Текст книги "Красные камни (СИ)"

Автор книги: Влад Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

–Это само собой разумеется, мистер Горцмен. Но нас интересует не только это. Мы знаем, что вы сколотили свой капитал не только на процентах с военных поставок в китайскую армию, но и на компрометирующем материале, касающемся разных людей в Китае. Также, вам удалось втайне откусить от интересов некоторых чинов американской администрации – интересно, что сделают с вами, например, генерал Харпер или полковник Скотт, если им вашу бухгалтерию показать?

И тут Гарцбергу захотелось взвыть. Ибо русские и вьетнамцы хотят забрать у него самое дорогое. Заплатив за свою свободу даже миллион, он вернул бы эту потерю, потрудившись еще год-другой на дойке желтомордых. Но никто не станет платить за информацию, потерявшую свою уникальность, уже предъявленную к оплате кем-то другим. А если еще и эти джентльмены узнают – тогда бедному Мойше гуманнее будет самому повеситься. Поскольку ему не предъявят обвинение в американском суде, а просто шепнут желторылым, что некий Горцмен больше не пользуется покровительством Соединенных Штатов. И тогда все, кого Гарберг стриг, захотят вернуть свое, и ведь не спрячешься, его везде найдут, китайские "триады" уже и в Штаты проникли – и что они делают со своими врагами, каковы китайские казни и пытки, тут фантазии не хватит даже у мистера Лавкрафта (прим.авт. – Говард Лавкрафт, автор романов мистики и ужасов).

Но вьетнамцы уже тут, рядом. С позаимствованным у китайцев умением мучить и убивать. И если Мойша откажется – с ним гарантированно поступят так же. Зачем еще он нужен победителям – живым?

А потому – выжить, любой ценой. Лучше быть живой крысой, роющейся в отбросах, чем дохлым львом! И есть еще надежда, по возвращении из плена издать в Штатах свои приключения. Где он, хотя бы воображаемо, сполна отыграется перед коммунистами за свои муки, грабеж и унижения.

Вьетнам. Записано в 1970 (альт-ист).

Отчего-то и советские, и европейцы считают, что у нас солдатами были все. Нас изображают, как лесных духов, невидимых и неуязвимых, убивающих врагов сотнями. Может, и были такие, как сам Нгуен Бао, легендарный герой, обучавшийся в России у самого Смоленцева. Но наверное, гораздо больше было таких, как я – не солдат, а рабочих войны.

Мне выдали оружие – французский карабин с тремя обоймами к нему. И я так и не истратил ни одного из этих патронов. Когда началась эта война, я уже был слишком стар, чтобы сражаться, мне было почти сорок. В нашем рабочем батальоне все были – или старики, как я, или не полностью оправившиеся после ранений, или списанные за проступки из боевых подразделений... да мало ли какая судьба могла привести человека к нам? Мы не спрашивали – если видели, что он честно работает, наравне с остальными.

Мы строили укрепления, аэродромы, мосты. Но больше всего – дороги. Поскольку для победы надо прежде всего, чтобы наши войска оказались в нужное время в нужном месте. Даже во времена войны с французами, когда основным транспортом у нас были велосипеды, а то и просто носильщики, им нужны были тропы. Когда французы ушли, и пришли советские, у нас появились автомобили ГАЗ-51 и ГАЗ-69. Знаете ли вы, как это – строить в джунглях проезжую дорогу в сезон дождей? И обязательным условием было, не повредить зеленый полог наверху, чтобы дорога не была видна с самолетов. Потому, мы не могли, как французы и американцы, расчищать лес широкой полосой. А джунгли очень быстро берут свое назад – дороги надо было постоянно чистить, чинить. И освещать ночью – масляными лампами, под особыми навесами, чтобы свет не был виден сверху. Это был очень тяжелый труд – подобный тому, к которому французы приговаривали каторжан. И мы не получали за него платы – только положенное довольствие: еду, одежду, походное жилье. Но мы трудились – во имя будущей победы. Чтобы враги ушли из нашей страны.

