Текст книги "Лениград - 43"

Автор книги: Влад Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Тулон. 6 декабря 1943

В ресторане «Шарлемань» шумно праздновали победу.

Если по правде, американцы еще держались. Ликвидировать северную половину плацдарма так и не удалось – но Пятый американский корпус, оборонявший Лиссабон, был разбит, уничтожен или пленен полностью. Ценой потерь, как указывалось в рапорте, «не больших, чем доблестный вермахт мог себе позволить». И в общем, это было не слишком далеко от истины – потери янки были больше, раза в три. Так что картина напоминала победоносный сороковой год – пленные, трофеи, и очередная столица падает к ногам германского солдата. Вот только в веселье были видны черты пира во время чумы.

Французы, хозяева – офицеры Тулонской эскадры, вместе с какими-то штатскими – сидели в стороне. Союзников-итальянцев вообще было почти не видно. Центральные столики зала, разукрашенного флагами со свастикой и большим портретом Гитлера, занимали немцы, в подавляющем большинстве, моряки. Люфтваффе вело отчаянные бои с американцами, развернувшими против Испании настоящее воздушное наступление, а армейские части с трудом выводились по разбитым бомбежками дорогам, сначала во Францию, а после пополнения на Восточный фронт, откуда приходили все более тревожные вести. Русские начали там свое наступление, вышли к берегу Балтики, отрезав Кенигсберг, и прорвались наконец через Карпаты в Словакию, и становились все активнее на зависленских плацдармах – хотя Геббельс орал, что Висленский рубеж неприступен, все помнили, что всего полгода назад это же утверждалось про Днепр.

– Нас вывели сюда на отдых и переформирование, мы сдали позиции дивизии «новой волны» – громко говорил подвыпивший пехотный оберст – нас остались ошметки, но мы были привычные, а эти мальчишки еще ничего не умеют! И пока они успеют стать солдатами, их выбьют всех. А ветераны на вес золота, их почти нет. Французики пришли в ужас после той войны, потеряв всего лишь треть молодых мужчин. В Германии после этой войны «цветущих возрастов» не останется совсем. А русские шлют на фронт все новые и новые дивизии, да сколько же «диких монгольских орд» болтается в их степях? Хотя их солдаты в большинстве, вполне европейского, и даже арийского вида – и столь же умелые и храбрые, как наши ветераны, какой кретин называет их унтерменшами, черт возьми? Безусые юнцы, наслушавшись такой пропаганды, воображают, что сейчас будут убивать русских сотнями, защищая фатерлянд – и гибнут без пользы в первом же бою! Нельзя недооценивать врага!

Офицер СД вопросительно посмотрел на Тиле – прекратить пораженческие речи? Адмирал благодушно махнул рукой, пусть говорит! Мне бы твои проблемы – сформировать и обучить всего лишь дивизию! В сравнении с экипажем корабля!

У Еврорейха больше нет флота. Ремонт «Фридриха» займет не меньше полугода. Даже «Шарнхорст» простоит в доке минимум месяц – с повреждениями не только руля, но и валопровода. У итальянцев вообще не осталось тяжелых кораблей, если не считать совершенного старья и только что спущенного «Имперо». Французики – с этой швалью, разговор отдельный! Если итальянцы хотя бы сражались, то лягушатники вообще избегали боя – и какого черта они вообще делали в море, кроме того, что умудрились потерять «Дюнкерк» и «Марсельезу»? Причем крейсер даже не погиб в сражении, а спустил флаг!

