Текст книги "Чикчарни"

Автор книги: Виталий Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

VI

– С какой целью вы угнали самолет? – в пятый раз задал вопрос полицейский комиссар.

И в пятый раз студенты повторили, что хотели привлечь внимание к небрежному хранению химического оружия на авиационных базах, оставшихся без внимания КОМРАЗа, что они ни в коем случае не хотели распылять ядовитый бензилат ЕА4923 над побережьем Флориды…

– Как можно?! Нам такое и в голову не могло прийти! Кошмар!

…Что они хотели приземлиться в Уэст-Палм-Биче и сдать кассеты с отравляющим веществом администрации города.

– Но ведь вы не прорвались бы к аэродрому! – Комиссар уже кричал, и его можно было понять. – Зенитные комплексы сбили бы вас еще на подходе к побережью, и тогда выброс яда в воздух был бы неминуем.

– Мы не задумывались над этим, – твердил Дадли Олбури, пилотировавший самолет. – Надеялись пройти на малой высоте.

А его напарник и друг Аллан Бетел напирал на высокий политический и гражданский смысл их акции.

Поймите, на складах по всему земному шару лежат сотни тысяч, если не миллионы тонн взрывчатки и отравляющих веществ, которые никто пока не собирается дезактивировать. Говорят, мол, руки не доходят. Не верю! Кому-то важно, чтобы вся эта смертоносица оставалась в боевой готовности. А охрана зачастую поставлена настолько слабо, что подходи и бери – никто пальцем не шевельнет. Я, все равно считаю, что мы поступили правильно. Теперь-то уж эти ми складами займутся наверняка!

– Господи, какие кретины! – Полицейский комиссар грохнул кулаком по столу. – Вы же запалили фитиль от этих складов, неужели непонятно?! А пилот истребителя, который может остаться дебилом навсегда? И нападение на эксперта КОМРАЗа? – Он выбросил руку в мою сторону. – А попытка взрыва кассеты?

– Мы оборонялись! – воскликнул Дадли Олбури. – Мы плохо соображали, что делаем.

– А помехи, наведенные из космоса, – тоже объясняются аффектом? – вставил я. – Вся наша электроника и связь вышли из строя. Мы ориентировались визуально и едва вас не потеряли.

– Какие еще помехи? – возмутился Аллан Бетел. Искренне, казалось, возмутился. – Ничего не знаем. Наши приборы работали нормально…

В общем мы топтались на месте часа два. А потом связались по радиотелефону с министерством национальной безопасности в Нассау, и начальник полицейского управления Фрипорта получил приказ: отправить угонщиков на вертолете под усиленной охраной в столицу.

Я был свободен в своих действиях, поэтому решил лететь тем же вертолетом, тем более что мое присутствие в Нассау в качестве свидетеля было крайне необходимо. Нам выделили хорошую машину противолодочный вертолет ЕН-101 в транспортном варианте. И вечером мы вылетели на юг. Нас было тринадцать человек – четверка экипажа, два угонщика, я и шесть солдат британской морской пехоты в качестве охраны – бравые ребята, рослые, невозмутимые, тяжеловесные, словно вытесанные в какой-то каменоломне стратегического назначения. Лететь нам предстояло не больше часа.

Мы уже прошли над островами Берри и, обменявшись радиоприветствиями с диспетчером аэродрома на Чаб-Ки, взяли курс на Нью-Провиденс. Под нами лежал «Язык Океана». Вода отливала тяжелой синевой, на нее непостижимо – в нарушение всех законов цветовой гармонии – накладывалось золотое сияние солнца, неотвратимо скатывавшегося туда, где воды Гольфстрима, казалось, должны были подхватить его и унести на север. Справа виднелась пенная бахрома прибоя на рифах, ограждающих остров Андрос, – и бахрома эта тоже была подкрашена золотисто-розовым. Словом, редко мне доводилось видеть более красивое зрелище.

И вот в такую минуту ракета «Стингер», управляемая инфракрасной головкой самонаведения, вошла в выхлопную струю газотурбинного двигателя нашего вертолета.

Два события произошли одновременно. «Стингер!» – выкрикнул штурман, наблюдавший за морем сквозь стекло кабины, и тут же раздался взрыв. Видимо, сработал лазерный неконтактный взрыватель, потому что ракета ахнула в нескольких метрах от вертолета. Разорвись она при контакте – никто из нас не уцелел бы.

Словно гигантской дубиной поддали вертолету снизу. В уши ударил грохот, а следом – скрежещущий дробный звук, выворачивающий внутренности. Машина подскочила на несколько метров, а затем резко пошла вниз, словно проломив хрупкий невидимый лед, который только и поддерживал ее над воздушной бездной.

