Текст книги "Круги на Земле"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

2

Ах какая была погодка, какое великолепное летнее утро заполонило все вокруг! Макс цокал звоночком и с налаждением крутил педали, то вырываясь далеко вперед, то возвращаясь назад и описывая вокруг Дениски восторженные круги. А воздух! – ай, что за воздух, так и просится в легкие, распирает грудь, превращает ее в большой воздушный шарик!.. А солнце! – зверек мохнатый, а не солнце, пушистый, улыбчивый, благостный!.. А ветер! – разве ж в городе бывают такие ветра, чтобы, уподобляясь чистой речке, омывали твое лицо, приятельски взлохмачивали вихры, чтобы вышибали из глаз слезу, но слезу не болезненную, а приятную!.. А трава вокруг, а птицы! – да что говорить, не о чем говорить; и слов-то таких не существует еще, не придуманы людьми! Да здравствует лето! Да здравствуют каникулы! Да здравствует велосипед – лучшее изобретение человечества всех времен и народов! Дениска размеренно шагал позади и таинственно улыбался, наблюдая за Максовыми пируэтами. Пускай приятель "отрывается", а ему, Дениске, не жалко, он уже свое наездил. Велосипед-то, по сути, не роскошь, а средство передвижения, – для владельца, конечно. Грунтовка, по которой двигались мальчики, была главной (и вообще одной из двух существующих) улиц села. Именно по ней, только с другой стороны, в пятницу вечером Ягор Василич ввез в Стаячы Камень дядю Юру и его племянника. То, что сейчас ребята направлялись не к дому чертячника, вызвало у Макса невероятное облегчение. По собственной воле мальчик не собирался лишний раз дразнить судьбу, более того, он втайне надеялся, что и уезжать из деревни они с Юрием Николаевичем будут другим путем. Мало ли как сложатся обстоятельства... В любом случае, до того еще уйма времени, а теперь можно просто расслабиться и получать удовольствие от блаженности момента. Макс и получал: подставлял лицо солнцу и ветру, двигая вперед "машину" и легонько улыбаясь миру уголками губ. И даже Дениска в конце концов не выдержал, заразился приятелевой восторженностью – подгикнул, хлопнул в ладоши и помчался за велосипедом, разбойничьи улюлюкая и хохоча. Мимо проносились дворы, обиженно рявкал ("Чего дразнитесь, кое-кто вон на цепи сидит!") за забором пес, с умиротворенностью запечного сфинкса провожала взбаламошных мальчишек взглядом кошка, брела к колонке какая-то согбенная старуха – да так и остановилась, приложила к похожему на позавчерашний блин лицу ладонь, вздохнула. Вперед! вперед!! вперед!!! – шуршали под шинами камешки, барабанил подошвами Дениска, удивленно прогудел над ухом шмель – вперед! вперед!! вперед!!! – навстречу лету, навстречу таинственным местам, загадочным случаям, навстречу жизни – вперед! вперед!! вперед!!! – Дзяниска! – крикнула сидевшая на лавочке у желто-зеленого дома женщина. – Куды бяжыцё? – Да лесу! – отозвался тот, ни на миг не останавливаясь. Дорога постепенно забирала чуть влево, и скоро за домами уже проступило поле, а за ним – влажный изгиб речки. "Струйная", – догадался Макс. Он поневоле притормозил, чтобы полюбоваться открывшейся картиной. Пшеница здесь подступала к самой грунтовке, широкая полоса поля как бы разбивала деревню на две части – потому что за ним снова вдоль дороги выстраивались дома, но уже в меньшем количестве; потом их разделяла река, а после, у самого горизонта, грунтовка терялась в голубоватой дымке леса. – Кстати, – обернулся Макс к Дениске, – а почему ты сказал той тетке, что мы едем в лес? – Таму што да лесу и едзем, – отмахнулся приятель. Он немного запыхался от дикой пробежки и теперь явно не горел желанием вести длинные разговоры. Зразумеешь, кали прыбудзем. В конце концов Дениска забрался на багажник, и ребята медленно поехали дальше. Поле что-то напоминало Максу, и он всю дорогу безуспешно пытался сообразить, что же именно. Потом снова появились дома, два или три, а там и речка предстала в полной красе, узкая, но быстрая, с очень крутыми берегами. Велосипед промчался по металлическому мосту, снова скользнул на грунтовку, и некоторое время по обе стороны от дороги расстилалась долинка с одиноким зданьицем справа; но зданьице пока было еще далеко и рассмотреть его не