Текст книги "Амулет демона"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

   – После всего, что со мной случилось за последние дни, – произнес Николай, – я себя чувствую не в своем уме. А дед вполне...

   – Ладно, Колян, – Толик хлопнул удэгейца по плечу, – ты на нас не обижайся... Сам понимаешь... Каково... От этой сделки вся наша дальнейшая жизнь, может, зависит. Тут, понимаешь, такие дела творятся... – Выпитое спиртное, видимо, уже подействовало на Толика. Мой друг покраснел, и язык у него начал заплетаться. Я тоже слегка поплыл, но чувствовал себя вполне еще сносно.

   – А теперь шкурный вопрос, – произнес Толик, отдуваясь. – Может, и нет никакой могилы Хубилая, а если и есть, то она может быть либо пустой, либо разграбленной... Ведь сколько лет пробежало – неужто за это время не нашел никто?

   – Не буду спорить, но дед утверждает, что спрятали Хубилая на совесть – могила до сих пор должна быть в сохранности...

   – Так это, а откуда знаешь, что в ней что-то ценное есть? Тут вон, десять лямов дают, и ничего делать не надо... Ну, кроме, может быть, гипотетической опасности древнего предсказания... А сколько таких предсказаний? Ты телик-то давно смотрел? От ацтеков и майя, до падения гигантского метеорита...

   – Четыре коня в натуральную величину, – произнес Николай, – он повсюду возил их с собой.

   – Это ты про золотых коней Хубилая? – уточнил я.

   – Угу, – кивнул удэгеец.

   – Это так, – сказал я. – Многие хроники отмечали этот факт. – Этими отлитыми из чистого золота жеребцами пытались откупиться от Хубилая китайцы. После смерти Великого Хана их никто больше не видел.

   – Зарыли вместе с Великим Папуасом? – спросил Толян.

   – Есть такие предположения, – ответил Николай.

   – А если они утонули во время шторма? Если их сбросили в море, как жертву морским богам? – не унимался Толян. – Если... Да я могу еще сотню причин придумать! Так что, пока мы собственными глазами не увидим могилу, и то, что в ней, ничего обещать не будем!

   – Тут я с тобой согласен, – произнес я. Покупать "кота в мешке" не хотелось. – Давай, тереби деда насчет точного места, а мы с Толиком будем тянуть время с амулетом... Так что в твоих интересах обтяпать все побыстрее.

   – Вован, красава, дай пять! – Толика совсем развезло.

   – Толян, давай завязывать! Нахрена так нагрузился? – набросился я на корефулю.

   – Не знаю! – помотал головой Толик. – Так вышло...

   – Николай, запиши мой телефон. Как только все выяснишь – сообщи немедленно. В наших обоюдных интересах провернуть все поскорее. Если мы найдем эту могилу, и там будет что-нибудь этакое, кроме гнилого гроба – продолжим наш разговор об амулете. Пока же нечего обсуждать! До скорого!

   Я пожал влажную ладонь удэгейца, подхватил под локоть окосевшего Толяна, и мы, покачиваясь, побрели к выходу. Рассчитавшись с выросшим на нашем пути официантом, мы покинули забегаловку. Николай посидел за столом еще некоторое время, что-то прикидывая в уме. Затем он поднялся и нетвердой походкой тоже поплелся к дверям. На улице мы с Толяном закурили. Тащиться в таком виде на работу не было никакого смысла. Решив уладить все завтра, мы поймали "мотор" и покатились по домам.

   Глава 6

   Пятый день третьего месяца

   женского года

   Земляного Кабана (939 г.)

   Тибет. Буддийский

   монастырь Самье-Гомпа48.

   Чадящая лучина практически не освещала текст древнего пергамента. А проносящийся по стылой келье колючий ветерок сквозняка заставлял трепыхаться жалкий огонек пламени, сводя "на нет" титанические усилия читающего человека разобрать фигурные завитушки иероглифов старинного документа. Тени бегали по пергаменту, выкидывая немыслимые "коленца", иероглифы расплывались и сливались друг с другом. Смысл документа терялся и ускользал от понимания читающего. Человек тяжко вздохнул, с хрустом распрямил сгорбленную спину и, прислонившись к каменной стене, устало потер рукой красные глаза.

