Текст книги "Шведские остановки"
Автор книги: Владимир Чивилихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– Для самозащиты, на всякий случай. На севере, конечно, не потребуется, гарантирую, но вы же отсюда едете в Стокгольм...
Губернатор говорит, что еще в XVI веке шведский король Густав I стремился к Ледовитому океану, чтоб торговать с Северной Русью. Что ж, это интересно. Может, до шведов доходили слухи о новгородских владениях по Белому морю, о богатых вотчинах Марфы Посадницы, о многоотраслевых монастырских хозяйствах Поморья, о сокровищах именитых людей Строгановых, торговавших даже с Китаем? К тем временам, когда шведский дворянин Густав Ваза поднял народно^ восстание против засилья датчан и стал королем, на Колу и дальше – по Студеному морю – ходили землею и водою русские люди. И еще один любопытный факт узнал я от губернатора: до конца
На вместительном прогулочном катере "Стелла Мария" плывем вдоль города, причалов, разгрузочных площадок для руды, мимо государственного металлургического комбината.
Сеет мелкий дождик, все вокруг в туманной мари, однако на катере весело: песни, аккордеон, громкий говор, шахматы, сигареты, кофе. На носу катера укреплены большие осиновые ветки, играют на ветру зелено-белесым листом. Наступает традиционный шведский праздник Середины лета, по-нашему Ивана Купалы, и администрация, общественность города пригласили нас на эту прогулку. Может, тут я найду человека, что знает историю кедров? А пока разговариваю с техническим директором металлургического комбината Джоном Олофом Экстрёмом, сдержанным, серьезным человеком.
– Бывали у нас? – спрашиваю.
– Никополь, Таганрог, Рустави, – говорит он, и переводчика не надо. Новолипецк...
– А на Череповецком заводе?
Он кивает, поднимает большой палец, и снова переводчика не надо.
– Трудное хозяйство? – гляжу я на дымы. – Помногу работаете?
– Иногда часов по пятнадцать не вылазишь с завода. И всегда больше нормы. А как же – чугун, сталь, прокат! Между прочим, вашим специалистам-металлургам тоже достается. Горячий цех...
По сравнению с Магниткой или, скажем, Кузнецком комбинат в Лулео небольшой: дает в год всего полмиллиона тонн чугуна, столько же стали и до трехсот тысяч тонн проката, в основном для судостроения. Так вот откуда те десятитонные стальные листы-плиты, по которым я ходил на "Гётаверкен"! Комбинат расширяется. На это отпущено полмиллиона крон.
Скоро будет построена своя коксовая батарея, и здесь надеются на наш уголь, а пока весь кокс ввозится, в том числе и из Советского Союза.
– А как насчет дымка?
– Дымим, как все металлурги на свете, – говорит господин Экстрем, заглядывая в иллюминатор. – Завод строили перед войной, когда газов и дымов так не боялись, но расположили нас хорошо, по розе ветров. Дымы отдувает в сторону от города. Однако ветер все же не запрограммируешь, горожане прижимают нас в последнее время, заставляют шевелиться.
– Ну и что в перспективе? – спросил я, думая о том, что действительно отдувает, иначе бы кедры давно погибли.
– Стояли у нас электрические очистители, сейчас появились водяные, более эффективные. Меняем. Заказываем новейшее очистительное оборудование на наших фирмах и в Австрии. При расширении комбината намечено вложить в очистку отходящих газов и дыма тридцать миллионов крон, почти пять процентов всех средств. Так что эту проблему можно решить. Куда сложнее с рудой. Зимой залив забивают льды. в районе города на десятках гектаров скапливаются завалы руды.
– Так что?
– Пылит, засыпает все, и средств против этой беды нет.
Для меня это была совсем новая проблема, Я наметил себе поинтересоваться ею дома, а тут прогулка подходила к концу, и я ничего не знал о кедрах.
– Влияют ли пыль и дымы на зелень города? – осторожно спросил я, понимая, что у металлурга, кроме кедра, хватает– своих забот. – Может, кто-нибудь здесь ведает городским парковым хозяйством?
