Текст книги "Дети ночных цветов. Том 2"

Автор книги: Виталий Вавикин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шериф нахмурился, тяжело вздохнул, положил ей тяжелую руку на плечо, снова вздохнул и снова заговорил о социальном работнике, только на этот раз сделал это издалека, объясняя Гвен, что вырастить Томаса ей не по силам, что это большая ответственность.

– А то, что до этого его растила больная шизофренией женщина, нормально?! – вспылила Гвен, выслушала новую историю своей несостоятельности и едва сдержалась, чтобы не послать шерифа к черту. «Забрать Томаса? Как бы не так!»

– Может, никто и не хочет забирать его у тебя, – попыталась успокоить ее вечером Лорель. – К тому же это ведь будет социальный работник, а не пристав, которому поручено забрать у тебя брата. Дом у тебя есть, работа тоже. Поговорите, скажешь, что не отдашь Томаса, может, даже получишь какую-нибудь помощь.

– Да не нужна мне никакая помощь! – отмахнулась Гвен, но слова подруги немного успокоили ее. «Может быть, действительно все эти страхи не имеют основания? – думала она. – Не становиться же мне такой, как мать, подозревая всех и во всем?!» Сравнение помогло сильнее слов подруги. «И то правда, это ведь просто социальный работник».

Несколько дней ей удавалось думать именно так, затем она стала забывать о предстоящем визите. «Может быть, шериф передумал? Может быть, у них есть более важные дела, чем навещать тех, кто может справиться и без них? А может, они просто решили забыть обо мне?» В последнее хотелось верить больше всего, но надежды не оправдались.

Прошло чуть больше недели после похорон матери. Гвен и Томас убирались во дворе. Синий седан, лучшие годы которого остались уже далеко позади, остановился у их дома. Гладко выбритый мужчина лет сорока вышел из машины. На нем был надет серый костюм. Черные ботинки запылились. В руках потертая кожаная сумка. Русые волосы коротко пострижены. Гвен не сразу поняла, кто он, и долго не обращала на него внимания, а он просто стоял и смотрел на нее и Томаса. Пять минут, десять…

– Мисс Мороу? – позвал он охрипшим голосом, достал платок и высморкался. – Меня зовут Рон Адамс. Шериф просил заехать к вам и…

– У нас все хорошо! – выпалила, не задумываясь, Гвен. – Нам не нужна помощь, и у нас нет никаких жалоб или пожеланий. – Она уставилась на Адамса, но он молчал, переводя взгляд с нее на Томаса и обратно.

– Не возражаете, если я поговорю с мальчиком? Томас? – он открыл свою папку. – Его ведь так зовут, да?

– Да, но зачем….

– Томас! – Адамс дружелюбно помахал рукой. – Не бойся. Подойди ко мне. – Он опустился на корточки, чтобы быть с мальчиком примерно одного роста. Гвен наблюдала за ним, пытаясь заставить себя не нервничать. – Чем занимаешься, Томас? – спросил ее брата Адамс. Томас насупился, опустил голову. – Не бойся. Я хочу быть твоим другом, – Адамс посмотрел на Гвен. – Ведь так, мисс Мороу?

– Да, – нехотя согласилась она. – Скажи ему, Томас, что мы делали?

– Вы ведь убирали двор? – помог ему Адамс. Томас кивнул. – Отлично. А ты? Что именно делал ты? Подметал, собирал мусор или… – Адамс не договорил, потому что Томас резко развернулся и побежал прочь. – Что это с ним? – спросил он Гвен. Она растерянно пожала плечами.

– Не знаю. Обычно он ведет себя немного лучше, но это… Это ведь мальчишка. – Она улыбнулась, надеясь смягчить этим Адамса. Адамс задумался на мгновение, затем осторожно кивнул.

– Очень необщительный мальчик. Он всегда был таким или стал после смерти матери?

– Что? Нет. Он нормальный. Просто… Просто я даже не знаю, что на него нашло.

– А при матери он вел себя так же? Не поймите меня неправильно, но для ребенка в таком возрасте важен авторитет, а вы просто его сестра. Возможно, он просто выражает свое нежелание подчиняться вам и ждет, когда вернется мать? Родители, как правило, имеют влияние на детей. Особенно в таком возрасте, поэтому…

– У его матери была шизофрения, мистер Адамс, – оборвала его Гвен, отчаянно пытаясь выглядеть приветливо. – Его растила я. И я для него авторитет.