удавалось. Правда, чем ближе подъезжали ребята, тем меньше Максу хотелось рассматривать этот домик. А взгляд против воли так и прыгал в ту сторону, к плотной приземистой хатке. Ее двускатная крыша раскорячилась настолько, что казалась плоской, окна, забитые крест-накрест темнели угрюмо и угрожающе... Но не крыша, и не окна больше всего поразили Макса – не они, а то, на какое расстояние отстояла избушка от ближайших домов, что тянулись дальше вдоль дороги. Создавалось впечатление, будто остальные хаты сторонятся этой заброшенной избушки. И, конечно, Макс сразу же догадался, что именно о ней вчера говорил Дениска. Мальчик начал было сворачивать к одинокой хатке (он не хотел, и если бы был один, то безо всяких там сомнений взял да и поехал бы обратно, но рядом сидел Дениска, а перед ним праздновать труса Макс не собирался). – Стой! – неожиданно скомандовал Гордеичихин внук. – Ты чаго? – А? – не понял Макс. – Я ж казау, едзем да лесу, – вздохнул Дениска. – А ты звяртаеш. Давай, жми далей па дарозе. – Но... – Давай-давай, – рассердился приятель. "Ну что же, если ему так хочется. Может, сам перепугался и передумал..." Но разумеется, Дениска не передумал. Просто прямо на глазах всей деревни подъезжать к дому ведьмарки не годится, объяснил он чуть позже, когда ребята уже миновали последние домишки и добрались до леса. А так мы сделаем крюк, обойдем через лес дворы и спустимся к речке, а потом под бережком (ты ж видел, какой там берег крутой) подберемся к избе старухи. И никто нас не заметит. Дотумкал? Вообще-то Макс не понимал, к чему такие сложности, но послушно кивнул. Ему казалось, что это все сам Дениска и напридумывал, чтобы интереснее было... ну и чтобы немного попугать "городского". Въехали в лес. Закачались по обе стороны дороги ветви, зажужжало празднично комарье; стрекотнула сорока над головами. Не так давно Макс сделал для себя открытие: каждый лес (да и не только лес, а вообще всякое поле, парк, речка) обладают собственной индивидуальностью. И бывают они, как и люди, радушные и угрюмые, маленькие и взрослые, здоровые и больные. Этот, например, походил на цепного волкодава: вроде и приручен, но близко лучше не подходить. В данном случае – в чащу не углубляться. И даже далекие женские голоса ("Дзеуки у ягадах", – объяснил Дениска) не могли обмануть. Лес впускал в себя людей и терпел их, но в любой подходящий момент готов был оскалиться и укусить. Поэтому Макса порадовал тот факт, что очень скоро тропка, по которой они ехали под чутким руководством Дениски, вывела к лугу. Ну, не совсем лугу точнее уж, открытому пространству, частично расшматованому на лоскутья огородов, частично – свободному от человеческого влияния, поросшему высокой травой, с группками низкорослых деревьев тут и там. Мальчики ехали у самой кромки леса – Дениска считал, что "высовываться" еще не время. Лучше подстраховаться. Макс не спорил, он до сих пор надеялся, что приятель передумает. А с другой стороны – здесь, в отдалении от заброшенной избушки, страхи как-то сами собой рассеялись. Ну дом и дом, старый, дряхлый – чего ж трястись-то от ужаса? Тем более, что уж кто-кто, а Макс отлично знал о существовании вещей, которых на самом деле стоило бояться. И по сравнению с ними /заткнись, заткнись, слышишь, заткнись, а то.../ избушка казалась театральной декорацией – не более того. – Цяпер паварачавай, – скомандовал Дениска. – Да Струйнай. Тольки спачатку з веласипеда злезем. Это, значит, чтобы не маячить на горизонте. Ну и ладно, и пожалуйста. Макс покинул седло – дальше шли пешком: не то, чтоб очень быстро, но и не слишком задерживаясь. Уже почти добрались до речки, когда справа Макс разглядел наконец то, что до сих пор принимал за рощицу. Теперь, вблизи, стал заметен и заборчик, и кресты. "Ну да, правильно, ведь то кладбище – от деревни, в которой живет Ягор Василич. А это – здешнее". Но никаких особых эмоций открытие у мальчика не вызвало. И даже мысль о том, что заброшенная избушка и кладбище находятся почти рядом друг с другом, не смутила его. Воспоминание об ином страхе /я сказал заткнись – и проваливай/, вот уже долгое время, казалось, надежно забытом, завладело сознанием Макса. И знал ведь, что лучше не думать! Но думал.

