Текст книги "Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей"

Автор книги: Владимир Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

СМУТНЫЙ АБРИС ДИНАСТА

На тых горах высокиих,

на той на Святой Горы,

был богатырь чудный.

<…>

Не ездил он на святую Русь…

Былина о Святогоре,

сказитель П. Калинин

Первый в череде правителей Руси по Илариону, то есть основатель династии, Игорь Старый во всех отечественных энциклопедиях представлен как «Игорь Рюрикович, великий князь киевский». Ситуация такая же гротескная, как и с Вещим Олегом. На деле Игорь не был ни Рюриковичем, ни великим князем, ни киевлянином.

О жизни и деятельности «великого киевского князя-Рюриковича» ПВЛ нам поведала совсем мало. Похоже, подобно Илариону авторы ПВЛ извлекали крохи информации об Игоре из доступных греческих хроник, натужно дополняя их собственными фантазиями. Весьма в этом плане показательные первые «летописные» сообщения об Игоре стоит процитировать полностью, благо, они не отличаются пространностью. Однако достойны внимательного и вдумчивого прочтения.

«В год 913. После Олега стал княжить Игорь. В это же время стал царствовать Константин, сын Леона. И затворились от Игоря древляне по смерти Олега».

«В год 914. Пошел Игорь на древлян и, победив их, возложил на них дань больше Олеговой. В тот же год пришел Симеон Болгарский на Царьград и, заключив мир, вернулся восвояси».

«В год 915. Пришли впервые печенеги на Русскую землю и, заключив мир с Игорем, пошли к Дунаю. В те же времена пришел Симеон, попленяя Фракию; греки же послали за печенегами».

Вдумчивое прочтение этой «летописи» не может не оставить впечатления, что авторы ПВЛ ничего не знали о действительном начале жизнедеятельности «Рюриковича» и нашли, отдадим им должное, оригинальный выход, поставив выдуманные «события» начальной биографии Игоря в соответствие аналогичным реальным событиям примерно того же времени в византийских хрониках и привязав свою хронологию к их датировкам. То есть попросту в имеющиеся погодные статьи перевода византийской хроники сделали собственные приписки. В результате Игорь начинает княжить в год воцарения Константина Багрянородного; поход на древлян случается одновременно с походом Симеона на Константинополь; печенеги приходят на русскую землю заодно с их появлением вблизи границ Византии; Игорь заключает с ними мир в тот же момент, когда греки их привлекают в качестве союзников для отражения нападения болгар. Ну, не поразительны ли параллелизм и синхронизм истории игоревой руси и Византии?!

Эти параллелизм и синхронизм сопровождают Игоря до самой его смерти, которую ПВЛ датирует 945 годом. Однако, как справедливо подмечает С. Цветков, «в действительности 945 г. – это всего лишь дата окончания правления Романа I Лакапина (свергнутого в декабре 944 г.)… К слову сказать, смерть вещего Олега (912 г.) точно таким же образом приурочена в летописи к окончанию правления Льва VI. Получается, что летописец, не располагая подлинными данными смерти первых русских князей, «хоронил» их вместе с византийскими императорами, чьими современниками они являлись по русско-византийским договорам».

То есть, совершенно очевидно, что «биографии» Вещего Олега и Игоря в ПВЛ – это сплошь выдумки. Но самое, на мой взгляд, во всем этом поразительное то, что историки, включая только что процитированного Цветкова, несмотря на такие откровенные признания, продолжают строить свои фантастические концепции истории Киевской Руси на основании этих выдумок сочинителей ПВЛ, выборочно извлекая и как бы принимая за чистую монету все то, что так или иначе укладывается в русло этих концепций, но без зазрения совести игнорируя и даже пороча все то, что им противоречит!

Однако продолжим обзор прижизненных событий параллельной истории игоревой Руси и Византии, которые мы прервали на 915 годе. Далее в ПВЛ следует пропуск в четыре года, поскольку об этом периоде молчат доступные сочинителям ПВЛ переводы византийских хроник, а затем ремарка в прежнем духе «параллельной истории»:

«В год 920. У греков поставлен царь Роман. Игорь же воевал против печенегов».