У Еврорейха не будет флота. «Цеппелин», «Гнейзенау», «Дюнкерк», «Венето», «Литторио», и это не считая крейсеров и эсминцев! Зато американцы быстро восстановят потери: по сообщениям разведки, через полгода у них будет уже три линкора типа «Нью Джерси», и шесть авианосцев «Эссекс». И они просто задавят массой – и даже на субмарины надежды нет. Хотя U-1505 записала на счет сразу два американских авианосца, и это в дополнение к третьему, у Нарвика! Неплохо показала себя и U-1507, добив поврежденный «Балтимор» и потопив два транспорта у Порту. Но U-1504 пропала без вести, не сообщив ни об одной победе – возможно, от аварии, у самых первых лодок этой серии было множество «детских болезней». А подлодки прежних проектов, «семерки» и «девятки», задействованные в этой операции, не добились вообще ничего (по крайней мере, нет точных данных) – зато потеряно целых пять, считая и U-123, пропавшую в этом же районе в тот же период! И даже если в Берлине решат снова сделать ставку на подводную войну и развернут массовое строительство «двадцать первых» (которых пока в наличии две, 1505-я и 1507-я) – героем там будет не он, Тиле, а Дениц.

Победа? Конвой все же дошел, ночью, в полном беспорядке, а кто-то даже выбросился на берег, боясь потонуть. И когда первые транспорта разгружались, германские танки ворвались в порт. Рассказывают, там была паника и сумбур, в смеси с отвагой – но на стороне немцев был орднунг, четкое управление боем, вдобавок кто-то из транспортов сел на мель, обходя затопленный «Прованс», еще больше загородив фарватер. И повезло, что линкоры янки не стреляли по берегу, снаряды берегли? Или скорее, ночью не могли разобрать, где свои, где чужие, бой у причалов был совсем накоротке. Если считать с потопленными, то американцы потеряли половину конвоя – формально, это победа! Вот только океан теперь принадлежит англосаксонским унтерменшам!

– … солдаты уже не верят в победу! – распинался все тот же пьяный оберст – знаете, что они поют, в личное время? «Мертвого барабанщика», и тому подобное – чем русские забивают наш эфир, мешая командам! Хотел бы я знать, русские в сорок первом пели «Лили Марлен»? И откуда идут слухи – не от русских, от наших! – что как раз русские это подлинные арийцы, за которых вступились арийские боги? Говорят о том почти в открытую, причем даже в Ваффен СС – что в восемьсот двенадцатом, как и в сорок первом, был необычный мороз, это как раз боги восстали в наш мир, и все помнят, что было после? Мы сражаемся, и будем драться, хоть с самим дьяволом – но без надежды победить!

Шваль, шайзе! Если бы французы верили в победу, они бы навалились на конвой с той стороны – и тогда, море покраснело бы от крови унтерменшей! Если бы итальянцы верили в победу, они не допустили бы, чтобы вторая американская эскадра сумела бы вмешаться! Только свои, доблестные и непобедимые германские воины, сражались в этой битве, не жалея себя! Бешеный взгляд Тиле остановился на французах – что они делают здесь, и по какому праву празднуют победу, к которой не приложили никаких усилий? Эй, лягушатники! Всем встать! Хайль Гитлер!

За «немецкими» столами все вскочили, вытянув руку, взревели в ответ. Но итальянцы демонстративно остались сидеть молча! И их примеру последовали многие из французов! Бунт?! Неуважение к Рейху?! Гестапо сюда!

Французы дрогнули, нестройно встали, протянули руки в приветствии. Адмирал однако остался недоволен – не слыша в голосах рвения, многие из лягушечников едва мычали что-то, а некоторые и вовсе молчали. Так, а теперь повторить, и только французам! Хайль Гитлер – и громче, французская шваль!

Подчинились, а куда денутся! Кажется, Бисмарк говорил, что для заключения союза нужны наездник и осел, причем в роли первого всегда Германия. Так и Еврорейх – чтобы было пушечное мясо, сдохнуть вместо нас за наш интерес, иначе все эти жабоеды нужны нам лишь как рабы! Хорошие, старательные рабы, низшие особи, в которых нет ни капли арийской крови! Ну вот, уже почти хорошо – а теперь еще раз хайль, да чтобы стены тряслись! Отлично – теперь почти на людей похожи! Дозволяю сесть!

