Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №2"

Автор книги: Владимир Рыбин

Соавторы: Адам Холланек,Игорь Андреев,Александр Климов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Ты все шутишь, Петр. А мне не до шуток. Судя по всему, я теперь не скоро окажусь в Петербурге.

– Да, я шучу! – обозлился плутонговый. – Он еще думает о сваей несравненной Вареньке. Ты бы задумался о другом: как нам выбраться из этой передряги?

– Ну это ты хватил. Японцы не посмеют атаковать нас в нейтральном порту.

– Уже посмели. «Кореец» еле ноги унес после атаки вон тех красавцев.

– А как же корабли нейтральных держав? Они не допустят – этого. – Графинюшка нервно ткнул пальцем в темный силуэт

французского крейсера «Паскаль».

– Меня удивляет твоя наивность. Должно быть, это от избытка графской крови. Россия для многих в этих местах как рыбья кость в горле. Они совсем не против устроить нам кровопускание чужими руками.

– И все-таки ты меня не убедил. Существует международное правило, честь моряков…

– Плевать хотел адмирал Уриу на право и честь. Вот погоди, перекидает завтра «Асама» пару сотен восьмидюймовых снарядов в наш «Варяг», и ты убедишься, какому богу молится японский адмирал и какого права придерживается.

Ничволодов задумчиво помял пальцами подбородок. Похоже, Губонин был близок к истине.

– И все-таки как ты груб, Петр. Прямо как матрос.

– Конечно, куда мне до твоего аристократического воспитания.

Мичманы пикировались ежедневно. Но на этот раз Ничволодов обиделся.

– Я, как и все вы, обучался в Морском корпусе. Мои дорогие предки, кроме титула, мне ничего не оставили. Так что твой намек совершенно неуместен, даже оскорбителен!

Плутонговый смягчился.

– Не злись. Лучше проверь свои дальномеры. А то начнешь завтра рубить мне дистанцию…

– Когда это я рубил дистанцию? Ты лучше последи за своими наводчиками. Забыл, сколько вы на последних стрельбах перекидали снарядов в белый свет!

– Не волнуйся, не подведем! – Губонин вдруг неожиданно молодо рассмеялся. – А что, Мишель, бой так бой. Весело!..

– Смотри-ка, вроде головной миноносец якорь выбирает. Не иначе японцы уходить надумали?

Оба мичмана с минуту молча вслушивались в звуки моря. Сначала они уловили стук якорной цепи, накручиваемой на штиль, потом звучный удар: якорь, как гвоздь в стену, вошел в клюз.

– Уходят! – согласился Ничволодов. – Пойду старшему офицеру доложу.

У третьего спонсона перед мичманом вынырнул комендор Алешка Козинцев. Вытянулся, цыганские глаза «по уставу» ели начальство.

– Дозвольте обратиться, ваше благородие!

– Что тебе? – С матросами Графинюшка был строгим, без вольностей.

– Мы, ваше благородие, меж собой сомневаемся. Как это понимать? Вроде и война с японцами началась, а мы отсиживаемся.

– Кто тебе сказал, что война началась?

– Своим умом дошли. Разве ж без войны минной атакой угощать станут?

– Вот я доложу вахтенному офицеру, он тебя пошлет гальюны чистить за большой ум. Тебе не рассуждать, а повиноваться по уставу положено. Понял?

– Так точно! – Алешка сумрачно посмотрел в спину мичмана, зло перекатил желваки.

– Ну, что мичман сказал? – набросились матросы на вернувшегося Козинцева.

– Он скажет! – огрызнулся комендор. – Одно слово – Графинюшка! Обещал вахтенному доложить, что много рассуждать стали… А, ладно, и без него ясно: война, братцы. Только какая-то подлая.

Козинцев и не подозревал, как он был близок к истине. Именно в это время весь внешний рейд Порт-Артура озарялся выстрелами, полосовался беспорядочно метавшимися лучами прожекторов, запоздало выискивавших неприятеля. Броненосец «Ретвизан» со скрежетом наползал на прибрежные камни. «Цесаревич» оседал, заглатывая через рваную пробоину тонны воды. Русские моряки расплачивались первой кровью за беспечность царских адмиралов: эскадра прозевала ночную атаку японских миноносцев…

Опорожнив трюмы, японская эскадра в самом деле покинула Чемульпо. Но лишь для того, чтобы приготовиться к бою. Утром 27 января 1904 года командиры всех стационеров, бывших в порту, получили радио с «Нанивы». Контр-адмирал Уриу извещал о предстоящем нападении на «Варяг» в случае, если он до 16 часов не покинет Чемульпо. Во избежание недоразумений адмирал советовал уйти нейтральным судам до боя. Командир французского крейсера «Паскаль» Виктор Сэнес поспешил на «Варяг».

