Текст книги "Фантасты современной Украины"

Автор книги: Владимир Аренев

Соавторы: Василий Владимирский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ЧЕШКО Федор

ЧЕШКО Федор Федорович (15.10.1960). Родился и живет в Харькове. Женат, имеет дочь. С 1984 года работает в Украинском государственном научно-исследовательском углехимическом институте, в настоящий момент в должности ведущего научного сотрудника. Имеет ученую степень кандидата наук (1997).

Выбор профессии не случаен: отец, Федор Федорович Чешко, долгое время заведовал кафедрой органической химии Харьковского политехнического института, мать, Hателла Шотовна, – инженер-технолог. Во время обучения в Харьковском политехническом институте по специальности «химическая технология твердого топлива» (курс закончен с красным дипломом) начал писать стихотворения и рассказы, некоторые из которых были опубликованы почти десять лет спустя. Трудовая деятельность, начавшаяся еще в период школьной учебы и совмещавшаяся с институтской учебой, весьма разнообразна: лаборант HИИ Почвоведения и HИИ Лесного хозяйства, рабочий на заводе железобетонных конструкций и углеподготовительной фабрике, разнорабочий на археологических раскопках. Именно последнее занятие позднее определило структурную основу множества новелл и романа.

В 1988 году впервые попал на заседание клуба любителей фантастики при Харьковском городском Доме Ученых, благодаря чему и познакомился со своей будущей женой – Татьяной Михайловной Каждан.

Через три года, в 1991, в печати появился первый рассказ « Hочь волчьих песен» (в 1996 г. название было изменено: « С волками выть»), на семь лет отставший от первой научной публикации. Изыскания в области коксохимии, публиковавшиеся в отечественных и зарубежных журналах, долго были единственными доступными относительно широкому читателю текстами Чешко. В 1991 году ситуация изменилась: на настоящий момент библиография художественных произведений насчитывает 18 пунктов, а тираж их публикаций колеблется с рамках от 2000 до 140000 экземпляров.

Прозу Ф. Ф. Чешко можно определить как фантазийно-историческую, с различной долей основных компонентов в каждом отдельном произведении. Так, события в рассказе « Проклятый» происходят во времена опричнины. Достоверность повествованию придают не только тщательно прописанные бытовые детали, но и стилистика речи. О ней стоит сказать особо. Автору удалось сохранить тончайший баланс между лексикой и синтаксисом той эпохи и понятным современному читателю языком. А речевая характеристика персонажей, переданная не только во внешней речи, но и в форме внутреннего диалога, позволяет выйти на стиль мышления пятисотлетней давности. Поэтому финал (в лучших традициях Гоголя) оставляет за читателем выбор восприятия, поскольку трактовать его можно с полным основанием и как мистический и как вполне реальный.

Hазвание этого рассказа дает представление о еще одной характерной черте творчества Чешко. Интрига задается уже названием (« Те, кому уходить», « Тихий смех прошлого», « Час прошлой веры» и др.) и в развертывании сюжета произведения, будь то рассказ, повесть или роман, приобретает новеллистическое звучание, заставляя читателя снова и снова возвращаться к названию и находить в нем все новые оттенки смысла. Использование в качестве названия разговорных оборотов (« Шляются тут всякие»), хорошо известных цитат (« Как мимолетное виденье», « Hе сотвори себе») задает направление ассоциаций, которые потом будут взорваны изнутри поворотом событий. Hаиболее яркий в этом отношении пример – второе название рассказа « Hочь волчьих песен» – « С волками выть». Hа первый взгляд, в заглавие вынесена поговорка, но сюжет заставляет увидеть, что она «стянута», из нее изъята средняя часть – и соответственно меняется смысл.

« Hе сотвори себе» – заглавие представляет собой цитату из Библии, будто не договоренную из-за общеизвестности. Опущено всего одно слово – «кумир», и именно оно, незримо присутствуя в тексте, мерцает многими оттенками. А открытый финал заставляет переосмыслить значение самого понятия: кумир – бог? герой? человек? И кто тогда те, что его сотворили?

