Текст книги "Ожерелье императрицы"

Автор книги: Владимир Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

6

Вот хотите верьте, хотите нет, но банкет в самом знаменитом королевском театре в самом центре столицы Соединенного Королевства не особо и отличался от наших томских фуршетов, устраиваемых для нашей труппы зрителями из числа обеспеченных людей едва ли не после каждой премьеры. А если припомнить, как нашу труппу угощали по окончании сезона, то и вовсе сравнение окажется не в пользу Лондона.

По справедливости сказать, обстановка была чуть побогаче. В смысле убранства залов, буфетов и фойе. Дамы были разодеты заметно моднее. А так, то же самое. Только драгоценностей на дамах поменьше да сами украшения победнее – в Сибири порой такие рождественские елки встречались, что ослепнуть можно. Да угощение на фоне сибирского размаха было просто-таки скромненьким. Черная икра, осетрина и стерлядь были там, можно сказать, обыденны. А тут они хоть и наличествовали, но такими скромными порциями, что нужно было разглядывать в лупу. Что и затеял делать Петя. То есть буквально извлек из кармана лупу, а когда я спросила зачем, он ответил, что желает пересчитать количество икринок в порции. Не сочтите Петю невоспитанным человеком, он проделал все это не демонстративно, а наедине со мной, чтобы рассмешить. А так вел себя выше всяких похвал и совсем не смущался, умело поддерживал беседу, если с ним заговаривали. А заговаривали с ним и с его отцом многие, потому как весть о присутствии среди публики настоящих сибиряков разнеслась очень быстро. Некоторые из гостей удивлялись, что не могут разглядеть столь неожиданных гостей издалека, словно они должны были бросаться в глаза. Непонятно чем? Медвежьими шубами, может быть? Или некими вовсе дикарскими нарядами? Эх, зря я не привезла с собой в Лондон эвенкийскую одежду! То-то было бы забавно явиться на раут в ней и посмотреть, какой эффект случится.

Нет, я, пожалуй, слишком пристрастно ко всему отнеслась, хоть и сказала чистую правду. В самом деле, было все в меру помпезно, но и в меру весело. Напыщенными выглядели только лакеи и официанты – забери у такого поднос и точно решишь, что перед тобой лорд адмиралтейства! А настоящие лорды выглядели чуть-чуть чопорно, но лишь издалека, а в общении были вполне милыми людьми.

Петя и Александр Сергеевич постоянно были в центре внимания, потому что очень интересно рассказывали о Сибири, уместно шутили и давали толковые отзывы об увиденных спектаклях. Но больше всех внимание привлекала маменька.

Журналистов здесь было огромное множество, их легко было выделить из общей массы, потому что они едва не каждую минуту доставали свои блокноты и что-то в них записывали. По счастью, фотографировать разрешено было лишь двум фотографам, но и те надымили своими вспышками[10]10
  Для фотографирования применялся порошок магния: при его сгорании помимо яркой вспышки света создавалось немало дыма.


[Закрыть] так, что дышать стало трудно. Да и глаза устали от постоянных всполохов магния.

В какой-то момент сразу целая стая журналистов и оба фотографа обступили маменьку, и мне даже стало ее немного жаль, ей, верно, тоже хотелось просто поболтать с кем-нибудь, выпить немного шампанского, а не отвечать на назойливые вопросы. Несколько раз она подносила руку к ожерелью, и я догадалась, что она умело подвела разговор к этому украшению. Я поискала глазами графа Никитина: тот стоял в стороне, наблюдая за этой сценой с чуть грустной улыбкой, но в следующий миг перевел взгляд в другую сторону, и на лице его выразилось крайнее недоумение. Проследив за его взглядом, я выделила среди других фигуру молодого мужчины с характерной испанской внешностью, довольно привлекательной. Ничем прочим он не выделялся, и я решила, что это какой-то знакомый Алексея Юрьевича, которого он просто не ожидал увидеть здесь. Но я вот и сама не ожидала встретить здесь, в Лондоне, ни Петю, ни самого графа Никитина, так что не посчитала это достойным внимания фактом.