– Вам известно о требовании Уриу покинуть порт? – обратился он к Рудневу.

– Конечно. Нетрудно было перехватить радио японцев.

– Что вы по этому поводу думаете?

– Думаю? – Руднев наклонил голову с широкими залысинами. – Только то, что Уриу готов на все, чтобы захватить «Варяг». Они согласны воевать даже в нейтральном порту.

– Вот именно. – Уроженец юга Франции, Сэнес был порывист и горяч. – Я удивляюсь вашему спокойствию! Все, что творит адмирал, просто возмутительно, нет – подло! Капитан, прошу вас на борт английского крейсера. Там мы обсудим сообща создавшееся положение.

На «Тэлбот» прибыли командиры всех стоявших в порту стационеров. Не было только командира крейсера «Виксбург»: американцы открыто демонстрировали свою неприязнь к русским.

Едва Руднев вошел в кают-компанию «Тэлбота», как его догнал мичман Губонин.

– Простите, ваше превосходительство. Пакет от японцев. Старший офицер приказал срочно переправить его вам.

Руднев извинился перед капитанами, отошел к иллюминатору. Косой луч света, пробиваясь через неплотно сдвинутые шторы, растекался по листку. Разговоры умолкли. Все неотрывно смотрели на Руднева.

– Господа! Адмирал Уриу извещает меня о начале военных действий между Японией и Россией. Он требует, чтобы «Варяг» покинул Чемульпо. В противном случае грозится напасть прямо в порту. Кстати, должно быть, по забывчивости адмирал не вручил нам ультиматум вчера.

До сих пор Руднев говорил спокойным, ровным голосом. Но на слове «забывчивость» не удержался, сделал ударение.

– Почему вы так решили? – поинтересовался Бейли.

– Ультиматум датирован вчерашним числом. По-видимому, адмирал Уриу предпочитает сначала напасть, а потом уже объявить войну.

– Надеюсь, мы не допустим этого нападения?! – вмешался Сэнес.

Бейли недовольно покосился на импульсивного командира «Паскаля». Кажется, он будет принуждать всех помочь русским. Нет, этого нельзя допустить.

– Господин Руднев, надеюсь, поймет нас. Объявление войны несколько меняет дело. Нам нужно по этому поводу поговорить конфиденциально.

– А разве то, что до сих пор делал адмирал Уриу, – не война?

Бейли замялся: вопрос был поставлен слишком прямо. Прямо для человека, не привыкшего говорить правду. Руднев не стал дожидаться ответа:

– Хорошо. Где я могу подождать вашего решения?

– Не утруждайте себя. Мы пройдем в мою каюту. Прошу, господа.

Просторная каюта Бейли была обставлена мебелью из мореного дуба. Здесь нашлось бы чем поживиться огню, но коммодор не мог отказать себе в комфорте.

Командиры крейсеров расселись вокруг круглого стола. Коммодор Бейли на правах хозяина и старшего в звании предложил:

– Прошу высказываться.

– Что тут говорить! – Сэнес порывисто поднялся со ступа. – Будет в высшей степени непорядочно, если мы не напомним адмиралу Уриу о правилах хорошего тона.

Бейли вытянул губы в трубочку – упругая струя табачного дыма ударила в подволоку.

– Что вы этим хотите сказать? Уж не предлагаете ли участвовать в бою на стороне русских?

– Было бы совсем неплохо, – отрезал Сэнес. – По крайней мере я убедился бы, на что годятся мои парни. Но успокойтесь, я предлагаю совсем другое. Адмирал Уриу поджидает русских в узком фарватере. Там они обречены. Так давайте останемся с русскими в Чемульпо.

– А если все-таки японская эскадра будет атаковать «Варяг»? Не забывайте, что война уже официально объявлена! И мне бы не хотелось, чтобы в чужой драке гибли мои люди!

