Текст книги "Имперский пёс. «Власовец» XXI века"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! – троекратно прокричали ломающимися голосами подростки, выбросив вперед руку в едином заученном жесте.

– Сегодня вас ждет первое боевое крещение, – огорошил кадетов старший мастер-наставник.

По его сигналу на плац перед строем выгнали троих измученных китайцев.

– Эти желтые обезьяны недостойны дышать с нами одним воздухом! – заявил Роберт. – Они должны быть уничтожены! Кадет Путилофф – шаг вперед!

Вольф, терзаясь смутными догадками, вышел из строя.

– Держи, кадет! – старший мастер-наставник расстегнул кобуру и протянул тяжелый «вальтер» Вольфу, предварительно сняв пистолет с предохранителя. – Убей эту макаку! – приказал он воспитаннику.

Вольф зажал рифленую рукоять нагана во вспотевших ладонях так, что побелели костяшки пальцев.

– Смелее, курсант! – произнес Франц сквозь сжатые зубы. – Это же тупая скотина, умеющая только жрать и плодиться со скоростью саранчи! Стреляй!

Пистолет ходил ходуном в вытянутой руке Вольфа. Лоб покрылся испариной. Тяжелые капли пота сбегали по кончику носа и капали на серый пыльный асфальт.

– Не… могу… – выдохнул мальчишка, обессиленно опуская пистолет.

– Вот, значит, как? – удивленно приподнял одну бровь старший мастер-наставник. – Дай сюда пистолет! – жестко потребовал он. – Тебе надоело жить?

– Нет, – опустив голову, бормотал Вольф, изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Тогда в чем дело?

– Я… не могу… человека…

– А ведь эта образина тебя не пожалеет! Слышь, ты, китаеза, – обратился Франц к военнопленному, – по-русски или по-немецки понимаешь?

– По-русски мала понимаю, – затряс головой китаец.

– Жить хочешь?

– Оченя хочица. – Раскосые глазки азиата алчно сверкнули.

– Если убьешь сопляка – будешь жить! – громко, чтобы его слышали все, объявил Франц. – Дайте ему оружие!

Один из охранников сунул в грязные руки китайца тупорылый наган. Азиат нервно облизнул узкие губы и, быстро вскинув руку, выстрелил. Два выстрела слились в один – никто не заметил, когда успел нажать на курок Роберт Франц. Зато все хорошо заметили, когда во лбу китайца появилось аккуратное красное отверстие. Азиат мешком рухнул на землю. Подскочивший охранник выдернул из сведенных судорогой пальцев пистолет. Но выстрел китайца также достиг цели – Вольф, стоя на коленях, зажимал рукой окровавленный бок.

– Почему… вы… не сдержали слова? – шипя от боли, спросил Путилофф.

– Давать слово обезьяне – людей смешить, – просто ответил старший мастер-наставник. – Встать, Пес!

Вольф с трудом поднялся с колен. Старший мастер-наставник вновь протягивал ему рифленую рукоять пистолета. Место убитого китайца занял другой его соотечественник. Больше Вольф не раздумывал над тем, хорошо или плохо он поступает… Есть приказ – и он должен быть выполнен любой ценой!

* * *

– Нас учили выживать в любых условиях: вывозили в тайгу, сельву и пустыни, бросали там без оружия, пищи и воды. Те, кто выжил, служили дальше. Нас учили убивать без раздумий и сопливых сантиментов. Через пару-тройку лет для меня убить человека было все равно что высморкаться. В первых боях подразделения Псов показали себя профессионалами высшего класса…

Еще долго Вольф рассказывал старику о том, как и зачем он появился в его мире. Выговорившись наконец, Пес замолчал. Молчал и старик, изредка попыхивая самокруткой.

– Штрудель откроет врата через три дня! Если пойдешь со мной, все увидишь своими глазами!

– Вот, значит, как, – наконец произнес он. – Каких только баек я не слышал…

Вольф молча расстегнул пуговицы рубашки и скинул ее с плеч.

– Видел? – спросил он Степаныча, показывая татуировку на предплечье.

– Видел, – ответил старик, – когда ты у меня на печи без сознания валялся.

– Это знак моего подразделения. Я – Пес! Бригаденфюрер…

– Ого! – поразился Степаныч. – Солидный чин, генеральский! Значит, тебе есть что терять в том мире?

– Не забывай, Степаныч, я – унтерменш, ублюдок, недочеловек, низшая раса! Мой генеральский чин для истинного арийца – не дороже плевка! Правда… награда за выполнение задания очень велика! Но она не радует меня… Не хочется, чтобы немцы испоганили и этот мир!

– Не знаю, Володька, почему, но я тебе верю! Не такой ты мужик, чтобы старика сказками кормить! Значит, в твоем мире фрицы правят? И Гитлер живой?

– Адольф Гитлер умер в шестьдесят пятом году, его тело было предано огню, а прах и по сей день хранится в специально выстроенном для этого городе-храме «Адольфгроссефюрер». Сейчас фюрер Тысячелетнего Рейха Карл Лепке.

– Так почему же вы не сопротивляетесь? Или вам нравится быть рабами немцев?!

– Всякое сопротивление давно сломлено! – пояснил Вольф. – Я сам приложил к этому руку! Немцы занимаются подрастающим поколением унтерменшей, им с детства закладываются понятия высшей и низшей расы! Поверь, у них нет ни единого шанса!

– Значит, эти сволочи и до нас хотят добраться! – подытожил старик.