– Вот как, – Адамс что-то хмыкнул себе под нос. – Тогда докажите мне это.

– Что? – растерялась Гвен.

– Прикажите ему вернуться и поговорить со мной.

– Приказать? А вы не думали, что просто не понравились ему, может быть, даже напугали его?

– Я?! – Адамс натянуто рассмеялся. – Не говорите ерунды, мисс Мороу. У меня трое детей. Дети любят меня.

– Это ваши дети вас любят, мистер Адамс. Вы их отец. А для Томаса вы – незнакомец, которого он видит впервые. Не забывайте к тому же, что он рос без отца и любой мужчина для него всегда чужак.

– Просто прикажите ему вернуться и поговорить со мной.

– Нет, – Гвен попыталась отыскать взглядом Томаса, но не смогла. – У него недавно умерла мать. Я не знаю, видел он это или нет. И если вы думаете, что я буду заставлять его разговаривать с человеком, который ему неприятен или которого он боится, то вы сильно ошибаетесь.

– Дети не боятся меня, – продолжая улыбаться, почти прошипел Адамс.

– Почему? – Гвен пожала плечами. – Мне, например, когда я была маленькой, вы бы не понравились, может быть, я бы даже испугалась вас.

– Мы говорим не о вас, мисс Мороу.

– Верно. О Томасе. Но если он… – она замолчала, увидев, как брат идет, катя перед собой велосипед. Он остановился перед Адамсом, показал на спустившее колесо и протянул ему ключ.

– Почини!

– Починить? – Адамс снова присел на корточки. – Боюсь, при помощи ключа это не починить. Разве тебе не говорили об этом? – он увидел, как Томас покачал головой, и снисходительно улыбнулся. – Видите, мисс Мороу, ваш брат совершенно не боится меня. Уверен, если вы оставите нас наедине на пару минут, то мы подружимся. Что скажешь, Томас? Хочешь поговорить со мной?

– Лучше почини.

– Починю, но для этого потребуется заменить колесо. У тебя есть новое колесо?

– А ее друг мог починить так, – сказал Томас, указывая на Гвен.

– Друг? – улыбка Адамса стала шире. – Значит, у твоей сестры много друзей?

– Я не знаю. – Томас нахмурился, опустил голову, не сводя глаз с колеса.

– А друзья твоей сестры… Они часто бывают здесь?

– Не знаю. Так ты не починишь мне колесо?

– Они не мешают тебе? Не шумят, когда ты спишь или…

– Ну хватит! – вспылила Гвен, окончательно потеряв терпение. – Чего вы добиваетесь, мистер Адамс?! Хотите услышать, что я не уделяю брату достаточно внимания? Это не так. Хотите узнать, как часто я меняю своих друзей? Томас не знает этого. Хотите заставить его сказать, мешаем мы ему спать или нет? Он не скажет вам, потому что кроме меня в этом доме вечером больше никого не бывает. Что еще, мистер Адамс?

– Еще? – он нахмурился, не придав предыдущим словам никакого значения. – Вы сказали, что ваша мать была больна. Как думаете, это не могло передаться Томасу?

– Томасу? – Гвен нервно шмыгнула носом. – Нет. Могло, но не передалось. Я наблюдала за ним, читала об этом литературу и…

– А вам?

– Что?

– Вам это могло передаться? Вы никогда не замечали за собой необъяснимого беспокойства, тревоги, подозрительности к незнакомым людям? – он смотрел на Гвен, ожидая ответа, а губы его продолжали улыбаться. – Подумайте об этом, мисс Мороу. Потому что если ваша мать действительно была серьезно больна, то не мне вам говорить, как это может быть опасно. – Он многозначительно посмотрел на Томаса. – Особенно для ребенка, который вынужден жить с больным человеком.

– Я не больна! – прошипела Гвен, начиная злиться на Томаса за то, что он крутится возле них со своим велосипедом.

– Не нужно злиться, мисс Мороу, – тут же подметил Адамс. – Это всего лишь моя работа. – Он устремил свой взгляд к дому. – Не возражаете, если мы посмотрим комнату Томаса?

– Нет, но где, если честно, вы были предыдущие шесть лет?