«Конец?» – мелькнуло у меня в голове.

Кто-то страшно закричал. Упал на дно кабины морской пехотинец, залитый кровью. Я с трудом удержался на сиденье. Аллан бросился к Дадли – я сначала не понял зачем.

Вертолет выровнялся. Двигатель заработал снова – завыл на каких-то немыслимых оборотах. Позже я узнал, что нам вырубило два движка из трех и до посадки мы тянули на одной турбине.

Судьба слепа, но в своей слепоте бывает изобретательна. У нас в грузовой кабине было четыре трупа. В живых осталось пятеро – и на них ни единой царапины. Дадли Олбури, два пехотинца, сержант – командир группы погибли на месте, пораженные вольфрамовыми шариками. Среди экипажа потерь не было. Осколочно-фугасная начинка «Стингера» изрешетила стенки кабины, но не вывела вертолет из строя, не привела к пожару.

Теряя высоту, мы шли к ближайшей точке суши, где нам могли оказать помощь, – городку Стэффорд-Крик на острове Андрос. Вертолет грузно шлепнулся на набережной – искать более подходящую площадку было затруднительно. Вой турбины стих. Распахнув дверцу, мы с Алланом выпрыгнули на землю и приняли у солдат, оставшихся в кабине, тела убитых. Смерть словно бы сблизила нас. На какое-то время мы с охранниками забыли о роли Аллана во всей этой истории. Он был теперь равный среди нас: морские пехотинцы потеряли половину своего маленького отряда, и Аллан тоже потерял друга – Дадли.

Подлетела «скорая помощь». Подъехали еще какие-то машины – с военными, гражданскими, полицейскими. Центром образовавшейся толпы стал экипаж ЕН-101 – летчиков расспрашивали, добиваясь четкой картины атаки на вертолет. Мы с Алланом стояли чуть в стороне. Бетел совсем ушел в себя, потускневшие глаза его не выражали ничего.

Возле нас остановилась машина – черный «крайслер Ле Барон» 1987 года. Из нее вышел невысокий человек лет сорока пяти самой заурядной внешности.

– Мистер Щукин? – осведомился он.

Я подтвердил.

– Мистер Бетел?

Аллан еле заметно качнул головой.

– Прошу следовать за мной. – И человек махнул в воздухе радужно засветившейся карточкой КОМРАЗа.

Странно. Этого мужчину я видел впервые в жизни…

Мы с Алланом сели в «крайслер», захлопнули дверцы, и машина резко взяла с места. Через десять минут мы, не снижая скорости, пронеслись через городок Стэньярд-Крик, а еще через десять минут въехали в Хард-Баргин.

«Трудная сделка», – мысленно перевел я название городка, совершенно неотличимого от десятков других багамских курортных поселков.

Машина остановилась у двухэтажного здания, представлявшего собой идеальный в геометрическом отношении куб. Абсолютно ровные плоскости стен с широкими поляризованными стеклами окон, не пропускающими внутрь чужих взглядов, абсолютно ровная – так казалось снизу – крыша, лишенная даже антенн.

Мы вошли внутрь, и здесь я испытал, пожалуй, самое сильное потрясение за последние годы.

В большой, полной света комнате, у низкого столика, заставленного напитками, в глубоком кресле сидела… Мерта. Мерта Эдельгрен женщина, с которой я дрался в тесном тамбуре «Стратопорта», которую убили на моих глазах, которую я безуспешно пытался оживить и труп которой я лично сбросил с десятикилометровой высоты, заставив крылья «Стратопорта» разойтись в стороны. Нет. Чушь какая-то. Двойник?

– Ничего подобного, – говорит эта женщина спокойным голосом, угадав мои мысли. – Не двойник, не загримированная актриса, не сестра-двойняшка. Я – это я. Мерта. Здравствуй, Щукин.

– Здравствуй, Эдельгрен, – в тон ей говорю я, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым. – И как там, на том свете?

– Нормально. Как везде. – Мерта наливает в высокий стакан виски «Олд Грэнд-Дэд», бросает туда несколько кубиков льда и медленно пьет. – Садись. Поговорим.

Я вижу, что в комнате стоят несколько кресел. В углу видеосистема «Сильваниа суперсет». Рядом микрокомпьютер неизвестной мне модели.

– А почему ты решил, что я была на том свете? – Мерта вдруг широко распахивает глаза – ей страшно нравится дурить меня.

– Ну как же, «Стратопорт», девяносто шестой год… Разве не твое сердце остановилось тогда, и разве не ты летела все десять километров до самой воды?

