоде древней Руси и что мы, соответственно, изучали как нашу историю, перекочевало в них из «Повести временных лет» (далее в тексте используется общепринятая аббревиатура ПВЛ), которая почему-то считается летописью. Во всех энциклопедиях, включая самую актуальную и демократичную – Википедию, – ПВЛ представлена как «наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов начала XII века». Часто ПВЛ даже называют Первоначальной летописью. Словно никого не смущает слово «повесть» в ее заглавии. Между тем, в русском языке времени написания ПВЛ уже существовало слово «летопись» как калька с греческого хронограф, но тем не менее ее авторы назвали свое произведение повестью, прямо указывая на его беллетристический характер.

В те времена, когда писалась ПВЛ, Русь еще не знала литературных жанров романа и тем более фантастики, и все, имевшее к ним отношение, именовалось повестями, так как само слово «повесть» тогда означало «предание», «слухи» и даже «сплетни». Тем не менее, отечественная историография намертво закрепила за ПВЛ, то есть преданиями, слухами и сплетнями, статус летописи, в котором та уже пребывает почти тысячу лет, давным-давно заматерев и покрывшись благородной академической патиной. Дифирамбы и панегирики ПВЛ пели и маститые историки, и не менее маститые филологи: российский историк С. Соловьев называл ПВЛ «образцом всероссийского летописания», а академик

Д, Лихачев почитал ее «великим наследием». Так что претензии не к авторам ПВЛ, а к российским первоисторикам, которые для своего удобства молчаливо постановили считать ПВЛ летописью. Ведь если бы не это «постановление», они попросту остались бы без работы. Никакими иными источниками информации о возникновении и становлении древней Руси они не пользовались. Не по лености, а из-за отсутствия таковых.

ПВЛ везло. Проходили века, но ее статуса летописи не поколебали ни явные нестыковки в собственной хронологии, ни очевидные расхождения с «зарубежными» источниками, ни противоречия объективным данным археологии, ни откровенная фантастика, которую стыдливо опускали и умалчивали даже сами канонизировавшие ее первоисторики. Этот статус за ПВЛ сохраняется до сих пор, хотя порой создается впечатление, что абсолютное большинство причастных к истории наших современников относятся к ней, мягко говоря, с недоверием. Но в силу инерции традиций и корпоративного единства интересов историки так и не отважились прямо сказать, что королева у нас голая. Лишь самые смелые из них на неприличный вид сей высокопоставленной особы позволяли себе намекать, порой даже весьма выразительно, как, например, это сделал еще в позапрошлом веке историк Д. Щеглов: «Наша летопись или, точнее, наша сага о начале Русского государства, внесенная в последующую летопись, знает то, чего не было, и не знает того, что было».

Только в начале XXI столетия нашелся смелый и принципиальный ученый, причем не историк, а археолог А. Никитин [1]1
  А. Никитин. Основания русской истории. «Повесть временных лет» как исторический источник. М., 2001.


[Закрыть], который рискнул от намеков перейти к серьезной научной критике, а правильнее было бы сказать дезавуированию ПВЛ [2]2
  Более подробно о дезавуировании Никитиным «основания русской истории» сказано в приложении «Как возникла начальная русь?»


[Закрыть]. То, что за это давно назревшее дело взялся именно археолог, в какой-то мере естественно, ведь именно археология всегда наносила самые болезненные удары по «саге о начале Русского государства». К сожалению, это же обстоятельство уменьшило эффект начинания, поскольку отечественные историки привыкли обращать внимание на археологию и археологов только тогда, когда те подтверждали их концепции и теории. То же самое можно сказать о плодах усилий специалистов в смежных областях, таких, например, как исследователь былин С. Горюнков [3]3
  С. Горюнков. Незнакомая древняя Русь. СПб., 2010.


[Закрыть], а тем более отдельных и еще далее отстоящих от мейнстрима официальной отечественной исторической науки дилетантов. Но в последнее время вопрос о достоверности кодифицированной в наших учебниках истории древней Руси в довольно резкой форме поднимают даже ученые, имеющие непосредственное отношение к исторической науке вроде А. Королева [4]4
  А. Королев. Загадки первых русских князей. М., 2002.


[Закрыть], С. Цветкова [5]5
  С. Цветков. Русская земля между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава. М., 2012.


[Закрыть]и А. Бычкова [6]6
  М. Бычков. Киевская Русь. Страна, которой не было? М., 2005.