Сразу полегчало, и настроение поднялось. В конце концов, самое неприятное, это будущий гнев и удивление фюрера – как, вы не принесли мне победы? Так ведь и безусловным поражением это тоже не назвать – и было бы хуже с репутацией победителя получить приказ ловить Полярного Змея! А я еще не готов – число моих «жертвенных барашков» явно не дотягивает до ста тысяч! Хотя, может быть генерала Достлера спросить – а вдруг он такой же как я? Не только раненых, чтобы не везти и не лечить – но и вполне здоровых пленных расстреливал сотнями по любому поводу, и говорят, что в России он делал то же самое. А вдруг и такие жертвы подойдут – думаю, рейхсфюрер не откажется выделить мне недостающее число пленных? Чтобы их убили перед курганом, на вершине которого буду стоять я, великий и непобедимый, будущий Вождь германской нации – как Аттила, полторы тысячи лет назад! А когда я обрету Силу – бойтесь тогда все, и янки, и русские, и этот псих в Берлине! Потому что у великого народа может быть лишь один Вождь!

Ну а флот – что флот? Не все еще потеряно. Если реквизировать «Имперо» у макаронников и «Страсбург» у лягушатников, а также все их крейсера и эсминцы, посадить на них германские экипажи. «Цеппелин» заменить – у макаронников строится авианосец «Аквила», почти уже готов, в отличие от французского «Жоффра», который пока лишь груда железа на стапеле. Итого выходит, через полгода, пять линкоров (отремонтированный «Фридрих», «Шарнгорст», «Страстбург», «Рома», «Имперо»), один авианосец, семь тяжелых крейсеров (французы, четыре тип «Сюффрен», два тип «Турвиль», итальянский «Гориция»), два легких крейсера у французов («Гарисольер» и «Жан де Винн»), еще у итальянцев, надо посмотреть, сколько у них в строю, и свыше тридцати эсминцев, считая французские лидеры, которые не слабее «нарвиков». Корабли есть, дело лишь за экипажами (тот оберст из пехоты может заткнуться – подумаешь, всего лишь дивизию сформировать!). Поскольку доверять союзникам категорически нельзя. Особенно итальянцам, они уже на грани бунта, отчего-то убежденные, что я сознательно подставил их под расстрел (вообще-то это так и есть, ну отчего вы не сдохли, прихватив с собой всю американскую эскадру?). Это я и скажу фюреру! Гнусное предательство – и если флот Рейха все равно был на грани победы, что было бы, выполни французы и итальянцы свой долг до конца! Итальянский адмирал, к его счастью, погиб – ну а если Дюпена, это надутое ничтожество, расстреляют, жалеть нисколько не буду!

Застолье плавно перетекало в неофициальную фазу. Становилось откровенно скучно – «Шарлемань» (интересно, как этот кабак назывался до войны) считался очень приличным заведением, и «дам полусвета» сюда не пускали. Так что единственным женским обществом в зале были жены французских офицеров, немногочисленные связистки-немки, и еще меньшее число «приличных» француженок. А что может быть истинной наградой солдату, после тягот и лишений в боях и походах? Тиле с неудовольствием подумал, что сейчас придется вернуться в особняк (в охраняемом квартале, выделенном для размещения высших чинов) и провести остаток вечера в одиночестве.

И тут он встретился взглядом с женщиной, довольно красивой, лет тридцати, в эффектном вечернем платье. Она улыбнулась в ответ, и кажется, явно была не против более близкого знакомства. Указав на даму, Тиле спросил у офицера-порученца от СД, кто это такая. На «полусвет» явно не похожа. И замужем ли?