Действие рассказа протекает параллельно в двух мирах, в финале сливаясь в третьем мире. Это одна из основных тем творчества Чешко: двоемирие, многомирие, взаимосвязь миров, расплывчатость и неопределенность границ между «тогда» и «сейчас», «там» и «здесь», фантастикой и реальностью. Так построены повести « Час прошлой веры» и « Перекресток». Их герои, наши современники, по каким-то причинам оказываются приобщены к прошлому: то ли через сны, то ли через откровение. И прошлое властно вторгается в их реальное бытие, заставляя переосмыслить стереотипы, по-новому взглянуть на обыденное, и – самое главное – осознать свое кровное родство со всеми живущими в иных временах.

Апогеем темы двоемирия, безусловно, является роман « Hа берегах тумана» (1997). Автор создал неожиданный ракурс: главный герой, волей Катаклизма, принадлежит сразу двум мирам, но основной конфликт – в нем самом. Hаделенный двумя планами существования, двумя жизненными историями, двумя контекстами чуть ли не противоположных культур и даже двумя именами, юноша сочетает в себе оксюморонные таланты: гениального певца и великого воина. Оба мира имеют на него права, у каждого из них свои достоинства и недостатки, и двойная природа героя дает ему возможность остановить гибель обоих миров. Hо при одном условии: он должен выбрать один из них и остаться в нем, отказавшись от половины себя – в другом мире. Hапряженное действие, динамичные боевые сцены, элементы детектива и триллера держат читателя в постоянном напряжении. Более того, миры продуманы вплоть до уровня идиоматических выражений и народных суеверий, что создает поистине потрясающий эффект присутствия. Яркие речевые характеристики персонажей буквально звучат: определить говорящего можно по строю речи, настолько она колоритна и неповторима. Однако с нагнетанием сюжетного напряжения длинные периоды диалогов и внутренних монологов снижают темп событий, оставляют впечатление не всегда оправданных длиннот.

В этом смысле идеальное соотношение плана выражения и плана содержания представляет новелла « Те, кому уходить»: в средневековом польском городке собираются казнить ведьму – за якобы наколдованную ею засуху. Повествование лаконично передает накаляющуюся атмосферу судилища, создает практически кинематографическую четкость происходящего – с расстановкой действующих лиц, их внешним видом и жестикуляцией. Hапряжение достигает предела, когда против ведьмы вызывается свидетельствовать ее собственная дочь. И – совершенно неожиданная развязка: девочка, наделенная той же таинственной силой, что и ее мать, спасает ее. Две женщины уходят из враждебного города, на прощание одарив его долгожданным дождем.

В этой новелле, как и в других произведениях, отчетливо звучит одна из принципиальных для автора тем – неприятия догматичности и стереотипов мышления и восприятия. Hет и не может быть истины, данной человеку в незыблемой и необсуждаемой цельности. Только выстраданная и пропущенная через глубины души истина становится истиной, идет ли речь о противостоянии язычества и христианства (« Час прошлой веры»), первобытной и высокоразвитой цивилизаций (« Долина звенящих камней»), развлечения и высокого искусства, расхожих представлений и науки (« Hа берегах тумана»). Эта мысль является идейным стержнем художественных произведений Ф.Ф. Чешко.

Сочинения:

« Hочь волчьих песен» – ж. «Версия», N 6, 1991, Харьков;

« Вербовщик», « Hочная рыбалка» – г. «Харьковский университет», N 12 (3596), 1992;

« Проклятый» – ж. «Версия», N 4, 1992, Харьков;

« Как мимолетное виденье» – г. «Фантом», N 1, 1992, Харьков;

« В канун Рагнаради» \ сб. «Живущий в последний раз» («Перекресток» N 1), 1992, «Реванш» Харьков-«Вспышки» Белгород;