Воевал ли Игорь против печенегов? Бог весть. Вполне мог и повоевать, ведь, как мы помним, его «военно-морская база» находилась где-то в Крыму, а Северное Причерноморье в то время действительно было наводнено печенегами, которые активно включились в местные политические разборки, затронувшие греков с болгарами и, вполне возможно, крымскую базу ольга Игоря. Ну, запамятовали сочинители ПВЛ, что в предыдущем параграфе они заключили между печенегами и Игорем мир. Бывает. А может быть, Игорь коварно нарушил договор с соседями? Может. Что взять с самодура (Самкерц тому примером)? Да и какая нам разница? Интересно другое.

Авторы ПВЛ, изобретя мнимый конфликт Игоря с печенегами, полностью замолчали его действительную войну с Хазарией. Скорее всего не по злому умыслу, а просто потому, что ничего о ней не ведали – та не нашла отражения в имевшихся в их распоряжении византийских документах. Разумеется, о «Кембриджском анониме», который пролил крохи света на эту войну, они ничего не знали и знать не могли. Зато нашедший свое место в ПВЛ конфликт Игоря с печенегами, действительный или выдуманный, вновь, как и во всех предыдущих случаях, приурочен к событию из византийской истории, конкретно к смене царствующей персоны. Возможно таким образом авторы ПВЛ, не знавшие о хазарских злоключениях Игоря и истинные побудительные причины, заставившие его очертя голову ринуться в византийскую авантюру, хотели объяснить эту неспровоцированную с их точки зрения агрессию руси предварительной размолвкой с союзниками Византии печенегами.

Далее в ПВЛ следует двадцать один (!!!) год полного забвения героя. Неужели Игорь подобно Илье Муромцу пролежал два с лишним десятка лет на печке? Вряд ли. Просто авторам ПВЛ не попалось в византийских документах ничего, что можно было бы сопоставить с гипотетической деятельностью первого «Рюриковича». Повествование продолжается только в статье 941 года пиратским рейдом Игоря в византийскую Вифинию. Но на самом деле это не продолжение, это начало. Именно отсюда начинается настоящая история ольга Игоря, потому что, как я уже однажды обращал внимание читателя на сей поразительный факт [34]34
  См. «Читая «Повесть временных лет»» (В. Егоров. У истоков Руси: меж варягом и греком. М., 2010)


[Закрыть], изложение событий этого нападения в ПВЛ явно ведется не с русской, а с греческой стороны. То есть мы наконец имеем дело не с фантазиями сочинителей ПВЛ, пусть даже белыми нитками пришитыми к византийской хронологии, не с какими-то гипотетическими и вряд ли существовавшими «отечественными архивами», а с реальными греческими хрониками, свидетельствующими о связанных с Игорем событиях, откуда в ПВЛ добросовестно переписаны имена противостоявших Игорю византийских военачальников, подробно описаны их маневры и указана точная численность участвовавших в баталиях византийских войск. Зато нет ни слова (!) о войске руси и его предводителях! Вот такая она «отечественная летопись», «образец всероссийского летописания». И чего, спрашивается, стоит отечественная древняя история, если все наши летописи написаны по этому образцу?!

Попутно можно заметить, что в тексте договора Игоря с Константинополем, в отличие от договора «Олега» 911 года, нет даты его подписания. ПВЛ датирует договор 945 годом, чему не верят даже лояльные к ПВЛ историки, так как якобы подписавший договор с византийской стороны император Роман Лакапин был отстранен от власти сыновьями годом раньше и, следовательно, в 945 году не мог подписывать какие-либо договоры. Поэтому в нашей исторической литературе иногда принято относить этот договор к 944 году. Но и эта дата ничуть не более достоверна, чем приведенная в ПВЛ. Поэтому в дальнейшем мы будем придерживаться общепринятой летописной датировки, держа в уме ее условность.