3

Ступать по траве, даже ногой, обутой в старые сандалеты, невыносимо приятно. Конечно, если б босым, было бы еще лучше, но Макс после болезни не решается сразу же разуваться. У него впереди неделя – хватит на все, в том числе и на прогулки босиком. Он шагает, катит велосипед (слева уверенно разгоняет кобылок и мнет стебли Дениска), глядит на берег и речку. И вспоминает тот день тот день ничем особенным не отличался от прочей невыразительно-серой очереди дней. Макс отсидел положенное (с некоторых пор учиться стало скучновато, тягостно), потрепался с Колькой, пришел домой. Разогрел себе обед, покушал, проглядел уроки на завтра, решил пару примеров. И все время смотрел на часы: ждал. Когда стрелки показали начало восьмого, понял, что сегодня отец опять придет навеселе. То есть под газом. То есть поддатый. То есть вообще не придет. А вместо него явится в дом совершенно чужое, дикое существо в теле отца. Макс давно это понял: у каждого человека на самом-то деле внутри сидит несколько созданий. Одно, например, ведет себя по-взрослому. Другое – Ребенок. Третье... И так далее. Среди прочих есть и Пьяница. (Макс, конечно, понятия не имел о существовании Эрика Берна и выведенных им типах поведения – да и не нуждался в этом; увы, хватало собственного опыта). Так вот, и Взрослый, и Ребенок, и Пьяница у каждого свои. Но это совсем не значит, что порядочный Взрослый и Пьяницей будет симпатичным... ну, вы понимаете... то есть, наверное, какая-то взаимосвязь существует, нету дыма без огня и так далее, но уловить ее сложно. Еще Макс выяснил для себя, что в жизни, как правило, кого-то в себе приходится убивать. Взрослые (в смысле, большие) частенько убивают в себе Ребенка. Кое-кто – Пьяницу. Кое-кто – Творца (неважно чего, талант к созиданию есть у каждого). А кое-кто наоборот, любовно выращивает отдельные типы своих внутренних существ. Например, потому, что за ними, как за масками, удобнее прятаться. Семен Николаевич, скажем, после смерти жены решил дать свободу собственному Пьянице. При этом Максимкиному папе как-то удавалось зарабатывать на жизнь и содержать и себя, и сына. Наверное, включался некий врожденный инстинкт выживания. А может, Семен Николаевич еще не окончательно подчинился собственному Пьянице. Но бывали такие вечера... такие, как сегодняшний. Когда папа запаздывал с работы домой. Когда становилось ясно: снова он зашел к приятелям... или с ними же, у киоска и принял. Подробностей Макс не знал. И не стремился выяснять. Ему хватало того, что случалось потом. С лихвой хватало. Звонок: наглый, глупый, слепой. Мальчик подошел к двери, заглянул в глазок, отпер. На сей раз отец был не один, с двумя приятелями. Они, как и Семен Николаевич, явно утомились. Макс закрыл дверь, а гости сяк-так добрались добрались. – А? – переспросил Макс. – Дабрались, кажу, – повторил Дениска. – Цяпер я спушчуся униз, а ты мне веласипед перадаш. Макс растерянно взглянул себе под ноги – там обнаружился обрыв, а ниже берег реки, густо поросший камышом, с узкой рыжей тропочкой. – Ты мяне чуешь? – Ага. Спускайся. – Он все еще какой-то частью сознания был на кухне, дома... но постепенно возвращался. – Я передам. Дениска примерился, присел, спрыгнул. Опустили велосипед, потом спрыгнул и Макс. Тропочка была узкая, вдвоем не разминуться, так что Дениска пошел впереди, катя за собой велосипед, а Макс отправился следом. Слева из воды за мальчиками надменно наблюдали лягушки, высунув острые мордочки и время от времени переквакиваясь. Вдруг, распугивая лягух, впереди на тропе задвигалось что-то громадное, тяжеленное и явно настроенное враждебно. Взрыкнуло, сопнуло, ударило копытом о землю. – Прывет, – сказал Дениска. – Як жывецца, Сцепаныч? Спавший поперек дорожки мужик – длиннющий и небритый, в затертых пиждачишке и брюках – кашлянул, выплевывая вбок угасшую папироску: – Ты штоль, Дзяниска? Чаго ж людзей пужаешь? "Як жывецца"! Так и жывецца. Рыбалим памаленьку, – мужик потянулся через тропу, выудил из прибрежных зарослей оброненную снасть, но выдергивать из воды леску и проверять крючок не стал – сунул "инструмент" обратно и прищурился: – А гэта хто з табой? Няужо Мацвеяуны унук? – Ён самый. Знаёмцеся: Цимафей Сцепаныч – Макс. Тот настороженно кивнул мужику; а руку подать все равно нельзя было, Дениска впереди стоял, мешал. – Дзень добрый, – делово оглядев Макса, кивнул рыбак. – А куды гэта вы прамуеце, хлопцы? – Гуляли, – Дениска неопределенно махнул рукой. – Я паказывау што ды як. Вось да Струйнай дайшли, цяпер назад вяртаем. – Я-асна, – протянул Степаныч и смачно зевнул. – Ну, тады добрай дароги, и он посторонился, пропуская ребят. Некоторое время шли в молчании. – Пъяничка наш, – объяснил Дениска, когда оказались уже на порядочном расстоянии от рыбака. – Вудки хапае и у кусты: рыбалю, значыць. А сам тольки и знае, што пляшку. – А живет на что? – Дык жонка ж ёсць. Яна и кормиць. А вось й хацинка. Трэба выбирацца. – А велосипед? Дениска вздохнул: – Думау тут захаваць, цяпер ня ведаю. Сцепаныч може знайци ды "загнаць" камусь. – Как?! Село же, все свои. – Та! – Дениска удивленно покачал головой. – А да суседняга што, далёка? Ды и я не настольки тут усим знаёмый, я ж не Мейсон який з серыяла. В конце концов решили-таки взять машину с собой. Положим у задней стены, сказал Дениска, а там заберем. Макс вздохнул: "а там" означало "после того, как сходим внутрь хаты". Внутрь забираться мальчику совсем не хотелось. Приблизились. Сзади избушка выглядела не краше, отсюда она даже еще больше пугала: не жилье человеческое, а берлога какая-то, черная, мшистая, бурьянистая; окна – крест-накрест заколочены. Забора не оказалось, хотя раньше он, несомненно, был. Сначала Макс подумал, что его растащили местные, на дрова или еще зачем – потом засомневался. Если этот заброшенный дом обходят стороной, то вряд ли кто-нибудь мог позариться на старые доски. И уж лестницу, почти скрывшуюся в здешнем буйнотравье, тогда