– Нет, не я. – Поставив стакан, Мерта блаженно потягивается, на ее губах мерцает сладострастная садистская улыбка. – Правда, Олав?

Я вздрогнул? Или сумел погасить дрожь? Неужели и Олав здесь? Спиной я чувствую, как в комнате появляется кто-то еще. Их двое. Медленно поворачиваюсь.

Здра-асссьте-е! Вся компания в сборе. Рядом с Олавом – тот самый жалкий старичок со «Стратопорта», в смерти которого я считал себя повинным. Значит, и он-в АрмКо? И к тому же не совсем старичок, а вполне крепкий дядя. Прелюбопытная история…

– Правда, Мерта, – впервые за долгие годы я слышу баритон Олава, – старина Щукин, видимо, считает, что он действует только наверняка. Но ведь мы тоже кое-что умеем. Например, умеем выключить сердце, а потом включить его. И еще умеем открывать шлюзы «Стратопорта» с той стороны, с которой захотим. И выдергивать тела наших сотрудников из ловушек, даже если кому-то хочется, чтобы эти тела разбивались о воду и размазывались красным джемом по синим волнам.

– Итак, друзья встречаются вновь, – мне не остается ничего другого, как иронизировать. – Похоже, что изотопную булавочку не кто иной, как вы мне подсунули? – обращаюсь я к «неумехе».

– Да, я. Но вы успели мне ее вернуть. Ловкач! – ядовито усмехается он. – Впрочем, нам, кажется, пора познакомиться. Осгуд Теш. Бывший полковник.

– Сергей Щукин. – Я встаю и щелкаю каблуками. – Будущий генерал. Все смеются.

– Успокойся, Щукин. – Мерта стирает с лица последнюю тень мерцающей улыбки. – Алланом занимаются наши коллеги. В другой комнате. Нас тоже интересует вся эта история с самолетом. – Она подчеркивает слово «тоже».

– Что касается вашего генеральства, – подхватывает Олав, – то оно зависит от вас. Захотите нам помочь – будете генералом. Не захотите мы постараемся, чтобы вы о звании рядового мечтали как о недосягаемом почете.

– Фу, какой подлый шантаж, Терри! – восклицаю я. – Вы ведь Терри, правда? Никакой не Олав Ольсен, а Терри Лейтон, бывший офицер ЦРУ, ныне – оперативный работник Комитета вооружений. Так вот, чтобы вы знали. Насчет генерала – это шутка. Я человек штатский, эксперт КОМРАЗа, нахожусь на своем уровне компетентности и выше прыгать не хочу, поэтому о воинских званиях могу рассуждать лишь абстрактно. В сущности смысл работы нашего Комитета в том и заключается, чтобы воинские звания ушли в прошлое. Навсегда.

– Это ты будешь рассказывать в Москве. По Центральному телевидению, – обворожительно улыбается Мерта. – Когда станут показывать публичный процесс над изменником Родины и шпионом Сергеем Щукиным. Бывшим экспертом КОМРАЗа.

Весь этот разговор мне уже безумно надоел. Дешевка от начала до конца. Если им есть что мне предъявить – пусть предъявляют. Видимо, я им очень нужен, раз они пошли на такие ухищрения – вплоть до киднэппинга, чтобы меня заполучить.

– Ладно, хватит трескотни, – говорю я, опускаясь в кресло и наливая себе «Олд Грэнд-Дэд» (гулять так гулять, мне в конце концов тоже нравится карамельный привкус этого виски). – Чем вы меня там хотите порадовать?

– Извольте, – говорит Олав и подходит к видеосистеме. В руках у него появляется комп и видеомонетка. Он опускает монетку – крохотный видеодиск – в щель компа и подключает к телевизору видеосистемы.

Загорается экран. Я вижу спину удаляющегося от камеры чело века. Он подходит к воротам в ограде из колючей проволоки. За оградой высится круглая бетонная башня высотой с десятиэтажный дом – вся в металлических лесах, усеянных какими-то яйцеобразными предметами. Отчетливо видно огромное количество торчащих во все стороны антенн, которые придают башне зловещий вид.

Человека встречают двое в форме без знаков различия. Мужчина вынимает из бокового кармана пропуск и показывает охранникам. Те коротко козыряют. Человек бросает взгляды вправо и влево, затем оборачивается и пристально смотрит прямо на нас.

В моих жилах кровь превращается в горячую ртуть. Этот чело век я.

– Стоп-кадр! – командует Мерта.

Изображение застывает. «Суперсет» работает от голоса. На экране действительно я. Нет никаких сомнений. И походка была моя. И характерная для меня манера оглядываться.

