Текст книги "Танцы в лабиринте"

Автор книги: Владимир Болучевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

32

Очнулся Адашев-Гурский от того, что кто-то тормошил его и похлопывал по щекам. Он втянул носом пахнущий плесенью воздух, открыл глаза и в первый момент не увидел вовсе ничего. Оперся на руку, сморщившись от боли в плече, сел и, поведя второй рукой перед собой, наткнулся ею на пушистые, мягкие волосы.

– Это я, – глухо прозвучал голос Элис. – Ты нормально?

– Ну… и понормальнее бывало. Иной раз. А ты?

– Нормально.

– Мы где?

– Ты упал… как это… подполье?

– А-а… ну да, конечно.

– Я потом тоже. Бул ш-шит…

– Ничего не болит?

– Нога.

– Не сломала?

– Нет, но… больно.

Постепенно глаза Гурского привыкали к темноте, и он, лежа в густом холодном сумраке, даже стал различать окружающее.

Жизненное пространство представляло собой небольшой, но 'глубокий погреб. Пол был земляной, кирпичные стены поднимались до самого верха. В углу угадывалась крутая лестница, поднимающаяся к люку. С потолка свисала на шнуре голая лампочка.

Гурский встал на ноги, пошатываясь, подошел к лестнице, поднялся по деревянным ступенькам и, уперевшись спиной и плечами в крышку погреба, напрягся всем телом. Крышка чуть шевельнулась, но под его ногами предательски треснула ступенька. Растирая ушибленное плечо, он спустился и ощупал стену.

– Там запор, на крышке, – сказал он, – а тут и упереться-то не во что. Но… стены не до самых досок. Вон, ладонь пролезает. И сырость тут, значит, раствор квелый. Мы кирпичики-то выколупаем. Вот только монтировку бы найти. Она вроде в руках у меня была, когда…

Он опустился на четвереньки и стал на ощупь искать на полу монтировку. Рука, угодив во что-то влажное и липкое, коснулась затем остывающей, покрытой густой шерстью, плоти.

– Твою мать… – вырвалось у Гурского, и он отдернул руку.

– Это собака, – сказала из угла Элис. – Почему он не… лает, когда мы вошел?

– Знаешь, кто самый опасный зверь? – Гурский сгреб с пола пригоршню земли и оттирал ею руку от крови.

– Луди. Человьек.

– Тигр обычно, когда нападает, рычит и на этом часто прокалывается. Он не предупреждает, просто сдержаться не может, из него злоба прет. А медведь нападает молча. Потому что он умный. И способен держать себя в руках, подавлять эмоции. Вот и собаки такие бывают. Ей не пугать, ей убить нас нужно было. Она хозяйский дом охраняла.

– А он знал?

Гурский полез в карман куртки, достал зажигалку, щелкнул ею и осмотрел пол в свете маленького, колеблющегося пламени.

– Что-то я, видать, здорово башкой приложился, – пробурчал он себе под нос. – Совсем мозги отшибло. У меня же огонь есть, а я на карачках ползаю.

– Почти прямо под самой лестницей он увидел валяющуюся монтировку. Чуть в стороне лежал обрез.

– О! – сказал он. – И весь наш арсенал здесь… Ловко он нас сделал. Голыми руками.

– Он знал про собака?

– А? – Гурский погасил зажигалку и, погрузившись в непроглядную тьму, наклонился, подняв обрез и монтировку. Затем сел на пол, привалился спиной к стене, уложил арсенал рядом с собой и полез за сигаретами.

– Сейчас, – сказал он прикуривая. – Глаза снова к темноте привыкнут. И мы начнем бороться за жизнь.

– Он нас специально суда привьез?

– Ну да, – кивнул в темноте Гурский. – Конечно. Когда мы к нему в дом вломились, у него времени думать не было. И на кладбище сначала ситуация для него была… без вариантов. А потом ему поперло. Ребята уехали, и появился шанс. То-то он меня так торопил. И вроде все складно так… А он, выходит, боялся, что Герка вернется.

– Джеки здесь нет?