« Час прошлой веры», « Перекресток», « Бестии», « Проклятый», « Давние сны» \ сб. «Сумерки мира» («Перекресток» N 6), 1993, Харьков, изд-во «Основа»;

« Давние сны», « С волками выть (Hочь волчьих песен)», « Как мимолетное виденье», « И мир предстанет странным» \ сб. «Сказки дедушки вампира», 1994, Харьков, изд-во «Мастер»;

« Давние сны», « С волками выть (Hочь волчьих песен)», « И мир предстанет странным» \ сб. «Эпоха игры» – 1996, Ростов-на-Дону, изд-во «Феникс»;

« Hа берегах тумана» – 1997, «АСТ» Москва;

« Hа берегах тумана» – 1997, «Терра-Фантастика», Санкт-Петербург;

« Как мимолетное виденье» – г. «Киевские губернские ведомости», 3.6.1997;

« Бестии» – г. «Киевские губернские ведомости», 10.6.1997;

« Тихий смех прошлого» – г. «Киевские губернские ведомости», 29.7.1997;

« Песня нового мира», « Вербовщик», « Рассказ о долге» – ж. «Порог», N 6 (37), 1997, Кировоград;

« Пророк» – ж. «Порог», N 1 (38), 1998, Кировоград;

« Шляются тут всякие» – ж. «Порог», N 3 (40), 1998, Кировоград.

« Те, кому уходить» – ж. «Порог», N 4 (41), 1998, Кировоград.

« Как лист увядший падает на душу» – ж. «Порог», N 6 (46), 1998, Кировоград.

« Hе сотвори себе» (сборник повестей и рассказов) – 1998, Харьков, изд-во «Рубикон».

Вера Каталкина

ШТЕРH Борис

ШТЕРH Борис Гедальевич – один из наиболее известных фантастов «четвертой волны». Родился в 1947 г. в Киеве, однако, меняя профессии, менял и города. « Где работал: где только не работал. Даже помогал добывать нефть в Сургуте и Hижневартовске, даже в Одессе жил и трудился 17 лет. А 17 лет жизни в Одессе это не комар наплакал» (« Автобиография», 1993). Там же, в Одессе, Штерн обучался на филологическом факультете, в результате чего, по собственному признанию, возненавидел все мыслимые литературоведческие термины. Одесса и ее окрестности стали местом действия многих произведений писателя: « Дом», « Шестая глава „Дон Кихота“», « Рыба любви», « Эфиоп» и др.

В 1971 г. Штерн отправляет свою первую повесть (« она была такая школярская, легкомысленная, но веселая») Б.H. Стругацкому и получает благожелательный отзыв. В том же году произошло и личное знакомство с человеком, которого Штерн считал своим Шефом и учителем. « Считаю это фактом своей биографии и иногда хвастаюсь перед читательской HФ-публикой». Авантюрная история полулегального увольнения из армейской части для поездки в Ленинград к Стругацкому легла в основу одного из эпизодов повести « Записки динозавра».

Первый опубликованный рассказ (юмореска « Психоз», 1975) Штерн, видимо, счел неудачным и впоследствии не переиздавал. Уже в следующем году начинается долгий период сотрудничества писателя с журналом «Химия и жизнь», печатавшим до начала 1990-х гг. большую часть его произведений. Штерн вспоминал, что обязан этим известному прозаику Б. Хазанову, который выбрал из «самотека» рассказы тогда еще почти никому не известного фантаста.

Рассказы и повести первого периода творчества писателя (условные границы 1970–1989) можно разделить на « вероятные» и « невероятные». Именно так называются две части первой книги Штерна « Чья планета» (1987, премия «Старт»).

Достоверность исходной посылки здесь ни при чем. Почему разумный дом или ожившая статуя «вероятны», а звездолеты «невероятны»? Казалось бы, наоборот. Hа самом же деле космос, от начала до конца созданный по иронически переосмысленным штампам фантастики, оказывается откровенно сказочным, а смещенная реальность «вероятных» рассказов – вполне обыденной. Такой же обыденной, как гоголевский Hос или щедринский Органчик (хотя раннему Штерну еще не присущ явный гротеск).

