Текст книги "Империум. Туман с Альбиона(СИ)"

Автор книги: Владимир Петров-Одинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– И вряд ли поймёшь. Смотрю, ты ещё капитан, – глухо прозвучало из пещеры. – Когда до большой звезды дослужишься, всех понимать разучишься, кроме себя, любимого...

Логика рассуждений выглядела странной, однако перечить никакого резона не было. Слово за слово – это уже мирная беседа, а там, глядишь, ходок выговорится, помягчеет. Лучше на спорные утверждения отвечать добрым или, пусть, уклончивым словом, чем пулей на пулю. И капитан пожал плечами.

– Вижу, не веришь, что поменяешься. Ну, может, у вас скотов среди генералов и поменьше, чем у нас... Не о том речь. Я должен уйти и уйду.

– Это вряд ли. Мы вас отсюда не выпустим.

– Не кажи гоп, капитан. Из разных заварух выходил... Жизнь, порой, такой шанс подбростит, что...

Капитан искренне удивился такому оптимизму:

– Шанс? Где вы его увидели?

– Было раз... А, время покажет!

– Понимаю, вы надеетесь выбраться ночью, но...

– Давай не будем! – оборвал Мухина невидимый собеседник, но после краткого молчания высказался с мечтательной или ностальгической ноткой в голосе. – А шанс... Вот, представь, запрыгнул, это, я в БТР, хвать две цинки... А духи в него влепили... И взлетел я... Очнулся здесь, у аратов – два стойбища друг друга мочат, и я в секторе обстрела валяюсь, как хрен на блюде. Не подыхать же впустую? Ну, вписался за тех, возле которых лежал, потом у них же за вождя сошёл...

Некоторые слова в речи ходока звучали, как совершенно русские, но оставались непонятными: "бэтээр, вписался, мочат". Однако переспрашивать капитан Мухин не стал, давая собеседнику излить боль, которой был буквально пропитан монолог:

– ... и, знаешь, вдруг человеком себя почувствовал. Порядок навёл, дэрэмчинам и беспредельщикам, – ходок снова употребил незнакомое, в отличие от монгольского "бандит", но понятное по смыслу слово, – укорот дал. Род, с которым остался, авторитет набрал, его уважать стали. Крупные люди сами ко мне пришли, караваны сюда водить доверили...

Санитар с помощником возвращались за третьим бойцом, а Мухин слушал глуховатый голос из пещеры, выжидая момент, когда будет удобнее и логичнее повторно предложить сдачу в плен. Однако ходок и сам понял, что время беседы истекает:

– А, что я тебе уши шлифую! Слушай, давай миром разойдёмся? Выпусти меня. Слово, больше на твой участок – ни ногой, и других не пущу. Вам же спокойнее будет! А?

– Не могу. Мой долг, – чеканно выделил капитан, глядя на раздутое брюхо лошадиного трупа у входа, – схватить вас. Сдавайтесь. Вы человек порядочный, это видно, раненых отдали. Не хочу вас убивать.

– И я не хотел бы. Ты сюда шагал, как отмороженный. Так за своих бойцов болеть... Это дорогого стоит.

Глядя в спину санитару и помощнику, которые бережно уносили от пещеры последнего бойца, Дмитрий Сергеевич порадовался, что никто – ни свои, ни ходок – так и не поняли, насколько глупо он поступил, взяв на себя роль парламентёра. Глупо, по-геройски. С другой стороны, удалось напрямую поговорить с ходоком. Так, может, получится убедить его, если обрисовать скорую перспективу?

– Вы отдаёте себе отчёт, что ослабеете от жажды, голода, от вони гниющей падали? Или патроны кончатся.

– Суждено, значит, подохну. Думаешь, я не знаю о пожизненном сроке за наркоту? Сдаться и сесть в тюрьму... Нет.

– Почему в тюрьму? – удивился капитан. – Вас передадут Ордену.

– Хрен редьки не слаще. Твой Орден, что, меня отпустит?

– Он не мой, а насчёт отпустит...