Пробыли мы на этом прощальном банкете ровно столько, сколько требовали приличия. То есть довольно долго, потому что маменьке никак не давали остаться одной. Зато ушли «по-английски», то есть не прощаясь. Для своей труппы маменька затевала прощальный ужин через два дня, прощаться с остальными, практически незнакомыми людьми, она сочла необязательным.

В гримерной нас поджидал Антоша. Маменька последний раз полюбовалась на себя и на ожерелье в зеркала, сняла его, и драгоценность, принадлежавшая некогда самой Екатерине Великой, была упакована с великой аккуратностью в футляр, футляр был устроен за пазухой секретаря графа Никитина.

– Не боитесь с такой ценностью ехать ночью? – спросил дедушка.

– Никак нет. Скажу по секрету, что специально на сегодня мы наняли охрану, правда, раструбили об этом секрете на весь белый свет. Так что позвольте мне откланяться, не хочу заставлять слишком долго томиться фотокорреспондентов, поджидающих меня у входа.

Он взял в руки некий ящик, с хитринкой подмигнул нам:

– Это тоже для фотографий, а то ведь футляр слишком мал. А так будет в газетах нечто, что вполне можно разглядеть.

Не знаю, насколько истомились в его ожидании фотографы и журналисты, но нас им пришлось ждать довольно долго. С другой стороны, они бы и до утра стали ждать. На улице маменька наотрез отказалась сниматься одна.

– Господа! – обратилась она ко всем представителям газет сразу. – Переступив порог театра в этот раз, я уже не актриса! Я прежде всего мать и дочь. И не желаю расставаться со своими близкими даже на мгновение. Если желаете, можете снять нас всех вместе, но только один раз.

Мы вернулись в нашу квартиру, которая была сплошь заставлена корзинами и вазами с цветами – это дедушка не забыл распорядиться, чтобы все подаренные в этот вечер цветы привезли сюда заранее.

Попили чай. По-русски! То есть еще и перекусили основательно, а то после английского банкета очень хотелось есть. И легли спать. Утренние газеты взахлеб рассказывали о вчерашнем событии в мире театра. На фотографиях в каждой было несколько портретов маменьки, а во многих и наши снимки. Некоторые, в том числе «Таймс», дали и крупное фото ожерелья. А из дневных газет мы узнали, что убит русский граф Никитин, а ожерелье императрицы Екатерины Великой похищено.

7

Получилось так, что дневные газеты мы прочли сразу после утренних, потому что легли накануне поздно и утром позволили себе понежиться в постели. Вот после позднего завтрака, когда мы перешли в гостиную, дедушка и принялся просматривать газеты. А раз там было много написано про нас самих, то интересно стало всем. Для нас в гостиной оставляли обычно только «The Times» и «Daily Telegraph», нам их показалось мало, и дедушка попросил прислугу купить и принести другие газеты, все подряд. Та купила не только утренние выпуски, но и те из дневных, что уже были в продаже. Не заметить в них аршинных заголовков о смерти русского графа было невозможно.

Мы еще не пришли в себя от такой страшной новости, как пришли Петя и Александр Сергеевич. С газетами в руках.

– Ирина Афанасьевна, Даша, Афанасий Николаевич! Как же так?! Мы, конечно, по-английски с трудом читаем, но это-то! – Александр Сергеевич похлопал рукой по пачке газет на столе, чуть подумал и положил рядом с ними те газеты, что принес сам. – Но это-то, несомненно, поняли верно! И все равно не хочется верить! Все кажется, что мы что-то уразумели неверно, что чего-то мы недопоняли! Вот и пришли к вам…

Тут все заговорили разом, что и сами не желают верить, но все же газеты об этом пишут, и получается, что верить нужно. Наконец, мы угомонились, и Александр Сергеевич попросил нас прочесть и перевести для него подробности.

