Текст книги "Проклятие клана Топоров"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава девятнадцатая,
в которой Даг выясняет некоторые тонкости управления империей, а также учится считать до пятидесяти поросят

Дороги становились все лучше, на реках появились караульные посты и переправы, да и крестьянские лица стали веселее. Датчан сопровождало теперь до полусотни верховых, ночью они посменно скакали впереди кортежа с факелами и колотушками, предупреждая всякого, чтобы скорее убрался с пути.

Уютный Магдебург понравился Северянину даже больше, чем Гамбург, викинги с восхищением рассматривали высокие башни будущей кирхи. Одна башня, похожая на четырехгранный клинок, уже уткнулась в небо, другую только начинали строить. Скрипели лебедки, по мосткам сновали подмастерья с кирпичами, степенные дядьки в кожаных штанах крепили многоярусные леса. Даг хотел найти отца Поппо, чтобы спросить, зачем кирхе сразу две башни, но в честь папского капеллана епископ давал обед, и друга не удалось повидать целые сутки. До самого вечера Даг в компании приятелей шатался по узким улочкам, трогал цветочные горшки, вывешенные прямо на стенах сказочных фахверковых домиков, и учился ловко уворачиваться от нечистот, которые хозяйки сливали прямо в окна. К ночи удачно напился в каком – то подвальном кабаке. Пиво было цвета черного бархата и ударило в голову так скоро, что датчан пришлось выносить на свежий воздух.

Еще несколько весенних дней, наполненных капелью и шорохом крыльев больших мельниц, – и Северянин увидел гору. Гора казалась отражением сказки скальда Горма, потому что на неприступном камне люди ухитрились выстроить целый замок. Позже выяснилось, что все это великолепие, с башенками, шпилями и искрящими на солнце кварцевыми окошками – всего лишь женский монастырь. Дворец императору был особо не нужен, поскольку до последнего времени германские короли проводили жизнь, бесконечно курсируя по стране. Но дворец спешно строили, чтобы разместить многочисленные посольства. Выяснилось, что аббатиса играет в городе главенствующую роль, этой женщины побаиваются даже графы и бароны, толпами собиравшиеся на призыв короля.

Все, кто получил приглашение от великого сакса, считали себя аристократами. На переправах и в узких развилках улиц удельные князьки задирали носы друг перед другом, устраивали свары, порой раздавался звон оружия.

Датчанам жаловаться не пришлось. Посольство Синезубого разместили в роскошных палатах, но сотни и тысячи рыцарей с оруженосцами и слугами устроили вокруг города громадный палаточный лагерь.

– Смотри, друг мой, это Оттон, великий кейсар германцев, истинный император Рима, – епископ Поппо весь дрожал от волнения.

Дагу чудовищно повезло. Двое его товарищей по службе заболели, он тянул лямку по охране обоза двое суток, и за это ярл поставил его в число тех, кто приглашен во дворец. В принципе, ему туда не полагалось хотя бы по малолетству. Но даже за время пути Северянин подрос и так раздвинулся в плечах, что пришлось ему спешно перешивать кафтан. На свои четырнадцать он никак не тянул.

Солдатам датского конунга полагалось стоять позади колоннады, за спинами посланников. Посланниками назначались самые почтенные ландрманы, им предстояло поднести императору дары.

Повелитель саксов и римлян прошествовал в зал, едва запалили тысячи свечей, и духовенство хором запело что – то на латыни. Оттон недавно разменял восьмой десяток. На нем развевалась белая туника с золотой окантовкой, а поверху ярко – карминовый плащ, на голове – скромная корона, увитая жемчугом. Плащ был огромной длины, его придерживали мальчики в светлых льняных нарядах. За властителем внесли скипетр и державу.

Даг жадно рассматривал самого влиятельного человека Европы, но не заметил в его лице ни кровожадности, ни особой хитрости. Германская знать, теснившаяся на противоположной стороне колоннады, разрядилась куда более помпезно. Мужчины сверкали широкими поясами с драгоценностями, у многих в широких разрезах на груди висели тяжелые золотые кресты. Накидки всех цветов радуги переливались в свете свечей.