Вы спрашиваете про тот бой у Лангшона? Как он назван в ученых книгах – хотя до Лангшона было больше пятнадцати километров. Наш батальон был придан батарее русских тяжелых минометов – три громадных орудия, М-240, как сказал командир. Его звали товарищ майор Ван Сергевич, он был совсем не похож на вьетнамца, как большинство советских инструкторов, и у него был орден за Берлин, Зееловские высоты – так уже после боя рассказал нам наш комиссар. А тогда нам надо было обеспечить доставку этих минометов к выбранной позиции, в самом конце толкали и тянули на руках, ведь рев перегруженных моторов мог выдать китайцам наше место и подготовку удара. И мы уже не раз работали с минометчиками, чтобы знать, на траектории полета мины не должно быть даже веток, они могут вызвать преждевременный разрыв или хоть немного сбить прицел – значит надо было расчистить джунгли, но так, чтобы это не было заметно с дороги.

Спрашиваешь, зачем мы тащили такие большие орудия? Это потому что ты приезжий, местный бы сразу догадался. Там дорога проходила среди болот. По насыпи, а по бокам глубокие кюветы. И мины не только убивали врагов, от их взрывов земля расползалась и дорога опускалась в болото. После много труда стоило её восстановить, но лучше лить пот, чем кровь. А нам не привыкать к тяжелой работе – особенно если она, необходимая цена победы.

Каждый миномет тянула на позицию целая сотня людей. И на руках же тащили мины, каждая весом как три человека. Но это был простой, хорошо знакомый и понятный труд. А когда Ван Сергеевич рассчитывал прицел, с таблицами и каким-то оптическим прибором, это было сходно с колдовством. Чтобы не ошибиться – потому что там, рядом с дорогой, готовились к атаке наши штурмовые группы. И все до единой мины попали туда, куда требовалось. Меня не было среди тех, кто убивал китайцев и американцев. Но я помню, как ликовали наши. И говорили, что в китайцах после этого боя что-то сломалось.

А через месяц тридцать тысяч китайцев прошли по Ханою. Пленными, как немцы когда-то по Москве. И это были все живые китайцы, оставшиеся еще на нашей земле. Причем в этой победе была и доля моего труда – не знаю, поймут ли это живущие сейчас, но тогда нам искренне не надо было никакой другой награды.

Я так и не стал образованным – хотя и нахватался чего-то, за свою долгую жизнь встретив многих умных людей. Живу и все еще работаю в своей деревне, в кооперативе меня уважают. Мой старший сын Ха умер на еще французской каторге, мой средний сын Тху был убит американцами, зато мой последний сын Суан стал в Ханое большим человеком, ездил учиться в СССР. Конечно, он навещает своего старого отца, и даже приглашал переехать к себе. Но я привык к земле – куда мне в город?

А эти медали, три "За боевые заслуги" я надеваю только по большим праздникам. Как видите, я не совершил никаких подвигов за все время всех войн – эти медали, самые низшие среди наших наград, в моей деревне имеют почти все старики. "За отвагу" куда почетнее, ну а орден Красной Звезды, что у нашего председателя, товарища Хоа Динь Нгуена, показывает истинного героя, одного из тех, кто освобождал Сайгон. Но ведь не всем же из живущих быть героями? (прим.авт . – в альт-истории, наградная система социалистического Вьетнама скопирована с СССР).

Валентин Кунцевич.

Только драки между своими нам не хватало!

А ведь Юрка и в самом деле готов был мне морду бить. Когда я предложил его римлянке сольную роль отыграть, и она согласилась, желая загладить свой косяк. Внезапно вернулась, застала воров, провела с ними воспитательную беседу, с выходом или на вербовку, или по-плохому. На последний случай мы уже за дверью ждали, наготове. Вариант с кражей из гостиничного номера ну просто напрашивался – оттого и шел у нас в планах как основной.