– Поищем.
Нашелся такой человек. Нильс Мальмгрен, коммунальный советник городского управления, рассказал, что здешние места очень интересны. Почвы плодородные, солнечного времени больше, чем в самой южной точке Швеции, хорошо растут картофель и огурцы.
Северная природа дает много оленины, рыбы, морошки. Оранжереи есть в городе, и парковое хозяйство ведется. Имеется даже долж ность городского садовника, но сейчас она свободна...
– Нет, не замечаю, чтоб дымы, газы и пыль подтравливали зелень. Смотрите, какие заросшие острова! Их тут четыреста штук.
– Интересно, – заметил я, все еще не решаясь заговорить о кедрах, хотя надо было спешить – к ночи программа уплотнялась, рано утром мы улетали, и я терял всякую возможность что-либо узнать. – Но почему .на островах нет хвойных деревьев?
– Не успели поселиться. Это ведь молодые острова. Под нами тут что-то происходит, и побережье поднимается примерно на метр в столетие. Берег продвигается в залив, острова растут, и все время появляются новые.
Это и вправду было интересно, только как бы поближе к кедрам?
– Господин Мальмгрен, – решился я, все еще опасаясь натолкнуться на огорчительное неведение. – У вас в городе растут сибирские кедры. Pinus siblrica Mayr. Десять экземпляров.
– Да, – с любопытством взглянул на меня собеседник.
– Откуда они тут взялись? – спросил я, инстинктом чувствуя, что узнаю сейчас нечто особенное.
Коммунальный советник оживленно, таким же образом поглядывая на меня, начал что-то объяснять Мише Сульману, нашему переводчику, сыну бывшего шведского посла в Москве, я улавливал одно только слово "Балаклава" и крепко засомневался – какие же в Крыму кедры? Помню, я облазил весь Никитский ботанический сад, полюбовался и ливанскими и гималайскими кедрами, но наших, сибирских не нашел – не могут они там прижиться, не климат.
Узнал я все же, как попали кедры в Лулео.
Морем.
Береговая линия Швеции тянется на тысячи километров, и со времен викингов шведы плавают по далеким морям-океанам. Немало знаменитых капитанов родила эта земля. О капитанах пиратских кораблей не стану говорить, хотя как дань парусной романтике в Гётеборге сохраняют старинный особняк, когда-то принадлежавший легендарному пирату Ларсу Гатенхьельму, и недаром, видно, известная всему свету эксцентричная шведская девчонка Пеппи Длинный чулок мечтает пойти в морские разбойники.
О прославленных военных капитанах тоже умолчу: не к месту, хотя об одном из них стоило бы книгу написать. Правда, Ион Эриксон был армейским капитаном и больше изобретателем и искателем, чем капитаном, однако все моряки мира чтут его память. Эриксон первым снял с парохода архаичные гребные колеса с плицами, действующими по принципу весла, и заменил их винтом, прообразом будущего пропеллера. Потом Эриксон уехал в Англию, где создал первый в мире насос, качающий воду энергией пара. Первый винтовой пароход, пересекший Атлантику, был построен Эриксоном, и капитан этот приплыл в Америку очень кстати – во время Гражданской войны между Севером и Югом он построил для северян первый винтовой броненосец с вращающейся орудийной башней. Южанерабовладельцы ничего не смогли противопоставить скорости, неуязвимости и мощи "Монитора", признали свое поражение на море.
Позже американцы с воинскими почестями на броненосце перевезли прах Иона Эриксона в маленький шведский городок Филипстад, на родину капитана, установили у его могилы орудия с "Монитора"...
