Текст книги "Тюрьма"

Автор книги: Виталий Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Кроме «коней», между хатами ещё общались по так называемому телефону, то есть по отопительной трубе, прикладываешь кружку к трубе и кричишь в неё, а потом прикладываешь ухо к дну кружки и слушаешь. Переговариваться по трубе могли только двое, дальность разговора хватало через две хаты на третью, через которые проходила труба.

Ещё в нашей камере было два сквозняка(дырка три пальца диаметром, прорубленная в соседнюю камеру), и как позже я узнал третий сквозняк был потайной, и известен был одному, или двум зэкам из хаты. Через «сквозняки» мы передавали друг другу не только ксивы, но и курёху, если в какой ни будь из хат был табачный голодняк.

Земляки друг другу передавали "глюкозу"(сахар, конфеты и другие сладости), да в общем всё, что помещалось в этот «сквозняк». Маскировали его капитально, иначе, если «дубаки» вычислят «сквозняк», то замуруют его, а «хату» загонят в «стаканы». "Стакан", это специальные камеры, два метра в длину и метр в ширину, туда помещается человек восемь – девять от силы. Но дубаки запихивали и по 11 – 12 человек, а если не помещались, то подгоняли сзади собаками, и тогда мы хватали одного или двоих самых лёгких на руки и держали их на руках, пока нас не освобождали из стаканов.

Стаканов в тюрьме было 13 штук, так что на хату хватало. Пихали «хаты» в «стаканы» за коллективные провинности, но «дубаки» загоняли туда за всякую провинность, это на их усмотрение. Разрешалось заключённых держать в «стакане» не более 40 мин, но бывало, что нас там держали и по два часа, и отпускали лишь тогда, когда кому ни будь становилось плохо. И жаловаться на этот беспредел, было не кому. Бывало, что приходил с проверкой прокурор по надзору и спрашивал: "Мол, есть какие ни будь жалобы"? Но мы естественно говорили, "что нет никаких жалоб, и всё нормально". А если пожалуешься, то вся «хата», вообще умирать будет в «стаканах» и по карцерам. Ни каких «дачек» и «свиданок», эта «хата» потом долго не увидит, и много ещё всяких «подлян» от «дубаков» нахапаешься.

Каждое утро и вечер производилась проверка, заходили «дубаки» в камеру, и сверяли по списку всех заключённых. Ходили «дубаки» с деревянными молотками, ручка у этих молотков была метра полтора длиной, мы называли этот молоток – «анальгин», ими они проверяли сквозняки в хатах и усмиряли зеков. Если жалуешься, что голова болит, или ещё что ни будь, то «анальгином» тебя сразу вылечат, этакий универсальный препарат, лечит от всего. Начнешь «дубакам» провокационные вопросы задавать, тебе через тот же «анальгин» на них ответят.

Раз в месяц, тюрьму посещал зубной врач, где они откопали этого мордоворота, я не знаю, но мне хватило одного раза, и после этого я больше на зубы не жаловался. Нас водили к зубному по 2–3 человека с камеры, и шли туда те, кому уже было невмоготу.

А я не знал ещё ничего, и когда в камеру зашёл «дубак» и спросил:

– Кто к зубному?

Я вышел, и меня повели, и не то чтоб меня этот зуб мучил очень, но иногда он ныл, и я решил его полечить, со мной шли ещё трое с других камер, я был первым по очереди.

Когда я вошёл в так называемый кабинет врача, то увидел здоровенного, небритого мужика в грязно-белом халате со щипцами в руках, и рядом с ним табуретку, кресло стоматолога – типа. Я понял, что не о каком лечении, не может быть и речи, но делать было нечего, и раз уж пришёл, надо садиться на табуретку и показывать больной зуб этому "доброму дяде", что я и сделал. Наркоз по всей видимости, здесь тоже не практиковался, этот дядя в халате просто на просто засунул мне в рот щипцы и выворотил зуб, от боли у меня чуть шары не вылезли, врач засунул мне в рот кусок ваты смоченной в спирте и крикнул:

– Следующий.