Но командир «Паскаля» не собирался отступать.

– Хорошо, есть иной выход. Давайте окружим «Варяг» своими кораблями, как эскорт, и выведем в открытое море.

– Но это такое же нарушение международного права. Если не ошибаюсь, у юристов оно называется пособничество. Нет, я, как командир английского корабля, не могу пойти на такое.

Сэнес обернулся к командиру итальянского крейсера «Сафиро» Бореа, молча слушавшему перепалку.

– Мы ждем вашего слова.

Бореа был всем сердцем с темпераментным французом, но… что скажут в Риме?

– Господа, вы предлагаете мне разрешить вопрос, который не входит в мою сферу. Я – моряк, а не дипломат и благодарю бога, что судьбе именно так распорядилась мною. Нейтралитет – вот что мне было сказано, когда я покидал гавань Неаполя.

– Это значит?..

– Это значит, что до четырех часов дня мы поднимем пар в наших котлах и покинем Чемульпо.

Бейли торжествовал: кто бы мог подумать, что этот невзрачный Бореа окажется таким крепким парнем.

– В таком случав я пойду на это один! – запальчиво заявил Сэнес.

– Не хотите ли вы сказать, что станете эскортировать «Варяг» в открытое море?

– Именно!

Бейли и этого не хотел допустить. Надо помогать слабейшим в борьбе с сильнейшим, то есть японцам против русских, и… пусть торжествует Британия. Подыскивая слова повесомей и похолодней, он сказал:

– Это ваше право, как и мое, старшего по рейду, сообщить о вашем необдуманном решении в Сеул французскому посланнику. Й я совсем не уверен, что он одобрит ваше решение.

Удар был нанесен точно. Сэнес растерялся. Когда дело касалось чести, он шел напролом. Но дипломатия? Она всегда выворачивала все наизнанку. Ждать, что скажет французский посланник в Сеуле? Но на это уйдет бог знает сколько времени, а требование адмирала Уриу истекает через несколько часов.

– Подумайте о последствиях, – изламывая в усмешке тонкие губы, давил Бейли. – Подобные действия чреваты международным скандалом.

И Сэнес отступил.

– Хорошо, я поступлю как все.

Коммодор облегченно откинулся на спинку стула:

– Тогда мы покидаем до начала боя Чемульпо. Остается лишь сообщить наше решение командиру «Варяга»,

У Руднева ни один мускул не дрогнул на лице, когда Бейли объявил о решении совета командиров. Впрочем, ощущая враждебность англичан, хоть и старательно прикрытую маской ледяной вежливости, он ждал чего-либо подобного. Правда, была еще надежда на командира «Паскаля»…

Руднев бросил короткий взгляд на Сэнеса: тот опустил голову, пальцы нервно постукивали по поверхности стола.

– Благодарю вас, господа, – в голосе Руднева звучала открытая насмешка. – Вы очень любезны. Но в вашем решении нет никакой надобности. Спокойно оставайтесь в Чемульпо. «Варяг» выйдет из порта и примет бой… Не могли бы вы проводить нас до нейтральных вод?

– Это невозможно. Это нарушение нейтралитета!

У Руднева кровь прилила к щекам:

– Вы так находите? Вы же хорошо знаете, что японцы атакуют «Варяг» в узкой бухте, как свора ночных грабителей… Однако, о чем я говорю? Вы не измените решения, как и мы. Прорыв!

Сэнес порывисто подошел к Рудневу. В глазах стояли слезы, рука была жаркой:

– Так могут поступить настоящие моряки. Удачи вам, и… простите меня.

Бейли решил, что самое время ему вмешаться. Он сделал любезное лицо. Такое, какое бывает у врача, обещающего скорое выздоровление смертельно больному.

– Вы нас неправильно поняли. Мы вовсе не отказываем вам в помощи. Разумеется, адмирал Уриу получит наш решительный протест, который умерит его пыл. Смею надеяться, что «Варяг» спокойно покинет пределы Чемульпо.

– Да, конечно, – усмехнулся Руднев. – Клочок бумаги для японского адмирала будет убедительнее ваших бронированных крейсеров рядом с «Варягом». Прощайте, господа!