   "Ночное зрение было бы кстати, – подумал человек, – перебирая пальцами мелкие косички седой бороды, – нужно скорее освоить "глаз совы", или иную подобную практику". Человек поерзал на жестком каменном ложе, принимая позу лотоса: сложил особым образом руки и ноги, и начал мысленно читать "Алмазную сутру", помогающую расслабить напряженные мышцы, раскрепостить и освободить сознание. Он легко мог бы соскользнуть в нирвану, но сейчас ему мешали мирские заботы– он просто хотел поскорее восстановить растраченные силы. Человек глубоко вздохнул и затем медленно выдохнул. Его сердцебиение постепенно замедлилось, понизилась температура тела, дыхание практически прекратилось. Человек неподвижно замер на лежанке, подобный каменному изваянию Гаутамы. Мало кто сейчас (если бы нашлись такие люди) смог бы узнать в этом благообразном бритоголовом аскете звероватого заклинателя Толмана. Он отнюдь не забыл свое шаманское прошлое, но сейчас бывшего заклинателя Толмана называли не иначе как Дхармадуттой – странствующим монахом. Да, он действительно много странствовал по свету в последнее время: прошел из конца в конец раздробленную державу Пратихаров49; пересек Бенгалию50; побывал в удивительном Ангкорском царстве51; выжил в кровавой мясорубке крестьянских восстаний Дайковьета52; а уж в объединившей Силлу, Пэкче и Тъебон Корё53 вообще чувствовал себя как дома. Через несколько лет после встречи с настоятелем Кымганом война добралась и до поселения Толмана. После вынужденного ухода из ставшего почти родным, но теперь осажденного киданями бохайского городища Толман решил не принимать ничьих предложений о сотрудничестве. Хотя заклинатели такого уровня пользовались почетом и уважением при любой власти: и у племенных вождей мохэ, и у императорских сановников Бальхэ, да и под пятой Ляо54 он тоже смог бы неплохо устроиться. Было бы желание. А вот его-то как раз и не было. Артефакт – один из амулетов Хадо, переданный ему далай-ламой, Толман надежно спрятал в святилище. За него он не переживал: как сказали духи предков, этот тайник не обнаружат еще долгое время. И не обремененный более никакими обязательствами Толман отправился в путь – пошел, куда глаза глядят. Смешно сказать, но за свою довольно-таки долгую жизнь ни разу шаман не покидал родных краев. Сотня-другая ли между поселениями и городищами дружественных племен – составляли весь мир Толмана. А настоящий, "большой мир",оказался куда как побольше бохайского округа Яньчжоу, в котором Толман прожил почти всю свою сознательную жизнь. Вот и решил он на старости лет на этот самый большой мир посмотреть. Да так и остался странником-дхармадуттой, неожиданно для самого себя, вдруг, проникнувшись учением Будды Шакьямуни. Такая резкая смена убеждений обычно не свойственна настоящим посвященным, но так уж получилось с бывшим шаманом давным-давно исчезнувшего племени илоу. Странствуя по свету, Толман не переставал удивляться разнообразию и количеству течений и школ Гаутамы. В поисках просветления он дошел до истоков Буддизма: посетил места, где когда-то находились древние государства Магадха, Кошала и Личчхави55. Он ходил там, где когда-то ступала нога самого Шакьямуни, внимал аскетам, шраманам и брахманам, и учился, учился, учился... Многое из того, во что его посвящали наставники, он уже знал и успешно использовал в своей практике заклинателя. Но оставалось еще неизведанное, услышанное лишь краем уха,не нужное шаману – специфика не та. В своих странствиях Толман несколько раз сталкивался с эмиссарами Владыки Буни56, рыскающими по свету в поисках потерянных артефактов. На них незримой печатью чернела метка Муу57. Толман без труда мог определить её наличие, ибо метка эта была сродни силе, заключенной в амулете. И если в былые времена эмиссарами Врага были бохайские бойцы, то теперь их место заняли киданьские псы из Ляо. Бохайская империя рухнула, и, по всей видимости, навсегда. Да и кидани, если не проявят себя на поприще поиска чудесных амулетов, недолго протянут. А шансов у них маловато: мало того, что один из амулетов надежно припрятан, так и о втором долгое время даже слухов не появлялось. И еще одна вещица была изготовлена Прародителем, но о ней все почему-то забыли – стрела, которой можно упокоить Владыку Буни окончательно и бесповоротно. Все это происки Извечного Врага, понимал Толман, но так же не мог найти никаких упоминаний и слухов о наконечнике, сработанном из того же металла, как и амулеты. Поиск стрелы захватил Толмана, не меньше, чем учение Гаутамы. Путешествуя, бывший шаман собирал любые слухи и сплетни, байки и легенды о смертельном для Извечного Врага оружии. Годы шли, а результата не было. Задача оказалась не под силу Толману. Хотя... А кто сказал, что стрела до сих пор не в руках Врага? Может быть, он поэтому и не проявляет к ней никакого интереса. Первые достоверные сведения о стреле Толман раздобыл пару лет назад в маленьком монастыре, расположенном в предгорьях Силлы. В хранилище монастыря Толман раскопал старинный пергамент, повествующий о некоем странствующем аскете по имени Чачаджи, носящем стрелу в дорожном мешке. "Наказующий перст Хадо" – так назвал стрелу далай-лама, настоятель монастыря, державший святыню в собственных руках. Было это более столетия тому назад... После, согласно записям далай-ламы, странствующий аскет отправился на Тибет, где планировал посетить не так давно отстроенный монастырь Самье-Гомпа и поучаствовать в дискуссии между представителями двух течений буддизма – сторонниками сарвастивады и чань-буддистами. Толман решил повторить путь аскета и отправился на Тибет: может быть, в архивах Самье найдется еще одно свидетельство о существовании "Наказующего перста Хадо". Сказано – сделано, собраться в путь для Толмана – только подпоясаться... Спустя полгода он уже стучался в обитую металлом дверь внешних врат.

