Текст книги "В Чукотском море"
Автор книги: Владилен Леонтьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
На всякий случай.
Белый медведь – умка не представляет большой опасности для опытного охотника. При встрече с человеком умка всегда старается уйти от него. Но не всегда медведь бывает безобидным. Не любит умка, когда выносит его вместе со льдом через пролив в Берингово море. При первой же возможности выходит он на берег и долинами рек через перевалы сопок идет, пересекая Чукотский полуостров, в родной Ледовитый океан. У медведей даже есть свои установившиеся дороги. С таким медведем человеку надо быть настороже. Он голоден, разгоняет оленьи стада, будоражит спящего бурого медведя, интересуется одинокими ярангами оленеводов.
Когда морской ветер комкает тонкий лед в застывших разводьях и закрывает все лунки, умка вынужден пробираться к берегу, искать выброшенную морем осенью падаль, хозяйничать в мясных ямах около поселков и стойбищ, вылавливать зазевавшихся собак. Да и вообще почему-то любит умка в пасмурную погоду побродить около берега у скал.
Опытные охотники хорошо знают повадки умки и всегда наставляют молодых:
«Никогда не выбирай места для ожидания нерпы в торосах, которые скрывают от тебя окружающее;
как бы ты ни устал, старайся не отдыхать на полпути;
прежде чем идти дальше, взберись на высокий торос и осмотри внимательно свой путь;
если из нескольких медведей ты убил одного, то обязательно уйди со следа и разделывай тушу где-нибудь в стороне; медведи могут вернуться по следу и застать тебя врасплох».
А вот в поселках, расположенных севернее Колючинской губы, есть и другая мера защиты от умки…
Прошла пурга, установилась хорошая погода. Уже сутки Рилютегин на охоте. Ночь была лунная, безветренная. На небе колыхалось яркое сияние. С моря доносился грохот сталкивающихся ледяных полей, шуршание дрейфующего льда возле кромки припая.
На рассвете, как только начал белеть восток, Рилютегин перебрался на дрейфующий лед. Лед выравнивал извилины кромки припая, оставшиеся после пурги, громоздил торосы. Местами встречались ровные ледяные поля. Было много свежих полыней, еще не успевших покрыться тонким ледком.
Подходя к разводью, Рилютегин спугнул несколько нерп, которые с плеском скрылись в воде. Охотник соорудил из плоских льдинок укрытие и сел ждать нерпу.
Ему посчастливилось. Три выстрела – три нерпы.
«Путь далекий, волочить будет трудно, – рассудил охотник, – а лишнее убивать – кто знает, какая погода будет завтра. Может быть, ветром и течением разворотит кромку припая, тогда пропадет и добыча, а зачем напрасно губить зверя. Надо возвращаться».
Ослабевшее течение и замедленный ход льда предвещали перемену погоды. Рилютегин заторопился.
Вторая ночь застала его на обратном пути на припае. Луна скрылась за облаками, стало темно, потянул неугодный охотникам северо-западный ветер – керальгин.
«Хорошо, что я на припае, – думал Рилютегин. – Сейчас едва ли выбрался бы на кромку, лед, наверно, отошел».
Начала мести поземка. Рилютегин шел не отдыхая. Выручала тропка, проложенная им в прошлый раз.
«Как бы такая погода не заставила умку брести за мной по следу, – размышлял охотник. – Заметить трудно, надо как-то обезопасить себя».
Рилютегин остановился, снял с плеч охотничьи снасти, вынул из чехла винтовку и распустил длинный ремень акына, привязав деревяшку к лямкам на спине.
«Теперь у меня есть «глаза» и сзади».
Длинный ремень, извиваясь, волочился за охотником. Тяжелая добыча давала себя знать. От пота намокла нижняя кухлянка, волосы, брови и реденькие усики покрылись инеем. Охотник не ощущал обжигающего морозного ветра. Мучила жажда. Усталыми шагами Рилютегин упорно брел вперед. До стойбища было уже недалеко. Неожиданно охотник почувствовал сначала слабый рывок, а затем кто-то сильно дернул его за ремень акына.
«Умка!» – мелькнуло в голове.
Долго бродил умка по льду, но как назло ничего ему не попадалось. Пробовал поймать песца, но тот, ловко петляя в торосах, уходил от него. После этого его спутники песцы стали держаться подальше. Их тоже мучил голод, и они страстно желали, чтобы медведю что-нибудь попалось. Тогда он станет добрее, и песцам кое-что перепадет.
