Текст книги "Великий охотник Микас Пупкус"

Автор книги: Витаутас Петкявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Но я почти не слушал. Глазел на странные сапоги президента: красные толстые подошвы, голенища, разукрашенные всевозможными блестящими пуговицами, железками, замками-молниями.

"Совсем такие же, как те, оставленные возле задранного волками человека, – подумал я и кивнул Чюпкусу – посмотри, мол. Он несколько раз потянул носом, торчком поставил уши и тихо зарычал. – Ага, попался-таки, коронованный браконьер! – обрадовался было я, но сразу же засомневался: – Не может быть. Неужели такой благообразный старичок мог таскаться по чужим странам, тиранить зверей, чинить людям вред?! Нет, тут, наверно, что-то другое".

– Приветствую вас с прибытием в свободную и вечно молодую Нейлонию, – наконец на высокой ноте закончил свою арию президент. – Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях.

Предоставили и мне ответное слово.

– Дорогие нейлонцы! – обратился я к полупустой площади, а умная машина в тот же миг перевела на нейлонский язык:

– Неподкупные!

– Желаю, чтобы все у вас было, кроме достатка, чтобы много хотели и ничего не умели, пусть в ваших хлевах стоит сноп на снопе, решето на решете, а скота – ни на волос, – выпалил я одним духом, а машина без расстановки молола свое:

– Желаю вам всем быть миллионерами и до конца своих дней просить милостыню, желаю вам деньги огребать ситами, причесываться метлами, желаю вам не болеть, не лысеть, как скот в хлевах, – деловито перевирала она, мигая разноцветными лампочками.

"Что это я плету?" – испугался я, поглядев на вооруженных солдат, но продолжал говорить все громче и яснее:

– Желая повидать вашу удивительную страну, мы с огромными трудностями покрыли невиданное расстояние – шириной в пять куриных шагов, глубиной в шесть воробьиных коготков и длиной в три мышиных окорока, мы переплыли Ледовитый океан и Пестрое море, – лихо врал я, ничего не соображая, а умная машина хитро мигала и врала еще отчаянней:

– Мы, разведчики удивительной страны, победили пятерых шагающих петухов, шесть когтистых воробьев и три мышиных окорока, а потом поплыли в море и, если бы не вы, старик Дед Мороз превратил бы нас в Ледовитый океан…

Я испугался, как бы машина еще чего не наговорила, и поспешил закончить:

– Да здравствует Нейлония и ее повелитель! Спасибо за внимание!

– Обратите внимание, – орала машина, – страна Нейлония здорова, а ее президент бессмертен. Речь окончена. Точка. Восклицательный. Не скопляйтесь на улицах.

"Ну и тарабарщина! Вот так изобретение! Счастье, что меня никто не слушал. С такой машиной и до плахи недалеко: ты ей дело говоришь, а она околесицу несет. Правильно люди здешние решили: не заводи спор с телевизором".

После торжества президент пригласил меня на обед. В огромном зале, уставленном всевозможными чучелами, нас ожидали министры этой страны, генералы, корреспонденты и особо доверенное лицо президента – уполномоченный по охотничьим делам полковник Гасбер Посоль фон Фасоль. Пировали мы стоя, а как только кто-нибудь из гостей, отяжелев от еды, плюхался на стул, вмонтированные в сиденье аппараты начинали трясти его. Когда съеденное утрясалось, снова появлялся волчий аппетит.

Такого удивительного гостеприимства я еще нигде и никогда не встречал. Чтобы доставить хозяевам удовольствие, я приналег на угощение. Умял все: воробьиную печенку, копытце теленка, маринованную лягушку да искусственного хлеба краюшку, а после тряски добавил поросячьи рожки, улиткины ножки, морскую куропатку, горчицу всмятку и семь дырок от бублика. Запил угощение ледоколой – ледяным соком, настоенным на лекарствах, а на загладочку мятную пилюльку проглотил.

Наелся до отвала, стал ремень распускать, и в этот момент взгляд мой упал на сапоги Гасбера. Поглядел и замер от изумленья. Они тоже были на толстых красных подошвах, с желтыми голенищами, изукрашенными блестящими пуговицами, молниями и железками. "Еще один!" – подумал я и решил идти напролом. Вежливо хлопнул полковника по плечу и осведомился:

– Алло, полковник, а не встречались ли мы с вами на узкой просеке?

– Алло, Мики, встречались, только не на просеке, а на волчьей тропе, – поправил он меня и весело оскалился.

– Так это ты, Гасби, в спешке потерял сапоги? – уточнил я на всякий случай.