– Да, – подтвердил Вольф. – Я собирал сведения! И если я передам их фюреру, через несколько дней, а может быть, через несколько лет в ваш мир хлынут непобедимые войска Третьего Рейха.

– А если не передашь? – хитро прищурился егерь.

– Тогда они пошлют следующего диверсанта!

– А если и он не вернется?

– Тогда скорее всего пошлют на разведку штурмовую группу…

– За языком, – продолжил мысль Вольфа старик. – А если не вернется и она?

– Для открытия врат нужно очень много энергии! Возможно, если результаты будут нулевыми, фюрер свернет свой проект!

– То-то! – расплылся в улыбке Степаныч. – Ну а мы со своей стороны им поможем, чтобы результат остался нулевым! Ну что, боец Путилов, отстоим Родину-матушку еще разок?

– Отстоим! – серьезно ответил Вольф. – Может быть, тогда у меня с души свалится камень, мешающий мне свободно дышать с самого детства.

– Пойдем спать, сынок, – бросив папироску в тлеющие угли, сказал егерь, – нам с тобой нужно еще приготовить фрицам достойную встречу.

На следующий день, решив не откладывать столь важное дело в долгий ящик, Вольф со Степанычем отправились к приметному дубу.

– Вот здесь это и произошло, – побродив немного по поляне, определил место перехода Путилов.

– Угу, – кивнул дед, вбивая в землю колышек. – Сам-то что об этом думаешь?

Вольф, прищурив глаза, осмотрелся:

– Заминировать бы эту полянку… Чтобы ни одна живая душа…

– Хм, – старик потер заросший седой щетиной подбородок, – правильно мыслишь. Вот только…

– Что? Взрывчатку достать тяжело?

– Да нет, – отмахнулся егерь, – с энтим-то как раз проблем нет. Есть у меня охотничек-рыболов один, любитель… Начальник склада боеприпасов, между прочим… Я не о том. Как бы на наших минах посторонний кто не подорвался! Хотя место здесь глухое – чужие без меня не шастают. Ну а ежели браконьеришки забредут – туда им и дорога. Мерзопакостный народец – не жалко. Только взрывчатку придется сюда на своем горбу таскать. По тайге и на вездеходе не проедешь…

– Ничего, я покрепче любого вездехода буду, – обнадежил старика Пес.

– Там, где машина не пройдет, – подмигнув Вольфу, запел старик, – и бронепоезд не промчится, солдат на пузе проползет, и ничего с ним не случится!

– Хорошая песня, – рассмеялся Вольф. – Научишь?

– А то! Ты ить наших песен-то, поди, и не слышал! Вот справим дело – и под холодную самогоночку с огурчиком спою! У меня ить и гармонь есть. Давненько я ее в руки не брал… Так когда, говоришь, откроются твои врата?

– Через двое суток.

– И через них никто не проникнет?

– Надеюсь, что нет. По крайней мере, такой договоренности не было.

– Ладно, поглядим.

В назначенный час, основательно вооружившись и заминировав все подходы к порталу в альтернативный мир, напарники засели в кустах. Вольфу неожиданно стало дурно, словно он вновь попал в гигантскую мясорубку на границе меж двух миров. Вольф побледнел, скрипнул зубами, стараясь сдержать готовый сорваться с губ стон.

– Володька, ты чего? – испуганно спросил егерь, заметив, как скривилось и посерело от боли лицо Вольфа.

– Хреново мне, – признался Путилофф. – Но я выдержу! Не отвлекайся, смотри, – шепнул егерю Пес.

Воздух в центре поляны, в том самом месте, где Степаныч предусмотрительно вбил в землю колышек, неожиданно подернулся легкой дымкой, похожей на белесое туманное облачко. Туман всколыхнулся, по нему пробежала мутноватая рябь, проскочило несколько голубых электрических разрядов.

– Портал готов, – прошептал Вольф, чувствуя, как дрожит его голос.

Он вновь почувствовал себя тем мальчишкой, которому старший мастер-наставник Роберт Франц протягивает свой «вальтер». Нервы натянулись и завибрировали, словно стальные канаты под чудовищной нагрузкой.

«Приказ нужно выполнить любой ценой! Приказ… любой ценой… Любой ценой…» – билась под черепом Пса одна-единственная мысль, вбитая долгими годами безупречной службы Рейху.

Заметив, как дернулся его напарник, как судорожно он тискает во вспотевших ладонях винтовку, егерь по-отечески обнял его за плечи и заглянул в налитые кровью глаза:

– Что, тяжело, сынок?

Вольф прорычал в ответ нечто невразумительное, а затем, уткнувшись лицом старику в плечо, неожиданно разрыдался.

– Да, несладко тебе в жизни пришлось, – шептал егерь, проводя грубой старческой ладонью по колючему ежику волос Вольфа. – Поплачь, сынок, поплачь… Облегчи душу…

Вольф никогда не плакал с того памятного случая на плацу, когда ему пришлось убить того несчастного китайца. И сейчас вместе со слезами из него уходила вся та боль, которую он носил в себе все эти годы. С каждой пролитой слезинкой Псу становилось легче, словно камень, столько лет мешающий свободно дышать, таял, как кусок льда под теплым весенним солнцем. Портал тем временем бесшумно закрылся. Боль тут же утихла.

– Ну все, сынок, пойдем домой, – тормошил Степаныч Вольфа. – Подлечим твои нервишки… К тому же и повод есть!