Я шёл по коридору и обалдевал от такого лечения, на воле меня арканом к зубному не затащить, а тут попёрся какого-то хрена. Но мучился я не долго, через час уже никакой боли не было. Но зато каков был эффект! Я его никогда не забуду.

Каждый день нас выводили на прогулку, продолжалась эта прогулка один час, для этого в тюрьме существовали прогулочные дворики, это та же камера только вместо крыши решётка, поистине небо в клетку. Во время прогулки, в камере оставляли только дежурного, дежурный назначался каждый день «дубаками», но дежурным он был лишь формально, если в камере случалось происшествие, то вместе с виновниками в карцер залетал и дежурный, в общем, дежурный это «крайний», надо же кого-то наказать в случае чего.

Частенько бывало, пока хата на прогулке, «дубаки» производили «шмон» в камере, переворачивали все в подряд и искали запретные вещи, карты, иголки, мойки(лезвие), заточки(заточенные под нож металлические штыри), зеркала(стеклянные предметы в камере запрещались), "чифирбаки"(алюминиевая кружка для приготовления чифира), простукивали стены на наличие «сквозняков» и так далее. Так что, заключенным приходилось являть чудо изобретательности, чтоб прятать всё это, «дубаки» ведь тоже не дураки, и всякого за свою службу навидались.

В случае обнаружения чего ни будь запретного, дежурный залетал в карцер, а «хата» в «стаканы», но это по настроению «дубаков». Бывало, что и прокатывало без наказания, это лишь в том случае, если «хата» не "залётная"(где меньше разных нарушений).

Раз в десять дней водили в баню, баня это конечно громко сказано, скорее это камера для мытья. На потолке в ряд проходило несколько труб с дырками, и из этих дырок течёт вода, многие дырки были забиты, и всем не хватало, поэтому мылись по очереди.

Продолжалась эта процедура, минут пятнадцать двадцать, успел – помылся, не успел, через десять дней домоешься.

Выдавали в бане тоненькую пластинку хозяйственного мыла, которой хватало раз помыться, ещё предлагали побриться, но на глазах у «дубака», и давали для этого станки с «мойкой». Но обычно ни кто не брился в бане, станки которыми предлагали бриться, были тупее топора. Вот примерно такой сервис был в Советских тюрьмах.

Через месяца три – четыре, почти все заключенные в камере заменились, кроме меня с Жоком, кому подходил срок, уходили на суд, а на их место приходили другие, многие возвращались в тюрьму со сроком, многие уходили на волю по условному сроку, или на «химию».

Нас тоже выдернули через три месяца на этап, сокамерники проводили меня как положено, легонько пинком под зад. Было среди зеков такое поверие, провожать из камеры пинком под зад, чтобы больше не возвращался.

Нас подельников свозили на допрос, мы подписали там кое-какие бумаги, повидались с родными на «свиданке», отъелись вольной «хавки», узнали местные новости. Нам сказали, что суд не скоро, местный судья не имеет право нас судить, так как он сам потерпевший, а другого судью вызывать от куда-то из другого района проблематично, так как у всех судей, своих дел хватает, так что сидите и ждите, может, что ни будь и придумаем. И через неделю мы отправились обратно на тюрьму, в свои родные камеры.

Так как старожилами в камере остались мы с Жоком, то он показал мне все тайники в камере. Один потайной «сквозняк» знал только Жок, это на случай, если в камере объявится "кумовка." У Жока было всё что нужно зеку в «хате», "мойки", иголки, зеркало, «заточка», колода карт и ещё разная канитель по мелочи.

Я научился делать сувенирные ручки, чтоб не страдать от безделья. Делались эти ручки из плотной бумаги, прозрачной обвёртки из под сигарет, и разноцветных капроновых ниток, которые мы добывали из безразмерных носков. После нескольких дней труда, получалась красивая, сувенирная ручка с бубенчиками и разноцветными узорами, можно было сплести и памятную надпись. Ручки эти мы передавали на волю, на память родным и знакомым.