– На охоте, Мики, всякое случается: и в бочке заколоченной посидеть, и без собачьей упряжки остаться, и котами своих приятелей травить, – не остался и он в долгу.

"И с браконьерами посчитаться", – хотел я возразить, но в этот миг ко мне подошел президент и предложил всем проглотить в мою честь по пилюле сухого вина.

– Я хотел бы в вашем обществе поохотиться, – сказал он.

– Охотно поохочусь, только верните мне ружье, – ответил я и решил пока отложить счеты с Гасби.

– Договорились. Как только я немного освобожусь от государственных дел, тотчас же отправимся. – Президент попрощался и поручил меня господину Посоль фон Фасолю. – Вы можете располагать полковником Гасби, как мною самим.

Не успел президент выйти, меня обступили любители сувениров и знакомств с выдающимися людьми. Жена полковника Гасби выдрала из моей шляпы петушиное перо, приняв его за павлинье, дочка президента отхватила поля у шляпы, а потом налетела целая орава девочек, машинами воспитанных, манерам по телевизору обученных. Накинулись на меня, пообрывали все пуговицы, оторвали полы пиджака, рукава, стали выворачивать карманы, как у ворюги какого-нибудь. Через пять минут так меня общипали, словно через льномялку пропустили.

Но им и этого показалось мало. После первой атаки Гасбер отдал меня на растерзание корреспондентам. Те схватили меня, поволокли на середину зала, посадили на пороховую бочку, поставили по бокам двух часовых с горящими факелами в руках и принялись допытываться:

– Как вам понравилась наша страна? – спросил редактор юмористического журнала "Крокодиловы слезы".

– Страна как страна, а зачем же на порох сажать? – забеспокоился я. – Да еще открытый огонь подносить?

– Такой у нас обычай: когда сидишь на бочке с порохом, откровеннее и сговорчивее становишься, на вопросы отвечаешь коротко и ясно. Но вы не бойтесь, мы взрываем только вралей.

Поскольку вралем я никогда не числился, у меня отлегло от сердца. Я приосанился, вынул огниво и закурил трубку.

– Какого вы мнения о мудрости нашего президента? – спросил корреспондент еженедельника "Голос рыбы".

– О, думаю мудро…

– Мы хотели бы услышать ваше мнение о том, как быстрее и успешнее поднять охотничье хозяйство Нейлонии? – спросил представитель журнала "Колесо счастья".

– Если вы хотите что-нибудь поднять, прежде всего нужно заготовить побольше крепких и прочных веревок. Поэтому сажайте коноплю, вейте веревки, а охотничье хозяйство поднимется само собой.

– Сегодня в нашей стране произошло огромное несчастье: увидев вас, сбежала из дома любимая кошка дочери президента и спряталась в пустыне. Читателям нашего издания "Мешок смеха" было бы интересно узнать, что по этому поводу думает чужестранец?

– Кошку нужно поймать.

– Но как? Она же царапается!

– Есть три способа ловли кошек. Прежде всего в пустыне нужно уничтожить всех мышей, тогда кошка сама вернется домой. Во-вторых, можно там вбить кол, к нему прикрепить крючок, а на него насадить кусок сала, уж кто-кто, а кошка на такую наживку обязательно клюнет. Но вернее всего третий способ, тем более, что он совсем простой и несложный. Достаточно просеять песок пустыни через мелкое сито, и уж тогда-то кошка непременно окажется в сите.

Короткий и четкий ответ мой очень понравился журналистам Нейлонии, и они кинулись врассыпную, захватывая места у телефонов. Я смотрел, как они спешат передать важную новость в свои газеты и журналы, отталкивают друг друга, спорят, кричат, ссорятся.

"Поди ж ты. Дома и дед и отец меня за дурака считали, слова молвить не давали. Перед бабушкой я немел. Поучая соседей, сам поглупел. А здесь что ни ляпну этим попугаям, машинным выученикам – мудрецом меня считают, спешат раззвонить всем, какие умные советы я дал. Потеха, честное слово. А может, и в нашу деревню пару таких умных машин завезти? Вот уж когда я всем бы рты позатыкал…" Размечтался я, но мои мысли прервал его превосходительство полковник Гасбер Посоль фон Фасоль:

– Когда стреляешь по зайцам из пушки, может пострадать не только заячья жизнь, но и ценный мех. Из чего вы шили шубу? Как удалось не попортить шкуру?

– Должен признать, очень интересный вопрос. В нашей стране дорожат не только своей шкурой, но и звериную берегут. Мы носим искусственный мех.

– А нельзя ли поподробнее?