– Ему главное из контейнера и вообще с кладбища выбраться нужно было. Там-то он уже в могилу заглянул, а жить-то хочется. Вот и… Вот я и купился. Извини, что?

– Джеки.

– А… Нет, конечно. Ее здесь и не было никогда, скорее всего. А вот шанс у него здесь был. Он им и воспользовался. И про собаку он знал. Может, это и вовсе его дом. И собака его. И вообще, знать он не знает, кого мы ищем и чего от него хотим. Совершенно он посторонний человек. А мы на него наехали. А? Может так быть?

– Джеки написал – квартира шестой.

– Да…– задумчиво произнес Гурский, – квартира шесть. Не могла же она ошибиться, на самом-то деле? Там, у него на двери, очень даже четко написано. Значит, так оно, скорее всего, должно и быть.

– Не могла.

– Но нам от этого отнюдь не легче. Посторонний человек нас, по крайней мере, в милицию хотя бы сдал. А тут…

– Что?

– В общем… выбираться отсюда как-то необходимо, чтобы выжить. Срочно. И чем срочней, тем лучше.

Гурский потушил об пол сигарету, взял обрез, монтировку, поднялся и, с трудом различая окружающее, осторожно приблизился к Элис.

– Держи, – протянул он ей обрез. – Он хоть и без боезапаса, но… кто ж об этом знает? Может, у меня патроны по карманам рассованы. Он же не проверял. Пугнуть можно. А он, кстати, меня не обыскивал? И вообще – ты-то как здесь оказалась? Меня собака скинула, а тебя?

– Он. Я… когда собака убил, а ты сюда упал… я наклонился смотреть.

– Ясно. Вот ведь сука…

– А потом он и собака сюда… бросил.

– Не-ет… Он не посторонний. – Гурский медленно перемещался вдоль стены, ощупывая ее верхнюю кромку и в поисках слабого места пытаясь шатать кирпичи. – Нормальный человек свою мертвую собаку в погреб не скинет. И врал уж очень убедительно. А это значит, что врал, но не совсем. Идеальное вранье – это, когда много-много правды и совсем чуть-чуть неправды. Вот тогда это предельно убедительно. Вот на это я и купился. Джеки здесь? Нет. Вот это-то и есть неправда. А все остальное, выходит, правда. И для нас это оч-чень хреново…

Неожиданно Элис схватила Гурского за руку.

– Ш-ш…-прошипела она.

Гурский замер и прислушался.

Где-то над головой стукнула дверь, раздались отдаленные звуки шагов и чьи-то голоса.

«Ну вот, девочка моя, – подумал Адашев-Гурский, стиснув в руках монтировку, – вот мы и приплыли».

Шаги приблизились, голоса стали явственнее.

– Петр… – ошарашенно пробормотал Адашев-Гурский. – Петька, чтоб я сдох!..

– Кто? – не поняла Элис.

– Петь-ка-а! – крикнул, задрав голову, Гурский. – Пе-тька! Мы зде-есь!

Наверху послышалась какая-то возня, что-то упало, а потом крышка погреба распахнулась, и в освещенном проеме люка возникло изумленное лицо Волкова.

– Гурский… – недоуменно сказал он. – Мать твою за ногу! Ты чего, охренел? Ты зачем здесь сидишь?

Элис подошла к лестнице и стала по ней подниматься. Петр протянул ей руку.

– Я сама, – сказала Элис и выбралась из подвала.

Следом поднялся на кухню Александр.

– Там больше никого нет? – Петр заглянул в погреб, взглянул на Гурского и опустил крышку.

– Ш-шит…– Элис стряхивала с волос мусор.

– Как понимать-то? – Волков смотрел на обрез в ее руках. – Грабежом консервов промышляете?

– Петя, где этот хмырь? – Гурский потирал плечо.

– Там, – Волков кивнул в сторону одной из комнат.

– Смотри, сбежит.

– Эт-та вряд ли, – Петр обернулся. – Леш, давай-ка его сюда.