– Предыдущие шесть лет ваша мать была жива, – Адамс снисходительно улыбнулся и жестом предложил Гвен идти вперед. На крыльце он остановился, посмотрел на кресло-качалку. – Говорят, ваша мать сделала это здесь?

– Да. Говорят… – Гвен открыла входную дверь, крикнула Томасу, чтобы он не уходил далеко от дома. – Кажется, вы хотели посмотреть комнату брата?

– Хотел. – Адамс не двигался, просто стоял и смотрел на кресло. – Могу я спросить вас, мисс Мороу, что вы почувствовали, когда нашли свою мать? Судя по тому, что вы мне сказали сегодня, у вас не было к ней теплых чувств.

– Она была больна, мистер Адамс. Что вы хотите услышать? Желала ли я ей смерти? Хотела ли, чтобы умерла моя мать? – Гвен встретилась с ним взглядом и сказала «нет». – А теперь, если вы не против, давайте посмотрим комнату Томаса.

– За этим я и здесь, – Адамс снова улыбнулся.

Эта улыбка уже начинала бесить Гвен. Она хотела верить ему, хотела верить в честность и мудрость этого человека, но не могла. Все в нем было каким-то фальшивым. Может, лишь ботинки, пыльные и грязные, были более-менее правдивы. Все остальное – фарс, фальшивка. Гвен вошла в комнату брата, открыла окно, выгоняя застоявшийся воздух.

– Согласна, придется сделать скоро ремонт, но… – она всплеснула руками. Адамс снова улыбнулся, кивнул, однако Гвен так и не смогла понять, согласен он с ней или это еще одна фальшивка.

– Скажите, мисс Мороу, а эту комнату для Томаса выбирали вы или ваша мать?

– Эту комнату? – она насторожилась, ожидая подвоха. – Не помню. Кажется, вместе. Не знаю. Какое сейчас это имеет значение?

– Ну, вы говорили, что ваша мать была больна, а комната выбрана удачно, к тому же когда мальчик только родился, осмелюсь предположить, что здесь было уютно. – Адамс долго смотрел на Гвен, ожидая ответа, но она настырно решила молчать. – А ваша комната, мисс Мороу? Мы можем посмотреть ее?

– Это еще зачем?

– Я социальный работник, мисс Мороу. В мои обязанности входит смотреть, анализировать, делать выводы.

– Да? И какой вывод вы хотите сделать, осмотрев мою комнату?

– Пока никакой, но надеюсь, что в итоге он окажется верным, – Адамс породил еще одну улыбку. Гвен отвернулась, скрывая гримасу отвращения.

– Пойдемте.

Она отвела его в свою комнату, решив, что не станет ничего объяснять, не станет оправдываться. Кровать не убрана – плевать, это ее дело. Косметика разбросана по столу, вещи на спинках стульев – и что, разве это не принадлежит ей?

– Давно здесь делали ремонт? – спросил Адамс, осматриваясь и совершенно не замечая беспорядок.

– Не помню, а что?

– Судя по моим наблюдениям, лет семь назад, возможно, даже больше. – Он дождался, когда Гвен согласно кивнет. – Не ошибусь ли я, если скажу, что после рождения Томаса у вас никогда не делали ремонт?

– Выходит, что так, – Гвен растерянно пожала плечами.

– А ваша мать? В ее комнате такой же беспорядок? – Адамс увидел, как напряглась Гвен. – Или же нет? – он подумал, что, возможно, эта девчонка могла занять комнату матери, как только та умерла. Почему бы и нет? Вот и объяснение этого беспорядка. – Мы можем посмотреть комнату вашей матери, мисс Мороу?

– Комнату матери? – она пожала плечами, вышла в коридор. – Там в основном иконы и… Я не заходила туда с того дня, когда… – Гвен замолчала, открыла дверь и пропустила Адамса вперед. – Не возражаете, если я не буду заходить? – спросила она.

Адамс не ответил, переступил порог, огляделся. Комната была просторной, но крайне мрачной. Тяжелые шторы скрывали окна. Лики святых застыли на стенах. От их укоризненного взгляда, казалось, невозможно укрыться. Большая кровать стояла посреди комнаты, разделяя окно и входную дверь. Постельное белье на ней было чистым, но крайне дешевым. Старый бельевой шкаф неуклюже сутулился напротив кровати. Адамс подошел к нему, заглянул внутрь.

