Текст книги "Игра без правил (СИ)"

Автор книги: Влад Тепеш

Соавторы: Семён Афанасьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

– Слыхал?

– Угу, – кивнул я. – Как мы с тобой и предполагали, она сразу же побежала за луком. Но я кинул его между кустом и ловушкой. Не зная про эту ловушку, Кольер никак не могла ее избежать. Надо было соблюдать уговор. Самое забавное, что этот фраг мне, к счастью, не засчитали: ловушка ведь покойным Робинсоном сделана. «Рука мертвеца» в действии.

* * *

Мы замечательно выспались: и кров над головой есть, и укрытие, к тому же Макс снова разжился спальником и кое-какой бытовой мелочевкой, что ранее принадлежали Робинсону, взамен собственного утраченного добра. Для пущей безопасности я выключил «радар» и включил «антирадар»: если некий игрок находится в одном месте на протяжении нескольких часов – то там, скорее всего, его лежбище. Для сигнализации Макс купил перк «пеленг», который замечательно работает вместе с «антирадаром»: теперь мы узнаем, если кто-то приблизится к нам ближе, чем на сто метров: от «пеленга» иммунитета не дает ни один перк, хотя сам «пеленг» куда менее функционален, чем «радар».

На следующий день мы провели инвентаризацию и пришли к выводу, что провианта нам хватит не на две недели, а дней на десять. Проблема только в воде, но ручей неподалеку есть.

Мы сделали ходку к ручью, набрали воды во все емкости, которые были: наши фляги и несколько баклажек, найденных в хозяйстве Робинсона. Затем обследовали местность на пятьдесят метров вокруг нашего нового убежища и обнаружили все ловушки, составили схему, главным образом для Макса.

– И какой у нас план дальше?

– У тебя хватит рейтинга на телевизор?

– Хватит. А зачем он нам? Все равно трансляции идут с задержкой в час, чтобы игроки с телевизором не могли иметь преимущества.

Я хмыкнул:

– Самое интересное – это обстановка в лагерях «пиратов» и «апачей». Если не происходит никакого «экшена» – эфир заполняют событиями в лагерях и всякой аналитикой. Мне необходимо понимать, как обстоят внутренние дела обоих кланов и кто в них верховодит.

– Что ты задумал?

– Присоединиться к более организованному клану. Ты же не думал, что мы выиграем в эту игру своими силами? Кстати, четыре месяца назад одним из главарей «пиратов» стал некто Джейсон «Блекджек» Шрайвер – помнишь такого?

– Помню… Вначале служили вместе с ним в SEAL, а потом его перевербовала «Армия Освобождения Калифорнии». Я даже участвовал в операции пор его ликвидации, но Шрайвер нас тогда обставил. Не знал, что он на острове. Слушай, Профессор, а ты что, знаешь всех самых важных шишек на Острове?

– Не «всех самых важных» – а просто «всех». В лицо и по имени. Кто когда сюда попал, за что был осужден, кем работал, где служил, как выглядит, как предпочитает играть.

– Да ладно? На Острове триста человек, если не больше.

– Четыреста двенадцать. Данные трехмесячной давности: с тех пор, как я попал в тюрягу, возможности отслеживать Игру у меня не было. В частности, как раз потому мне и нужен телевизор: надо знать, как обстоят дела у Шрайвера, да и жив ли он вообще.

– Ну ты даешь, – присвистнул Макс.

– Да это сущий пустяк. Александр Македонский знал в лицо и по имени каждого солдата своей армии, например.

Час спустя нам, верней Максу, прислали портативный телевизор.

– Надеюсь, это было стоящее вложение тридцати очков, – сказал Макс.

– Не сомневайся.

Как я и предполагал, телевизор поймал только каналы корпорации: «цитадель», в которой находятся все службы, отвечающие за Остров и Игру, стоит в паре десятков километров, на соседнем острове, и больше на тысячу морских миль вокруг нет ни одной телевышки. Я пощелкал каналы – везде затишье. Оно и неудивительно: игроки-отшельники выползли на промысел хлеба насущного и ведут себя тихо, а более агрессивные игроки отсыпаются после ночных действий. Оно и понятно: скоро начнется жаркое время суток. Тропики, что ж тут поделать.