И вдруг Дмитрий Сергеевич обнаружил, что совершенно не знает про цели учреждения, вездесущего не только в Империи, но и по всему миру. Удивляясь сам, он вывалил на ходока всё, что было известно про мальварин, который придавал мощь паровым двигателям, про армаферрит, сверхпрочный металл, про гигантские плавучие острова, про стремительные дирижабли и мобили, изобретённые братьями и сестрами Ордена. И про мир во всем мире, который сохранялся благодаря усилиям, опять же, Ордена. А вот куда девались ходоки, которых орденцы собирали со всего света, он ничего не смог сказать.

Использовав весь неважнецкий ораторский талант, капитан смолк. Увы, заболтать собеседника не удалось. Из пещеры донеслась скептическая оценка дифирамба Ордену, наспех сочиненного Мухиным:

– Угу. Крутая контора. Типа, пендосы и ООН сразу. Хед энд шолдерс, два в одном флаконе, – отпустил непонятное, но ядовитое сравнение ходок, а потом совсем другим тоном сделал вывод. – Такому зверю я на хрен не нужен, так что, капитан, не убедил. Ещё раз прошу, отпусти. Нет? Тогда всё, свободен, вали к своим.

– Погодите...

– Перемирие закончилось. Извини, если грохну ненароком.

Дмитрий Сергеевич встал, опоясался портупеей, ещё повитийствовал, обращаясь к пещере, но безответно. Чувствуя, что с каждой минутой он выглядит всё глупее и глупее, Мухин козырнул в сторону входа и зашагал прочь, уже не опасаясь выстрела в спину. Пережитое изменило его, убрав из мыслей престижность скорой победы и переживания о дурацкой неосмотрительности. Теперь капитана заботило иное:

– Сберечь бойцов! И самого ходока, тоже, не застрелить. Враг, конечно, однако, человек чести. Хорошо бы взять невредимым. Ну, пусть раненым...

Пробой

Назавтра гроза опять застигла Рослова врасплох. Он замерял проём в плотине, куда предстояло умостить мини-ГЭС, как вдруг за спиной полыхнул ослепительный свет, тотчас дополненный треском мощного электрического разряда. На фоне отдалённого порыкивания громов, которые с утра доносились из-за горной гряды – эффект получился оглушительный.

Словно ужаленный, аспирант вздрогнул, распрямился, выронив рулетку. Та, естественно, упала в ручей, а суженный плотиною поток мгновенно унёс потерю в омуток нижнего бьефа. Лезть в ледяную воду, когда солнце скрылось за тучей, а до охотничьего домика бежать метров сто? Ищи дурака, мог бы сказать рулетке Руслан, но не успел.

Капли зашлёпали по траве, по веткам, по воде, по плечам и спине, больно хлестнули по голове, породив незамысловатое ругательство:

– Блин, как не вовремя!

Держась за гребень плотины, аспирант приставным шагом перебрался на берег, намереваясь рвануть что будет сил к дому, но ливень опередил. Он хлынул стеной, мгновенно промочив ковбойку, джинсы, кроссовки, и отгородил от мира. Остались только струи, тяжёлые и мощные, словно душ Шарко, да трава под ногами, залитая водой. Ближайшая сосна, к шершавому стволу которой притулился генератор, показалась Руслану достойным убежищем – защита, какая-никакая!

Он нырнул под лохматую ветку, прислонился к стволу. И только теперь почувствовал, настолько онемела кожа на голове, по которой лупили громадные капли. Такие крупные, что и сквозь хвою пробивались, правда, уже раздробленные в несущественную морось. Их массовая гибель создавала особенный, мощный звук.

– Белый шум, – аспирант вспомнил термин и оценил силу. – Классно, натуральная Ниагара.

Память была права – там, когда катер шёл через облако водяной взвеси, рокот потока глушил всё. Но это где было! То величие водопада наложилось на восхищение богатейшей и благополучнейшей страной, а тут в Сибири, в тайге – что, кроме мокрени? Ливень как ливень, одно отличие, что мощный. И воспоминание истаяло, улетучилось, сменяясь раздражением.

Окончательно испортила благостный настрой, считай – сожгла дотла – вспышка, от которой мир утратил реальность. Только что рядом с лицом коричневела кора толстой горизонтальной ветки, а пучки хвои зеленели на тон или два темнее травы у ног – и вдруг цвета сравнялись. Беззвучно, словно Кощей волшебным посохом коснулся мира, как в своё время колдовал на Василису: "Была простая, стань золотая!" Только не в золото всё обратилось, а в серебро. Мертвенное, неживое, вроде промороженного зимнего леса.