Тренировка у Лючии вполне на уровне, чтобы справиться в рукопашной с одним-двумя злоумышленниками, не толпой же они придут? Сам видел, как против двоих солдат-срочников итальяночка работала уверенно, с избытком компенсируя недостаток мышечной массы – отличной техникой, скоростью, а главное, быстрым тактическим мышлением. Думаю, что даже для меня она бы легкой добычей не была – а подставился бы, так вполне мог и проиграть. И даже внешность ей в плюс – кто сочтет серьезным противником, хрупкую женщину ростом метр шестьдесят три, да еще "наряженную как фифа"? Потому, в первые секунды ошибку сделать очень легко – ну а следующих секунд у вас просто не будет. "Обидеть Люсю может каждый – не каждый после убежит".

Нет, я рукопашку вовсе не абсолютизирую. Если только не в голливудском кино (наверное, и в этой реальности такие боевики скоро пойдут косяком). На войне же у самих японцев это обломалось – вы думаете, ниндзи в этой войне не участвовали? А ведь реально существовал приказ по Квантунской армии, выделять для действий в нашем тылу не только снайперов и минеров, но и "особые группы, нападающие на наших офицеров, с холодным оружием", по выучке, вполне себе ниндзюцу. Вот только (юмор) наши наступающие войска этих "ниндзей" не заметили. Потому что те в подавляющем большинстве случаев, просто не добегали – ну не тянет рукомашество любого уровня против «калаша» или ППС. «Система Смоленцева», которую приняли здесь в Советской Армии, в отличие от японцев, была комплексной, где рукопашка (в узком диапазоне самых близких дистанций) хорошо дополняла автомат, штык, нож. Ну а японцы слишком понадеялись именно на рукопашку даже там, где она в принципе не играет – и смеялись наши солдаты над «придурками, что выскочил с тесаком передо мной, как чертик из коробочки, ну я его очередью и срезал». Нет, все ж не настоящие ниндзи – у тех к собственно боевым приемам, и тактика была на высоте, ночью подкрадываться, маскироваться, а после незаметно отходить. Но бой в поле, в лесу, и драка в помещении, это совсем различные ситуации. Как например у нас среди упражнений была «английская дуэль» (отчего так названа, не знаю) – за столом двое, напротив друг друга, лежит пистолет на расстоянии протянутой руки, ты можешь попытаться его схватить и в меня выстрелить, ну а я, как только твое движение замечу (в усложненном случае, когда твоя рука оружия коснется), имею право тебя убить, любым способом – понятно, что на тренировке патроны были учебные, с красящими шариками вместо пуль, и удары лишь обозначали. Вот только если в эту игру против меня или Юрки сядет кто-то вроде Степы Карасева – будет дурачку земля пухом. И у Лючии против этой сладкой парочки, Степы с Любой, все шансы были справиться даже в одиночку. Ну а когда мы за дверями стоим, готовые в секунду войти и всех положить, тут и говорить не о чем.

Лючия план даже с энтузиазмом восприняла, совершенно не боясь оказаться лицом к лицу с враждебными личностями – "в крайнем случае, вы ведь защитите меня, мужчины"? Однако Юрка встал насмерть – едва только в драку не полез. И Анна сказала, решающим голосом:

–Люся, прости, но ты к этой роли еще не готова. Нам сейчас не "я живая, враг уничтожен" нужно – а тех, кто придет, искренне на свою сторону склонить. Я бы еще могла попробовать – но моей роли в этом сценарии нет. Так что будем действовать с гарантией.