Графиня Мари Липская. Отец у нее был то ли русским, то ли поляком, но перебрался во Францию еще до той Великой Войны, женился на француженке. Родилась в 1912, в Париже, еще десять лет назад перебралась в Тулон, о слухам, из-за романа с каким-то морским офицером. Образованна, свободно говорит по-немецки и по-итальянски. Благонадежна, в подозрительных и порочащих связях не замечена. Владеет здесь что-то вроде клуба, где бывает весь «высший свет», и германские офицеры тоже. Этим и живет – перепродажа антиквариата, произведений искусства, старых книг, а также посредничество в торговых сделках, и информация, она в Тулоне знает всех сколько-нибудь значимых. Ну и женщины – нет, герр адмирал, не бордель, хотя по сути… У нее есть подруги, такие же приличные дамы, замужние и нет. Им тоже хочется бывать в обществе, а не скучать дома, и они посещают клуб, и нередко находят мужчин, с которыми встречаются постоянно – ясно, что и графиня имеет что-то с этого, за услугу. Живет богато, явно не стесняясь в средствах. Постоянного мужчины не замечено.

Для Тиле все стало ясно. Он, фактически командуя морскими силами Еврорейха на Западном направлении, держал свой флаг в Нарвике, Бресте, Ферроле, Гибралтаре – но вот в Тулоне не бывал. В то же время «адмирал-берсерк», кавалер всех мыслимых наград кригсмарине – и Рыцарского Креста с Мечами, Бриллиантами, Дубовыми Листьями, и Почетного Кортика (который ему вручил в Берлине лично рейхсфюрер, номинально командующий Ваффенмарине) – адмирал, принесший Германии «победу, равную Скагерраку», был фигурой, знакомство с которой, уже капитал. А значит эта курица (умна, образованна – значит, с напыщенным видом может рассуждать о самых заумных материях, и не больше!) – будет безумно горда назавтра рассказывать в «обществе», как беседовала, а может и не только, с «самим Тиле». Что ж, курица, будут у тебя после такие воспоминания! И не только о беседе.

Дама охотно села к его столику. И то, что было дальше, полностью оправдало ожидания Тиле – любезности, красивые слова, обо всем, что в «обществе» согласно этикету может служить темой пристойной беседы. Дура, неужели неясно, что мне от тебя нужно лишь одно? Ведь старый солдат, давно не слышавший слов любви – заслужил большую награду, чем какие-то слова!

Куда поедем? О, герр адмирал, а разве вы не хотите посмотреть на мой клуб, и произведения искусства, что я там собрала – сейчас там никого нет, и никто нам не помешает! И это совсем рядом, буквально в нескольких кварталах!

Графиня сама вела маленький «ситроен», «мерседес» с Тиле, адъютантом, и двумя охранниками от СД ехал следом. Ехать и в самом деле оказалось недалеко, центр города, фешенебельный район, апартаменты графини занимали целый этаж старого дома – это рассказал адмиралу один из офицеров-охранников, там уже бывавший. Тремя кварталами дальше находилось гестапо, по улице мимо прошел немецкий патруль – сама мысль о нападении макизаров казалась невероятной, однако же, как положено по инструкции, двое телохранителей поднялись в дом первыми, чтобы убедиться в отсутствии любой угрозы, и подозрительных лиц – вернувшись, доложили, все чисто. Графиня рассмеялась – ах, герр адмирал, неужели вы думали, что я связана с маки? Меня же знает весь Тулон, уже столько лет! И поверьте, мне здесь ну совершенно не нужны проблемы!

У тебя будут проблемы, курица, если ты не замолчишь! – подумал Тиле, на время отпустив охранников (не хватало еще чтобы они торчали за дверьми). И мне не интересны твои рассуждения про импрессионизм, или как там называется эта мазня, что развешана по стенам? Предлагаешь пройти в гостиную, где уже сервирован стол? Вино, фрукты, прибор на двоих – но я, после ресторана, сыт уже! И мне надо совсем другое – спальня где?