[Закрыть]. Но все же «воз и ныне там», всех этих усилий явно недостаточно, чтобы сдвинуть с места глыбу нашей официальной истории, намертво приклепанную к фундаменту ПВЛ.

Все это тем более печально, что всякий здравомыслящий человек не может не понимать: истинная польза для отечественной истории заключается не в стыдливо молчаливом шествии в свите голой королевы, а в признании, и как можно скорее, очевидного факта, что ПВЛ ни в коей мере не летопись, а именно повесть, то есть беллетристика. Увы, историки – реальные земные люди, и они не всегда руководствуются соображениями пользы для отечественной истории.

ПВЛ и русская литература в целом рождались практически одновременно. В XI–XII веках на Руси не было ни опыта, ни традиций создания художественных произведений, в том числе произведений с исторической тематикой, поэтому создатели ПВЛ при ее написании воспользовались в качестве образцов имеющимися в их распоряжении переводами на древнецерковнославянский язык нескольких византийских хроник, вследствие чего ПВЛ внешне приобрела вид летописи. Увы, лишь внешне. По сути же, в ней прослеживаются свойственные беллетристике приемы искусственного выстраивания сюжета. Например, А. Никитин отметил в ПВЛ такой характерный для художественной литературы прием, как «плетение сюжетов», который он присвоил некому ее гипотетическому автору начала XII века, названному самим Никитиным «краеведом-киевлянином» и в конечном счете отождествленному им с Нестором-«летописцем».

Появление из-под пера Нестора ПВЛ такой, какая она есть, неудивительно. Ведь он в первую очередь известен как агиограф, автор нескольких житий, которые, пользуясь терминологией того же Никитина, по своему жанру «принадлежат скорее литературе, чем истории». Нестор был безусловно талантливым и весьма продуктивным для своего времени писателем-агиографом. Но, на самом деле, никаким не «летописцем».

Будучи агиографом, при написании ПВЛ Нестор вольно или невольно, но очень широко использовал отработанные им приемы и методы создания житий, а именно отмеченное Никитиным «плетение сюжетов» с вплетением в них необходимых для данного жанра «фактов». В случае житий такими «фактами» обязаны были быть и потому обязательно таковыми становились эпизоды биографии канонизируемого святого, подтверждающие право на канонизацию, в частности мученичество за веру и сотворенные им чудеса, прижизненные или посмертные. Ни в коей мере не имею в виду вторгаться в сферу компетенции церкви, оспаривать правомочность канонизации святых или подвергать сомнению реальность сотворенных теми прижизненно и посмертно чудес. Но даже если кандидат в святые на самом деле приял муки за веру и совершил некие чудеса, его агиограф просто не мог иметь об этом достоверной информации.

Жития писались, как правило, спустя годы и десятилетия после смерти канонизируемых, не оставивших после себя ни мемуаров, ни дневников, не говоря уже о фотографиях и видеофильмах. Нестор и другие агиографы в своих трудах опирались на некую устную традицию и слухи, на основе которых им надо было выстроить стройный и соответствующий житийному канону биографический сюжет с вплетением в него неких обязательных по жанру чудес. Опять же, не посягая на компетенцию церкви и не оспаривая правомочность актов канонизации, все же нельзя не понимать, что в реальных условиях средневековья агиографы не могли знать и не знали истинной биографии героев их житий, не могли видеть и не видели сотворенных ими чудес. Тем не менее, следуя канону, они были обязаны писать «по правилам», вынужденно пользуясь устной традицией, слухами и сплетнями, а порой и откровенно выдумывая необходимые «факты». Возможно, моральным оправданием им служила уверенность, что если не именно эти, то другие связанные с канонизируемым чудеса действительно имели место.

Так писали все агиографы, так писал свои жития Нестор. Не умея по-другому, да и не видя в этом нужды, точно так же он написал ПВЛ. Как привык, как набил руку. Но если в случае агиографии еще можно говорить об оправдании средств целью, о направляющем руку агиографа Провидении, о Прозрении и Откровении, то к ПВЛ эти оговорки неприложимы. То есть в ПВЛ как произведении сугубо светском, неважно летописи или повести, слухи – это слухи, сплетни – это сплетни, а выдумки – это выдумки. Причем, еще раз хочу это подчеркнуть, сам Нестор нас не обманывал. Написав, как умел, художественное произведение, он и назвал его соответственно повестью. Не летописью!