Ещё я научился делать "партачки"(наколки), туши в тюрьме не было и поэтому мы готовили её сами. Для этого брались кусочки резины от каблуков, лучше всего подходили для этого, кирзовые сапоги. Сжигая резину, добывалась сажа, эту сажу мы смешивали с мочой, и добавляли туда немного сахару, и получалась тушь не хуже настоящей. Рисунок рисовался на бумаге шариковой ручкой жирным шрифтом. Потом, та часть тела, куда должна была делаться наколка, смачивалась водой и натиралась густо мылом, и туда прикладывалась бумага с рисунком, после того, как всё это немного подсохнет, бумага убирается, а отпечаток от рисунка остаётся на теле и можно партачить.

У нас в камере был хороший художник, он рисовал нам рисунки на "марочках"(носовой платок), мы эти «марочки» замачивали на пару дней в солёной воде, рисунок после этого закреплялся на ткани, и можно было «марочку» стирать с мылом.

Зэки в хатах много чего маклярили, там от нечего делать начинаешь, что ни будь творить, а так как времени предостаточно и торопиться не куда, то делается всё это не спеша, качественно и красиво, поэтому зековские поделки так ценятся на воле.

Настало время, и Жока выдернули на суд, мы с ним договорились, что он сразу зазвонит в «хату» и скажет, сколько ему дали. Жок оставил всё, что у него было, мне. Далее мы проводили его, как положено, и он отправился на суд. «Паханом» решено было быть мне, я просидел в этой «хате» четыре месяца, и хорошо знал все её законы. Я знал потайные тайники и запасной «сквозняк», который не использовался на данный момент, а был запасным на случай, если обнаружатся действующие, в хате про него не знал ни кто кроме меня. Распределять пайки между семейками и «общак», теперь предстояло мне, ну и всё остальное тоже.

Иногда в хате «чифирили», но это было редко, потому что чай на тюрьме, вещь запретная, а потому и дефицитная. Бывало, что из КПЗ привозили чай на тюрьму, я пару раз это делал, в КПЗ со своими «ментами» проще добазарится. А «нычек» разных, куда можно «затарить» чай, навалом, в пачке его конечно не протащишь, а россыпью можно рассовать. Я измельчал заварку в порошок, чтобы не шуршала, и вшивал в воротник или загиб штанов, в общем, куда «затарить» найти можно, было бы что «тарить».

Ещё в хатах варили «жжонку», из сахара. Для этого брали два «чифирбака», в одном кипятили воду над факелом, (факела делали так; слой газеты, слой целлофана и так несколько слоёв, потом скручивали всё это в трубку и поджигали с одного конца, с целлофаном газета горела медленно и пару факелов хватало, чтоб вскипятить пол литра воды). Когда вода начинала закипать, брали другой «чифирбак» и растапливали в нём 4 – 5 паек сахара, когда сахар становился тёмно коричневым, резко вливали туда вскипячённую воду и получалась горело-сладковатая жидкость. Потом её пили по очереди, эта «жжонка» немного гоняла кровь, хоть и не так как «чифир», но всё же лучше чем ни чего.

Варево «жёнки» и «чифира» было традиционным в преступном мире. Мы собирались несколько человек, «тарились» в дальнем углу, ставили «шныря» на «волчёк», запаривали «жжёнку», или «чифир», и рассказывали друг другу разные истории. «Жжёнка» с «чифиром» были ещё, и как средство общения между зеками, этакие посиделки, а запрет этого, добавлял остроту всей этой церемонии. Много чего интересного можно было услышать на этих посиделках.

«Чифирили» мы обычно втроём, Хачик, Костя и я. Хачик был с Кавказа и фамилия у него была Хачиков, он был профессиональный "щипачь"(вор карманник). Говорят что у «щипачей» руки как у пианистов с длинными пальцами, а у Хачика были обыкновенные руки, но творил он ими чудеса. В тюрьме воровать у своих «западло», поэтому он демонстрировал свои способности ради прикола, а потом отдавал обратно вещи, которые он сдёргивал из карманов сокамерников. За что он залетел, никто толком не знал, у него как не спроси, то каждый раз новая история, и все разные, я этих басен от него наслушался море, обычно он новеньким "лапшу резал", и те ему поначалу верили.

