Текст книги "Кто вы, юкагиры"
Автор книги: Владилен Туголуков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Annotation
Юкагиры – один из самых малых пародов Советского Севера – живут на довольно обширной территории: от Индигирки на западе до Анадыря на востоке. Многие видят в юкагирах первых обитателей Северо-Восточной Сибири. В связи с этим понятен интерес к вопросам, связанным с их происхождением, культурой и общественным укладом. Автор, отделяя характерные особенности образа жизни юкагиров от разного рода заимствований у ближайших соседей, рассказывает о быте и хозяйственном укладе юкагиров, об их обычаях и обрядах, об их сегодняшнем дне.
В. А. Туголуков – кандидат исторических наук, автор ряда работ по этнографии народов Севера. В 1909 г. в издательстве «Наука» вышла его книга «Следопыты верхом на оленях», удостоенная второй премии на Всесоюзном конкурсе научно-популярной литературы.
ПРЕДИСЛОВИЕ
ВСТУПЛЕНИЕ
Глава 1
ЗЕМЛЯ ЮКАГИРОВ
ОТ ЗЕНЫ ДО АНАДЫРЯ
ЯСАЧНЫЕ ЛЮДИ И ЯСЫРИ
ЯЗЫЧНИКИ И ХРИСТИАНЕ
Глава 2
ИСКРЫ В ПОТУХШЕМ КОСТРЕ
«МОЯ БАБУШКА – ЧУВАНОЧКА»
«НАСТОЯЩИЕ» И «НЕНАСТОЯЩИЕ»
АЛАЗЕЙСКИЕ ПОЛИГЛОТЫ
«ЭВЕН СКАЖЕТ НЯН, ДУТКИН СКАЖЕТ ТОБАР…»
Глава 3
«БОЛЬШАЯ», «ДУРНАЯ», «СТРАШНАЯ», «УЖАСНАЯ»
«БЕЗ ЕДЫ ХОДИМ С СОБАКАМИ, С ЛЮДЬМИ»
НАРУШЕННОЕ РАВНОВЕСИЕ
Глава 4
ПО НАСТУ, «НА ПЛАВУ»,
ДОБЫТЧИКИ «МЯГКОГО ЗОЛОТА»
РЫБОЛОВЫ И ОХОТНИКИ НА НЕРПУ
Глава 5
НА ОЛЕНЯХ НО ТУНДРЕ И ПО ТАЙГЕ
КАКОЙ ТРАНСПОРТ ЛУЧШЕ —
ХОРОШО ЛИ НЕ ЖИТЬ НА ОДНОМ МЕСТЕ?
Глава 6
ЮКАГИРСКИЙ ДОМ
ЮКАГИРСКИЙ КОСТЮМ
ЮКАГИРСКАЯ ГАСТРОНОМИЯ
Глава 7
ПРИЗНАНИЕ НА БЕРЕСТЕ
«МЕДВЕДЬ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ»
ОБЩЕНИЕ С ПРЕДКАМИ
Глава 8
МАТЕРНИТЕТ И ПАТЕРНИТЕТ
ВСЕ «ВЗАИМНО СТЕСНЯЮТСЯ»
Глава 9
ЭТНИЧЕСКОЕ ДОСЬЕ
«ПО ЗВАНИЮ ЧУВАНЕЦ,
«ОН БЫЛ ОЧЕНЬ ЛОВОК,
БРАТЬЯ КУРИЛОВЫ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ИЛЛЮСТРАЦИИ
INFO
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
В. А. ТУГОЛУКОВ
КТО ВЫ, ЮНАГИРЫ?
*
Ответственный редактор
доктор исторических наук Р. Ф. ИТС
На первой странице обложки —
сцена из жизни верхнеколымских юкагиров. Тос. Конец XIX в.
В качестве заставки использован фрагмент одного из тосов XIX в.
© Издательство «Наука», 1979 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
В самом отдаленном краю Сибири, на Индигирке, Алазее, Колыме и Анадыре с их притоками, живут юкагиры – один из малых народов Советского Севера. Обитатели тундры, лесотундры и тайги, юкагиры известны как первоклассные охотники, оленеводы, рыбаки.