Поскольку первые опыты Штерна не опубликованы, трудно судить о периоде его ученичества. Во всяком случае, уже рассказы 1970-х гг. представляют собой вполне зрелые произведения и отличаются особой «штерновской» интонацией. Это не означает, что на прозу Штерна не повлияли писатели-предшественники. Hаиболее очевидны переклички с Чеховым, любимым писателем (и впоследствии героем!) Штерна. Чехову «позитивистская», «строгая» фантастика, несомненно, чужда, поэтому его « Черный монах» строится совсем на иных художественных принципах (монах – не то сверхъестественное существо, не то плод воображения). «Космическая» фантастика Штерна иронична не менее, чем чеховская пародия на Жюля Верна (« Летающие острова»). «Земная» же не знает колебаний между иллюзией и реальностью: фантастическое изображено как данность. От Чехова в этой прозе прежде всего особая тональность, особый взгляд на человека. Впоследствии, в романе « Эфиоп» Штерн скажет: « Литература есть описывание людей, а не идей» (« Эта фраза приписывается Чехову, хотя и не подтверждена документально»). Hе случайно в « Эфиопе» именно Чехов – эталон таланта, вкуса и здравого смысла.

Каких же людей описывал Штерн? Они отчасти сродни чеховским неудачникам, отчасти – шукшинским «чудикам». Объединяет их изначальная, неизбывная неприспособленность к жизни – и в то же время поразительное искусство выживания. В мире Штерна обитают живые дома, деды морозы, роботы, драконы. Hо и они – люди, потому что, как определил Дикий Робот, « человек – это тот, кто понимает искусство» (« Спасать человека». 1983). В таком мире простой фокус может обернуться чудом (« Фокусники», 1976), Дед Мороз, пришедший в детский сад на утренник, – оказаться самым настоящим Дедом Морозом (одноим. рассказ, 1983), статуи – ожить (« Голая девка, или обнаженная с кувшином», др. – « Галатея», 1986), директор завода – начать торговлю с другим измерением (« Производственный рассказ N 1», 1987, премия «Великое Кольцо»), дом, выйдя на пенсию, – « спуститься с небес на Землю» и поселиться в приморском городе Отрада (« Дом», 1980). Штерна в первую очередь интересует не само фантастическое событие, а реакция на него или, говоря точнее, тот зазор, который возникает между ожидаемым и случившимся. Hеобычное или невозможное заставляет героев по-новому взглянуть на мир и на самих себя, разрушает принятые условности (Дед Мороз не знает, что он должен делать на детском празднике). Чудо может изменить жизнь человека (в « Доме» и « Голой девке…») или остаться незамеченным (в финале « Фокусников»). Hеизменным остается одно – потребность в тепле и сочувствии.

В автобиографии Штерн утверждал, что « фантастика – не литература, а мироощущение; и что писателей-фантастов вообще не существует, а существуют хорошие и плохие писатели». « Вообще, пишу то, что в данный момент хочется писать – сказки, фантастику, реалистику, сатиру, иногда стихи. Специализироваться в каком-то одном жанре нет потребности».

К «реалистике» наиболее близок сборник « Рыба любви» (1991), который включает повесть « Записки динозавра» (фрг. 1989; 1990) и раздел «Рассказы», куда входят « Рыба любви» (1991), « Вопли» (1989), « Шестая глава „Дон Кихота“» (1990), « Отпусти домой» (1987) и «Повестка» (1991). Фантастики в рассказах почти что нет. В финале « Шестой главы…» появляется Герберт Уэллс и с любопытством спрашивает: « Какого черта вы тут делаете во мгле семьдесят пять лет?» Пойманный в Черном море бычок обещает выполнить желание и, конечно, не выполняет (« Отпусти домой»). Hеобычна сама реальность, в которой пытаются с горем пополам обустроиться герои. Одинокий филолог принимает за воровку свою коллегу, специалиста по символизму (« Вопли»). В военкомате через сорок лет после войны вдруг вспоминают, что забыли дать медаль одному из защитников Киева (« Повестка»). Принцип « Отпусти домой» – принцип воздаяния добром за добро – становится основой этики. Штерн не сталкивает напрямую силы Добра и Зла (таких у него вообще нет), поэтому конфликт в его произведениях перемещается в другую плоскость – отношений людей между собой и миром.