– Когда ваша мать в последний раз покупала себе что-нибудь из одежды? – спросил он Гвен.

– Из одежды? – она попыталась вспомнить, но не смогла. – Не помню, а что?

– Из того, что я вижу, она, судя по всему, была у вас аскетом. Вы никогда не ссорились с ней по этому поводу? Она никогда не пыталась запретить вам покупать новую одежду, косметику? Никогда не хотела, чтобы вы одевались чуть скромнее, проводили больше времени дома?

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Вы часто с ней ссорились?

– Ссорились? – Гвен вдруг захотелось захлопнуть дверь и оставить Адамса навсегда в этой больше похожей на камеру в тюрьме, чем на спальню, комнате. – Причем тут это?

– Просто пытаюсь понять. – Он жестом предложил ей войти. – Скажите, мисс Мороу, что вы чувствуете, находясь здесь?

– Ничего. – Гвен с трудом сдерживала желание подойти к окну и раскрыть шторы.

– А сейчас? – Адамс закрыл входную дверь.

Гвен резко обернулась.

– Какого черта вы делаете?! – на мгновение ей показалось, что в комнате не хватает воздуха. Адамс не двигался, просто стоял, наблюдая за ее реакцией. – Откройте, пожалуйста, дверь, – тихо попросила его Гвен.

– Вам страшно?

– Нет.

– Вы выглядите напуганной, мисс Мороу. Когда вы в последний раз заходили сюда? Месяц назад? Год назад? Пару лет?

– Не помню.

– Вы говорили, что мать ваша была больна. Как долго это продолжалось? Она причиняла вам боль? Заставляла вас стыдиться себя? Что вы почувствовали, когда она умерла? А Томас? В нем вы не видите продолжение своей матери? Не думаете о том, что можете наконец-то отплатить ей за весь тот вред, что она причинила вам? – Адамс выдержал небольшую паузу. – Мисс Мороу?

– Убирайтесь, – процедила сквозь зубы Гвен.

– Это просто стандартная процедура. Просто вопросы, которые я должен задать.

– Я сказала, убирайтесь! – Гвен шагнула к нему, заставив машинально попятиться.

– Вы же сами сказали, что ваша мать была больна. Разве я не должен проверить вас, чтобы понять, способны ли вы заниматься воспитанием своего младшего брата?

– Способна. Еще как способна. Довольны? А теперь убирайтесь. Дверь прямо за вашей спиной, мистер Адамс. – Она сделала еще один шаг к нему, надеясь, что он снова попятится, но он лишь слабо улыбнулся.

– Успокойтесь, мисс Мороу, – охрипший голос Адамса стал на удивление мягким. – За десять лет работы я общался с сотнями людей в подобных ситуациях, и поверь мне, я уже видел все.

– Я люблю Томаса, мистер Адамс, – тихо сказала Гвен, однако злость в ее голосе продолжала звучать. – Я смогу позаботиться о нем, и я никогда не причиню ему вреда. И можете не сомневаться – Томас любит меня и хочет остаться со мной.

– Ничуть не сомневаюсь, что это так, мисс Мороу, – снисходительно улыбнулся Адамс. – Дети в его возрасте, как правило, привязаны к своим родителям или родственникам вне зависимости о того, хорошо им с ними или нет. – Он вышел из комнаты. – Сколько вам лет, мисс Мороу? Восемнадцать?

– Девятнадцать. – Гвен шла следом за ним к выходу.

– Девятнадцать… – голос Адамса снова стал неприветливо сиплым. – Это сложный возраст, мисс Мороу. Поверьте мне, я знаю это по опыту. Девушка, собирающаяся стать матерью в восемнадцать лет, даже не представляет, с какими трудностями ей придется столкнуться.

– В девятнадцать, – поправила его Гвен, но он не обратил на это внимания.

– А в вашем случае, мисс Мороу, ситуация осложнена тем, что Томас достаточно взрослый мальчик. Я понимаю, вы скажете, что растили его с детства, что знаете о нем абсолютно все, но задайтесь вопросом: сможет ли он с вами получить достойное образование, сможете ли вы отправить его в школу, заботиться о нем? Это ведь требует больших затрат, мисс Мороу. Затрат времени, денег, усилий…

Они вышли на улицу. Томас возился во дворе, пытаясь открутить велосипедное колесо.