Коммодор Бейли сдержал слово. Протест был написан им собственноручно. О, он был полон решительных фраз и укоров, призванных пробудить совесть японского командующего. Особенно замечательна была последняя строчка: «И будем рады слышать ваше мнение по этому предмету».

Бейли был так любезен, что сообщил японцам и о намерении «Варяга» идти на прорыв.

Вернувшись на корабль, Руднев приказал собрать всех офицеров в кают-компании.

– Господа! – обратился он к ним. – Не буду скрывать от вас всю тяжесть нашего положения. Адмирал Уриу требует, чтобы мы покинули порт. Иначе он нас атакует на якорной стоянке. Я хотел бы услышать ваше мнение.

– Позвольте, Всеволод Федорович, а корабли дружественных нам держав?

Руднев ответил как отрезал:

– Пальцем не пошевелят! Итак, я жду.

Высказывались по чину и выслуге, начиная с младшего… И все сошлись на одном – прорываться. Закончил старший офицер капитан второго ранга Степанов.

– Если останемся в порту, шансов на спасение никаких. Значит, надо атаковать неприятельскую эскадру первыми. В случае же неудачи вести бой до последнего.

– Спасибо, господа. Иного не ждал. – Руднев поднялся, давая понять, что совещание окончено. – Прошу в предстоящем бою каждого офицера быть примером исполнения долга для низших чинов. Уверен в каждом, как в самом себе. Прошу разойтись по боевому расписанию.

Но прежде чем команда стала готовиться к бою, просвистали на обед. И только после обеда выстроили команду на верхней палубе. Ветер трепал длинные ленты матросских бескозырок, топорщил воротники с белыми полосками по краям – за Гангут, Чесму и Синоп – славу русского флота. Можно ли ее посрамить?

– Никаких разговоров о сдаче не может быть! Мы не сдадим крейсера и будем сражаться до последней возможности! Исполняйте свои обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый снаряд должен нанести вред неприятелю!

Говорить капитан первого ранга кончил под крики «ура!», каких не слышал «Варяг» даже во время императорского смотра в Кронштадте.

…Стрелки швейцарских часов замерли на 11 часах 10 минутах. Руднев оставался спокоен, как мог быть спокоен человек, твердо решивший все для себя.

– Все наверх, с якоря сниматься!

Загремела цепь. Двупалый якорь с размаху вошел в клюз, вниз полетела налипшая на нем морская живность, бурые водоросли.

– Малый вперед!

Под броневой палубой две смены кочегаров принялись скармливать прожорливым топкам первые тонны угля. Разгоняя загустевшую смазку, дернулись поршни паровых машин. Шатуны, изломавшись в суставах-подшипниках, навалились на вал. Оборот. Еще оборот. Алчно зачавкали сальники. Двухметровые бронзовые лопасти винта врубились в застоявшуюся воду, стянутую масляной пленкой. Пошли! Позади, в полутора кабельтовых, в струе крейсера держался «Кореец».

На соседних кораблях грянуло «ура!». Французы на «Паскале» обвисли на леерах. На корме, сверкая звонкой медью, оркестр играл русский гимн.

– Каково, Всеволод Федорович! Так недолго и крейсер перевернуть. – В глазах Беренса чуть приметно дрожала легкая насмешка. Было в этом ликовании на «Паскале» что-то чрезмерное, вызывающее иронию. Будто «Варяг» выходил не на бой с превосходящими силами противника, а выкатывался на увеселительную прогулку.

– Что поделаешь, Евгений Андреевич, французы – народ темпераментный. Будем снисходительны к ним. Это от искренности. Кстати, что они кричат, не пойму?

– Желают нам удачи.

– Удачи? Это хорошо. В нашем положении и удача пригодится. Вот и «Тэлбот».

Беренс подкрутил окуляры бинокля и увидел ровные шеренги выстроившихся на палубе английских матросов.

– Если не ошибаюсь, на переднем мостике сам коммодор Бейли…

Бейли был в своей каюте, когда ему доложили о движении русских. Коммодор вскинул брови, сказал не без удивления:

– Я полагал, что господин Руднев более благоразумен. Лезть на противника, который впятеро сильнее… Да к тому же быть скованным в маневре… Здешний фарватер узкий, как клистирная трубка, камни и мели… Прикажите построить команду. Оркестр на бак. Придется проводить этих самоубийц.