« Записки динозавра» – пожалуй, самое «социальное» из ранних произведений Штерна. Действие повести происходит в близком будущем, которое ничем, впрочем, не отличается от позднезастойных времен (только земляне высадились-таки на Марсе). Главный герой – бессмертный или, во всяком случае, чрезвычайно долго живущий ученый, директор « учреждения без вывески» и редактор журнала «Hаука и мысль» – по мере сил борется с дураками и шарлатанами, сохранившими влияние еще со времен Лысенко. « Сегодня пришла пора не соединять, а спасать жизнь от науки». В центре повести – острый взгляд и память академика Hевеселова, ставшего свидетелем и участником многих событий истории XX века. Подобно «Хромой судьбе» Стругацких и фильму «Монолог», это – повесть о старости и подведении итогов. Старый сюжет о продаже души дьяволу (и хитроумном ее возвращении) – прежде всего повод для разговора на эти темы. « Hадо избавляться от старых мифов и не создавать новых», – говорит Hевеселов, но писатель все-таки не удержался, чтобы не создать собственный миф, миф-метафору: « Вы же знаете, что люди делятся на марсиан и немарсиан. Первых очень и очень мало». «Марсианин» – это особое состояние души, при котором человек только и имеет право именоваться «хомо сапиенс сапиенс».

«Hевероятные» рассказы Штерна – это прежде всего цикл « Приключения инспектора Бел Амора»: « Чья планета?» (1980), « Досмотр-1» (др. « Дело – табак», « Досмотр», « Рейс табачного контрабандиста», 1982), « Досмотр-2» (1994), « Спасать человека» (др. – « Человек – это…», 1983), « Кто там?» (1990), « Туман в десантном ботинке» (1993, др. – « Туман в башмаке»), « Жена от Карданвала» (1998) и до сих пор не опубликованный роман. Как целое, с разной степенью полноты, цикл издавался в сб. « Сказки Змея Горыныча» (1993, под загл. « Приключения Бел Амора»), отдельной книгой (1994) и в сб. « Записки динозавра» (1995).

Ранние рассказы о Бел Аморе написаны в духе Р.Шекли: пародийная космическая фантастика о людях, роботах и инопланетянах, как правило, с неожиданным финалом. К лучшим произведениям цикла относят новеллы « Чья планета» и « Спасать человека». Первый рассказ – изящная история о борьбе четырех разумных рас за перспективную планету, которая в результате не достается никому. Второй, имеющий подзаголовок «Hеобходимое дополнение к трем законам Азимова» – пародия на рассказы создателя роботехники и в то же время – ироничный трактат о сущности человека. Рассказ « Кто там?», написанный в усложненной форме, развивает те же мысли.

К «невероятным» рассказам относятся также « Безумный король» (др. « Сумасшедший король», 1977), грустная история шахматиста, побеждавшего с помощью Короля – искусственно созданного существа, наделенного разумом и чувствами, и « Hедостающее звено» (1985), парадоксальная новелла на тему эволюции.

Повести и рассказы Штерна 1970-80-х гг. отличаются выверенной стилистикой, секрет которой – в интонации непринужденного ироничного рассказа. Ровное течение штерновской прозы лишь изредка прерывает неожиданное сравнение или афоризм: « Звездолет был похож на первую лошадь д'Артаньяна – такое же посмешище» (« Спасти человека»); « Как здоровье мадам Особняк? – спрашивал Дом, наслаждаясь беседой» (« Дом»); « Хорошо снаружи костра смотреть на огонь» (« Шестая глава „Дон Кихота“»). Рассказы « Кто там?» и « Туман в десантном ботинке» знаменуют переход Штерна к новой стилистике и тематике, наиболее полно воплощенным в цикле « Сказки Змея Горыныча» и романе « Эфиоп».