точно уволокли бы. – Не удзиуляйся, – шепнул в это время Дениска. – Агарожы ля яе дауненька не было. За жиццё згнила. А новую не паставила – ды и не патрэбна ей была агарожа. И правда, присмотревшись, можно было заметить, что за домиком когда-то давно возделывали грядки, а во-он там, ближе к речке, до сих пор пара яблонек-плодоносок кривит стволы, – да вот только ни единого намека на зданьице, похожее на хлев, здесь нету. И как хозяйка жила, чем кормилась непонятно. Так ведьмарка же, пояснил Дениска, тем и кормилась. К ней же люди бежали со всякими бедами, и не только из Стаячего Каменя, а и из других сел. К ней да к чертячнику. У них, видно, разделение труда было. Так сказать, распределили сферы влияния. Хотя в чем-то и пересекались. Ребята обошли домик слева, со стороны реки, и крадучись в густых зарослях будяка, репейника и непременной крапивы, оказались наконец у двери. В глубине души Макс надеялся, что здесь их авантюре и придет конец. Ну почему, почему бы не навесить добрым ведьмаркиным односельчанам на дверь какой-нибудь амбарный замок?! – пускай и поплоше, главное, чтобы Дениска "обломался". Но, конечно, замка не было. А если и был, то давно уже перекочевал в другие края (может даже, стараниями "рыбака" Степаныча). "И не отвертишься", – тоскливо подумал Макс. А Дениска уже тянул на себя проклятую дверищу – и та распахивалась с поскрипыванием да посапыванием, точно медведица, разбуженная от долгого зимнего сна первой обманчивой капелью. До конца открывать не стали. Юркнули в щель, замерли на пороге. Дениска потянулся в карман за фонариком. Бледный луч нагло выхватил из неловких пальцев тьмы кусок обклеенной бумагой стенки. (Потом, приглядевшись, ребята поняли, что это не просто бумага, а обои, но настолько старые, что рисунок там давно уже смешался в одно целое с грязевыми разводами). Судя по всему, мальчики находились в прихожей – небольшой комнатенке, откуда в жилую часть вела широкая дверь. Запертая, как выяснилось секундой спустя, на амбарный замок. И следовало бы, наверное, им уйти, но Дениска никак не желал примириться с таким постыдным провалом. Это же надо! разведать все, высчитать, продумать, даже углядеть с дороги, не приближаясь к дому, что дверь без замка, – а вот теперь так круто обломаться! Он попросил приятеля подержать фонарик, а сам принялся за обследование замка. Новехонький, чертяка, тяжелый, в масле. Видно, кто-то недавно нацепил. Эй, да что ж там Макс светит куда попало!.. Макс, порядком заскучавший после такого обыденного финала их приключений, и в самом деле устал светить на замок (ну замок и замок, чего на него смотреть, тоже, шерлоки холмсы выискались!). Вот и повел фонариком в сторону, в дальний угол прихожей. – Слышь, Дениска... Ты глянь!.. Дениска глянул. И с перепугу потянулся было выключить фонарик, но потом догадался, что в темноте... короче, выключать не стал. А вот палец к губам приложил: тише, мол, не шуми. Как будто Макс и так не понимал! Зато другого Макс понять и в самом деле не мог: откуда здесь такая гора обуви? Ну, положим, не гора, но пар пятнадцать-двадцать точно наберется. И все поношенные, ни одной новенькой. Впору бы на Степаныча подумать: устроил себе, понимаешь, "рыбак" гардероб в заброшенной избушке... – так ведь не получалось подумать. Вряд ли местный "пьянычка" способен был носить одновременно обувь и женскую, и мужскую, и даже детскую. Сандалии, шлепки, пара ботинок без шнурков (один – хищно оскалился на малолетних пришлецов гвоздями), даже калоши... Можно было бы решить, что в доме кто-то есть: пришли гости, а обувку в передней оставили, чтобы пол не затаптывать. "Ага, а потом их Степаныч, добрая душа, на замок снаружи закрыл! Чтобы не разбежались..." – Ну, пойдем обратно или как? Дениска растерянно дернул плечами: – Пайдзем. Чаго тут стаубычыць? Но фонарик выключил только когда оказались снаружи. – Кстати, – сказал Макс, – ты запаха никакого не почувствовал? Приятель невесело засмеялся: – Разны запах! И ни воднаго прыемнага. – А звериный, – не отставал Макс, – звериный запах? Как в зоопарке? Был? – Ну, у нас, у Минску, заапарк невяличкий. Але ж штось такое было. Остальной путь до велосипеда проделали в молчании. Дениска явно расстроился из-за неудачи, и ему было не до разговоров. А Макс размышлял. Благо, ни Степаныч, ни кто-либо другой на велосипед не покусился: "Аист", как оставили его лежать в траве, так и лежал; на рог руля уже успели вскарабкаться две пестрые кобылки и теперь стрекотали друг другу о последних луговых сплетнях. Когда тени ребят накрыли говоруний, обе ловко выстрелились в траву: "Ладно вам, уже и посидеть нельзя!" Ехать Максу расхотелось (вернее, он уважал Денискины растроенные чувства), так что машину попросту катили за собой. Не опасаясь посторонних взглядов, ребята выбрались на дорогу и побрели к мосту. – Ты выбачай, што так здарылася, – на Дениске прям лица не было. – Я... – Да ладно, – отмахнулся Макс. И признался в приступе откровения: – Если честно, я бы вообще в одиночку к этому дому и близко не подошел. А ты сделал, что мог: и наружную дверь проверил, и придумал, как подкрасться, чтобы никто не заметил. Ничего, что-нибудь придумается. – Ага, – невесело вздохнул Дениска и так посмотрел на реку (ребята как раз шли по мосту), будто всерьез размышлял, не утопиться ли, после такого-то бесславного похода. – А знаешь, что, – наигранно бодро сказал Макс, – давай мы с тобой что-нибудь придумаем! – Давай... – Например... – взгляд мальчика остановился на поле, – давай сделаем пшеничные круги! – Чаго? – кажется, решил Дениска, у приятеля в голове колесики порушились. – Якие круги? – Это я в журнале читал. Сейчас придем, я тебе покажу. И Макс принялся рассказывать другу об идее, только что пришедшей ему в голову. Мальчик и думать забыл о странном зоопарковском запахе – запахе, которого попросту не могло быть в избушке с намертво заколоченными окнами и надежно запертыми дверьми.