Описав военные действия по византийским источникам и приведя копию (к сожалению, не нотариально заверенную) текста договора, авторы ПВЛ вновь начали напихивать в нее отсебятину. В порядке компенсации провального рейда 941 года и для реабилитации Игоря они выдумали повторный поход на Константинополь в 944 году. Впрочем, для поднаторевших в сочинении «параллельной истории» Руси и Византии наших «летописцев» ничего особенно выдумывать нужды не было. Достаточно было повторить годом позже запись за 943 год: «Вновь пришли угры на Царьград и, сотворив мир с Романом, возвратились восвояси», – привычно заменив угров византийской хроники игоревой русью [35]35
  Любопытно завершение этой статьи ПВЛ за 944 год. Вместо слов «возвратились восвояси» записи 943 года здесь видим: «взял дань, и пошел в свои города». По сути тоже восвояси, но не в Киев однако!


[Закрыть]. Совершив эту несложную подмену, сочинители ПВЛ больше ничем не смогли содержательно наполнить вымышленное ими событие, претендующее на то, чтобы быть исторически значимым. Потому в ПВЛ второй поход Игоря как таковой в конечном счете вроде бы состоялся, а вроде бы и нет; он не отмечен никакой конкретикой и закончился тоже ничем – византийцы якобы откупились. Может быть именно этот год на самом деле ознаменовался подписанием нового договора между Русью и Византией, но, разумеется, без всяких новых военных действий или приготовлений к ним.

Что ж, на нет и суда не было бы, кабы авторы ПВЛ со своими неуклюжими выдумками раз за разом не садились в лужу. В статье 945 года они явно перестарались с выдумыванием антуража: «Услышав об этом, корсунцы послали к Роману со словами: «Вот идут русские, без числа кораблей их, покрыли море корабли». Также и болгары послали весть, говоря: ««Идут русские и наняли себе печенегов»». А чуть ниже: «Игорь… повелел печенегам воевать болгарскую землю». Даже в своей собственной выдумке авторы ПВЛ не смогли толком свести концы с концами, так и не определив для себя характер взаимоотношений Игоря с печенегами. Ранее он с ними воюет сразу после заключения мира, а теперь «нанимает», что предполагает равноправный характер отношений суверенных сторон, но тут же им «повелевает» как подчиненным и зависимым. Кстати вновь о «параллельной истории» Руси и Византии. Как раз в это же самое время греки нанимали печенегов, чтобы те, нападая с тыла на венгров, ослабили бы усилившееся давление тех на северные границы Византии.

Еще одна глубокая лужа расплескивается уседними местами авторов ПВЛ в связи с выдуманным победным походом 944 года, когда неожиданно выясняется, что дружина Игоря голодна, раздета и разута. И это всего-то через год после якобы получения огромной контрибуции от Византии!

Нельзя не обратить внимания на существенный момент в приведенной выше цитате из ПВЛ. О приближении флота Игоря Константинополь извещают сначала херсонцы, а затем болгары. Значит, маршрут движения флота руси проходил вдоль северного черноморского побережья сначала мимо Херсона, а потом вдоль берегов Болгарии, то есть никак не из Киева, а от Керченского пролива, где была вероятная «военно-морская база» Игоря и где он уже успел нашкодить в Самкерце. Значит, авторы ПВЛ все-таки знали, что на самом деле Игорь предпринимал свои походы не из Киева, а из восточного Крыма? Наверняка знали, не могли не знать, раз написали такое вопреки собственной выдуманной киевоцентрической истории древней Руси, но тем не менее в соответствии с этой историей, выдуманными родословием «Рюриковичей» и сценарием их правления упорно запихивали бедолагу Игоря в Киев и в великие киевские князья.

В «Слове о законе и благодати» Илариона, самом древнем дошедшем до нас объемном письменном памятнике Киевской Руси, имя Игоря сразу появляется в уже привычной для нас форме, которая представляет собой транслитерацию его греческого написания Ίγγωρ, игнорирующую реальное произношение в среднегреческом языке с носовыми: Ингор.Наиболее естественно этот феномен объясняется тем, что имя было механически перенесено в «Слово о законе и благодати» из какого-то греческого текста, переведенного переводчиком, знавшим византийский греческий лишь «по-письменному». Во время Ярослава Мудрого и Илариона таковыми были практически все монахи-переводчики, многочисленные благодаря увлеченности Ярослава греческой книжной премудростью, но лишь наскоро обученные письменному переводу, никогда в жизни не бывавшие в Греции и никогда не видевшие и не слышавшие живых греков.