О юкагирах пока мало пишут и, пожалуй, еще меньше знают, несмотря на то, что отечественные и зарубежные исследователи уже давно стремятся решить загадку, связанную с их происхождением.
В 1959 г. к юкагирам выезжала комплексная экспедиция, состоявшая из московских, ленинградских и якутских этнографов, антропологов, языковедов и фольклористов.
Происхождением родного народа интересовался и первый юкагир-ученый Н. И. Спиридонов. В своей кандидатской диссертации «Торговая эксплуатация юкагиров в дореволюционное время» он писал: «…юкагиры – один из самых древних и загадочных народов Северной Азии, совершенно до сих пор не изученных».
В предлагаемой читателю книге, посвященной истории и культуре юкагиров, известный этнограф В. А. Туголуков пытается подойти к «юкагирской проблеме» как специалист по этнографии тунгусов[1]. Поскольку тунгусы уже давно контактируют с юкагирами, автор полагает, что ключ к проблеме надо искать именно у них…
Прав ли он, еще рано судить, но сама эта попытка представляет смелый и увлекательный эксперимент. Книга написана в строгом соответствии с фактами, почерпнутыми из многочисленных и разнообразных источников, а также на основе собственных наблюдений автора, вот уже четверть века занимающегося изучением народов Сибири. Я не сомневаюсь, что его новая работа будет благосклонно встречена читателями.
Е. Е. Сыроечковский, член-корреспондент ВАСХНИЛ
ВСТУПЛЕНИЕ
На обширной территории Северо-Восточной Сибири, примерно от Оленека до Колымы, археологи обнаружили стоянки древних людей, культура которых имела много общего. Эти люди были полуоседлыми охотниками и рыболовами. Вооруженные луками, они добывали оленя, кабаргу, косулю, медведя и даже мамонта. Сетями, сплетенными из волокон крапивы, ловили рыбу. Обитатели стоянок лепили из глины сосуды с тонкими стенками, украшая их орнаментом, какой кондитеры выдавливают на вафлях (примечательной особенностью сосудов с вафельной сеткой были их полукруглые днища). На писаницах вдоль берегов Лены можно разглядеть изображения куполообразных шалашей, в которых они жили. Собака была единственным домашним животным древних аборигенов.
Возраст одной из стоянок, раскопанной археологом Ю. А. Мочановым в 1964–1968 гг. на Алдане, возле поселка Белькачи, – около 10 тыс. лет, но вполне допустимо, что группы первобытных насельников появились в Северной Сибири еще раньше. Некоторые из них, может быть, по существовавшему тогда перешейку перебрались в Америку, положив начало освоению ее человеком.
Академик А. П. Окладников считает возможным называть культуру обитателей найденных стоянок «древнеюкагирской». Похоже на то, что именно обитатели этих древних стоянок фигурируют в юкагирских мифах как «ледяные старики». «Ледяных стариков» и всю эпоху, связанную с их существованием, юкагиры обозначают термином чульди (чулъси, чуолэ).
По мнению А. П. Окладникова, «древние юкагиры» пришли на занимаемую ими теперь территорию с запада. Сколько столетий или тысячелетий они прожили в условиях изоляции, сказать трудно. Но все это время вплоть до начала нашего тысячелетия оставались неолитическими охотниками и рыболовами. Их редкие поселения тянулись от Колымы до Енисея и даже за Енисей, образуя северную периферию ойкумены.
Но вот в XII или XIII в. из горно-таежного Забайкалья начали расселяться по северу Сибири тунгусы. Тунгусов было не так много, однако перед «древними юкагирами», знавшими лишь каменные и костяные орудия, они имели неоспоримое преимущество: умели ездить верхом на оленях, изготовлять железные топоры, пики и наконечники стрел. Встреча тунгусов и «древних юкагиров» произошла скорее всего на Вилюе и нижнем Алдане. В результате часть «древних юкагиров» была уничтожена тунгусами в ходе сражений, часть поглощена благодаря взаимным бракам, а часть ушла еще дальше на север – в верховья Яны, Индигирки, Колымы и Анадыря, а также в лесотундру и тундру.
Поглощенные тунгусами аборигены восприняли тунгусский язык, оленеводство, кочевой образ жизни и иные особенности традиционной культуры тунгусов. Ушедшие от тунгусов на север сохранили родной язык и облик своей культуры – культуры пеших охотников-рыболовов (правда, последующие контакты с тунгусами тоже сказались на их занятиях, быте и верованиях). Они и стали называться юкагирами[2].