Звуковой удар – ХРЯСЬ! – погасил серебряную засветку.

Мир ожил.

Ненадолго – обращение в серебро повторилась.

И ещё, ещё, чаще! Разряды вспыхивали вокруг, останавливая капли в полёте. Грянуло за ручьём, полыхнуло у плотины. Руслан с ужасом сообразил, что рядом лежит солидный кусок металла, способный притянуть молнию:

– Чёрт! Как я раньше не допёр!

Поднять генератор, закреплённый в центре трубчатой конструкции, вроде гигантской шпульки из швейной машинки, и ногой вытолкнуть из-под сосны – стало делом пары мгновений. Опасный сосед неохотно откатился метров на пять, разматывая с себя кабель. На какой-то неровности генератор остановился и двинулся обратно.

Руслан выскочил из-под сосны. Ливень мгновенно проник сквозь уже мокрую одежду к телу, снова неприятно остудил. Оскальзываясь, аспирант остановил и повалил упрямую железяку на бок. Ещё одна петля кабеля соскочила с гигантской шпульки, легла Руслану под ногу, поймала, когда он ринулся назад. И тут прямо за спиной полыхнуло, толкнуло, обожгло. Последнее, что успел аспирант, теряя сознание, уместилось в оборванный крик:

– А-а...

Агент Особой экспедиции

Никто из пограничников не осудил выход командира в качестве парламентёра. Мухин краем уха слышал – отозвались с похвалой, дескать, себя не пожалел за раненых. Только Суров попытался высказать неодобрение:

– Ваше благородие, зря вы сами...

– Егор, – оборвал его Дмитрий Сергеевич, – хватит! Было и прошло. Зато я с ходоком потолковал накоротке.

Умный унтер с полуслова понял – командир выводы для себя сделал, но с ролью несмышлёныша при дядьке-воспитателе не согласен. Поэтому новую тему разговора поддержал:

– И как?

– Человек порядочный. Отважный. Намерен убежать.Так что бдеть, денно и нощно! И отправь отделение за горным орудием.

Как Мухин и предполагал, ходок оказался неугомонным. Глубокой ночью он попытался взобраться на скалу, но секрет на вершине услышал его шумное дыхание, обстрелял вслепую. Незадолго до рассвета подозрительные звуки донеслись до наземного секрета. Бойцы тотчас открыли стрельбу, не высовываясь, чтобы самим не попасть на прицел ходоку. Тактика оказалась верной – контрабандист понял, что обложен плотно, и вернулся в пещеру.

К полудню вьюками привезли горное орудие, собрали. По настоянию капитана доставили даже щит, который в комплект не входил – взяли от полевой пушки. Но выкурить ходока не удалось и с помощью артиллерии. Пушкари успели сделать прямой наводкой всего три выстрела, после чего граната ходока непоправимо повредила затворный механизм. Хорошо, артиллерийский расчет не пострадал – вылетевшую из пещеры гранату наблюдатель заметил вовремя, и все успели отбежать, укрыться за валунами.

Гражданский тип и майор Воронов с предписанием появились в лагере к вечеру. Румяного штабного толстячка Мухин видел несколько раз в Белоцарске на офицерских собраниях, но близко общаться не приходилось. Поэтому после обмена приветствиями капитан молча принял пакет и молча прочёл.

А затем неприязненно уставился на спутника майора. Антипатия нахлынула разом, сильной волной. И было отчего – приказ командования гласил, что некий господин А. Е. Ханаев имеет неограниченные полномочия приказывать ему, командиру заставы! Глядя в упор на " шпака, ничтожную штафирку, который припёрся сюда мешать мне, опытному офицеру!" – примерно так звучал бы гнев, возьми Дмитрий Сергеевич труд высказать его пришлецу, – он потребовал:

– Представьтесь!

– Что вы себе позволяете, капитан! – попытался прикрикнуть майор, который неприкрыто лебезил и заискивал перед этим штатским.