Костя работал «водилой» на УРАЛе плитовозе, и сидел за аварию с большими жертвами. Он был мужиком спокойным и добродушным, даже жалко было, что он попал в такую переделку. По рассказу Кости, они с мужиками в автобазе гульнули немного, а утром рейс. Он утром проснулся, и пока приводил себя в порядок, немного припоздал к выезду, и не проверил крепление плит, а крепёжник не закрепил верхнюю плиту, или закрепил, но хреново. И вот он едет по трассе, километров 70 в час, и вдруг навстречу ИКАРУС, и тоже на большой скорости, Костя вильнул руль немного в сторону, чтоб не дай бог не задеть этот ИКАРУС, и тут он услышал сзади треск, Костя дал по тормозам, но было поздно. А то, что он увидел, привело его в шок. Автобус весь искорёженный лежал в кювете, все пассажиры и «водила» были мертвы, ИКАРУС был не полный 12 пассажиров и водила тринадцатый. Когда Костя вильнул руль, плохо закреплённая плита сорвалась с креплений, и её развернуло поперёк прицепа. А ИКАРУС в это время, как раз поравнялся с УРАЛом, ну и налетел на эту плиту. Автобус срезало по уровню стёкол, как бритвой, естественно, что и порубило всех, кто был в салоне. И теперь Костя, и тот, кто крепил плиты, обвинялись во всех этих жертвах. Вот такая печальная история, приключилась с Костей.

Я даже умудрялся ставить в «хате» бражку, вместо дрожжей использовал хлеб, он был черный и кислый, голимые дрожи. Сахар я несколько дней собирал с «общака», который был мне положен, а посудой были шесть пол-литровых тюремных кружек.

Замачивал несколько раз хлеб в тёплой воде, заменяя его новым, потом бросал сахар, вместо крышки натягивал целлофан и ставил это всё на отопительную трубу, а «дубакам» говорил, что это хлебный квас, они улыбались, смотря на эту мудрость, но не запрещали. Через недельку можно было пить, получалось два с лишним литра, и на троих вполне хватало. Бражка, конечно была слабенькая, но вялый и изголодавшийся по спиртному организм от этой бражки балдел, лёгкий такой кайф, для тюрьмы это было роскошью. «Кумовок» в хате не было и поэтому можно было периодически расслабляться. Хотя «Кум» выдёргивал всех по очереди на беседу, и пытался завербовать кого ни будь, но слава богу, никто на это не подписался.

Попал раз к нам в камеру один мужик – чеченец, звали его Ваха, дерзкий такой мужик, вспыльчивый, кое-кому грозился, и морду набить, но такое на тюрьме не «канало». Залетел он за драку, с применением холодного оружия, в общем, порезал на танцах двух казахов, но не насмерть. В крутые «косяки» Ваха не впарывался, но некоторую тревогу среди заключённых всё-таки вызывал. Сам из себя Ваха, был мужик крупный, здоровья в нём хватало, да вроде и не глупый, понятия у него конечно были, но вот характер его кавказский…. В хате в это время не было ни кого из бывалых зеков, которые могли бы ему "тормоза выписать", а те, что до этого были, ушли на суд. Все Ваху не то что б боялись, но относились к нему с опаской.