На норманистском фланге современной российской исторической науки, в наше время численно преобладающем, весьма распространено мнение, что действительным именем Игоря было скандинавское «Ингвар» (Yngvarr). Но тогда, будь это имя знакомо Илариону в своем оригинальном скандинавском произношении, в «Слове о законе и благодати» оно должно было бы появиться в форме «Ингвар» или «Ягвар». Имеющаяся же там форма «Игорь» могла родиться только как транслитерация греческого написания, и это вновь косвенно свидетельствует о том, что местная киевская традиция ничего не знала об Игоре, что киевлянин Иларион никогда не слышал его имени в произношении самих представителей «рода русского», но узнал его только из византийских документов, откуда имя и было им позаимствовано и добросовестно, в прямом смысле буквально, то есть побуквенно, скопировано. Отсутствию памяти об Игоре в местной киевской традиции вполне соответствует и предельная краткость упоминания Иларионом деда восхваляемого им крестителя Руси.

Советский фольклорист В. Пропп как-то заметил: «К наиболее древним героям русского эпоса мы должны причислить также Святогора. В отличие от Волха, образ которого забыт и о котором имеется не более 4–5 полных записей песен о его походе, имя Святогора в эпосе чрезвычайно популярно, хотя его образ также заметно стерся», из чего Пропп делает логичный вывод, что Святогор чуть моложе Волха, но древнее богатырей киевского цикла. Вероятно основываясь на этом замечании Проппа, другой исследователь русских былин С. Горюнков выдвинул весьма любопытную гипотезу о том, что историческим прототипом былинного богатыря Святогора был Игорь Старый [36]36
  С. Горюнков. Незнакомая Древняя Русь, или Как изучать язык былин. СПб., 2010.


[Закрыть]. Исходя из варианта его имени «Святигор» в самых ранних северных былинах, Горюнков предположил, что оно производно от исходного «свят-Игорь». Приняв гипотезу Горюнкова и разматывая этимологическую цепочку против вектора времени, можно заменить более позднее славянское «свят» на предшествовавший ему скандинавский эквивалент helgi, более подходящий «шведскому кагану» с именем «Ингвар». Полученный таким образом гипотетический helgi Yngvarr после естественной славянизации на киевской почве должен был в полном соответствии с законами лингвистики, слегка подправленными формальной транслитерацией Илариона, превратиться в ольга Игоря, где «ольг», уже по нашей гипотезе, – титул верховных властителей руси того периода. Затем сочинители ПВЛ превратили этого ольга Игоря начальной руси в великого князя Киевской Руси Игоря Рюриковича.

Если гипотеза Горюнкова верна, то необычайно важен тот факт, что былины о Святогоре не входят в так называемый киевский цикл. Былинный Святогор бродит в поисках приключений в неведомых далеких Святых Горах, то есть изначально в «ольгиных» горах (в Крыму, на Кавказе?) и вообще никаким боком не касается Киева. Но, тем не менее, наследником его богатырской силы и боевой славы становится один из главных героев былин киевского цикла Илья Муромец. Проецируя этот парадокс на реальных правителей древней Руси, можно додумывать, что ольг Игорь сам по себе не имел отношения к Киеву, то есть никогда не был вопреки всем учебникам и энциклопедиям «великим киевским князем». Оттого и никак не могут найти археологи, даже самые ангажированные украинские, «город Игоря» в киевской земле. Тем не менее, если верить былинам и принять гипотезу С. Горюнкова, каким-то образом деятельность Игоря способствовала возвышению именно Киева как столицы будущей Киевской Руси. Такое предположение хорошо согласуется по времени с двумя достоверно известными фактами истории начальной руси. Во-первых, со страшной катастрофой черноморской руси на рубеже 30-х и 40-х годов X века вследствие двух подряд тяжелейших поражений Игоря от хазар и греков, катастрофой, которая лишила крымскую русь всех ее черноморских баз и заставила искать альтернативу в Северном Причерноморье и Среднем Поднепровье. Во-вторых, с выводом независимых зарубежных археологов о том, что Киев приобрел черты столичного города только с середины X века при преемнице Игоря Ольге (ольге Прекрасе?), а столицей Руси стал только в конце века при ее внуке Владимире.