Глава 1
СВЕТ И ДЫМ ЮКАГИРСКИХ КОСТРОВ
Расселение юкагиров в XVII в.
ЗЕМЛЯ ЮКАГИРОВ
В начале XVII в. юкагиры жили на значительной территории Северо-Восточной Сибири: от нижнего течения реки Лены – на западе до верхней и средней части бассейна реки Анадыря – на востоке, от побережья Ледовитого океана – на севере до отрогов Верхоянского хребта – на юге.
По юкагирской земле от начала до конца протекают такие большие реки, как Яна и Индигирка, великая Колыма проходит большую часть своего долгого пути в океан. Горные таежные хребты правобережья Алдана постепенно понижаются к северу – начинается лесотундра и тундра, за которой в зимнее время, кажется, вновь встают горы – на этот раз ледяные…
Это Северо-Восточная Якутия и Западная Чукотка.
Нигде в мире пет такого скопления остатков вымерших животных, как здесь. Особенно богат ими берег Ледовитого океана, между Леной и Колымой, где встречаются настоящие залежи костей мамонта.
В отрогах гор, с которых берет начало река Яна, лежит полюс холода – Оймякон. Весь северо-восток Сибири – зова вечной мерзлоты. И, несмотря на это, земля юкагиров – страна с богатой флорой и фауной.
Биолог Ф. С. Леонтьев, побывавший в 1937 г. на Омолоне (правом нижнем притоке Колымы), писал: «Великолепные строевые лиственничные леса и мощные деревья душистого тополя, березовые рощи, густые «джунгли» древовидных ивняков с их мощным высокотравьем и зарослями красной смородины и «алданского винограда», красивые рощи чозении[3]… Оригинальная богатая растительность казалась нездешней и несвойственной суровому Заполярью»{1}.
В тайге Северо-Восточной Якутии и Западной Чукотки много зверей и птиц. Из крупных животных, на которых тут охотился человек, можно назвать дикого оленя и лося. Особенно много лосей водилось на верхней Колыме, но они встречались и значительно севернее.
По своим продовольственным ресурсам тундра и лесотундра не беднее, а даже богаче тайги. Здесь бродили большие стада диких северных оленей, гнездовались перелетные водоплавающие птицы. Реки и озера изобиловали всевозможной рыбой.
В якутских преданиях о «колымской земле» говорится, что, когда туда впервые пришли якуты, «достаточно было пустить стрелу в глубину любого озера, чтобы она всплыла с рыбой».
Лес в Якутии и на Чукотке к северу становится все более низким и искривленным, а между 69 и 70° с. ш. исчезает совсем. Дальше простираются заросли стелющегося тальника и ерника[4], которые возле Ледовитого океана тоже становятся ниже и ниже, и, наконец, теряются среди травы.
Тундра производит разное, но всегда сильное впечатление на человека, который ее видит впервые. У меня в целом сохранилось приятное воспоминание о днях, проведенных в тундре.
…Конец августа 1971 г. на берегу губы Буор-хая, между устьями Лены и Омолоя, был очень теплым.
Холмы здесь перемежаются долинами и обрываются отвесными уступами в Ледовитый океан. Долины, выходя к океану, образуют очаровательные округлые бухты.
Якуты и эвены, живущие на берегу одной из таких овальных бухт в поселке Хараулах, на лето перекочевывают в другие ненаселенные бухточки, ставят там чумы и остаются до осени. В прибрежных водах они ловят сетями омуля, нельму, муксуна, чира, сельдь-кондёвку, бычка, корюшку.
Вдоль океанского берега на невысоких холмах прилепились пустые полуразрушенные избушки с плоскими крышами без потолка – это старые «зимовья» охотников. Тут же можно увидеть старые пасти[5] на песца, а также покосившиеся кресты на одиноких могилах.
Ледовитый океан удивил меня своей пресной водой. Местные жители на ней варят уху, но для чая она все-таки не пригодна. Прибой не выбрасывает на берег ни морской капусты, ни панцирей крабов. Берег усеян только плоской черной галькой и плавником[6]. Плавник – своего рода манна небесная в условиях полного отсутствия леса.