А теперь мне хочется сказать доброе слово о шведских капитанах торговых судов. Вместе с мореходами других стран эти большей частью безвестные труженики еще во времена парусного флота свершили на своих утлых суденышках великое историческое дело. Капитаны эти были первыми людьми, установившими глобальные связи между континентами и народами. Романтики на море всегда было куда меньше, чем тяжкого труда и опасностей, а в те далекие времена особенно. Неизведанные рифы и мели, штормы, тайфуны, айсберги, корсары, оледенения, болезни, голод и жажда превращали в подвиг каждый дальний морской рейс за лесом или солью, пряностями или пенькой, шерстью или ворванью, чаем или шкурами. И чаще всего ни судно, ни груз не принадлежали капитану, извечному труженику моря.
Одним из таких капитанов был швед из Лулео, привезший сюда сибирские кедры. Неизвестно, как он выглядел. Воображение рисует традиционные баки и бороду, неизменную можжевеловую трубку в зубах, зюйдвестку из грубой материи, пропитанную жиром, видавшую виды робу, сапоги с высоченными голенищами. Не знаю, на чем он плавал – на клипере или бриге, но вероятней всего – на так называемой ш н я в е, очень популярном, как считают знающие моряки, скандинавском купеческом корабле тех времен. Не могу я внятно объяснить, что такое шнява, однако по морским справочникам можно установить, что шнява – двухмачтовое судно, своим вооружением (на морском языке это слово означает не боевые орудия, а парусное оснащение) "очень похожее" на бриг, но "отличалось от него отсутствием прямого грота и грот-стакселей, наличием двух блиндов и тем, что косой гафельный грот крепился своей передней шкаториной не к грот-мачте, а к установленной сзади параллельно стреле, упиравшейся в задний край грот-марса, что нижняя шкаторина косой бизани гика не имела и едва доходила до гака-борта"; Сознаюсь, что у меня от морских слов начинается аллергия, и зря все же мы жалуемся на сложность современной технической терминологии...
Так вот, шведский морской капитан, наизусть знавший все выше процитированные премудрости и много больше того, – лицо не безымянное. В Ботническом заливе и за его пределами он был известен под кличкой "Капитан Балаклава". Жил он в Лулео, где той порой развернулось большое парусное судостроение. У моряков тут были крестьянские хозяйства и семьи, но, когда залив освобождался ото льда, они расплывались по белу свету.
"Капитан Балаклава" ходил в Англию, Америку и Австралию, но чаще всего на Черное море, возил в Крым лес. а оттуда соль. Не раз он плавал и на Белое море, огибая Скандинавский и Кольский полуострова.
И снедала этого легендарного шведского моряка одна необычная страсть. Отовсюду, где он бывал, "Капитан Балаклава" привозил заморские растения, пытаясь их приживить на родине, в северной Швеции. Почти наверняка саженцы сибирского кедра, поразившие его своей густотой и очень похожие на маленьких медвежат, он привез с Соловецких островов.
Дело в том, что там, в местном монастыре, был прекрасный дендрарий, почва которого обогревалась горячим воздухом от печей, текущим по невидимым, закопанным в садовую землю трубам. В монастырском саду жили сотни диковинных растений, цвели и плодоносили южные фрукты. А вокруг монастыря с XV века росла чудесная кедровая роща. которая, кстати, по сей день жива, и – диво дивное!-лесные ученые обнаружили, что это единственная искусственная роща сибирского кедра, в которой наблюдается естественное возобновление.
И вот прошло почти двести лет с тех пор, как "Капитан Балаклава" привез в Лулео кедры. Все до единого растения, что он посадил здесь, погибли, кроме кедров. Остались десять могучих сибирских красавцев, доставивших обыкновенную человеческую радость нескольким поколениям жителей Лулео и продолжающих свою скромную, тихую службу людям.
На вертолетах шведских ВВС летим к саами, лопарям. Вершины плоских гор, покрытых сизо-зелеными мхами, проплывают внизу.
На склонах дотаивает снег. Видно, как начинаются реки. Вот обширный цирк заканчивается узкой глубокой щелью и белой лентой срывается вниз водопад. В низинах меж гор – чахлые и редкие заросли, только что распустившие первый лист.