Внутренними трапами Бейли поднялся на мостик. Старший офицер почтительно докладывал в спину:

– У итальянцев и французов – всеобщий восторг. Провожают русских как на распятие.

– Распятие? Надеюсь, в этом случае обойдется без воскрешения.

Офицеры на мостике сухо приветствовали командира. Бейли в кают-компании не жаловали: коммодор был неплохим моряком, но ему не хватало хороших манер. Лоск его был напускной, только-только прикрывавший невоспитанность. Лет сорок назад он не поднялся бы выше звания лейтенанта. Но сейчас иные времена: адмиралтейству нужны хваткие, грубые моряки, напоминающие «джентльменов удачи» времен адмирала Дрейка. Впрочем, догадываясь об отношении к себе большинства офицеров, Бейли платил им той же монетой.

– Господа, я не вижу необходимости в вашем пребывании на мостике. – Коммодор говорил отрывисто, как лаял. – Прошу всем свободным от вахты разойтись.

Не поворачиваясь, Бейли откинул руку. Вестовой привычным жестом вложил в ладонь бинокль. «Варяг», оставляя за собой длинные усы бурунов, проходил мимо английского крейсера. У расчехленных орудий застыла прислуга. Жерла орудий, освобожденные от защитных пробок, пугали своими бездонными провалами. Бейли приподнял трубы бинокля, увидел стоящего на мостике Руднева. Парадный мундир, золото эполет, ордена. Коммодору вдруг захотелось увидеть выражение лица русского командира, но, как ни скрадывал двенадцатикратный бинокль расстояние, разглядеть ничего не удалось…

Бейли в досаде бросил бинокль на грудь

– Безумцы, они действительно решились идти на прорыв!

Штурман «Тэлбота» сказал подчеркнуто сухо, ни к кому не обращаясь:

– Я посчитал бы за честь служить простым рулевым на корабле этих безумцев. Там по крайней мере не прощают подлости.

– Это ваше личное мнение?

– Надеюсь, не только. «Тэлбот» всегда славился настоящими моряками.

Это уже звучало как вызов. У Бейли от злости сплющились зрачки. Но чем сильнее он закипал внутри, тем спокойнее был внешне.

– Сомневаюсь, чтобы остальные разделяли это мнение. Впрочем, – коммодор смерил безжалостным взглядом штурмана, – впрочем, вас никто не удерживает на «Тэлботе». Пожалуйте рапорт. Что же касается настоящих моряков, то я ценю мужество, пусть даже оно и граничит с безумием. Прикажите играть русский гимн!

– Да, это определенно сам коммодор Бейли! – повторил лейтенант Беренс. – Желает счастливого плавания.

Руднев усмехнулся:

– Как это трогательно со стороны коммодора! Он ведь был так обеспокоен нашей задержкой в порту…

Он не договорил, осекся: совсем не время было злословить по поводу мнимых доброжелателей. Есть вещи и поважнее – бой! Взгляд уперся в счетчик лага:

– Прикажите прибавить еще тридцать оборотов.

– Есть прибавить тридцать оборотов!

Упругие струи дыма из труб, словно подрубленные, изломались, поползли вниз и в сторону.

– Всеволод Федорович, вижу японские корабли. Не пора ли перейти в боевую рубку? – предложил старший офицер.

– Да-да, – согласился Руднев. Но прежде чем уйти, он перегнулся через поручни мостика, посмотрел вниз, на палубу. В надраенной до зеркальности меди дробилось негреющее солнце, перекидывалась словами прислуга у орудий. Живая!

У Руднева запершило, защекотало в горле. Он вытащил платок, прокашлялся. Офицеры из вежливости отвернулись, будто ничего и не заметили.

– Идемте, господа. И пусть каждый свято выполнит свой долг.

По одному вошли в боевую рубку. В ней было тесно. Пространство со всех сторон сдавлено трехдюймовыми бронированными плитами, заставлено приборами, переговорными трубами. Ординарец Чибисов потянул на себя пластину стальной двери. Сминая резиновую прокладку, она плотно, как крышка табакерки, впечаталась в стену. Теперь командный пункт корабля был связан с командой хитросплетением переговорных труб, телефонами да двухметровым бронированным туннелем позади рубки – для посыльных и голосовой связи.

