Текст книги "Пять секунд будущего. Морпех Рейха (СИ)"

Автор книги: Влад Тепеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Третье… Я закрыл глаза и постарался максимально воспроизвести в памяти события. Вот тощий тип указывает на меня пальцем, и я успеваю броситься в сторону за миг до того, как он пальнул из пальца молнией. Но откуда я знал, что нужно бояться пальца?!!

Дальше – интересней. Я выхожу в коридор, отшатываюсь – и мимо свистит дротик. Я не слышал хлопка и не видел Брунгильду, ведь она была невидимой. Получается, я увернулся от выстрела еще до того, как узнал, что в меня стреляют! Наконец, при выстреле с такой дистанции, пусть это даже не пуля, а относительно медленный дротик, время полета настолько мало, что человек не может увернуться, особенно такой избитый, как я. Получается – я начал уклонение до собственно выстрела.

Ну и как все это возможно?!

Я меланхолично дожевал шницель, разобрался с пирогом, допил сок, поднялся и вышел в холл, где в меня сразу же уперлись взгляды охранников.

– Прошу прощения, монетки не найдется? – спросил я.

– Монетки? – переспросил один.

– Ага. Монетка. Ну, «орел-решка».

Он сунул руку в карман, достал монету и бросил мне, я поймал ее на лету.

– Спасибо. Кстати… Вы знаете что-то о Доме Хассельхофф?

– Само собой.

– Что или кто это?

– Промышленники, – ответил второй охранник. – Крупнейший производитель полицейского оборудования во всем Рейхе. Бронежилеты, каски, щиты, дубинки, спецсредства и тому подобное, кое-какое вооружение для полицейских нужд тоже. Вот это, – похлопал он по «ружью», лежащему у него на коленях, – тоже сделано ими.

– Понятно. Спасибо.

Я вернулся в комнату, сел в кресло и повертел монету в руках. Пять пфеннигов, год выпуска тысяча девятьсот восьмидесятый, выглядит довольно новым.

Итак, одна неясность обрела объяснение: Хассельхоффы изготовляют в том числе и магнитные фиксаторы. При этом они подстраховались и вставили в свою продукцию лазейку для самих себя, чтобы наручниками или оковами, сделанными ими, нельзя было заковать их самих. Умно. А сам я, видимо, имел отношение к этому Дому, раз подсознательно знал кодовую фразу.

Подбрасываю пятак и ловлю. Решка? Разжимаю кулак – да, решка.

Я подбросил монету, наверное, раз двести – и ни разу не ошибся. Как это объяснить, черт возьми? Каждый раз, когда монетка только начинала свой путь вверх, я уже знал, как она упадет. Это что, получается, я могу предсказывать будущее?

Вместе с тем, я почему-то не предсказал тот жуткий удар невидимым грузовиком, который нанес мне тощий, уперев растопыренную ладонь мне в грудь. Я не смог предсказать неожиданную атаку Брунгильды после того, как ударил ее отверткой: только оглянувшись, я увидел, что она уже на ногах и несется на меня. Да и ногой в голову от нее я тоже отхватил… Странно это как-то.

Я продолжил бросать монетку и безошибочно угадывать исход. Ну и как это так? Предсказание будущего – ну несерьезно же… Кодовая фраза – я знал ее раньше. Палец? Ну, он очень экспрессивно тыкал в меня пальцем, я мог бы подсознательно помнить о том, что магия существует. Замки и пароли? Нереальный фарт. Уворот от дротика? Восприятие на грани инстинкта, подстегнутое адреналином. Монетка? Моментальный бессознательный расчет траектории. Я угадал, какие блюда скрыты под крышками – запах. При этом я ни разу не предугадал, что именно скажут в следующий момент мои собеседники, как не знал, что в дверь постучит служанка с ужином. Даже когда она постучала, я не знал, что это служанка. То есть – нет, я не предсказываю будущее. Тут что-то другое.

Я закрыл глаза, потряс монетку в кулаке, подбросил, поймал – орел. Открываю глаза – линкор мне в бухту, действительно орел.