– Смотри, запоминай, сын мой, – приговаривал капеллан, – это Болеслав по прозвищу Благочестивый, конунг Чехии, он хочет вымолить у императора епископа для Праги… Это другой Болеслав – сын Мешко, князя вендов…

– Венды? – Даг изо всех сил высматривал среди славянского посольства обещанных йомсвикингов, но никого похожего на них не приметил. Кажется, возле молодого Болеслава крутились какие – то личности в темных плащах, но Даг не имел права покидать свой пост. Чтобы добраться до делегации вендов, пришлось бы проталкиваться сквозь громадную толпу придворных. А затем – сквозь два ряда вооруженных рыцарей, охранявших императора…

– Эти в парче и золоте – послы византийского басивевса Никифора Фоки. Наконец, и тот признал, что Рим есть первейшее сердце мира, а не только Византия… Смотри, тот, что в лисьей шапке – болгарский посол со своими… А вон – русичи, беловолосые, сам Ярополк, конунг Киевский, и с ним дружина малая.

– Ты знаешь, богата ли их земля? Далеко ли Киев отсюда? – Даг с интересом разглядывал русских послов, одетых в длинные неудобные шубы и такие же, похожие на женские платья. Только телохранители их выглядели, как воины, с мечами и щитами.

– Брат мой во Христе, посланный папой проповедовать, едва не погиб в Киеве от неверия и злобы, – с горечью вспомнил капеллан. – Князья их грызутся между собой, не в силах поделить престол отцовский. А земля их богата так, что рыбу не едят, а едят одну лишь икру ее. Пшеницы в их землях столько, что шлют они несметные караваны на запад и на юг. А железа в их земле столько, что стоит ударить копьем, и оно ломается.

– А вон там – унгары, они все с усами и очень красивые, – проявила осведомленность Карлен. Матрона, сопровождавшая девушку, лишь беспомощно возвела очи к небу.

– Унгары – народ опасный, язык их темен и намерения скрытны, – пожаловался отец Бруно. – По слухам, они кочевники и недавно пришли из степей Багдадского моря…

– Говорят, святой отец, что раз византиец Фока признал права Отто над Римом, то признает и митрополита в Магдебурге? – повернулся к старшему по сану отец Бруно.

– О, это несомненно. Именно Магдебург должен стать острием нашей борьбы за спасение всех славянских душ на востоке, – восторженно заговорил Поппо.

Когда у епископа появлялся такой тон, Северянин слушать его не мог.

Настало время взаимной передачи даров. От обилия свечей и дыхания многих сотен людей в залах дворца стало немыслимо жарко. С расписного потолка буквально капала влага. Вдобавок, в соседних помещениях вовсю топили.

Сам конунг Харальд, когда пришла его очередь, склонил голову, но на колени не встал. Зато на одно колено встал его посол и вскрыл сундуки, привезенные из Дании. Император приветливо улыбнулся, принимая позолоченные бивни, связки идеально выделанных шкур и прочие прелести севера.

Другие послы ревностно следили, чтобы соседские подарки не слишком занимали внимание Оттона. Зато общее внимание привлекла юная чета – Оттон Второй, худощавый парень с огненно – рыжими волосами, и прелестная гречанка Феофано. Женщины, которым достались места лишь на вторых и третьих ярусах колоннады, едва не выпадали вниз в попытке разглядеть пышно разодетую принцессу. Чета продефилировала мимо, милостиво улыбаясь вассалам, и устроилась в своих креслах. Феофано показалась Дагу девушкой очень юной, красивой, но с Карлен она тягаться все равно не могла. Когда монахи затянули скучную латинскую песню, посвященную пасхе, и побрели по кругу, каждый со здоровенной свечой, Даг пробрался к лестнице и поднялся наверх, вызвав веселый переполох среди дам, особенно среди местных. Но местные его не интересовали. Ему хотелось поболтать с дочкой маркграфа и хотя бы минуту подержать ее за руку. На большее в присутствии соседок и проклятого духовника юный воин не мог и рассчитывать.

