Текст книги "Незримый поединок"

Автор книги: Владимир Флоренцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

11. ГЛУХАРЬ И ВАЛЕРКА

Глухарь привык действовать в одиночку. Но сейчас, после этого побега, с ним что-то случилось. Он, конечно, прекрасно понимал, что если выйдет на прежние связи, то его быстренько схватят. Да-да… И потому он познакомился с Бармашевым. К тому же у Бармашева своя «волга». Хлипкий, однако, оказался типчик. Не умеет работать, самоучка, – едва удалось выпутаться. А самою «волгу» надежно упрятать удалось в горах. У знакомого старичка. Надежный старичок. Бармашев сейчас далеко улетел, соколик, – испугался, что следят. Далеко улетел Бармашев – пусть поищут его теперь Мартынов с Дубровиным. Пусть поищут.

«Да и мне надо сматываться, – подумал Глухарь. – Пора». Он чувствовал, что круг смыкается. Ленки-то нету. Только вот Олежка… Где он сейчас – Глухарь не знал, а выяснять опасно: Ленкиных соседей наверняка предупредили о нем, да и милицейский пост там, небось, дежурит круглые сутки.

Еще немножко погодить, а потом – поминай как звали. Только одно дельце обмозговать надо. Но в одиночку тут не справиться. Нужен хотя бы еще один человек. Жаль, Бармашева нет.

Вечерело. Глухарь остановился около пивнушки и поглядывал сквозь очки на людей, сидящих за столиками. Пахло шашлыком. Было душно, он снял шляпу, вытер платком потный лоб и уже хотел спуститься к шашлычнику, но в желтом квадрате окна увидел фигуру милиционера. Тот сидел как раз за столиком у окна, потягивал пиво и разговаривал о чем-то с пожилой официанткой. Уходить он не собирался. Глухарь облизнул губы, поправил темные очки и, нахлобучив поглубже на лоб шляпу, отправился прочь. «Чего он торчит здесь? – подумал Глухарь. – Отправлюсь-ка я в кафе».

Кафе совсем недалеко, за мостиком. Там, конечно, ни пива нет, ни шашлыка. Но зато там, наверное, нет милиции и еще там есть два выхода – так что всегда улизнуть можно.

Кафе было крохотное и совсем неуютное, Сквозь стеклянную дверь Глухарь быстро оглядел зал, потом снял шляпу и вошел внутрь. Кончался базарный день и потому в кафе было полно народу, однако столик около двери, которая выходила на реку, пустовал. «Как раз то, что нужно». Глухарь медленно направился к свободному столику.

Последнее время он был более осторожен, похудел и от этого казался чуть выше, да еще то и дело его тянуло кашлять – долгое пребывание в каменной норе все-таки сказалось и на железном здоровье Глухаря, которого не могли пробрать даже наркотики.

Он устало опустился на стул, и пока молоденькая официантка убирала на поднос грязную посуду, разглядывал меню, которое ему совсем не нравилось. В карманах у Глухаря были деньги, но в ресторанах появляться он не решался.

Он заказал себе борщ, бифштекс, холодец, два стакана чаю. Из одного стакана чай выплеснул, достал из внутреннего кармана пиджака чекушку и быстро сунул горлышком в пустой стакан. Двести граммов он опрокинул зараз, пожевал губами и начал аппетитно уплетать борщ. Ел он быстро и много. Где-то под спудом жила в нем мысль, что, в конце концов, все равно накроют – поэтому надо есть, пока можно.

Другие зеки рассказывали о страхах, которых натерпелись, когда были в бегах, но Глухарь давно свыкся со своим страхом. Нельзя сказать, чтобы его не было. Но еще тогда, во время первого побега в тайге, с лесосплава, он приучил себя жить с этим страхом и даже веселиться назло ему. Теперь он лишь опасался поступить опрометчиво.

А какая она – плата за постоянные эти опасения? А никакая. Дома нет у него, Ленка… Мир ее праху. Сынишка…

Бифштекс начал остывать, и Глухарь быстро поддел мясо вилкой. Пережевывая жилистое мясо, он снова подумал об Олежке. Как ни пытался он запрятать эти мысли подальше, ничего не удавалось. Олежку он заберет с собой. Когда-нибудь он заберет его, когда излечится от наркотиков. Ведь не совсем же он безнадежен. Есть же, говорят, какие-то средства. Он в колонии знал одного наркомана, который излечился.