Несколько следующих попыток дали тот же самый результат: я все угадал. Как такое возможно?!

Сидя в кресле, я задумчиво вертел монетку в руке. Даже если я допущу возможность предсказывать будущее – я слишком многого не смог предсказать.

Ладно, утро вечера мудренее. Я растянулся на кровати, вспомнил, что держу монетку в руке, и большим пальцем пульнул ее в кресло. Не знаю, что ждет меня завтра – ну, хоть встречу день завтрашний отдохнувшим…

Я закрыл глаза и вдруг подумал, что не знаю, как упала монетка.

Чуть погодя я сел в кровати, подпер голову кулаком и задумчиво посмотрел в сторону кресла. Когда я подбрасывал монетку и ловил – заранее знал, как она упадет. Теперь же – не знаю. Хм…

Я аккуратно, чтобы не потревожить заживающие ребра, встал с кровати, двинулся к креслу и внезапно понял: орел.

И да, я снова угадал. Черт знает, что за хрень…

* * *

Спал я плохо. Мне снилась вода – много воды. Я зачем-то раз за разом нырял вниз, в темноту, к стоящему на дне автобусу, и тащил наверх все, что попадалось в руки, преодолевая классическое для кошмарного сна сопротивление всего и вся. Неоткрывающиеся двери, небьющиеся стекла, непослушные тела утопленников, тянущая на дно тяжелая одежда, панические гребки в попытке достичь поверхности и глотнуть воздуха – все смешалось в холодный, липкий калейдоскоп. Я нырял и нырял, вытаскивая из грузовика – стоп, раньше вроде был автобус? – все новых и новых утопленников, и плакал, обнаружив, что на поверхности человеческие тела раз за разом превращались в спинки сидений, сумки и баулы, а затем нырял снова и снова, загребая воду наливающимися свинцом руками… Вот еще одно тело, я тащу его наверх, ныряю, с трудом погружаясь все глубже, тащу еще одно – но теперь все тянет меня вниз, на дно. Но я должен, должен, должен… Кто-то сверху хватает тело и тащит, я его отпускаю – у меня больше нет сил держаться за него. Вода холодная, но мне не холодно… Внизу не холодно и спокойно…

Из этого кошмара меня вырвал зуммер. Я открыл глаза, протянул руку и нащупал прямоугольный корпус внутреннего телефона, который выглядел, как обычный смартфон, но при этом сочетал в себе функции как переговорного устройства, так и пульта управления кондиционером, телевизором и замком на двери.

– Алло?

– С добрым утром! – раздался бодрый женский голос. – Вас беспокоит офис графа Айзенштайна. Его светлость ждет вас для важного разговора!

– Понял. Иду.

Я набросил халат, сунул ноги в тапочки и пошел к двери.

Охранники уже ждали меня в холле возле моей комнаты, и я заметил, что теперь большое «ружье» только у одного из них. Наверное, это хороший признак.

– Нам сюда, – указал один.

Следуя их указкам, я добрался до той же самой комнаты, что и вчера, при этом оба охранника остались снаружи.

Внутри меня ждал тот же самый набор лиц, что и в прошлый раз, но без помощника по имени Кеплер, и охранник только один. И, что интересней всего, и граф, и его сыновья не то чтоб откровенно улыбаются, но лица у них как-то посветлей стали в сравнении со вчерашними серьезно-озабоченными минами.

– Доброго утра, ваша светлость, господа, – сказал я.

– И вам того же, садитесь… герр Нойманн.

– Быстро же вы установили мою личность… и?

– И она нас очень радует, герр Вольфганг Зигфрид Максимилиан Нойманн фон Дойчланд. Эрих, зачитай основное.

Эрих взглянул на планшет и кашлянул.