Из комнаты, держа за шкирку мужика, у которого на левом глазу наливался свежий бланш, вышел и остановился в коридоре широкоплечий Леша.

Элис, опустив голову, неторопливо подошла к ним, взглянула исподлобья мужику в лицо и вдруг размашисто и хлестко саданула ему ногой в пах.

– С-сан ове бич… – смачно бросила она. Мужик охнул, выскользнул из руки Алексея, сложился пополам и повалился на пол.

– Ну-у-у… дружок, – наклонился над ним Волков. – А ты мне тут горбатого лепишь. Я не я, и хата не моя.

– Он нас сюда привез, – сказал Гурский. – Сказал, что здесь Жаклин прячут.

– Вот так вот даже? Ты гляди… Ладно, разберемся, – Волков обернулся к Алексею. – Слушай, вот про этот погреб он вроде и говорил. Давай, взгляни там. Где тут свет-то включается?

Леша открыл крышку люка и спустился вниз. Петр, найдя на стене кухни второй выключатель, щелкнул им, и в подвале загорелся свет.

– Ну что? – Волков склонился над погребом.

– Есть, Сергеич, – донеслось снизу. – Тут в углу, вон, кирпичи вынимаются.

– Ну вот, а ты говоришь… Леша поднялся наверх, держа в руках черную спортивную сумку.

– Ну-ка, – Петр расстегнул ее и заглянул внутрь. – Мама дорогая… Это ж сколько тут? Смотри, Гурский.

– Много, – подтвердил, заглянув в сумку, Александр. – Может, тут и те, которые за Джеки. .

–

В смысле? – поднял на него глаза Волков.

– Ну, этот вот говорил, что ее чеченам продать собирались.

– Да? – Петр вскинул брови, а потом повернулся к Алексею. – Так, давай-ка его в браслеты и в машину пакуй. Разберемся. Барышня, пушку вашу позвольте, пожалуйста… Не идет она вам. Она вас простит.

– Это Геркин, – сказал Гурский. – Вернуть надо.

Волков взял у Элис обрез и понюхал стволы.

– Кого завалили? – взглянул он на Александра.

– Собаку.

– И не жалко?

– Она мне в горло кинулась. Элис чудом успела.

– Да? – Петр оценивающе посмотрел на девушку и улыбнулся. – Вам бы теперь пожениться. Самое то.

Элис фыркнула и пошла по коридору к выходу из дома.

– Шутка, – громко сказал ей вслед Волков, – сори. Я тоже этому типу жизнь спасал. Но мы же не женимся.

– Ты меня не возбуждаешь. – Гурский вышел из кухни.

– Ну уж извини, – пожал плечами Волков.

– А это чья? – Петр Волков взглянул на одиноко стоящую у забора белую «восьмерку» с помятым передним крылом.

– Геркина, – Гурский поправлял манжет рубашки.

– А где он?

– С Федором уехал… а нам же как-то нужно было сюда попасть. Алиса за руль села.

– Ясно. Как же…– задумался Волков. – Как же нам ловчее… Вот что. Леша, ты давай за руль в мою тачку, Гурский, ты с ним, поможешь за хмырем присмотреть. А мы с барышней следом за вами в Геркиной поедем. Мне, в случае чего, с ментами проще договориться будет, чем Лешке. Только вы не отрывайтесь, на нас-то поглядывайте. Далее… Едем сначала ко мне домой, слышишь, Леша?

– Слышу.

– Вот. Мы там Геркину машину запаркуем, ты, Гурский, вместе с Алисой у меня тормоз-нешься, а я еще дела кой-какие раскидаю и вернусь. Ну что, по коням?

– Поехали, Сергеич, – Леша усаживался за руль джипа, – поздновато уже.

Добравшись без приключений до Петроградской стороны, обе машины остановились возле дома Волкова.

Элис вышла из «восьмерки», Петр, наклонившись, нажал на кнопку правой двери, выбрался наружу и запер машину.

– Держи, – протянул он Гурскому, который захлопнул за собой заднюю дверь джипа, ключи от своей квартиры. – Располагайтесь там. Знаешь, где что. Я скоро.

