Стихотворения

Текст добавлен: 10 октября 2016, 02:44

Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Владимир Солоухин

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Назад к карточке книги

СЕРЖАНТ ЗАПАСА

Мне позабыть уже не рано,

Как сапоги на марше трут.

Рука, отвыкнув от нагана,

Привыкла к «вечному перу».

С шинели спороты петлички,

Других не взять у старшины,

И все солдатские привычки

Как будто вовсе не нужны.

Все реже думаю меж делом,

Что кто-то новенький в строю

Берет навскидку неумело

Винтовку звонкую мою.

Что он, не знающий сноровки,

Влюбленный в «вечное перо»,

Клянет неправильность винтовки,

Бросавшей в зависть снайперов.

И для него одно и то же:

Сержант иль кто-нибудь другой

Хранил в подсумке желтой кожи

В обоймы собранный огонь.

Но мне бы все же знать хотелось,

Что, не отставши от других,

Он будет быстро и умело

Дырявить черные круги.

Но ведь моя винтовка сжата

В его неопытных руках.

И до сих пор зовут сержантом

Меня ребята из полка:

Все тот же я, повадки те же,

И та же собранность в лице,

И глаз, который неизбежно

Сажает душу на прицел.

И если я слыву спокойным,

Так это значит – до сих пор

Я помню сдержанность обоймы

И выжидающий затвор.

1947

КОЛОДЕЦ

Колодец вырыт был давно.

Все камнем выложено дно,

А по бокам, пахуч и груб,

Сработан плотниками сруб.

Он сажен на семь в глубину

И уже видится ко дну.

А там, у дна, вода видна,

Как смоль, густа, как смоль, черна.

Но опускаю я бадью,

И слышен всплеск едва-едва,

И ключевую воду пьют

Со мной и солнце и трава.

Вода нисколько не густа,

Она, как стеклышко, чиста,

Она нисколько не черна

Ни здесь, в бадье, ни там, у дна.

Я думал, как мне быть с душой

С моей, не так уж и большой:

Закрыть ли душу на замок,

Чтоб я потом разумно мог

За каплей каплю влагу брать

Из темных кладезных глубин

И скупо влагу отдавать

Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!

И чтоб меня такой секрет

Сберег на сотню долгих лет.

Колодец вырыт был давно,

Все камнем выложено дно,

Но сруб осыпался и сгнил

И дно подернул вязкий ил.

Крапива выросла вокруг,

И самый вход заткал паук.

Сломав жилище паука,

Трухлявый сруб задев слегка,

Я опустил бадью туда,

Где тускло брезжила вода.

И зачерпнул – и был не рад:

Какой-то тлен, какой-то смрад.

У старожила я спросил:

– Зачем такой колодец сгнил?

– А как не сгнить ему, сынок,

Хоть он и к месту, и глубок,

Да из него который год

Уже не черпает народ.

Он доброй влагою налит,

Но жив, пока народ поит. —

И понял я, что верен он,

Великий жизненный закон:

Кто доброй влагою налит,

Тот жив, пока народ поит.

И если светел твой родник,

Пусть он не так уж и велик,

Ты у истоков родника

Не вешай от людей замка.

Душевной влаги не таи,

Но глубже черпай и пои!

И, сберегая жизни дни,

Ты от себя не прогони

Ни вдохновенья, ни любви,

Но глубже черпай и живи!

1949

ЯБЛОНИ

1

Яблоня в нашем саду росла,

Очень крепкой она была.

Самой сладкой она слыла,

Самым белым цветом цвела.

Сучья тяжко к земле склонив,

Зрели яблоки белый налив.

Зубы врежешь – в гортани мед,

Теплым соком гортань зальет.

Вот покраснела в лесу листва,

Вот забурела в лугах трава,

Вот затрещали в печах дрова,

Я не перечу – зима права.

Онемела земля во льду,

Все мертво под луной в саду.

Снег подлунный и тот как лед:

Голубое сиянье льет.

С каждым часом зима сильней,

И до нежных живых корней

Уж добрался лютой мороз.

Спят деревья – не видно слез.

Все случилось в глубоком сне,

Не помог и глубокий снег.

Но расплата близка всегда —

В марте месяце с гор вода.

Забурлили ручьи-ключи,

Заиграли в ручьях лучи,

Раскрошились литые льды.

Теплый дождик омыл сады.

Так ударил расплаты час,

Но не все на земле он спас.

Что же, яблони, где ваш цвет?

Почему же и листьев нет?

Вы стоите черны-черны

Посреди молодой травы,

От дыханья самой весны

Не проснулись, деревья, вы.

2

Не сплетаются ветками,

Рос не пьют поутру,

Но, корявые, редкие,

Лишь гремят на ветру.

Подгнивают и падают,

На дрова их возьмут.

Больше солнца не надо им

И весна ни к чему.

Но выходят из семени

Клен, береза, трава.

У зеленого племени

Не отнимешь права.

Глубоки эти корни.

Начинается труд.

И побеги упорно

Пробивают кору.