– Это совсем просто: прежде всего нужно поймать зайца, содрать шкуру, а затем уж стрелять в него. Но если в вашей уважаемой стране законы запрещают зверям появляться в поле или лесу в голом виде, можно одеть их в искусственную шкуру. А можно и еще проще – одеть их в какое-нибудь поношенное тряпье.

Услышав мой ответ, полковник сразу же доложил о нем президенту, который приказал созвать всех ученых страны на экстренное совещание. Прием прервался. В стране объявили положение всеобщего размышления. Было запрещено греметь колесами, летать самолетам, детям не разрешили кататься на санках.

– Тишина! Требуем тишины! – без перерыва на всех языках мира орали громкоговорители. – Требуем мертвой тишины!

После этого были объявлены еще два приказа: запрещалось ходить пешеходам, разговаривать, хлебать борщ и даже поворачиваться в постели с боку на бок.

Ученые мудрецы размышляли.

Президент думал!

В безмолвной тишине мы с Чюпкусом отдыхали в лучшей нейлонской гостинице, без счета глотали мятные пилюли и запивали ледоколой. И совсем было заскучали, как вдруг к нам в окошко забрался корреспондент враждебной правительству газеты и задал каверзный вопрос:

– А правда ли, что в вашей стране люди долги берут руками, а отдают ногами?

– Правда, – ответил я. – А как вы боретесь против своих тиранов?

– Во всеобщем молчании мы молчим громче всех, – ответил он и довольный удалился восвояси тем же путем.

Тсс! Только про это – никому ни слова.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПРУД

– А что, колья усыхают, когда высыхают?

– Конечно.

– Так я и думал: нарубил сотню, а осталось всего десять.

Хотя моя кровать стояла под тройным стеклянным колпаком, заснуть я не мог. От шума большого города дрожали окна гостиницы, тряслись стены, колебался пол. Все вокруг гудело, скрежетало и трещало, будто я находился не в доме, а в нутре какой-то гигантской грохочущей машины.

Зло меня взяло, я поднялся, оделся и от нечего делать вышел в город. Несмотря на позднее время, на улицах было светло как днем. Едва ступил за порог, какая-то сила рванула меня за ноги, и я опрокинулся навзничь. С удивлением огляделся и не поверил своим глазам: дома на большой скорости неслись вдоль улицы. Я протер глаза и только тогда понял, что в Перлоне, столице великой Нейлонии, движутся тротуары. Бегут нескончаемой лентой, а людям остается только стоять и ждать, пока тротуар подвезет их к нужному месту.

"Неплохо придумано", – стоя на тротуаре, я разъезжал по длинным улицам с широкими витринами магазинов. В одной из зеркальных витрин увидел свое отображение и остолбенел: с ног до головы я был покрыт как чешуей разноцветными хлопьями, а благородное и выразительное лицо стало серым, как земля. Посмотрел я вверх и испугался: тысячи заводских труб выбрасывали на город легкий, сухой, черный и разноцветный снег. Это была сажа и копоть многочисленных заводов.

По середине улиц непрерывным потоком, как льдины по весенней реке, плыли автомобили. И что самое странное – в два слоя. Те, кто победнее, ехали по мостовой, задыхаясь в дыму и пыли, богачи вели свои машины на воздушных подушках, поэтому верхний слой висел над головами нижних, обдавая их едким запахом отработанных газов и масел.

А над крышами тарахтели большие и малые вертолеты, гудели и выли самолеты, летающие тарелки, ракеты и еще бог знает какие аппараты. По подземным туннелям грохотали поезда, грузовики и другие неизвестные мне машины. От дыма и гари кружилась голова. Только теперь я понял, почему жители города носят стеклянные колпаки, дышат искусственным воздухом и не снимают противогазов, почему зимой и летом, в ненастье и в погожие дни не расстаются с зонтиками и ходят в шляпах, похожих на гигантские грибы.

Наконец я добрался до окраины и совсем приуныл. В парках стояли неживые, сделанные из пластмассы деревья, мертвые, законсервированные в химикалиях кусты, на газонах торчали скучные, запыленные перлоновые цветы с поникшими бумажными листьями, а вокруг чахла наполовину нейлоновая, наполовину настоящая трава, истоптанная, жухлая, – страшно смотреть.