Тем временем к трону императора потянулась длинная толпа придворных, все торопились поздравить государя с наступающей пасхой. Что такое пасха, стараниями отца Поппо Северянин кое – как разобрался – это вроде христианской Вальгаллы. Хотя все равно оставалось неясным, почему бы ожившему Белому богу не вернуться в компании ангелов с мечами и не устроить Рагнарек всем проклятым римлянам!

В залу ввели дюжину богато одетых, но демонстративно испачканных и израненных мужчин.

– Что это они, еды просят?

– Это оммаж, – едва слышно пояснила Карлен, когда прежде мятежные бароны, все как один, опустились на одно колено и протянули руки к старику.

– Что они просят?

– Милости. Приносят клятву верности. Они сильно провинились перед его императорским величеством. В прошлом году они пытались отъединиться и не выставили свои войска на защиту Гамбурга.

– И что? То есть они отказались принять ратную стрелу… И что теперь? Они стали сговорчивее?

– Император казнил четверых, их лены отдал моему отцу и другим верным фогтам, – с нескрываемой гордостью ответила девушка. – Оттон даже отложил совместный праздник с сыном, чтобы наказать отступников. Теперь те, кто уцелел, просят принять их, как младших заблудших сыновей.

Оттон величественной походкой обошел саксонцев, брал руки каждого в свои ладони, каждому что – то ласково говорил. Затем вассалы поднялись с колен и поочередно расцеловались с Оттоном. Вновь получили оружие и выкрикнули здравницу своему новому сеньору.

Дальше перед и позади трона начались совсем уж непонятные перемещения, и Даг был рад, что дочь маркграфа ему охотно втолковывает очевидные для нее вещи.

– Это королевский меченосец, за ним идет щитоносец…

– Это я и так понял, а вон те зачем?

– В левой шеренге идут нотарии, в правой – придворные капелланы и медики. Без них выходить нельзя… Дальше идет капелла, это придворные духовники…

Тем временем, славные рыцари с грохотом опустились каждый на одно колено, давая проход императору и его семье.

– Вон те двое – это канцлеры и хранители печатей, один сводный брат, другой – племянник его императорского величества, – щебетала Карлен. – Дальше идет очень важный человек, это стольник, без него не будет завтрашнего обеда. За стольником идет камерарий, он будет раздавать всем дамам подарки… Ах, как я счастлива, что папочка разрешил мне поехать с вами! – Девушка не удержалась и захлопала в ладоши. – Ведь завтра на обеде будет столько всего интересного! Будут чародеи, будут поединки и самые редкие вина!

Впервые Северянин посмотрел на предмет своего обожания несколько иным взором. Ему вдруг подумалось, что его чудесная избранница довольно глупа.

– Пир обещали на славу! – довольно потирая пухлые ручки, протиснулся откуда – то отец Бруно. – Мне стало известно, что стольник заказал восемь быков, сорок шесть поросят, восемьдесят кур, двадцать гусей, восемь повозок вина и вдвое больше – хлеба…

– Сорок шесть свиней? – Даг попытался представить себе, сколько времени уйдет на поедание этих запасов, но отец Бруно авторитетно заявил, что это ежедневная потребность двора, и даже довольно скромная. Оказывается, существовал список поместий, обязанных подвозить продовольствие по мере продвижения императорского кортежа, и отдельный список монастырей, с которых собирали так называемые сервиции для королевского стола.

– Но… это ведь очень много! – Северянин хорошо помнил, как в детстве отец и мать с волнением ждали, не заедет ли погостить конунг со своей полусотней дружинников. Даже для такой небольшой компании приходилось готовить всей семьей, а тут!