Была уже ночь. Умка бесшумно, как тень, взобрался на торос и стал водить носом против ветра. Долго стоял умка, подняв голову и мотая ею из стороны в сторону. Вдруг его черный нос застыл без движения, ноздри широко раздулись: он уловил, запах свежей нерпичьей крови и еще чего-то незнакомого. Запах щекотал нос, возбуждал аппетит.
Спустился умка с тороса и пошел против ветра на запах. Нос его уже не вертелся из стороны в сторону, он вел медведя, как стрелка компаса. Неожиданно путь преградило узкое разводье. Запах слышался с той стороны. Не хотелось купаться умке, обошел он разводье кругом и побрел у самой воды по другой стороне, стараясь снова поймать аппетитный запах. На этот раз он держал свой нос низко, почти касаясь снега. Вдруг нос уткнулся в свежий кровавый след, который черной полосой выходил из воды и вел в сторону от разводья. Медведь с жадностью стал грызть кровавый снег, но это только раздразнило его, и он, легко труся, побежал по следу. Недалеко от разводья он обнаружил в снегу три небольшие ямки. Это охотник закапывал туши нерп в рыхлый снег, чтобы их не прихватило морозом. Здесь сходилось еще два кровавых следа, которые дальше объединились в одну дорожку.
Умка, хватая на ходу куски снега с кровью, быстро пошел по следу. След оборвался у широкой полосы воды. Умка плюхнулся в воду и поплыл. Но на припае следов не оказалось: ветром лед отнесло. Инстинктивно умка двинулся против течения по краю припая. Вот и след. Медведь направился в сторону берега. Ветер дул сбоку. Нос умки уже больше не отрывался от снега. След петлял среди торосов, изредка пробегал по ровному месту. Теперь умку уже ничто не могло сбить со следа. Он бесшумно мчался вперед. Вдруг нос коснулся незнакомого длинного предмета, в котором вместе с новыми запахами слышался слабый запах лахтака. Предмет неприятно проскользнул под передней лапой. Умка схватил конец ремня зубами и хотел разорвать в клочья, но впереди послышался шум, и он легко, едва касаясь лапами торосов, ринулся вперед. Он увидел темный контур какого-то «животного», еще ниже опустил голову и приготовился к прыжку. Вдруг что-то яркое ослепило его, больно обожгло шею и грудь, и он свалился на том месте, где только что стояло неизвестное существо. Рилютегин вовремя успел отскочить в сторону…
Оленеводы-кочевники тоже пользуются таким приемом защиты от неожиданного нападения зверя, распуская по следу аркан-чаут.
Гибель лахтака
Была поздняя осень. Сильным штормом весь лед в море вздыбило и прижало к берегу. Крупные льдины терлись друг о друга, дробились. Вся эта ледяная масса становилась толще и с каждым днем все плотнее прижималась к берегу, В море подымались гигантские валы с большими белыми гребешками на верхушках.
Сильные порывы ветра подхватывали пенящиеся волны И несли миллиарды брызг, как будто ветер хотел перемешать и разнести по свету воды океана.
Все живое старалось скрыться подо льдом, в глубокий бухтах, за мысом с подветренной стороны или уходило в море на большую глубину.
Уходил от непогоды и молодой лахтак. Еще в начале шторма он искал убежища подо, льдом у берега. Но шторм усиливался, ветер крепчал, льдины поднимались на волнах, с шумом опускались вниз, стукались о морское дно, крошились.
Подо льдом стало опасно. Того и гляди придавит днищем какой-нибудь льдины. Некуда лахтаку деваться, негде искать убежища, а в море еще хуже. До самого дна взбунтовалось море. Выныривать стало труднее, сходящиеся на волнах льдины грозили придавить. Пробился кое-как лахтак сквозь плотную шугу, да так и остался на поверхности, где было все же спокойнее.
Отдыхает, сил набирается. Осень. Лахтаку не время отдыхать на льду, да необходимость заставила. Колышет его льдина на волнах. Морозом шерсть прихватило, шкура покрылась тонким налетом льда. Опять плохо: холодна Пополз неуклюже лахтак по льду, трещину ищет, но все плотно забито льдом. Пытался сквозь шугу в воду пробиться, да она крепкой коркой покрылась. Все ласты изодрал до крови, когти сорвал, крепкую шкуру об лед изранил, обессилел.
Еле ползет лахтак по шуге, а за ним кровавый след тянется. Мороз крепчает. Так и замерз уставший и израненный лахтак.