И взяли мы парочку юных карбонариев. Ничего не знали они о спецтехнике, не было про это в книжках про подпольщиков и партизан. Радиола "Рига-49" (не принадлежность гостиницы, а привезенная нами) – нет в действительности такой марки, надпись на панели лишь для того, чтобы "знатоков" обмануть, завод ВЭФ и в нашей реальности мог делать малосерийку совместно с немцами. На самом же деле, это был хитрый агрегат, специально для "инквизиции" – можно и радио слушать, и пластинки, а когда в комнате свет включается (срабатывает фотоэлемент) или звуки раздаются (микрофон в дежурном режиме), это как настроить – то идет сигнал тревоги "группе захвата" и запускается прослушка, с передачей на пульт охраны и записью на встроенный магнитофон. Так что, как Степа с Любой вошли, мы в соседнем номере даже их шаги и дыхание слышали, пара минут еще ушла, чтобы, наше оповещение получив, Смоленцевы подтянулись из ресторана, и еще Аня Лазарева (как самое главное тут лицо, принимающее решения) свое присутствие сочла обязательным, и Мария с ней, а это уже непослушание и бардак, ты-то тут с какой задачей? Для обучения, чтобы в наши ряды скорее влиться? Ладно, только вуаль опусти, чтоб личность меньше засвечивать. Наверное, скоро агентесс "инквизиции" по шляпкам с вуалью узнавать будут, как во времена иные, гопников по капюшонам-балаклавам.

Итого, имеем двух свежеиспеченных агентов, с кличками "07" и "08". Поскольку при утечке информации, псевдоним никоим образом даже намека не должен дать на личность агента – его пол, возраст, занятие, детали биографии и обстоятельства вербовки. Зато, если даже утечет, вот будет потеха заговорщикам, искать в своих рядах еще шестерых несуществующих предателей. Как в давно слышанном мной анекдоте с запущенными в студенческий кампус тремя скунсами с накрашенными номерами 1, 2 и 4. Проводя же инструктаж, мне было смешно, какие неумехи против нас задумывали играть, книжек про героев-молодогвардейцев начитались – а элементарного не знают. Вот и попадали такие энтузиасты в гестапо – вечная им память, и почет.

–Вас свои после проверять будут. И по этому случаю – так что заучите как Краткий Курс, что расскажете. И учтите – что будет крайне подозрительно, если ваши рассказы совпадут во всем, это лишь при зубрежке бывает. Мелкие, несущественные детали могут и должны различаться – вот ты, Степа, должен запомнить логику и последовательность поступков, а эмоции и чисто внешние черты, только в самом общем. Ну а ты, Люба не обязана помнить, например, кто за кем в комнату входил, но уж платье и прическу Лючии должна описать во всех подробностях. И учтите, что вас скорее всего, и после проверять станут – например, листовки свои подкинут, и будут смотреть, как легко вас из милиции отпустят, ну а следить, с кем вы встречаетесь и о чем говорите, это вообще азбука. И раз они Ганну не пожалели, за гораздо меньшее – то вас, тем более, это вам понятно? Поймите, что мы вам не враги, не гестапо, и вам помочь хотим – а вот ваши по дурости вполне могут дров наломать. И если даже раскаются после – то содеянного уже будет не обернуть, и отвечать за все придется, по нашему советскому закону.

Прониклись, кажется. Их же идеология, стереотипы нам помогли. Вера в образ "старого большевика-ленинца", который придет, по справедливости разберется, по головке погладит, а в завершение скажет, а теперь за работу – именно такие персонажи в конце все разруливают, в книгах и фильмах (а пропаганде здесь верят, в особенности такая вот молодежь "со взором горящим"). Мы конечно, не старые большевики, но все же по этой шкале у Степы и Любы стоим повыше, чем Сергей Степанович. Вот и вышло у нас то, что никакому следователю гестапо не удалось бы – может быть, эта парочка и сломалась бы, попав на настоящий допрос, а возможно, и под пытками бы ничего не сказали, как молодогвардейцы в нашей реальности. Надо, кстати, и пряник им показать.

–Хорошо себя покажете – после возможно, вам предложат и в наши ряды вступить, Партийного Контроля. Будете уже не самопально, а по воле Партии и лично товарища Сталина смотреть, где идея коммунизма извращается. И наказать того, кто злоумышленно виновен, и наставить на истинный курс того, кто заблуждается. А это, ребята, очень большая ответственность и честь.

Вижу, впечатлило. Они ведь не против Партии выступают – а против отдельных уклонов от некоторых вредителей-исказителей ленинского курса (возможно, пробравшихся на самый верх). Конечно, "вступить в наши ряды", это сильно сказано – на уровне, как мы в сорок четвертом в Кюстрине герр коменданту предлагали в "свободную Германию" вступить, а по жизни, ты сначала капитулируй, чтоб нам лишней крови не лить, твой город штурмуя, ну а после, будем посмотреть. Так и эти – после дела поглядим, может вы нам и пригодитесь. Если живые останетесь, конечно.