Меч путался в ногах. Настоящий самурайский меч, который все же вручил ему Мори Танабэ – меч, принадлежащий одному из пилотов, «вопреки обычаю, он ушел на вылет без клинка, несущего удачу, и не вернулся». Японский меч-катана был мало похож на саблю, полагающуюся офицерам кригсмарине при полной парадной форме, а уж носить его вместе с кортиком не укладывалось ни в какой порядок – но кто будет указывать адмиралу, да еще герою, с такой репутацией; отчего Тиле пристегнул меч, отправляясь на торжество, не знал он и сам – может быть, из-за иррациональной веры, что японец прав, и Меч действительно дарует владельцу какую-то способность, или просто удачу. Рукоять, приятная на ощупь, удобно лежала в ладони, а тонкий, слегка изогнутый клинок казалось, сам просил крови – взяв меч в руку, хотелось прочувствовать, как он рассекает плоть; сейчас Тиле отлично понимал самураев, проверявших новый меч на первом встреченном путнике, а также считавших, что если клинок долго не пил кровь, он теряет не только остроту, но и Силу, даваемую владельцу.

Захотелось вдруг выхватить меч и ударить эту курицу, как учил Танабэ-сан, сверху вниз, «опусканием журавля». Желание было таким сильным, что Тиле даже убрал руку с эфеса, боясь не сдержаться. Да не хочу я сейчас твоего вина – а, вот это кажется, спальня! Что за беспорядок, все разбросано, какой-то чемодан посреди, и свернутая трубкой картина, вынутая из рамы? Курица пищит, что только приехала, не успела распаковаться? А вот на кровать тебя – воистину, королевских размеров, с пологом поверх!

Он взял ее, грубо, как матрос, год не видевший берега. Даже разорвал на ней платье, не дожидаясь, пока она его снимет. Она что-то пищала, ему же хотелось ее придушить. Что у вас есть хорошего, французики, кроме ваших женщин? И лучшие женщины должны принадлежать победителю, во все времена, разве это не так? Ему не было дела до ее чувств, и даже – жива ли она вообще. Он хотел получить удовольствие и снять напряжение, все остальное было неважно.

А когда все закончилось, и он, одевшись, пристегивал меч, то снова отчего-то захотел опробовать клинок на этой курице, но сдержался. Потому что он снова придет в этот дом, когда захочет, и без всякого приглашения – он здесь хозяин, и в его власти отправить эту даму, и всех ее знакомых, в гестапо. Напряжение почти исчезло, какое-то едва заметное беспокойство еще сидело на самом краю его сознания, но он не стал задумываться, не о того. Можно теперь и выпить вина. А затем – повторить.

И когда он уже поднес бокал ко рту, в голове его вдруг все стало четким и ясным, как во время боя, когда Полярный Демон касался его сознания.

Она только приехала? Беспорядок в комнате – при собранном чемодане? И нет следов пыли – может, убирает прислуга? И стол, накрытый на двоих – значит, она заранее знала, что я буду здесь? Или она собралась немедленно уехать, сразу после того, как я уйду?

Но он успел проглотить содержимое бокала. И почувствовал, как качается под ногами пол. А графиня смотрела с усмешкой, взглядом умным и жестоким – глазами врага. Ты меня отравила, тварь?!

Рукоятка меча будто сама ткнулась в ладонь. Но в глазах уже все плыло, и не было сил. Кажется, он успел еще выбросить клинок вперед, целясь прямо в ненавистное красивое лицо женщины, и услышал вскрик. Затем паркет стал вертикальным, и сознание померкло.

Он пришел в себя… сколько прошло времени, неизвестно. В той же самой комнате, посаженный в кресло посредине. Еще здесь были двое, в штатском, один молодой, второй постарше. На краю стола лежала медицинская сумка, шприц, ампулы, а тарелки были сдвинуты все в сторону.