Озеро Лагнас, километров сто пятьдесят от Кируны. Небольшой поселок Салтулуокта на берегу, в ивняке и горной березке. Даже трудно назвать это i селением. Председатель поселка Ампут Ива^ Куольбк объяснил, что зимой они живут в Ёкмоне, центральном своем поселке, в обычных домах с удобствами, а олени сейчас на выпасах за сто – двести километров от этого озера. И нельзя было понять, что делают саами здесь, в Салтулуокте.
– Вы всегда в таком костюме? – спросил я.
– Нет, это – праздничное одеяние саами.
Ну, для туристов такой поселок и все эти одежды с яркими рантами и вышивками – захватывающая экзотика. И многие охотно платят доллары и марки, чтобы побыть часокдругой среди представителей европейской оленеводческой полукочевой народности. А мне показалось, что здесь больше рекламы, чем подлинно саамского образа жизни. Да какая "уж тут экзотика, если даже не разобрать было, кто кого больше фотографирует – мы жителей этого поселка или они нас. Предупредили, чтобы мы не спрашивали– мужчин, сколько у них оленей: саами считают этот вопрос нетактичным. Хорошо, не станем спрашивать.
Мы в кругу мужчин. Интересуемся бытом, семейным укладом, здоровьем детей, а они спрашивают, как живут советские саами и правда или нет, что наши оленеводы могут коллективно купить аэросани. Отвечаем, что покупают не только аэросани, но вездеходы, рации и даже арендуют вертолеты. Потом говорим о весе оленей. Здесь они мелкие, и саами хотят знать подробности о достижениях советских ученых, которые вывели породу оленей значительно большего веса. Говорим о тундровых пожарах, рыбной ловле и охоте: зверя и птицы становится, мол, все меньше и меньше, понятное дело. Саами с благодарностью вспоминают о нашем посольстве и советских охотничьих организациях, которые недавно по их просьбе прислали в Ёкмокдве пары диких северных гусей, исчезнувших здесь. Короче, разговор получился интересным, о деле, и мне показалось, всем было хорошо оттого, что он оказался несколько выше стандартного туристского уровня. "Саами" порусски значит "люди", иэти люди понравились мне своей серьезностью, радушием, реакцией на шутку. Когда один из них спросил, есть ли в Советском Союзе комары, а я ответил, что у нас водятся комары, которые начисто откусывают уши, то все долго, со слезой смеялись.
И с женщинами разговоры были. Жена хозяина Сунн Ристин угощает вкусными бутербродами с копченой олениной, горячим кофе и объясняет, что вот тут, возле печи,– главное место жилища, место хозяйки.
– А где сидит муж?
– Если хорошо себя ведет – рядом, – улыбается Сунн Ристин. – Если плохо – вон там, у двери.
– Какой национальный напиток саами?
– Кофе,– смеется она.
В поселке стоит церковка, сделанная в традициях саамских построек. Молодой священник в джинсах, свитере, с фотоаппаратом через плечо показывает нам священные писания, изданные на языке саами. Других книг в поселке я не увидел и вспомнил одну подробность встречи с губернатором. Я спросил его, сколько представителей десятитысячного населения саами выбрано в шведский парламент и губернское собрание. Он ответил, что таких нет, но из десяти членов губернского совета один обязательно саами, назначаемый правительством...
Интересны саамские жилища – простое и мудрое приспособление народа к природе и климату. Откровенно говоря, я не абсолютно уверен вообще-то в известном допущении, будто все люди вначале жили в естественных пещерах. Человека породил лес – только в этой природной стихии он мог в те времена прокормиться и обогреться,. а о пещерах в лесах я что-то не слыхивал. Чтобы защитить свои очаги от непогоды, первые люди пускали в дело любой местный строительный материал. Основные принципы и приемы первостроителей жилищ сохранились с древнейших времен до наших дней.