Для полноты картины надо сказать, что Ингвар – не единственный возможный вариант настоящего имени Игоря. Лиутпранд дает несколько отличающий спеллинг Inger, который, однако, все равно имеет носовое нив славянской передаче должно было дать не «Игоря», а «Ягера», с возможным последующим превращением народной речью в «Егора». Помимо возможного следа в современном русском языке в виде имени «Егор» вариант «Ингер» интересен своими этимологиями. Наиболее вероятной выглядит древнескандинавское ynger – «младший», и тогда в случае Игоря речь идет не об имени, а скорее о прозвище-эпитете. Это прозвище могло бы объяснить две загадки биографии Игоря. Во-первых, оно само по себе предполагает наличие хотя бы одного старшего брата и, как следствие, тех самых племянников, которых мы видим в договоре Игоря с Византией в статье 945 года ПВЛ. Во-вторых, если Игорь – младший сын какого-то правителя варяжской руси, то в соответствии со средневековыми скандинавскими феодальными традициями он по достижении совершеннолетия должен был уйти в викинг, оставив наследственный феод [37]37
  По-древнескандинавски odal, откуда, возможно, древнерусское «удел».


[Закрыть]старшему брату. Как явствует из «Кембриджского анонима», именно это Игорь и делает, в лучших традициях морских конунгов начав свою достоверно нам известную биографию нападением с моря на хазарский Самкерц, которое возымело вынужденное продолжение в византийской Вифинии.

Стоит упомянуть и еще одну этимологию имени Ингер, возводимого к unger в значении «венгр» («угр»). Эта, хотя и менее вероятная, этимология имеет свои достоинства: она объясняет иначе трудно объяснимую тесную связь сына Игоря Святослава с Венгрией. Венгры – постоянные союзники Святослава в его крупных военных предприятиях.

В. Татищев называет первой женой Святослава «угорскую княжну», а первую жену зачастую выбирают сыну родители. Наконец, перечисляя земли, с которых он предполагает кормиться, обосновавшись на Дунае (то есть, по существу, очерчивая свою будущую большую гарду), Святослав, если верить ПВЛ, в числе первых называет Венгрию и лишь в последнюю очередь Русь.

Наверное можно найти иные этимологические объяснения имени Игоря. Удаление из истории Древней Руси мифического и совершенно не нужного ей Рюрика дает неограниченный простор версиям о возможном происхождении не только имени первого реально известного правителя Руси, но и его самого. Ведь на самом деле нам не известны ни родители Игоря (в некоторых былинах вскользь упоминается слепой богатырь, отец Святогора), ни место его рождения, ни его биография до момента, когда он вероломно захватывает хазарский Самкерц. Можно лишь догадываться о существовании у него каких-то братьев, так как в договоре Игоря с Византией фигурируют его племянники, причем один из них – его тезка. Кстати, возможно именно наличие документально зафиксированного тезки-племянника заставило Илариона во избежание недоразумений назвать основоположника династии владык Руси «старым» Игорем.

Вот так выясняется, что династ Игорь – это всего лишь некий размытый абрис, грубый набросок основоположника династии русских властителей, еле-еле прорисовывающийся на строчках редких дошедших до нас византийских документов. Впрочем, смутность образа объясняет былина: «не ездил Святогор на Святую Русь». Не был Игорь на Святой, то есть Киевской, Руси. Не был! Хотя и династ. Да и династ ли?

ТРИ МЕСТИ СВЯТОСЛАВА

Мое ремесло – возмездие,

мой промысел – месть.