– Обычно парадный двор насчитывает до трех тысяч человек, – спокойно заявил отец Бруно.

– Но… они же все сожрут. – Даг обвел рукой громадную толпу графов, сотников, шультгайсов и фотгтов с женами. – Как можно прокормить столько бездельников?

– Вам еще мало лет, чтобы говорить такие дерзости. Они вовсе не бездельники, – обиделся отец Бруно. – Они собирают для казны судебные доходы, еще доходы от рынков и граничных пошлин, от права на охоту, на порубки, на добычу соли…

Толстый духовник еще долго бы распинался, описывая, какую важную работу производит королевский чашник, постельничий и смотритель псовой охоты, но тут Даг ощутил неприятное, но такое знакомое жжение в макушке. Волчья метка, почти заросшая молодым волосом, отчаянно подергивалась. Прямо как в детстве, когда усадьбу Олава Северянина окружали разбойники.

Он резко развернулся, нащупывая опасность. Но вокруг лишь блестели потные радостные лица. Дворяне тянули шеи, салютовали юной принцессе, монахи завывали свои праздничные песни. Половина свечей погасла, гости толпой валили на улицу следом за официальным кортежем. Гигантская толпа, в голове которой выступал император с епископами, направилась вверх, к темнеющей громаде кирхи. Между вечерних туч на небе одна за другой зажигались звезды, вместе с ними зажигались лампы в руках монахинь и священников, пение становилось все громче. Северянин уже знал, что верующие не угомонятся почти всю ночь, будут бродить толпой и восхвалять своего Христа, который якобы родился в семье бедного плотника.

Даг еще раз проследил за процессией, но не догадался посмотреть наверх.

На балконе стояли двое в темных плащах с капюшонами, но по одежде и оружию опытный глаз различил бы в них ближнюю охрану князя Болеслава.

– Завтра – удачный день. Непременно будут поединки, – тихо произнес один, пожилой. – Ты подготовил все, что я сказал?

– Я все сделал и заплатил, кому надо, – осклабился молодой. – Этот дурень сам полезет в драку.

– Тогда ступай, – кивнул пожилой. – Я чувствую… огонь пророчества жжет меня изнутри. Очень скоро мир изменится…

Глава двадцатая,
из которой становится ясно, как на пиру заставить краснеть прекрасных дам и плеваться мужчин

Столица империи, маленький уютный Кведлинбург со всех сторон был окружен лесом и болотами. Поэтому, кроме как разглядывать монастырь или маршировать, делать оказалось тут совершенно нечего. Но наутро протяжные звуки рога оповестили о том, что великий пост закончился и всех приглашают на пир.

Пиршественная зала достигала в длину шагов сто, если не больше. Было заметно, что часть задней стены сколотили нарочно для праздника и завесили щели гобеленами. Длинные скамьи для офицеров, командиров отрядов и прочих мелких начальников поставили позади столов. Дагу место за вторым столом, даже в углу, никогда в жизни бы не досталось, если бы не сам ярл Годвин. Повеселевший хозяин Сконе внезапно заявил, что Даг Северянин на время пути назначен официальным телохранителем обеих девушек и обеих взрослых дам, приехавших с посольством из Хедебю. Наверняка такой милости Северянин удостоился не без помощи самой Карлен.

– Все равно Адольф выбьет из тебя дух, когда вернется, – пообещал кузен Гуго, усердно готовивший себя в рыцари.

– Кто такой Адольф? – заскучал Северянин. – Он жених Карлен?

– Он ее брат и точно знает, с кем ей следует знакомиться.

Сам Гуго в драку больше не лез. Зато довольно увлекательно рассказывал про то, как его отец с тремя десятками рыцарей победил целое славянское племя. Даг озирался не без трепета. Почему – то в обычной трапезной он оробел больше, чем на вчерашнем приеме. Прислуга здесь наряжалась наряднее, чем именитые горожане в Хедебю. Женщины, обносящие столы напитками, выглядели столь аппетитно, что каждую хотелось как минимум ущипнуть. Мужчины в белых чистейших рубахах и цветастых фартуках многие серебряные блюда таскали вдвоем и с трудом ставили на льняные скатерти.