Только выжить до срока,

Только на ноги встать,

Будет к солнцу дорога —

Ни согнуть, ни сломать.

Будут сильные листья,

Наливные плоды:

Только встать,

Только выстоять,

только быть молодым!

1945–1953

ГОРОДСКАЯ ВЕСНА

ЖУРАВЛИ

Журавли, наверно, вы не знаете,

Сколько песен сложено про вас,

Сколько вверх, когда вы пролетаете,

Смотрит затуманившихся глаз!

Из краев болотных и задебренных

Выплывают в небо косяки.

Крики их протяжны и серебряны,

Крылья их медлительно гибки.

Лирика полета их певучего

Нашей книжной лирики сильней.

Пролетают, радуя и мучая,

Просветляя лица у людей.

Годы мне для памяти оставили,

Как стоял я около реки

И, покуда в синем не растаяли,

Журавлей следил из-под руки.

Журавли летели, не синицы,

Чьим порханьем полнится земля…

Сколько лет уж, если спохватиться,

Не видал я в небе журавля!

Словно светлый сон приснился или

Это сказка детская была.

Или просто взяли обступили

Взрослые, серьезные дела.

Окружили книги окончательно,

Праздность мне постыдна и чужда…

Ну а вы, спрошу я у читателя,

Журавлей вы видели когда?

Чтоб не просто в песне, а воочию,

Там, где травы жухнут у реки,

Чтоб, забыв про мелочное прочее,

Все глядеть на них из-под руки.

Журавли!

Заваленный работою,

Вдалеке от пасмурных полей,

Я живу со странною заботою —

Увидать бы в небе журавлей!

1960

БОГИ

По дороге лесной, по широкому лугу

С дальнобойким ружьем осторожно иду.

Шарит ствол по кустам, озирает округу,

И пощаду в себе воплотив и беду.

Путь от жизни до смерти мгновенья короче:

Я ведь ловкий стрелок и без промаха бью.

Для порхающих птиц и парящих и прочих

Чем же я не похож на пророка Илью?

Вот разгневаюсь я – гром и молния грянет.

И настигнет стрела, и прощай синева…

Вот я добрый опять (как бы солнце проглянет).

Улетай себе, птица, оставайся жива.

Только птицы хитры, улетают заране,

Мол, на бога надейся, но лучше в кусты…

И проходит гроза, никого не поранив.

«Злой ты бог. Из доверия выбился ты!»

Впрочем, вот для разрядки достаточный повод:

На березе скворцы у скворечни своей;

Белогрудая ласточка села на провод,

Восхищенно глядит, хоть в упор ее бей.

Так за что ж ее бить, за доверие, значит?

Для того, чтоб она нелюдимой была,

Та, что даже детишек от взгляда не прячет

И гнездо у тебя над окошком свила?

Ты ее не убьешь и пойдешь по дороге,

Онемеет в стволе окаянный свинец…

. . . . . . . . . .

Пуще глаза, о, с громом и молнией, боги,

Берегите доверие душ и сердец!

1961

ГОРОДСКАЯ ВЕСНА

Растопит солнце грязный лед,

В асфальте мокром отразится.

Асфальт – трава не прорастет,

Стиха в душе не зародится.

Свои у города права,

Он в их охране непреложен,

Весна бывает, где земля,

Весна бывает, где трава,

Весны у камня быть не может.

Я встал сегодня раньше всех,

Ушел из недр квартиры тесной.

Ручей. Должно быть, тает снег.

А где он тает – неизвестно.

В каком-нибудь дворе глухом,

Куда его зимой свозили

И где покрылся он потом

Коростой мусора и пыли.

И вот вдоль тротуара мчится

Ручей, его вода грязна,

Он – знак для жителей столицы,

Что где-то в эти дни весна.

Он сам ее еще не видел,

Он здесь рожден и здесь живет,

Он за углом, на площадь выйдя,

В трубу колодца упадет.

Но и минутной жизнью даже

Он прогремел, как трубный клич,

Напомнив мне о самом важном —

Что я земляк, а не москвич.

Меня проспекты вдаль уводят,

Как увела его труба.

Да, у меня с ручьем сегодня

Во многом сходная судьба.

По тем проспектам прямиком

В мои поля рвануться мне бы.

Живу под низким потолком,

Рожденный жить под звездным небом.

Но и упав в трубу колодца,

Во мрак подземных кирпичей,

Не может быть, что не пробьется

На волю вольную ручей.

И, нужный травам, нужный людям,

Под вешним небом средь полей,

Он чище и светлее будет,

Не может быть, что не светлей!

Он станет частью полноводной

Реки, раздвинувшей кусты,

И не асфальт уже бесплодный —

Луга зальет водой холодной,

Где вскоре вырастут цветы.

А в переулок тот, где душно,

Где он родился и пропал,

Вдруг принесут торговки дружно

Весенний радостный товар.

Цветы! На них роса дрожала,

Они росли в лесах глухих.

И это нужно горожанам,

Конечно, больше, чем стихи!

1953

* Прадед мой не знал подобной резвости *

Прадед мой не знал подобной резвости,

Будучи привержен к шалашу.