Скопление русских изб называется деревней, потому что строились они из лесин, из , дерева. Мы знаем жилища, сделанные в ракушечнике и лёссе, землянки-копанки, глиняные хаты, каменные сакли, травяные шалаши, берестяные чумы, полотняные шатры, снежные иглу, яранги из шкур, юрты из войлока, хижины из бамбука, тростника, листьев пальмы-рафии, фанзы, типи, вигвамы... Традиционая саамская ката не похожа ни на одно из перечисленных жилищ. Из чего, казалось бы, можно сделать тут помещение, которое способно защитить от ветров, дождей, снега, мороза, комарья? Землянка? Но сыра и мерзла земля в северной тундре. Крупновалунный камень тоже не годится для построек. Лес тут низкорослый, кривоватый, а на оленьих шкурах саами только сидят и лежат. Глина? Но ее нет здесь, а если б и была, то совсем бы не подошла к сырому и морозному заполярному климату, растрескалось и расползлось бы любое строение из нее. О глине, между прочим, я вспомнил потому, что меня поразило почти одинаковое название основного жилища саами "ката" и украинцев "хата". Неужто такое совпадение чисто случайно?
Уже дома я начал обзванивать знакомых украинцев, живущих в Москве. Ни писатели, ни ученые, ни инженеры, выросшие в хатах, не знали происхождения слова "хата". Не задумываясь еще, зачем это мне, полез в атласы и словари. Нашел населенный пункт Ката на Ангаре и одноименный бирманский город на реке Иравади. Да только это ничего не прояснило. Постойте-ка, постойте! Но в английском "cot" – "хлев", "cottage" – дача, загородный дом, по-немецки "cote" – "хижина"! Подчиняясь какому-то странному предчувствию, схватил с полки книжного магазина только что вышедшие очерки топонимики Э. Мурзаева, не популяризатора, а серьезного ученого, что всегда надежней, если хочешь узнать достоверное.
Слово "хата" пришло в украинский язык, должно быть. в незапамятные времена из глубин Азии. Может, еще скифы, племя древнеиранских корней, занесли его в Поднепровье или позже черные клобуки и ковуи, тюркские народности, селившиеся на землях Древней Руси и за это платившие князьям воинскими услугами? Оказывается, на древнеиранском "kata"-"углубление, яма, хижина". Сходное слово "кат", означающее развалины, бывший город, существовало у печенегов, и оно же обозначало "город" у средневековых хорезмийцев.
Что за редкая удача, однако, меня посетила! ^Оказывается, отправившись в поиск смысла саамского слова ката, можно совершить увлекательнейшее мысленное путешествие по необъятным просторам всего Евразийского континента! Эта величайшая твердь нашей планеты и в незапамятные времена была заселена людьми, а название человеческого жилища связывает своей корневой основой умопомрачительные расстояния, невообразимую пестроту народов, народностей, племен и этнических групп мерцающей искоркой видится в темной глуби веков. В самом деле, давнымдавно разошлись, а может быть, и никогда не сходились предки сегодняшних англичан, заселившие крайний западноевропейский остров, и курильские айны – народность, некогда осевшая на противоположном краю ойкумены. якуты крайнего севера Евразии и индийцы крайнего юга. И все же язык таинственными, но прочными связями объединяет эти народы, Английское "cot", айнское "котан" – "селение, обитаемая земля", откуда идет географическое название, например Шикотан, якутское "хотон", индийское "кал катта",-поиному Калькутта... :
Семантическая и фонетическая сходность в названии человеческого жилья, крова, военной и хозяйственной постройки,– поселения вообще позволяет теперь топонимистам сказать про нашу Евразию большее – чуть ли не всяк сущий в ней язык хранит следы этого корня и понятия. Санскритское "котта", "кот", древнеиндийское "kantha", монгольское "хото", согдийское "kad", среднеазиатское "кент", "канд", авестийское "kata", уйгурское "kant", ваханское "kut", осетинское "xatoen" хантыйское "xat", казахское "котан", диалектное русское "котух", словенское "соtac" и так далее, почти до бесконечности, если поискать следы этого корневого образования в географических названиях, начиная, скажем, от английских Булкота, Сомеркота, и Вудкота, включая приднестровскую Сака-кату, среднеазиатские Ташкент, Коканд, Самарканд, Тункат, Дахкат, Чимкент, индийские Каттак, Багалкот. Коттиям и кончая непальским Катманду, индонезийскими Котабуна, Котабахару, Котадабок, Котаагунг...