Через узкие смотровые щели с козырьками были видны силуэты японских крейсеров.

Наблюдатель торопливо доложил:

– Неприятель поднял сигнал: «Сдавайтесь на милость».

Мичман Ничволодов молодцевато взлетел на самую высоту – фор-марс, где находилась дальномерная станция номер два. Прежде чем припасть к окулярам дальномера, мичман скинул кожаные колпачки со стекол. Цейсовские линзы мерцали таинственным голубоватым светом. Ничволодов открыл ящик с принадлежностями, вытащил бархатку, меховые щетки – оптику обхаживали почище барышень. Выудил он и бутылку для спирта. Пустую.

У Графинюшки кровь ударила в голову. Чем протирать линзы? Одними меховыми помпошками начисто никогда не протрешь – все одно запотеют. Тогда станция станет рубить дистанцию – страх! Он лихорадочно обшарил взглядом трех матросов-дальномерщиков. Ну конечно, кто мог это сделать, как не пьяница Михеев. Ах, сволочь!

– Михеев, поди сюда!

Михеев подскочил, широко расставил ноги, ловя равновесие – на марсе покачивало. Ладонь прикрывала лицо. От ветра? Или… чтоб не унюхал?

– А ну дыхни!

– Да я…

Ничволодов погрозил пустой бутылкой.

– Сам, подлец, знаешь!

– Да нешто я посмел бы. Выпить я горазд, правда… Но такое. Я же русский матрос.

– Ваше благородие, – перед мичманом вытянулся другой дальномерщик, – дозвольте обратиться. Пробка неплотно пригнана. Не иначе как спиртяга выдохся.

Ничволодов потрогал пробку. Качается. Бутылка, кувыркаясь, полетела с фок-мачты за борт.

– Ступай в перевязочным пункт и возьми спирту для дальномера. Скажи, я прошу. Быстро!

Михеев вернулся на станцию, осторожно, как младенца, прижимая к груди бутылку со спиртом.

– Протри линзы! – прикрикнул мичман. – Да легче, медведь косолапый. Это тебе не портовые девки – оптика.

Но Михеев на оптику уже не смотрел. Лицо его было повернуто в сторону. Голос вздрагивал от возмущения:

– Смотрите! Японцы сигнал выбросили, без боя сдаваться предлагают.

Контр-адмирал Уриу ждал ответа, в волнении покусывая губы.

– Что там русские?

– Не отвечают.

Прошла еще минута. Пусто. Адмирал не поверил. Сам облазил взглядом все реи «Варяга». Да что они, в самом деле вздумали драться?

Японская эскадра по своей огневой мощи в пять раз превосходила «Варяг» и «Кореец». Но и этого мало. Японские снаряды были начинены шимозой – взрывчатым веществом, превосходящим в пять раз русский пироксилин, залитый в снаряды. Но и этого мало. На царском флоте отдавали предпочтение бронебойным снарядам с тугими запальными трубками. Такой снаряд должен был пробить броневой пояс неприятельского корабля и взорваться внутри. Японцы ставили на снаряды чувствительные запальные трубки, взрывавшиеся даже от удара о поверхность моря. И они будут взрываться, осыпая прислугу и комендоров, открыто стоявших у орудий, осколочным градом. Это уже была не арифметическая – геометрическая прогрессия превосходства. И все же…

– Может быть, русские спустят флаг после первых выстрелов? И пока не делают этого из приличия?

Контр-адмирал покосился на командира «Нанивы».

– Прикажите дать пристрелочный выстрел.

– Есть!

С флагмана ударило шестидюймовое орудие. Всплеск обо-. значился далеко за кормой «Варяга». Перелет.

– Что русские?

– Молчат.

Уриу протяжно вздохнул. Было бы совсем неплохо начать кампанию с захвата русского крейсера. Адмирал Того прав: такое известие не прошло бы мимо внимания божественного Тенно – императора, а имена первых победителей хорошо западают в память. Проклятое упорство русских. Ослиное. Они за него поплатятся!

– Еще один!

На этот раз японцы положили пристрелочный снаряд почти точно. Водяной гейзер вырос из-под самого борта «Варяга» и, подрезанный ветром, обрушился на комендоров третьего орудия. Алешка Козинцев вытер бескозыркой соленые капли с лица.