Стих шторм. Лед примерз к берегу. Вышли охотники в море. Много трупов морских животных погибло, вмерзнув в лед. Тут были и лахтаки, и нерпы, и даже молодой морж.
Жестока природа Севера, не щадит слабого.
Чевальгин
Богато Чукотское море птицами. И каждая живет по-своему. Почти все осенью улетают в теплые края, а весной, когда еще у берега стоит лед, возвращаются обратно, оглашая прибрежные скалы радостными криками.
Но однажды мне удалось встретить интересную птицу, и не летом, а зимой, когда море было сплошь закрыто льдами. Чукчи называют ее чевальгин – полярный чистик.
Стояли сильные морозы. Ветра не было. Над разводьями поднимался густой пар. Я сидел у кромки и караулил нерпу, щелкая зубами от холода. Вдруг совсем рядом раздался писк;
– Пи-пи-пиить! Пи-пи-пиить!
«Что же это может быть?» – подумал я и вдруг увидел недалеко в разводье маленькую серенькую птичку с острым клювиком, тонкой шейкой. Кончики крылышек у «ее были черные. Птичка весело выплывала на середину разводья, подергивая головкой. Но вот, взмахнув крылышками, она скрылась в воде и вынырнула в противоположном конце разводья. В клювике она что-то держала: то ли креветку, то ли рыбешку. Странно было видеть в безмолвной ледяной пустыне это веселое существо.
Вернувшись домой, я спросил у старого Рычыпа:
– Рычып, что это за птичка плавает в разводьях и не боится мороза?.
– А, это чевальгин торбаз дожидается. Ты видел летом черную небольшую птичку с белыми пятнами по бокам, красным острым клювиком и красными лапками? Это ее птенец.
Богато Чукотское море птицами.
Птенцы чевальгина не улетают на юг. Первую зиму они проводят в море и только на второй год вместе со всеми трогаются в путь. Зимой птенцы плавают в разводьях и трещинах, питаются креветками и мелкими рачками. А когда пег разводий, трещин, держатся в лунках нерпы, пробивая тонкий лед острым клювом. Нерпа птицу не обижает. Чевальгин очень хорошо ныряет и долго может быть под водой. А ночует она подо льдом. Во льду, под водой есть хорошие воздушные убежища, особенно там, где много торосов. Птице в таком убежище не страшна ни пурга, ни мороз.
– А почему ты сказал, что она торбаза ждет?
– Потому что у молодого чевальгина лапки серенькие, а у взрослого красные. Вот когда у нее покраснеют лапки, она и трогается в путь вместе со взрослыми. Потому-то и говорят у нас: «Чевальгин торбаза ждет».
На кита
Припай встал намертво. Казалось, никакая сила не сорвет его до самой весны. Большие глыбы льда крепко засели на мели у берега, их засыпал снег. Охотники уже давно охотились на нерпу за кромкой припая. На припае были протоптаны тропинки, установились нартовые дороги. Но неожиданно потеплело, над сопками повисли облака, сорвался южак – ынэнан, что очень редко бывает в декабре. К вечеру южак задул с полной силой, пошел липкий мокрый снег. Трудно было устоять на ногах, и жители небольшого берегового поселка отсиживались в жилищах, беспокоясь за судьбу крыш и байдар, которые еще не были вкопаны в снег и лежали вверх днищами на стойках.
Каждый, кто жил на Чукотке, хорошо знает силу южного ветра. Он со злостью треплет одежду запоздавшего охотника, валит его с ног, опрокидывает нарты бегущих собачьих упряжек, набивает в щелочки жилищ сугробы снега, срывает шкуры с яранг и даже не церемонится с крышами новых деревянных домиков. Но декабрь не сезон южаку, его рабочий день короток. Сорвав несколько шкур с яранг, унеся в море у нерадивых хозяев все, что плохо лежало, он неожиданно стих. От припая не осталось и следа, насколько видел глаз, простиралась чистая темная вода. Стало подмораживать.
– Наверно, к вечеру кит появится. Уже время ему идти с севера, – говорили охотники, наблюдая в бинокли за морем.
И действительно, вскоре появились на горизонте низкие двухструйные фонтаны. Киты подходили все ближе к берегу, стали слышны их тяжелые вздохи. То тут, то там показывались широкие черные спины, медленно уходили в воду заостренные лопасти гигантских хвостов. Некоторые киты как будто резвились: медленно, переворачивались в воде, показывая то грудные длинные плавники, то хвостовые лопасти.