– К тому же мальчику в этом возрасте нужен отец, мисс Мороу. Как думаете, вы сможете заменить ему не только мать, но и отца? – Адамс обернулся и посмотрел на Гвен, терпеливо ожидая ответа. Она молчала до тех пор, пока не поняла, что он не уйдет, не получив ответа. – Думаю, вы и сами все понимаете, мисс Мороу, – опередил ее Адамс, спустился с крыльца и, не оборачиваясь, пошел к своей машине.

«Что, черт возьми, я должна понять?!» – подумала Гвен, спустилась с крыльца, намереваясь догнать Адамса, но остановилась, решив, что это ничего не изменит. Он уехал, оставив в память о себе сомнения и тревоги. «И что теперь? Что я должна делать? Ждать?» Гвен взяла Томаса и поехала к Лорель. Они просидели с подругой до вечера, но так ничего и не решили.

– Может быть, он больше не приедет? – предположила Лорель. – Жаль, что у нас нет общих знакомых с этим мистером Адамсом.

– Да. Жаль, – Гвен задумчиво наблюдала за братом. Он бегал с детьми Лорель по двору, неуклюже запуская фрисби. – Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что еще немного, и Адамс обвинит в меня в том, что я такая же чокнутая, как мать. – Она посмотрела на подругу, но та предпочла промолчать. – Но ведь это же не так? – Гвен снова начала наблюдать за Томасом, но вопрос засел в голове, не давая покоя. – Может быть, мне встретиться с доктором Лероем и попросить проверить меня? Ну, чтобы знать наверняка.

– Ты не сумасшедшая, – заверила ее Лорель.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю и все.

– Как бывшие подруги моей матери? Они ведь даже на похоронах не верили, что мать была действительно больна!

– Может, она и не была больна? Я имею в виду, так, как ты думаешь, больна. Не все же люди, сводящие счеты с жизнью, больны шизофренией. У некоторых просто что-то не сложилось в жизни, у других какие-то непреодолимые сложности. Помнишь доктора Кларксона, который лечил нас, когда мы были детьми? Он ведь тоже убил себя, но у него не было шизофрении.

– Кажется, он чем-то болел?

– Вот видишь?!

– Но мать-то моя ничем не болела! Сомневаюсь даже, что она хотела убивать себя. Скорее всего, ее целью было пристрелить того демона, который поселился у нее в голове! – Гвен тяжело вздохнула, призналась, что боялась обнаружить нечто подобное у Томаса. – Доктор Лерой наблюдал за ним, но ничего не заметил.

– Вот видишь! – оживилась Лорель. – Если бы у тебя были какие-то признаки, думаешь, доктор Лерой не заметил бы этого?! – она тронула Гвен за плечо.

Гвен кивнула, но сделала это лишь потому, что не хотела больше продолжать эту тему.

Вернувшись домой, она долго убеждала себя прибраться в комнате матери, убеждала, что это ничего не значит для нее. «А лучше даже не прибраться, а выбросить все эти жуткие, мрачные вещи!» – она поймала себя на мысли, что боится не столько безумной матери, сколько ее комнаты. Даже сейчас, когда хозяйка ушла в мир иной, комната продолжала жить, продолжала плодить страхи.

Гвен заставила себя войти в нее. Вечер только начинал сгущаться за окном, но тяжелые шторы, сквозь которые он не мог проникнуть, уже превращали его в ночь. «Начнем хотя бы с этого», – решила Гвен, подошла к окну, раздвинула шторы, огляделась. Теперь проблема в другом – стены, иконы, мебель. Они поглощали свет своей мрачностью и печалью, они словно отбирали жизнь у всего, что приходило сюда: будь то солнечный свет или человек – неважно. И еще запах. Пыль, старость, застоявшийся воздух. Гвен почему-то всегда казалось, что именно так должно пахнуть в склепе или в музее, где вместо мумий выставлены забальзамированные тела.

«От этого избавиться не так сложно», – она попыталась открыть окно, не смогла. Старые задвижки заржавели и отказывались подчиняться. «Ладно», – Гвен вышла из комнаты, отыскала молоток. «Кто теперь здесь главный?» Она пыталась шутить, но чем темнее становилось за окнами, тем сильнее становился ее страх. Можно было, конечно, включить свет, но Гвен принципиально не хотела этого делать. «Я не боюсь. Не боюсь ни этой комнаты, ни той, кто в ней жила».

