Текст книги "Круги на Земле"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

12

Вчера покапало полчасика перед ужином и все. Сегодня, похоже, намечалось полномасштабное действо, с громом, молниями и прочей устрашающей атрибутикой. Макс прижался к окну носом и лбом, наблюдая, как танцуют в луже струи – словно фигуристки на волнистом, изменчивом льду. В комнате, доверху наполненной тенями от работающего телика (верхний свет включать не стали), вяло ругался с бабушкой Дениска. Что удивительно, не по поводу его вероятного отъезда из Каменя... а о чем именно, Макс прослушал. Когда словесная баталия достигла кульминации, он поднялся и вышел на веранду, подождать друга там. Теперь вот сидел на ступеньках (и что, что мокро и холодно? не сахарные, не растаем!), смотрел на дождь. – Фу-у! – это Дениска, вырвался наконец из боя. – Ну гэта... зусим... Не находя нужных слов, приятель махнул рукой и присел рядом на ступеньке. – От днинка выдалась! – проговорил он, натягивая на плечи ветровку. "Каникулы"! Хлопцам са школы рассказаць – засмеют. Пальцами тыкаць будут: "пиастры, скарбы, ведьзмарка"... Дениска зевнул и неожиданно добавил: – А шчанёнка шкада!.. Аксанку – не, а яго... – Ты чего такой смурной? – А дождж. Я, кали дождж, заужды трошки грусный. Уяуляю сабе, як таму шчанёнку зараз у леси, аднаму... – Завтра с утра, когда камень пойдем смотреть, поищем его, а? Щенка? – Дык шукали ужо, усе шукали. Думаеш, мы адны такия разумныя? ...Пайду-тка я лепш спаць, штоб заутра поранней падняцца. Штоб дзяцьку тваго не застаць. – Он просил позвать его с собой на запуск кораблика. – Дык то на запуск. На запуск вазьмем.

Глава третья

И там взорам их открылась широкая лужайка, а на ней – два больших каменных столба, поставленных здесь еще с незапамятных времен. Такие столбы попадаются на болотах и по сию пору. Луна ярко освещала лужайку, посреди которой лежала несчастная девица, скончавшаяся от страха и потери сил. Но не при виде ее бездыханного тела и не при виде лежащего рядом тела Хьюго Баскервиля почувствовали трое бесшабашных гуляк, как волосы зашевелились у них на голове. Нет! Над Хьюго стояло мерзкое чудовище – огромный, черной масти зверь, сходный видом с собакой, но выше и крупнее всех собак, каких когда-либо приходилось видеть смертному. А. Конан-Дойль. Собака Баскервилей

1

Итак, главное – никого не разбудить. Тихо, почти бесшумно взять одежду, скользнуть в тапочки... нет, лучше босиком – к дверям, выйти в "печную" комнату. На мгновение Макс задумался, стоит ли подложить под одеяло что-нибудь, чтобы можно было подумать, что это он спит, укрывшись с головой. Но нет, такой поступок не соответствовал бы заготовленной для дяди версии. Ладно, оставим. Одеться в комнате (тоже по возможности бесшумно), обуться, взять со стола и распихать по карманам сушки. И все это – будучи готовым в любой момент скрыться: если со двора придет бабушка – обратно в спальную комнату, если проснется дядя Юра или журналист – во двор. Главное, чтобы с двух сторон не пошли... Оказавшись во дворе, Макс на несколько минут вынужден был отвлечься: из-за забора выбежал Рябый и потребовал внимания и ласки. Впрочем, пес сегодня утром был сговорчивый и согласился на компромисс: хватило сушки, чтобы хвостатый отцепился... то есть, конечно, не отцепился, а просто гремя цепью сбежал за забор. Жутко хотелось спать, даже бодрящему воздуху не до конца удалось справиться с Максовой сонливостью. Наверное, именно поэтому мальчик решил чуть задержаться. Он шагнул к умывальнику, краем сознания успев удивиться: почему это вдруг Рябый заворчал, неужели сушка не понравилась? Так других, уж извините, нету... Сложил руки лодочкой, подтолкнул снизу пестик умывальника. Зажмурился, плеснул в лицо водой... Что ж она такая соленая, вода-то? Или показалось?.. Макс открыл глаза и с ужасом уставился на свои руки: ладони были в крови, и она стекала дальше, к локтям. – Кроу моцная, магутная, – сказали за спиной. И тихонько шевельнулась тень, переломленная забором цветника, – тень, похожая одновременно и на человека, и на зверя. – Наследничак, – с явным удовольствием проговорила тень, хрипло рассмеявшись. – Наследничак!..