– Хотя бы хвостик срезать, – с сожалением и завистью говорили на берегу.
В ноябре-декабре, когда с севера начинает двигаться лед, кит идет вдоль кромки льда на юг, а в апреле возвращается на север. Часто киты выныривают в узких разводьях или взламывают тонкий лед, чтобы запастись свежим воздухом. Иногда они погибают, задохнувшись подо льдом, не в силах взломать лед. Если они погибают недалеко от берега, то становятся достоянием жителей прибрежного поселка, а если далеко в море, то около них обосновываются медведи, песцы и вороны.
С древних времен чукчи и эскимосы охотятся на китов. Существует даже легенда о том, как поссорились жители поселка Эмрэпэн с жителями села Нунэгнин из-за прирученного кита, который ежегодно ранней весной приводил к берегам несметное стадо китов, и охотники запасались мясом и жиром на всю долгую зиму. По однажды эмрэпэнцы случайно убили прирученного кита, и с тех пор настала вечная ссора между двумя селами, а киты перестали подходить близко к берегу.
Охотились на кита в древности разными способами: зимой кололи длинными копьями на льду в узких трещинах, летом гарпунили с байдар и добивали копьями. В береговых поселках сохранились следы былого расцвета китобойного промысла: громадные черепа китов, длинные, слегка изогнутые челюсти, которые использовались при строительстве жилищ (валькаров) и в качестве стоек для нарт и байдар. Широкими костями лопаток закрывали отверстия мясохранилищ. Не померкла слава и некоторых китобойных сел. Когда появились, усатые лодки-шхуны, китов стало меньше. Люди на этих лодках уничтожали животных в больших количествах, снимая с туш только усовые пластины…
Вечером Келеуги еще раз проверил готовность ручной пушки – гарпуна, которую его отец давно выменял у американских китобоев на несколько связок китового уса и на обязательство продавать ус только этому китобою. Устройство пушки нехитрое: короткий ствол из специального сплава бронзы, в который закладывается коротенькая толстая гильза, служащая для запала бикфордового шнура гранаты. Сбоку ствола специальный крючок с курком, пружиной и ударником. При ударе заряд гильзы взрывается и выталкивает из ствола гранату с зажженным бикфордовым шнуром, которая острым концом свободно входит в жидкое тело кита и через несколько секунд взрывается там.
Давно уже у Келеуги кончились гильзы запальников, но он приспособился заряжать старые, раздобыв где-то для них специальные капсюли. Осмотрев пушку, Келеуги остался доволен и осторожно спрятал ее в сухое место. Теперь только дождаться, когда море снова покроется тонким льдом и будет возможность подкараулить кита в трещине. В последние годы стало появляться все больше китов.
Ждать пришлось недолго. Через три-четыре дня к берегу стало прижимать вновь намерзший лед. Охотники забеспокоились, стали готовиться к выходу в море. Тонкий лед выдерживал охотников свободно. Течением и слабым ветром лед прижимало к берегу, громоздило в маленькие торосики. Образовались трещины и полыньи.
Утром Келеуги шел под скалами в сторону мыса. На плече он нес длинное древко с ручной пушкой. На всякий случай прихватил и винтовку с акыном.
Возле двух скал, одиноко стоявших в стороне от мыса, он приостановился, прислушался, затем взобрался на одну из них.
Рассветало. Келеуги в бинокль просматривал море. Все было закрыто льдом, и только у горизонта, где над краем моря висели облака, темнела вода. Тут и там выделялись на льду черными ленточками трещины. Келеуги тщательно изучал каждую трещину, каждое разводье. Вот три трещины, расположенные недалеко друг от друга. Охотник остановил свой выбор на них и стал спускаться со скалы.
– Ты уже здесь? – окликнул его подошедший Печетегин. – А я думал, что я первый.
– Пошли в море. Хорошо, что ты встретился, – говорил Келеуги, накидывая на плечи снасти. – Если увидишь китов, дай знать.
Охотники спустились на лед. Некоторое время они шли друг за другом, а затем разошлись в разные стороны. Келеуги направился к ранее намеченным трещинам и сел в засаду подальше от края, на более крепком льду. Около края, где лед тонкий, сидеть опасно: может морж кэглючин подкараулить, да и при сжатии лед выпирает бугром и неожиданно обваливается.