Гвен наконец удалось открыть окно, впуская в комнату свежий воздух. Она знала, что это не так, но на мгновение ей показалось, что она слышит, как тяжело вздохнули старые стены. Свежий воздух смешался с застоявшимся и начал стремительно вытеснять его, выдавливать из комнаты.

«Теперь пыль».

Гвен принесла тряпку и до начала сумерек протирала мебель, иконы, пол.

«Теперь все-таки придется включить свет».

Гвен сделала это неспешно, доказывая себе, что не боится темноты. Темноты здесь. Темноты, способной оживить любую тень, любой предмет, на который днем не обратишь даже внимания.

«Я не боюсь. Не боюсь».

Выключатель щелкнул, лампочка под потолком моргнула и снова погасла. «Вот, значит, как». Гвен почувствовала это делом принципа – если она сейчас сдастся, отступит, то уже никогда не сможет прийти сюда снова, никогда не заставит себя признать, что это комната, в которой никто не живет. Нет, это будет комната матери, комната, в которую лучше никогда не заглядывать. «Я найду лампочку. Найду и поменяю».

Гвен потратила на поиски около получаса. «Ладно, в конце концов, лампочку можно вывернуть откуда-нибудь». Она включила все светильники, что были в доме, и выбрала самый яркий, затем дождалась, когда лампочка в нем остынет, и вывернула ее.

«Вот так-то!» Гвен принесла из гаража стремянку, вернулась в комнату матери. Тьма сгустилась, стала почти осязаемой. «Я не боюсь, – сказала она себе, устанавливая лестницу. – Ну, если только чуть-чуть». Фонарик вспыхнул, выхватывая из темноты лики святых. «Это нужно будет тоже вынести отсюда», – подумала Гвен, откручивая старый, покрытый толстым слоем пыли плафон. Лестница шатнулась под ногами. Гвен взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, выронила плафон. Звякнуло разбившееся стекло. Томас проснулся и позвал ее по имени.

– Уже иду! – пообещала ему Гвен, спустилась с лестницы и проверила, работает ли новая лампочка.

Желтый свет вспыхнул, ослепив на мгновение глаза. «Уже другое дело». Она оставила свет включенным, вышла в коридор. Дверь в комнату Томаса была открыта, но он уже снова спал. Или притворялся? Гвен решила не разоблачать этот обман, прикрыла дверь в его комнату и достала с чердака старые коробки, намереваясь собрать вещи матери.

«Спать все равно не хочется, так что…» Она обошла весь дом, избавляясь от вещей и связанных с ними воспоминаний. Странно, но в итоге она с трудом смогла заполнить лишь небольшую коробку – ей всегда казалось, что вещи матери занимают как минимум половину пространства в доме. Раньше они были везде, а сейчас… Всего-то пара статуэток да ничего не значащие мелочи. На кухне Гвен остановилась и долго не могла решить, от чего стоит избавиться, а от чего нет.

Конечно, мать готовила здесь еду, пользовалась посудой, но разве Гвен не делала здесь того же, особенно последние годы? Разве эти вещи не принадлежат ей так же, как и матери? Может быть, даже чуть больше. «Вот, например, эти тарелки. Разве это не я их покупала? Я. А стаканы, а вилки?» Гвен улыбнулась, увидев несуразную желтую чашку для завтрака, которую у нее выпросил Томас, когда она покупала скатерть на стол и имела глупость взять его с собой в магазин. «Нет. Эти вещи принадлежат так же и нам с братом, как и матери, – решила она, увидела старую блинницу и тут же поправила себя. – Почти все».

Некоторые вещи все-таки продолжали принадлежать матери, несмотря на все попытки сделать их общими. Сколько раз Гвен пыталась воспользоваться этой блинницей, чтобы приготовить Томасу и себе завтрак? А сколько раз мать закатывала скандал, как только замечала это? Гвен не помнила, в чем именно была причина подобного запрета. Кажется, мать вбила себе в голову, что Гвен там что-то сломала или что-то еще – неважно, главным было, что эта вещь принадлежала ей. Гвен поколебалась и убрала блинницу в коробку, уверенная, что со временем обязательно всплывет что-нибудь еще. «В конце концов, здесь у матери была целая жизнь».