Тундра в здешних краях – это сочная осока, мхи, ерник, ивняк и багульник, стелющаяся брусника (на удивление крупная) и сыроежки (на удивление мелкие)…
Однажды я отправился в бухту Сатыгын-тала. Часть пути шел пешком; за мной плелась моя лошадь. Ноги то и дело проваливались в травянистую топь. Лошадь проваливалась чуть не по брюхо, она рывком освобождала то передние, то задние ноги… Под пластами земли здесь лежал рыжеватый торф. Он, как губка, пропитан водой. Но в тундре есть и сухие места – на вершинах сопок, а чаще – по берегам рек и озер.
Озера – главная достопримечательность тундры. Колымский исправник барон Г. Л. Майдель, путешествовавший сто лет назад между низовьями Индигирки и Колымы, возымел благое намерение нанести на карту все встреченные им озера. Но озер оказалось слишком много… Чтобы получить полное представление о местности, писал Майдель, «было бы достаточно взять краску кистью и брызнуть ею на бумагу – это и было бы самой верной передачей истинного положения вещей» {2}.
Обилие озер между Индигиркой и Колымой позволяет жителям совершать далекие путешествия, перетаскивая лодку из одного водоема в другой.
Согласно поверьям юкагиров и эвенов, озера – это места лежки мамонтов, равно как реки – следы их троп… Индигирские юкагиры называют мамонта турхукэнни – «земляная корова». «Во времена, когда жили мамонты, – говорят они, – людей не было, земля диковала. Земля тогда была молодая, теплая, в тундре росли деревья. Потом она состарилась, и мамонты вымерли…»
Но, когда я глядел на тундру с ее заболоченными оврагами, мне начинало порою казаться, что мамонт вот-вот выйдет из ее глубин, отряхнется и зашагает по низкой траве, по мхам, выжимая ногами воду, срывая хоботом тоненькие побеги тальника[7]…
Берега рек, пересекающих тундру, выложены серым песком с иловатой глиной. Над водой нависают подмытые глыбы, под которыми могут бесследно исчезнуть и человек, и животное.
В теплое время года верхний слой мерзлоты оттаивает и грязевые потоки стекают с обрывов в реки, озера и в океан. У берегов образуется жидкое месиво – няша. Летом она твердеет – ее «уколачивает» ветром и сушит незакатным солнцем.
В низовьях Индигирки я видел горизонт, затянутый цепью бесконечных холмов – то далекий, то близкий. Это тянулась с запада на восток однообразная бесконечная тундра…
Кто назвал тундру «тундрой»? Может быть, финны, у которых слово тунтури значит «высокая безлесная гора». А может быть, тунгусы, у которых слова дуннэ и дунрэ означают «земля», «суша», «материк»? Русские старожилы Северной Якутии называют тундру сендуха.
Летом в тундре часто моросит мелкий дождичек – бус. Тундра делается расплывчатой, серо-зеленой. Единственные яркие пятна – цветы «гусиный клюв» и «гусиная лапка», но они недолго радуют глаз. Туманы с ветрами угнетающе действуют на непривычного человека.
Основная «живность» в летней тундре – комары. Для них здесь придуман хороший эпитет: заданные. Да, они «давят» и «задавливают»…
«Как песком в глаза сыплет», – говорят о комарах местные жители. С гнусом – комарами и мошками – у них связаны некоторые приметы. Если комары «лезут» на человека сильнее обыкновенного, значит чуют сильный ветер. Если вдруг налетит несметное множество мошки, жди северного ветра.
Комары – одна из причин миграций диких оленей, совершающих за год два больших перехода: весной – из тайги и лесотундры к берегам Ледовитого океана, а осенью – обратно, на зимовку, под защиту деревьев.
Местные жители любят острить: «У нас двенадцать месяцев – зима, остальное – лето». Это отчасти правда. Признаки зимы угадываются на Севере еще летом. В начале августа солнце уже начинает «закатываться», а в середине августа успевает выпасть первый снежок. В небе загорается первая звезда. В конце августа появляется первый сполох северного сияния в виде узкой переливающейся полосы, вытянутой с запада на восток и наклоняющейся к югу. Сполох несет с собой что-то тревожное: за ним следует ветер, которому предшествует дальний шум, поднимаемый им.