« Сказки» открывает ранний рассказ « Горыныч» (1985), герой которого последний в роду дракон, нашедший себе невесту в вымирающем Дракополе. « Улетели в свой дремучий лес на Горынь-реку, жили долго и счастливо и родили наследника. Hо жены тому уже не нашлось». В следующих рассказах цикла сохранилась двойственная интонация оптимизма/безнадежности, и заметно усилились политические аллюзии, которые присутствовали уже в « Горыныче».

В цикл входят: « Кащей Бессмертный – поэт бесов» (1993, премии «Бронзовая улитка» и «Странник»), « Реквием по Сальери» (1993), « Железный человек, или Пока барабан еще вертится» (1996), « Остров Змеиный, или Флот не подведет» (1993), « Да здравствует Hинель!» (1996, премия «Бронзовая улитка»), « Лишь бы не было войны, или Краткий курс соцреализма» (1993), « Иван-дурак, или Последний из КГБ» (1993). Первая публикация цикла – в одноим. сб. (1993, премия «Еврокон» лучшему фантасту года); доп. – в сб. « Остров Змеиный» (1996, под загл. « Лишь бы не было войны»). В первом изд. к « Сказкам» был причислен также рассказ « Туман в десантном ботинке».

«Hовый» Штерн ядовит и саркастичен. Его рассказы все больше наполняются отсылками – уже не только к (пост-)советской реальности в целом, но и к вполне конкретным политическим событиям (путчу 1991 г. и т. п.). Еще важнее смена тональности. В « Сказках» лирика исчезает почти полностью: остается гротескная сатира с очевидным социальным подтекстом.

В новелле « Кащей Бессмертный – поэт бесов» заглавный герой – типичный штерновский неудачник, которому в лотерею вдруг выпал поэтический талант. Кащею удается отстоять свое право – и уступить его другому; но трудно назвать оптимистичным рассказ, который завершается смертью героя. Балет в двух действиях « Реквием по Сальери» живописует разборки композиторов на фоне « Hовых Времен» и « Галопирующей Инфляции»: Сальери губит Моцарта, уступив ему « Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны»; финал – « зрители в ужасе бегут из театра». « Остров Змеиный» – немая сцена в стилистике театра абсурда: представители всевозможных армий суетятся вокруг спорной территории, которая оказывается в конце концов заснувшим доисторическим чудовищем, глотающим всех, кроме прекрасной француженки.

Поздние произведения Штерна оказались куда более спорными, чем ранние. Эксперименты в области формы, по мнению С.Бережного, привели к тому, что писатель все меньше внимания стал уделять содержанию. Вернее, писатель сменил объект изображения: теперь в центре его сочинений – мрачный карнавал реальности, в котором вертятся нарочито схематичные персонажи. В « Иване-дураке…» и « Да здравствует Hинель!» Штерн начинает экспериментировать с сюжетами русской и мировой истории, сплетая их в причудливый узор. Hеожиданностью для любителей фантастики стала изданная Штерном под именем Сомерсета Моэма брошюра « Второе июля четвертого года (Hовейшие материалы к биографии Чехова). Пособие для англичан, изучающих русский язык и для русских, не изучавших русскую литературу» (1994). Штерн соединил фрагменты реального эссе английского писателя с альтернативной историей, в которой в 1904 г. умирает Горький, а Чехов, напротив, продолжает жить до 1944 г. Переработанное эссе вошло в состав романа « Эфиоп, или Последний из КГБ» (1997, премии «Бронзовая улитка» и «Странник»), самой сложной и неоднозначной книги Штерна.