   – Мир тебе странник! – через квадратное окошко в дверях поприветствовал Толмана бритоголовый монах, исполняющий обязанности привратника. – Что привело тебя в нашу смиренную обитель?

   Толман сдержанно поклонился, сложив лодочкой руки на груди в почтительном жесте "вай":

   – Если посещение вашей скромной обители каким-то образом продвинет меня на пути поиска Истины, то большего мне и не нужно. Я слышал, что в монастыре прекрасная библиотека.

   – Библиотека у нас действительно знатная, – согласился привратник, отпирая ворота и пропуская Толмана внутрь монастырского двора. – Сэн, – позвал он молодого послушника, – проводи странника к настоятелю.

   – Хорошо! – служка почтительно склонился, прикоснувшись пальцами сложенных лодочкой рук к кончику носа. – Идите за мной, уважаемый дхармадутта, я проведу вас к настоятелю.

   Толман послушно пошел следом за бритоголовым юнцом, с интересом разглядывая внутренние строения монастыря. Еще по дороге в монастырь, на вершине одной из соседних гор, Толман рассмотрел архитектурную композицию зданий Самье в мельчайших подробностях.  Первый буддийский монастырь на Тибете, построенный королем Трисонг Деценом, был сооружен в форме мандалы58, символизирующей строение вселенной, по образу и подобию древнейшего индийского храма Одантапури в Магадхе59. Толману в свое время довелось побывать и в этом чудесном месте, так что оценить схожесть храмов он мог не понаслышке. Как и в Бихаре, внешняя монастырская стена была выстроена в форме идеального круга, в который был вписан квадрат внутренних построек. Центральный храм, расположенный в середине монастырской территории, символизирует священную гору Сумеру, центр всех материальных и духовных вселенных, обитель Брахмы и Дэвов60, а все остальные храмы, построенные вокруг, представляют океаны и континенты, окружающие гору, согласно буддийской космологии. Количество зданий, расположенных за монастырскими стенами равнялось ста восьми. Толман, конечно же, не утруждал себя пересчетом, но знал, что их там ровно сто восемь – по числу великих учеников Будды61. В самом центре Самье был поставлен огромный столб, представляющий собой центр Вселенной и ту "мировую ось", которая соединяет небо и землю, а также служит мистическим путем перемещения из земного мира в мир духов. Четыре "входа в мандалу" Самье, ориентированные по сторонам света, были выполнены в виде чортенов – многоступенчатых разноцветных ступ:  красного, чёрного, зелёного и белого цветов. Послушник повел Толмана через лабиринты чортенов-врат, двигаясь по направлению к центру монастыря, как бы повторяя этапы великого посвящения, приобщения к великой тайне Шамбалы62. Они шли по темному коридору, стены которого были расписаны изображениями тантрических божеств – Будд, святых, духов подземного царства, женских божеств-шакти, воплощающими осеменяющую энергию мира. Здесь было холодно и тихо, даже звуки вездесущих гонгов остались снаружи за толстыми стенами. Выйдя из коридора, послушник направился в сторону