Ф. Шиллер. «Разбойники»

Княгиня Ольга – из числа самых противоречивых персонажей истории Древней Руси. С одной стороны, воспетая ПВЛ как великая и мудрая правительница, она была причислена православной церковью к лику святых в самом высоком равноапостольном ранге. С другой стороны, оставшись в народной памяти змеей и потаскухой, удостоилась выразительного эпитета «кровавая».

По версии ПВЛ Ольга – единственная жена Игоря Старого, жена настолько любящая мужа и преданная ему, что после гибели дорогого супруга буквально воспылала неутолимой жаждой мести и принялась методично и жестоко наказывать виновников его смерти. А заодно и их безвинных соплеменников. Утолив эту жажду реками крови, взрастила единственного сына Святослава и успешно правила Киевской Русью в качестве регентши при малолетнем наследнике. В ПВЛ Ольга – первая устроительница Киевской Руси, положившая начало государственному устройству и каменному строительству в Киеве, первая правительница, принявшая христианство и крещенная непосредственно в Константинополе самим императором и благословленная самим патриархом. Образ мудрой княгини и достойной преемницы княжеской власти как нельзя лучше соответствует статусу равноапостольной святой, поэтому ничего иного и нельзя было ожидать от авторов и правщиков ПВЛ с учетом канонизации Ольги православной церковью.

На деле эта «официальная» биография «великой княгини» такая же липовая и анекдотичная, как и биография ее супруга. Начинается все с самого начала, с рождения, с того, что у Ольги сразу несколько малых родин. В ПВЛ она безродная псковитянка. В других наших летописях она то дочь Вещего Олега, то болгарская княжна, то знатная изборчанка из рода Гостомысла. В довершение житие св. Ольги дополняет этот и так не короткий список селением Выбуты, а происхождение «варяжским», но незнатным. Выбирай, что больше нравится. Если место рождения «княгини» знают все, хотя все эти места разные, то даты рождения не знает никто. ПВЛ выдает Ольгу замуж за Игоря в 903 году, но единственного их сына Святослава дает ей возможность произвести на свет только в 942 году, то есть минимум на пятом, а то и шестом десятке лет. Свадьба и рождение наследника происходят, естественно, в Киеве. Вот только любимый наследник почему-то упорно не желает жить в своей большой и прекрасной столице с отстроенным матерью каменным дворцом (следов которого, правда, археологи почему-то так и не нашли) и править взлелеянной родителями великой вотчиной – Киевской Русью. Вместо этого он упорно мотается по белу свету и рассылает соседям гонцов с размноженными под копирку грамотами, в которых грозно начертано «Иду, такие-рассякие, на вы!». Кстати, интересный вопрос: как и на каком языке писал Святослав эти грамоты? Уж не «Ивановым» ли написанием? И не звучало ли на самом деле это грозное предупреждение по-древнескандинавски как славный боевой клич викингов: Ver sik – ek kom! To есть, «Берегись – я иду!»?

Греческий хронист Скилица вроде бы признает Ольгу женой Игоря: «И жена некогда отправившегося в плаванье против ромеев русского архонта, по имени Эльга, когда умер ее муж, прибыла в Константинополь…» Очень похоже на супружескую пару Игорь и Ольга в ПВЛ. Но это было написано Скилицей, современником Владимира Мономаха, на рубеже XI–XII веков, когда генеалогия Илариона уже была узаконена и зафиксирована в начальных версиях киевских летописей. А вот современник и главное непосредственно действующее лицо того самого посещения Константинополя «архонтиссой Эльгой», Константин Багрянородный, описывая тот визит в своем трактате «О церемониях византийского двора», ни словом не обмолвился о муже, хотя бы и бывшем, посетившей его архонтиссы. Хотя о существовании некого «архонта Росии Ингора» знал. Может быть про ольгиного мужа императору говорить было не с руки потому, что (неужели здесь ПВЛ для разнообразия не соврала?) он и в самом деле поимел на нее какие-то виды? Зато, не затрагивая скользкую тему былого замужества архонтиссы, Константин упоминает при ней некого анепсия('ανεψιός), который в общеизвестном переводе труда «О церемониях…» на русский язык почему-то трактуется как «племянник», хотя словарь древнегреческого языка дает для этого слова перевод «двоюродный брат» или более общее «родственник», а для «племянника» – совсем другое слово ’αδελφιδεος. Как тут не вспомнить путаницу с родством в переводе другого труда Константина «Об управлении империей», в котором переводчики представляют Святослава то сыном, то братом Игоря!