2

Всю ночь Игоря мучили кошмары. Как и в предыдущую. Ч-чертов домик, ч-чертова деревня... и хозяйка эта, и внученок ее – так и таращатся на тебя, ровно на зверюгу заморскую. Лежа на спине, глядя широко распахнутыми глазами в белесый потолок, он уточнил: да, и домик с деревней тоже, таращатся, чтоб их!.. На чердаке кто-то бродил. Кошка? Если кошки умеют ходить на двух лапах, то, может, и кошка. На соседних кроватях храпели Журские, все четверо. Вернее, не так храпели трое, с трех кроватей. Но поскольку отец и мать Юрия Николаевича лежат вместе, поди разбери, спят ли они сейчас на самом деле! А может, старуха вовсе и не спит, а тоже прислушивается. Хотя, какая разница? Пусть прислушивается. Если она не умеет читать мысли, все равно... А кошку свою двуногую – слушайте на здоровье! Самое смешное, что только что Игорю тоже снилась кошка. Большая, размером с фокстерьтера кошенция, которая нагло взгромоздилась ему на грудь и начала душить. Оттого и проснулся. Но память подсказывала: за этим, запомнившимся кошмаром, были еще и другие, от которых остались лишь пестрые лоскуты-фрагменты. И как не старайся, вместе их не сложить, ибо слишком многого не хватает; да и нужно ли – складывать? Тут бы с тем, что происходит в реальной жизни, разобраться. Только бы фрагментов хватило!.. Ну, с попытками Журского спровадить отсюда Игоря ясно; хотя поначалу и купился на этот крючок, теперь уж сомнений нет: Юрий Николаевич попросту решил разыграть мини-спектакль. К чести Игоря, он относительно быстро догадался, в чем дело. И тем самым пришел к следующему, довольно неприятному вопросу: "зачем?". Он знает Журского не первый год, это человек, которому не свойственно устраивать дурацкие розыгрыши или манипулировать другими людьми... правда, всегда существует возможность возникновения ситуации, в которой все способно перемениться; некие чрезвычайные условия и т.п. Но – что ж это за условия такие?! "Выводы, дзелай выводы", – пожурил он самого себя, продолжая всматриваться в доски потолка. А выводы, в общем-то, просты и безыскусны. Во-первых, то, что должно произойти (или, Журский думает, что должно произойти) – это "нечто" достаточно предсказуемо в своем появлении, не так ли? И значит, либо Журскому (да и не ему одному, похоже, здесь полдеревни знает о грядущем) так вот, либо Журскому известны "приметы", предвещяющие приход "нечто", либо... ну да, либо его убедили в том, что грядущее грядет. Заумь и словесные выверты, но в общем – где-то так. Теперь – что это может быть? Стихийное бедствие? На время которого следовало бы удалить из деревни Остаповича? И? Лесной пожар? Наводнение? Землетрясение? Кислотный, черт побери, дождь?! Ерунда! Если исходить из того, что здесь нечто подобное уже происходило (а иначе откуда жители деревни знают о "его" приближении?), это было бы видно. Лесной пожар и наводнение отпадают... хотя последнее... ну, все равно, маловероятно. Землетрясение? Смешно! О кислотном дожде не будем и вспоминать. Так, стихийные бедствия отпадают. За вычетом, пожалуй, возможной миграции бродячих африканских муравьев... ха-ха, очень смешно. Проехали. "Человеческий фактор"? Деревня скрытых людоедов, оборотней или лунатиков? Эпидемия, к которой у всех местных жителей есть иммунитет, врожденный? Разборки двух местных "блатных" группировок?.. Что наконец?! И почему так необходимо удалить отсюда журналиста хоть и столичной, но, по большому счету, "желтой" газетенки? Чтоб лишнего не разнюхал, не разболтал? Да кому вы здесь нужны?! Разве что, если в полнолуние, собравшись на главной площади (у вас вообще главная площадь в селе имеется?!), будете сжигать портреты Президента да антиправительственные частушки распевать!.. А так – да кому вы сдались, елки-моталки! И кому нужен он, Игорь Всеволодович Остапович, чтобы трижды (трижды!) запугивать его и отваживать от этой деревни? Разве что какой-нибудь врач-подонок с толстым кошельком опыты ставит, проверяет психику журналистскую на выносливость... Ох, ну и бред!.. А чего это, кстати, так тихо стало в комнате? Вроде раньше если не храпели, так хоть дышали, а теперь... Игорь осторожно приподнялся на локте. Его кровать находилась за шкафом и секретером, поставленными посреди комнаты и разделявшими ее на две части. В большей спали Юрий Николаевич и племянник, в меньшей – кроме Остаповича, хозяева. Лежал Игорь в самом углу, так что видеть перед собой мог окошко, а за ним – часть цветника. Теперь Остапович поспешно обернулся – но во тьме ничего не разглядел. Только когда поворачивался, показалось, будто за оконом кто-то шевельнулся. Игорь взглянул туда – нет, никого. Наверное, ветер колыхнул стебли высоких цветов, похожих на подсолнухи – вот и почудилось. Но почему в комнате так тихо? Спустив ноги с кровати, он впотьмах нашаривал тапочки – и внезапно почувствовал чужие взгляды. Повернулся, медленно, стараясь не делать резких движений. Все семейство Журских, даже пацан, стояли, перегородив узкий проход между кроватями и стенкой шкафа. – Што гэта... – начал было Игорь. Осекся. Они улыбались, и теперь, в лунном свете, пробившемся сквозь сплетение подсолнухоподобных цветов и занавески, стали видны острые клыки, заостренные уши и вдавленные носы. Старуха потянулась к Игорю рукой – и тот в паническом ужасе отшатнулся, понимая, что никуда, в общем-то, от нее не денется, от этой поросшей шерстью, когтистой лапы! ...Проснулся он от крика. Чужого крика.