Я послушал бубнеж комментатора, рассуждающего том, удастся ли Хансену выследить Нормана, затем переключился на канал, освещающий житье-бытье в лагере «пиратов».

– А эти Хансен и Норман – кто такие? – спросил, позевывая, Макс.

– Грабители. Входили в четверку, ограбившую банк в Копенгагене. Потом Норман убил двоих других, а именно – брата Хансена и его жену. Ну, чтобы забрать себе все. Но с Хансеном вышла накладка, и в конечном итоге он отыскал Нормана и попытался отомстить. Устроили перестрелку в отеле, там их обоих и взяли. Поскольку при ограблении Хансен убил двоих охранников – оба получили билет на Остров, и теперь вендетта продолжается.

Трансляция из лагеря «пиратов» оказалась повеселее: тут два бородатых бугая, заросших до полной неузнаваемости, сводили друг с другом счеты в кулачном бою под выкрики и свист целой оравы – порядка сорока человек. Похоже, дела у этого клана идут вполне себе ничего: веселятся, тощих не видно, оружие почти у всех, но в ход никто не пускает и, видимо, никто не опасается такого поворота. За последние три месяца, насколько я могу судить, «пираты» стали более дисциплинированными, откуда следует, что Шрайвер все еще при власти.

Буквально в следующий миг он попал на камеру собственной персоной: бритоголовый крепыш, к тому же без щетины. Бритвенные принадлежности тут – роскошь, еще одно свидетельство его высокого положения. Смотрит на драку, что-то кому-то говорит.

Итак, Шрайвер жив-здоров и, вероятно укрепил свою власть. Теперь бы узнать, живы ли двое других главарей.

Однако ван Граафа и Бергоффа я так и не увидел, хотя наблюдал до вечера. Если оба сыграли в ящик – это к лучшему.

– Слушай, Профессор, – сказал вечером Макс, развалившись на матраце и меланхолично жуя сухофрукты.

– Что?

– У нас все по плану?

– Что ты имеешь в виду?

Макс неопределенно пожал плечами.

– Ну просто мы сегодня не сделали ничего, чтобы приблизить победу. Вот точно так же я проводил время раньше, когда и не мечтал выиграть. Понимал, что шансов нет, и просто плыл по течению. Жил, пока живется. Выживал, точнее. Тут появляешься ты, говоришь о победе… и вот я ловлю себя на том, что делаю все то же самое, что и раньше. Странное чувство. Один тип из старой видеоигры сказал: «Безумие – это когда люди делают одно и то же, но при этом надеются на иной результат»…

– Это сказал Альберт Эйнштейн, на самом деле, за полвека до Вааса Монтенегро. Да, у нас все по плану. В старину самураи говорили: одержи победу, готовя ее, и только потом, если надо, дерись. Я – мозг, ты – мышцы. Я смотрю, анализирую, планирую – а ты бегаешь и стреляешь, если где-то что-то пойдет не так, как мне хотелось бы. Когда ты валяешься кверху пузом и жуешь – это признак, что все по плану. Ну, как в той присказке – «солдат спит, а служба идет».

– Мне нравится такой план, – ухмыльнулся Макс, – хоть и не могу отделаться от мысли, что он… странный.

– Это потому, что ты военный. Человек действия. Лучший спецназ в США, малыми силами решающий большие проблемы путем хирургически точных ударов по выверенным целям… Только у меня другие методы, и потому ты оказался не в своей тарелке. Впрочем, завтра утром мы приступаем к действиям.

– Какой план?

– Передвигаемся к «пиратам» поближе, а затем, чтоб тебе совсем не заскучать, надо будет взять «языка». Перед тем, как сунуться к Шрайверу, я должен точно понимать расклад и настроения.

* * *

Мы взяли провианта по минимуму и за полдня прошли пятнадцать километров, разделяющих наше убежище и внутреннюю прибрежную область. До покинутой полуразрушенной деревни, ставшей базой «пиратов», осталось несколько километров.