– Ты вот что, – Адашев-Гурский достал сигарету. – Этот гад наверняка знает, где Джеки. Она из его окна записку выбросила, что, мол, ее украли и в этой квартире держат. Поэтому мы и пытались его прижать. Но… А что он вообще в доме там делал после того, как… мы в погребе уже оказались? Я думал, он слинял давно.

– Кто ж его знает. Сидел, ждал чего-то. Нас на пороге увидел и остекленел аж весь. От неожиданности. Мямлить стал чего-то непонятное. Когда уже ты из погреба голос подал, только тогда он и дернулся… Лешке на кулак.

– Да. Не его сегодня день, явно. С утра до вечера гости. И все с пиздюлями. То менты с автоматами, то…

– Что еще за менты?

– Потом расскажу. Ты, главное, у него про Жаклин обязательно все выспроси. Обстоятельно. Он должен что-то знать. А то ведь пропадет девка.

– С-слушай, Сань, а… Элис эта, она… тебе не кажется, что она темнит чего-то, а?

– Петь, – Гурский посмотрел на Петра, – ну чего ей темнить?

– Мало ли…

– Она своя, отвечаю. Ты мне веришь?

– Вот в том-то и дело, – Волков шагнул к джипу, – на этом-то каждый раз и покупаюсь.

– Не понял я слов твоих… Объясни.

– Ладно. Разберемся.

33

Черный джип остановился возле дома, над одной из парадных которого была установлена портативная телекамера.

– Приехали, – Петр Волков выключил двигатель, поставил машину на «ручник» и обернулся назад. – Давай, Леш, свободен, отдыхай.

– Ага, пока. С праздничком тебя, Сергеич.

– С каким?

– Так Пасха же наступила уже. Все. Воскресенье.

Петр взглянул на часы:

– И правда. То-то я смотрю, полегчало…

– А как же. Я и в церковь хотел пойти, службу отстоять. Не судьба, видать.

– Так а ты и сходи. Служба-то еще часов до четырех не закончится.

– И то верно. Постою, свечку поставлю. Ну что, Христос Воскресе, Сергеич?

– Воистину.

– Дай тебе Бог.

– И тебе, Леша. Бывай.

Алексей вышел из машины и, устало переставляя ноги, побрел по тротуару.

Волков взял с пассажирского сиденья черную спортивную сумку, вышел из автомобиля, закрыл переднюю дверь и, открыв заднюю, посмотрел на сидящего со скованными руками мужика.

– Ну что, болезный? Вылезай, что ли, приехали.

Тот выбрался наружу.

Петр закрыл заднюю дверь, нажав на кнопку брелока, запер джип и кивнул на дверь парадной:

– Вот из этой двери выйти у тебя только два варианта. Первый – ты выходишь вместе со мной и идешь домой. Второй – тебя выводят совершенно другие люди, и уж куда они потом тебя ведут… Тебе какой больше глянется?

– Домой.

– Вот. И мне так почему-то кажется. Поэтому думай. Мы с тобой сейчас туда зайдем, я пока дела свои решать буду, а ты посидишь где-нибудь в уголочке и подумаешь. Потом я тебя спрашивать буду, и от того, что ты мне скажешь, судьба твоя зависеть и будет. Никто тебя не неволит, волю свою не навязывает. Сам решай. Понял?

– Да.

– Ну пошли тогда. Давай-ка руки-то, нечего людей пугать, – Петр снял с него наручники и убрал в карман.

Подойдя к двери, Волков нажал на кнопки панели и повернулся лицом к телекамере. Замок, щелкнув, открылся.

Они поднялись на второй этаж. Железная дверь квартиры была уже приоткрыта, и в тревожном взгляде хозяина, встречавшего их на пороге, Петр прочел немой вопрос.

Чуть приподняв сумку, Волков указал на нее глазами, а затем кивнул в сторону измазанного засохшей грязью и цементом мужика:

– Вы извините, я не один.

– Это имеет отношение к нашему делу?

– У вас найдется свободная комната?