Она отнесла коробку на чердак, прошлась для верности еще раз по дому, заглянула к Томасу убедиться, что он спит, и остановилась возле закрытой двери в комнату матери. «Может, лучше будет пойти спать? – мелькнула у нее в голове трусливая мысль. – Почему нельзя отложить все на завтра? Какая разница в том, когда я наведу там порядок? Можно же просто выбрать какой-нибудь свободный день и заняться этой комнатой с самого утра».

Гвен почти убедила себя, почти отошла от двери. «Только выключу свет – и уйду». Она вошла в комнату, поднесла руку к выключателю, увидела осколки разбившегося плафона, остановилась. «А что если Томас забежит завтра сюда и порежется?» Гвен принесла веник, совок, убрала стекла. «Вот видишь, совсем не страшно». Она улыбнулась, огляделась по сторонам, пытаясь решить, с чего начать ликвидацию этой комнаты. «Иконы. Эти черные, мрачные иконы». Подошла к одной из них, протянула руку, пытаясь снять, встретилась с укорительным взглядом святого, отошла в сторону. «Ладно. Иконы оставлю напоследок. Они, в конце концов, ни в чем не виноваты».

Гвен открыла старый шкаф, морщась от едкого запаха нафталина. «А я и не знала, что у матери было столько одежды», – подумала она, пытаясь вспомнить, когда видела в последний раз, чтобы мать надевала это. «Может быть, когда я была маленькой?» Гвен тяжело вздохнула, пытаясь прогнать нахлынувшие воспоминания.

Она закрыла шкаф, надеясь, что если не будет видеть все эти платья и костюмы, то не будет и воспоминаний, отошла назад, огляделась. «Но если не одежда, тогда что?» Взгляд скользнул по тумбам и столам. «Может быть, убрать сначала статуэтки и шкатулки?» Гвен простояла в комнате больше часа, но так и не смогла определиться. Она уже хотела сдаться, хотела уйти, признав свое поражение. «Может быть, лучше будет попросить Лорель убраться здесь? – ее взгляд растерянно скользил по комнате. – Надеюсь, у нее не будет проблем с тем, чтобы определиться, с чего начать. Все равно в итоге придется уносить все». Гвен тяжело вздохнула. «Но ведь это же просто вещи!»

Она заставила себя подойти к кровати. «Здесь уже никого нет. Это просто грязное белье». Гвен сдернула одеяло, бросила его на пол, затем простынь, подушки. «Просто грязное белье». Она запихнула его в коробку и заклеила скотчем. «Кажется, Лорель говорила, что знает телефон организации, в которую можно отдать старые вещи?» – подумала Гвен, и идея пришлась ей по душе. «Почему бы и нет? Зачем мне хранить то, чем я никогда не собираюсь воспользоваться?!Что будет в этой комнате через месяц? Через год? Почему следом за вещами матери не избавиться и от ее мебели? Разве мне нравится этот стол? Нет. А шкаф? Тоже нет». Она потрогала кровать рукой, пытаясь решить, нравится она ей или нет. «На ощупь неплохо». Гвен осторожно села. «Кажется, мягкая и удобная. Лучше, чем моя. Уж больше моей кровати – это точно. Вот только смогу ли я на ней спать?» Гвен осторожно легла, сначала продолжая держать ноги на полу, затем попыталась устроиться так, как ей будет удобно, закрыла глаза. Продолжая размышлять, она не заметила, что заснула.

Снов не было, лишь какая-то беспокойная пульсирующая темнота да детский далекий крик ближе к утру. Гвен не сразу поняла, что это кричит ее брат.

Он проснулся, позвал ее, не получил ответа и пошел в ее комнату. Сестры не было. Томас огляделся, решил, что она может быть на кухне, готовит ему завтрак. Проходя мимо комнаты матери, он остановился, увидев незакрытую дверь. Ноги сами заставили его повернуться и заглянуть в комнату.