ворот внутреннего комплекса – Узцы, именно на его территории располагался Центральный Храм монастыря. Покои далай-ламы, по обыкновению размещались на верхних этажах дворца. Они прошли сквозь крытую галерею, на сводах которой были изображены красные алмазы, а на колоннах – желтое колесо – знак Будды Вайрочаны, олицетворяющего сияющий небесный свет; миновали четырехугольную платформу, в центре которой зеленел лотос с восемью лепестками, а в середине которого на диске белой луны лежал красный диск солнца. Многочисленные каменные скульптуры, изображающие божества, животных и людей, в изобилии раскиданные по всей территории монастыря, были выполнены с поразительной тщательностью и достоверностью. Однако на Толмана они не произвели сколько-либо сильного впечатления: в своих путешествиях он встречал куда более величественные композиции. Центральный храм монастыря тоже не поразил бывшего шамана своим великолепием, ни количеством позолоченных истуканов, ни обилием драгоценностей и цветных фресок. Наконец, поднявшись на третий ярус, послушник остановился у личных покоев далай-ламы.

   – Обождите, – произнес служка, скрываясь за дверью.

   Вскоре он вышел и, распахнув одну из створок, почтительно произнес:

   – Далай-лама готов принять странствующего собрата.

   Толман, войдя в покои далай-ламы, в изумлении уставился на сидевшего перед ним в позе лотоса настоятеля:

   – Чисан? Ты?

   – Мы знакомы? – Далай-лама подслеповато прищурился, явно не узнавая в благообразном седобородом посетителе бывшего шамана.

   – Знакомы, – произнес Толман, присаживаясь на подушки рядом с настоятелем. – Только я тогда выглядел немного иначе.

   Далай-лама прищурил глаза, так что они превратились в совсем узенькие щелочки, и на мгновение замер, беззвучно шевеля губами. Затем он и вовсе застыл соляным истуканом.

   – Толман? – в голосе вышедшего из транса Чисана сквозило неприкрытое удивление, совсем такое же, как и у Толмана, первым узнавшего бывшего ученика ламы Кымгана.

   – А ты далеко продвинулся на своем пути, – с удовлетворением заметил Толман, почтительно поднося руки к кончику носа, – просветленный...

   – Заметил? – сварливо отозвался Чисан, ранее не жаловавший шамана. – У меня был отличный учитель...

   – Что с ним стало? – поинтересовался Толман.

   – Мир праху его, – с грустью ответил Чисан, – он не пожелал оставить обитель. Погиб от мечей киданей, защищая город до последнего.

   – Постой, а как же ты? Какими судьбами ты оказался здесь, в этих снежных краях?

   – Это тоже заслуга учителя, – ответил далай-лама, – он насильно отправил меня с несколькими послушниками в этот затерянный в Тибетских горах монастырь. Он сказал, что мое место здесь...

   – Ему что-то открылось? – Толман впился немигающим взглядом в утратившее бесстрастность лицо далай-ламы. – Что он сказал тебе?

   – Он сказал, что будущая судьба мира каким-то образом связана со мной и этим монастырем.

   – Угу, вот, значит, как... Видимо, наша с тобою встреча не случайна.