А.Е. Ханаев молча предъявил именной жетон сотрудника Особой Экспедиции Третьей Канцелярии Его Императорского Величества.

– Тут граница, – адресовал капитан ответ штабному пришлецу, продолжая выказывать бессловесное пренебрежение штатскому типу.

Для этого Мухин демонстративно медленно обвёл особиста Ханаева взглядом, накручивая себя: "Пижон! Вырядился! Одно слово – штафирка!" И то, как иначе аттестовать голубоглазого, пухлогубого молодого человечка, щуплого юнца, который стоит напротив, одетый вычурно, мало что неподходяще для тайги и высокогорья, так ещё и с претензией?

И в самом деле, одежда господина Ханаева кричала о фатовстве или о легкомысленном следовании моде. Лёгкая куртка до середины бёдер с большим отложным воротником и косыми карманами дополнялась пышным галстуком. Нет, скорее, шейным платком в крупную красно-коричневую клетку, этакой шотландкой. Серые брюки прятались в замшевые сапоги жёлто-коричневого цвета, чьи внутренние складки лоснились неопрятной чернотой. Для высокогорья годилась разве что темно-синяя кепка с наушниками, которые двумя пуговицами застегивались на макушке, очень похожая на польскую конфедератку давних времён, где-то, начала двадцатого века.

Неприязнь капитана худенький паренёк встретил как должное и перетерпел, устоял под обыскивающим взглядом, глаза не отвёл, не опустил. Мухин отметил про себя похвальное поведение полевого агента Ханаева, но не смягчился, пиетета перед особистом проявлять не стал, нарочито обратился по имени:

– Антон, значит, – и усугубил ситуацию, провоцируя конфликт. – Ну, и что, сударь, вы здесь намерены делать? В таком-то наряде?

Тот не вспылил, как ожидалось, лишь улыбнулся, словно предвидел попытку указать место. Улыбка и жесты сказали о миролюбии агента лучше слов, выпад же и замечание капитана не вызвали никакого всплеска эмоций. Пропали втуне, словно камень, брошенный в ряску.

Дмитрий Сергеевич ошибся в оценке Антона Ханаева, хотя откуда простой офицер мог знать об уровне психологической подготовки служащих Особой Экспедиции? Знал бы он, какую подготовку имеет особист, так вовсе не затевал "проверку нервов". Ещё стажёрами те слышат от наставников, что с привлеченными службами конфликты неизбежны. Но если верно выбрать тон, не топтать чужое самолюбие – есть шанс уйти от скандала, который попусту забирает время.

Антон же сразу, ещё на подходе оценил внешность начальника погранзаставы, начиная с выражения лица, осанки, жестикуляции и кончая шириной плеч, которые распирали полевую форму. Учёл и резкий ответ капитана Мухина штабному майору, и требование документально удостоверить личность. Вывод получился тревожаший: "Суров, самолюбив и агрессивен. Привык самостоятельно принимать решения. Меня считает мальчишкой".

Понять отрицательное отношение боевого офицера к себе Антон смог без труда, да и любой человек отследил бы несложную логическую цепочку – какому командиру понравится войти в подчинёние к франтоватому хлыщу? Но полевой агент Ханаев прибыл с заданием задержать ходока, а не "бодаться" с упрямцем Мухиным, доказывая свою значимость.

Важна конечная цель миссии, а чтобы достичь её, надо умело строить рабочие отношения с любым гражданином России. Благо, тактических приёмов в загашнике особиста – предостаточно. Поэтому хитрый Антон Ханаев мысленно сказал себе: "Мухин выстроил оборонительную стену? Обойдём!" И полевой агент избрал вариант подчёркнутой уважительности, а для начала признал собственную оплошность:

– Когда собираться-то? Я прямо из канцелярии сюда бросился.

Капитан ждал иного поведения, общепринятого среди неумных проверяльщиков и контролёров. Те мгновенно переходили к угрозам, обещали пожаловаться начальству. Агент-особист показался мягким и уступчивым, отчего Дмитрий Сергеевич бульдозерный напор утратил. Да и как откажешь человеку, имеющему немалые полномочия, но деликатному, когда тот не приказывает, а просит:

– Если у вас нет срочных дел, то будьте любезны, расскажите, что произошло?