Но сейчас еще рано думать об этом. Сейчас ему нужны деньги, много денег. Наклевывается одно хорошенькое дельце. Как следует его обмозговать надо, а потом – «не вспоминайте меня, цыгане…».

Глухарь доел последний кусок мяса и вдруг замер. Официантка, начавшая было подсчитывать на маленьких игрушечных счетах, посмотрела туда, куда он смотрел.

К столику подходила молодая женщина, державшая за руку мальчика в матросской форме.

– Здесь не занято? – спросила она Глухаря.

– Садитесь, свободно, – ответила за него официантка. – У вас все? – спросила она Глухаря.

– Нет, принесите мне еще что-нибудь… яичницу, что ли, – тихо произнес он.

Официантка с недоумением посмотрела на странного посетителя. Женщина заказала себе сосиски, а мальчику – порцию сливочного мороженого.

– Я пойду в буфет, лимонаду принесу, – сказала женщина, когда официантка принесла заказанное.

Глухарь остался один с мальчиком. Он сидел, тыкая вилкой в яичницу, и ничего не видел перед собой, кроме этих пухлых щек, перемазанных мороженым. Это был Олежка.

«Хорошо одет, – отметил про себя Глухарь, – лучше чем у Ленки. Кем ему эта женщина приходится? Ленка про нее ничего не говорила».

Женщина принесла лимонад и два стакана, Олежка сразу потянулся к бутылке:

– Пить хочу, теть Оль.

– Сейчас, сейчас. Доешь мороженое….

«Тетя Оля», – повторил про себя Глухарь. Он хотел заговорить с женщиной, но сквозь стеклянную дверь увидел милиционера. Того самого, что сидел в шашлычной. «Чего ему здесь надо? Не за мной ли следит? А может, она зашла с Олежкой специально?» Глухарь сунул руку в карман и, нащупав шероховатую рукоятку пистолета, успокоился.

Быстро расплатившись, Глухарь вышел в боковую дверь. У реки никого не было. Он обогнул кафе слева и заглянул в окно. Женщина, доев сосиски, пила с Олежкой лимонад. Милиционер стоял около стойки, улыбался и о чем-то разговаривал с буфетчицей. Буфетчица тоже улыбалась, и Глухарь успокоился – они, конечно же, разговаривали не о нем.

От выпитой водки чуть кружилась голова. Он взялся за раму. Через стекло видел, как женщина рассмеялась: видимо, Олежка сказал что-то смешное. А потом женщина покраснела, виновато зашарила в кармашке, в сумке и развела руками – Глухарь понял, что Олежка попросил еще мороженого, но у женщины, наверное, не было денег. Глухарь машинально сунул руку в карман, где у него лежала мелочь, но пальцы натолкнулись на рукоятку пистолета, и он сразу помрачнел. Ему вдруг вспомнилось, как дня два назад он прочитал в газете заметку, что талантливый инженер Виталий Сажин вернулся с международного конгресса. Тогда Глухарю было особенно муторно, к тому же, он не мог достать наркотиков и метался весь вечер как угорелый, искал, с кем бы кейфануть, и совсем забыл об опасности. И все потому, что Виталий Сажин – это не кто иной, как Витька Сажа, с которым они когда-то отбывали срок в детской колонии. Но Сажа давно «завязал», еще тогда, после первого срока. Правда, таких денег, как у Глухаря, «талантливому инженеру Сажину» вовек не видать, несмотря на то, что он разъезжал по заграницам. Но какое-то непонятное, тоскливое чувство охватило Глухаря, он подумал, что его никто и нигде не ждет кроме милиционеров, и те ждут лишь только для того, чтобы сказать «гражданин, пройдемте». И сейчас, когда он глядел на Олежку и на женщину, ведущую его за руку, это едкое чувство появилось снова.

Стоя в тени, за деревом, Глухарь наблюдал, как женщина направилась к остановке автобуса, и до него донесся ее голос:

– Приедем домой, возьмем денег и еще купим.

Глухарь шевельнулся. «Приедем домой», – не выходили у него из головы слова женщины. «Что это за дом? Проследить надо, а потом видно будет».

Автобус тронулся, и Глухарь быстро двинулся к остановке такси. Шоферу он объяснил, что надо ехать медленней, не выпуская из вида красный автобус. «Там знакомый едет, но где сойдет – не знаю». Шофер кивнул головой.