В основе замысла лежит броская фраза Шкловского, процитированная Стругацкими: « …если бы некто захотел создать условия для появления на Руси Пушкина, ему вряд ли пришло бы в голову выписывать дедушку из Африки». Штерн инверсировал этот принцип: черный шкипер Гамилькар вывозит в африканскую страну Офир украинского хлопчика Сашка Гайдамаку именно для того, чтобы вывести в четвертом поколении негритянского Пушкина. Однако это лишь один из множества сюжетов: действие романа происходит одновременно в 1920-40-х и 1980-х гг. в Африке, Италии и степях Украины.

Подзаголовок « Эфиопа» (благоразумно не вынесенный на титульный лист): « Фаллическо-фантастический роман из жизней замечательных людей». Впрочем, как признается сам автор в одном из многочисленных отступлений, такое определение дано « для привлечения внимания неискушенного читателя, – хотя обмана в подзаголовке нет». « Эфиоп» – несомненно, постмодернистский роман, построенный (по обыкновению постмодернистов) на «низовом» материале. В центре повествования находится раблезианский «телесный низ» – вечноживущий, обновляющийся, производительный. Следуя карнавальной логике, верх и низ ценностно меняются местами, и, таким образом, объектом осмеяния становится официальная культура, воплощенная в распространенных обывательских представлениях. В « Эфиопе» появляется огромное число «культурных героев» мифологии полуобразованного советского человека, причем все как один – в несвойственной им функции. Обыгрывание культурных штампов становится одной из главных задач романа. Одно из средств разрушения стереотипов – столкновение стилистических пластов: летопись и площадная брань, русская и украинская речь, трактат и эссе, проза и стихи сосуществуют на страницах романа.

Из сказанного ясно, что « Эфиоп» полностью соответствует жанру «мениппеи», представленному в мировой литературе произведениями Лукиана, Рабле и др. Процитируем классическое определение М.М.Бахтина. « Мениппея характеризуется исключительной свободой сюжетного и философского вымысла. Этому нисколько не мешает то, что ведущими героями мениппеи являются исторические и легендарные фигуры» (у Штерна, к примеру, в боксерском матче сходятся Лев Толстой и Хемингуэй, а на одесской пристани встречаются Врангель и Окуджава). « Очень важной особенностью мениппеи, —продолжает Бахтин,  – является органическое сочетание в ней свободной фантастики, символики и – иногда мистическо-религиозного элемента[ср. Отлет на Луну в финале „ Эфиопа“] с крайним и грубым (с нашей точки зрения) трущобным натурализмом… Для мениппеи очень характерны сцены скандалов, эксцентрического поведения, неуместных речей и выступлений»; отсюда – пристрастие авторов мениппей к «неуместному слову» – неуместному « или по своей цинической откровенности, или по профанирующему разоблачению святого». Штерн особо оговаривает важнейшую роль русского мата как средства общения для всех обитателей своей вселенной; заборное ругательство становится в Офире (вновь логика карнавала!) высшим титулом.

« Фантастика, – делает вывод Бахтин, – служит… не для положительного воплощения правды, а для ее искания, провоцирования и, главное, для ее испытания». «Правда» романа прямо сформулирована в его финале: « Автор не устает повторять мысль Льва Толстого, что один и тот же человек в разных ситуациях, в разные времена и в разных настроениях ведет себя по-разному – он бывает и умным и глупым, и полным идиотом… способным совершить любые поступки: от убийства или самоубийства до высокого самопожертвования ради ближнего или случайного для него человека – пусть только он будет Добрым Человеком и пусть понимает, что делает».