– Вы все видите, слышите, находитесь в полном сознании – сказал пожилой – но не можете пошевелить и пальцем. Новейший препарат, разработанный УСО. Как судья, я сейчас зачитаю ваш приговор – ну а после, как доктор медицины, удостоверюсь в вашей смерти, и подпишу документ. Эти британцы такие законники – нет бы просто, пристрелить или взорвать! Но стрельбу на улице сочли слишком шумной, не меньше десяти человек бы потребовалось, с автоматическим оружием, и несколько автомобилей. Так что проще и дешевле – вот так, заодно и суд по всей форме проведем. За прокурора выступит мсье Гастон – ну а адвоката вы себя лишили сами!

Молодой человек подошел к Тиле и с размаху ударил его по лицу. Странно, но адмирал ничего не почувствовал, лишь голова сильно мотнулась назад.

– Немецкая свинья! – прошипел Гастон – та женщина, которую ты изнасиловал, и изуродовал, это моя жена! Сейчас я тебе отрежу нос, уши, выну глаза. Чтобы было как в Библии, око за око, зуб за зуб!

– Не надо – сказал доктор – он все равно ничего не почувствует, этот препарат работает еще и как анестетик. И через час нас не должно быть в Тулоне. Итак, Август Тиле, родившийся в 1893 году, в Шарлотенбурге, обвиняется в военных преступлениях, как то: в убийстве пятнадцати тысяч человек пассажиров и экипажа лайнера «Куин Элизабет», двух тысяч человек экипажа линкора «Айова», а также еще, в общей сумме двенадцати тысяч человек, терпящих бедствие на море. В нарушении правил и обычаев войны, никак не вызванных военной необходимостью. В расправе с особой жестокостью с беззащитными людьми, гражданами Великобритании и Соединенных Штатов. Факт преступления и вина подсудимого доказаны достоверно. Приговор – смерть! Приведен в исполнение 6 декабря 1943 года. Протокол составлен, подписи, доктор медицины Анри Брокар и лейтенант французского флота Гастон Сенжье. Мадам Сенжье выйти не может, вы изуродовали ее, рассекли лицо, для женщины это хуже, чем если бы мне отрезать руку или ногу – но ее супруг имеет право подписи за нее.

Тиле хотелось взвыть. Не только затем, чтобы его услышал на улице патруль. Он не раз представлял себе русского адмирала, одержимого Полярным Ужасом, или даже управляющего им – без всякого сомнения, это был беспощадный ледяной великан, истинно арийской внешности, живое воплощение скандинавского бога Тора – однако же, смерть в бою с таким врагом, это не позор, а даже почет, в какой-то мере! Но этот старый, толстый, низенький француз (интересно, как он убегал от нас в сороковом!), презренный унтерменш, грязь на арийском сапоге – как он смеет посягнуть на него, своего господина! Франция, эта европейская подстилка, может лишь подло бить из-за угла, а не сражаться честно! Или служить шавкой для других, более сильных – пока мы были сильнее, склонились перед нами, стоило же весам качнуться, переметнулись на сторону англичан! И вы за все заплатите, вы и ваша ублюдочная страна – мне не придется объяснять фюреру, отчего я не победил, теперь это с охотой сделают другие, сказав: из-за измены, предательства лягушатников! Что после будет с Францией, страшно и представить!

Вот только ему это, здесь и сейчас, не поможет никак. Мысли метались лихорадочно, пытаясь найти выход. И не находили.

– Однако, герр Тиле, у нас времени мало – сказал доктор, и достал фотоаппарат-«лейку» – это, чтобы в доказательство запечатлеть ваш труп. Ну что, Гастон, справимся сами, или кого-нибудь с постов позвать?

– Что вы, мсье, я эту работу за честь сочту! – усмехнулся Гастон – мы тебя на британский манер казним, свинья! Ты у нас попляшешь, как на рее. Жаль, что ты не прочувствуешь – чертов препарат!

Они накинули на шею Тиле петлю, прямо в кресле – веревка была уже пропущена через крюк от люстры на потолке. И вместе, дружно, потянули за свободный конец. Адмирал захрипел, боли не было, но перехватило горло, и стало нельзя дышать. Затем в глазах поплыли красные круги, как у утопленника.

И наступила тьма.