3

Юрия Николаевича разбудила настоятельная необходимость прогуляться – в сторону деревянной кабинки, что в саду. Полусонный, он накинул на плечи рубашку и побрел в нужном направлении. Уже возвращаясь, Журский отметил некую странность, но в чем дело, еще не понял. Догадался лишь когда разувался в "печной" комнате, под вешалкой, где обычно оставляли обувь, прежде чем войти в комнату "спальную". Максовых кроссовок не было. Одного взгляда на кровать племянника хватило, чтобы подозрения превратились в уверенность: мальчишка-таки успел проснуться раньше остальных и уже куда-то сбежал. – Черт! На крик из-за перегородки выбежал Остапович, дико вращая глазами. Юрий Николаевич рассказывал о случившемся, одеваясь и мысленно проклиная самого себя за безответственность. – Чаго, цикава, ты хвалюешся? – удивился (или сделал вид, что удивился) журналист. – Ну пайшоу хлапчына пагуляць. Дык не у леси ж жывём, ваукоу няма. Чаго хвалявацца? Пришлось смолчать. Но минутой позже Журский вспомнил о "странности", не дававшей ему покоя, и разразился громкой тирадой неприличностей. И вместо того, чтобы объяснять другу суть происходящего, поволок его во двор. После ночного дождя следы в грязи рядом с умывальником были очень хорошо видны. – Видишь вот эти отпечатки? Явно кто-то чужой. – Ты што ж, усе адбитки абутку, яки у доме ёсць, знаеш? – Остапович был само воплощение сарказма. – Нет, но... А-а, ладно. Какая, в общем, разница? Ясно, что хлопец куда-то смотался. Может, мама его видела? И они отправились на огород искать Настасью Петровну. А Рябый, удивленно наблюдавший за людьми, вернулся наконец к себе в будку, чтобы доесть сушку.