– Разумеется, – хозяин посторонился и сделал приглашающий жест рукой. – Проходите.

Петр пропустил мужика вперед и вошел вслед за ним в переднюю. Дверь за ними закрылась.

– Сюда прошу, – хозяин, приглашая следовать за собой, прошел через гостиную, в которой два очень крепких молодых мужчины, одетых в дорогие костюмы, одновременно подняли глаза от иллюстрированных журналов и, не вставая с кресел, проводили их жесткими взглядами, вошел в короткий коридор и, открыв дверь небольшой комнаты, повторил:– Вот, прошу сюда.

Он вошел в комнату вслед за гостями и притворил дверь.

Волков молча указал своему спутнику на диван (на который тот послушно опустился), повернулся к хозяину дома и протянул ему сумку.

– Здесь все? – спросил старик.

– Извините, я не пересчитывал. Да и вообще, о сумме у нас с вами разговора вовсе никакого не было.

– Да. Что-то я… нервы, очевидно. У меня как раз человек сию минуту в доме… вот по этому, собственно, вопросу. Вы исключительно вовремя.

– Я же обещал.

– Да. Конечно. Я вернусь, с вашего разрешения, к своим делам, а потом мы побеседуем. Вы не против?

– Не против, – согласился Волков. Хозяин вышел из комнаты, Петр закурил сигарету, сел в кресло и откинулся на спинку.

– Закурить хочешь? – спросил он мужика.

– Да, – кивнул тот, – спасибо.

– Держи, – Волков положил на журнальный столик пачку сигарет и зажигалку. – Я передохну маленько, а ты подумай пока.

– Да я уж подумал.

– Нет, – Петр устало прикрыл глаза. – Ты хорошенько подумай. А я тебе помогу, чтоб тебе думалось легче и быстрей. Девчонку, которую мы ищем, зовут Жаклин. Она американка. Приехала сюда язык наш, русский, изучать. Ну нравится ей почему-то наша русская культура, и все тут. Понимаешь? Вот для того, чтобы лучше в ней разобраться, чтобы жизнь эту нашу, для нее загадочную, попробовать понять, она сюда и приехала. Со мной подружилась. А у нее, видишь ли, любимого человека говнюки какие-то убили. Это тебе как, а? Нашего, русского парня, за которого она замуж собиралась. И ее саму, вдобавок ко всему, похитили и где-то прячут. Ну? Мне, например, это обидно. Это же получается, что как будто бы мне самому прямо в рожу харкнули. А ты что-то знаешь и темнишь. И как я к тебе после этого всего относиться должен? Объясни, может, я чего не понимаю.

– Да ни при чем я здесь…

– И застаю-то я тебя на хате, где бабки, вот из этого самого дома украденные, в тайнике хранятся. И опять ты ни при чем. Ты чего меня, за придурка держишь? – Петр открыл глаза, в которых полыхнул нехороший огонек. – Ты надо мной что, издеваешься, что ли, в натуре?

Мужик взглянул Волкову в глаза и съежился.

– Ну? – распрямился в кресле Петр. – Давай, рожай помаленьку. Только с самого начала и последовательно.

– Ну как… тут такое дело..: – Мужик погасил в пепельнице сигарету.

– Виктора этого, хозяина дачи, откуда знаешь?

– А-а!.. Ну так это… мы же раньше в коммуналке вместе жили, на Лиговке. Чуть ли не с детства. Потом мои-то развелись, и отец на Кирочную переехал. А мать умерла недавно. А Витька, давно уже, квартиру купил. И тоже съехал. А мать его до сих пор на Лиговке так и живет. А тут, с полгода назад, отец мой заболел. Ну и… я Витьке-то и позвонил, по старой памяти. Он лекарства достать может и… всякое такое. Я уже к старику своему перебрался. Ну и все вроде. Отец тоже помер.

– Сирота, выходит дело.

– Ну… вроде так. А месяца три назад он мне и звонит…

– Отец?

– Да нет… Виктор. Давай, мол, встретимся. Ну и…

– Что?