Вечером Пес упился в хлам, чего раньше себе никогда не позволял. Степаныч достал из-под кровати пыльный футляр, обшитый потертой кожей. Щелкнув никелированным замочком, егерь достал из него гармонь.

– Всю войну со мной прошла! – похвалился Степаныч.

Он накинул на плечи ремни и пробежался пальцами по кнопкам гармони.

– Эх, – шумно вздохнул егерь, – руки уже не те, да силенок, чтобы по-человечьи меха развернуть, нет. Ну, ничего, тряхну стариной. Ты какие-нибудь наши, русские, песни знаешь?

– Не-а, меня ведь от мамки лет в пять забрали. Я не то что песен, я лица ее вспомнить не могу!

– Эх, горемыка ты горемыка! – вздохнул старик и развернул цветастые гармошечные меха. – По приютам я долго скитался, – жалостливо затянул он, – не имея родного угла, ах, зачем я на свет появился, ах, зачем меня мать родила…

Незнакомая, но такая понятная и близкая Вольфу песня сжала его сердце, вновь выдавливая влагу из глаз. Старик допел, посмотрел на Путилова и осуждающе покачал головой:

– Чего-то ты, паря, совсем раскис! Сейчас мы тебя веселой песней побалуем, чтобы твоя героическая душа свернулась, а затем развернулась! Наливай!

Каких только песен не спел Степаныч своему новому боевому товарищу: и «Красную Армию», и «Катюшу», и «Пуховый платок»…

Они заснули лишь под утро, распугав своими песнями лесное зверье. А во сне к Вольфу пришла мама. Она гладила его по голове, называя воробушком, и пела колыбельную песню. Вновь ставший маленьким мальчиком Вольф улыбался во сне, чувствуя, как скользит по волосам ласковая мамина ладошка.

Июнь 2005 года.

Дальний Восток.

Тереховское охотоведческое хозяйство.

Вольф издалека услышал низкий утробный рокот дизельного движка.

– Не иначе гости пожаловали, – решил он. – Не вовремя, растудыть твое туды! – выругался он любимой присказкой Степаныча.

Закинув рюкзак в кусты, Вольф, более не таясь, вышел на тропинку, ведущую к хижине егеря. Возле дома стоял, сверкая никелированными дугами, дорогой джип. В его вместительном багажнике рылся крепкий рыжеволосый детина. Заметив Путилова, он добродушно оскалился.

– А! Вольфыч! Здорово, братела!

– Здорово, Паша, коли не шутишь! – улыбнулся в ответ Вольф. – А я-то думаю, кто это ко мне на огонек заглянул.

– Да, отдохнуть вот решил. Заодно и винтовочку опробовать!

Он продемонстрировал Вольфу новую, в смазке, вертикалку.

– Вот и ладненько! – Вольф изобразил на лице радость. – А то я все один да один! Одичаю скоро!

– Так ты бы это, – посоветовал парень, – хоть собаку бы завел. Все ж веселее.

– После смерти Степаныча, – лицо Вольфа омрачилось, – его пес тоже недолго прожил… Я уж как-нибудь без собаки. К тому же я сам Пес.

– Это как? – озадачился детина.

– Не бери в голову, – рассмеялся Путилов, – располагайся. А мне еще кой-чего сделать нужно, – сказал он, скрываясь в зарослях. Подхватив рюкзак, Вольф обежал небольшое заболоченное озерцо и оказался возле старого омшаника. Открыл низенькую дверку и вошел внутрь. Переставив пустые пчелиные ульи из одного угла в другой, он освободил люк в подпол. Развязав рюкзак, Вольф выудил из него автомат Калашникова, несколько рожков и связку гранат. Откинув крышку, Вольф начал спускаться по отсыревшей лестнице. Достигнув земляного пола, он достал из кармана фонарик. Бледный луч выхватывал из темноты полки, заваленные разнообразным смертельным хламом: гранатами, противопехотными минами, щедро рассыпанными патронами. Вольф удовлетворенно оглядел свой маленький арсенал – с таким богатством можно воевать! Здесь на военных складах тебя за бутыль снабдят всем, что душе угодно. В Рейхе за подобное разгильдяйство начскладу не сносить головы. А здесь… Вольф достал из-за голенища нож и сделал на прикладе пять продольных рисок. Сейчас вместе со старыми зарубками их стало семь: Штрудель, видимо увеличив мощность оборудования, начал посылать разведчиков группами. В этот раз прибыло пятеро. Сможет ли он и дальше сдерживать этот натиск до тех пор, пока фюрер не разочаруется в проекте? Будь что будет, но он не сдастся! Ведь он Пес, а главная задача Пса – охранять родной дом!

Вольф выбрался из погребка, вновь завалил люк старыми ульями и запер омшаник. Теперь можно было спокойно заняться гостем – в ближайшие недели две ворота навряд ли откроются. А если и случится – взрывчатки там столько, что хватит на добрую роту. Гостя возле машины уже не было. Вольф наклонился, чтобы не удариться головой о низкую перекладину двери, и вошел в сени. В темном коридоре Вольф чуть было не споткнулся о картонный ящик, стоявший в проходе. Он нагнулся и поднял коробку. В ней мелодично дзынькнули наполненные «зеленым змием» бутыли. Он хмыкнул и, не выпуская ящик из рук, вошел в дом. Хозяин дорогого чуда техники обнаружился тут же. Он сноровисто выкладывал из объемной сумы городские деликатесы: копченую рыбку, икру, несколько увесистых толстых колбасных палок и еще кучу всевозможных банок и свертков с красивыми цветастыми ярлыками.