–А особенно вас предупреждаю – упаси вас Карл Маркс, делиться секретом с самыми близкими из ваших друзей. Какими бы "своими" они вам не казались. Потому что они скажут еще кому-то, так дальше и пойдет, до тех, кому знать о вас вовсе не надо. И тогда вполне могут с вами сделать, как с Ганной. Раз один раз уже черту переступили. И самое подлое, поручат это кому-то из таких же идейных, искренне верящих, что "так надо".

А вот тут плохо – по глазам вижу. Не удержатся ведь, проболтаются, он или она, под большим секретом. И остается лишь надеяться, что не успеет ситуация до крайности дойти – мы этот нарыв раньше вскроем. Но каждый сам выбирает свой путь – а мы не можем ведь к вам няньку приставить постоянно.

Знали они, кстати, не так много, если по конкретике судить. Но и немало – одна информация, кто есть кто среди студентов и "кружковцев" Линника, очень дорого стоила. Есть, значит, ближний круг "активистов", замыкающийся на самого Сергея Степановича и его ближайшего помощника Марата (который заодно и комсомольским секретарем факультета подрабатывает) – логично предположить, что каждый из этих "активистов", глава своей ячейки, рядовые члены которой других ячеек не знают. И входят в организацию не только студенты, но и заводские, тут связь идет через структуру "народных дружин", отголосок войны с бандеровщиной, а сейчас по факту, примерно то же самое что "ДНД" в позднем Союзе, милиции помогают, хулиганов ловят, а также следят, чтобы не было "морально разложившихся" (парень галстук надел или лакированные штиблеты, а девушка, красивое платье и шляпку – вы разложились, пройдемте). Также осуждается "праздное времяпровождение", каждый сознательный комсомолец должен круглосуточно думать, чем он общему делу может помочь – в общем, классическая картина "казарменного коммунизма". Пока активно насаждаемая среди здешней молодежи – старшие не вовлечены, но знают, и смотрят со снисхождением, "ребята энтузиасты, стараются". Тут Аня заметила – я о том еще с Алексеем Федоровичем говорить буду, как же это он просмотрел?

Ну все, голуби наши, летите. Несите нам в клювиках информацию – и помоги вам святой Ленин, своим товарищам не попасться. Надеюсь, что вас по "маршруту 306" не отправят. Слова от дальневосточных товарищей, которые в сорок втором году наконец ликвидировали агента с кличкой "306", который был перевербован, как достоверно установлено, пятнадцать раз – это выходит, безнаказанно семь раз нашим клялся, семь раз японцам, до того как у «кровавой гебни» лопнуло терпение (прим.авт. – история подлинная!). Ну а мне еще с львовским ГБ разбираться – поскольку я, несколько раз там появившись, и даже в допросах участвуя, свою ипостась агента МГБ перед местной публикой раскрыл. Что выглядит вполне естественно, «легенды» кино не нарушая – даже в позднесоветские времена участие кого-то от КГБ в составе киногрупп было обычным явлением. Надо ведь еще и с Горьковским прояснить – если он, как наши голубки напели, в число доверенных к гражданину Линнику входил.