– Зигфрид Нойманн, полное имя при рождении Вольфганг Зигфрид Максимилиан Нойманн, год рождения тысяча девятьсот девяносто седьмой. Рядовой корпуса морской пехоты Рейха, проходил службу на средиземноморском лайнере «Эльзас». Семь месяцев назад в составе своего подразделения защищал пассажиров лайнера от абордажной команды вражеской подводной лодки. После отражения атаки спрыгнул с лайнера на погружающуюся подводную лодку и сбросил в люк глубинный заряд, но был убит ответным огнем и ушел под воду вместе с подлодкой. Подводная лодка из-за взрыва глубинного заряда внутри пустила течь, приняла на борт воду и легла на дно в десяти милях от места боя, где и лежит по сей день. Тело рядового Нойманна найдено не было: его спасательный жилет активирован не был, так что тяжелый бронекостюм утащил его на дно. За проявленные в бою героизм и отвагу Зигфрид Нойманн был посмертно награжден Железным Крестом и титулом «фон Дойчланд»[2].

Я задумчиво забарабанил пальцами по столу. Сам рассказ полон странных деталей, например, с каких это пор подводки берут корабли на абордаж, да еще и пассажирские лайнеры, и как один человек может спрыгнуть куда-то, таща на себе тяжеленную глубинную бомбу? Однако есть и куда более важные и странные моменты.

– Хм… А это не может быть совпадением? Если этот самый Нойманн был убит и упал за борт, и не был найден – то, может быть, это не я? Как бы я мог со дна морского попасть аж сюда?

– Хороший вопрос, но совпали все антропометрические данные, – ответил Эрих. – Лицо, рост, телосложение, цвет глаз, цвет волос, отпечатки пальцев, баварский акцент – и даже осколочное ранение головы.

– Брат-близнец исключается?

– Нойманн был круглым сиротой без единственного родственника, его родители погибли в железнодорожной катастрофе, в которой уцелел сам Нойманн, тогда трехлетний мальчик. Кроме того, у близнецов не совпадают отпечатки пальцев… Вы в лаборатории стреляли из двух пистолетов одновременно?

– Да.

– У Нойманна в личном деле указано, что он сдал нормативы по стрельбе из двух пистолетов на «отлично». Морскую пехоту этому учат. Вы убили двух охранников в рукопашном бою – это тоже один из важнейших навыков морской пехоты. Наконец, место вашего ранения совпадает с тем, что видно на видео с нашлемной камеры сослуживца Нойманна.

Он протянул мне планшет, и на нем я увидел видеоролик, снятый с борта лайнера. Человек в черном боевом костюме и в очень характерной немецкой каске бежит по поверхности медленно погружающейся подводной лодки, добегает до люка, все еще открытого, и стреляет длинной очередью из оружия, очень похожего на знаменитый «штурмгевер-44», затем бросает автомат, выхватывает из ременного крепления массивный продолговатый предмет, габаритами напоминающий контейнер от противогаза, выдирает чеку и швыряет в черноту люка. В тот же миг внутри видно отблеск дульного пламени, у автоматчика от каски отлетают куски металла, он падает назад на прямых ногах. Люк закрывается, но затем крышка буквально улетает ввысь в столбе дыма и пламени. Волны смыкаются над подлодкой и лежащим на ее палубе Нойманном.

– Вот, – подытожил Эрих. – Я готов спорить, что если извлечь осколок, то окажется, что это осколок стандартной каски. Те же отпечатки пальцев – их нельзя подделать или изменить, а они совпадают на сто процентов. Держите, почитаете на досуге.

Он протянул мне прозрачную папку с распечатками, и на первом же листе я увидел фотографию. Лицо молодого парня, широкое, с прямыми правильными чертами, в принципе, ничего особенного, блондин с короткой армейской стрижкой.

Совершенно чужое, незнакомое лицо.

– Это… я?

– Вы что же, забыли, как выглядите?

– Э-э… кажется, да.

Эрих протянул мне свой смартфон, включив камеру с обратной стороны, и я увидел на экранчике то же самое лицо, что и на фото. Хмурюсь, играю бровями – лицо на экране делает то же самое. Значит, теперь я выгляжу… вот так? Странное чувство.

Я откинулся на спинку кресла.

– Полагаю, мне придется к этому привыкать какое-то время… Мои имя и лицо… они кажутся мне чужими.