4

– Ты чаго сёння якийсь прышыблены? – Сон дурацкий приснился, – Макс вздохнул и покрепче ухватился за велосипед (ему выпало ехать на багажнике). – Зато проснулся вовремя. То есть, раньше дяди с корреспондентом. – Я-асна... А мне сны амаль не сняцца. – Это тебе так кажется. Наверное, просто не запоминаешь. Дениска спорить не стал. – Можа быць. Але мне часто сницца жыццё. – Это как? – растерялся Макс. – А так. У снах жа бувае такоя, чаго на самам дзеле быць ня можа. А я бачу тое, што быць можа... магло б, кали гэта здарылася – там, дзе я гэта бачу... – Ну ты наговорил. Ничего не понимаю. – Я тоже, – вздохнул Дениска. – Давай лепей паспяшым, а то скора бабка или твае родзичы пачнуць нас шукаць. Дык каб меней их хваляваць... – Да и в "легенду" ж нужно вписаться, – подхватил Макс. – Иначе... – Привет, хлопцы! На дорогу выбежал взъерошенный Захарка. – Куды гэта вы у такую рань? – Так, – отмахнулся Дениска. – Праветрицца вырашыли. А што там Аксанка? Шчанёнка не знайшли? – Не-а, – сразу помрачнел Захарка. – Учора цельный дзень шукали – як у ваду... А што, сёння ваш карэспандэнт будзе штось рабиць? Макс иронически хмыкнул: – Еще бы! Что ж ему, в потолок плевать? – Дык выхадныя ж... – У поли ж працують, – вмешался Дениска. – Вось и ён будзе. У поли. – А... – Выбачай, дагаворым иншым разам! Приближался лес, наплывал гигантской зеленой волной, этаким замершим на мгновение цунами, готовым в следующее мгновение обрушиться и смять, растерзать, уничтожить – и пронестись дальше, оставляя за собой обломки и клочья... – Жутковато! – поежился Макс. – Еще туман этот... – Ды и мокра, напэуна. Пасля начнога-та дажджа. Казалось, лес доверху, до самых макушек, залит густым белесым напитком, тягучим и вяжуще-сладким на вкус. "Какая гадость. Ну ничего, камень у самой дороги, отыщем!" – Макс скомандовал остановку, едва завидев знакомые папоротниковые заросли. Во всяком случае, заросли очень напоминали те, у которых он во вторник видел ящерицу (а уж с нее-то все и началось!). Увы, через пару минут, излазив все вокруг и как следует вымокнув в росе, Макс вынужден был признать: с местом он ошибся, камня поблизости нет. Они прошли чуть дальше, в надежде, что уж там-то отыщутся те самые папоротники – но дальше тянулся ряд низкорослых елочек. – Может, плохо искали? – несмело предположил Макс. – Ну не выдумываю же я! Вернулись обратно и снова прочесали "подозрительный" участок. Собственно, прочесывал один Макс – Дениска, разуверившись в том, что им удастся вообще что-нибудь найти, лениво разглядывал новую паутину, доплетаемую сноровистым пауком. "Ладно, чего там... В таком тумане, если и есть он где-нибудь, можем и не заметить". Мальчик шагнул к приятелю, всерьез заинтересовавшемуся хлопотами ткача-искусника, споткнулся о незамеченный корень и, не удержавшись, шлепнулся прямо в мох. – О! – Больно? – участливо спросил Дениска. И потянулся помочь собрать сушки, выпавшие из кармана приятеля. – Нет. Погляди, – Макс поднялся с земли и показал в центр моховой подушки. Та была разорвана, словно нечто пробило ее изнутри; зеленые жгутики, вырванные и поломанные, неровным кольцом обрамляли прорыв. – Ну и?.. – Он был здесь. – Хто?! – Не кто, а что! Камень! – и в подтверждение своих слов мальчик вторично указал на дыру во мху. – Он был здесь, я точно помню. – Значыць, украли, – подытожил Дениска. – Або ж ён сам падняуся ды пайшоу. – Вряд ли, если б украли, было бы заметно. Мох же в остальных местах неповрежденный. Да и кому нужен камень? – И?.. – Не знаю, – развел руками Макс. – Он крошился... может... Нет, ерунда, конечно, но, может, из-за дождя он... распался? Дениска покачал головой: – Ну ты даеш! Фантазия на узроуни. – Ладно... Ну что, поедем домой, пока не хватились? И выбрось ты наконец эти сушки!