– Засядем на скале у ручья и понаблюдаем, – сказал я. – Только не на ближней, а на той, что повыше и подальше. На ближней может находиться пост наблюдения.

– Ты, похоже, ориентируешься на местности? – спросил Макс.

– Ага. Я три года смотрел трансляции Игры. Этот ручей – ближайший к лагерю источник пресной воды, потому туда будут ходить часто. И как раз по этой причине я подозреваю наличие поста на скале у самого ручья. Засядем чуть подальше и посмотрим. У тебя как со зрением?

– Сто десять процентов.

– Прям снайпер, хотя чего я удивляюсь. Значит, у нас может возникнуть проблема, если ходить будут группами. Брать двоих сразу рискованно, да?

Макс кивнул.

– Тогда нам придется провернуть хитрую комбинацию. Я из винтовки грохну одного, а ты возьмешь второго в момент отступления и проведешь допрос. С учетом того, что я буду стрелять издали, а ты поймаешь второго вскоре после выстрела – он может подумать, что ты не имеешь отношения к стрелку.

– А потом?

– А потом, если все будет хорошо, мы пошлем его с письмом Шрайверу.

Макс нахмурился.

– Но Шрайвер догадается, что стрелком был ты.

– Это уже не будет иметь значения. Я предложу ему сделку, от которой он отказаться не сможет, и с радостью простит мне одного убитого… Хотя отчасти ты прав. Без необходимости не стоит начинать с убийства члена группы, которую мы пытаемся сделать своей командой. Но нам нужен «язык», если придется брать со стрельбой – значит, придется.

– Ладно. А что именно ты собрался предложить Шрайверу?

Я улыбнулся:

– То же, что и тебе, Макс. Свободу.

* * *

Проторчав на скале несколько часов, мы убедились, что на скале у родника действительно сидит снайпер, но всего один.

– Думаю, я смогу его взять незаметно, – сказал Макс. – Забраться туда нетрудно, вон тропинка, а у самой вершины только подтянуться – и я там. Правда, если там сидит толковый человек – может и не выгореть, и тогда я оттуда ноги уже не унесу.

Я отыскал пучок длинной пожухлой травы и принялся крутить из нее нечто вроде веревочки.

– Смотря кого ты называешь толковым человеком. Если спецназов всяких – то на Острове три месяца назад было «тюленей» – две штуки, один ты, второй Шрайвер. Представителей иных спецназов – одна штука, и он сейчас с «апачами». Военнослужащих обычного типа – четыре штуки всего лишь. Из них – у «пиратов» двое, у «апачей» двое. Еще есть несколько продажных копов из нескольких стран, осужденных за убийства. И есть один охотник-сибиряк – но он тоже у «апачей». Правда, я не знаю, кто мог попасть на остров за последние три месяца. Ну а все остальные – это люди, не являющиеся профессиональными снайперами и стрелками. Вероятность того, что наш «часовой» из профи – невелика, потому что все такие люди в «пиратах» составляют костяк, который редко утруждает себя рутиной. Шрайвер не ходит за водой лично и в надежном часовом не нуждается. И вообще, тут за водой ходят группами по десять человек, ты сам видел. Часовой – либо для галочки, либо это враг «пиратов», ждущий одинокого «фрага».

– Тогда может выгореть. Выдвигаемся?

– Сейчас.

Я достал зажигалку и поджег кусочек травяной веревочки. Она вспыхнула, источая белый дымок. Хороший фитиль.

Допиваю воду из фляги, вставляю под крышку «фитиль» и завинчиваю.

– На крайний случай, если он тебя просечет заранее – забрось ему наверх. Он подумает, что бомбочка, и спрыгнет. Только забрасывать надо в паре метров от него, чтоб не успел дотянуться.

– Хм, оригинально, – одобрил Макс.

Скрываясь в кустах и под кронами, мы добрались до подножия холма, на краю которого возвышалась скала, здесь я остался с нашими пожитками, дробовиком и винтовкой, а Макс, взяв мой пистолет, налегке двинулся за «языком».