   – А как ты попал сюда? – поинтересовался Чисан. – И что это с тобой? Почему ты выглядишь как настоящий дхармадутта?

   – А я и есть настоящий, – усмехнулся Толман. – Вот уже больше десятилетия я странствую из страны в страну, от монастыря к монастырю, постигая мудрость учения Гаутамы.

   – Ты? – не поверил далай-лама. – Посвященный высшей степени? А как же твое шаманское прошлое? Неужели ты просто так взял и забыл свое прежнее ремесло? Отринул прежние убеждения?

   – Не совсем просто... Вернее, совсем не просто было переписать все наново. Но я сделал это, и не жалею ни капли. К тому же, мои познания не были лишними: я тоже двигался вперед...

   – Постой, Толман, не хочешь ли ты сказать, что тоже достиг блаженного просветления?

   – Я достигал его и ранее, – улыбнулся Толман, – только иными методами. Так что я знал, в какую сторону двигаться. Мне было проще в пути, чем тебе, Чисан.

   – Зачем ты прибыл в Самье? – спросил Чисан.

   – Ну, наконец-то! – выдохнул бывший шаман. – Я уж думал, что ты не спросишь... Я напал на след хранителя "Наказующего перста" – стрелы, изготовленной Хадо. И этот след привел меня сюда.

   – Это стрела, которой можно отправить в небытие Извечного Врага? – уточнил далай-лама. – Наконечник стрелы изготовлен из того же проклятого металла, что и оба амулета Прародителя?

   – Да. С помощью этого оружия можно поразить Муу.

   – А амулет... – осторожно поинтересовался Чисан. – Он с тобой?

   – Нет. Я спрятал его в надежном месте. Духи предков присматривают за ним.

   – Но если...

   – Муу не найдет его, – успокоил настоятеля Толман. – Поверь мне, я знаю.

   – Хорошо, вернемся к стреле: что тебе удалось узнать?

   – Немного, – признался Толман, – меньше, чем хотелось бы.

   – И все-таки?

   – Почти полтора столетия назад в Самье проходил диспут между сторонниками сарвастивады и чань-буддистами...

   – Да, я знаю об этом. Камалашила и Хэшан Махаян63.

   – Изучал монастырские архивы?

   – Не без этого, – кивнул Чисан. – Настоятелю Самье не позволительно забывать о таких значимых для всего Тибета событиях.

   – Так вот на этот диспут из Бихары направлялся некий странствующий отшельник по имени Чачаджи, владеющий "Наказующим перстом".

   – Так ты хочешь найти следы его пребывания в нашем монастыре?

   – Да. И по возможности определить его дальнейший путь.

   – Это будет сложно, – покачал головой далай-лама. – В монастырских архивах тысячи документов. Самье славится своими переводчиками с санскрита.

   – А кто говорит, что будет легко? – понимающе улыбнулся Толман. – Я не ищу легких путей, но если чем-то сможешь помочь – не откажусь.

   – Я выделю тебе в помощь несколько послушников. Объяснишь им, что нужно искать.

   – Если бы я знал! Любое упоминание о присутствии Чачаджи здесь. Я знаю лишь то, что хранитель направлялся в Самье... А вот дошел ли?

   – Да, по дороге с ним могло случиться что угодно, – согласился Чисан. – Когда хочешь начать поиски?

   – После небольшого отдыха, – произнес Толман.

   – Лучше с утра, – согласился далай-лама. – А сейчас иди – тебя проводят и накормят.

   Почтительно раскланявшись со старым знакомцем, Толман покинул личные покои настоятеля.