5

Короче, оказалось именно так, как и думал Игорь. Мальчишки попросту сбежали куда-то за огород соседки (Гордеичихой ее, кажется, зовут...) – и там играли, никем не замеченные. А следы, оставшиеся в грязи, – от той-таки Гордеичихи, ибо она приходила спросить у матери Журского, нет ли внука у них. Столько шуму из ничего! И это при том, что обычно в деревне дети могут целыми днями пропадать неизвестно где – никто и не почешется. Вообще Журский последними днями какой-то кипешной стал. Вот и сегодня, вспомнил, что нынче суббота и почта закрыта – так он распереживался, клял себя за забывчивость и пр. Хотел, понимаешь, брату позвонить. И? Ну в понедельник позвонит, два дня разницы! Умеют люди нервные клетки гробить. Но пускай Журские сами разбираются со своими психозами, Игорь им здесь не помощник и не врач. У него сегодня планов выше крыши, а времени на все, как всегда, наверняка не хватит. ...В первом же доме никого не оказалось (захлебывавшийся собственным лаем пес не в счет). У второго на лавочке сидела дряхлая, как сам мир, старушенция. Бабуля медленно подняла на Игоря глаза, склонила голову, приставила к уху ладонь и попросила повторить вопрос. "Круги"? "Ранней"? Конечно, сынок, были. И впала в задумчивое оцепенение, из которого Игорю так и не удалось ее вывести. С остальными – не лучше. Остапович подозревал, что отыщи он хоть одного мужика, с тем разговаривать было б полегче, но, как на зло, попадались либо такие вот старушки – божьи одуванчики, либо угрюмые тетки. Ни те, ни другие на вопросы отвечать не желали, их даже не вдохновлял фотоаппарат, специально взятый Игорем с собой и вывешенный для такого случая на груди. В конце концов журналист наткнулся на Захарку, и это окончательно решило судьбу сегодняшнего интервьюирования. В сопровождении местного "информбюро" продолжать путь не имело смысла. Остапович отправился обедать, убеждая себя в том, что в выходной день работать, в общем-то, не годится. Как выяснилось, пока он отсутствовал, Журский с племянником и Денисом успели сходить на речку и позапускать кораблики. Что мальчишка, что дядя оба одинаково восхищенно рассказывали об этом, и Игорь мысленно развел руками: кому что. То они паникуют, то...

6

– ...И кстати, не хочешь присоединиться? Я сегодня ближе к вечеру к Хворостине собираюсь. Ну, к тому мужику, что вчера и позавчера подходил, когда мы забор чинили. Игорь Всеволодович отрицательно покачал головой: – У мяне иншыя планы. – Как знаешь. ...Нет, ну надо же! Не телевизор – одно наказание! Дядя Юра вот уже битых полчаса безуспешно пытался настроить бабушкин телик на какую-то программу. В газете писали, что будут транслировать какой-то матч, и Юрий Николаевич хотел непременно посмотреть его. – Усё адно будуць паказываць увечары. Дык у гэтага свайго сябра и паглядзишь, – резонно заметил журналист. – Поглядеть-то я погляжу, но ведь не годится, чтобы в доме телевизор не работал! – Так ён же працюець. Тольки не усе праграмы бярэць. Это было правдой. Телик работал: включенный в сеть, он демонстрировал бегущие серые волны помех и сопровождал это зрелище малогармоничным шипением. А вечером даже что-то показывал – но только после того, как за его настройку брался Николай Михайлович. – Дядь Юр, а правда, что дедушка был в партизанах? – Что?.. В партизанах? Правда, – Юрий Николаевич оставил в покое строптивый "ящик" и, подойдя к Максу, заглянул в фотоальбом: – Да, это твой дед, в первые дни после войны. Видишь, молодой совсем. Нас с твоим папой еще и на свете не было... – Я чув, – отозвался из-за стола, за которым он что-то записывал, журналист, – што тут немцау амаль не было? – Насколько я знаю из рассказов родителей, в первые месяцы людям здесь тоже пришлось несладко. Потом уже, когда появились серьезные партизанские отряды, с которыми фашистам пришлось считаться, когда постепенно они вытеснили отсюда немцев, – установилась относительная стабильность. Хотя все равно... жили-то за линией фронта, в тылу у врага. Прямо как на вулкане. Сегодня все в порядке, завтра нагрянет карательный отряд... Одним словом, горя хлебнули щедро. А отец, как только оказалось. что немцы уже близко, ушел в партизаны (он в партии состоял, ему никак было нельзя оставаться в селе; кстати, семью его потом вырезали, как "партийцев"). Правда, партизанил севернее, а сюда вернулся после войны. Только и смог послать матери одну весточку, что все с ним нормально (они тогда не поженились еще, но друг друга уже любили). Очень переживал, как она здесь. В 43-м, когда фашисты начали отступать, шли они через Камень. Но, слава Богу, никто не пострадал. Юрий Николаевич замолчал. – Странно, – заметил Остапович. – Я чув, немцы, уцякаючы, выкарыстоували палитыку "выжженной зямли". – В общем, да. Не всегда, часто, но не всегда использовали. Иногда им попросту не хватало времени. На сей раз журналист промолчал. А Макс разглядывал фотографию дедушки и думал о том, что ведь когда была война, он, наверное, мечтал о том, что все потом уляжется и они с бабушкой смогут жить в мире. Выходит, сбылась его мечта. Как это здорово, когда такие мечты сбываются! – А ты, козаче, пойдешь со мной в гости? – Мне надо еще кузнечиков покормить, – сообщил Макс (и это было чистой правдой!). – И вообще... – Тогда обещай, что будешь вести себя хорошо и не сбежишь никуда без бабушкиного разрешения, – ("Вот ведь что досадно: я не могу ему попросту запретить выходить из дому, а то он непременно сделает все наоборот. И следить за ним целый день я тоже не могу. Но мать за ним приглядит...") – Обещаю, – ("Уйти к ведьмаркиному дому – это ведь не сбежать, правильно?")