Почему же ПВЛ превратилась в летопись? Вероятно вследствие недоразумения. Через несколько лет после появления ПВЛ Нестора игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр действительно написал летопись, по-честному назвал ее «летописцем», но, компилируя различные источники, неосторожно включил в свой большой труд ПВЛ в качестве некого подходящего, как ему показалось, зачина к истории Киевской Руси, вроде бы дающего обзор мировой истории «от Рождества Христова». Но в соответствии с понятиями и нормами своего времени он никак не выделил написанное Нестором, и этот шаг возымел несколько совершенно не предвиденных Сильвестром последствий. Во-первых, оказавшаяся в начале летописи Сильвестра ПВЛ начиналась словами «Вот повесть временных лет;..», и первоисторики, не разобравшись, отнесли эти слова Нестора ко всему труду Сильвестра, вследствие чего «Повестью» стали называть не только скромную собственно Несторову ПВЛ, но и всю объемистую сильвестрову летопись. Во-вторых, Нестор не забывал упомянуть самого себя в качестве автора своих произведений, сохранилось его имя и в экземпляре ПВЛ, который Сильвестр неосторожно поместил в начале своей летописи, и историки именно Нестора посчитали автором всего сводного труда. Наконец, в-третьих и главных, ПВЛ Нестора не была летописью и не претендовала быть таковой, но труд Сильвестра был настоящей летописью; ПВЛ же, оказавшись зачином этого труда, не только передала ему свое название, но и сама ненароком приобрела статус летописи, в коем «незаконно» пребывает по сию пору.

Таким образом, собственно ПВЛ – это только самое-са-мое начало летописных сводов, чуждое летописанию по стилю и содержанию, изначально не соотнесенное с реальными событиями и, соответственно, не имевшее никаких датировок (а точнее, даже не имевшая иметь их в виду). Настоящая летопись, то есть труд Сильвестра, основанная не на слухах и мифах, а на письменных документах и худо-бедно отражающая действительные факты истории Киевской Руси с хронологической привязкой, начинается только с появления на Руси широко доступной письменности, формально со времени крещения Руси, а по существу только с правления Ярослава Мудрого. А это значит, что и реальная летописная история древней, а точнее Киевской, Руси начинается только со времени Ярослава, то есть с XI века.

Несмотря на то, что автором ПВЛ был, судя по всему, один из лучших писателей Руси того времени, современного массового читателя трудно заставить прочесть написанную им почти тысячу лет назад беллетристику, она ему непонятна и неинтересна. Поэтому он знаком с ПВЛ только в изложении профессиональных историков, даже не подозревая, что это именно изложение, причем авторизированное. Отчасти фильтруя очевидно далекие от реальности фантазии сочинителей ПВЛ, отчасти пытаясь сделать ее текст более доходчивым, отчасти развертывая свою оригинальную историческую перспективу, они брали из ПВЛ в свои труды только то, что им самим было понятно и близко, что не противоречило их собственному видению истории, и излагали взятое так, чтобы изложение удачно встраивалось в их собственные исторические концепции;

Авторитет классиков и инерция их исторических построений оказались настолько велики, что до сих пор побеждают в столкновениях даже с самыми, казалось бы, сокрушительными объективными опровержениями, которые время от времени дает нам археология. Очень показательный и важный для нас пример: во всех учебниках истории и энциклопедиях до сих пор фигурирует взятая из ПВЛ дата «призвания Рюрика» в Новгород Великий – 862 год, хотя многолетние широкомасштабные археологические исследования Новгорода на Волхове не выявили в нем культурных слоев ранее конца первой половины X века. То есть Новгород возник почти веком позже призвания в него Рюрика!

Очевидное достоинство археологии в том, что она сама по себе объективна. К сожалению, как показала практика, далеко не всегда объективы археологи. Советская археология могла и замалчивать неудобные для советской исторической науки находки, как десятилетиями было с артефактами скандинавского происхождения на европейской части СССР, и даже откровенно фальсифицировать их в угоду «марксистско-ленинским научным» концепциям академических авторитетов и амбициям партийных и советских функционеров. Яркий и тоже весьма важный для нас пример такой фальсификации, касающийся на сей раз не Новгорода, а Киева, преподнесли в свое время академик Б. Рыбаков и первый секретарь ЦК компартии Украины В. Щербицкий.