Ждать мне пришлось минут двадцать, а затем он вернулся, ведя перед собой пленника и неся на плече его винтовку – модифицированную М39 с большим оптическим прицелом.

M39 Enhanced Marksman Rifle (M39 EMR) – полуавтоматическая снайперская винтовка.

Калибр: 7,62?51 мм НАТО.

Скорострельность: 60 выстрелов в минуту

Начальная скорость пули: 865 м/с

Прицельная дальность: 750 метров

Боепитание: 20-зарядный магазин

Оптический прицел: 6-кратный дневной

Получение: находится в контейнере первого ранга с вероятностью 10%

– Есть проблема, – сказал Макс. – Он по-немецки говорит, а по-английски – ни уха ни рыла.

Я кивнул:

– Угу. Фридрих Бунстер, он же «мюнхенский стрелок». Палил из окна по проезжающим автомобилям. Владеет только родным. Wie geht es Ihnen, Herr Bunster?[1]

– Vor zwanzig Minuten war alles in Ordnung[2], – ответил Бунстер с ноткой мрачного юмора.

– Так ты еще и по-немецки горазд, Профессор…

– Я говорю на двадцати шести языках, помимо двух родных.

– Охренеть…

Я велел Максу посадить Бунстера на землю возле дерева, сам сел на поваленный ствол и приступил к допросу, переводя Максу и таким образом создавая впечатление, что допрашивает Макс, а я только переводчик. Вскоре я уже знал, что Шрайвер стал единоличным «пиратским капитаном»: Бергофф был зарезан ночью, ван Грааф обвинил Шрайвера и дело закончилось поединком на ножах. Шрайвер победил, заработав больше ста очков и пару легких ран, а затем принялся укреплять свою власть и дисциплину.

Одним из ноу-хау Шрайвера стало решение «женского вопроса». В лагере пиратов оказалось, не считая суперзвезды Острова Ильзы фон Айзенштайн, всего две женщины, причем обе принадлежали покойным главарям, и из-за них ранее уже лилась кровь. Шрайвер не стал присваивать обеих на правах главаря, а установил определенный порядок, при котором каждый «пират» получал доступ к телу одной из них, которая постарше и попроще, примерно раз в месяц, если не имел никаких выговоров и взысканий. При активной и добросовестной «службе» это могло происходить и чаще. Верхушка же, включая самого Шрайвера, пользовалась второй девицей, молоденькой и куда более «товарной» на вид докторшей-азиаткой, которая заработала четыре электрических стула, травя своих пациенток ради их наследства. За особые заслуги рядовые «пираты» могли получать в награду и докторшу тоже.

Эта система неожиданно принесла Шрайверу авторитет и крепкую власть. Нечастый, но стабильный и безопасный «доступ к телу» оказался той «морковкой», за которую «пираты» признали главенство нового «капитана» и отказались от дальнейших кровавых переделов власти и благ, сулящих больше ништяков ценой высочайшего риска. Утвердилось некое равенство, чем в свое время славились обычные пираты.

– М-да, – подытожил Макс, когда я пересказал ему итоги допроса. – Гнуснее и не придумать… Хотя кто я такой, чтобы судить…

– Посмотри с другой стороны, – ответил я. – В немецких концлагерях тоже были бордели для лояльных заключенных, ты знал об этом? Отобранных для лагерных борделей женщин помещали в лазарет, где их приводили в форму – делали уколы кальция, чистили кожу специальными щетками, купали в дезинфицирующих ваннах, усиленно откармливали и оставляли загорать под кварцевыми лампами. Положение лагерной проститутки, крайне унизительное с обычной точки зрения, в чудовищных условиях концлагеря многими узницами расценивалось как желанное и престижное, и характерно, что почти все лагерные проститутки дожили до освобождения. И то, в лагерях была норма – восемь мужчин в день. Тут, как я понимаю, один или два, что куда более щадяще. И вообще, их уже не было бы в живых, если бы не было кого-то типа Шрайвера, который защищал бы их от произвола и групповых изнасилований.