Ученые высказывают предположение, что географические названия на юге Евразии образовывались, за многие тысячи лет до ледникового периода, а позже, продвигаясь на север за тающими льдами, люди несли с собой закрепленный в поколениях опыт приспособлений к природе, навыки строительства жилищ и хозяйственного освоения земли, рек и лесов, смысловые и звуковые словесные фонды. Опираясь на аналогию и подобия южных широт, они именовали северную новизну. Иначе и не могло" быть – наши индоевропейские предки словесно общались между собой за десятки тысяч лет до нас и ничуть не хуже далеких потомков умели называть вещи, как говорится, своими именами; вот какие пространственные и временные дали раскрылись вдруг для меня за простым саамским словом "ката"!..
Ката делается так. Выбирается сухое место – взгорок, и разравнивается площадка. Из ошкуренных березовых жердей и полубревнышек многогранником возводятся .щелястые стенки, переходящие повыше в конус. Эти стенки снаружи покрываются берестой (сейчас толем или рубероидом) и плотно обкладываются со всех сторон и до самого верха толстыми пластами дернины, скрепленной корнями цепних заполярных трав... Ну, отверстие в вершине конуса, закрывающиеся продухи над каждым спальным местом, очаг посредине, а ныне чугунная плита с трубой из оцинковки.
Пол устлан свежими березовыми ветками, а у стен – оленьими шкурами. Все. Летом прохладно, зимой тепло. Такой дом можно быстро и почти задаром сделать в любом месте тундры. Остроумно и дешево. Хороший народ саами. До свидания, люди!..
А история сибирских кедров в Лулео, надеюсь, найдет когда-нибудь свое доброе продолжение. Дело в том, что в Стокгольме удалось мне узнать настоящее имя "Капитана Балаклавы". Этого моего шведского друга звали Юхан Густав Сундстрём. В Государственном архиве Швеции, оказывается, хранятся его корабельные дневники, и я, , наверно, долго буду испытывать чувство досады, что не успел, не сумел заглянуть в них. И еще жалко, что в Лулео оказался в цейтноте – мне б хотя один денек, чтобы взрыхлить почву под кедрами да повытаскивать из стволов гвозди; должность городского садовника там свободна.
4. ЧАРТЕРНЫЙ РЕЙС
Это был рейс вдоль всей Швеции. Ни шумных городов, ни встреч. Круглое окно иллюминатора да портфель, набитый последними газетами. Можно почитать, прослушать иобработать диктофонные кассеты, подытожить впечатления от последних остановок...
Под крылом легкого, маневренного "фалькона" – шведский леса и озера. А вот и Венерн, самое большое озеро страны. Как наш Байкал, Венерн огромная тектоническая впадина. Озеро так же красиво лежит в твердом каменном ложе, и в его воды столь же завороженно смотрятся прибрежные леса. Как Байкал, Венерн собирает множество речек и речонок, сливая их через одну большую реку Гёта-Эльв, текущую к Гётеборгу.
Об озерах Швеции можно рассказать всякое. Поделиться впечатлениями о рыбалке, например, в которой я тут однажды участвовал, и сообщить попутно о правилах рыболовства, принятых в этой стране, где рыбалкадовольно дорогое, удовольствие: поймал ты в воскресенье или не поймал форель твое дело, но только за право ее поймать заплати сумму, примерно равную однодневному заработку квалифицированного рабочего. Правда, ловля рядовых, не столь ценных рыб стоит дешевле, а дети до пятнадцати лет, саами и рыболовы-любители западного побережья ничего не платят. Можно было бы поведать о том, как шведы отдыхают на озерах, описать белоснежные яхты, чарующие закаты, хрустальную озерную воду, изящных чаек и царственных цапель...