– Я так понимаю, – позвенел бутылками Вольф, – мы с тобой не вдвоем гулять будем?

– Вольфыч, ну ты же не против? – продолжая заниматься своим делом, вопросом на вопрос ответил детина.

– Да я в общем-то не против, – сказал Путилов, осторожно опуская хрупкую тару на пол. – Судя по сервировке стола, к нам на огонек заглянет если не сам президент, то уж шишка никак не меньше губернатора.

– Бери выше, Вольфыч, – гоготнул детина, – настоящий миллиардер сегодня с нами бухать будет!

– Неужто всамделишный? – притворно ахнул Вольф, поглаживая густую окладистую бороду, которую отрастил за несколько лет вынужденного одиночества. – И как вам его в нашу глухомань затащить удалось?

– Иностранец он, – поднося Вольфу наполненную дорогим коньяком рюмку, ответил Паша, – то ли немец, то ли голландец, во Владивостоке филиал своего банка открывает… Ну, будем, что ли? – приглашая Путилова отведать спиртного, подал пример детина. – Ух, зараза, – выдохнул Паша и протянул Вольфу кружок сервелата, не забыв закинуть себе в рот точно такой же. – Так вот, – продолжил он, – у Петра Семеныча, босса моего, с этим немцем намечается взаимовыгодное сотрудничество… А старикашка этот, немец, лет семьдесят-восемьдесят ему на вид… Но крепкий еще, зараза, страсть как охоту любит! Где он только не бывал, а вот в наших лесах ему охотиться еще ни разу не приходилось. Нужно устроить ему тут такое сафари, чтоб до смерти не забыл. Ну что, сможешь, Вольфыч? Если все тип-топ будет, проси чего хочешь! Хоть дворец вместо своей избушки… А, братела?

– Ну, попробуем. – Вольф усмехнулся в усы. – Есть у меня на примете семейство кабанчиков, козлы…

– А медведя? Медведя у тебя на примете нет? Да поматерее! Чтобы немчура этот до пенсии трофеем гордился!

– Ух ты, как загнул! – охнул егерь, принимая из рук Паши очередную рюмку. – Медведя ему подавай…

– Вольфыч, ну? Ты пойми, от тебя сейчас зависит, срастется у моего босса с этим фрицем или нет! Поможешь?

– Ладно, – опустошив рюмку, пообещал Вольф, – подыщем вам медведя. Сколько человек-то ждать? У меня тут не царские палаты.

– Так, – начал загибать пальцы детина, – старик немец с двумя телохранителями, Петр Семеныч и Серега.

– Значит, вместе с нами семеро, – прикинул Вольф, – поместимся как-нибудь.

Ближе к вечеру, когда стол уже был сервирован не хуже чем в столичном ресторане, во двор въехал еще один джип. Двери машины синхронно открылись. С переднего сиденья, отдуваясь, сполз на землю тучный седоволосый мужчина.

– Здравствуй, Петр Семеныч! Здравствуй, дорогой! – первым поздоровался Вольф.

– И тебе того же, Вольфыч, – Петр Семеныч по-барски вальяжно протянул руку егерю. – Как тут у тебя? Зверье еще не перевелось? – хохотнул Пашин босс. Его необъятный живот всколыхнулся.

Из-за домика егеря появился Паша, сжимая в руках аппетитно скворчащие шашлыки, еще исходящие жиром. Взмахнув шампурами, Паша крикнул:

– Петр Семеныч, а у нас уже все готово! Прошу к столу! Мы тут с Вольфычем для начала под навесиком накрыли, а как стемнеет – переберемся в дом!

– Годится! – довольно прогудел Петр Семеныч. – Вольфыч, я тут тебя хочу с одним хорошим человеком познакомить…

Пока они разговаривали, из машины, опираясь на предусмотрительно подставленные телохранителями руки, выбрался худющий старик. Его абсолютно лысый череп обтягивала желтая пергаментная кожа, покрытая старческими пигментными пятнами. На узком костистом лице с тонкими бескровными губами промелькнуло подобие добродушной улыбки, когда Петр Семеныч представлял иностранного гостя Вольфу. Старик, тяжело переставляя больные артритом ноги, подошел к егерю.

– Иоганн Брунер! – хрипло каркнул старикашка, его пронзительные черные глаза словно два маленьких буравчика впились в егеря. – Тайга! Карашо!

Нехорошее предчувствие посетило Вольфа, когда он заглянул в бездонные глаза старого немца. Пес кашлянул в кулак, пытаясь справиться с волнением, и ответно расшаркался:

– Путилов. Можно просто Вольфыч.

– О! – воскликнул старик. – Вольфывичь? – коряво повторил он. – Вольф! Немецки имя! Волк! Хищник! Карашо! – довольно ощерился немец, затем степенно кивнул егерю и пошел вслед за Петром Семенычем к столу.

Глава 3

08.08.1946 г.

Нюрнберг.

Заседание Международного военного трибунала.

Допрос свидетеля Вольфрама Зиверса.

– Свидетель, повторяйте за мной… – Хорошо поставленный голос председателя четко и внятно, словно забивая гвозди в крышку гроба подсудимого, зачитывал слова присяги.

Эти граненые, словно могильные камни, слова вялым эхом подхватывал человек с потухшим взглядом, съежившийся на жесткой скамье в ожидании каверзных вопросов обвинения.

– Слово предоставляется мистеру Джонсу – представителю обвинения от Великобритании, – отчеканил председатель.