Отчего этого гражданина просто не арестовать? Так кроме советского писанного закона, есть и практика его применения. Как в каком-то рассказе Марка Твена про американское правосудие прошлого века – "чтоб осудить уважаемого джентльмена, нужны были очень серьезные доказательства, чтоб осудить простого белого человека, доказательства могли быть попроще, чтоб осудить негра или китайца, никаких доказательств не требовалось". Будь этот Линник беспартийным, прежде замеченным в бандеровщине, и поступи на него сигнал, что он хотя бы в частной беседе вякнул что-то вроде "слава Украине" – ехал бы уже за ним воронок, по моей единоличной санкции, и никто бы мне слова не сказал – правда, после все равно полагалось расследование, а от кого сигнал, а не было ли тут личной вражды, и кто еще подтвердить может. Но арестовывать члена ВКП(б), фронтовика, имеющего награды, ни в чем порочащем прежде не замеченного и сейчас занимающего не самый низкий пост – не знаю, как в ином СССР, откуда мы сюда провалились, но здесь это (без самых прямых улик) было бы откровенным беспределом, которого не поняли бы не только местные товарищи, но и Москва. Даже если бы у меня были основания считать, что этот Линник замышляет теракт – мог бы я его за решетку сунуть, но только спаси меня Энгельс, если я к установленному сроку доказательств виновности не предъявлю. Такая вот практика, и не мне ее менять. Да и не до того сейчас – я ведь не двадцатилетний комсомолец, жаждущий разом все улучшить, а много битый жизнью циник.

–Валечка, а это хорошо, что мы делаем? Подлог ведь!

Подлог, это если бы мы с того лично себе выгоду имели. Или невиноватого человека, под суд. А это, не больше чем оперативный инвентарь – в суд не пойдет. И вообще, на войне все дозволено, если к победе. Да и не умею я иначе – вот не понимает Пономаренко, что для такой работы, что он мне поручил, больше подошел бы не ухорез из спецкуры, а а скромный канцекрыс, чернильная душа, но въедливый и упорный. Он бы этого Горьковского размотал, не спеша, но с гарантией и до упора – ну а я без форсированных вариантов, никак. Вот мы сейчас провокацию и учиним.

Итак, Горьковский Игорь Антонович, 1924 г.р. (так в документах – точная дата неизвестна). Бывший беспризорник, воспитанник трудкоммуны имени Дзержинского. Анкета чиста – не был, не привлекался, комсомолец, затем кандидат в члены ВКП(б), тогда еще не КПСС. После ранения на фронте и излечения, служба в милиции, затем в ГБ. Сержант госбезопасности (чин, равный армейскому летехе), однако в личном деле данных об образовании нет. В настоящий момент под арестом "за превышение" (законность оцените – в сталинском СССР, конвойный мордоворот вовсе не имеет право бить подследственного по собственной инициативе, без приказа от начальства). Но вполне мог бы по итогам расследования, даже срок не получить – свой же товарищ, переусердствовал, бывает, и летел бы в наказание из теплого Львова в солнечный Магадан, не в арестанты, а в лагерные вертухаи. Только я тебе этого не дам.

Здание старинное, подвал, потолок сводчатый, низкий, окон нет. Раскладываю на столе инвентарь – не пыточный инструмент, а всего лишь несколько листков бумаги, и фотографии, пока перевернутые оборотом вверх. Горьковского заводят, он смотрит на меня настороженно – обмолвились ему конвойные, что "товарищ из Москвы, по твою душу". Конвой оставляет нас вдвоем – если этот придурок решит на меня наброситься, хуже будет лишь ему. Ну садись, чего стоишь. И первым делом прочти это. Протягиваю ему первый документ, и с интересом смотрю, как меняется его лицо.

–Прочел? Водички выпей. А ведь она тебя любила, дурака! Стала хлопотать, выяснять, что с тобой, за что тебя арестовали. До больших людей дошла – и обмолвилась про ваш марксистский кружок, тоже мне, подпольщики недоделанные, а мы тогда кто по-вашему, царская охранка или гестапо? Решили в тимуровцев поиграть – пожалуйста! Но когда ваш глава, гражданин Линник Сергей Степанович, приказал твою Ганнусю убить "за предательство", это уже не смешно. Кончились ваши игры – отвечать придется, по нашему советскому закону. Ну что значит, "он такого не мог" – достоверно установлено, что в последний свой вечер, гражданка Полещук находилась по адресу, Станкостроителей, пять, в компании гражданина Линника и еще одиннадцати человек, весь актив вашей организации. После чего ее тело нашли повешенным в лесном массиве, в трехстах метрах от вышеназванного дома. Ты в такие совпадения веришь – я, нет!