Но не зря в последние годы общественность этой озерной страны проявляет растущее беспокойство, недаром газеты, тревожась за будущее шведских озер, печатают о них так много деловых, гневных, подчас полных растерянности статей. Негативные последствия воздействия человека на водоемы очень разнятся по своему характеру. На Венерн мы еще вернемся, а вот сравнительно небольшое озеро Хурнборнгашён. Мировой природоведческой науке оно издавна было известно как царство птиц. Когда-то здесь гнездилось и кормилось невероятное по количеству и разнообразию пернатое население. За первые тридцать лет нашего века уровень озера искусственно понижался пять раз. Обнажались плодородные отмели для земледелия, но с экономической и экологической точек зрения это привело к печальным результатам. Значительное число птиц отлетело от привычного местообитания, озеро начало катастрофически зарастать. Сейчас составлен план его восстановления и оживления, но до реализации этого проекта далеко, – как всегда и везде, серьезные .природоохранительные меры наталкиваются на финансовые и правовые затруднения.
Шведов тревожат и сегодняшние беды их озер и завтрашние. Тенденция развития энергетики, например, такова, что через десяток лет шведские ядерные установки дадут больше энергии, чем сжигаемая для этой цели нефть.
Эксперты предполагают, что к концу столетия число крупных атомных электростанций в Швеции возрастет до двадцати – двадцати пяти, а неизбежные и очень значительные потери тепла нарушат температурное равновесие во многих районах, загубят жизнь в части озер, вызовут серьезные экологические сдвиги в природе страны.
А сегодняшняя наиболее острая проблема – загрязнение. Озерная вода в наше время может быть обманчиво прозрачной и не содержать ничего живого, даже микробов. В один из летних дней я стал свидетелем довольно странного события. После массового купания в эту жаркую субботу многие стокгольмские блондины и блондинки вернулись домой, с зелеными волосами. Выяснилось, что все они купались в одном водоеме. Срочно взяли пробу воды – в ней оказались соединения меди, зеленящие светлые волосы. Причем зелень эта ничем не отмывалась, и диктор телевидения, комментирующий событие, посоветовал единственное – подождать, когда волосы отрастут.
Одна из газет спрашивает: "Знаете ли вы, в каких озерах Швеции можно купаться, а в каких нет?" И отвечает: "Не знаете". Потом добавляет: "И мы не знаем".
В этой стране озер до недавнего времени не существовало правил, регулирующих эксплуатацию озерных богатств, не было ни одного учреждения или научного центра, которые бы изучали озера, устанавливали для них санитарные нормы. Катастрофическое загрязнение, отравление многих водоемов заставили создать Национальный научно-исследовательский институт охраны воды и воздуха. Но это лишь начало дела, .а пока немало шведских озер теряет свое значение как рыбные водоемы, места отдыха или питьевые источники. И Венерн не избежал общей участи, потому что целлюлозно-бумажные предприятия не располагают ни экономическими, ни техническими возможностями полностью обезвредить отходы.
Только два завода выпускают в фиорд около Карлстада четыре тысячи литров таких отходов в секунду, то есть больше миллиона тонн за трое суток. Конечно, промышленные отходы перемешиваются с массами самоочищающихся озерных вод, однако в Гётеборге я не раз слышал, что Гёте-Эльв приносит из Венерна плохую питьевую воду.
В бассейне озера проживает около семисот тысяч человек. Трудоспособное население занято главным образом в деревообрабатывающей, целлюлозной и бумажной промышленности. И вот огромное озеро площадью почти в шесть тысяч квадратных километров перестало, справляться с нагрузкой. С начала нынешнего столетия содержание в нем органических веществ, поступающих с жидкими промышленными отходами, возросло в четырепять раз. Приток фосфора в соединениях составляет сейчас полторы тысячи тонн в год.
Озеро мутнеет даже в центральной части...
По всей Швеции возникают общественные группы, которые пытаются исследовать и контролировать процесс загрязнения вод. Возникла даже целая организация "Объединение по спасению нашей воды". И у шведской общественности есть уже первые заслуги перед родной природой. Полная драматизма борьба развернулась недавно .вокруг строительства бумагоделательного комбината на побережье залива Лахольмсбуктен.