Я потерял всякую охоту знакомиться с городом и любоваться красивыми световыми рекламами. Мне захотелось поскорее вернуться домой, но в эту минуту хлынул темный и густой, как кофе, дождь. Спрятавшись в подворотне, я смотрел на спешащих неизвестно куда усталых и бледных до синевы и желтизны прохожих, жителей Перлона. От страшного шума все они были изрядно глуховаты, поэтому без усилителей и радиоаппаратов не только что разговаривать, но и думать не умели. От острых, отвратительных запахов они совсем утратили обоняние и не могли наслаждаться запахами политых одеколоном цветов и приправленных химикалиями кушаний. От напряженной работы зрение их до того ослабло, что без биноклей они, верно, не могли и ложку ко рту поднести. Впрочем, в этом уже давно не было нужды: ели-то они таблетки и пасты.

Когда дождь прекратился, я кое-как добрался до гостиницы и повалился на кровать. Проснулся и с удивлением увидел, что на наволочке остался точный отпечаток моего профиля. Я разбудил Чюпкуса, но тот почему-то зарычал, оскалился и чуть не вцепился мне в ногу.

– Ты что, приятель, или своих не признал? – я поглядел в зеркало, но оттуда на меня смотрело незнакомое лицо, черное, будто в тушь окунули.

Пока очищался от сажи и копоти, до того умаялся, что готов был опять завалиться спать. Но над моей головой затрещал небольшой аппарат, на нем появились красные цифры, а записанный на магнитную ленту голос торжественно сообщил:

– Вы обязаны уплатить четыре талера семьдесят три гроша хозяину гостиницы за то, что пользовались движущимися тротуарами, рассматривали витрины, восхищались рекламами и вдохнули шестнадцать галлонов неочищенного воздуха.

Этого еще не хватало! Рассерженный, я позвонил его превосходительству Посоль фон Фасолю.

– Алло, Гасби, что за чертовщина? – возмущенно спросил. – Почему у вас даже за воздух нужно платить?

– Алло, Мики, такие у нас порядки: у кого нет денег, тот не дышит.

– Оляля, Гасби, так как же они живут?

– Оляля, Мики, в нашей стране никто ни живет ни умирает. Здесь только зарабатывают деньги. У кого их нет, тому уж ничего не нужно, ясно?

– Не совсем.

– Да ладно, будет тебе, Мики! Махнем лучше на рыбалку?

– Я бы с удовольствием, только вот давненько удочку даже в колодец не забрасывал. А может, лучше поохотимся?

– Видишь ли, теперь объявлено положение всеобщего размышления, поэтому стрелять нельзя. Отложим охоту до лучших времен.

– Послушай, Гасби, ты что, за дурака меня принимаешь? В вашем городе такой грохот стоит, хоть из пушек стреляй – никто не услышит.

– Правда твоя, Мики, шум у нас ужасный, но это только ночью. Днем все затихает. Стоит президенту сесть за рабочий стол, как немедленно приостанавливается всякое движение. Но ночью-то охотиться мы не можем…

– Оляля, Гасби, согласен – едем на рыбалку.

– Оляля, Мики, я заверну вечерком.

В сумерках его лимузин без колес остановился у дверей гостиницы. Шикарная мощная машина, которая по любым дорогам идет со скоростью в четыре черепашьих узла. А если накачать потуже воздушную подушку, то можно не только через встречные машины убогих нейлонцев перепрыгивать, можно перемахнуть через гору, канаву и даже камешек на дороге.

Я смотрел в окно и ничего не пропускал: по обочинам вдоль дороги везде торчали гипсовые олени, глиняные медведи, пластмассовые аисты, нейлоновые зайцы и плюшевые совы. Они жались под защиту искусственного леса, были установлены на каменных пьедесталах и смахивали на памятники героям, погибшим в неравной борьбе с человеком.

Не страна, а кладбище какое-то.

Но еще страшнее выглядели реки. Вода в них была похожа не только на спитой кофе – иной раз даже напоминала жидкую смолу. На поверхности радужно переливались пятна искусственного жира и нефти, а неприятный запах с такой силой бил в лицо, что нос невольно задирался кверху. Вокруг – ни птицы, ни жука, ни бабочки, ни одного живого создания. Так я стосковался, хотя бы по комару, что, наверно, ничего бы не пожалел, только б услышать его негромкий и такой приятный для слуха писк.

Немой и мертвый край.

Зато вдоль дороги, над каждой мертвой рекой, вокруг каждого отравленного озера дымили бесчисленные заводы и фабрики. Вот чем заплатил человек за движущиеся тротуары, за автоматы, которые щедро пичкали безвкусными пилюлями, за все эти совершенно не нужные удобства и несусветную лень, за счастье лежмя лежать, искусственные булочки жевать и ничего не делать без помощи машин.

– Оляля, Гасби, почему в вашей стране все искусственное? – спросил я полковника.