Все куда-то еду я в троллейбусе,

И не просто еду, а спешу.

Вот, смотрите, прыгнул из трамвая,

Вот, смотрите, ринулся в метро,

Вот под красный свет перебегаю,

Улицей лавирую хитро.

Вот толкусь у будки автомата,

Злюсь, стучу монетой о стекло.

Вот меня от Сретенки к Арбату

Завихреньем жизни повлекло.

Вот такси хватаю без причины,

Вновь бегу неведомо зачем.

Вот толкаю взрослого мужчину

С крохотной березкой на плече.

Пред глазами у меня – мелькание,

В голове – мыслишки мельтешат,

И чужда ты миросозерцания,

С панталыку сбитая душа.

«Подожди, а что же это было-то?» —

С опозданьем выскочил вопрос.

Словно дочку маленькую, милую,

Он березку на плече понес!

И в минуту медленной оглядки

Прочитал я эти девять слов:

«Здесь продажа на предмет посадки

Молодых деревьев и кустов».

Вишенка, рябинка и смородина

У забора рядышком стоят.

(О, моя рябиновая родина!

Росный мой смородиновый сад!)

Значит, кто-то купит это деревце,

Увезет, посадит у ворот,

Будет любоваться да надеяться:

Мол, когда-нибудь и расцветет.

На листочки тонкие под вечер

Упадет прохладная роса,

Будет вечер звездами расцвечен,

Распахнутся настежь небеса.

Радости, свершенья, огорчения,

Мыслей проясняющийся ход

Времени законное течение

Медленно и плавно понесет.

Время – и пороша ляжет белая.

Время – ливень вымоет траву…

Что-то я не то чего-то делаю,

Что-то я неправильно живу!

1956

РАБОТА

Велели очерк написать

О свиноферме мне.

Давно затихли голоса

Столичные в окне.

Давным-давно соседи спят,

А я еще сижу.

Про сало цифры говорят —

Я в очерк их ввожу.

Героев нужен целый ряд,

Притом передовых.

Про сало люди говорят —

Описываю их.

И поглядеть со стороны —

Работа так проста…

А между тем из глубины

Бумажного листа

Вдруг появляются черты

Печального лица.

Они светлы, они чисты,

Любимы до конца.

Лицо все ярче, все светлей,

Все явственней оно…

Я не пишу стихов о ней,

А надо бы давно!

Соседи спят. Все люди спят.

А я еще сижу.

Про сало цифры говорят —

Я в очерк их ввожу.

Я тверд. Я приучил к труду

Себя в конце концов.

За строчкой строчку я кладу

На милое лицо.

Вот исчезает лоб ее,

Словами испещрен.

А там как раз, где бровь ее,

Вписал я ряд имен.

И вот уж больше не видны

Ни очи, ни уста…

А поглядеть со стороны —

Работа так проста!

1956

ОСЕННЯЯ НОЧЬ

Блестит панель. По ярким лужам

Гуляют зябкие ветра,

Еще не время зимним стужам,

Ненастью самая пора.

Вкруг фонарей из тьмы дождинок

Завесы желтых паутин.

И дождь, стремящийся в суглинок,

Асфальт встречает на пути.

Машины, зонтики прохожих,

Реклам и окон яркий свет…

Здесь ночь сама на день похожа

И темноты в помине нет.

А между тем бывает страшен

Сырой осенний мрак земли.

Над молчаливой речкой нашей

Теперь темно, хоть глаз коли.

Там, по дороге самой торной,

На ощупь двигались бы вы.

Лишь ветер мокрый, ветер черный

Средь черной рыскает травы.

Там под сырым ночным покровом

Листва мертвеет на кустах,

Грибы растут в лесу сосновом,

И рыба бродит в омутах…

1949

СКУЧНЫМ Я СТАЛ, МОЛЧАЛИВЫМ…

Скучным я стал, молчаливым,

Умерли все слова.

Ивы, надречные ивы,

Чуть не до горла трава,

Листьев предутренний ропот,

Сгинуло все без следа.

Где мои прежние тропы,

Где ключевая вода?

Раньше, как тонкою спицей,

Солнцем пронизана глубь.

Лишь бы охота склониться,

Вот она, влага, – пригубь!

Травы цвели у истоков,

Ландыши зрели, и что ж —

Губы изрежь об осоку,

Капли воды не найдешь.

Только ведь так не бывает,

Чтоб навсегда без следа

Сгинула вдруг ключевая,

Силы подземной вода.

Где-нибудь новой дорогой

Выбьется к солнцу волна,

Смутную, злую тревогу

В сердце рождает она.

Встану на хлестком ветру я.

Выйду в поля по весне.

Бродят подспудные струи,

Трудные струи во мне.

1952

* Последний блик закатного огня *

Последний блик закатного огня

Нахлынувшая туча погасила.

«Вы любите природу?» – у меня

Восторженная спутница спросила.

Я промолчал растерянно в ответ

На тот вопрос бессмысленный и странный.

Волну спросила б: нравится иль нет

Крутой волне

Волненье океана?

1954