4

– Короче, все очень просто: "деревянная планка", "моток бечевки", – Макс еще раз проглядел статью и удовлетворенно покачал головой: – Как будто специально для нас написали. И даже рассказано, как их делать: "Один человек становится в центре, другой – ходит по кругу, держа бечеву с планкой на уровне колен. Колосья молодой пшеницы прогибаются..." – А навошта "бейсбольная кепочка"? – вмешался Дениска. Макс перечитал. И правда, в статье, кроме деревянной планки и мотка бечевки, в качестве инструментария фигурировали "примитивное оптическое устройство" и... кепка. Бейсбольная. – Не знаю. Наверное, чтобы голову не напекло. Дениска скептически хмыкнул. – Зато с примитивным оптическим устройством все ясно. Это они, наверное, проверяли правильность кругов. – Чым? – А какая разница? – резонно вопросил Макс. – Нам-то оно не надо. Ну сделаем не круг, сделаем эллипс – и что с того? В лучшем случае напечатают в вашей районной газете. Прославитесь... Он озабоченно посмотрел на небо и перевел взгляд на Дениску: – Слушай, а мы сегодня успеем? – Чаго ж не? – удивился тот. – Дзеравянная планка – ёсць, маток вяроуки ёсць. Кепачку можно паискаць... – Не надо. ...Слушай, а нас точно никто не заметит? – А кали и замецяць? Мы ж ня шкодзим пасевам, мы ж нават ламаць яе не будзем – так, прыгнём, каб расла у другий бок. Ды и пакуль дайдзем, якраз сцямнеець – нихто нас там и не пабачыць. Совещание "рисовальщиков" происходило аккурат после обеда, когда оба, вернувшись после неудачной вылазки к ведьмаркиному дому, поели и отпросились у родных на улицу. Теперь вот сидели на скамеечке, журнал читали – с той самой статьей про круги на злаковых полях. – Вяроуку и планку я абяспечу, – подытожил Дениска. – А ты забяжы да хаты, скажы дзядзе, што мы гуляць пайдзём. Абы не шукау – гэта нам не патрэбна, каб нас шукали. – Куда сказать? – Скажы, што на Струйную. На Струйную так на Струйную. Они ведь и в самом деле к Струйной пойдут. Только свернут раньше (так Дениска объяснил). Поэтому и никакого особенного обмана тут нету. Кажется, дядя поверил.

5

На сей раз пошли пешком – на велосипеде были бы слишком заметны. По дороге мальчики смаковали свой будущий триумф: – Нет, только представь: в газете, на первой странице, с фотографией!.. – Ага, а яшчэ и прозвишча дадуць: такий-сякий растудынавич. Па целику пакажуць. – И никто в целом мире не будет знать, что на самом-то деле это никакие не НЛО навертели! – И ня вожыки!.. Засмеялись в два голоса, заливисто, заразительно – как только и умеют смеяться мальчишки, отбывающие последние месяцы своего детства. Взрослые так смеяться уже не способны, они могут только с оглядкой, с одергиванием пиджачка, с поглаживанием усов: не серьезно все это, так, забавки. А тут вечер спело-черничный, и ветер, и по обе стороны дороги ворочается с боку набок теплое натруженное село. Ну как не засмеяться! А пиджачков у нас нету, да и усы еще не отрастили! ...хоть и очень хочется, усы... А вон, гляди-ка, из-за поворота дороги как раз и вышагивает дед-усач: прямо капитан Сильвер, только попугая и не хватает. Зато вместо левой ноги – костыль, все как положено... то есть, по книжке положено. В жизни такого и Ниндзю, старшекласснику-хулигану не пожелаешь. – Оп! – тихонько прошептал Дениска. Похоже, деда-усача он хорошо знал – и не с лучшей стороны. – Не зупыняйся, – велел приятель Максу. – Але паздаровайся. И обратился к старикану: – Добры вечар, Иван Петрович. – Добрый вечер, – эхом подтвердил Макс. Одноногий ничего не ответил, но остановился. Или, вернее, перегородил собой дорогу, так что прошмыгнуть мимо старика не было никакой возможности. Наконец заговорил: – Хто гэта з табой, Дзянис? Тот поглядел на спутника, как будто разделял стариковское удивление: "и впрямь, кто?!" – Меня зовут Максим. – Макс решил, что немного инициативы не помешает. В конце концов, он ведь не мебель, чтобы о нем разговаривали так, словно и нет его вовсе. – Максим, – повторил, пробуя имя на вкус, одноногий. – А чый будзешь? Макс собирался было ответить, но Дениска так посмотрел на приятеля, что в последний момент тот передумал: – Свой собственный, – (зря что ли мы мультики по вечерам смотрим вместо чтоб уроки делать?!). – А вы кто такой? Усач нахмурил брови и пристукнул мощной палкой-костылем, на которую опирался при ходьбе: – Ты гэта як са мной размауляешь?! Цябе што, не навучыли, як з дарослыми размауляць? – Деньк, это кто такой? – громко, не обращая внимания на одноногого, спросил Макс у друга. – Местный мафиози, да? С какой это стати, обратился он к старикану, – вы ведете себя так, как будто мы ваши подчиненные или... или рабы?! А ну-ка дайте пройти, – и он решительно зашагал прямо на усача. Вообще, если честно, Макс боялся этого старикана до дрожи в коленках. Вот как увидел пару минут назад, так и испугался. Но последние слова усача "достали" мальчика, и он почувствовал в себе некую мощную волну, некую неподвластную пониманию силу, которая позволяла противостоять одноногому. И именно благодаря этой силе Макс шагнул навстречу старику – и потянул за собой Дениску. И усач стушевался. Пару секунд он ошалело наблюдал за наступающими прямо на него мальчишками, а потом даже сделал шаг в сторону. Маленький такой шажок, незаметный, как будто с ноги на костыль переступил – но сделал! А в следующее мгновение выбросил вбок руку и цепко ухватился за Максово плечо. – Мацвеяуны унук, – прошипел, щуря зеленые глаза, – ведаю, што Мацвеяуны. З чарцячникам дамауляуся. Глядзи, хлопчык, ой глядзи!.. А я ужо за табой всяка папрыгледжу. И – отпустив мальчика, заковылял дальше по дороге. Дышал тяжело: то ли тоже переволновался, то ли устал шагать. – Ты чаго? – спросил Дениска. – Так, ноги не держат, – Макс, как только усач скрылся за поворотом, опустился на землю и обхватил коленки руками. – Пералякауся? – Не-а, просто... – мальчик поднялся, с излишним энтузиазмом отряхнул джинсы: – Ну что, пойдем сенсацию рисовать? – Можа, заутра? – несмело предложил Дениска. – Сёння и так выстачыць прыгод. – Нет. – Макс покачал головой, внутренне удивляясь этой своей решимости. Сегодня. Раз собрались... Они, как по команде, взглянули на улицу, по которой ушагал старикан, а потом отправились к полю.