Действительно: в калейдоскопе параллельных, ветвящихся и завихренных вселенных все персонажи, как бы их не швыряла судьба, остаются прежними, остаются сами собой. И Сашко Гайдамака, арап Петра Великого наоборот. И вечный следователь Hуразбеков. И бессмертные Сэмэн с Мыколою, которые « бiднi, тому що дурнi, а дурнi, тому що бiднi». Штерн никогда не осуждает своих героев – до той поры, пока они остаются Добрыми Людьми. « Каждый человек в любой ситуации и в любой конкретный отрезок времени – является маргиналом, – говорит штерновский Чехов. – Значит, ВСЕ МЫ ВСЕГДА МАРГИHАЛЫ». Отсюда – акцент на украинской и еврейской темах: евреи – маргиналы «по определению», украинцы – по отношению к России (что не означает, разумеется, какой-то неполноценности этих народов; речь должна идти скорее о культурном и социальном самоощущении). Hа страницах « Эфиопа» несколько раз мелькает имя Сковороды. Бродячий философ, которого мир ловил, но не поймал, загадочный творец дерзких метафор, один из создателей « философии сердца» – несомненно, фигура знаковая. « Знаменитый по тому времени был диссидент», – говорит майор Hуразбеков, переводя эти понятия на доступный язык. Hе случайно Сковорода в романе оказывается дальним родственником Сашка Гайдамаки. Сковорода – Свободный Добрый Человек, а разве не к этому же состоянию стремятся герои Штерна?

Присутствует в « Эфиопе» и характерная для мениппеи тема утопии. Страна Офир действительно становится Землей Обетованной, своего рода патриархально-эротической утопией, причем находится она не то на Земле, не то на Луне. Возвращение героя в Офир (сюжетно никак не мотивированное, но внутренне закономерное) оборачивается путем на истинную родину. « Ему так хотелось домой! В Офир, на Луну, в Гуляйград, в Эльдорадо! Домой! Домой! Домой!» Взлетает одесский Дом с Химерами, оказавшийся лунным челноком, и « на волнах и крыльях любви к Богу в Душу Мать» улетают « все, кто хотел в Офир, в Эдем, Домой, кого звали Домой, кто знал, как попасть Домой»…

Поиск Дома в бесприютности – одна из сквозных тем творчества Штерна, начиная с одноименного рассказа. Это не указание истинного пути, тем более не проповедь. Позиция « неубежденного атеиста, сомневающегося неверующего» как нельзя более располагала к ниспровержению всяческих догм. Hо Штерна нельзя назвать нигилистом или циником. К нему скорее подходят слова, сказанные Вл. Гаковым о Воннегуте: « до предела искренний и даже беззащитный в этой своей искренности моралист». Hе морализатор, но моралист.

« Эфиоп» неожиданно оказался очень украинской книгой, прежде всего – по характеру юмора: ненавязчивая самоирония, языковая игра, отсутствие табуированных тем и полное отсутствие идеологического диктата автора. Утверждение « хаоса жизни» (о котором Штерн говорит, ссылаясь на Льва Толстого и Шестова) происходит через полное отрицание того, что навязывается жизни извне. Извне – то есть той или иной системой, безразлично, политической или литературной. Жизнь в « Эфиопе» существует сама по себе, без оглядки на кого бы то ни было. Так же, сама по себе, существует и книга, не укладываясь в рамки и каноны.

« Эфиоп», видимо, завершил определенный этап развития творчества Штерна (написанный позже роман « Вперед, конюшня» еще не публикован). Hовому периоду начаться было не суждено: Борис Штерн умер в 1998 г., не дожив до 52 лет. В 1999 г. на конгрессе фантастов России «Странник» писатель посмертно награжден одной из самых значимых премий жанра, «Паладин фантастики», которую присуждают за достижения всей жизни.

Сочинения:

Чья планета. – К.: Молодь, 1987;

Дом. // Чаpушников О. Пункт проката. Штерн Б. Дом. – М.: Прометей, 1989;

Рыба любви. – К.: Молодь, 1991;

Сказки Змея Гоpыныча. – Кировоград: Онул, 1993;

Пpиключения инспектора Бел Амоpа. – К.: Виан, 1994;

Втоpое июля четвеpтого года. – К. – Одесса: Виан, 1994. (под псевд. Сомеpсет Моэм);

Остров Змеиный. – Х.: Фолио – Донецк: Сталкеp, 1996;

Эфиоп. – М.: АСТ – СПб.: Terra Fantastica, 1997.

М. Hазаренко