– Понимаю, – кивнул граф. – Тем не менее, мы не сомневаемся, что вы – потерявший память Нойманн фон Дойчланд, и очень рады за вас. Однако тут есть еще пара нюансов. Во-первых, возникает большой вопрос, где вы были семь месяцев с того момента, как вас поглотило море, и мы подозреваем, что каким-то образом вы попали в руки врага, если, например, подводных лодок было две…

– Версия несостоятельна, – возразил Рутгер, – потому что если бы была вторая подлодка – она бы сняла экипаж с затонувшей, но на затонувшей был найден почти весь экипаж. Их не спасли.

– А кто их знает, красных ублюдков… они ведь нелюди, наивно подходить к ним с человеческими стандартами.

Меня буквально передернуло от этих слов, хорошо, что совсем незаметно. Я-то не фанат коммунизма, но когда коммунистов называет нелюдями нацист – это уже просто знатнейший перевертыш, и мне стоило некоторых усилий сдержаться.

– Как бы там ни было, – продолжил тем временем граф, – вас по этому поводу ждет общение со службой безопасности Рейха, с детектором лжи, естественно. Им придется задать вам кучу вопросов…

– Ну мне скрывать нечего, ведь я ничего не помню. А какой там второй нюанс?

Граф ухмыльнулся:

– Вы – фон Дойчланд. Живой фон Дойчланд. Этот титул даруется лично фюрером и только посмертно, и до вас этот титул не носил при жизни ни один человек. Но теперь один из фон Дойчландов взял и воскрес. Очень интересный казус.

Я пожал плечами:

– Раз это посмертный титул, а я не умер на самом деле – значит, отменят, делов-то.

Граф покачал головой:

– Не-а, не выйдет. Титул обычный, как и любой другой титул, указывающий на дворянское происхождение. Другое дело, что ранее он давался только умершим, которые уже не могли передать его в наследство. При этом фюрер имеет право даровать титулы, но не может их отнимать. Титула можно лишиться только через верховный суд, и только за что-то вроде государственной измены. Наконец, особенность титула «фон Дойчланд» в том, что удостоившийся его признан выдающимся сыном или дочерью германского народа. Его отобрать – все равно что плюнуть на могилы всех тех, кто ранее был им награжден, после этого над фюрером будет смеяться последняя дворняга… На лайнере в тот момент находились родственники некоторых известных людей и члены дворянских Домов – маловероятно, что они дадут вас в обиду. В общем, интересная ситуация, мне уже самому любопытно, что получится. Если титул останется вам – а так оно, скорей всего и будет – то больше награждать им уже не получится. Наиболее вероятный вариант, что вам предложат отказаться от него взамен на другой равноценный титул. Но, по правде говоря, герр Нойманн, я считаю, что вы вполне его достойны.

– Спасибо на добром слове, – сказал я, а сам подумал, что если это создает какие-нибудь неудобства фюреру и Рейху – то черта с два я откажусь от титула.

– Теперь сугубо практические шаги. В виду того, что вы семь месяцев считаетесь умершим, придется предпринять кое-какие правовые меры. Мои юристы этим займутся, но им требуется подписанное вами разрешение действовать от вашего имени в ваших интересах. Однако с этим мы немного повременим, потому что пока вы – наш секретный козырь, и вам лучше сейчас находиться здесь. Собственно, вам и возвращаться-то некуда, у вас была положенная вам служебная квартира, но теперь там живет кто-то другой, а все ваше имущество, в виду отсутствия у вас наследников, отдано либо в музеи, либо в благотворительный фонд. Для маскировки, по большому счету, от обслуживающего персонала, мы пропишем вас в системе как нового бойца вооруженных сил Дома, с пометкой, что вы в отпуске.

– Звучит как план.

– Вот и отлично. Сейчас я позову юриста и вы с ним оформите бумагу. И это… добро пожаловать обратно в мир живых, герр Нойманн фон Дойчланд.

[1] Дом Хассельхофф превыше всего! (нем.)

[2] Смысловое значение титула «фон Дойчланд» – «человек родом из Германии»

Открыть Америку, не выходя из гавани

Я вернулся в свою комнату, полистал досье, не найдя ничего интересного сверх того, что мне сообщил Эрих, дождался завтрака – яичница со спаржой и колбасками, тосты с сыром и кофе со сливками – и принялся за еду, обдумывая новое состояние дел.