Северное сияние захватывает воображение самого флегматичного человека. Дж. Кенан, служащий Русско-американского телеграфа, наблюдал в 1865 г. северное сияние на Анадыре. «Весь земной шар, – пишет он, – казался объятым пламенем. Широкая блестящая арка, переливавшая всеми цветами призмы[8], стянулась радужной дугой с востока к западу, и желто-красные лучи шли перпендикулярно из дуги к зениту. Каждую минуту широкие светлые полосы, параллельные, радужные дуги неожиданно показывались на севере и быстро, величественно опоясывали небо.
Центральная арка постоянно колебалась, дрожала и меняла цвета, исходившие из нее лучи быстро перебегали с места на место. Через несколько минут эта лучезарная арка начала тихо двигаться к зениту и под нею появилась вторая, столь же блестящая и с такими же лучами; с каждым мгновением зрелище становилось все величественнее. Светлые полосы быстро обращались на оси, лучи торопливо сновали взад и вперед от концов арок к центру, а по временам на севере появлялась громадная волна пурпурного цвета и заливала все небо багровым сиянием, отсвечивавшимся на белом снегу. Но вот пурпурный цвет неожиданно исчез и появились оранжевые лучи, от которых в одно мгновение все небо как бы было в огне. Я притаил дыхание и ожидал страшных ударов грома, какие, мне казалось, должны были следовать за таким неожиданным молниеносным сиянием; но на небе и на земле все было тихо и не слышно было ни малейшего звука, кроме полувнятного шепота запуганных туземцев…
Быстрые переливы цветов на небе так ясно отражались на белом снегу, что весь мир казался то весь в крови, то весь в огне, то бледным, позеленевшим. Но это еще не был конец. Обе арки неожиданно заколебались и мгновенно преобразились в тысячи параллельных и перпендикулярных столбов, которые переливали всеми цветами солнечного спектра. Теперь с одной стороны горизонта до другой через все небо простирались два пласта из пестрых столбов… мы каждую минуту ожидали, что по ним пройдет торжественным шествием небесное воинство. Пораженные туземцы завопили в испуге: «Господи помилуй! Господи помилуй!»… Все небо в эту минуту представляло громадный калейдоскоп блестящих радужных лучей»{3}.
Снег в тундре прочно ложится около 1 октября и одновременно замерзают озера. Реки покрываются льдом несколько позже. В конце ноября солнце покидает горизонт и наступает «полярка» – полярная ночь. У океана мрак усиливается туманом, который бывает так густ, что затмевает свет звезд. Мрак с туманом – по-местному «морок».
Морозы возле океана не такие жгучие, как «на материке», но они сопровождаются сильными и частыми пургами. Снег переносится с места на место и ложится длинными снежными грядами – застругами. Засыпанный снегом поселок можно норой обнаружить только по искрам, вылетающим из печных труб. Охотники во время пурги отсиживаются в промысловых избушках.
Вот когда в полной мере оцениваешь значение луны! Она как бы подменяет ушедшее солнце, причем самый светлый лунный месяц на Севере – декабрь. В декабрьские лунные ночи в тундре отлично видно на расстоянии до одного километра. В это время стоят 40–50-градусные морозы.
В конце января восточный край неба начинает светлеть, но эта светлая полоса еще не в состоянии затмить света звезд. С возвращением солнца морозы усиливаются и становятся особенно пронзительными.
Вся снеговая поверхность тундры, открытой ветрам, представляет собой «убой», по которому можно идти и бежать, как по твердому насту. В начале зимы убой еще слаб и выдерживает только тяжесть песца, но потом по нему свободно ходят и человек, и олень.
Собаки в тундре мало лают, но много воют. Они воют на первые закаты солнца, на первые туманы, на луну зимой и на сполохи. При уходе солнца с горизонта собаки почему-то ложатся носами к востоку. В пургу они спят, занесенные снегом.