Обвинитель поднялся со своего места, чопорно поприветствовал присутствующих и начал допрос:

– Вы – Вольфрам Зиверс [9]9
  Зиверс, Вольфрам – (Sievers), (1905–1948), один из руководителей расовой политики Третьего рейха, генеральный секретарь «Аненербе» (с 1935 г.), штандартенфюрер СС. На процессе по делу нацистских врачей приговорен к смертной казни. Повешен.


[Закрыть], бывший штандартенфюрер СС, с 1935 года занимающий пост имперского директора «Аненербе» {9}9
  «Аненербе» – («Ahnenerbe» – «Наследие предков», полное название – «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков»), созданное в 1933 г. при поддержке и финансовой помощи кабинета Дарре общество, которому с 1935 г. было поручено изучать все, что касалось духа, деяний, традиций, отличительных черт и наследия «индогерманской нордической расы». С падением влияния Дарре в нацистской партии Гиммлер интегрировал «Аненербе» в СС (1937), подчинив его как отдел управлению концентрационных лагерей. 1 января 1939 г. общество получило новый статус, которым на него были возложены научные изыскания, завершившиеся в конце концов опытами над заключенными в концлагерях. // Изучение древней германской истории в странном смешении естественных наук и романтизма велось с постоянной и единственной целью подтвердить превосходство арийской расы в рамках расовой доктрины национал-социализма. Начиная с 1938 г. все археологические раскопки проводились с ведома общества. Солидное финансирование позволило привлечь к научным исследованиям многих первоклассных университетских ученых, с помощью которых были достигнуты определенные успехи: произведены раскопки укреплений викингов IX века, состоялись экспедиции в Тибет и на Ближний Восток, позднее осуществлялись исследования и охрана древних поселений и курганов в оккупированных южных частях Украины. // С началом Второй мировой войны изучение наследия древней германской культуры было сокращено, а новые исследовательские проекты полностью перешли в ведение СС, среди которых первое место заняли антропологические (измерение черепов у узников Аушвица и казненных русских комиссаров ради сравнения их с арийскими головам) и некоторые медицинские (включая зловещие эксперименты в Дахау, проводимые Рашером, и «работы» Менгеле в Аушвице) исследования. // Нацистская пропаганда преподносила деятельность «Аненербе» как изучение корней германской нации, из которых произрастали и развивались нацистские эсэсовские организации. Учреждаемое с целью более или менее научных исследований, общество очень быстро выродилось под патронажем Гиммлера в преступную организацию, занимавшуюся чудовищными медицинскими экспериментами на людях. Во главе медицинского факультета Страсбургского университета – основного центра медицинских исследований общества – был поставлен штурмбаннфюрер СС д-р Хирт. Генеральным секретарем общества «Аненербе» был Зиверс. В своей финальной фазе «Аненербе» превратилось в бюрократического спрута, рвущегося к власти, например, к контролю в конце войны над совершенно не имеющей никакого к нему отношения программой Ф-2, которую возглавлял Вернер фон Браун. 1 января 1942 г. оно было включено в состав личного штаба Гиммлера и полностью стало органом СС. Общество прекратило свое существование с концом Третьего рейха.


[Закрыть]?

Обвиняемый нервно дернул щекой и произнес:

– Да.

Джонс удовлетворенно кивнул. Вопросы посыпались на обвиняемого словно из рога изобилия. Они касались многочисленных опытов СС над заключенными концлагерей. Джонса интересовало многое: сколько человек было убито в ходе опытов, какова судьба Страсбургской коллекции скелетов [10]10
  Страсбургская коллекция скелетов – см. Хирт.


[Закрыть]доктора Хирта {10}10
  Хирт, Август – (Hirt), (1898 —?), немецкий антрополог и хирург. Получив диплом врача, некоторое время преподавал в Гейдельберге. После знакомства в 1936 г. с Гиммлером Хирт в 1939 г. вступил в СС в звании гаупт-штурмфюрера (капитан). Гиммлер поставил перед ним задачу найти противоядие от иприта. Хирт экспериментировал на собаках и на себе, после чего оказался в госпитале с тяжелым кровоизлиянием в легкие. Впоследствии начал проводить опыты над узниками концлагерей, многие из которых ослепли или умерли. // Гиммлер, являясь президентом общества «Аненербе», стремился добиться «научного обоснования» собственных расовых теорий. Для этого он назначил Хирта руководителем созданного Анатомического института в Страсбургском университете. Для сбора черепов Хирт установил тесные контакты с «поставщиками сырья» – Йозефом Крамером, известным под кличкой «бельзенский зверь», и Вольфрамом Зиверсом, управляющим делами общества «Аненербе». 9 февраля 1942 г. Хирт писал Гиммлеру: «При надлежащем обеспечении черепами еврейско-большевистских комиссаров, которые являются прототипом омерзительного, но характерного подчеловека, мы имеем возможность достичь определенных научных результатов. После насильственной смерти голову еврея, которая не должна быть повреждена, следует отделить от туловища и поместить в герметически запаянный сосуд, наполненный консервирующим составом». // Когда летом 1944 г. американские и французские войска подошли к Страсбургу, Хирт спросил Гиммлера, что ему делать с его коллекцией черепов. Гиммлер посоветовал уничтожить ее. Однако союзники обнаружили в кладовой лаборатории Хирта груду обезглавленных тел. Сам Хирт исчез и нигде не был найден.