Ольга вышла из автобуса около Главного управления милиции и вместе с Олежкой направилась прямо в ворота, где находилась комната дежурного по городу. От неожиданности Глухарь не успел даже попросить шофера остановить машину, к тому же выходить около ГУМа он не решился, и они свернули в переулок. Здесь Глухарь решил подождать выхода женщины с Олежкой. Он ждал до самой темноты. Но ждал он напрасно. Ольга заходила к мужу, он только что сменился после дежурства, и Мартынов подбросил их домой на своей «оперативке».

А Глухарь все стоял и стоял, глядя в закрытые ворота, чувствуя, что непонятная пустота заполняет его душу. Взошла луна, и ему захотелось завыть, как воет одинокая голодная собака.

Он зашагал по тротуару, и с каждым шагом чувство пустоты становилось все отчетливей, будто из-под ног ушла земля и он заваливается куда-то набок. Он подумал, что за ним могут следить, но теперь ему было все равно.

На следующий день Глухарь, придя на базар, выпил кружку пива и направился в сторону реки. К барахолке. Тут среди барыг можно было отыскать парня, готового на любое дело. У моста он остановился. С любопытством оглядел человека, похожего на огородное пугало: соломенная шляпа с продавленным верхом, порванные брюки, красная рубаха, лицо серое, небритое, опухшее. Человек бессмысленно глядел куда-то вдаль.

Глухарь кашлянул – человек обернулся. И Глухарь раскрыл рот от удивления.

– Вот те на! Гора с горой не сходится, – произнес он, ощупывая взглядом странное одеяние Валерки Сазанкова.

Валерка посмотрел на Глухаря бессмысленными глазами.

– Не найдешь ли копеек тридцать? – спросил он.

«Не узнает», – подумал Глухарь. Вот Олежка тоже не узнал. Это хорошо. Значит и опера́ не узнают. Они ж по карточке с «личного дела» ищут. Так? Ведь другой карточки у них нет. А там у меня ни усов нет, ни очков. Да и тем более такого черного костюма и белой накрахмаленной рубашки. «Не узнает, – с облегчением подумал Глухарь. – А он-то как раз мне и нужен для дела. Лучше и не придумать. Дня за три обделаем дельце. А потом – ту-ту…».

– Найдется не только тридцать копеек, а и больше, – ответил Глухарь и заметил, что Валерка внимательно вслушивается в его голос.

– У тебя какой размер костюма? – спросил Глухарь.

– Ч-чего? – не понял Валерка.

– Костюм какого размера?

– А зачем?

– Для интереса.

– Ну, сорок восьмой.

– А туфли?

– Слушай, пошел ты… Чего привязался?

– Подожди меня здесь, – сказал Глухарь. – Я тебе денег дам. Только в долг. Я сейчас…

Вернулся Глухарь с базарчика минут через пятнадцать. В руках он нес дешевый коричневый костюм и коробку с туфлями.

– Идем, – потащил он Валерку за рукав. – Идем под мост. Переоденешься. Не могу же я с тобой идти, когда ты в таком виде.

Валерка не упирался. Гремя за Глухарем по осыпающейся гальке, он только твердил: «Что-то мне твой голос знаком…».

– Конечно, знакомый, – сказал Глухарь. Он снял запылившиеся очки и начал их протирать.

– Глухарь! – от неожиданности Валерка выронил коробку с туфлями на песок.

– Тише, – предупредил Глухарь и поглядел наверх. – Тише ты. Дело есть.

– Что за дело?

– Быстрей переодевайся. Сбрасывай с себя все это барахло.

Валерка сдернул рубаху, обнажив изможденное, синеватое тело.

– Не женился еще? – спросил Глухарь.

– Ч-чего?!

– Не женился, говорю? Молодец, парень. Ошибки, значит, не совершил еще – алименты платить не будешь.

– А ты совершил, что ли?

Глухарь не ответил.

– Исхудал ты, – покачал он головой, оглядывая Валерку. – Ну на кого ты сейчас похож?! А хочешь – у нас будут деньги? Во-о сколько грошей.

– У тебя нет? – Валерка кивнул на шприц, выскочивший у него из кармана, и все тело его сжалось.

– Давай, – сказал Глухарь. – Давай…

Валерка обнажил руку, почувствовал укол, закрыл глаза. А через некоторое время он ощутил знакомое сладостное, безмятежное состояние. «Ну, вот, теперь ты, как огурчик. Джентельмен. Джентельмен удачи», – слышал он голос Глухаря.

– Дельце хорошенькое, – ворковал Глухарь. – Да… Есть тут один на примете. За ним обэхаэсовцы охотятся. Знаю я. А мы опередим их. Понимаешь? Придем раньше.