– Оляля, Мики, все очень просто: что было живого и настоящего – давно уничтожили. А если мы где-нибудь и раздобудем какое-нибудь животное, оно у нас долго не протянет.

– Гасби, я ничего не понимаю. Если в стране уже все уничтожено, зачем эти надписи на каждом шагу: "За охоту на сто лет в работу" или "Рыбешку поймать – тюрьмы не миновать", "Лес сечь – не жалей плеч".

– Видишь ли, Мики, в этом и заключена вся мудрость нашего президента. Если все это убрать, люди в тот же день обнаружат, что наш край давно вымер, и разбегутся. А кто же тогда будет работать?

– Сами.

– Ты, Мики, хороший парень, но совершенный дикарь. В нашей стране работает только тот, у кого нет денег.

– А откуда же ты берешь деньги, раз нигде не работаешь?

– Для меня деньги зарабатывают мои рабочие на фабрике.

– Но это же несправедливо.

– Возможно, но мне такой порядок нравится.

– Ну ладно. Но от этих надписей и запретов зверья и рыбы все равно не прибавляется.

– Не прибавляется, но мы понемногу привозим из других стран. Вот увидишь, есть здесь такое местечко, где рыбы сами на крючок вешаются.

Через несколько минут мы подъехали к огромному пруду, раскинувшемуся в самом центре наскоро построенного в мою честь села. Вокруг пруда стояли пастухи и лупили кнутами по вонючей воде.

– Это еще что за выдумки? – удивился я.

– Карасей пасут, – пожал плечами Гасбер.

– А зачем их пасти?

– Пастухи никого к пруду близко не подпускают. Кроме того, ученые порекомендовали подхлестывать карасей, тогда они здоровенные вырастают, – объяснил он мне, вынимая из машины наше имущество.

Давненько я не рыбачил и поэтому с огромным удовольствием перебрался на небольшой островок, красиво обсаженный искусственными деревьями, расположился поудобнее и забросил удочку. Через минуту поплавок дернулся и ушел под воду. Затаив дыхание, я по всем правилам рыболовной науки подсек рыбку, подтянул и выбросил на берег великолепного карася. Только он почему-то не трепыхался, не шевелился, не разевал рот, лежал, как позапрошлогодний. Я подошел, снял карася с крючка и увидел, что он – мороженый.

"Тут какое-то жульничество!" – Я еще раз забросил удочку, поглубже. Но и во второй раз вытащил неживого карася. Понюхал его и понял, что он не только заморожен, но и выпотрошен, посыпан солью и поперчен. Я даже похолодел, а Гасбер смеялся как ни в чем не бывало и хладнокровно принялся объяснять:

– Это величайшее достижение рыбоводов нашей страны. Караси этого вида, перед тем как заглотнуть крючок, распарывают себе брюхо, вываливаются в перце и соли, остается только положить их на сковородку. – Он побросал нашу добычу на сковородку, разжег походную плитку и пообещал: – Увидишь, какой будет обед!

"Ну нет, ты меня не проведешь", – подумал я и снова забросил удочку. Как только поплавок дернулся, я сунул голову в воду, чтоб посмотреть, как это карась готовит себя на сковородку. Но его превосходительство Гасбер схватил меня, вытащил и предостерег:

– Ты поосторожнее, в пруд выпущены крокодилы. Очень злые, мигом проглотят…

Но я не собирался отступать. Опять забросил удочку и вытащил… круг жирной колбасы.

– Алло, Гасби, что ты на это скажешь? – ехидно улыбаясь, я ждал ответа. – Скажешь, и тут карась виноват? – сунул я ему колбасу под нос.

Доверенное лицо президента покраснел как помидор и заорал в микрофон:

– Начальника пруда! Подать сюда этого мерзавца живым или на сковородке!.. Мигом!

Все карасиные пастухи перестали хлестать воду и указали кнутами на середину пруда. Через минуту из воды вынырнул человек в водолазном скафандре. Сняв шлем, он стал плаксиво оправдываться:

– Я не виноват, больше в холодильнике карасей не осталось, а колбасу я в потемках нечаянно за угря принял, – хныкал он, не понимая, что выдает величайшую тайну чудесного пруда.

– Да знаешь ли ты, что тебя ждет? – грозно нахмурился его превосходительство Посоль фон Фасоль.

– Знаю, знаю! Но во сто раз лучше смерть, чем такая собачья жизнь. С утра до вечера едут и едут иностранцы, и каждому нужно не меньше трех карасей на крючок подвесить. А откуда я карасей наберусь, если в этом тухлом болоте лягушки, и те не водятся?! Делайте со мной что хотите, только не держите начальником в этом вонючем аду…

Многоточие…