Императорское возвышение находилось в центре зала, очень далеко от Дага. Там, рядом с Оттоном кушали те, кого он соизволил почтить своим вниманием. Во всяком случае, конунга Синезубого принимали на почетной скамье. На каждой лавке в ряд лежали подушки с кистями, стены сплошь покрывали ковры с изображениями батальных и религиозных сцен. Прямо над Дагом висел трехрожковый масляный светильник, и молодой слуга раз пять за вечер взбирался по лесенке, чтобы подлить масла. Прямо напротив тронного выхода имелось другое возвышение, там усадили музыкантов.

Все оружие пришлось оставить снаружи, зато дамы и кавалеры вырядились так, что в глазах рябило от сапфиров, рубинов и янтаря. Напротив Северянина, а точнее – спиной к нему, уселся ярл Годвин, с ним – ландрман Ивар и окольничий. Гостей рассаживали по рангу, некоторых майордому пришлось беззвучно уговаривать, но хитрые датчане предпочли видеть перед собой обилие еды, а не официальные рожи придворных. Карлен тоже сидела впереди, в компании знатных дам, а Дагу в соседи достались командиры сотен из разных стран, языков которых он не понимал. Под столами у многих гостей тявкали собаки, причем не только гончие, но какие – то мелкие отродья, с глазами, заросшими шерстью. Еще до того, как старый Отто поднял первый кубок, гости принялись беззастенчиво жрать.

Слуги несли кушанья вереницей, ни на минуту не останавливая поток. Жареные бараны сменялись вяленой лосятиной, затем шли целиком запеченные с травами и грибами косули, моченые гуси, невероятных размеров распаренная рыба. Больше половины блюд Северянин никогда не пробовал. Особенно его напугали и насмешили подносы с соусами и специями. Впрочем, не он один, набрав полный рот неведомых семян и кореньев, не мог потом отдышаться и незаметно сплевывал в угол острые пряности. Некоторые отец Бруно называл, щеголяя знанием королевской кухни – тмин, три сорта франкской горчицы, перец белый, перец красный индийский…

Когда заиграла музыка, Даг едва не подавился. Он привык, что дома инструмент лишь помогает скальду напевно проговаривать старинную вису. Здешние лиры и флейты звенели и свистели без всяких слов, так что трудно стало говорить. Кроме того, перед подиумом закружились в дурацком танце карлики, чем очень насмешили публику. Скальды здесь тоже имелись. Порой Оттон хлопал в ладоши, по его приказу слуга подносил кому – то огромный кубок горного хрусталя, переплетенный серебряными змеями. Тот, кому доставался кубок с вином, обязан был говорить долго и желательно в стихах. Когда речь шла на каркающем диалекте саксов, Даг большинство слов понимал, но когда ученые мужи выпендривались и переходили на латынь, парень отдавал должное копченой салаке и голубям, фаршированным кашей и фруктами.

К вечеру Северянин решил, что посольские дела закончены, но не тут – то было. Император намеревался продолжать угощение второй и третий день.

Ночью Даг предпринял отчаянную попытку покинуть общую спальню и отыскать Карлен, но был пойман херсиром и водворен на место. Вместо дочери маркграфа ему были предложены на выбор несколько сотен женщин, откуда ни возьмись прикативших в город в телегах и кибитках. Окрестности императорской ставки стали походить на цыганский табор. Многие товарищи Дага немедленно отправились знакомиться с местными жрицами любви и поволокли его за собой. Дабы не ударить в грязь лицом, Даг позволил погадать у себя на руке, затем пил какую – то дрянь, зажав кувшин одними зубами, затем тискал двух красоток одновременно…

Когда очнулся, обнаружил себя голым в объятиях двух беззубых матрон не первой молодости. Пропали кошель с деньгами и хороший ножик. Зато Карлен встретила его утром ледяной усмешкой и демонстративно полдня не разговаривала. Северянин ломал себе голову, чем же не угодил. Вчера, улучив минуту, пытался всего лишь поцеловать ее, прижав за дверью, и едва не получил когтями в глаза. Так за что же она дуется, эдакая недотрога?