6

По пути к месту действия Дениска немного рассказал Максу про одноногого усача. Немного – потому что и сам-то знал о нем больше из баек, услышанных вечером у телевизора, в разговорах болтливых старушек-ровесниц бабушки. Зовут старикана Иван Петрович Серебряк, и когда-то давно был он большим начальником, но теперь уже на пенсии. Хотя это сейчас; а в свое время старикан много дел успел наворотить. Например, именно он отдал "добро" на разрушение деревенской церкви. – Интересно, что ваш Серебряк от меня хотел? – Ды хто ж яго ведае, – пожал плечами Дениска. – Штось ён пра чарцячника казау... – Ладно... Начнем? – ребята выбрали местечко подальше от грунтовки, но рядом с тропкой, проторенной через поле местными жителями. Иначе сделаешь им круг, а никто и не заметит. Начали. Макс встал в центре и ухватился за один конец веревки. Дениска взялся за другой, отошел так, чтобы та натянулась, и приладил возле коленок дощечку. После чего пошел по кругу, стараясь, чтобы натяжение веревки не ослабевало. Макс стоял на месте и поворачивался вслед за Дениской. Вначале получилось плохо, но постепенно мальчики приноровились, так что потом даже дорисовали к первой окружности еще одну, незапланированную. – Вот, теперь точно заметят! – довольно потер руки Макс. – Ну что, собирай инструмент, будем выбираться, пока нас самих не застукали. Тем временем небо на горизонте потемнело, в воздухе глухо и недовольно проворчал гром. Только успели выйти на дорогу и приблизиться к первым домам, как обрушился дождь, да такой сильный, что ребята в два счета вымокли до нитки. – Вось гэта да! – проорал сквозь раскаты грома Дениска. – Вось гэта дажджышча! Пабяжым? И они помчались наперегонки по опустевшей улице, разбрызгивая лужи, хохоча и размахивая руками – две большие птицы, приветствующие стихию-прародительницу. Дома дожидались родные, ужин, телевизоры и теплые постели.

7

Когда погасили свет, Макс долго не мог уснуть. То ли сказались все треволнения сегодняшнего дня, то ли сама темнота так на него подействовала. Раньше мальчик не боялся темноты, но сейчас ему казалось, что она живет собственной жизнью. Как будто в комнате, кроме Макса, бабушки, дедушки и дяди, есть кто-то еще – и этот кто-то не спит, а внимательно наблюдает за мальчиком. Ждет чего-то. За окном не утихал дождь. Капли стучались в окна, барабанили по металлической крышке умывальника, струи воды скатывались по крыше и обрушивались во двор мини-водопадами. Непогода буйствовала – а Макс лежал и всматривался в потолочные доски: белые днем, сейчас они стали серыми и угрожающими. Хотя нет, дело, конечно, не в досках. Дело в чужаке. На чердаке кто-то ходил. Мелкими, дробными шажками мерял пространство, вздыхал, попискивал. Звуки, несмотря на шум за окном, проникали в комнату беспрепятственно, были четкими и пугающими. Казалось, их издает сам дом. "Крысы", – подумал Макс; но подумал неубедительно, сам в это ни на минуту не поверив. "Крысы. Кто же еще может там сейчас быть!" Впрочем, мальчик не позволил собственной фантазии начать подбирать ответы на этот вопрос. Макс лежал в кровати, между двумя чужаками: чердачным и комнатным, и изо всех сил старался не уснуть. Потому что тогда, казалось мальчику, случится нечто страшное. Если не с ним, то с кем-нибудь из родных. ...Макс так и не узнал, когда заснул. Да и спал он урывками, то открывая глаза, то снова проваливаясь в туманное марево. В одно из таких пробуждений мальчик почувствовал, что кто-то сидит у него на груди. "Кошка, – подумал он. – Вот только почему кошка пахнет совсем не по-кошачьи..." Но додумать не успел – снова заснул. А в следующее пробуждение кошки на груди уже не было. И чужаков, комнатного и чердачного, кажется, тоже.