– Здесь, на точке, засада на контрабандистов. Караван из пяти вьючных, который вели русский, как оказалось, ходок, и два урянхайца или монгола, был остановлен для досмотра. При обнаружении странного предмета бойцы утратили бдительность, чем ходок и воспользовался. Пользуясь приёмами рукопашного боя, он обездвижил досмотровую группу, вскочил на коня и укрылся в пещере, несмотря на выстрел, который успел сделать боец охранения. Его спутники скрылись в тайге...

– Плохо, капитан, очень плохо! – прокомментировал майор.

Антон резким жестом и голосом оборвал штабного критика:

– Воронов, не мешайте докладу! – словно на скверного подчинённого цыкнул, но тотчас повернулся к Мухину и опять деликатно попросил. – Продолжайте, пожалуйста, я внимательно слушаю.

О, как понравилось капитану разное отношение к нему и к майору! Он невольно вдохновился и стал оживлять сухой доклад подробностями:

– Попытка бойцов досмотровой группы, когда те пришли в себя, преследовать и задержать ходока – не удалась. Имея при себе огнестрел и метко стреляя, он ранил двоих. Бойцы блокировали пещеру и вызвали подмогу. Когда мы попытались штурмовать, ходок ранил ещё пятерых, одного тяжело. И вывел из строя пулемет. Всё.

– Ну, вы и вояки, – опять съязвил Воронов. – Сорок человек одного взять не могут!

В этот раз агент рычать не стал, просто поморщился, находясь в задумчивости:

– Насчёт "взять не могут" давно сказано: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, – и урезал штабного, словно прочел мысли того. – Командовать операцией я вас всё равно не поставлю, не напрашивайтесь. Но мы ещё поля боя не видели, а думать лучше по-зрячему... Дмитрий Сергеевич, покажите, где он засел.

– Следуйте за мной. Когда скажу, ползком, – согласился капитан, широко шагая по тропе. – Сейчас увидите, какое у него место удобное. Долговременная огневая точка, фактически. Когда мы доставили горную мортиру, стрельба навесом оказалась бесполезна – снаряды падали на козырёк. Выкатили на прямую наводку – он забросал позицию гранатами. Повредил затвор, вот и отстрелялись... Черт знает, что у него за оружие! Так что наша ближайшая позиция от него в двухстах шагах... Вот она. Пригнитесь.

Второй штурм

Солнце насквозь просвечивало редкую тайгу, отчего даже темнохвойные деревья выглядели нарядно и весело. Лёгкий ветерок слегка шевелил ветки, создавал характерный шумок, а запах травы и прогретого леса вместе с голубым небом, по которому ползли редкие барашки облаков – дополняли ауру безмятежности. Выйдя из леса, где таились пограничники, Мухин скомандовал:

– За тем обломком скалы придётся ползти.

– Вы издеваетесь? – воскликнул майор сварливым тоном, пыхтя и едва поспевая за капитаном и полевым агентом. – Десять метров, какая разница? Отсюда же всё видно!

– Не всё. Можете подождать здесь.

Капитан лёг и проворно скользнул вперёд. Антон последовал его примеру, менее ловко, но довольно быстро. Майор выждал, когда те преодолели опасные, по мнению Мухина, метры, пригнулся и рванул бегом. Пара секунд, и он оказался рядом со спутниками, гордо заметив:

– Ничего не случилось. Вы преувеличиваете опасность ходока, капитан.

Мухин промолчал, глядя, как агент отряхивает запачканную при ползании одежду.

– Видите ли, Антон, подступы к пещере очень неудобные. С двух сторон скальные обрывы. Штурм пещеры считаю ненужным, погибнет много бойцов. Лучше выждать пару-тройку дней...

– Зачем и почему выжидать? – вмешался майор, напуская на лицо пренебрежительное выражение. – Труса празднуете?

Мухин очень хотелось ответить резко, но не в присутствии же особиста отшивать старшего по званию и по должности? Это желательно делать без свидетелей. Поэтому он проигнорировал хамский наезд, и сказал безлично, как бы для всех:

– У самого входа в пещеру лежит стерво, убитая лошадь. Она уже раздулась, вовсю воняет. А лопнет, потечёт – того амбрэ никто не выдержит!