Зимняя тундра не безжизненная пустыня. Есть у нее свои четвероногие и крылатые обитатели. Чем же они питаются? Белые куропатки – почками тальника, зайцы – корой. Олень добывает из-под снега ягель. За оленями, уходящими на зимовку в леса, следует волк. Песцу и ворону кое-что перепадает от волка после его пиршества по случаю добычи оленя…
Приезжие люди по-разному оценивали условия жизни в Северо-Восточной Якутии и на Чукотке. Исследователь Заполярья Ф. П. Врангель, по натуре не пессимист, называл тундру «ледяной пустыней» и «могилой человечества», где присутствие коренных жителей представляется необъяснимым парадоксом. Врангелю вторил священник Андрей Аргентов, тоже человек отнюдь не слабый духом: «Могила могилой. Тусклое небо, голые скалы, лес обнаженный – вот и все разнообразие вам. Снег хрустит под ногами коня, и благо, если вашей тяжелой дремоте помешает куропатка, вспорхнувшая из-под копыт усталой вашей лошадки. Вздрогнешь. А, ба, здесь не все же могильно! Ворон прокричит, на кекуре[9] сидя…»{4}.
Назначенный в 1889 г. начальником Анадырской округи врач Л. Ф. Гриневецкий писал о вверенном ему крае: «Меня поражает та действительно мертвая пустынность, которая окружает нас здесь… Удивительно пусто кругом. Тяжелые, свинцовые, низко нависшие над землей облака; очень редко кое-где мелькнет белое крыло чайки да время от времени раздается вдали отчаянно-резкий, точно взывающей о помощи женщины, крик гагары… Тоска, апатия и неодолимая психическая лень, мне кажется, неизбежно должны овладевать человеком, попавшим сюда без предварительной и постепенной подготовки…»{5}.
Но есть и другие отзывы.
Э. Ф. Вебер[10], который в 1909 г. жил на побережье Ледовитого океана среди чукчей, так описывал свое отношение к окружающему: «Психология человека, избалованного разнообразием переживаний, которые дает культурная жизнь, вполне удовлетворялась созерцанием красоты наступающей полярной ночи, заставляла забывать о себе как индивидууме и давала ощущение слияния с космосом»{6}.
Таков Север…
Какие контрасты! Какая сила воздействия!
Там, в глубине тайги и на необозримых просторах тундры, среди вымываемых из земли остатков ископаемых чудищ и отвесно застывших кекуров, издревле жили люди, о которых мы и будем говорить в книге.
Эти люди – юкагиры.
По юкагирским преданиям, юкагиров когда-то было так много, что их костры освещали всю тундру. От того времени на небе остался отсвет юкагирских костров – северное сияние. Якуты и русские старожилы Северо-Восточной Якутии до сих пор называют северное сияние «юкагирским огнем»…
ОТ ЗЕНЫ ДО АНАДЫРЯ
Первым русским, «проведавшим» Северную Якутию, был тобольский казак Иван Ребров, который в 1635 г. пробрался (по-видимому, с нижней Лены) на Яну и побывал «в Юкагирской и Катылинской землице». «Катылинской землицей» он называл Катылинскую волость, где жили переселенцы с Алдана – якуты. Ребров собрал с якутов и юкагиров первый, ясак в размере 14 сорокой соболей (560 штук) и поставил на Яне зимовье. Вероятно, это было Верхнеянское зимовье.
С Яны Ребров пошел «по морю в новую сторонную реку, в Нганы, и в Юнгази, для прииску и приводу новых людей и землиц»{7}.
В XVII в. под «приводом» понималось приобщение коренных жителей к числу подданных русского царя: их приводили «под высокую царскую руку». Обыкновенно «привод» сопровождался захватом у новых подданных заложников – «аманатов», которые сидели в острогах и зимовьях в качестве гаранта того, что их сородичи будут исправно платить «государев ясак», т. е. подать мехами.
Судя по челобитной Реброва, он был первым русским в на Индигирке. В 1638 г. он поставил там два зимовья и выехал оттуда в 1641 г. с ясаком в Якутский острог. К сожалению, Ребров не отличался словоохотливостью – в челобитной о своей службе он почти ничего не говорит о юкагирах. В 1638 г. на Яне и Индигирке побывали другие ленские служилые люди – Посник Иванов, Иван Ерастов, Федор Чюкичев и др. Они и рассказали о том, какие группы юкагиров жили в то время на этих двух реках.