Глава пятая

За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога. Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Всё вглубь, всё настежь. Б. Пастернак

1

Ближайшая почта находилась в сельсовете, и дорога туда занимала несколько часов. Но не беда – погода выдалась после вчерашнего дождя на диво ясная, солнечная, поэтому Макс о предстоящей прогулке не жалел. Впрочем, "не жалел" еще мягко сказано! Дениска, отправившийся проводить двоюродную сестру Светланку в родное село, разрешил Максу взять "Аист". Ну как тут отказаться?!.. Сельсовет был аж за Струйной, так что дорога пролегала мимо заброшенного ведьмаркиного дома. Впрочем, Макс по этому поводу особо не переживал: все-таки сегодня с ним дядя, да и приближаться к избушке они не собирались. В большей степени мальчика волновал вчерашний фокус с кругами: во-первых, Макс не был уверен, что колосья примялись как следует и к утру не выпрямились – но здесь он надеялся на дождь. Во-вторых же, хотелось узнать, не обнаружил ли уже кто-нибудь круги. Вместе с тем и проявлять заинтересованность нельзя было – поэтому мальчик мучился неизвестностью и успокаивал себя тем, что подобные новости очень скоро станут известны всему селу. Значит, и он непременно узнает, как только какой-нибудь счастливчик наткнется на их вчерашние художества. Поле миновали быстро, переехали через мост – и вот уже справа от дороги маячит-дожидается проклятый домишко. Макс аж рассердился: такой день шикарный, а эта хибара торчит здесь, настроение портит! Тут он вспомнил про ночных гостей /или – хозяев?/, притормозил, поравнялся с дядей и спросил, не слышал ли тот, когда ложились спать, какие-нибудь странные звуки? Юрий Николаевич сначала удивился, а потом кивнул: – Понимаю, о чем ты. Да, звуков в доме хватает. Во-первых, мыши. Во-вторых, всякая насекомая мелочь: тараканы, сверчки... Кстати, помнишь древнюю легенду про то, как сверчок помог одному музыканту? – (Дядя Юра знал массу историй про музыкантов и любил их рассказывать, если подворачивался удобный случай; но истории его были интересные, даже по второму разу слушать их было не скучно). – Однажды в древней Греции проводили состязание кифаредов. Кифара – это такой инструмент, от нее потом и название гитары произошло. Так вот, соревновались два самых талантливых игрока: Эвномос и Парф. А надо сказать, что Парф, хоть и был невероятным виртуозом, отличался заносчивым и честолюбивым характером. И кроме того, был, как говорится, человеком с подлинкой, способным на разные пакости, лишь бы оказаться первым. – Как Сальери и Моцарт? – подсказал Макс. – Почти, – улыбнулся дядя Юра. – Так вот, Парф взял да и подговорил одного человека, служившего в доме у Эвномоса, чтобы человек этот кое-что сделал с кифарой мастера. А, сам понимаешь, музыкальный инструмент – штука тонкая, чуть что не так – разладится. Словом, удалось Парфу подстроить своему противнику пакость, и негодяй уже торжествовал. Так и случилось, как он рассчитывал: во время игры Эвномоса одна из струн лопнула! Но Аполлон Кифаред, покровитель муз, решил помочь исполнителю. А может, сама природа отозвалась на неистовую игру Эвномоса. Как бы там ни было, в тот момент, когда лопнула его струна, на кифару вскочил сверчок и спел пропущенную ноту в совершенстве гармонии. И так они закончили партию Эвномос и сверчок: музыкант играл на оставшихся струнах, а насекомое пело, когда нужно было, чтобы зазвучала порванная. – А что случилось с Парфом? – Человек, которого тот подговорил испортить инструмент Эвномоса, признался в своем злодеянии, расстроганный случившимся на состязании чудом. Парфа строго наказали и навсегда запретили участвовать в соревнованиях кифаредов. – Жестоко. – Но, как мне кажется, вместе с тем очень справедливо. Среди людей искусства не должно быть ссор и склок, потому что все они служат и творят во имя души человека. И точно так же, как не позволительно практиковать врачу-стоматологу, у которого гнилые зубы, точно так же нельзя и допускать к искусству тех, у кого душа мелкая. ...Но мы, кажется, говорили о звуках? – Да, ночью... – Вот-вот. Ты слышал что-нибудь необычное? Макс замялся: – Не очень... Лил дождь... Я не уверен... Мальчику казалось, что дядя не поймет его опасений. Взрослые вообще предпочитают не усложнять себе жизнь и ограничиваются тем, что верят лишь в существование знакомых вещей и явлений. Знакомых и объяснимых. – Понятно. Послышаться может всякое – особенно ночью, да еще и когда идет дождь. Но не всегда услышанное – выдумка воображения. Вот однажды, когда я был еще маленьким и жил здесь, мой папа (твой дедушка) построил небольшой сарайчик за домом. Сейчас того сарайчика нету – а был он очень удобный, и поскольку тогда как раз на дворе стояло лето, я отпросился туда ночевать. Помещение