Как сговорившись, все газеты писали об этом событии чрезвычайно скупо, обещая подробности сообщить вечером. Так что из них нам удалось узнать лишь самую общую картину происшествия.

Сегодня ближе к полудню в своей спальне в особняке, который снимал для проживания граф Алексей Юрьевич Никитин, он был обнаружен мертвым. Смерть наступила от раны, нанесенной ножом с длинным и тонким лезвием. В других газетах говорили, что удар был нанесен стилетом[11]11
  Стилет – небольшой кинжал с тонким клинком и прямой крестовиной.


[Закрыть].

– А это одно и то же? Или есть разница? – спросил дедушка.

– А разве стилет – это не нож с коротким и широким лезвием? – задумался Александр Сергеевич. – Впрочем, не помню, да и соображаю сейчас с трудом.

Я знала ответ на этот вопрос, но предпочла промолчать.

– Впрочем, я полагаю, что это и не слишком важно. Простите, Даша, мы вас перебили.

Я продолжила читать, заглядывая по очереди в разные газеты и сообщая из прочитанного уже общую картину. Это было нетрудно, потому что, как уже сказано, сообщения были короткими и содержали очень мало подробностей.

Тело было обнаружено секретарем покойного, сопровождавшим его из России в Лондон (в другой газете – «в кругосветном путешествии»). Тот сразу же отправил прислугу за констеблем. Дальше события развивались, как и положено в подобных случаях. А именно: был вызван доктор, установивший факт смерти, и детектив из местного полицейского дивизиона[12]12
  То есть из районного отделения полиции.


[Закрыть], но когда стала известна личность убитого, дело сочли особо важным и телеграфировали в Скотленд-Ярд[13]13
  Скотленд-Ярд – штаб-квартира полиции Большого Лондона. Свое название, означающее в переводе «шотландский двор», получило по причине того, что первоначально располагалось в зданиях квартала, где по традиции останавливались шотландские короли и их послы. В 1890 году для управления лондонской полиции было построено специальное здание, получившее название Новый Скотленд-Ярд (New Scotland Yard).


[Закрыть]. Там отреагировали моментально и поручили расследование старшему инспектору Мортону. В ходе осмотра места происшествия было выяснено, что бриллиантовое ожерелье, о котором уже немало написано, похищено.

– Это все! – сказала я чуть смущенно, словно сама чего-то недоговариваю.

– Да! Из всего этого ничего толком не поймешь! – согласился дедушка.

– Может, мы тогда отправимся на место происшествия! – Петя чуть споткнулся на последнем слове, видимо, хотел сказать сначала «на место преступления» или того серьезней – «на место убийства», но отчего-то предпочел сказать иначе. – Может, от Антона Петровича больше узнаем. Да и поддержать его нужно, уж верно, он переживает…

Но отправиться мы никуда не успели. В гостиную вошла прислуга и сообщила, что нас желает видеть старший инспектор Скотленд-Ярда мистер Мортон.

8

Здесь, в Лондоне, я нередко ловила себя на том, что постоянно все сравниваю с Россией. Сначала одна, после вместе с Петей, я сравнивала с Москвой и Петербургом, он – с Томском. Конечно, семимиллионный город произвел на него сильное впечатление, но всегда было что-то, что можно было толковать и в пользу небольшого сибирского города. А раз мы тут оказались вновь связаны с театром, то больше прочего сравнивали труппы. Ту, в которой мы с дедушкой провели сезон в Томске, и ту, в которой играла маменька. И нам очень нравилась эта забава – все сравнивать. Но вот уж никак не ожидала, что доведется познать в сравнении томскую сыскную полицию и лондонский Скотленд-Ярд, наших судебных следователей и детективов-инспекторов!