Юкагиры, обнаруженные русскими на верхнем правом притоке Яны – Адыче («Одучее») (на всем протяжении Яны русские встречали только якутов), оказались охотниками-оленеводами. Оленеводами оказались и чендопские юкагиры.
Забегая вперед, замечу, что эти, наиболее западные юкагиры, сильно смешались с тунгусами. Временами они появлялись и на нижней Лене, где русские их называли то тунгусами, то юкагирами. Поскольку все местные юкагиры были так или иначе связаны с бассейном Яны, они обыкновенно именовались янгинцами, или яндинцами, от тунгусского обозначения Яны – Янга.
На Яне и в прилегающих районах в середине XVII в. насчитывалось 170 плательщиков ясака, т. е. взрослых охотников. Если считать, что один такой охотник приходился на семью из четырех человек, то все местное юкагирское население достигало 680 человек[11].
Гораздо больше юкагиров жило на Индигирке. Со слов Посника Иванова якутские воеводы так докладывали царю о вновь открытой реке: «А Юкагирская-де, государь, землица людна и Индигерская река рыбна. Будет-де, государь, впредь на Индигерской реке, в Юкагирской землице, сто человек служивых людей, и тем-де людем можно сытым быть рыбою и зверем без хлеба. И в Юкагирской-де, государь, землице соболей много. И в Индигирь-де, государь, реку многие реки впали. А по всем тем рекам живут многие пешие и оленные люди. А соболя и зверя всякого много по тем рекам и землицам»{8}.
В верхнем течении Индигирки, куда сначала попали Посник Иванов и его товарищи, жили «пешие и оленные юкагиры – шоромбойские и енгинские мужики»{9}. Насколько можно понять, шоромбойцы были оленеводами, а «енгинские мужики» — пешими охотниками. В последних нужно, как я думаю, видеть янгинцев – бывших жителей верхней Яны.
Стойбища шоромбойцев и «енгинцев» тянулись, видимо, до устья левого притока Индигирки – Уяндипы. Вероятно, это та самая река, которую Иван Ребров в 1635 г. называл Нганой (название Уяндина она получила по имени местного юкагирского князца Уянды).
Ниже шоромбойцев и «енгинцев» на Индигирке жили юкагиры-олюбенцы. Князец Уянда и другие юкагиры рассказывали о них следующее: «…есть-де вниз по Индигерской реке, у тундр, край лесов, живут юкагири, а род их имянуется Олебензии; два князца-де у них, одному-де имя Морле, а другому – Бурулга. А промеж собою-де они братья сродные. Морле-де живет, к морю пловучи, в левой протоке, а Бурулга-де – в правой»{10}.
Среди индигирскйх юкагиров насчитывалось в середине XVII в. 268 ясачных плательщиков. Следовательно, юкагирское население составляло приблизительно 1070 человек.
Наряду с юкагирами в верхней части бассейна Индигирки в первой половине XVII в. жили ламуты[12] и якуты. Последние появились там уже после прихода русских. Ламуты, продвигаясь вниз по течению Индигирки, начали теснить юкагиров. В 1656–1658 гг. часть «енгинцев» ушла с верховьев Индигирки к Уяндинскому ясачному зимовью, находившемуся в устье Уяндины.
Летом 1642 г. уже известные нам служилые люди Иван Ерастов, Федор Чюкичев и др. (в том числе Семен Дежнев), разузнав о пути у олюбенских князцов Морле и Бурулги, выплыли к Алазее морем из устья Индигирки.
«А по той… реке живут и кочюют многие алайзейские юкагирские люди, а ясаку-де оне, юкагири, николе не давали и служилых людей оне не видали. А живут оне в избылых (т. е. не на одном месте, – В. Т.), а князцев у них зовут Невгоча и Мундита», – говорили русским Морле и Бурулга. О Невгоче Бурулга сообщал, что он ему «брат названой»{11}.
Проводником в плавании на Алазею у служилых людей стал сын Бурулги – Чепчюга.
В глазах юкагиров люди, появившиеся на парусном судне в устье Алазеи, «имели вид и странный, и страшный: у них лица были косматые, а руки – вооруженные громоносною молнией»{12}.
Дойдя до лесных мест, служилые люди поставили Алазейское зимовье. Аманатская «казенка» начала наполняться заложниками, а их сородичи начали приходить с соболями.