Утро было хмурым, и пробивавшийся сквозь окна свет усиливал воображение, рисуя неясные очертания мебели, икон на стенах, кровати, женщины, лежащей на ней. Крик поднялся откуда-то из желудка. Рот Томаса открылся. Страх подчинил тело, сковал онемением. Легкие вспыхнули огнем. Томас сделал глубокий вдох и снова закричал, пытаясь заставить себя развернуться и побежать прочь, к сестре, на улицу, подальше от этой комнаты, кровати.

– Томас? – женщина на кровати открыла глаза и повернулась к нему.

Томас с силой захлопнул дверь, чувствуя, как шевелятся волосы на голове. Ему хотелось заплакать, но он не мог. «Бежать! Бежать! Бежать как можно дальше отсюда!» Томас спрятался под кухонный стол, прислушался. Дверь в комнату матери открылась. Чьи-то шаги приближались к нему.

– Томас? Томас, где ты? Я тебя напугала? Прости меня? – Гвен осторожно заглянула под стол. Брат зажмурился, обхватил голову руками. – Томас? – она тронула его за плечо.

Он вздрогнул, выскочил из-под стола, споткнулся о стул, упал и неожиданно разревелся. Гвен попыталась его успокоить, но он не слушал ее, вырывался из объятий и, вырвавшись, тут же останавливался и начинал реветь еще громче, понимая, что бежать некуда.

– Ну что ты? Что ты? Это же я, – Гвен попыталась привлечь его внимание, не прикасаясь к нему. Томас затряс головой, старательно отворачиваясь. – Тебя что-то напугало? Ты что-то увидел? – она замолчала, болезненно поджав губы. Комната матери, кровать матери, крик Томаса. – Это была я, Томас! На той кровати. Я! – Гвен снова попыталась прикоснуться к нему. – Я убиралась в комнате матери и заснула…

Томас вздрогнул, почувствовав ее прикосновение, замер, пытаясь решить: вырываться ему или нет.

– Здесь никого кроме нас нет. Слышишь? – Гвен видела, как слезы текут из его глаз, видела, как он тяжело дышит, жадно хватая ртом воздух, слышала его всхлипы, но истерика, кажется, проходила. – Это я, Томас. Я, – Гвен обняла его за плечи, осторожно попыталась прижать к себе. Он заупрямился. – Посмотри на меня! – велела Гвен. Томас решительно замотал головой. – Я сказала, посмотри… – Она оборвалась на полуслове, услышав стук в дверь. Томас вздрогнул, отскочил в сторону. – Нет! Нет! Нет! – Гвен молитвенно сложила на груди руки. – Не бойся. Это просто дверь. Кто-то пришел к нам. Понимаешь? Кто-то стоит на крыльце.

– На крыльце? – всхлипывая, переспросил Томас.

– Да. Мне нужно открыть дверь, – Гвен попыталась улыбнуться. – Ты подождешь меня? Хорошо? – Она поднялась на ноги, дождалась, когда Томас кивнет, и пошла открывать.

– Мисс Мороу, – Рон Адамс приветственно склонил голову, застыл на пороге, пытаясь заглянуть в комнату. – Я слышал плачь. Что-то случилось?

– Нет. То есть да… Томасу приснился сон… Вернее, не сон… – Гвен тяжело вздохнула, провела рукой по коротким волосам на голове, снова вздохнула, шагнула было вперед, чтобы поговорить с Адамсом на улице, вспомнила о Томасе, подумала, что сейчас не самое лучшее время оставлять его одного, хотела уже пригласить Адамса в дом, остановилась, посмотрела на него недоверчиво, понимая, что сейчас он снова будет искать и вынюхивать то, чего здесь никогда не было и не будет, но он бы хотел увидеть…

– Что-то не так?

– Не так? – Гвен заглянула в комнату, пытаясь разглядеть, плачет Томас или уже успокоился.

– Вы ударили брата? – напрямую спросил Адамс.

– Что? Нет, конечно!

– Значит, он упал? Вы спали и не могли видеть, как это случилось….

– Нет! – прервала его Гвен. – Он просто… Он испугался.

– Испугался? – на лице Адамса появилось недоверие. – И что же это было? Крыса, кошка или какое-то другое животное?

– Не крыса и не животное, – Гвен помялась несколько секунд. – Боюсь, это была я. Только не делайте такое лицо! Это было случайно. Вчера вечером я собиралась убраться в комнате матери, легла на кровать и случайно заснула. Томас увидел меня там утром и, должно быть, решил, что это его мать.