Пляжами этого залива пользуются сто тысяч человек; здесь шведский, можно сказать, юг – недалеко датские берега. В залив несут свои воды реки Ниссан и Лаган, на которых уже стоят целлюлозно-бумажные предприятия с плохой очисткой промышленных стоков.
И вот стало известно, что на морском побережье, в районе города Хальмстада, без разрешения властей начинается новое большое строительство. Причем проектом не предусматривалась достаточная степень очлстки жидких отходов.
Хозяева будущего комбината были очень солидными – половина акций делилась поровну между шведским правительством и западногерманскими фирмами, а другая половина принадлежала известным богатеям Baлленбергам.
О том, что такое Валленберги в Швеции, надо бы сказать особо. Клан Валленбергов – это целая финансово-промышленная держава, контролирующая около трети всей экономики и экспорта Швеции. Глава семейства занимает кресло председателя правлений примерно полсотни компаний, члены клана руководят множеством фирм и корпораций. В капиталистическом мире известно немало металлургических, нефтяных, автомобильных, биржевых и иных воротил. Сказочны их богатства, обширны владения, но ни одно семейство американских или, скажем, западногерманских финансовых магнатов не располагает такой экономической мощью в границах своей страны, ни одно государство Запада не знает такой концентрации отечественных производительных сил в частных руках, как шведская промышленнофинансовая империя Валленбергов.
Опасаясь столь могучих ответчиков, прокурор вначале отказался принимать дело, но возмущенная общественность решила не отступать. Было доказано, что кольцевые течения превратят залив в клоаку и налицо явное нарушение закона об охране среды, принятого шведским риксдагом несколько лет назад.
Пришлось получать особое разрешение на строительство, проектировать дорогую, но более надежную очистку.
Можно назвать это победой? Да. Частичной и частной. Потому что своекорыстный практицизм, условно скажем, валленбергов не всегда и не везде наталкивается на осведомленность, организованность и правомочность так называемой общественности, которая не может к тому же опереться на социальные рычаги и науку, намечающую оптимальное использование природных богатств в соответствии с общими интересами.
Повсюду в Швеции, сойдя с поезда, самолета или автомашины, ты увидишь лес: березняки, совсем похожие на наши, сосняки, ельники, смешанное мелколесье, приполярные кустарники...
Швеция -^одиа из немногих лесных держав мира. В лесах ее следовало бы сделать несколько остановок, чтобы понаблюдать и сравнить. Так уж получилось, что за последние двадцать лет я изрядно поездил по русским лесам, немало высказал о них трудных слов, ни от одного не собираюсь отказываться, и мне интересно было хотя бы мимоходом взглянуть на то, как хозяйствует в своих лесах наш северный сосед.
О судьбах лесов написано немало, но время снова и снова возвращает нас к этой больной и* обширной теме. Необыкновенно важна роль леса в истории народов и цивилизаций, в жизни и даже становлении человека. В самом деле, ни одна природная стихия земли – ни ледяные либо песчаные пустыни, ни водная либо воздушная среда, ни степные либо горные просторы – не могла создать разумное существо. Главный наш рабочий орган – рука с ее хватательной функцией могла сформироваться только в лесу. Наше зрение, слух, обоняние, осязание приспособлены к параметрам лесной среды. Наш мозг, с его удивительной способностью к анализу, синтезу, к обобщению фактов и явлений отражает поп– ную динамики, разнообразия и единства жизнь леса. Лес дал человеку первые орудия труда, познакомил с огнем и снабдил материалом для первых костров, а исчезая, оставлял после себя плодородный прах. Лес кормил наших отдаленных предков, снабжая их углеводами, жирами, белками и витаминами, давал им кров, защищая от солнца, ветра, дождя и мороза, спасая от хищных зверей, гадов, иноплеменников. Из дерева делались дом и лодка, острога и соха, колыбель и гроб.