– Сколько? – сонно ворочая глазами, спросил Валерка.

– По две тысячи. Я тебя не обижу.

– Новыми?

– Дурак! Конечно, новыми.

– А ты откуда знаешь, что у него есть гроши?

– Если бы не знал, не говорил. Делец он, понимаешь? На сухофруктах наживается. Идет?

– Идет, – прошептал Валерка. – Только честно.

Они договорились встретиться назавтра в восемь вечера у моста. «В городе мне нельзя показываться», – сообщил Глухарь. Они расстались. Глухарь уехал на такси. А Валерка пошел звонить в угрозыск.

Когда он, постучавшись, вошел в кабинет, Дубровин стоял около сейфа. Он уже закрыл сейф и, видимо, намеревался положить ключ в карман, но, увидев Валерку, передумал и раскрыл тяжелую дверцу.

Сазанков увидел – в сейфе лежали пистолеты и ножи. Дубровин вытащил один – короткий с широкими краями, и положил на стол.

– Видишь? – вместо приветствия сказал он.

Взгляд у Дубровина был суровый, и Валерка опустил голову, не понимая, однако, почему капитан вытащил из сейфа нож.

– Сегодня я допрашивал Бориса Романенко, – сухо сказал Дубровин, не глядя на Валерку. – Романенко – вор-рецидивист, он убил этим ножом ученика девятого класса Анохина…

Дубровин замолчал на минуту.

– Ты понимаешь? Убил отличного парня, накурившись анаши…

– Но я уже не курю…. Последний раз… я… – Валерка попытался взглянуть на Дубровина, но понял, что не может этого сделать, и только искоса бросал взгляды на нож, мерцавший на столе.

– Садись, садись, чего стоишь.

Валерка подошел поближе.

– От чистого сердца… – начал он. – Константин Петрович…

Дубровин передернул плечами.

– О каком сердце ты говоришь?

– Честное слово… – начал было Валерка, но заикнулся и с сомнением посмотрел на Дубровина. – Вы не думайте, Константин Петрович, да я в рот не возьму теперь…

Он прикрыл глаза и сразу же перед глазами появилось тусклое лицо Глухаря и послышался тихий голос: «Тише ты. Дело есть».

Валерка открыл глаза и опять поглядел на нож.

– А что тому парню будет? – спросил он.

– Какому? – Дубровин положил нож в сейф и захлопнул дверцу.

– Который убил.

– А ты как думаешь – в Сочи его пошлют? – Дубровин оглядел Валерку. – Костюмчик новый? Где раздобыл?

– Дареный.

– От кого?

– От Глухаря…

– Так…

Валерка покраснел и заерзал на стуле.

– Он не украл, купил…

– Ну ладно, – Дубровин брезгливо поморщился. – Ты мне по телефону говорил, что Глухарь уехал на такси. Номер не запомнил?

– Нет. Завтра у нас с ним встреча. Дали бы вы мне тот нож… Я бы с ним сам рассчитался…

– Он о Бармашеве ничего не говорил?

– Это кто?

– Зубной техник. Золото скупает.

– Не знаю. Глухарь говорил, что есть у него один кореш. К нему махнем после «дела».

– Куда Глухарь уехал?

– Не знаю.

– А дом, где этот делец живет?

– Тоже не знаю. Глухарь завтра скажет.

– Пистолет у Глухаря есть?

– Видел.

– Та-ак, – вздохнул Дубровин. – А ты уверен, что за тобой не следили?

– Не знаю.

– И, наверное, не сам Глухарь, а кого-нибудь подослал.

– Нет. Если бы следил – то сам. Он сейчас один остался. Иначе б не втягивал меня.

– Да… Ну, мы все о Глухаре. А что я с тобой буду делать? Больница тебя отказывается принимать – сам виноват. С заводом ты тоже… Эх, придется звонить заместителю министра здравоохранения. Это уж не сам я – к комиссару пойду.

На глазах у Валерки появились слезы, и он смахнул их рукой.

– Вы мне не верите, да? – вскричал он. – Константин Петрович! Ну, испытайте меня. Ну…

– Испытание – завтра. Хочешь нам помочь?

Валерка кивнул головой.

– Завтра в восемь приходи туда, где условились встретиться с Глухарем. Знаешь карагач около шашлычной – увидишь там светло-коричневое такси. В этом такси буду сидеть я. Так что, если что заподозришь… Ну идем, идем в дежурку. Ты же с ног валишься – спать хочешь. На диване поспишь.