Второй день праздника принес новое веселье. Важные вельможи уединялись в изящных фахверковых домиках для сепаратных переговоров, но император приказал выставить столы под навесы, разжечь костры, вскрыть бочки с крепкими винами и устроить соревнования.

Акробаты кинулись натягивать свои канаты и качели, люди на ходулях бродили и жонглировали горящими факелами. В кругу борцы уже пробовались силой, а гордые эстеты ублажали себя игрой в шахматы. На центральной площади мокрую землю утрамбовали и засыпали соломой, там ожидались настоящие поединки, до крови.

– До Меня дошли слухи, лучше нам не ввязываться, – тревожно заметил ландрман. – Если эти барончики захотят нас опозорить, придется выставлять бойцов. А кто у нас умеет в железе махать такой пикой? Нас засмеют!

Ярл Годвин, тем временем, собрал вокруг себя компанию очаровательных красавиц. В отличие от германцев, почти поголовно стригшихся «под горшок», прекрасный пол не мог не оценить длинные волнистые волосы заезжих скандинавов, лихо завитые усы и медный северный загар. Тем более что после бурной ночи херсир загнал своих рубак в баню и заставил даже особым мелким песком надраить зубы.

– Я готов взять вас в жены прямо сейчас! – гудел хозяин Сконе, катая по столу пригоршни золотых дирхемов и ухитряясь при этом залезать под платья вельможным дамам.

– Но я не могу, я замужем! – игриво краснели красотки.

– И где же ваши мужья?

– Мой уже два года в походе на юге, защищает святой Рим, – вздохнула одна.

– А мой лежит в доме, ему в бою перебило обе ноги…

– А мой дал обет не ложиться на супружеское ложе, пока не победит всех венгров, – с грустью пожала плечами третья.

– Что за чушь вы несете? – возмутился ярл. – Эй, Северянин, скажи ты мне, разве нельзя развестись у нас с мужем, если он пренебрегает супружеским долгом, а?

– У нас достаточно в отсутствие супруга собрать слуг на пороге спальни и трижды объявить себя свободной от брака, – отчеканил Даг.

– Это как?.. – опешила та, у которой муж лежал без ног. – Но я давала клятву своему супругу перед алтарем, и только смерть разлучит нас!

Ярл посмотрел на соломенную вдовушку как на слабоумную.

– А есть ли у вас своя собственность?

– Конечно, – задрала нос баронесса. – Мне в приданое достался надел земли с двумя деревнями, мельница и…

– А когда вы выходите замуж, вы отписываете себе имущество, которое можете забрать назад при разводе? – спросил ярл.

Дамы сконфуженно замолчали.

– Я понял! – хлопнул себя по колену захмелевший ландрман. – Их закон не позволяет развестись! Их ненормальные мужья не вставляют хвосты своим женушкам, но разойтись не позволяют! Вот дела!

Дамы еще больше раскраснелись, разулыбались. Чувствовалось, что таким сильным, ярким мужчинам они готовы даже в чем – то уступить.

– А разве у вас достаточно сказать слугам, что хочешь снова быть свободной? – спросила вдруг Карлен. И метнула быстрый взгляд на Дага, отчего он понял, что вопрос задан вовсе не праздный. Стало быть, дочку маркграфа уже пообещали какому – то закованному в ржавчину идиоту, который будет давать обеты, совсем забыв о том, кто греет ему постель.

– Я бы рассказал вам историю… – подкрутил ус слегка захмелевший ярл Годвин, – да только боюсь, она не для нежных женских ушек…

– Расскажите, расскажите же немедленно! – перебивая друг друга, заквохтали германские аристократки.