По первой, Ваха нахватавшись в карантине кое каких тюремных понятий, и ещё толком не въехав в систему, попытался меня загнать в «косяк». Предложил без всякой договорённости, сыграть в шашки, а когда проиграл, начал мне доказывать, что мы якобы играли в поддавки, и получалось, что он не проиграл, а как бы выиграл, и даже заикнулся, что мы на жопу играли. Я Вахе популярно объяснил, что б он свои домыслы, оставил при себе, и за метлой своей следил в дальнейшем. Договора, как такового, между нами вообще не было, это любой может подтвердить, и если уж на то пошло, я предложил ему подтянуть на разбор «строгачей». Это немного остудило его горячую кровь, ко мне Ваха больше не цеплялся, но на мужиков в камере, иногда наезжал без причины. Один раз он стукнул пацана, который ему что-то дерзко ответил, не сильно правда, но всё-таки стукнул. Дальше терпеть такое, было уже нельзя, надо было что-то делать. Все смотрели на меня, потому как, «паханом» в хате был я. Но я был таким же, как все, то-есть первоходочником, и грамотно, что либо предъявить Вахе пока не мог. Хотя замечания ему иногда и делал, но Ваха не больно-таки к ним прислушивался. Общих тюремных правил он придерживался, и поэтому на мутный «косяк» его не подпишешь. Он всегда говорил, что якобы у него характер такой вспыльчивый, а я ему отвечал, что когда ни будь, ты за этот характер пострадаешь. Я понял одно, Вахе нужен был плотный «тормоз», иначе «хата» может не выдержать, и случится ЧП, здесь всё-таки не воля. Хачик тоже пробовал поговорить с Вахой, как земляк, но Ваха начал Хачику предъявлять, типа, ты чего лезешь не в своё дело? Я сам разберусь, как мне быть, и всё такое. Хачик, был парнем не конфликтным, и поэтому отвалил от Вахи, не доводя дела до разборок.

И тут подвернулся подходящий случай. Очередной раз «кум» стал выдёргивать мужиков из «хаты» на "базар"(разговор), чтоб «подписать» кого ни будь на сотрудничество, или снять информацию от «кумовки», если таковая есть в «хате». Выдёргивали всех по очереди. «Кум» проводил с каждым беседу минут по десять – пятнадцать. Обычно после таких церемоний, все ждали, какого ни будь «шмона» и разоблачений, если это происходит, значить в хате завелась «кумовка». Но дело в том, что результаты «кумовки» проявляются не сразу, «хате» дают немного успокоиться, чтоб усыпить бдительность. Потом в один прекрасный момент, всю «хату» неожиданно выгоняют в коридор, и начинается «шмон». Если во время «шмона» вскрываются «затарки» с запретными вещами, обнаруживаются «сквозняки» и так далее, значит поработала «кумовка». "Кумовку" вычислить тяжело, потому как, «кум» выдёргивает к себе на базар, всех по очереди, и поди узнай, кто там стучит на хату.

И вот как я уже говорил, «кум» в очередной раз стал всех дёргать к себе в кабинет, настала и моя очередь. Любой «кум» по натуре своей – лиса, и поэтому подходы к заключённым знает. Он скорее всего был осведомлён о том, что я хоть и не битый каторжанин, но сижу в этой «хате» уже давно, и поэтому знаю определённые правила, и к моим словам в «хате» прислушиваются. Он поначалу вёл со мной лёгкий и беспонтовый базар, наподобие, откуда я родом, кто мои родственники? Я сказал, что с Эмбы, вкратце про родных выдал информацию. Он начал мне втирать, что служил на полигоне, рядом с моим городком, и знает моего дядьку – прапора, ну и дальше в таком духе. Базарить он базарит, а сам, как бы между делом, на гнилой козе заезжает, вопросы провокационные закидывает. Типа, есть ли у нас в хате «сквозняки», карты, ножи или ещё чегось? Ну я естественно отвечаю, нет ничего, не видел, не знаю. В оконцовке «кум» мне говорит, что дурак я мол, мог бы жить ништяк на тюрьме, а со временем и по УДО(условно досрочное освобождение) бы вышел. Хозяин на тюрьме, имеет право, после осуждения заключённого, оставить его отбывать срок на тюрьме, и после выпустить раньше срока по УДО, якобы за примерное поведение. Но все прекрасно знали, как выходят по УДО, и какое примерное поведение надо иметь для этого. Ну обозвал меня «кум» за отказ дураком, а сам, как бы невзначай ляпнул, "Ваха – то умнее тебя оказался". «Кум» знал, что хотел этим сказать, и я понял, что он сказал. Все эти выше перечисленные заморочки насчёт уговоров, «куму» были не нужны, это так себе, одни понты и не более. «Кум» знал, что не подпишет меня ни на что. Главное что он хотел сказать, он сказал в конце.