Макс только вздохнул. Забавная у него защитная реакция психики: он заморачивается вопросами порядочности, скорей всего, чтобы не вспоминать, скольких детей он осиротил во время кровавой бойни в клинике покойного «доктора Кляйнера»: по странному стечению обстоятельств лишь одна его жертва из четырнадцати, двадцатидевятилетняя ассистентка хирурга, еще не имела детей.

Я повернулся к Бунстеру.

– Вот что, герр Бунстер. Вы пойдете сейчас в лагерь и скажете Блекджеку Шрайверу, что с ним хочет поговорить его бывший сослуживец, с которым они вместе служили в отряде «морских котиков». Затем пусть он пришлет кого-нибудь с ответом. Вам понятно?

Он не проявил особой радости.

– Вполне. А винтовка?

– Что «винтовка»?

– Винтовка. Это винтовка Блекджека, он дал ее мне для дежурства, и на весь Остров таких вроде бы три штуки. Что-то мне не хочется возвращаться к нему без винтовки.

Видали нахала?

– Если того, что вас отпустят живьем, вам мало…

Но Бунстер оказался крепким орешком.

– Вы оба под «антирадаром», – сказал он, – рейтинга за мою смерть вам не дадут, разве очко-другое, а «антирадар» – пока-пока.

– Макс может прострелить вам колени. Фрага не будет, перки не сгорят. Герр Бунстер, винтовка – фигня, есть вещи поважнее. И для него, и для вас. Ведь вы же хотите выбраться с острова?

* * *

Бунстер вернулся с ответом меньше, чем через час.

– Бледжек согласен на встречу, – сообщил он, глядя на Макса, – при условии, что на входе вы сдадите оружие и вас обыщут.

Первая ласточка хороших новостей: Шрайвер с высокой вероятностью настроен конструктивно. Мне главное попасть к нему живым – а остальное дело техники.

– И какой дальше план? – спросил Макс.

– Я иду на встречу, а ты остаешься тут. Только смени позицию. Если увидишь вооруженных людей, идущих по твою душу – значит, я потерпел фиаско, своих дочерей ты больше не увидишь по вине Шрайвера и вообще дальше сам по себе. Если я не вернусь до темноты – значит, фиаско с теми же последствиями. А если все хорошо – с наступлением темноты я подам тебе световой сигнал от крайнего дома. Фонарем либо огнем – три быстрые вспышки. Это значит, что я договорился и у меня все по плану. Тебе при этом возвращаться не обязательно, но с этого момента ты не должен считать «пиратов» врагами. А позднее ты сам посмотришь, стоит ли приходить, телевизор у тебя уже есть.

– Понятно. Ну что ж, удачи, Профессор.

– Тебе тоже, Макс. Но я уверен, что мы еще встретимся. – Я повернулся к Бунстеру и сказал по-немецки: – идемте, герр Бунстер.

– А он? – удивился он, имея в виду Макса.

– Вам незачем вникать в детали, герр Бунстер. Вы же просто гонец.

Путь длиной в пару километров по берегу лагуны показался мне чертовски длинным: все-таки я иду в логово отпетых головорезов, пусть и с предложением, от которого невозможно отказаться. К тому же, что если Шрайвер откажется? Мой план основан на том, что он разумный человек, но и это может оказаться ошибочной предпосылкой. Однако пути обратно нет: шансы договориться с «апачами» невелики, и осуществить мой план с ними не получится, потому либо я договариваюсь со Шрайвером, либо выбраться с Острова мне не судьба.

«Пираты» устроили свой лагерь в деревне, которая сорок лет назад была единственным населенным пунктом Острова. Затем последние островитяне покинули свою родину или умерли от старости, и остров на тридцать с лишним лет стал необитаемым. Потом так называемая «восьмерка» стран, пытаясь решить проблему катастрофической криминогенности, спровоцированной перенаселением, приняла законы о праве преступника добровольно выбирать пожизненное изгнание за пределы человеческого общества в качестве альтернативы казни или пожизненного заключения. Для этих нужд остров был выкуплен у последних потомков островитян, заявлявших свои права на эту недвижимость, за мизерную цену сродни знаменитым ящику виски и шерстяному одеялу. Затем он получил официальный статус места, находящегося за пределами человеческого общества и чьей-либо юрисдикции.