[Закрыть], какое отношение имел обвиняемый к исследованиям, проводимым на живых людях. Зиверс все отрицал. Он утверждал, что осуществлял лишь общее руководство «Наследием предков», насчитывающим более пятидесяти научно-исследовательских институтов, не вдаваясь в частности. Он отрицал свое непосредственное участие в зверствах, воплощенных в жизнь в концлагерях Дахау, Освенцим, Натцвайлер и других, не менее известных институтах смерти. Зиверс пытался переложить свою вину на других, обвиняя во всех грехах рейхсфюрера СС Гиммлера, профессора Хирта, адъютанта Гиммлера – Брандта, гауптштурмфюрера СС доктора Рашера [11]11
  Рашер, Зигмунд – (Rascher), (12.2.1909, Бавария, – 26.4.1945, Дахау), врач, военный преступник, гауптштурмфюрер СС. С 1936 г. работал врачом. Служил штабным хирургом в люфтваффе. В 1939 г. вступил в СС. При поддержке Г. Гиммлера смог жениться на своей любовнице (близкой подруге жены рейхсфюрера), которая была на 15 лет старше его. Кроме того, у нее было не все в порядке с предками. Рашер и его любовница заявили, что она смогла родить 3 детей после 48 лет. Гиммлер постоянно покровительствовал Рашеру и даже стал крестным одного из его детей. В мае 1941 г. получил у Гиммлера разрешение на доставку к нему нескольких заключенных для экспериментов с низким давлением и высотой. При этом Рашер сразу же предупредил, что подобные эксперименты могут закончиться смертью подопытных. В 1942 г. проводил эксперименты в концлагере Дахау. В ноябре 1942 г. по личной просьбе Гиммлера переведен из люфтваффе в СС. Основное внимание уделял опытам с переохлаждением человеческого тела. Работал в Дахау до 1944 г. С 1944 г. доцент Страсбургского университета. В результате его экспериментов погибло около 100 заключенных. В 1944 г. открылось, что все трое детей Рашера были им и его женой украдены и присвоены. Супруги были немедленно арестованы. Казнен вместе с женой незадолго до освобождения лагеря.


[Закрыть], Гравица [12]12
  Гравиц, Эрнст – (1899–1945), врач, военный преступник, обергруппенфюрер СС.
  С 1936 г. имперский врач СС и полиции. Под его непосредственным руководством и с его санкции проводились эксперименты в концентрационных лагерях, в которых в качестве «подопытного материала» выступали узники лагерей. Кроме того, Гравиц курировал исследовательскую работу в различных институтах СС. Руководил Главным управлением Германского Красного Креста.
  Покончил жизнь самоубийством. Во время процесса Американского военного трибунала в Нюрнберге по делу нацистских медиков деятельность Гравица получила оценку как преступная.


[Закрыть], Плетнера [13]13
  Плетнер, Курт – штурмбаннфюрер СС и лектор Лейпцигского университета. Руководитель отдела «Р» (пектрин) Института научных исследований военно-целевого значения. Проводил исследования в концлагерях на применение пектрина и глютаминной кислоты в качестве клинического средства для свертывания крови.


[Закрыть]… А он, Зиверс, занимался лишь изучением духовных и исторических традиций германской расы, археологией, поиском сакральных знаний Шамбалы, Агарти и Святого Грааля.

Но обвинителя не так просто оказалось обвести вокруг пальца. На каждое заявление бывшего руководителя «Аненербе» о собственной невиновности в том или ином преступлении он с глубочайшим удовлетворением от хорошо проделанной предварительной работы доставал из пухлой папки очередной документ, уличающий подсудимого в лжесвидетельствовании. В какой-то момент Зиверс понял, что все его старания выйти сухим из воды напрасны. Его никто не спасет, ни соратники по партии, ни друзья, ни даже сам Господь Бог, в которого Вольфрам уже давно не верил. Это конец. Конец всему: планам, амбициям, будущему, жизни… Осознав весь ужас своего положения, Зиверс решился. Терять ему было нечего, и он решил пролить свет на то, чем в действительности занималось «Наследие предков». Все обвинения трибунала, предъявленные бывшему руководителю «Аненербе», были смехотворны по сравнению с истинными целями и размахом проекта. Штандартенфюрер решил уйти из жизни (в том, что его казнят, он уже не сомневался), погромче хлопнув дверью. Он решил остаться в истории не примитивным маньяком, одним лишь росчерком пера отнимающим сотни, пусть даже и тысячи жизней, а преданным адептом идеи, оценить которую в данный момент способны лишь посвященные! Ну ничего, сейчас он откроет глаза всем этим мелким людишкам, считающим, что они вправе судить… Зиверс расправил плечи, горделиво задрал вверх подбородок. Его глаза зажглись мрачным маниакальным блеском.

– Ваша честь! – решительно обратился он к председателю звенящим он напряжения голосом. – Я вынужден просить трибунал разрешить мне сделать личное признание!

Джонс удивленно взглянул на обвиняемого – он не ожидал такого поворота событий.

– Трибунал считает, что вы можете говорить в этом отношении все, что хотите! – ответил Зиверсу председатель.

Но представитель обвинения неожиданно возразил:

– Я бы хотел заявить, милорд, что у меня есть еще вопросы, которые я хочу задать свидетелю!

– Пусть он делает свое заявление сейчас, – после секундной паузы решил председатель.

– Хорошо, милорд! – недовольно произнес Джонс, всеми силами пытаясь скрыть охватившее его раздражение. – Свидетель, вы готовы сейчас сделать свое признание трибуналу?