ПВЛ демонстративно проигнорировала родственников Игоря и Ольги, но пара племянников Игоря ненароком «засветились» в тексте его договора с византийцами, так что в появлении племянника архонтиссы в русской делегации вроде бы нет ничего неожиданного. Вот только почему-то этот странный племянник появляется безымянным и без собственной свиты. Между тем, судя по размеру полученных им денежных подачек от императора, его статус был очень высоким и уступал лишь статусу самой Ольги. На прием Ольга явилась со свитой из восьми «людей», не считая толпы сопровождавших ее женщин и прислуги; собственную свиту из нескольких «людей» имел посол; наконец, в делегации были «люди» Святослава, но… не было его самого. И, что парадоксально, в многочисленной русской делегации совершенно нет «людей» таинственного анепсия.

Вот такая несуразица: в делегации нет сына архонтиссы Святослава, но есть его свита; зато есть какой-то безымянный высокопоставленный анепсий,но почему-то без свиты. Просто удивительно, что в комментариях к труду Багрянородного лишенный имени анепсийдо сих пор не отождествлен с лишенным свиты Святославом несмотря на давно высказанное советским историком В. Пашуто предположение, что Святослав скрывался под видом этого анепсия. А ведь такое отождествление прямо-таки напрашивается и худо-бедно сводит концы с концами, особенно если учесть обоснованные предположения историков, что одной из важнейших целей визита Ольги в Константинополь было сватовство Святослава за какую-нибудь императорскую родственницу. В таком случае совершенно непонятно и необъяснимо отсутствие в делегации жениха. Впрочем, так же непонятна скрытность, которую приписывает потенциальному жениху Пашуто. Тем не менее, предположение, что Святослав все-таки присутствует в делегации в естественном для него ранге второго лица и с полагающейся ему свитой, напрашивается само собой. При напрашивающемся отождествлении анепсиясо Святославом анепсийполучает имя, а Святослав – свиту. Вот только назван Святослав Багрянородным не сыном, а то ли племянником, то ли двоюродным братом Ольги в зависимости от того, как понимать анепсия. Но в любом случае не сыном. Что это? Ошибка? Если ошибка, то чья? А если не ошибка, то что из нее следует?

Итак, еще раз для ясности, в чем закавыка. По версии ПВЛ: у Игоря и его супруги Ольги был их общий единственный сын Святослав. По Багрянородному: у архонта Руси Игоря был то ли сын, то ли брат Святослав, а у русской архонтиссы Ольги – то ли племянник, то ли двоюродный брат, то ли просто родственник Святослав. При таком множестве вариантов прочтения Багрянородного эта закавыка может иметь соответственно множество толкований.

Во-первых, у супругов Игоря и Ольги могли быть сын Святослав и племянник Святослав, то есть существовали двоюродные братья-тезки Святославы подобно двум тезкам Игорям, дяде и племяннику. Но если два Игоря фигурируют в каком-никаком официальном документе, то насчет двух Святославов вообще никаких зацепок, ни в ПВЛ, ни в византийских хрониках. Если все же допустить, что Святославов было двое, то женить в Константинополе Ольга намеревалась не сына, а племянника. Однако тот оказался патологическим неудачником: с женитьбой у него не выгорело, а там и сам куда-то бесследно сгинул. Впрочем, как и вся многочисленная родня его дяди-бедолаги Игоря.

Во-вторых, Святослав мог быть младшим братом Игоря, если таинственный анепсиймог означать у византийцев деверя.