Первый вроде как плюс – документы у меня будут. Это значит, что я смогу выехать в нейтральное государство, а оттуда – куда-то «к своим». Но там, у «своих», мне придется очень многое объяснять, и после этого меня еще и в психушку могут определить… Дерьмовое положение: будь я военнопленным, стоял бы вопрос «как сбежать», но теперь, когда вопрос с побегом упростился, меня могут не принять «дома».

Второй типа как плюс – вообще не нужно никуда бежать, если смогу привыкнуть к жизни в нацистском государстве. Осколочное ранение головы и полная амнезия – это неплохая такая броня от попадания обратно в вермахт, гори он синим пламенем, так что в теории можно просто лечь на дно за поросший мхом камень и тихо наблюдать за стремительным течением жизни… Но это против моей природы. Я не лягу тихо на дно, пока способен плыть. Черта с два.

Третий интересный моментик – я, типа, фон Дойчланд. Соль земли германской. Воплощение национальных добродетелей. Образец для подражания. Вернувшийся с того света герой. И, если послушать графа, отнять у меня этот титул – все равно что осквернить память тех достойных людей, которым он был пожалован в прошлом… Что, если я начну вести себя… «неподобающим» образом, скажем так? То есть, никакой партизанщины или предательства – просто буду вести себя недостойно. Алкоголь, дикие выходки… А от наказания меня будет защищать «инвалидность»: ну попробуй попрессуй покалеченного героя войны, которому сам фюрер титул пожаловал. Он же за фатерлянд в голову осколок поймал, какие к нему претензии могут быть? А вот то, что этот «герой» вытворяет, умом-то поймут, но в душу плевочек-то останется. Наверное, если я так «плюну» на память кучи нацистов и в душу миллионам арийцев – это будет даже поценней, чем состав под откос пустить…

Но и тут обратная сторона: недостойное поведение претит мне самому, цена такого демарша – уважение к самому себе. Ну не позволяет мне мое достоинство плевать на могилы, чьи бы они ни были, и все тут…

Стук в дверь – который я не предвидел.

– Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге появился худой тщедушный типчик в очках, брюках, жилетке и галстуке, с блокнотиком… и пейсами.

Че, блджад?!! Я действительно это вижу или мне в кофе насыпали ЛСД?!!

– Доброго утра, герр Нойманн! – сказал носитель пейсов… или пейсей?

Я продолжал недоверчиво смотреть на него, отчего озадачился и он сам.

– Простите, я не вовремя?

Наверное, надо что-то сказать, но я не придумал ничего лучшего, чем ляпнуть:

– Скажите, а это у вас вроде как мода такая, у евреев позаимствованная?

– В смысле – у евреев позаимствованная? Вы… не любите евреев?

Блин, что-то тут не то! Как бы выкрутиться?..

– Кто, я? С чего вы взяли? Я просто спросил… Так вы правда еврей?

– Да, Исаак Гоцман, помощник мажордома, к вашим услугам. А почему вы спрашиваете?

– Э-э-э… Да нет, я просто удивился…

– Тому, что я еврей?

– Эм-м-м…Исаак, я прошу прощения, если что-то показалось вам странным… У меня осколок внутри черепа и полная амнезия, понимаете? Я могу нести всякую чушь, задавать странные вопросы, говорить о том, чего не было, и не знать того, что было… Если что-то покажется вам ненормальным с моей стороны – отнеситесь с пониманием, будьте добры, хорошо?

– Без проблем, герр Нойманн. Вы ветеран?

– Судя по моему досье – да. Но этого я тоже не помню. Так что вы хотели?

– Я тут, говоря вашим, военным языком, вроде как интендант. Пришел осведомиться, не требуется ли вам что-либо специфическое в быту, все ли вас устраивает в плане жилищных условий, меню, все такое?

Я почесал затылок.

– Знаете, вроде все устраивает… Скажите, а… тут есть доступ в компьютерную международную сеть?