маленькое, пустое, мебели нет, только койка и столик. Но едва войду – что-то начинает тикать. Представь, я уже все углы обшарил, под матрац заглянул – думал, может, кто-нибудь часы оставил. У деда твоего спрашивал – нет, говорит, не терял я часов. И мама тоже только головой качала. Так и мучился я необъяснимым этим тиканьем. Лишь потом, много позже, прочел в книжке: оказывается, есть такой жучок, который живет в древесине. И когда он там ходы свои проделывает, жучок издает звук, похожий на тиканье часов. Выходит, тогда я и слышал, как жучки в свежих бревнах свои лабиринты протикивали. А думал: кажется, – Юрий Николаевич рассмеялся: – Даже перестал в том сарайчике ночевать, так меня "невидимые часы" достали. – Знаю я этого жучка, – радостно сообщил Макс. – Короед называется. – Вот видишь, а я не знал. Зато у нас существовало поверье, что такое тиканье может предвещать чью-либо скорую смерть. Хотя, конечно, ерунда все это. И вообще мы с тобой как-то в последнее время только о неприятном и говорили. Макс пожал плечами. А что ему было отвечать? Чтобы не затягивать паузы, он чуть поднажал на педали и отъехал вперед, но не далеко, в пределах приличия: вроде бы и слушаешь дядю, а в то же время держишься на дистанции. Поэтому тот может и не продолжать разговор. Юрий Николаевич вздохнул, наблюдая за нехитрыми маневрами племянника и в очередной раз подумал, с чего же начать? Поговорить, им обязательно нужно было поговорить о чертячнике! Но как-то слова не подбирались, да и вроде бы старик больше не появлялся. То есть, говорить, выходит, и не о чем. Только ребенка зря пугать. А с другой стороны... "Вот именно, – подумал Юрий Николаевич, – "с другой стороны". С другой стороны, я отлично знаю, что мама права. Чертячник не из тех, кто сотрясает воздух впустую – это, например, Серебряк (интересно, жив ли еще курилка?) может полаять и перестать. А чертячник не такой. Так что переживания мои – не пустой мандраж, и значит, мальчику нужно рассказать. Чтобы знал. Знаешь – вполовину защищен... Боже, какой ерундой я маюсь! Ведь если старик на самом деле захочет что-либо сделать, кто его остановит? Милиция? То есть, Филька на своем трехколесном драндулете да в фуражке? Или, может, Серебряк возжелает матч-реванш сыграть? Или... А тем более, Максимка – один, против чертячника. Смешно! ...и страшно". Мальчик тем временем вырвался делеко вперед, и поскольку они наконец оказались в лесу, с восхищенным любопытством глазел по сторонам. Дядя крикнул Максу, чтобы был поосторожнее и далеко не уезжал, – и погрузился в собственные размышления. Юрий Николаевич давно не наведывался в Камень. Позапрошлый визит не в счет – были с гастролями в Минске, вот и вырвался на денек. Никого и ничего толком не увидел, только и успел с матерью да отцом переговорить. А так некогда, времени у скрипача всегда мало, на одни только занятия уходит по несколько часов в день. Да и вообще, не в занятиях дело... Жизнь нынче сложная, в разных государствах живем, и в каждом – хлопот по самое горло. Слава Богу, хоть в войну не ввязались, обошла нас чаша сия. Но и так жизнь медом не кажется, скорее уж – бочкой дегтя. Нелегкие времена, крутись как белка в колесе... И вот – выбрался наконец. И то по случайности, ведь отпуск-то незапланированный. Просто так случилось, что в последнее время у Юрия Николаевича был очень напряженный график работы, беспрерывные концерты – в результате он заработал переутомление и резко скакнувшую вверх температуру. Однако разлеживаться в постели было некогда – требовалось срочно сыграть еще на одном выступлении... Короче, в результате получил воспаление мышц кисти левой руки, или, как это называют профессионалы, "сорванную" руку, – пусть и в легкой форме. Теперь, пока кисть не вылечится, играть было просто нельзя. Ну и решил, чтобы зря время не пропадало, съездить в Камень. Вот, приехал... И как будто попал в совсем другое место. Странно, село, когда-то казавшееся родным и знакомым до ржавого гвоздика в соседском заборе, село невероятным образом изменилось. И вместе с тем оставалось прежним, с этими вечными посиденьками после ужина, с телевизором о трех программах (две из которых не работают), с радио, с субботне-воскресными визитами взрослых детей из города, с непременными походами в малину и за грибами, с загорелыми внуками, оставленными на лето бабушкам и дедушкам, с внутренним, не зависящим от официальной власти, самуправлением и старшинством. Юрий Николаевич чувствовал себя здесь полуребенком-полувзрослым, и каждая новая встреча со старыми знакомыми (будь то люди или места) не прибавляла уверенности. Но больше всего его угнетала ответственность за племянника – который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался. ...И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.