– Все целы? Ну, братцы, со вторым вас крещением. Жаль только, на том свете не зачтется. Поп-то японский!

На левом плутонге не удержались, грохнули. Они еще смеялись!

На мачте «Нанивы» затрепетали сигнальные флаги. Крейсер сообщал остальным судам расстояние до русских. Матросы оборвали смех. Козинцев припал к орудию, крикнул срывающимся голосом:

– Сейчас вдарят!

Залп главного калибра японской эскадры разодрал сдавленный небом и морем воздух. Часы показывали 11 часов 45 минут.

В боевой рубке спокойно. С первыми выстрелами всю суету как волной слизало: осталась трезвость мысли и холодная злость, без которой ни один бой не выиграть.

Руднев привычно одернул мундир. Тяжелые эполеты в желтом мерцании ламп отливали золотым шитьем, стойка воротника подпирала шею. Золотые ножны кортика колотились о бедро. На груди звенела колодка с орденами. Так повелось испокон. В лучшем – на парад и на смерть.

– Японцы начали, Всеволод Федорович.

– Вижу. Проследите, чтобы о всех попаданиях в «Варяг» сообщали в рубку незамедлительно. Это крайне важно.

Второй снаряд упал совсем рядом, подняв фонтан воды. В прорезь рубки – не ослышались ли? – залетел смех.

– Весело помирать собрались наши матросы.

Руднев не согласился.

– Почему помирать? Драться.

– Не пора ли и нам начинать пристрелку?

– Пора. – Руднев снял фуражку, оголив высокий, исчерченный морщинами лоб. Перекрестился. – Ну, с богом. Поднять боевые флаги!

Маленькие комочки быстро заскользили по фалам и вдруг развернулись, забились в мускулистом подхвате ветра. На «Корейце» продублировали, и вот уже корабли взывали: «К бою!»

– Эй, на дальномере! Давай дистанцию.

На раскачивающемся марсе – как в вороньем гнезде – дальномерщик Михеев вдавил глаз в присоску оптики. От волнения изображение двоилось, тело – это на пронизывающем ветру – пробивал пот. Успевай только поворачиваться.

В паутине делений путались вентиляционные трубы «Асамы», жадно всасывающие широкими раструбами воздух. Влупить бы им под основание, чтоб задохнулись топки!

– До головного – сорок пять кабельтовых! – крикнул мичман Ничволодов.

В боевой рубке помедлили – японские снаряды уже кучно ложились вокруг «Варяга». Потом последовала команда: «Огонь!»

Рука комендора Алешки Козинцева, подчиняясь резкому выкрику плутонгового командира, послушно закрутила маховик вертикальной наводки. Хобот шестидюймовки пополз вниз, укорачивая тень на – палубе. Рядом сально чавкнул затвор, заглатывая снаряд с красным – бронебойным – околышком. Теперь только бы не забыть, раззявить рот пошире, а лучше ладонями сдавить уши.

– Огонь!

Отдача, хотя и смягченная откатником, встряхнула орудие.

– Недолет! – выругался мичман Губонин. – Ах, Графинюшка, попадись мне. Здесь же все 46 кабельтовых!

Алешка, морщась как от зубной боли, крутанул маховик на два оборота. Промах переживал почти физически, будто сам недобросил двухпудовый снаряд.

– Сейчас-сейчас, – шептал матрос, подгоняя вертикальную наводку под дистанцию. – Готово!

Заряжающий бросил новый снаряд в казенник. Стук запоров замка. Рот – шире. Лицо отвернуть от панели.

– Огонь!

На «Асаме» полетела вниз вентиляционная труба.

– Молодцы, ребята! В самую рожу адмиралу Уриу заехали! – крикнул Козинцев.

– Ура-а-а!

Японский снаряд подловил всех в этом радостном крике. Разметал в щепки катер, щедро сыпанул осколками. Алешка вмялся затылком в станину, выворачивая руку – пальцы точно примерзли к механизму наводки, – стал оседать на палубу. Боль от вывернутой руки и привела в сознание. Рванул на вороте тельняшку. Шатаясь, поднялся. Из дыма вывалился мичман Губонин. Лицо известковое, прижатая к колену ладонь мяла складку брюк – меж пальцев бежала кровь. Выдавил:

– Есть кто живой? Отзовись! – И, не дождавшись ответа, повалился со стоном.