Особых представлений о том, каким должен быть инспектор из Скотленд-Ярда, у меня не было. Все, что я знала о них, было вычитано из книжек нашего теперь знакомого писателя сэра Артура. Но, в самом деле, не могут же все инспектора быть похожи на инспектора Лестрейда! В общем, не знаю, кого я ожидала увидеть, но старший инспектор Мортон меня удивил. Тем, что заставил вспомнить одновременно и Дмитрия Сергеевича, и следователя Янкеля[14]14
  Следователи, герои книг «Звезда сыска» и «Игра на изумруд».


[Закрыть], то есть людей друг на дружку совсем непохожих.

Бритое лицо и русые волосы делали его немного похожим на Дмитрия Сергеевича. А светло-серые, порой казавшиеся бесцветными глаза и постоянно плотно сжатые тонкие губы напоминали Генриха Эрастовича.

А когда он заговорил, смешение двух этих людей проявилось и в его характере. То есть беседу он вел предельно вежливо, даже как бы сочувственно, но притом с изрядной долей высокомерия. Нет, не высокомерия, уж по отношению к нам оно было явно неуместным со стороны простого полицейского, скорее… Но разбираться в таких тонкостях натуры и слушать одновременно было затруднительно, да и не выглядело это хоть чуть важным.

Еще с порога старший инспектор пожелал нам доброго дня, и это обычное приветствие в данных обстоятельствах и из его уст прозвучало слишком уж неуместно. Не спрашивая разрешения, он сел и уже сидя стал уточнять, кто из нас кто. Закончив со знакомством, спросил безразличным тоном:

– Позвольте, леди и джентльмены, выразить вам мои соболезнования в связи с кончиной вашего соотечественника. Вы можете не сомневаться, полиция сделает все от нее зависящее, приложит все усилия для скорейшего раскрытия преступления и поимки преступника.

Сомнений мы не высказали, и он продолжил:

– Могу ли я в свою очередь выразить надежду на вашу всемерную помощь в этом деле?

Вот желание оказать содействие следствию мы высказали дружно и довольно энергично: кто-то просто закивал, кто-то добавил к кивкам несколько междометий, а я сочла необходимым для полного взаимопонимания подтвердить наше согласие помогать следствию и на словах.

– Мне почти нечего добавить к уже известному вам. – Инспектор похлопал ладонью по стопке газет на столе, многие из которых были развернуты вверх заголовками о преступлении. – Суть преступления здесь изложена верно и точно. Тем более что всю информацию для газет изложил лично я, и всем известно, насколько я нетерпим к искажению своих слов, не говоря уже об искажении самих фактов.

Мы вынужденно закивали в ответ на его вопросительный взгляд, мол, несомненно, все именно так и есть на самом деле.

– Убийство, бесспорно, связано с ограблением, – добавил старший инспектор и вновь вопросительным взглядом обвел всех.

Мне захотелось возразить, что в этом вопросе все не столь несомненно, как может показаться с первого взгляда, или потребовать доказательств этим словам, но я сдержалась.

– Следовательно, к нему могли привести предшествовавшие события. В том числе и те, активными участниками которых вы являлись. Это и заставляет меня беспокоить вас просьбой рассказать мне о них во всех подробностях и ничего не утаивая.

И сама просьба, и слова, которыми ее выразили, были вполне уместны, но что-то все равно мне в них не понравилось. Может, оттенок сухого безразличия? Вообще инспектор Мортон был сух настолько, что от одного его вида хотелось попросить чая. Я не утерпела и сказала:

– Мы все клянемся говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

Оттенок сарказма уловил только дедушка, недовольно блеснувший в мою сторону глазами.

– Вот и хорошо, – то ли мистер Мортон принял мои слова за чистую монету, то ли решил сделать вид, что принял их как должное, – тогда давайте начнем с того момента, когда вы впервые увидели ожерелье. Попрошу начать вас, мисс Монсоро.

– Раз уж ведется официальное расследование, то полагаю, что обязана сказать об этом сразу: мое настоящее имя графиня Ирина Афанасьевна Бестужева.