– Международную? Первый раз слышу. Но если вы про Рейхснетц – то нет, на территории поместья Дома Айзенштайн не работают никакие средства внешней связи. Это как бы военный режимный объект. Связь возможна только из переговорного пункта, я, например, жене только оттуда позвонить могу.

– Ах, ну да, упустил… Исаак, а тут можно где-то разжиться фильмами, скажем?

– Да, без проблем. У вас есть доступ к медиа-серверу внутренней сети, там этого добра вагон и малая тележка.

– Ой… Я не дружу с компьютерами, честно говоря… Да и память потерял… Исаак, а вы не могли бы, скажем, записать для меня на носитель подборку фильмов на определенную тематику?

– Конечно. На какую?

– Что-нибудь про войну. Про морскую пехоту… Только, пожалуйста, что-то близкое к реальности, без чрезмерной киношности.

– Постараюсь. Я поручу это своему напарнику, он любит фильмы. Как он сделает – я принесу. Минут двадцать.

– Заранее спасибо!

Он ушел, а я порадовался своей осторожности: буду разбираться, что к чему, потихоньку и не напрямую. Ляпнуть что-то типа «а вы не могли бы принести мне информацию о холокосте и концлагерях?», вероятно, было бы ошибкой.

В ожидании фильмов я пощелкал пультом, переключая каналы, и понял, что могу угадывать тематику следующего канала, но не слова диктора. Странно.

В новостях я не нашел для себя ничего приятного, только упоминание о том, что в Париже открыли мемориал павшим солдатам вермахта. Добавим сюда тот факт, что Нойманн служил на немецком лайнере «Эльзас» – и становится понятно, что Франция как государство больше не существует. Печально, но я чего-то такого и опасался.

Вскоре пришел Исаак и принес практически обычный лазерный диск, на котором я нашел десяток фильмов в хорошем качестве. Первым значится «Охота на «Красного Кашалота»» – знакомое название. Ладно, начнем с него.

Из вступления я сразу понял суть: год тысяча девятьсот шестидесятый, экипаж большого противолодочного корабля «Лютцов» преследует вдоль норвежского побережья вражескую подводную лодку класса «Кашалот» – самую большую из известных – сеявшую ужас и смерть на своем пути и уже почти настиг ее.

Драматизма добавил тот факт, что «Лютцов» уже давно израсходовал весь запас глубинных бомб и теперь преследует подлодку в надежде, что рано или поздно она будет вынуждена всплыть. Расчетный маршрут подлодки значительно превысил половину ее дальности хода: чтобы вернуться в свой порт, «Кашалот» должен достать топливо.

Начало фильма не содержало собственно боевых действий: командиры «Лютцова» и «Кашалота» играли в «игры умов», пытаясь перехитрить друг друга, при этом подводник не знал наверняка, что «Лютцов» уже не имеет глубинных бомб.

Ситуацию на борту противолодочного охотника усугублял конфликт двух офицеров: главного героя, командира отряда морской пехоты, и командира взвода СС. Эсэсовцы были представлены крупными плечистыми парнями, чью элитарность подчеркивали сверхтяжелые боевые экзоскелеты, на жаргоне именуемые сокращенно «уберами», от слова «убершвере».

Тем временем подлодка попыталась скрыться в норвежском фьорде, в котором располагались маленький порт и городок, а также небольшой старинный замок и рудник. В этот момент капитан «Лютцова» заметил в бинокль силуэт еще одного противолодочного корабля, идущего в фьорд через другой пролив, навстречу «Лютцову».

– Кажется, не мы одни охотимся за красным ублюдком, – сказал капитан и велел помощнику связаться с встречным кораблем.

Ловушка выглядела почти захлопнутой, но «Кашалот» умудрился перед самым носом нового корабля уйти в другой, внутренний фьорд, потому что капитан встречного охотника неверно понял план и остановился на самом входе вместо того, чтобы пройти чуть дальше и перекрыть еще и выход во внутренний фьорд.