– История эта давняя, в наших краях про нее слышали многие. Жил богатый бонд на горе, было у него большое хозяйство, сын и дочь. Когда дочь выросла, приходили к ней знатные женихи, и наконец понравился ей один. Пришел он тогда, по нашим обычаям, к отцу девушки и спросил, что надо сделать, чтобы получить ее руку? Отец вызвал свою дочь и спросил, такие уж у нас порядки, по нраву ли ей этот жених…

Ярл Годвин не слишком хорошо говорил на германском языке, порой отцу Бруно приходилось его поправлять, но женщины и так застыли, обескураженные вольными порядками, царившими среди «дикарей».

– Дочь сказала, что жених ей по нраву. Тогда они стали рядить, какую долю наследства ей выделяет отец, а какую долю берется приумножить будущий муж. Отец дал за ней столько, сколько полагалось, и скотины, и отрезов шерсти, и девушек, и надел леса, а будущий зять обещал утроить все состояние жены за пять лет. На том ударили по рукам и восемь дней попеременно пировали в двух усадьбах. Только вот что потом случилось…

Северянин уже догадался, чем закончится история, он слышал ее от скальда Одноногого, и теперь с тревогой поглядывал на Карлен, гадая, как она отреагирует. Ярлу Годвину немножко мешали рассказывать вопли метателей ножей, стрелков из луков и крики тех, кто вызывался объезжать диких жеребцов. Но он повысил голос и, отхлебнув из кубка, продолжил:

– Так вот, был тинг целого херада, и собралось много известных и уважаемых людей. Отец не видел свою дочь несколько месяцев и спросил у нее, все ли ладно в далекой усадьбе. Она сказала, что все ладно, но грустный вид ее не понравился отцу. Прошло еще сколько – то времени, и начался праздник в честь Фрейра, и снова собрались соседи с далеких усадеб. А муж молодой жены был в викинге. Спросил тогда отец прямо, отчего дочь его не весела, и не обращается ли с ней плохо ее супруг или плохо относится к ее имуществу. Увидев, что придется отвечать, дочь сказала отцу честно – муж мой меня любит, и все имущество мое содержит в исправности, и богатства наши приумножает. Но беда лишь в том, что желает он ее всякий раз, взойдя на ложе. И всякий раз, точнее – всякую ночь, ничего не получается, ибо его мужской хвост слишком велик для нее. И так продолжается уже больше года, и как разрешить вопрос, непонятно…

Щеки у многих дам стали пунцовыми. Зато Карлен поглядела через стол на Дага странным затуманенным взглядом, будто хотела о чем – то спросить.

– И что же было дальше? – не выдержал кто – то.

– Дальше было просто. Как принято в наших обычаях. Отец подсказал дочке, как надо поступить, и она в точности выполнила все. Когда ее муж уехал на охоту, она собрала служанок, стала на пороге спальни и, обернувшись внутрь дома, трижды прокричала, что больше не жена ему. Затем собрала все свое имущество и вернулась в дом к отцу.

– А что же сделал молодой муж? – севшим голосом спросила та, чей супруг дал клятву победить венгров.

– А что он мог сделать? – рассудительно завершил рассказ хозяин Сконе. – Конечно, когда назначался большой тинг, он приезжал к отцу своей бывшей жены, но прав у него ни перед кем не было…

– Это значит, что если бы я решила выйти замуж за дана, то могла бы уйти, когда захочу? – подняла брови дочь маркграфа.

– А разве для того бы ты хотела выйти замуж за дана, чтобы сбежать от него? – Ландрман приобнял Дага за плечи и захохотал.

Бедняга стал весь красный. Северянин и не догадывался, что его тайные вздохи и пламенные взоры заметны всем сослуживцам. Но обсуждения не состоялось, громко зазвучали трубы.

На площади молодой император объявил начало бойцовских соревнований с наградами.