Но я сидел с Вахой в камере уже около месяца, и поэтому мне казалось, что у Вахи хоть и есть «бычьи» замашки, но на «кумовку» он подписаться не должен. Я начал строить предположения, наверно Ваха чем-то «куму» насолил, или скорее всего, он «куму» конкретно нагрубил при разговоре, и теперь «кум» хочет Вахе отомстить, и выбрал для этого меня. «Кум» хотел, чтоб я объявил хате свои подозрения, а там со временем узнает об этом вся тюрьма, и Вахе впоследствии обеспечен крупный «косяк», с вытекающими из него последствиями. Хотя, находясь в таком месте, верить на сто процентов ни кому нельзя, вполне может оказаться, что «кум» и прав, может он Ваху и купил за что ни будь, всё может быть. А то что «кум» мне об этом сообщил, можно предположить, что Ваха уже до этого, когда ни будь работал на «кума», а теперь у них чего-то там не склеилось, и «кум» Ваху пытается сдать, или слегка припугнуть. Тут политика тонкая, верить в подобных ситуациях нельзя ни кому.

Я немного подумав, решил, что «хате» пока об этом говорить не стоит. Но а если представить, что я сказал при каторжанах, так мол и так, «кум» такое вот мне выдал, а я ведь не "нахалки шью"(без причины обвиняю), оно ведь так и есть на самом деле. А там базар этот дальше разнесётся, и пусть Ваха не виноват, и это рано или поздно выяснится, но ведь сколько Вахе придётся нервов потратить, чтоб «отмазаться» от этого, обвинение-то сурьёзное. А ведь были и такие случаи, что по "запарке"(ошибке) опускали мужиков, а когда выяснялось, что это по «запарке», уже было поздно. И ни чего с этим не поделать, ни где нет ничего идеального, везде люди ошибаются. Это на малолетке, то опускают, то поднимают, у них там ваще приколов уйма. Прикольно они там «опущенных» подымают. Пропускают опущенного пацана сквозь строй. Вся хата выстраивается в две шеренги с табуретками в руках, и в конце шеренги чертят черту. И вот опущенный должен до этой черты прорваться между двумя шеренгами, а вся хата его этими табуретками долбит куда попало, без всякого разбора. И вот если он дополз до черты, значит поднялся, только подъём этот, заканчивается для него переломанными костями, и разбитой в дрызг башкой. Хорошо если для него это закончится сотрясением мозгов, а не моргом, каждый ведь наровит долбануть по башке. А потом больничка на долгое время, или земля пухом. Ну что с них взять? Малолетки – одним словом. И этот весь подъём, «канает» лишь в том случае, если тебя в задницу не трахнули, а если такое случилось, тогда всё, ты педераст навечно.

Я взял на заметку слова «кума», и подумал, "что пусть даже Ваха не виноват, но при случае, тормоза ему теперь выписать можно, без особого труда". И сделать это можно без лишнего "хипиша"(шума), и знать об этом всем не обязательно. Это конечно обвинение не железное, мутняк одним словом, но с другой стороны, зацепка всё же есть.

После базара с «кумом», я по началу вида не подал, и Вахе ничего не сказал. Через пару дней, во время очередной прогулки, в «хате» был «шмон». Мы вернулись с прогулки, а в «хате» бардак, всё перевёрнуто, разбросано, дежурного нет. После мы узнали, что дежурного, одного парнишку – азера, закинули в карцер на пять суток. «Дубаки» нашли в «хате» пару «моек» и «чифирбак», ну и естественно дежурный, как крайний, понёс за это наказание, «хату» правда не «остаканили». Просто это не ахти какой залёт, главное, что не спалили «сквозняки» и карты, а то бы «дубаки» всей «хате» "душняки" устроили, и загремели бы мы по «стаканам». Было не похоже, что это работает «кумовка», масштаб «запаленных» вещей не тот. Хотя было видно, что «шмонали» "хату" добросовестно, но увы, должного результата «дубаки» всё же не добились. Один лишь я понимал, чьих рук это дело. «Кум» хотел показать, что в хате работает «кумовка», но у него не получилось.