В-третьих, Святослав мог быть сыном Игоря, но племянником Ольги, если Игорь и Ольга были не мужем и женой, а братом и сестрой. Это совсем не невозможно. По крайней мере, в таких вопросах мы не обязаны слепо верить ПВЛ, которая изобретала фиктивные персонажи, не то что фиктивные браки. Здесь все зависит от того, откуда черпал информацию Скилица. Но этого мы тоже не знаем и вряд ли узнаем.

Четвертое возможное объяснение закавыки – понимать анепсияне как племянника и не как деверя, а как пасынка. Допустимо ли такое понимание, должны решить специалисты в среднегреческом языке. Для сравнения, тем не менее, стоит отметить, что в древнерусском языке, снявшем немало калек с греческого, слова «племянник», то есть этимологически «член племени», и «родственник», то есть «член рода», были практически синонимами. Относительно же среднегреческого на мой дилетантский взгляд зацепка может быть в том, что для пасынка, похоже, у греков не было специального слова, вследствие чего использовалось более общее прогон(προγονος) – «старший ребенок» и «дитя от первого брака», то есть пасынок или падчерица, но также «прародитель, предок». Не могли ли в каких-то случаях греки во избежание недоразумений заменять прогона анепсием, то есть словом, имевшим значение «родственник», именно в смысле пасынка? Но, оставив кесарю кесарево, то есть лингвистам лингвистические проблемы, взглянем на вопрос по-житейски: могла ли Ольга быть сестрой Игоря, и мог ли Святослав быть деверем или пасынком Ольги?

Ольга могла быть сестрой Игоря. Объективно этому ничто не препятствует кроме голословных утверждений авторов ПВЛ, возможно, продублированных Скилицей. Ведь мы ничего не знаем об их действительном происхождении. Есть только одна очень тонкая ниточка: новгородские летописи ведут родословные обоих супругов к Гостомыслу, то есть Игорь и Ольга в новгородской традиции как минимум кровные родственники, вопрос только в степени родства. Это родство могло быть самым близким, если Ольга была одновременно и сестрой и женой Игоря. Такого рода пережитки эндогамии считались в языческом обществе не только допустимыми, но иногда и предпочтительными внутри правящих кланов. Судя по былинам, в частности былинам о Соловье Разбойнике, который женил своих сыновей исключительно на своих же дочерях, в языческой Руси [38]38
  По С. Горюнкову, постоянный эпитет Соловья «разбойник» сопоставим с «раскольником» (синонимичная пара «разбить» и «расколоть»), то есть отвергающим официальную веру, что для былинного времени эквивалентно язычнику. Собственно слово «язычник» появилось в русском языке относительно поздно.


[Закрыть]такая форма инцеста была нормальным явлением. Кроме того, сестринское родство в какой-то мере объясняет феномен перехода верховного правления от Игоря к Ольге: власть наследовала не столько жена мужу, явление для начальной руси уникальное, сколько сестра брату в соответствии с лествичным правом.

Святослав мог быть младшим братом Игоря и, тем самым, приходиться Ольге деверем. Такое родство объясняет откровенно враждебные отношения между Ольгой и Святославом, так как первая откровенно отстранила от власти ее законного соответственно лествичному праву наследника. Однако нельзя забывать, что византийцы довольно последовательно называют Святослава сыном Игоря.

Святослав мог быть пасынком Ольги. Трудно, очень трудно поверить, что у Игоря была одна единственная жена и один-единственный сын-наследник. Слишком это противоречит царившим в те времена нравам. Как правило, языческие властители имели по нескольку жен и наложниц, а потомство плодили десятками. В этом плане их нравы хорошо видны на примере князей великого княжества Литовского, дольше других застрявших в язычестве и тем самым давших возможность хронистам задокументировать эти нравы. Так, у Гедимина только от трех «официальных» жен было 13 детей, а Ольгерд и вовсе наплодил их целых два десятка. Да к чему примеры и параллели? Достаточно почитать записки Ибн Фадлана о порядках при дворе «царя руси» начала X века, то есть как раз во время Игоря Старого [39]39
  Например, см. «Читая Ибн Фадлана» (В. Егоров. У истоков Руси: меж варягом и греком. М., 2010)


[Закрыть].