   Больше месяца прошло с тех пор, как Толман прибыл в Самье, но он так и не приблизился к цели своего поиска, несмотря на помощь десятка монахов, выделенных настоятелем. В архиве монастыря хранилось очень много интересных документов, которые Толман тоже изучал со всем свойственным ему старанием и прилежанием, но ни в одном из них не было никаких сведений о исчезнувшем хранителе "Перста". Келья, выделенная ему настоятелем, была забита свитками едва ли не до самого потолка. Толман изучал записи денно и нощно, прерываясь только тогда, когда утомленные глаза отказывались ему служить. Он не отрывался от работы, даже принимая пищу. Кратковременные медитации заменяли Толману полноценный отдых, но так не могло длиться бесконечно – бывший шаман не обладал божественными возможностями. Достигать нужной степени концентрации с каждым днем становилось все труднее и труднее. Для чего он так спешит, Толман не мог объяснить, но какое-то смутное предчувствие не давало ему остановиться. Что томило его, заставляло до рези в глазах вглядываться в хитросплетения вычурных иероглифов? Толман даже не пытался объяснить себе эту чудовищную гонку, целиком положившись на собственные чувства, которые еще ни разу не подводили бывшего шамана.

   Дверь в келью Толмана распахнулась, и на пороге возник один из монахов, помогающих в поиске документов. Не решаясь беспокоить медитирующего дхармадутту, послушник присел рядом. Вскоре Толман открыл глаза и, заметив монаха, спросил:

   – Что случилось, Сянь-чен?

   Монах молча протянул скатанный в рулончик широкий пергамент, накрученный на потемневшую от времени деревяшку. Толман развернул свиток и впился глазами в содержание пергамента. Документ пересказывал известную песнь о трех солнцах, со всеми мыслимыми подробностями, словно рассказчик стоял за спиной прародителя, собственными глазами наблюдая, как тот изготавливает священные амулеты и стрелу. Помимо этого, текст содержал большое количество рисунков. Амулеты Хадо были изображены настолько реалистично, что сомневаться в том, что автор трактата держал их в руках, либо видел неоднократно, не имело смысла. С одним из амулетов Толман был знаком не понаслышке. Разобрав подпись составителя трактата, Толман победно воскликнул – автором трактата являлся тот самый Чачанджи – хранитель, следы которого бывший шаман искал долгое время.

   – Так значит, ты нашел, что искал? – спросил далай-лама, когда Толман принес ему результаты своих успешных поисков.

   – Нашел, но не совсем то, что хотел найти, – признался настоятелю дхармадутта. – Это, – он тряхнул свитком, – след. Знать бы только, куда он меня заведет?

   – Здесь нет никаких упоминаний о дальнейшем пути Чачанджи, – ознакомившись с пергаментом, сказал Чисан.

   – Это так, – согласился Толман. – Однако кое-что ценное документ все-таки содержит.

   – Описание того, как можно снять заклятие Хадо с амулетов? – догадался Чисан.

   – Да. Золотая наковальня в гробнице древнего императора Цинь. Признаюсь, я не знал этого.

   – Я тоже, – степенно кивнул Чисан, раз за разом пробегая глазами текст свитка. – Как думаешь, – спросил он бывшего шамана, – что означает эта фраза Чачанджи: "в основе свитка сего сокрыта часть спасения"?

   – Я уже думал об этом, – ответил Толман. – Но... – он виновато развел руками.

   – В основе... В основе... – твердил далай-лама, раскачиваясь из стороны в сторону.

   Толман терпеливо дожидался, когда Чисан успокоится и продолжит разговор. Наконец он затих.

   – Не выходит, – признал свою несостоятельность далай-лама.

   – А давай попробуем разобраться без всех этих штучек? – вдруг предложил Толман. – Просто подумаем. Что в основе свитка?

   – Текст, – особо не задумываясь, ответил Чисан. – Смысл, содержание...

   – А если подойти с другой стороны – сугубо материальной. Что основа?

   – Ну, – Чисан наморщил лоб, сдвинув на затылок высокую золотистую шапку далай-ламы, – сам свиток...

   – То есть – материал? – уточнил бывший шаман.

   – Да. Пергамент, – кивнул далай-лама.

   – Что такого может быть в пергаменте?

   – Тайные знаки, – предположил Чисан.

   – Точно. Чуть позже мы это выясним. Давай двигаться дальше: что основа пергамента?

   – Кожа. Основа кожи – животное...

   – Все! – взмахнул рукой Толман. – Больше не продолжай! А то мы с тобой сейчас в такие дебри залезем. Сфокусируем усилия на свитке, кроме пергамента, что еще может быть его основой?