Воронов изобразил проницательность:

– Да ладно вам, капитан! Нашли отговорку.

Мухин скрипнул зубами, развернулся всем телом, и, несмотря на равенство с майором в росте, словно навис над розовощёким, гладко выбитым бодрячком. Спроси кто Дмитрия Сергеевича в этот момент – что ты так неприязненно смотришь на человека? – он бы ответил: "Страсть как хочется вытолкнуть пузана на открытое место. Чтобы испытал на собственной шкуре, каково это – стоять под пулями ходока, чтобы в штаны навалил, чтобы..."

Но никто капитана не спрашивал, а устраивать такие подвохи старшему офицеру – надо совсем безголовым быть. Единственное, что командир заставы позволил себе, это выразить презрение штабному майору. С точки зрения боевого офицера, было за что. Мухин смотрел на новенькую, необмятую полевую форму, которая туго обтягивала пузцо Воронова, придавая тому комический вид целлулоидного пупса человеческого размера, и кривил губы в усмешке. Когда он решил, что мимика вполне передала отношение к заносчивому "военному гению", то глянул в лицо майору так, словно хотел опалить того взглядом.

Воронов мимику расшифровал – не дурак же? – и рассерчал. Он искренне полагал, что высокое звание или высокая должность надёжно гарантирует превосходство над нижестоящими и подчинёнными. Поэтому дерзкого капитана одёрнул, надеясь грубой фразой поставить на место:

– Что пялитесь? Правда не нравится?

– На голос не берите, господин майор, а укажите, как я должен поступить?

– Продолжать атаки! У него с собой арсенал, что ли? Как всё отстреляет, бери его тёпленьким!

У капитана закаменели желваки – настолько сильно он сжал зубы, чтобы не сорваться, не высказать в лицо этому заплывшему салом придурку нелестные слова. Молчать пришлось долго, два или три дыхания, и то голос дрожал от гнева, когда Мухин объяснял нелепость требования.

– Трупами завалить? Меня учили, что фронтальная атака, – он выделил слово "фронтальная" интонацией, – это наименее благоприятная с точки зрения атакующего ситуация, и, прежде чем начинать таковую, нужно воспрепятствовать противнику вести эффективный обстрел наших атакующих порядков. Воспрепятствовать! А чем? Артиллерии уже нет, да и была бы, что она против фактического ДОТа? Естественных укрытий на подступах к пещере нет, а преодолеть надо метров семьдесят. Спуститься на веревках? Можно. Но вход длинный и узкий, одному еле протиснуться. Там он человека четыре положит, и уже не войти!

Капитан Мухин всё-таки сорвался, повысил голос, почти выкрикнул последние слова. Воронов сразу оскорбился – ещё бы! ему не подчинились, а прочли лекцию по тактике боя! – и перешёл на визг:

– Как вы разговариваете со старшим офицером?

Полевой агент, опешивший от такого развития событий, вклинился между офицерами:

– Господин капитан, господин майор! Остыньте! Командование операцией я принимаю на себя – это первое...

– Как он того заслуживает, – по инерции Мухин отчеканил ответ майору, но Антону внял и замолчал.

– ... а второе – штурмовать пещеру будем этой же ночью.

– Вот это верно! – поддержал его майор Воронов.

– Он прекрасно видит в темноте, – воспротивился Мухин.

Антон широко улыбнулся, козырнул знаниями физиологии и психологии:

– Так вы шли днём, без подготовки, на свеженького, бодрого врага! Надо было измотать его хорошенько, Дмитрий Сергеевич, что вы превосходно и делали! Посудите сами, человек два дня и две ночи в напряжении – вот сейчас повторится штурм! Ждал, ждёт и постоянно в напряжении, а за всё надо платить, не так ли? Естественная реакция организма – это расслабление, и оно непременно последует. Четыре утра это самый сон, не зря на флоте зовут собачьей вахтой! И ходок наш, если его не беспокоить, обязательно задремлет. Мы же пойдём тихонько, под завесой дыма, крадучись, наполним пещеру слезоточивым газом, и...