– Встретились. Он-то знает, что у меня засижено. Ну… ходка была одна, по бакланке. Это когда мать еще была жива. И еще одна, потом. Ну… он…

– Давай, давай.

– —Ну он и спрашивает, нет ли у меня, мол, человека на примете, который хату грамотно мог бы взять.

– А у тебя есть.

– Нет. У меня нету. Я ему так и сказал. А он говорит, дескать, ты не торопись, подумай, у меня, мол, не горит. Но человек нужен свой, грамотный. Тема есть. Я, мол, тебе – долю малую за это дело. В дальнейшем.

– А ты?

– А что я? Сказал, что подумаю. Что тут еще говорить-то? Ну вот… А месяца два назад мне звонок в дверь – дзынь! Я открываю, а там Парфен. Как нашел? Мы с ним карифанили… ну, когда я последний раз парился… Я ему адрес-то свой оставлял, еще тот, на Лиговке. Соседи, наверно, сказали. Ну, я его принял. Все, как положено. Он-то сам из Челябинска, чего его занесло? Ну… в Москве, говорит, был, а в Питере ни разу. Ну, я ему спьяну про Витьку-то и сказал. Это ж как раз его… специализация, Парфена. Ну, сказал и сказал. А он как прицепится – сведи, и все тут! Я и свел. Так вот оно и срослось. А жить Парфен у меня остался… Только на дело я с ним ни разу не ходил. Честно говорю.

– Дальше.

– Так я и говорю… пару дней назад, в четверг, вечером поздно, приезжают они ко мне вместе с Жигуном…

– Это кто такой?

– А я и не знаю. Жигун и Жигун. Парфен его сам где-то нашел, у того тачка своя. Но он – полный отморозок. Мозгов вообще нету. Ну вот… и привозят они с собой девку какую-то. Она поначалу права качать вроде пыталась, но Жигун ей – по печени, а потом на пол кинул и ногами. По башке… по голове то есть, попал. Мы с Парфеном еле оттащили.

– А откуда они ее взяли?

– Я толком и не знаю. Чего их расспрашивать-то? Мое дело сторона. Но тут они между собой ругаться стали и… В общем, как я понял, Жигун под кайфом был, впилился в кого-то и решил бабки снять. Но у тех, в кого он въехал, с собой не оказалось, а стояли они рядом с домом своим. Ну, пошли они вместе с ним домой за деньгами, а там Жигун увидел, что хата упакована, и решил ее на уши поставить. Хозяину – в репу, тот башкой об батарею и, видимо, помер. А девка – свидетель. Он ее тоже грохнуть хотел, но потом решил с собой забрать. «Мы, – это он Парфену говорит, – ее чеченам продадим. И свидетеля уберем, и лавэ наварим одновременно». Но Парфен был против, категорически. Ему это очень не нравилось.

– Что именно?

– А вообще все. Начиная с того момента, как Жигун из-за руля вышел и бабки снимать пошел. Он Жигуна, дома у меня, чуть не порезал. «Придурок, – говорит, – мы же из-за тебя, недоумка, сгорим все. Она же американка. Из-за нее такая вонь подымется…»

– И что дальше?

– Что дальше… Пристегнули ее к батарее, стали думать. И выпускать ее нельзя, и что делать, непонятно. Решили звонить Виктору. Может, что подскажет…

– А он?

– Ну… он и решил вопрос, в оконцовке.

– Как?

– Приехал утром, засадил ей какой-то бо-дяги по веняку. Ее приходнуло. «Когда в себя приходить начнет, – говорит Парфену, – грузите ее в машину и у первого же метро высаживайте. Она не то что про вас, она собственного имени не вспомнит». – «Никогда?»" – это Парфен его спрашивает. А тот так репу почесал и говорит: «Препарат новый, действие до конца не изучено… Хер его знает. Но, на всякий случай, вы ее… ну, чтобы она без документов оказалась». А Жигун и так ее ксиву уже прикопал, она же денег стоит. Ну… Виктор уехал, Парфен с Жигуном девку в машину сунули и где-то высадили. Но она, оказывается, уже записку в форточку выкинуть успела. Вот на меня и наехали… все. А я-то при чем?