Далее произошла удивительная сцена: капитан «Лютцова» на жутко ломаном русском языке ругался с другим капитаном по радио, употребляя такие фразы, как «сработанные звиздецы» и «тупые русские Иваны»… Стоп. Если русские Иваны помогают ловить «красного ублюдка»… то, получается, что под красными ублюдками понимаются не русские?! Вот сразу как-то интересно стало… И надо бы подсказать режиссеру, что правильно говорить «обделавшиеся», а не «сработанные», а слово «звиздец» употребляется для характеристики ситуации, а не собеседника…

Русский капитан, обозначенный в субтитрах как «Русский Иван», в ответ ругался на таком же ломаном русском языке.

– Эх, зря мы в двадцать втором согласились на сепаратный мир, – прокомментировал перепалку первый помощник, – если б не согласились – был бы орднунг и у русских Иванов…

– Да, но что тогда было бы в Европе? – задал философский вопрос морпех.

Позднее был показан и русский корабль с его экипажем – такой махровой клюквы я еще не видал. Все актеры, играющие русских моряков – сплошь здоровенные бородатые увальни с лицами, не обезображенными интеллектом, военная форма отсутствует полностью, замененная на ватники, головные уборы – шапки-ушанки, субординация хромает, никаких тебе обращений по званию – только «Петрович», «Сидорыч» да «Иваныч». Не военно-морской флот, а какой-то колхоз. Корабль – неряшливый и разваливающийся, то тут что-то отказало, то там не работает. В дополнение ко всему этому команда проводит досуг на палубе, бренча на балалайке, хотя вроде как должна быть боевая тревога и полная готовность, а еще на корабле – нет, ну вы видели?!! – преспокойно бродит ручной медведь.

Звиздец, одним словом.

Тем временем капитан «Лютцова» совместно с морпехом разгадал замысел командира «Кашалота» и, договорившись с «Иваном», двинулся во внутренний фьорд, а «Иван», будучи малым противолодочным кораблем, за счет скорости сумел опередить «Кашалота» и перекрыть второй выход из внутреннего фьорда в открытое море, став на узком фарватере.

План под покровом ночи атаковать порт и добыть горючее разгадал герой-морпех, после чего защищать городок отправились эсэсовцы, что показалось мне странным. С задачей они справились, склад с топливом взорвали, а затем, отстреливаясь от невидимого в темноте противника из ручных пулеметов, под обстрелом гранатометов и базук прикрыли эвакуацию мирных норвежцев в крепость и сами с потерями отступили туда же. При этом их лидер в рукопашном бою победил вражеского бойца, облаченного в экзоскелет сопоставимых габаритов, но очень странно выглядящий.

В то же самое время отряд моряков достиг рудника и добыл там некоторое количество динамита, из которого изготовили самодельные глубинные бомбы.

Когда с топливом обломилось, «Кашалот» попытался уйти под русским кораблем, перехватив радиопереговоры и узнав, что у русского тоже нет глубинных бомб.

И в самый критический момент русский капитан принял героическое решение открыть кингстоны и затопить свой корабль в фарватере, а далее последовала самая эпическая сцена в фильме.

«Красные ублюдки», чтобы не дать перекрыть себе путь к отступлению, направили абордажную команду с целью захватить корабль и отвести его от фарватера. Из воды, словно пробки из бутылки, взмыли на столбах огня и пара воины в странных, гротескных боевых костюмах с реактивными ранцами, и приземлились на палубу, бойцы попроще просто карабкались на борт при помощи абордажных крюков с минилебедками на поясе. Воздух вспорол леденящий душу, но очень знакомый вопль…

На русский корабль хлынули… индейцы. Только очень-очень технологически продвинутые.

Закипела рукопашная схватка. Внезапно выяснилось, что на русском военном корабле ручного оружия что-то некомплект: всего один автомат, остальное – трехлинейные винтовки и маузер капитана. Русские моряки пустили в ход топоры и ломы и натравили на краснокожих своего медведя. Впрочем, индейцы тоже больше использовали холодное оружие, правда, высокотехнологичное, типа цепной пилы размером с меч и бронебойного дырокола на соленоидах. В жесточайшей свалке русские умудрились продержаться достаточно долго, сражаясь вначале по колено в воде, а потом и по пояс, и не дали врагу воспрепятствовать затоплению, а в финале русский боцман бросился на вражеского командира с воплем «держите гранату, звиздецы!» и подорвался вместе с ним. Осознав, что миссия провалена, остатки абордажной команды позорно бежали обратно под воду, а горстка выживших русских вместе с особо отличившимся медведем на шлюпке добралась до берега.