Все началось с очередного увлечения Рыбакова неким гипотетическим большим «Полянским союзом племен» начала VI века в среднем течении Днепра во главе с «князем Кием». Разумеется, это увлечение предполагало Киев «племенным центром» этого союза и крупным городом того времени. Советская археология, как ей и было положено, немедленно откликнулась на идею академика о «Полянском союзе», и в Киеве послушно обнаружились якобы относящиеся к началу VI века языческое капище и чуть ли не дворец самого Кия. За идею Рыбакова ухватился Щербицкий и по-марксистски творчески развил ее в политическом плане масштабным государственным проектом «1500-летия Киева». Правда, чтобы проект не откладывался на следующий век, а осуществился прижизненно, во время правления Щербицкого, Киев следовало удревнить еще примерно на полвека. Оказалось, это не проблема. Найденные археологами древности мгновенно состарились и стали датироваться V веком. Правда, новые датировки поставили в несколько двусмысленное положение Б. Рыбакова, но вопрос как-то потихоньку замялся.

И все бы ничего, кабы не небольшая загвоздка – оценки археологических находок в киевской земле независимыми зарубежными археологами не только не подтверждали постулаты отечественной археологии, предназначенные служить фундаментом исторических построений Рыбакова и широкомасштабных политических проектов Щербицкого, но шокирующе их дезавуировали. По консолидированному мнению ряда уважаемых археологов Западной Европы история Киева как города началась только с конца IX века, а крупным городским центром Киев стал не ранее середины X века [7]7
  Подробнее об этом в приложении «Когда возникла Киевская Русь?»


[Закрыть], кстати сказать, практически одновременно с возникновением Новгорода Великого, а до уровня средневекового города столичного масштаба дорос в самом его конце с появлением так называемого «города Владимира» [8]8
  Арабы, в частности Ибн Фадлан, еще не знали о Киеве в конце первой четверти X века. А если верить Т. Джаксон (Т. Джаксон. Austr i Gordum. Древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках. М., 2001), то: «Киева нет в рунических надписях X–XI вв., нет его в скальдических стихах IX–XII вв., нет и в королевских сагах…». То есть скандинавы знать не знают ни о каком Киеве вплоть до XII века!


[Закрыть].

Действительно, есть археологический факт, объективная данность: до «города Владимира» на территории Киева не было ни «города Святослава», ни «города Ольги», ни «города Игоря», ни «города Олега», ни тем более «города Аскольда и Дира», не говоря уже о «городе Кия». Да что там говорить о «городах», если в слоях древнее X века в киевской земле вообще не найдено останков ни одного значимого здания или сооружения, которое могло бы быть жилищем не то что князя, а хотя бы среднего боярина. Это чрезвычайно важно, и давайте повторим еще раз: археологически до конца IX века никакого города Киева не было, а до середины X века Киев не был столицей чего бы то ни было, в частности, разумеется, Киевской Руси. Говорить о Киеве как столице и, соответственно, о Киевской Руси как государстве можно только с конца, в лучшем случае, с середины X века, то есть с княжения Ольги по датировкам ПВЛ.

Здесь во избежание недоразумений необходимо сделать оговорку. В отличие от Новгорода, возникшего в середине X века в прямом смысле на пустом месте, поселения на территории современного Киева существовали издревле. Именно поселения, которые то появлялись, то исчезали. Где-то в конце VI века на Старокиевской горе даже возникла небольшая крепостца, просуществовавшая примерно до VIII века. До начала IX века существовали отдельные небольшие сельские поселения на Замковой горе, но потом почему-то все обитатели их покинули. На территории нынешнего мегаполиса Киева археологами найдены десятки поселений разных эпох, но о городе Киеве как столице одноименной древней Руси можно говорить только с середины, а еще вероятнее только со второй половины Х века. Судя по археологическим данным, в первой половине X века Киев походил, подобно другим городам Хазарии, например Итилю или Булгару, скорее на восточный базар, раскинувшийся вокруг гавани в устье Почайны. Лишь при Владимире, взобравшись на Старокиевскую гору и обзаведясь фортификационными сооружениями, он превратился в нечто, что мы сегодня называем средневековым городом.

Но если это так, если до Владимира, в крайнем случае до Ольги, Киева как стольного города, как «матери градам русским» не было, то, никуда от этого не деться, не было в природе ни Киевской Руси IX века, ни «киевских князей»: Кия с братьями, Аскольда с Диром и Вещего Олега с Игорем. Не абсурд ли это? Нет, не абсурд, а лишь серьезный, очень серьезный предмет для размышлений.