Места, где не действуют никакие законы, кроме законов природы.

Это возымело эффект: лучше стать «робинзоном», чем сесть на электрический стул или видеть мир из-за решетки. Остров – та же тюрьма строгого режима, в чем-то даже самая строгая в мире: ни медицины, ни телевизора, который даже в суперстрогих тюрьмах дают за хорошее поведение, ни трехразового питания – никаких благ цивилизации. С собой можно взять запас еды, белья и туристического снаряжения – сколько сможешь купить и унести. А дальше живи как хочешь. С другой стороны – нет правил, законов, стен и решеток. Зато есть пляж, солнце, океан и пальмы. И другие изгнанники, также не связанные ни законами, ни моралью, ни общественным мнением.

В итоге Остров стал самой большой и самой экономичной тюрьмой для особо опасных преступников. Затраты – только на охрану. Остров окружен подводной оградой, выступающей над водой на три метра и оснащенной камерами наблюдения, спутниковое наблюдение и вооруженные дроны не оставляют шансов тем, кто сумеет преодолеть ограду. База беспилотников – на соседнем острове, персонал – меньше двухсот человек. А больше Остров не требует никаких расходов: как там живут изгнанники – дело их личное. При шести сотнях квадратных километров супертюрьма способна вместить любое число преступников, причем перенаселения не допустят сами заключенные.

В виду того, что на остров не поставляются инструменты и стройматериалы, брошенная и обветшавшая деревенька была кое-как обжита при помощи подручных средств и самодельного инструмента. Стены домиков починили, вырубив прибрежные пальмы, главным кровельным материалом стала парашютная ткань: когда каждый день сбрасывается от одного до пяти контейнеров, в ней недостатка нет.

Подойдя совсем близко, я заметил также сигнальное ограждение, в основном сделанное с применение пустых консервных банок. От штурма не защитит, но о хитреце, который попытается ночью залезть за кучей фрагов, предупредит.

Нас с Бунстером еще на подходе встретила охрана – четыре человека. Вооружены преимущественно дробовиками, у одного МР-5. В лицо я узнал только одного: трое заросли бородами и патлами до неузнаваемости. Четвертый, который с МР-5 – тоже, но его я узнал по татуировке на бицепсе: наркоторговец Педро Зурита. Тип рациональный и бесчеловечный, и в этом патруле он явно старший. Шрайвер ставит «сержантами» трезвомыслящих людей и это очень хорошо.

– А где «тюлень»? – спросил он на ломаном немецком у Бунстера.

– Он не пошел, прислал вместо себя этого говн… кхм, пацана.

Зурита размахнулся и заехал Бунстеру в рожу кулаком, да так, что тот упал.

– Доннерветтер, за что?!!

– Блекджек сказал тебе передать от него. За то, что хреново пост держал и винтовку просрал. У него сейчас на тебя нет времени – радуйся, что дешево отделался! Пацан, стой смирно!

Я улыбнулся и поднял руки на высоту плеч, позволяя обыскать меня. Зурита со своей задачей справился плохо: пистолет в кармане нашел, кинжал в ботинке – нет.

– Теперь двигай.

И я пошел за ним.

«Блекджек» Шрайвер выбрал своей обителью самую большую хибару в деревне, стоящую на краю маленькой центральной площади. Сам он уже ждал меня, сидя на крыльце, рядом с ним еще несколько вооруженных человек и еще один тип, которого я узнал только вблизи: Маркус Лейбер, программист-каннибал.

А еще вокруг собралась приличная толпа зевак – человек двадцать.

Зурита подвел меня к дому и доложил:

– «Тюлень» не пришел, только прислал вот этого пацана вместе с Бунстером. Бунстеру передал, что ты сказал. У парня с собой был пистолет.

– Побоялся, значит, лично прийти, – сказал Шрайвер. – Разумно, разумно. Итак, пацан, кто этот «тюлень» и что ему нужно?