   – Ничего, – качнул головой Чисан. – Кроме пергамента... Хотя, основой может быть палка – ось, на которую намотан пергамент. Она – центр...

   – Точно! Центр, вокруг которого все вертится! – Толман резким движением сорвал с древесины декоративные бронзовые накладки и выдернул палку из свитка.

   – Ох-х! – только что и смог произнести Чисан.

   А Толман витиевато выругался. Далай-лама укоризненно поглядел на бывшего шамана – не пристало последователям Шакьямуни использовать такие слова, даже для выражения высшей степени удивления.

   – Это древко той самой стрелы? – спросил Чисан.

   – Сам посмотри, – подбирая с пола пергамент, произнес Толман, – и найди отличия.

   – Это оно. Несомненно! – воскликнул Чисан, сравнив рисунок с найденным артефактом. – Те же символы, тот же текст, те же размеры. Чачанджи отменно рисовал.

   – Не думаешь, что это подделка? – полюбопытствовал Толман.

   – Мы проверим это: такая святыня должна оставлять следы в Астрале...

   – Я как-то не подумал... Так, а как же быть с наконечником?

   – Скорее всего, Чачанджи унес его с собой.

   – Значит, его следы затерялись?

   – Да, он не оставил упоминаний о том, куда отправился после, – согласился далай-лама.

   – Если ты не против, я задержусь в монастыре еще на некоторое время? Может быть, отыщется что-то еще.

   – Я не против, можешь искать сколь угодно долго...

   В дверь покоев Чисана кто-то деликатно постучал.

   – Войди! – крикнул далай-лама.

   – Ваше Святейшество! – вошедший монах склонился в поклоне перед настоятелем. – Наблюдатели доложили, что к монастырю со стороны Лхассы64 приближается большой вооруженный отряд...

   – Кто пожаловал к нам в гости? – задумался Чисан.

   – Наблюдатели донесли, что большая часть отряда – кидани...

   – Кидани65? Здесь?

   Толман быстро переглянулся с Чисаном:

   – Извечный Враг? Но как? Как он пронюхал?

   – Да. Это люди Муу... – мрачно произнес далай-лама. – Мне непонятно, как тангуты66 допустили их на свою территорию? Когда они доберутся до наших стен?

   – Они в трех ли...

   – Так близко? – поразился Чисан. – У нас совсем не осталось времени! Толман, тебе нужно срочно уходить со священным древком. Оно не должно попасть в руки Врага! Холу, – обратился далай-лама к ожидающему распоряжений настоятеля монаху, – прикажи закрыть ворота монастыря! Никого не впускать до моего личного распоряжения! Всех монахов – на стены!

   – Я все сделаю, Ваше Святейшество! – монах с поклоном удалился.

   – Толман, собирайся не медля! Тебя снабдят едой, одеждой для путешествия...

   – Но как я уйду? Кидани вот-вот возьмут монастырь в осаду.

   – Здесь есть тайный подземный ход. О нем знают лишь несколько посвященных. Не думаю, чтобы у Муу были такие люди. Пока я буду тянуть время и отвлекать внимание – ты уйдешь.

   – Спасибо, просветленный! Я не забуду этого! – Толман поднялся с подушек на ноги и низко поклонился далай-ламе.

   – Это мой долг! – с достоинством ответил Чисан. – Видимо пресветлый Кымган предвидел именно этот момент, когда посылал меня в Самье. Наша встреча с тобой и Извечным Врагом – не случайна.

   – Согласен.

   – Тогда иди и готовься. Зимняя дорога в горах нелегка.

   Толман поклонился Чисану в очередной раз и вышел в узенький коридор, сжимая в руках найденное в свитке древко стрелы. В келье он быстро собрал вещи и засунул их вместе древком в дорожный мешок.

   – Господин. – В келью заглянул Сянь-чен.

   – Я готов.

   – Тогда идите за мной.

   – Что это за шум? – поинтересовался Толман, выйдя во двор.

   – Кидани пошли на приступ, – бесстрастно ответил монах.