Китов поблизости не было, но откуда-то ясно доносились тяжелые выдохи: значит, киты шли во льдах, пробиваясь к чистой воде. Келеуги ждал, не спуская глаз с разводий. Показалась круглая голова нерпы. Большие черные глазища с любопытством уставились на охотника. Сообразив, что это опасность, нерпа с шумом нырнула в глубь моря. Келеуги не стрелял. Киты очень чуткие. Лишний шум может отпугнуть их. Временами, привстав, он внимательно осматривался по сторонам. Вдалеке виднелись две черные точки – это охотники шли от берега к морю. Над трещинами и разводьями висел туман. Поскрипывал лед. Одно поле льда наползало на другое. Крайняя трещина стала сужаться, по соседству образовалась другая. Но все это было привычно охотнику.
Вдруг неожиданно громко прошипел фонтан и над крайней трещиной одновременно взвились две пары струй. Хотя Келеуги ждал этого, но все равно вздрогнул. Он поспешно встал и стараясь не шуметь, легко на носках побежал к китам.
Метрах в двух от трещины Келеуги остановился и стал взводить курок пушки.
Китов было два. Они отдыхали. Неширокая трещина кое-как вмещала их. Киты то погружались, то всплывали, обнажая широкие круглые спины. В прозрачной воде хорошо были видны их движения. Они казались неуклюжими: толстое туловище с сужающимся стеблем хвоста и громадными лопастями. Легким движением хвостовых плавников киты выталкивали себя на поверхность. Над водой шипели фонтаны, широко раздувались воронкообразные дыхала. Длинные грудные плавники почти не двигались. Лопасти хвоста ходили вверх, вниз и вбок. Киты медленно двигались по трещине.
Волны набегали на края трещины, которая напоминала переполненную водой чашу. Он выжидал, держа наготове пушку. Выбор его пал на первого, более крупного кита. Он шагнул к трещине – волны лизнули торбаза – и вдруг точным, сильным движением ткнул гарпун в самое уязвимое место кита – немного ниже и чуть позади грудного плавника. Древко глубоко ушло в воду. Раздался глухой хлопок, и Келеуги отскочил от трещины. Кит неловко взмахнул несколько раз хвостом и с трудом погрузился в воду. Вода забурлила. Протянулся кровавый след. Стало тихо… Келеуги прислушался. Вдруг раздался приглушенный взрыв, и на поверхность воды стали выскакивать большие пузыри. Келеуги отходил все дальше от опасного места. В соседней трещине появился второй кит. Он был сильно обеспокоен и не замечал, что, взламывая края трещины, ранит себя. Киты очень привязаны друг к другу и нелегко расстаются с пострадавшим товарищем.
Кит бушевал, Он показывался то в одном, то в другом разводье, пускал фонтаны, взламывал лед и снова погружался в глубь моря.
Подбежал Печетегин, приближались к Келеуги и другие охотники.
– Ну как? – спросил Печетегин.
– Нымэлкин. Хорошо сработала пушка. Сейчас должен всплыть. Надо только подождать, когда успокоится и уйдет второй кит. Отойдем подальше.
Но кит не успокаивался. Он выныривал в разводьях, погружался в воду – все искал своего спутника.
Недалеко от трещины, где охотился Келеуги, лед стал выпирать бугром.
– Всплывает, – показал Келеуги.
– Аттау! Я побегу в поселок. Сообщу новость. – И, не ожидая ответа, Печетегин побежал к скалам.
Но в поселке уже каким-то образом узнали о случившемся. Упряжки собак одна за другой стали подъезжать к месту происшествия. Некоторые шли пешком с кожаными мешками за плечами. Все были оживлены, радостны. Разделка шла бойко. На льду в разных местах лежали длинные пластины жира со шкурой кита.
Как раньше чукчи на умку охотились
Кевеуги охотился недалеко от кромки припая. Еще вчера резко сменившееся течение натолкнуло обширное поле крепкого матерого льда на припай.
Припай не выдержал и дал трещину. Со скалистого высокого берега хорошо видно трещину, которая извивается черной змейкой на белом льду.
С утра все охотники, высмотрев со скал удобные места, сидели вдоль трещины, подкарауливая нерпу, Кевеуги ушел дальше всех. Было пасмурно, шел мелкий снег, слегка пуржило. Охотник убил двух нерп, а тут сама пришла и другая добыча – крупный белый медведь – самец.