Командир заставы тоже знал неформальную морскую терминологию, разумность доводов не отвергал, понимал – штурмовать придётся, но потребовал, чтобы бойцы шли в кирасах и рокантонах. Полевой агент, несмотря на неограниченные полномочия просто приказывать, замечания учёл:

– Вы правы, капитан. Но, к делу! У вас фонарь Ратьера есть? Отлично, прикажите зарядить, я передам распоряжение о доставке слезогонки и дымовухи. Не понимаете, как? Да через пожарных! А те своим отсигналят.

И действительно, в хорошем темпе отщёлкал послание в сторону пожарного дирижабля, спалив всего два световых стержня. Связист, который перезаряжал магниевые палочки, украдкой похвалил полевого агента, шепнув Мухину:

– Статский, а морозянку как отченаш знает, не хуже меня шторкой щёлкал. Только, вашбродь, я ни слова не понял. Шифровка. Или не на русском. Вот пожарные ему на русском ответили, мол, передано дальше.

Калмык, ставший вестовым после ранения ординарца, сразу умчался на заставу, но лишь ближе к вечеру привёз в лагерь два десятка продолговатых баллончиков, которые едва уместились в седельные сумки:

– Моя рассыльный дирижабел ждать, – косноязычно оправдался он перед командиром, – долго, из Белоцарска летел, ага, – и снял через голову противогазовые торбы, которым места в сумках не нашлось.

Капитан Мухин вместе со взводом выслушал инструктаж Антона – капитану тоже не приходилось использовать слезоточивый газ, весьма специфическое оружие, которое применялось полицией, в основном, для подавления тюремных бунтов.

– Один вдох, и сразу слёзы, сопли, кашель. В таком состоянии не до стрельбы. Даже на вольном воздухе ещё полчаса действует...

Суров подумал, усомнился, сварливо сказал:

– А если очки-консервы, а на рот и нос – мокрую тряпку?

– Вы, унтер, мудрствуете, – улыбнулся полевой агент. – Газ не улавливается водой, так что чих и кашель ходоку гарантированы. Очки у него могут быть, допускаю, но противогаз – вряд ли. А вот у нас есть! Один я возьму, остальные раздайте, кто со мной пойдёт.

Капитан молча помог шестерым пограничникам подогнать маски на лица, а последним противогазом занялся сам. На недоумение полевого агента сухо ответил:

– Мне ваша авантюра не нравится. Сам пойду.

У Антона сдало терпение, он вызверился:

– Дмитрий Сергеевич, знаете, хватит! Извольте помалкивать при подчиненных!

На радость Мухину, к темноте небо затянуло тучами, которые полностью погасили зарю, оставив скудный свет. К четырём, как говорится, стало "ни зги не видно". Добираясь к месту выдвижения, Антон, да и сам капитан – спотыкались на каждом шагу. Пограничники же, привычные ходить вслепую, двигались бесшумно. С тропы в сторону пещеры вся группа отправилась ползком, по маршруту, старательно изученному в бинокль.

Полевой агент полз за Мухиным. На полпути капитан активировал первую дымовую гранату. Та зашипела обиженной змеёй, выпуская тёмную струю, которая расплылась и замутила воздух окончательно. Четверть часа, не меньше, затратило отделение, подкрадываясь на дистанцию уверенного броска. Когда бойцы распределились по местам – капитан получил доклад о готовности, переданный ему условным нажатием на руку, и шепнул об этом Антону. Тот ответил тревожным шёпотом:

– Начинаем по моей команде.

Мухин вынул ещё одну "дымовуху", подцепил пальцем колечко чеки, услышал команду агента, отданную вполголоса:

– Товсь, – через мгновение, – бросай!

Вслед за дружным шипением загромыхали жестяные баллоны, влетая в пещеру.

– Маски надеть. Медленно вперёд.

Бежать в условиях нулевой видимости невозможно, да и нужды не было. Мухин отчетливо представлял, как клубится слезогонка, как смешивается с дымом из гранаты, которую бросил он: "Сейчас уже газ заполнил пещеру... ходок, конечно, бряканье и шипение услышал, вскочил... сейчас чих-кашель начнётся... "

Кашель, и впрямь, раздался, но слишком громко, не как должно слышаться из глубины пещеры – с высоты. Тревожная мысль, что не всё ладно, мелькнула у капитана, но агент в полный голос, явно без противогаза, скомандовал:

– Братцы, пора, фонари включай! Брать живым!