   Словно в ответ на его слова засвистел разрезаемый наконечниками стрел воздух. Часть из них воткнулись в деревянные столбы крытой галереи, по которой двигался Толман, ведомый проводником; часть дробно простучала по черепице; а пара штук даже залетела внутрь, мелодично звякнув о начищенную поверхность литых молитвенных барабанов67.

   – Поспешим, – поторопил дхармадутту монах, – братья долго не продержаться – киданей оказалось много больше, чем мы ожидали. К ним подходит подкрепление.

   – Да-да, конечно! – согласился Толман, прибавляя ход.

   Открытых мест Сянь-чен старался избегать, чтобы ненароком не словить шальную стрелу. По монастырскому двору с криками носились монахи, тащившие к стенам стрелы и оружие, чадили костры, на которых в спешном порядке разогревали смолу.

   – Нам нужно добраться до черного чортена, – сообщил проводник, – в его подземной галерее есть ход за пределы монастыря.

   Они почти добрались до ступы нужного чортена, как вдруг что-то грохнуло, внешняя стена брызнула каменными осколками, открывая пролом, в который устремился небольшой отряд киданей под предводительством всадника на огромном черном коне. К отряду тут же кинулась большая группа монахов, вооруженная длинными заостренными кольями. Им удалось оттеснить врагов к обратно стене. Сквозь оцепление прорвался лишь предводитель, двигаясь на полном скаку к Толману.

   – Это сам Муу, сообщил проводнику бывший шаман, кожей чувствовавший приближение Зла.

   – Беги! – крикнул Сянь-чунь. – Ход в западной стороне, сразу за мозаичным изображением Гаутамы.

   Толман кинулся к вратам чортена, не переставая краем глаза следить за приближением чудовищного всадника. Он суматошно шарил глазами по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия. Всадник стремительно приближался – Толман понял, что не успевает скрыться в спасительном подземелье. Вот враг поравнялся с Сянь-чунем: монах мужественно попытался схватить коня за узду, но был безжалостно сбит широкой грудью скакуна и растоптан пудовыми копытами. В поле зрения Толмана попала нефритовая статуя Индры68, видимо, завезенная в Самье из Индии. На коленях божества лежал Дордже, или, как его еще называли последователи ведийских традиций – Ваджра69. Палица Грома, священное оружие, выкованное для Индры Тваштаром70. Ваджра была выточена из отдельного куска зеленоватого камня и представляла собой короткий обоюдоострый жезл. Но это для каменного истукана он был короткий, а для Толмана очень даже и подходящий – примерно чуть больше локтя в длину.

   – За неимением лучшего, – буркнул Толман, хватая каменный жезл.

   Всадник был уже совсем рядом – Толман чувствовал, как подрагивает земля под копытами его огромного коня. Свирепый демонический оскал искажал черты лица всадника, так что даже непосвященному стало бы ясно, кто перед ним. Толман перехватил жезл поудобнее и приготовился к схватке. Он даже не тешил себя мыслью, что может противостоять в схватке самому Владыке Буни, но хотел продать свою жизнь подороже. Всадник натянул поводья. Конь поднялсяна дыбы, подняв тучу пыли. Не дожидаясь, пока зверь вновь встанет на четыре ноги, Муу спрыгнул на землю. Особо ни на что не рассчитывая, Толман, скрываясь в клубе пыли, рванул вперед. Пригнулся и, пробежав под грудь поднявшегося на дыбы коня, со всей силы ткнул острым концом Ваджры в бок Владыки. Того, что последовало за этим, он никак не ожидал: из раны нанесенной каменным жезлом, хлынул поток огня. Крик боли, вырвавшийся из глотки демона, откинул Толмана в сторону. Жезл Индры переломился надвое: часть его осталась торчать в теле Извечного врага, а вторую очумевший от воплей Муу Толман продолжал сжимать в руках. Пытаясь выдернуть засевший в боку кусок Ваджры, Владыка забыл о бывшем шамане. Чем Толман тут же поспешил воспользоваться. Это был просто подарок Богов. Добежав до чортена, Толман заложил изнутри толстым брусом его врата и кинулся в спасительную темноту подземелья.