– Да! – по-военному коротко ответил Зиверс. – Я вступил в партию, как и в СС, только как видный член тайной организации Сопротивления, получив от нее задание. Именно мой пост в «Аненербе» давал мне возможность вести подпольную работу внутри нацистской системы…

– Постойте, свидетель, – резко прервал Зиверса обвинитель, – когда вы сказали «движение Сопротивления», я не совсем вас понял. В каком «движении Сопротивления» вы участвовали?

– Я имел в виду тайную организацию, возглавляемую доктором Хильшером {11}11
  Хильшер, Фридрих – (Hilsher), (1902–1990), немецкий философ-антифашист, участник движения «Консервативная революция», работал над воссозданием древнегерманского мировоззрения. Друг еврейского философа Мартина Бубера, которому помогал спастись от преследования нацистов. Один из создателей и теоретиков СС и «Аненербе». В двадцать четыре года он получил научную степень одновременно по двум специальностям: философии и истории права. Ф. Хильшер презирал Веймарскую республику и отвергал национал-социализм за тоталитарный настрой. Консервативные революционеры Эрнст Юнгер и Эрнст фон Заломон называли этого ученого «богомилом» и «мифическим существом». Отрицая все современные структуры, Хильшер предлагал воскресить империю, управляемую объединенными немецкими племенами по образцу Средневековья. Племенные союзы, сохраняющие собственные священные символы, должны были создать «сакральные объединения», из которых сложится будущая элита Германии. Нацисты питали к Хильшеру стойкую неприязнь за его резкую критику германских «фелькише»-группировок с их упрощенными представлениями о немецкой народности. А. Розенберг в 1930 г. обрушился на него с чудовищными обвинениями в «Национал-социалистическом ежемесячнике». Несмотря на сознаваемую многими непрактичность и умозрительность идей Хильшера, его фанатизм, изящный стиль и мрачный романтизм привлекали немецкую молодежь. С середины 20-х годов он консультировал множество консервативных и национал-революционных молодежных организаций. Особое влияние его идеи оказали на студенчество. Знакомство с В. Зиверсом состоялось в 1931 г. в Штутгартском институте. В лекциях Хильшера Зиверса увлекла идея создания германской религии, игнорируя христианство. В 1935 г. он пригласил ученого в «Наследие предков», из которого Хильшера быстро выдавили нацисты. Ему припомнили запрещенную цензурой книгу «Рейх», которую, впрочем, ряд партийных деятелей обсуждал и после ее запрета.


[Закрыть], – уточнил Зиверс.

При упоминании Хильшера Джонс вздрогнул, что не укрылось от штандартенфюрера, продолжающего говорить:

– Хильшер был задержан Гестапо в связи с событиями 20 июля и просидел в тюрьме продолжительный срок. Но это не то, о чем я хочу рассказать…

Джонс неожиданно занервничал и принялся бесцельно перебирать лежавшие перед ним бумаги.

– Настоящие цели «Аненербе» определяла не нацистская партия, как, наверное, думают все здесь присутствующие, – на одном дыхании произнес Зиверс, – а тайное общество…

– Я не знаю, милорд, – беспардонно перебил подсудимого Джонс, – желает ли трибунал заслушивать далее этот бред! Мне кажется, что это скорее попытка уйти от признания, чем признание!

– Но я сейчас собираюсь сделать признание…

– У меня еще есть много вопросов, которые я хочу задать этому свидетелю! – Джонс не давал возможности Зиверсу произнести еще хоть что-нибудь.

– Господин Джонс, трибунал с вами согласен, – бесстрастно произнес председатель, – продолжайте ваш перекрестный допрос. Если свидетель желает что-нибудь добавить, трибунал заслушает его в конце заседания.

Зиверс ошеломленно замолчал. Ему не дали возможности пролить свет на истинное положение вещей в «Наследии предков». Такое поведение обвинения могло означать только одно – тайными исследованиями общества заинтересовался кто-то из союзников-победителей Рейха. И они не заинтересованы, чтобы правда о «Предках» стала достоянием широкой общественности. А раз так, закончить свое признание ему не позволят. Зиверс вновь съежился на скамье подсудимых – боевой задор куда-то испарился. Больше о докторе Хильшере штандартенфюрер не вспоминал.

* * *

Каменные стены одиночной камеры сочились влагой и могильным холодом. Нынешней ночью Зиверс чувствовал его каким-то обострившимся чутьем. За время, проведенное в тюрьме с момента вынесения приговора, Вольфрам уже свыкся с мыслью о скором расставании с жизнью. Привык чувствовать бесплотное присутствие в камере демонов смерти, караулящих его грешную душу. Временами ему казалось, что он уже мертв и похоронен, а толстые могильные черви глодают его бренное тело. Щелкнул отпираемый немногословным толстым охранником замок камеры.

– Последний завтрак? – не вставая с лежанки и не открывая глаз, поинтересовался узник. Если так, то до казни, назначенной трибуналом, оставалось не более пары часов.

– Ты ошибся, Вольфрам! Надо всегда надеяться на лучшее! – произнес до боли знакомый голос.

Зиверс резко вскочил на ноги, но, почувствовав слабость, вновь рухнул на лежанку. Протерев дрожащей рукой глаза, эсэсовец завозился на жестком ложе, пытаясь привести неожиданно ослабшее тело в вертикальное положение. Наконец он уселся на лежанке, упершись спиной в шершавую холодную стену.