– Макс Вогель. Помнишь такого?

– Разумеется. Так о чем он поговорить хотел?

– Мне что, стоять все время? Разговор долгий.

В толпе послышались смешки.

– Ты решил, что раз на по побегушках у крутого парня – то и сам крутой? – ухмыльнулся Шрайвер.

– Я решил, что я крутой, по нескольким причинам. Во-первых, это Вогель у меня на побегушках. Во-вторых… хочешь выбраться с этого острова?

Толпа заржала, Шрайвер же улыбаться перестал.

– И кто же ты такой, раз можешь обеспечить кому-либо выход отсюда? Хотя более актуальный вопрос, почему ты не выбрался сам в таком случае.

– Не люблю вести серьезные разговоры стоя.

Шрайвер сделал знак, и кто-то принес мне деревянный ящик. Я сел, забросил ногу на ногу и скрестил руки на груди.

– Итак. Я – самый умный человек на Земле или один из самых умных.

– Серьезно? – приподнял бровь Шрайвер.

– Ты в сколько лет пошел в школу?

– В шесть.

– А я в шесть получил аттестат об окончании школы с отличием. В десять заочно закончил два университета – с красными дипломами, разумеется. В одиннадцать доказал теорему Ферма – слыхал про такую?

– Стоп, стоп, – сказал доселе молчавший Лейбер, – ее доказал Уайлс еще в конце двадцатого века…

– …И это доказательство занимает сто сорок страниц. Я задался целью найти более простое доказательство – и нашел его. Но оба доказательства используют математические методы, неизвестные во времена Ферма, потому я решил найти то самое остроумное доказательство, о котором упоминал сам Пьер Ферма – и нашел его тоже, в тринадцать лет. Кстати, оба моих доказательства занимают всего шестьдесят страниц. В двенадцать я заработал первые три миллиона, в четырнадцать защитил докторскую диссертацию и начал преподавать в Московском государственном университете. В шестнадцать я получил премию Абеля за подтверждение доказательства «abc-гипотезы», она же гипотеза Эстерле – Массера. Лейбер, ты в курсе, что это такое?

– Да, слыхал, – кивнул он, – ее пытался доказать Синъити Мотидзуки, но у него была ошибка…

– На самом деле, нет. Двадцать пять лет назад Мотидзуки опубликовал доказательство, но оно оказалось исключительно сложным даже для специалистов по математике. Петер Шольце и Якоб Стикс – специалисты в областях, связанных с abc-гипотезой и работами Мотидзуки, – объявили, что в ключевом для доказательства abc-гипотезы месте теории Мотидзуки имеется непоправимая ошибка. Мотидзуки ответил, что Стикс и Шольце неправильно интерпретировали некоторые ключевые аспекты его доказательства и поэтому сделали недопустимые упрощения. Собственно, так оно и было. Моя же заслуга заключалась в том, что я сумел упрощенно изложить доказательство Мотидзуки, после чего его смогли понять другие математики. Я – один из умнейших людей на планете, а возможно – и самый умный из когда-либо живших. Как-то раз я прошел тест на коэффициент интеллекта ради интереса. Правильное решение всех задач за полчаса равносильно максимальному баллу в 180 IQ, но я их решил за десять минут.

– Если ты такой умный, – донесся сзади приятный женский голос, – почему попался?

Я оглянулся и увидел крепко сложенную, привлекательну женщину, в которой сразу узнал Ильзу фон Айзенштайн, террористку из Армии Освобождения Калифорнии, правую руку Шрайвера и до ареста, и на острове.

– А, вот и главная суперзвезда Игры, – ухмыльнулся я. – Да, я попался, потому что оставил копам улику против себя. Правда, возникла проблема: они эту улику прощелкали. Я думал – она очевидна! Однако улика была очевидной лишь для меня, но не для обычных людей. Так что мне пришлось анонимно позвонить в полицию и донести на себя.

– Ты сам на себя донес? – выпучил глаза Лейбер. – Но зачем?