…Надежды Дубровина не оправдались. На следующий день вечером он докладывал своему начальнику:

– Алло? Александр Ильич? Дубровин звонит. Из оперпункта я.

– Да, слушаю, Костя.

– Как мы и предполагали, Глухарь на «свидание» не пришел.

– Проверяет Валерку? Да, его голыми руками не возьмешь. Кто пришел вместо него?

– Какой-то тип. Незнакомый, первый раз вижу.

– Значит, что-то пронюхал Глухарь. А ведь они могли убрать Валерку по дороге?

– Зачем? Если Глухарь подозревает его, то знает, что он все рассказал. А рассказывать-то нечего.

– Задержали незнакомца?

– Не удалось. Сбил Валерку с ног. Заскочил на ходу в какой-то грузовик. А когда мы догнали машину, в кузове никого не оказалось.

– Плохо. Очень плохо. Ты ребят там оставляй. А сам приезжай в Управление. Дело есть. Тут мы кое-что узнали. В аэропорт поедешь.

– Есть.

12. ГДЕ ЗОЛОТО РОЮТ В ГОРАХ…

Их было трое – внешностью очень похожих друг на друга людей. Низкорослый, кряжистый следователь районной прокуратуры Володя Заробян. Его черные глаза мерцали из-под бровей таинственно, словно видят и знают что-то необыкновенное. Оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Ломакин, был прямой противоположностью Заробяну – баскетбольного роста, белесый и жилистый, лицо у него простое, северно-русское. Капитан Дубровин – нечто среднее между ними.

Шли они долго. На порыжевших от знойного летнего солнца холмах, куда ни кинь взгляд, не было ни деревца, ни даже кусточка. А там в долине, где они оставили машину, буйно шелестела влажная трава и перезванивала голышами говорливая речка.

Солнце только-только взошло, и когда они достигли обрыва, впереди, насколько хватал взгляд, открылась несравненная красота. Верхняя часть неба была темно-синей, и чем ближе к горизонту, тем больше небо окрашивалось в светло-оранжевый цвет. А еще ниже, над чернеющим в бесконечном отдалении лесом, дрожали огненно-рыжие полосы, словно там полыхали гигантские горны. Расплавленным золотом сверкала в зеленой долине извилистая река, а в непроходимых коричневых болотных топях, будто пойманное в большую рыбачью сеть, дрожало розовое отражение солнца. Справа, на предгорьях, лежали холодные синие тени.

– Вот это да! – только и смог вымолвить Дубровин. Он стоял на краю обрыва, любуясь игрой красок, света и теней – такие ни с чем не сравнимые восходы и закаты можно наблюдать только здесь, в горах Забайкалья. Так вот оно, значит, какое Забайкалье – «где золото роют в горах…».

Он вспомнил запыленный, пропахший бензином и асфальтом город, уличную толчею, переполненные душные автобусы и трамваи – все это было где-то далеко-далеко, будто в нереальности…

«Где же скрывается этот старатель с Бармашевым? Долго еще идти?!» – думал Дубровин. Он вспомнил серые глаза майора Мартынова, его мохнатые брови, плотно сжатый рот.

– Вот видишь, куда потянулась нить, Костя, – говорил Александр Ильич. – В Забайкалье, к старателям. Бармашев сейчас там. Ну, что ж, действуй. Свяжешься с местной прокуратурой и угрозыском. Теперь-то Бармашева надо взять во что бы то ни стало. Так что вылетай немедленно.

Дубровин стоял задумчиво, молча, а потом спросил, словно очнувшись:

– А как же Глухарь? Валерка Сазанков?

– Не беспокойся.

Теперь они были почти уверены, что в машине, сбившей десятиклассника, сидел и Бармашев.

…– Ну, пошли, надо торопиться, – сказал Заробян.

Дубровин, оторвавшись от воспоминаний, зашагал по тропинке. Идти становилось все трудней и трудней – холмы окончились, начались горы. Трое продирались сквозь заросли полыни и красной смородины. И вдруг за одинокой, крохотной березовой рощицей появилась огромная темно-зеленая поляна. Два стога сена поднимались по ее бокам. Около одного из них ловко орудовал граблями вихрастый парнишка. Он был без рубахи, и бронзовое его тело плескалось в солнечных лучах. Дубровин залюбовался красотой гибкого, статного тела.

Следователь показал парнишке фотокарточку Бармашева и спросил, не видел ли он где такого человека.

– А-а… охотник, – хмуро промолвил парнишка, опираясь на грабли.