7

Ушли через огород, чтобы не привлекать лишнего внимания. Гордеичихе Дениска наплел что-то про ловлю насекомых. Потом захватили сумку, давно, еще со вчерашнего вечера, лежавшую в тайнике, у дальнего края Гордеичихиной бани, – и в путь. – Яны точна там! – Дениска воодушевленно рубал ладонью воздух, как заправский генерал на каком-нибудь военном совете. – Скарбы! У таких хатах не можа не быць скарбоу! – Откуда у ведьмарки сокровища? – Ды мало ль адкуль! – возмутился приятель. – Людзям дапамагала? Дапамагала. От и плацили. И ваабшчэ... – А где искать-то? Дом большой. Как попасть, мы вчера обсудили, но этого мало. – Давай спачатку пападзем. Там пабачым. Добрались до Струйной и вдоль берега пошли на юг, к мосту, а уже оттуда к избушке. Сегодня обходить через лес не стали – все равно без велосипеда, да и время тратить не хотелось. – Интересно, что ты собираешься делать с сокровищами? – поинтересовался Макс. – Хиба ж гэта важна? Ды и скарбы бываюць разные. – Согласен. И все-таки, что? – Эх! – вздохнул Дениска. – Справа ж не у скарбах! Прыгода – вось што галоунае. – А знаешь, – подхватил Макс, – что главное в приключении? Счастливый финал! – Гэта точна, – согласился приятель. – Бяз гэтага – никуды. Наконец они подошли к дому, слишком близко, чтобы и дальше болтать о чем попало. – Лестница, – шепотом напомнил Макс. – Идзем. Они отыскали ее не сразу, и в первый момент Макс даже обрадовался, что не придется лезть на чердак... он очень боялся того, что предстояло, теперь можно было в этом признаться хотя бы самому себе. Но вместе с тем его и тянуло туда; сейчас мальчик понимал, что чувствует герой фильма-ужастика, шагающий в дверной проем дома-призрака. Он чувствовал в эти минуты то же самое: смесь страха и любопытства; и второе пересиливало. – Вось дзе, – указал Дениска. – Ляжыць, даражэнькая. Поднять лестницу не удалось, слишком уж ее оплели стеблями травы. Пришлось обрубать их – здесь пригодился захваченный приятелем ножик. Затем они отволокли лестницу к задней, глухой стене избы, направленной к погосту. Установили; Денис ножом вырыл две ямки, туда вставили нижний конец лестницы и еще привалили сверху тяжелыми булыжниками, чтобы она не съехала. – З дзяцинства баюся драбин, – признался Дениска. – Неяк дауно, малый яшчэ быу, захацеу на гарышча залезци. Цикава и усё гэтакае. Да сярэдзины забрауся, униз паглядзеу... и далей рушыць не змог. ...Знимали. С этими словами он подхватил сумку и отправился наверх; Макс – за ним. Оказалось, дверца чердака застряла. Пришлось подковырнуть ножом, провести им по периметру – и в конце концов открыть-таки удалось. – Фонарик, – скомандовал Дениска. Пока внук Гордеичихи отпирал дверцу, сумку он передал Максу – теперь тот вытащил оттуда нужный предмет, едва отыскав его среди множества других вещей. – Ну ты даешь! Даже лопатку захватил. – А то! – отозвался через плечо приятель, высвечивая фонариком чердачные внутренности. – Сапраудная саперская, миж иншым. Ну – я палез. Он передал