Прошло три дня с того момента, как «обшмонали» камеру, и как-то раз, вся «хата» услышала, что Ваха на повышенных тонах базарит с одним мужиком в углу камеры. Но в среди зеков не принято встревать в чужой «базар», если только дело не касается тебя лично, или «базар» этот не дошёл до беспредела. Ну говорят между собой мужики, и пусть себе говорят. Зэки если деловой базар ведут, то говорят не громко. Остальные же занимаются своим делом, не подавая вида, даже если и удаётся кому-то услышать обрывки разговора, и пусть даже кто ни будь и поймёт, о чём «базар», он всё равно ни подаст виду, если его это не касается, иначе если влезешь, то есть вероятность, попасть в блудняк(запутанная ситуация, не в твою пользу). После «базара» с Вахой, этот мужик подошёл ко мне и рассказал, что Ваха хочет вырулить у него джинсы(хорошие джинсы в те времена были большой редкостью), вроде как на суд. Но мужику этому тоже должен быть скоро суд, и поэтому он не хотел Вахе отдавать штаны, да и мужик этот не новичок на тюрьме, отсидел пожалуй, уже месяца два с половиной. Ваха пригрозил этому мужику, что загонит его в «косяк», если тот не подгонит ему штаны на суд. Ну что делать? Пришлось Вахе выписывать «тормоз», хотя я этого пока не хотел, потому как проделок «кумовки» в хате пока не наблюдалось. Я подтянул Ваху на «базар» и изложил ему свою «предьяву» на счёт «базара» с «кумом». Ваха поначалу обалдел, стал доказывать обратное, рассказывать, как он «кума» облаял. Я спокойно выслушал его «отмазки», и сказал:

– "Ваха, а откуда я знаю, что «кум» тебя не «подписал», на лбу ведь у тебя не написано, а слова ничего не значат. Я сейчас объявляю «хате», про свой «базар» с «кумом», а там пусть каторжане решают, прав ты, или нет. Тюремный телефон ты знаешь, как работает, завтра по всем «хатам» "базар" пойдёт, а потом отмазывайся как хочешь, а я лично, своё слово сказал. С тюрьмы по зонам весть покатит, там тоже с тебя спрашивать начнут. Если на тебе нет «косяка», то каторжане в этом разберутся. А представь, если на волю эти «базары» выйдут? А они выйдут обязательно. Там на воле как не кичся, а гнилые слухи тебе вряд ли удасца тормознуть. Ты Ваха, беспонту не «хипишуй», а подумай, какие обломы тебя ждут впереди".

Ваха хоть и дерзкий был, но суть проблемы уловил, он сразу побледнел у меня на глазах, опять стал доказывать обратное, но уже спокойно, без своих «бычьих» "понтов". Ну я ему ещё раз напомнил про его вспыльчивый характер, и посоветовал угомонить свой пыл. Ваха всё сразу понял и дал слово, что больше не будет, вести себя так. На этом и порешили. Ваха после этого базара, был спокоен как удав, а через неделю ушёл на суд, и на тюрьму больше не вернулся. Скорее всего, он из зала суда вышел на волю, наверно родичи выкупили, и он получил условно. Я думаю, он понял кое что, и рога больше мочить не будет. Хотя хрен его знает, на воле ведь другая жизнь. Вот такая вот история приключилась у меня с Вахой.

«Шнырей» в хате не убавлялось и даже достигло рекордного количества четыре. Трое уже пришли в «хату» "шнырями", а одного пришлось зашнырить, это был молодой парнишка лет двадцати, звали его Валера. Он влетел за «крысятничество» и его по всем правилам можно было в «обиженку» загнать, но я не взял на себя такую ответственность и дал ему «скачуху», но с метлой в руках, а на зоне пусть решат, как с ним быть.

Валера этот, увёл сигареты у одного парня из кармана куртки, пока тот спал, а парень этот подошёл ко мне и сказал об этом в тайне от всех. И правильно сделал, если б он заявил на всю хату, то тот, кто украл сигареты, просто затарил бы их до поры до времени, или выкинул на крайняк, и не известно смогли бы мы вычислить «крысу», или нет. Я ведь не Суворов, и грузить, так как он не могу, а в хате почти все как я первоходочники.

Я ему сказал:

– Пока молчи и ни кому ни чего не говори, а просто следи, кто какие сигареты курит.