Умка давно заметил охотника, обошел его стороной, переплыл трещину, намереваясь полакомиться убитыми нерпами, а может быть, и самим охотником, и уж никак не ожидал встретить на своем пути собачью упряжку. Собаки взъерошились, злобно залаяли, а более смелые и решительные бросились на умку. Медведь жестоко расправлялся с собаками, откидывал их, как щенков, в разные стороны. Вот одна собака на глазах охотника полетела с распоротым животом далеко в сторону, другая с перебитым позвоночником отползла в торосы. Не хотелось Кевеуги убивать медведя, да ничего не поделаешь – пришлось всадить в него три пули…
Я подошел, когда уже все было кончено: медведь разделан, на льду темнела кровь, валялись кости, в стороне лежали задранные собаки. Кевеуги сидел на нарте и курил махорку.
– Етти! – приветствовал он меня.
– Ии! – ответил я и присел рядом.
– Совсем голодный был, – кивнул на медвежью шкуру Кевеуги. – В желудке ничего не было.
Кевеуги, старый опытный охотник, многое перенял от своего отца, и сам хорошо знал повадки умки. Он даже счет убитым медведям потерял, да и не в обычае у хороших охотников перечислять свои заслуги, пусть об этом говорят другие.
– Сейчас хорошо – винтовки есть, – спокойно сказал Кевеуги, как будто его ничуть не взволновала встреча с медведем. – А вот раньше, с копьем и луком, трудно было добыть умку…
Кевеуги, обычно неразговорчивый, не любивший рассказывать о себе, разговорился.
– Раньше, чтобы убить умку, долго надо было бегать за ним. Не всегда умка нападает на человека, разве только когда голодный, как вот этот, – показал он на шкуру. – Чтобы заколоть умку, его надо разозлить и заставить пойти навстречу. Вот охотник и должен бежать за ним по следу до тех пор, пока тот не разозлится.
Иногда целый день и ночь бегает, для легкости даже верхнюю кухлянку скинет. Не выдержит умка, рассердится и бросится на охотника…
– Ху! Ху! – прикрикнул Кевеуги на собак, пытавшихся перегрызть постромки алыков и добраться до нерп.
– У каждого умки свои повадки и хитрости. Нет одинаковых медведей. Когда человек преследует умку, он все замечает: и как тот лапы ставит, и как он голову держит.
Возвращение с охоты.
У умки, так же как и у человека, бывает сильной правая или левая лапа. Если умка выносит вперед правую лапу, значит она сильнее и ему удобно бить ею в левую сторону, если же сильнее левая лапа, он ловче бьет в правую сторону.
Кевеуги жестами показал, как это делает медведь.
– Умка при нападении никогда не встает на задние лапы, а наоборот, пригибает голову как можно ниже и большими, бесшумными прыжками Приближается к охотнику. Колоть медведя нужно около шеи, между ключицами, – это самое уязвимое место. А как уколоть, если он головой прикрывает это место? Тогда охотник бросает вверх перед самым носом умки рукавицу или шапку. Умка подымает голову, пытаясь схватить ее зубами. Грудь остается без защиты. Охотник с силой всаживает копье и проворно отскакивает в ту сторону, в которую неудобно бить умке лапой. Одного укола бывает достаточно…
Самокрутка у него потухла. Он достал из-за пояса кисет, вынул спички и с удовольствием затянулся табачным дымом.
– Не зря нас отцы все время бегать, прыгать, бороться заставляли, – сказал Кевеуги. – Сильным и ловким должен быть охотник.
– А ты сам-то охотился с копьем?
– Охотился. Когда я молодым был, ружья имели только богатые ытвэрмэчины – хозяева байдар да кочевники, а нам не всегда удавалось приобрести винчестер. – Кевеуги задумался, бросил в сторону окурок. – А иногда, чтобы подманить умку, и к другой хитрости приходилось прибегать. За медведем всегда песцы да вороны следуют. Вороны очень часто выдают умку охотникам, но иногда и сами показывают ему, где на льду есть что-то съедобное.
Бродит умка по ровному ледяному полю, подойти к нему незаметно нельзя. Тогда охотник выберет удобное место в торосах, свяжет пару рукавичек и начинает подкидывать их кверху да покаркивать.
«Кар! Кар!» – раздается над морем.
Приостановится умка, посмотрит и кажется ему издалека, что это вороны что-то между собой поделить не могут. А охотник нет-нет да и подкинет рукавички вверх. Тогда умка уверенно направляется к этому месту. А охотнику только этого и нужно… Да, хорошие собаки пропали, – с сожалением добавил Кевеуги. – Давай-ка собираться домой.