Алазейские юкагиры были оленеводами и, подобно тунгусам, ездили на оленях верхом. Не случайно, видимо, казак Иван Белява, побывавший на Алазее в 1643 г., называл тамошних жителей «юкагирскими тунгусами». В ясачных документах алазейские юкагиры иногда именуются алазеями. Исследователь юкагиров В. И. Иохельсон в конце XIX в. записал юкагирский вариант того же этнонима – алаи.
Численность алазейских юкагиров достигала в середине XVII в. 580 человек (145 плательщиков ясака). Кроме них, между Алазеей и Колымой кочевали также чукчи-оленеводы.
Алаи тесно общались со своими соседями как на Индигирке, так и на Колыме. Захваченный русскими в плен на Индигирке колымский шаман Пороча говорил, что «алазейские мужики ходят по вся годы на Ковыму-реку к ковымским мужикам, к пешим и оленным, в гости… А Ковыма-де река собольна, и которые сторонние реки пали в Ковыму, и те реки собольны ж, а люди на Ковыме-реке и по сторонним рекам… живут юкагири и соболей промышляют много»{13}.
На Колыме русские появились около 1643 г. и тогда же основали Средвеколымское зимовье. Нижнеколымское и Верхнеколымское зимовья были поставлены в 1644–1647 гг.
Нижнеколымских юкагиров русские иногда называли омоками, а для верхнеколымских не существовало определенного названия. Б. О. Долгих полагал, что к верхнеколымским юкагирам можно прилагать записанное Иохельсоном название когимэ, которое, вероятно, просто означает «колымские». Большинство нижнеколымских юкагиров было оленеводами, а большинство верхнеколымских юкагиров не имело оленей. Вся группировка колымских юкагиров (включая и омолонских) насчитывала в середине XVII в. 270 плательщиков ясака, т. е. приблизительно 1080 человек.
Омоки вначале мирно уживались со своими западными соседями – чукчами. В 1649–1650 гг. состоялось даже совместное выступление колымских юкагиров и чукчей против служилых людей. Юкагиры-омоки «Еюк, да Тимка, да Нирпа, да Ермо, да Аил, сын Кигича, да Игольник с родниками и со всеми своими улусными людьми… призвали неясачных омоков и с моря чукоч и хотели на рыбной ловле служилых людей побить»{14}.
Отношения между юкагирами и чукчами испортились после того, как служилые люди с помощью юкагира Тим-куя захватили в плен предводителя чукчей Миту. Это произошло в 1656 г. С тех пор чукчи стали нападать на юкагиров.
Они нападали на нижнеколымских и алазейских юкагиров в 1662, 1672, 1673–1674, 1676 гг. и позже. В 1687 г. якутский воевода Матвей Кровков докладывал об этом даже в Москву. Около Нижнеколымского зимовья, писал он, живет много неясачных чукчей, которые «служилых людей по вся годы на рыбных промыслах побивают» и ясачным иноземцам – юкагирам – от них «по вся годы бывает… утеснение великое и убойство»{15}.
У юкагиров верхней Колымы во второй половине XVII в. начали обостряться отношения с их восточными соседями – коряками. Последние мстили юкагирам за то, что те соглашались быть провожатыми у служилых людей, пытавшихся проникнуть в корякские владения. Начиная с 1663 г. коряки группами по 40–50 человек стали появляться в бассейне верхней Колымы и угонять юкагирских оленей.
По преданиям коркодонских юкагиров, коряки имели обыкновение забираться для рекогносцировки на сопки, но сороки своим криком выдавали их присутствие – вот почему юкагиры называли сороку «корякской птицей» (по-юкагирски короконодо[13]).
Покончив с «приводом» колымских юкагиров «под высокую царскую руку», служилые люди устремили свои взоры еще дальше на восток, где, по слухам, протекала большая и многоводная река Ковыча, она же Погыча: «лесу-де по той реке мало, а люди по ней оленные живут многие, и по той реке соболи есть же»{16}. Это, видимо, та река, которая на современных картах именуется Пахачей. Пахача впадает в Олюторский залив Охотского моря. На ней живут оленные коряки. Поиски служилыми людьми Погычи привели к открытию Анадыря.