– Какой охотник? – трое переглянулись.

– Да ходит он с двустволкой тут, в шалаше живет. Километра полтора отсюда. Я его раза два видел.

И снова ершистая после покоса трава запружинила под ногами у троих. Метров через восемьсот, высоко на середине горы, они увидели шалаш. Было решено подойти к нему сразу с трех сторон.

Они полезли по серым потрескавшимся скалам, цепляясь за стебли ползучего кустарника.

– Пора, – решил Дубровин, когда до шалаша оставалось метров двадцать пять.

Он медленно пробирался сквозь колючие кусты, опасаясь, как бы не посыпалась, не зашуршала галька.

Когда они были совсем рядом с шалашом, прогремел выстрел и горное эхо разнесло грохот далеко по долине. Следователь Заробян, выронив пистолет, схватился за правую руку.

Стреляли не из шалаша. Дубровин резко оглянулся. На огромном валуне, метрах в сорока, стоял заросший густой щетиной человек и спокойно, словно в стрелковом тире, целился в него из двустволки.

– Разрывными бьет, сволочь! – выругался Заробян.

Дубровин едва успел упасть на землю, пуля просвистела мимо, а когда он приподнял голову, человек исчез.

– С этим зубным техником надо быть осторожней, – сквозь зубы проговорил Заробян.

– Сильно ранил? – торопливо спросил Дубровин.

– Пустяки…

Услышав стрельбу, прибежал мальчишка, работавший на сенокосе. Оказывается, он шел за ними следом. Оставив парнишку рядом с раненым, Дубровин и оперуполномоченный Ломакин бросились за Бармашевым.

– К водопаду он побежал, – донесся до них голос парнишки. – Здесь одна тропинка.

Поднявшись на пригорок, они заметили, как далеко внизу тень скользнула с тропинки в черный провал ущелья. Зашуршав по осыпающемуся гравию, спотыкаясь на скользкой траве, они понеслись к ущелью, откуда прогрохотало два выстрела, – Бармашев стрелял наугад.

Когда они достигли тяжело вздымающихся вверх сумрачных скал ущелья, Бармашев уже карабкался к водопаду. Над бездонным колодцем, на дне которого кипела белая пена, был перекинут хрупкий качающийся мостик. Видимо, человек на минуту испугался и замер, но страх, который настигал его сзади, был сильнее страха высоты – он ступил на зыбкую основу и, не глядя под ноги, зашагал вперед. Он был уже почти на той стороне, когда внезапный резкий звук заставил его на долю секунды остановиться.

Это был какой-то невероятный, многоголосый крик, качающийся, замирающий и вновь нарастающий.

– О-о-о-о!

Крик заплясал над водопадом, стремясь вырваться вверх, к свету.

Дубровин поразился странному резонансу, который вызвал его короткий окрик: «Стой!»

Он заметил – человек, переходивший мосточек, оглянулся, невольно скользнув взглядом себе под ноги, – там, в нескончаемом черном колодце гасло эхо, чернота притягивала к себе, кружила голову.

На мгновение тело его качнулось, и этого было достаточно, чтобы потерять равновесие. Он взмахнул руками, словно хотел ухватиться за какие-то невидимые поручни, и Дубровин не успел даже уловить момента, когда он исчез в провале.

Истертыми красными ладонями Дубровин зацепился за камни и, поднявшись к водопаду, заглянул вниз – из глубины пропасти тянуло холодом. Он приложил ухо к скале, и тогда показалось, что на него где-то совсем рядом несется тяжелый товарный состав.

Что значит для этой многотонной бушующей махины крохотная фигурка человека? Песчинка, не более… Напрасно Дубровин, рискуя сорваться вниз, щурил глаза, стремясь разглядеть нечто в черном провале, – клокочущая масса бесследно поглотила зубного техника.

Непонятное, щемящее чувство охватило Дубровина. Сквозь корявый просвет, образовавшийся между нависших скал, он увидел кусок долины – белые, словно игрушечные лучи берез, коричневая густота кустарника, а там, дальше, у шалаша лежал раненый следователь, а рядом с ним гибкий парнишка.

В бесконечной синеве плыли прозрачные облака. Дубровин подумал, что в Заркенте, южном городе, откуда он приехал, сейчас небо такое же синее. Только облаков нет совсем, и начальник уголовного розыска Александр Ильич Мартынов, тяжело дыша в духоте своего кабинета, согласовывает с оперативниками план поимки Глухаря. Он и не подозревает, что «передаточное звено» уже навсегда ушло от них…