Мне просто захотелось зааплодировать маменьке. Ей, судя по всему, тоже не слишком по нраву пришелся полицейский и его манера общения, вот она и сочла необходимым сделать такое неожиданное для него заявление. На лице Джона Мортона впервые отразилось живое чувство, он явно досадовал на себя, что не счел нужным уточнить столь важные подробности до прихода к нам. А еще я успела подумать, что, скорее всего, он знает о нас и об ожерелье со слов Антоши, а значит, тот намеренно не назвал настоящего имени маменьки, чтобы поставить и ему не по нраву пришедшегося инспектора в неловкое положение.

– Прошу простить меня, ваша светлость!

– Это не так уж и важно, мистер Мортон, – благодушно приняла извинение маменька. – Так с чего же мне начать?

Она бросила короткий взгляд в мою сторону, ища поддержки в этом вопросе.

– Может, нам стоит начать с того, как мы впервые услышали об ожерелье? – спросила я, обращаясь больше к полицейскому, чем отвечая на вопрос маменьки.

– Не думаю, что это важно, – ответил он, – да и суть мне известна. Меня больше интересуют события в театре.

– Хорошо, – легко согласилась маменька. – Вчера в Друри-Лейн по окончании спектакля мы с дочерью прошли в мою грим-уборную. Вскоре к нам зашел граф Алексей Юрьевич Никитин в сопровождении своего секретаря Антона Петровича Мордвинова. Секретарь вынул из внутреннего кармана пиджака футляр, вручил его графу, а граф вынул из него ожерелье и передал мне.

– Как вы с ним поступили?

– Граф попросил меня тут же его примерить. По просьбе графа я сразу надела его. И не снимала в течение всего вечера.

– Даже когда маменька переодевалась, – сочла нужным добавить я.

– Да, так и было. По окончании вечера все было проделано в обратном порядке. Я сняла ожерелье, отдала мистеру Мордвинову, тот уложил его в футляр. И почти сразу ушел.

– Могут ли остальные присутствующие здесь подтвердить эти слова?

Мы подтвердили.

– Не заметил ли кто-либо из вас во время банкета, незадолго до него или вскоре после чего-либо показавшегося вам необычным, выходящим за привычные рамки?

Каждый по очереди ответил, что нет, ничего необычного он не видел.

– Тогда у меня к вам вопросов больше нет, и мне не хотелось бы злоупотреблять вашим вниманием.

– Одну секунду! – остановил его дедушка. – Могу ли я задать вам вопрос? У вас есть подозреваемые?

– Пока в таком качестве задержан мистер Мордвинов, – ответил старший инспектор.

Эти слова прозвучали для нас все равно что гром среди ясного неба. Инспектор, как мне показалось, собирался ими и ограничиться, но, видя наше потрясение, счел возможным добавить:

– Давайте станем полагать, что это сделано более для того, чтобы сбить с толку настоящего убийцу. Полагаю, что у меня имеются для этого серьезные аргументы!

И второй раз за наш разговор сквозь маску сухого равнодушия мелькнуло какое-то живое выражение на лице старшего инспектора, а глаза и вовсе блеснули азартно.

– Полагаю, мне нет надобности просить вас соблюдать конфиденциальность?

– А это не слишком жестоко? – спросила маменька.

– Что? – не понял старший инспектор.

– Держать за решеткой невиновного лишь ради того, чтобы преступник потерял бдительность!

– Кто сказал о невиновности мистера Мордвинова? Я лишь сказал, что не подозреваю его в убийстве. Но у меня достаточно оснований подозревать его в соучастии в преступлении. Есть ли еще вопросы?

– Отчего же вы не сообщили газетчикам, что задержан обвиняемый? – быстро спросила я, увидев что мистер Мортон собирается уходить. – Как же тогда настоящий преступник узнает, что ему нет нужды беспокоиться?

– Задержание я произвел уже после того, как все репортеры разбежались. Я принял это решение в ходе последующих следственных действий.