фонарик Максу и нырнул во тьму. Долгое время не было ничего слышно, потом громкий, словно выстрел, звук взорвал тишину. – Эй! – Гэта я чыхнув, – донеслось с чердака. – Давай фанарык. И сумку. И сам лезь сюды. Перед тем, как перешагнуть через порожек Макс оглянулся. Вот так высота! Все выглядело совсем по-другому: и речка, и поля, и домишки, – а уж одинокая фигура, бредущая вдоль берега Струйной – тем более. И лес – он дыбился на горизонте хмурым надсмотрщиком, ждал... – Ну, не засланяй свет! Внутри пахло лежалым сеном и застоявшейся водой. Было темно, и тусклый свет фонарика казался среди этой тьмы лишним, неправильным; точно так же, как и две безобразные тени на стене. К явному разочарованию Дениски, кроме двух-трех клочьев сена на чердаке ничего не оказалось. Словно перед тем, как навсегда покинуть дом, ведьмарка хорошенько вычистила здесь все. – Вот ёлки! – обиженно воскликнул Макс. – И что теперь? Где твои сокровища? Дениска невозмутимо пожал плечами: – Унизе, само собой! Дзе ж яшчэ им быць? – Так чего мы сюда поперлись? – Макс постучал ногой по полу (который одновременно являлся потолком в какой-нибудь комнате внизу). – Отсюда вниз пути нет, видишь. Ни люка, ни лестницы – ничего. – А навошта я, по-твойму, вяроуку брау? Не паспешай. Он выключил фонарик (света из открытой двери хватало) и начал выкладывать из сумки ее содержимое. – Да-а... – снова протянул Макс. – Подготовка на уровне. И что же из этого... Закончить он не успел. Внизу, у самого дома кто-то шел. Они замерли, оба, как по команде, и только блестящие белки глаз Дениса двигались в темноте, испуганно реагируя на каждый звук снаружи. "Лестница!" – мгновением позже сообразил Макс. Лестница стояла прислоненная к чердачному порожку, и заметить, что здесь кто-то был (причем совсем недавно), не составило бы труда никому, даже Степанычу-"рыбаку". А судя по твердым шагам, тот, внизу, был не Степанычем. Дениска, видимо, тоже понял это. Медленно, чтобы не скрипнули под ногой доски-предательницы, он крался к дверце чердака. Оказавшись рядом с ней, мальчик выглянул на минуту, а потом тихонько закрыл дверцу. Замерев в темноте, друзья слушали, как ходит у дома незнакомец. До этой стены он пока еще не добрался, и можно было надеяться, что и не доберется. Вот, выждав (чего он там ожидает?!), незнакомец направился прочь... Нет! Он идет к этой стене! Мальчишки переглянулись – теперь, немного привыкнув к темноте, они могли видеть друг друга. В глазах Дениски загнанным зайцем замер испуг. Макс подозревал, что то же самое приятель видит и в его взгляде. На мгновение тот, внизу, встал, словно размышлял, что же ему делать дальше. Видимо, приняв некое решение, начал карабкаться по лестнице. – Маучы! – прошептал Дениска. – Можа, не зауважыць. И медленно, в такт движениям незнакомца, попятился вглубь чердака. Скрипнула, открываясь, дверца. Ухватилась за проем рука, вымазанная в чем-то темном. Земля? Кровь?! Ударил прямо в глаза яркий свет фонарика. – Дык от вы дзе!