– Санитара! – Алексею казалось, что он надрывался в пронзительном крике, но из разъеденного угаром и ядовитыми газами горла вырывался бессвязный хрип.

Прибежали санитары. Мичману сунули под нос склянку с нашатырем. Он пришел в себя, сгоряча сплюнул:

– Да что ты меня как институтскую барышню! – Но сам носом, как в рюмку, – в склянку и вдыхал, вдыхал, до одурения.

– Ваше благородие, вам надо в лазарет, на перевязку, – сказал санитар, распарывая брючину на раненой ноге. – Сейчас носильщики подойдут.

– Перевязывай здесь! Козинцев, орудие цело?

Алешка потянул рукоять затвора.

– Заело.

– Давай вместе!

Губонин оттолкнул носильщиков, поднялся – откуда только силы взялись! Навались. От нечеловеческого напряжения уплывало сознание.

– Давай!

Замок, клацнув вывернутыми запорами, открылся.

– Ваше благородие, господин мичман, орудие-то заряжено!

– Козинцев, на место! Только бы не разорвало. Огонь!..

Тридцатимильный фарватер Чемульпо – узкий и извилистый. Справа – прибрежные мели, слева – гряда подводных камней. Адмирал Уриу, выбрав это место для встречи русского крейсера, рассчитал точно. «Варягу» не сманеврировать не увернуться от настильного залпа. Спасение в одном – в скорости. Только вперед, только в прорыв!

Стрелка машинного телеграфа мелко вздрагивала на секторе «Самый полный». В стальных внутренностях корабля надрывались черные, как тропическая ночь, кочегары. Боя они не видели. Они вообще ничего не видели, кроме облитого водой угля на совке лопаты и огнедышащих, прожорливых пастей топок.

– Как бы «Кореец» не отстал, Всеволод Федорович! – обеспокоился Беренс.

– Запросите, как у них там? – приказал Руднев.

Через несколько минут доложили:

– В «Корейца» попаданий нет. Но, кажется, они на пределе. Машины у них ни к черту.

– Беляев ни за что в этом не сознается. Он и так считает, что связывает нас по рукам и ногам. Как прорвемся, придется сбавить ход.

Японцы пристрелялись. Были попадания в борт, орудийную палубу. Шестидюймовый снаряд разорвался на марсе. Михеев чудом спасся: осколки до неузнаваемости искрошили его товарищей. Его же долю принял на себя дальномер. Когда Михеев очнулся, первое, что увидел, – покореженную трубу с разбитыми чечевицами-линзами.

– Братцы, где вы, братцы? – не веря ни в свое спасение, ни в гибель товарищей, звал матрос. – Отзовитесь, братцы!

Молчание. Михеев, натыкаясь на исковерканное, вырванное из гнезда железо, на еще теплые осколки с режущими краями, пополз по накренившейся площадке. Вдруг ладонь ткнулась во что-то липкое, мягкое. Холодея, посмотрел вниз: то была оторванная почти по локоть рука. И на пальце этой оторванной руки поблескивало тяжелое платиновое кольцо. Больше ничего, ровным счетом ничего от Графинюшки не осталось.

С уничтожением дальномерной станции номер два «Варяг» словно на один глаз ослеп. Теперь вся надежда была на дальномерщиков первой станции. Им бы не подкачать – бой вступал в решающую фазу, когда корабли противников сходились до минимума.

Один за другим умолкали орудия левого борта. Японские снаряды фугасного действия наносили страшные опустошения. Пожарные партии с трудом справлялись с бушевавшим огнем.

– Большие потери среди комендоров и прислуги. Есть даже раненые… щепками от разбитых вельботов! – доложил старший офицер. Он только что вернулся с палубы и теперь никак не мог унять учащенное дыхание. – Но какова крепость духа, Всеволод Федорович! Выше всяких похвал. Раненые отказываются покидать орудия.

– В мужестве матросов не сомневался, – ответил Руднев и болезненно поморщился. Сколько раз он говорил, что в современной войне прислугу надо прятать под броневые колпаки или хотя бы за щиты. Но в морском штабе многие мыслили еще категориями парусного флота.

– На подачу патронов встали люди из пожарных партий, – продолжал докладывать Степанов.