Документ почти настоящий. Я лишь добавил, что на теле были следы группового изнасилования и применения пыток. Молчишь, переварить не можешь – так я тебе еще добавлю!

–Вы ведь пожениться собирались еще в прошлом году, ну совет да любовь были бы, отчего вдруг передумали – хотя отношения продолжали поддерживать? Впрочем, не ты один такой, как оказалось. Дурак, ой дурак! Тебя ведь Линник от женитьбы отговорил, сказав – дом, дети пойдут, и оба вы для борьбы будете потеряны?

–Откуда вы знаете?

Ага, значит в точку попал. Хотя я всего лишь вспомнил роман Горького, как там один герой другому то же самое говорит. Или фразу из какого-то советского производственного романа, "увлекся ею, но боялся, что жена отвлечет от большого и важного дела", в памяти застряло, хотя название и автора забыл.

–А это он не одному тебе говорил. Вы-то всерьез принимали, играя в подпольщиков – а гражданин Линник смеялся, самый крутой петух вашем курятнике. Ладно, студенты, про всякие там "братства" наслушавшись – но ты-то, мужик воевавший, уже жизнью тертый и опытный, куда смотрел? Что, не знал, что ваш Линник твою Ганнусю валяет, и над тобой смеется? Впрочем, не ее одну.

Переворачиваю фотографии, комментируя:

–Еще гражданки Литовченко, Маликова, Коновец, Чумакова – это лишь те, кто уже заявления написали. Как их гражданин Линник валял. Вещая дурам, а также дурачкам, вроде тебя – а сам, пользуясь вашей глупостью! Хотя вспомни – тебе Ганнуся твоя как-то намекала? Или было что-то, что ты мог догадаться, по крайней мере, Линник так подумал? Вот он и решил тебя убрать – при любом раскладе, тебе тут уже не остаться. Одного не пойму, убивать-то нашего советского человека зачем? Так в роль подпольщика вошел, что сам в нее поверил? Думаешь, мы про ваш кружок не знали, с самого начала? Полагали, ребята-энтузиасты, зачем мешать, даже если мысли с завихрениями, есть надежда что после прояснятся. Ну а теперь – влипли вы крепко. Не за ваши игры в карбонариев ответите – а по уголовной статье.

–Неправда! Сергей Степанович, совсем не такой!

Я усмехаюсь – понимающе, и мерзко. Не довелось тебе, Игореша, в иное время пожить. "Политкорректное" – когда уже и двух мужиков командировочных в один номер гостиницы селят с ухмылкой, а если педагог с ученицей (или ученицами) имеет отдельные занятия, то сразу обвинение по статье (и не всегда, придуманные). А меня вот Мария почти три года ждала – и ведь я, грешен, по своим каналам проверял, не было ли у нее еще кого-то, и теперь точно знаю, что нет. В этом времени нравы строже, чем в эпоху постсоветского капитализма. Хотя и тут успело быть, "если комсомолка откажет комсомольцу, то значит, она мещанка". И Горьковский тем более должен был про то слышать, хотя и пацаном в те годы был – да и ситуация, когда девушки влюбляются в наставника на пути все равно каком, вполне обычная, ну а про фронтовых походно-полевых жен молчу. Так что – поверит.

–Да как же не такой, если уже заявления на него есть – киваю на фотографии – скажешь, клевета все, не было такого?

Горьковский смотрит на фото. И после паузы, вдруг изрекает, с жаром:

–А если и было? Сергей Степанович имел право, нервы успокоить. Ну а с этих ... не убудет!

–Ты дурак? – удивляюсь я – не понял, что он твою девушку валял, над тобой смеялся! И ты согласен?

–А при коммунизме все будет по-простому – убежденно отвечает Горьковский – семьи отменят, ревность запретят. И дети все будут на общем воспитании.

–Ты в каком году живешь? – спрашиваю я – сейчас не двадцатые, про "стакан воды" забудь. А приветствуется сейчас советская семья, ячейка социалистического общества. Вы с Ганной могли сейчас быть так – если бы в свои глупые игры не заигрались.