8

Опрос местных жителей, похоже, имело смысл начинать только ближе к вечеру, когда повозвращаются с работы мужики. Женское население Каменя, как уже понял Игорь, было абсолютно некоммуникабельным. Правда, он, по наивности своей, попытался пообщаться с матерью Журского. Отыскал ее на огороде и в очередной раз удивился: неужели других дел нету, что она только и сидит на корточках между грядками, поливает, что-то выкапывает. – Настасья Мацвеяуна! Можна з вами пагаварыць? Она выпрямилась, оперлась на сапку, внимательно поглядела на него: – Чаго ж неможна? Можна. Гавары. – Што тут адбываецца? Пожала плечами: – Хиба не бачыш? – Я не пра гэта. ...Хоць, бачу, безумоуна. Таму и пытаю, бо зразумець не магу. – А ты не думау, што и не патрэбна табе разумець? Непатрэбныя гэта веды ды занадта небязпечныя. И што бачыш ты зусим не то... Мяж иншым, а што ты бачыш? Он объяснил. Про круги. И про все остальное, что успел заметить (а было ли этого "остального" слишком мало или слишком много, Игорь еще и сам понять не мог). Старуха покачала головой, шевельнула пальцами – и он впервые за эти дни обратил внимание на ее руки, похожие, скорее, на два каменных обломка, бугристых, неровных, цветом тоже больше походивших на камень, нежели на человеческую кожу. – Бачыу ты багато, – сказала Настасья Матвеевна. – Дык и ехау бы дадому. Стаццю напишыш. А тут... Што табе тут рабиць? Прауду узнаць хочаш – так не скажэць табе нихто прауды. Ты, хлопчык, тут чужый. Вось, па суци, табе уся твая прауда. Иншай не будзе. Игорь только головой покачал да извинился. А что будешь говорить? Что не уедешь – и так ясно. Вместо того, чтобы бить баклуши, журналист решил еще разок сходить к кругам у реки: Игорю все время казалось, что он что-то упускает из виду, некую важную деталь, которая помогла бы ему разобраться в происходящем. Добравшись до Струйной, пошел вдоль берега, припоминая дорогу к кругам. И вот тут-то наткнулся на свежий холмик земли.

9

Фотоальбом. Юрий Николаевич медленно листал его – старый потрепанный фотоальбом, в котором во многих местах карточки уже отваливались. Желтые прямоугольники, словно кругляши-спилы с дерева Времени, призванные засвидетельствовать, напомнить, укорить, заставить скатиться по щеке слезу... впрочем, для кого-то они – всего лишь помятые куски бумаги. А что – для него? Вопрос Макса задел Журского, зацепил по-настоящему, так что оставшись в комнате один, Юрий Николаевич решил переглядеть снимки. Их здесь не так уж много, во-первых, потому что в деревне заниматься фотографией некому и некогда, во-вторых же, семья у них, по сельским меркам, небольшая, откуда взяться карточкам? Но кое-что все-таки имеется. Вот, например, эта, на которую сегодня обратил внимание Макс. И как деда узнал? – здесь отец совсем на себя нынешнего не похож, лет ему восемнадцать или девятнадцать, молодой, веселый: саму Войну, как-никак, победил! А то, что мизинца на правой не хватает, так даже незаметно, если не приглядываться. ...Бате давно уже пора на пенсию, но уходить с работы он не намерен, даже ругался дважды, когда пытались спровадить. В конце концов никуда не делись, позволили. Да и, по правде сказать, такого специалиста, как он, еще поискать надо! Мастер! А на карточке он – сама молодость, задору через край... только в уголках глаз тревога просверкивает. Тогда он еще не знал, что Стаячы Камень уцелел, а вот про то, что немцы проходили как раз по тому району, методично выжигая перед собой деревню за деревней – это тогда каждый знал... И значит... Потом оказалось, уцелели. Как?! Благодаря чему?! Это поначалу – "радости через край", а потом власти прислали дознатчиков, слишком уж подозрительной показалась кому-то там наверху подобная удачливость. Копали дознатчики, копали – да многого не раскопали. А местные партизаны, чья зона захватывала в военные годы и Камень, – так те вообще на дыбы встали, мол, нашли где предателей искать, кр-рысы тыловые! (Ну, про крыс, понятное дело, сказано не было, но жаловаться собирались, и жаловались – и в конце концов копание прекратилось). И тайна Каменя так и не выплеснулась наружу, не позволила чужакам проникнуть в себя... "Интересно, – подумал Юрий Николаевич, – если бы отыскать нужные архивы фашистов – что там пишется о случившемся в Стаячем?" Но архивы были далеко (если вообще уцелели), в фотоальбоме же карточки сороковых-пятидесятых закончились быстро; несколько страниц, отведенных шестидесятым-семидесятым в основном были заклеены снимками Семена и Юрася. Потом отыскалось даже несколько цветных карточек, сделанных в райцетровском фотоателье. Правда, все это уже волновало Юрия Николаевича не так. Его сейчас больше занимали проблемы сегодняшние.