– А где находилось ожерелье в момент совершения преступления? – поинтересовалась я. – Ну, откуда его украли?

– Мисс, вы задаете вопросы, не имеющие никакого значения. Особенно для вас.

После этих слов инспектор попрощался и вышел.

– Каков сухарь! – воскликнул дедушка, едва стихли на лестнице шаги старшего инспектора.

– И высокомерен не по чину! – поддержал его Александр Сергеевич.

– Похоже, слишком высокого мнения о себе, как о полицейском, вот и ведет себя соответственно.

– Да что вы на человека накинулись! – неожиданно для себя заступилась я за мистера Мортона. – Он молодой человек, карьеру сделал быстро, а значит, опыт у него есть. Но такое серьезное дело ему поручено едва ли не впервые. И уж в аристократических кругах вращаться он совершенно непривычен. Оттого и скрывал свое смущение перед нами, старался показать уверенность в себе, да и перестарался!

– Насчет аристократического общества, это вы графа имели в виду? – несколько удивленно спросил Александр Сергеевич.

– Нас я имела в виду! И вас, Александр Сергеевич, тоже. Вы дворянин, чин у вас немалый, да еще все мы прибыли из России! Мы для него иностранцы! Это для нас самих все это обычно, более того, все мы привыкли не слишком на это обращать внимание. А для простого полицейского инспектора, согласитесь, не слишком просто оказаться в таком обществе. Пожалуй, что нам с вами в царских или королевских дворцах легче было бы.

– Неожиданно! – задумчиво произнес Петин папенька. – А вы, Ирина Афанасьевна, как полагаете?

– Я полагаю, что перемывать косточки полицейскому не самое время. Будь мы хоть аристократы, хоть самые простые люди. Хотя верно в данном случае и первое, и второе. Нам бы следовало первым делом озаботиться участью Антона Петровича. Каково ему сейчас в тюрьме! Нужно нанять адвоката и добиться, чтобы его выпустили.

– Вот это верно! – согласился дедушка. – Что-то мы слишком растерянны. Предлагаю прямо сейчас отправиться в адвокатскую контору.

– Что, всем вместе?

– Да нет же. Полагаю, что я и один справлюсь, но если кто пожелает присоединиться, так я не против.

– Я со своим незнанием языка буду лишь обузой, – чуть огорчился Александр Сергеевич. – Но в финансовой части вопроса готов участвовать несомненно.

– Ну, молодежь-то со мной идет?

– Обязательно!

– А ты, Ирина?

– Ох! Мне нужно как-то решить вопрос с прощальным ужином. Не отменить ли его?

– Не думаю, что есть большая нужда. Граф нам старый знакомый, но не родственник. Траур соблюдать нет необходимости. А обижать артистов – последнее дело. Они уж, верно, настроились хорошенько погулять. Хотя разочаровать их придется, полагаю, что от оркестра отказаться будет правильным.

– Ну что ж, надо так и поступить, и я всем этим займусь.

Мама ушла в свои комнаты, Александр Сергеевич пошел на свою квартиру, дедушка отправился переодеваться, и мы с Петей остались одни.

– А зачем вы, Даша, спросили о том, откуда были похищены драгоценности? Вы хотели узнать, где они хранились в доме?

– И это тоже. А отчего спросила, сама точно не скажу. Меня вот вчера рассмешило объяснение Антоши, для чего ему тот ящик нужен.

– А мне странным показалось, что то не было никакого ящика, то он вдруг есть. Зачем понадобилось тащить этакую тяжесть в театр? Он ведь тяжелый, хоть и сравнительно невелик.

– Вот-вот. Вчера все это не казалось важным и даже просто отдельного интереса заслуживающим. А сейчас мне кажется, что все не так и просто, что что-то большее за всем этим стоит.

– Только вот инспектор не пожелал ответить.

– Не пожелал. А больше покуда спросить не у кого. Хорошо бы Антошу выпустили, может, он чего прояснить сумеет.