Молчит. И по глазам вижу – не проникся. Взгляд такой, что хоть на пытку, хоть на костер. Идейный – ну так мы тебя с другой стороны подцепим. На эшафот за идею красиво взойти – а с позором, в выгребную яму, не хочешь?

–Некогда мне тут с тобой мусолить – говорю – меня из Москвы сдернули, думаешь, у других дел у нашей конторы нет? Да, забыл представиться – Служба Партийной Безопасности, не милиция, не прокуратура и даже не МГБ. Даем оценку всему происходящему с идейной точки зрения – так как оказалось, что ваша шайка, не чистая уголовщина, а с претензией на политику, то прислали меня разобраться. И от твоих показаний в том числе зависит, какое заключение я напишу и что со всей вашей компашкой будет. И поверь, мне искренне хочется тебе помочь, как своему брату-фронтовику, не допустить несправедливости. Но если ты сам не хочешь мне помочь – что ж, пойдете всей бандой по чистой уголовке. Поскольку наличествовал предварительный сговор, и имеют место несколько эпизодов, и наверняка оружие у кого-то найдем – то минимум по десятке каждому, по статье за бандитизм, ну а главарям и по "четвертному". Или же ты попробуешь убедить меня, что за идею старались – тогда мы вместе попробуем найти смягчающие обстоятельства. Думай скорее – а то мне еще не с одним тобой беседовать.

И начинаю со скучающим видом собирать бумаги со стола.

–Вы-то сами воевали? – спрашивает Горьковский – или в тылу ошивались, пока мы...

–А за такое и в морду могу – отвечаю я. И расстегиваю "летчицкий" кожан. Две Золотые Звезды, и целый иконостас прочего (не сами висюльки, все ж форма не парадная, а лишь ленточки – но все равно, впечатляет). "Отечественная 2я степень", за немецкую авиабазу Хебуктен, год сорок второй. "Отечественная, 1я степень" за захват немецкого "раумбота" и уничтожение поста СНиС. "Красная Звезда" за Ленинград (там по совокупности, от штурма ГРЭС-1 до новолисинских лесов, как мы там "нечисть" для фрицев изображали). Первая Золотая Звездочка за уран, вместо "Манхеттена" попавший к Курчатову. Вторая "Красная Звезда" за Варшаву, третья – за Рим, год сорок четвертый. Вторая Звездочка – за фюрера. "Боевик" Красное Знамя – за остров Санта-Стефания, с которого мы Его Святейшество Папу вытаскивали из немецкой тюрьмы. От Папы же, ватиканский орден Святого Сильвестра, да не низшая "кавалерская" а "командорская" степень (как участнику двух дел, спасения понтифика и поимку Гитлера, объявленного врагом рода человеческого), что теоретически дает мне право не просто на итальянское дворянство, но и на титул. И это я еще не все назвал. При личном кладбище больше чем в две сотни врагов СССР (лишь те, кого сам убил, и труп видел).

–Все получены за реальные дела – продолжаю я – был в той самой команде, что Гитлера брали. Среди самых лучших – мне туда первая Звездочка пропуском была. Достаточно?

А у тебя что в активе, Горьковский Игорь Антонович? Одна медалька "За Отвагу" – за твой первый и последний бой. За то что севернее Сталинграда, август сорок второго, первым поднялся в атаку и увлек бойцов, заменив убитого ротного. И как записано в представлении, лично уничтожил двух фрицев, пулеметный расчет, до того как сам был тяжело ранен. По меркам штатским, это очень много – кто усомнится, пусть представит, как это, встать и шагнуть вперед под огнем. Но не тебе мне счет предъявлять, кто больше для страны и народа сделал.

Горьковский молчит. Затем отвечает, решившись:

–Сергей Степанович нас учил – быть за Советскую Власть. За настоящий коммунизм – а не диктатуру партийного начальства. Мы воевали, и думали, что после Победы заживем – что свобода будет. А стали гайки закручивать еще шибче.