В хате был голодняк на курёху, и курили в основном самокрутки, в каждой семейке сигареты были на счету, курили их одну на всех, поэтому вычислить, кто увёл сигареты было легче. Я втихаря сказал это «паханам» семеек, и те тоже подключились. Со своей семейки я тоже подтянул пацанов, кому доверял, и им тоже объявил об этом, мы взяли на контроль всех подозрительных типов, Валера был в их числе. И как-то на прогулке ко мне подошёл парнишка, у которого увели курёху, и сказал:

– Валера курит сигарету, какие были у меня.

Я подошёл к Валере и спросил:

– Откуда у тебя сигарета? Ведь в хате сигареты на счету.

– Я нашёл эти сигареты под шконкой, – ответил он.

И ему пришлось разжевать одну простую вещь:

– Ты Валера сигареты эти увёл, это во первых, а во вторых, пусть даже ты их нашёл под шконкой, это всё равно не значит, что они твои. В хате просто так ни чего не валяется, и если что-то где-то лежит, то это что-то чьё-то, и взяв это без разрешения, считается «крысятничество», так что ты Валера не прав, ни так, ни эдак, и придётся тебе за это ответить перед хатой.

Нашёлся парнишка, звали его Виля, который уже ловил Валеру до этого случая на подобном деле, только тот раз Валера увёл пайку хлеба с «общака», но Виля ни кому не сказал по это, а Валеру предупредил, чтобы тот больше так не делал, иначе его опустят. Но Валера видно не понял, и через время снова взялся за своё, не попадись на этот раз, он рано, или поздно, всё равно где ни будь «спалился» бы. Так что, став «шнырём», он легко отделался, хотя дальнейшая его судьба в преступном мире, ещё под вопросом.

После шести месяцев сидения в одной «хате», меня начала одолевать скука, каждый день одно и то же и ни какого разнообразия, съездили ещё раз на допрос, судом там и не пахло, «следак» сказал, "что нас повезут судить в другой район, а когда неизвестно".

Я предложил мужикам из «хаты», вменить «прописку», как на малолетке, только не всерьёз, а так для прикола. И мы начали прикалываться над всеми, кто приходил в хату с воли. Задавали им вопросы и загадки разные, те, кто не первый раз, сразу отвечали и проходили «прописку», а те, кто не мог ответить, должен был станцевать, спеть песню, или рассказать 2–3 анекдота, столько раз, на сколько вопросов не ответил. Долго мы не мучили, но примерно по пол часа каждого прописывали, а бывало, что в камеру и по десять человек за раз приводили. Вот так, мы раз в неделю развлекались, и это потом вошло в привычку, и стало в порядке вещей. С каждым разом появлялись всё новые и новые приколы, и стало как-то веселей сидеть, и мужики, над кем мы прикалывались, не обижались на это, и после сами прикалывались с других.

По тюрьме прошёл небольшой «хипишь», по слухам выяснили, что малолетки затащили голову «дубачки» в «кормушку», как они умудрились это сделать, неизвестно, но как-то умудрились. И часа два её мучили, "вафлили"(давали в рот) всей камерой, и на все уговоры со стороны властей тюрьмы не реагировали, а те не решались что либо предпринять, так как боялись, что они её вообще убьют. Потом, когда «вафлить» её надоело, они хором обмочились на её голову и отпустили. «Дубаки» конечно, после свирепствовали над этой «хатой» малолеток, но малолетки есть малолетки. А «дубачка» сама дура, нефиг голову совать куда попало.

В камеру к нам попал один прикольный старикан, весёлый такой дедок лет под 70. «Прописки» ему не было по возрасту, просто не удобно над дедом прикалываться, хотя он был дед не промах, сам весь на приколах. Этот дед мне сразу приглянулся, и я взял его к себе в семейку. Он, как после оказалось в молодости оттарабанил червонец, но «следаку» сказал, что первый раз, и поэтому попал в нашу хату, мы называли его по отчеству – Михалычь.

Обвиняли Михалыча в распространении запретной литературы, и оказании сопротивления при задержании, он какому-то «менту» по башке заехал портфелем.