– Фридрих? – до сих пор не доверяя собственным глазам, выдохнул Зиверс. – Но как?

– Так, – односложно ответил Хильшер, проходя в камеру.

Он подошел к лежанке и остановился. Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза. Первым сдался Хильшер.

– Прости, старина, – прошептал он, бережно опуская на пол сумку, которую сжимал в руках. – Я ничего не смог сделать для тебя.

Он тяжело вздохнул и уселся на нары рядом с Зиверсом.

– Я думал, что смогу повлиять на решение трибунала… Но я где-то просчитался…

– Не надо извинений, – глухо отозвался штандартенфюрер, – это я должен просить у тебя прощения. Я… Я – предатель! Ведь я чуть было не поставил под удар всю нашу работу! – голос Вольфрама окреп. Последние слова он прокричал в промозглый полумрак каземата.

– Да, – согласился Фридрих, – и львиную долю своих сил я потратил на то, чтобы закрыть тебе рот.

– Как тебе удалось повлиять на Джонса и остальных? – Зиверс постепенно оживал, присутствие рядом верного друга, соратника и учителя вселяло в него пускай зыбкую, но надежду.

– С этим как раз проблем не возникло – способ старый, проверенный неоднократно. Помнишь, как мы в тридцатых привлекали в орден нужных людей? Финансовых воротил, политиков, ученых…

– Помню. Но у тебя не было времени да и возможности для полной обработки…

– Хорошо, что ты это понимаешь, – одобрительно улыбнулся Хильшер. – Но, повторюсь, – я, увы, не всесилен!

– Процесс внушения не так прост и требует длительной предварительной подготовки всех объектов.

– Я не виню тебя, Вольфрам. Ты и так долго держался. Но, потратив остаток сил, я ничего не смог сделать для тебя лично! – Заметив, как дернулся Зиверс, доктор успокаивающе положил ладонь на его дрожащее колено. – Своим невольным признанием ты поставил меня перед выбором: защитить тебя или дело всей нашей жизни…

– Я знаю, – произнес штандартенфюрер, – что ты лично прибыл в Нюрнберг, пытаясь защитить меня. Твои показания на процессе…

– Эта попытка заранее была обречена на провал! – безжалостно перебил своего ученика Хильшер. – Без наших наработок…

– Тогда зачем?

– Я не мог бросить тебя на произвол судьбы! То, что мне удалось добиться встречи с тобой, – удача. Большая удача! – воодушевленно произнес Хильшер.

– Не вижу повода для радости! – раздраженно заметил Вольфрам. – Завтра меня все равно повесят!

– Повесят, – согласился Фридрих. – Я даже провожу тебя до виселицы… Но перед этим мы с тобой кое-что сделаем.

Хильшер нагнулся и поднял с пола объемную сумку, которую принес с собой. Поставив ее на колени, он вытащил на свет толстую книгу в потертом кожаном переплете.

Зиверс на мгновение потерял дар речи.

– Это же тайные таблички Вейстхора! – наконец справившись с волнением, потрясенно воскликнул он.

Об этих древних табличках, как, впрочем, и об их загадочном владельце – бригаденфюрере СС Карле Марии Виллигуте [14]14
  Виллигут, Карл Мария – (1866–1946), так называемый Распутин Гиммлера, достиг именно такого влияния. Благодаря своей родовой памяти и порождаемым ею образам древней немецкой традиции, он стал любимым наставником рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, и ему было дано официальное разрешение на исследования доисторического прошлого в СС между 1933 и 1939 годом. За период своей службы он прошел путь от гауптштурмфюрера СС (капитан) до бригаденфюрера СС (бригадный генерал) – по личной рекомендации Гиммлера. Поскольку Гиммлер консультировался со своим наставником по самому широкому кругу вопросов, Виллигут принимал участие в разработке эмблемы Totenkopfring (кольца мертвой головы), которую носили члены СС, и в концепции Вевельсбурга как ордена-замка СС и разработке других церемоний, ответственных за традиционную ауру идеологии СС: символы элитаризма, расовой чистоты и территориального господства.


[Закрыть], в «Аненербе» ходили легенды. Его знали как выдающегося специалиста в области черной магии и называли Распутиным Гиммлера из-за непомерного влияния на нацистскую верхушку. Даже в официальных списках руководителей СС он числился не под настоящей фамилией, а под псевдонимом Вейстхор, одним из имен скандинавского бога Одина. Сама же фамилия этого таинственного генерала – Виллигут – переводилась как «бог воли», что согласно мистической терминологии означало «падший ангел». Корни рода Виллигута терялись во тьме веков. На его родовом гербе, известном историкам с десятого века, были изображены две свастики. Все Виллигуты из поколения в поколение передавали наследникам загадочные таблички с тайными магическими письменами. В Средние века род Виллигутов подвергался гонениям со стороны католической церкви и был проклят Папой Римским за еретические обряды и нежелание уничтожить дьявольскую книгу. Эту ненависть к роду Виллигутов христианская церковь пронесла сквозь века. Во времена Первой мировой один из епископов, присутствующий при вручении награды некоему гауптману Виллигуту, не удержавшись, спросил офицера:

– Тот самый Виллигут?

– Да! – гордо ответил гауптман.

– Дьявольская семейка! – в сердцах сплюнул епископ и покинул расположение части.

К священной книге Виллигут не давал прикасаться даже самым близким соратникам по ордену. И тот факт, что тайные таблички оказались в руках доктора Хильшера, был событием, не влезающим ни в какие рамки.