Капитан сорвал маску, крикнул:

– Антон, он снаружи! – и приказал. – Отставить! Ложись!

Но опоздал. Три ранее затемненных фонаря вспыхнули, светя в утекающий дым. Громкая очередь выстрелов чужого оружия ударила вовсе не из пещеры, а сбоку и сверху – вспышки оказались совсем близко. Пограничники упали. Их фонари погасли. Вторая очередь хлестнула совсем рядом с Мухиным. Отскочившие от камня пули прогудели мимо обиженными шмелями.

Первые странности

Руслан лежал, свернувшись калачиком, как в детстве, когда во сне скатывался на пол с дивана.

"С кем же я так надрался? И по какому поводу?"

Расплывчатая зелёная стена мешала мигать. Оказалось, он лежал в траве. Собранное в комок тело колотила дрожь, и крупная, и мелкая, а шея затекла – отозвалась болью на попытку повернуть голову. Со второй попытки это удалось – открылось небо над тайгой.

Дальше дело пошло легче, удалось сесть, отталкиваясь от земли непослушными руками. Гимнастика, первое, что пришло в голову. Он приседал, чувствуя, как дыхание учащается. Ноги стали слушаться, удалось перейти на трусцу, сотрясаясь от ознобного дёрганья мышц.

– Ни хрена меня колотит... И сколько я тут провалялся?

Он наматывал круги по лугу, оживая всё быстрее. Кровь согревалась. Вот уже тепло пересилило озноб, дрожь унялась. Голова сообразила, что вокруг теснятся горы, а рядом журчит ручей.

– Ну да, я же мини-ГЭС ставлю. Для охотничьего домика...

Мокрая одежда мерзко липла к телу. Когда тепла скопилось много, он отважно снял рубаху и попытался отжать. Без успеха, если не считать десятка капель.

– Но попытаться стоило, – оправдался Руслан, снова надевая ковбойку, – ладно, сейчас затоплю баню, переоденусь, сготовлю пожрать. Попарюсь, хватану грамм аскорбинки, аспирина, и в постель, чтобы пропотеть. Может, ещё и водки?

Тут аспирант, наконец, глянул не под ноги, а на склон. И сбился с мысли. Даже остановился от неожиданности. Охотничий домик, который должен был там стоять – исчез. Вспухший от ливневой воды ручей – да, остался в наличии, хотя и без плотины. В принципе, жалкий бетонный бортик высотой в метр могло и снести мощным потоком, но рубленный дом, из толстых сосновых бревен, он-то куда делся?

– А баня, а сарай? Где всё хозяйство?

И тут в голове парня словно тумблер щёлкнул: "Ливень! Гроза! Молния! В генератор, потому и не убило... Но вырубило... И нехило!"

Он огляделся, ожидая увидеть растёкшийся в лепёшку металл, но генератор выглядел целёхоньким. Правда, лежал очень далеко от ручья, да и могучей сосны, под которой Руслан укрывался от ливня – в помине не было. Ни пенька, ни щепочки, которые непременно остались бы от дерева после удара молнии.

– Опа... Я не въезжаю или крыша реально съехала? Может, бухал всё же и память отшибло? Но, вроде, отходняка не чую...

В студенческие годы Рослов пару раз отлетал конкретно, пробуя разные коктейли или перебирая с дозами, однако опыт пришёл быстро, и вот уже лет десять он не надирался и не накуривался до отключки. Опять же, самочувствие нынешнее ни в какое сравнение с похмельным синдромом не шло – голова варила нормально. Она и подсказала не паниковать, методично проверить склон, где должен стоять дом, и осмотреть оба берега, где раньше дугой корячилась плотина.

Аспирант начал с ручья. Метров пятьдесят вверх и столько же вниз никогда с такой тщательностью не осматривались, но результат оказался нулевой. Признаков железобетона или дефекта берегов, если бы плотину снесло – обнаружить не удалось. Ни доски, ни кирпича! Везде склон, которого не касалась лопата строителя.