Боевой эпизод был поставлен очень хорошо и натурально, и за него я простил режиссеру всю ту забористую клюквенную чушь, что видел ранее. Да, русских показали недалекими, неуклюжими, неряшливыми варварами и раздолбаями, а русский военный флот – откровенно жалким и отсталым. Ну так арийцы стереотипно представляют себе русских: колхозники с медведем на разваливающемся корабле, и что тут поделать? Но вот боевая сцена – просто нечто. Если житель Рейха считает, что русские – это что-то типа викингов в квадрате… Видать, научили уважать если не за орднунг, которого, по правде говоря, действительно нет, то за боевые качества. Мелочь… а как все-таки приятно.

Закончился фильм тем, что экипаж «Лютцова» сумел повредить «Кашалот» самодельной глубинной бомбой и подлодке пришлось выброситься на берег. Далее настал час морской пехоты и ее командира, который по совершенно киношному сценарию сошелся в конце ожесточенного боя с командиром подлодки – особо мощным и гнусным индейцем – в рукопашном поединке. После того, как красные нелюди были перебиты, морпехи спасли из недр подлодки сотни две пленников.

Далее пошли титры, сообщающие дальнейшую судьбу прототипов главных героев фильма и то, что сам фильм основан на реальных событиях.

Я выключил телевизор и в состоянии легкого охреневания откинулся на спинку кресла.

Индейцы? На подводных лодках? С джетпаками в середине двадцатого столетия?

Кажется, впереди меня ждут большие-большие сюрпризы…

* * *

После просмотра фильма я понял, что по-тихому не получится: уж очень значительные различия между тем, что помню я, и тем, что творится тут. Так, доступа к сети нет, но библиотека в особняке должна быть.

Я позвонил Исааку и выяснил, что все трое Айзенштайнов отсутствуют. Библиотека есть – личная, у графа. Находится в его «жилом», то есть труднодоступном для посторонних, пространстве, и если с самим графом я бы договорился, то в его отсутствие говорить придется с фрау Ирмой Грезе, его секретаршей, но по факту – доверенным лицом. И вот уже с ней договориться не получится, это Исаак мне так и сказал.

– С ней все не так просто… ее тут не все любят, и не просто так. Вы тоже невзлюбите, поверьте.

Я вздохнул и включил второй фильм, но вскоре в дверь постучали.

– Войдите!

На пороге появился крупный, повыше и помощнее меня, тип с явной военной выправкой. Лет сорок, на нем брюки «хаки» военного покроя и такая же футболка. Короткая стрижка, мощная челюсть, бицепсы, едва заметный шрам на подбородке, прямые черты лица – и тоже блондин.

– Приветствую, – сказал он, – я Конрад, командир оперативной ударной группы Дома.

– А я Зигфрид, – представился я и спросил: – чему обязан?..

– Я просто увидел, что к группе приписали нового человека, ну и пришел познакомиться.

Я задумчиво поскреб щеку. Вот это поворот… Ну да, меня же для маскировки прописали как «своего»… Хотя фигня вопрос.

– Да, только я, как бы, в отпуске…

Конрад ухмыльнулся:

– Я, как бы, в курсе. Говорю же, что просто зашел познакомиться, в частном порядке, так сказать… Заодно меня удивили две вещи…

– Какие?

– Я первый раз вижу, чтобы где-либо у нового сотрудника работа начиналась с отпуска. А еще несколько странновато, когда человек проводит отпуск на рабочем месте, скажем так.

Я вздохнул: умный, зараза. Но иначе и быть не могло, кто ж возьмет командиром подразделения дурака?

– Понимаешь, Конрад… У меня отпуск вынужденный. Поймал головой осколок, а вместе с ним и амнезию.