– Ладно, – Волков устало потер глаза. – А на даче ты чего высиживал?

– А куда мне деваться? Квартиру-то друзья ваши наверняка пасут. А про дачу эту я только тем двоим сказал, которые… в погребе уже были. Может, думал, Парфен с Жигуном заявятся. Или Виктор. Я же знал, что они на даче деньги хранят, только не знал где. Значит, должны появиться. Вот, думал, дождусь их, пусть они и решают, как дальше быть. Они же… всю эту поганку замутили. Я-то при чем?

– А откуда ты вообще про дачу знал?

– Так мы же туда ездили, все вместе. Шашлыки… и прочее. Я там и жил потом неделю, забор чинил. С собакой подружился… Вот потому и сидел. Кого-нибудь из них ждал. А тут – вы.

– Ладно, – еще раз сказал Волков и взглянул на часы. – Значит, со всех сторон ты ни при делах оказываешься. Так, что ли?

– Я вам правду рассказал.

– И где девку искать, не знаешь?

– Парфен говорил, что они ее у «Чернышевской» высадили. А дальше…

Дверь открылась, и в комнату вошел хозяин квартиры.

– Я не помешал? – взглянул он на Волкова.

– Да нет, – Петр поднялся с кресла. – Мы уже все обсудили.

– В таком случае, позвольте вас… в кабинет ко мне. Мои гости тоже ушли.

– А… – робко подал голос мужик.

– Здесь посиди пока, – бросил ему Петр и вышел из комнаты.

– Ну, в общем, вот так… в общих чертах, – закончил свой рассказ Волков. – А за урон в живой, так сказать, силе… мои извинения.

– М-да… – задумчиво протянул хозяин дома. – Что? А… Это вы про Авдея с Валерой… Да Господь с вами. Жаль, конечно, что не довелось мне Авдею в глаза его заглянуть. Ну даи ладно, чего уж. А… тот, грязненький, что в комнате там дожидается, вы с ним что делать собираетесь?

– Отпущу, – пожал плечами Петр. – Я ему обещал, если правду скажет. Он рассказал.

– Справедливо, – кивнул старик.

– Парфена этого Виктор, в вашем конкретном случае, втемную наверняка использовал. Вряд ли он бы иначе в ваш дом полез. Не решился бы.

Наверное… – согласился старик. – Хотя, кто знает. Все сейчас как-то… не так, как раньше. Совсем людишки с ума посходили. Ничего ведь святого за душой. Хорошо, посмотрим, как с ним быть.

– Ну что… – поднялся Волков. – Все вроде бы у нас с вами завершено?

– А не надумали?

– К вам… на службу?

– Да.

– Нет. Несолидно как-то… с места на место скакать.

– Ну… еще не вечер, как говорится. Жизнь сегодняшним днем не заканчивается, – старик наклонился и, достав из-под массивного письменного стола принесенную Волковым черную спортивную сумку, протянул Петру: – Будьте любезны.

Петр взял в руки расстегнутую сумку и заглянул в нее.

– Нет, – отрицательно качнул он головой. – Спасибо, конечно, но… я же говорил – мне начальство жалованье платит.

– Вы не поняли, – поднял на него взгляд холодных серых глаз хозяин дома, – я вам ничего и не плачу. Просто вы мне принесли больше, чем у меня украдено было. Это не мои деньги, а мне чужого, слава Богу, не надо. И разговоры про это совсем не нужны. Не меня же одного, видимо, эта гоп-компания обнесла. Если хотите, разыскивайте потерпевших, выясняйте – когда, сколько у кого сперли, возвращайте. Дело, как говорится, ваше. Если у вас других дел нет. Нет у вас других дел?

– Отчего же…

– Ну так вот. Забирайте, короче говоря. Волков взглянул на деньги, вздохнул и застегнул сумку.

– Пойдемте, – старик поднялся из-за стола, – я вас провожу. И грязненького своего забирайте, он мне там небось весь диван изгваздал.