– Тупой вопрос, герр Лейбер. Чтобы быть осужденным и попасть на Остров. Да, вы не ослышались: я единственный Игрок, совершивший преступление лишь затем, чтобы попасть в Игру.

– Но зачем?

– Еще один тупой вопрос. Чтобы выиграть.

Блекджек ухмыльнулся.

– Да тут все хотят выиграть… Но, понимаешь, вот какая проблемка… пока почему-то никому не удалось. И отчего бы это?

Я тоже улыбнулся:

– И это замечательно: вся соль в том, чтобы стать первым. Как ты понимаешь, я заранее подготовился, исследовал весь остров с помощью шпионских спутников…

– А спутники-то ты где взял? – недоверчиво спросил Шрайвер.

– У Пентагона их полно.

– И они дали тебе один попользоваться?

Я фыркнул.

– Сам взял. Всемирно известный хакер Зеродис – это я.

– Охренеть!

– Только система управления спутниками не имеет выхода в интернет, – заметил Лейбер.

– Точняк. Поэтому мне понадобилась помощь одного сотрудника, имеющего доступ. Я взломал его домашний компьютер и нашел там детскую порнографию, после чего он не смог отказать мне в помощи, чтобы не потерять семью, работу и не получить срок.

– А как ты узнал, что у него есть детское порно? – удивился Лейбер.

– Никак, разумеется, я гений, но не экстрасенс. Я получил список сотрудников, вычислил их домашние адреса и взламывал всех подряд, ища компромат у них на компах. Этот тип был сорок седьмым взломанным. Так вот, я попал на остров, уже имея кучу заранее подготовленных планов, каждый из которых сулит свободу не только мне, но большой группе, которая будет мне помогать. Возможно – вообще всем, кто есть на острове. Но моему гениальному мозгу требуются мышцы, клыки и когти. Так вот, Блекджек, мы подходим к сути моего предложения. У тебя есть люди, авторитет, власть, боевой опыт, харизма, наконец. Я буду мозгом, твои люди – костями и мышцами, а ты – хребтом, на котором все это собрано. И тогда из всех нас вместе получится зверь, которому будет по силам выбраться из клетки.

– Звучит красиво, – согласился Шрайвер, – но есть одна проблема: у тебя над головой дрон. Ты уже слил Корпорации свои намерения, гений.

Я ухмыльнулся.

– Неужели ты ничего не понял? Это часть плана. Если бы я хотел просто выбраться с острова – я бы сюда не попадал! Я не сбежать хочу, а победить. Я отымею Игру и Корпорацию по их же собственным правилам, и хочу, чтобы весь мир видел, как я это сделаю. И я хочу, чтобы Корпорация тоже знала об этом: победа втихаря ничего не стоит. Про пацана, который в четырнадцать лет преподавал в МТУ, знают немногие. Про мое доказательство гипотезы Эстерле – Массера – вообще единицы. Когда я переиграю Корпорацию и выберусь с Острова с целой командой – обо мне узнает весь мир, и мое достижение никто никогда уже не повторит. Точнее, обо мне уже и так все знают – как раз благодаря дрону над моей головой. И чтобы воспользоваться всемирной известностью, мне осталось только вырваться отсюда. Так что, Блекджек? Будешь бороться за свободу или предпочтешь сдохнуть молодым от ножа в спине, как твои предшественники?

От авторов.

Вы, дорогие читатели, почти наверняка воспринимаете позывной Джейсона Шрайвера – «Блекджек» – вполне определенным образом. Для 99.9% из вас блекджек – это карточная игра, в которую играют в казино в окружении дам легкого поведения.

Но есть и другой «Блекджек».

«Блекджек» – так еще называется дубинка, выполненная из кожи и утяжеленная свинцом, обычно черного цвета, откуда и название. При размерах значительно меньше полицейских дубинок «Черный Джек» ничуть не менее эффективен в деле убеждения оппонента в неправильности, неправомерности и несправедливости его действий.

Так что псевдоним Шрайвера происходит отнюдь не от карточный игры.

[1] Как поживаете, герр Бунстер?

[2] Двадцать минут назад все было в порядке.