– Где это? – спрашиваю я.

– Бавария, – улыбается Олав.

Я никогда в жизни не был в Баварии.

– А точнее?

– Гора Шварцригель.

«Черный засов», – машинально переводит название с немецкого какое-то лингвистическое устройство в моем мозгу. – «Подходящий топоним для шантажа, – добавляет сознание. – Только безвкусицы и здесь – через край».

– Ну, дальше, – тороплю я.

– Это одна из секретных баз БНД и ЦРУ. Здесь занимаются электронным шпионажем, – с готовностью объясняет Олав. – Прослушивают Восток всеми возможными способами. Допуск высшей категории секретности. Сюда могут войти немногие смертные – у пультов сидят определенные лица из ЦРУ, считанные сотрудники БНД, некоторые офицеры разведки ВВС Германии. Специально для вас мы разработали легенду, которую с удовольствием приложим к этой видеомонетке. Легенда объясняет, когда именно вас завербовали в АрмКо, каким образом осуществляется связь с нами, как часто вы бывали в подобных секретных центрах и во время каких конкретно командировок.

Дьявол! Один из тех редких случаев, когда я нетвердо знаю, как себя вести. Налицо фальшивка, но очень тщательно сработанная. Как повести игру?

– Зачем вам все это нужно? – спрашиваю я, изображая на лице дикое изумление.

– Это нам не нужно, – тут же реагирует Олав, он же Терри. – Хотя, не скроем, ради получения этой видеомонетки мы пошли на определенные затраты. Нам нужны вы, Сергей. Вы даже не представляете, как вы нам мешали последние два года, занимаясь тихой кабинетной работой. Несколько раз вас пытались убрать, но вам везло. Вы об этом и не подозреваете вовсе. Кстати, я всегда был противником вашей смерти.

– Спасибо, дружище, – любезно кланяюсь я.

– Убийство видного человека всегда поднимает слишком большие волны, – не замечает Лейтон моей ремарки. – Вы нам нужны живой. Подчеркиваю: именно нужны и именно нам. В настоящее время у нас нет в КОМРАЗе своего человека вашего уровня подготовки.

Я отмечаю мысленно – «в настоящее время» и «вашего уровня».

– Вы специально привезли меня в городок с таким говорящим названием – Хард-Баргин? – Я уже взял себя в руки, ко мне вернулась растаявшая было ирония.

– Нет, это вышло случайно, – отмахивается Мерта.

– Ой, смотрите. – Я стучу пальцем по столу. – Любовь к театральным эффектам вас погубит. И Шварцригель – тоже перебор. Пока что я имею в виду только название. Натуральный кич. Повторите запись.

И снова вижу, как на экране человек поворачивается и в меня упирается пристальный, как из зеркала, взгляд – мой собственный.

VII

– Покажи монетку, – попросил меня Эдик.

Я порылся в кармане, нашел там кругляш, нашарил в темноте руку Эдика и вложил в нее видеодиск.

Эдик включил автомобильный комп. Засветился дисплей.

– Что ты делаешь? – встрепенулся я. – Нас накроют через две минуты. Сквозь стекла кабины дисплей виден за километр.

– Ша, девочки! – Эдик иногда употребляет словечки из лексикона одесского Привоза, и откуда это у армянского интеллигента – я не знаю. Он почти уткнулся лицом в дисплей и что-то накинул на себя – стало темно. Я ощупал правое сиденье машины и понял, что Касабян снял с него чехол. До моих ушей донеслись тихие шелестящие звуки – это пальцы Эдика забегали по клавиатуре компа. Началось священнодействие, в котором я при всем желании не мог участвовать: Эдик расценивал диалог с машиной как очень интимный процесс, и вмешиваться в него с моей стороны было столь же бестактно, как вламываться ночью в спальню молодоженов с требованием к ним вести себя потише.

Я понятия не имел, что Эдик хочет получить от видеозаписи. Впрочем, ему виднее. Кто из нас компьютерный ас в конце концов?

– Да, кстати, – высунулся Касабян из-под накидки. – Не вздумай спать. Пока я работаю, ты – наши глаза и уши. А чтобы не скиснуть продолжай тихонько рассказывать о своих приключениях. Шехерезада ты наша, – желчно добавил он. – Синдбад-Мореход, мать твою…

Теперь, когда я мог упорядочить в памяти чехарду последних дней, я отчетливо видел все накладки, все швы, строченные белыми нитками, все комедийные мизансцены и драматические случайности. Не только я действовал наспех – мои противники, люди, у которых я встал на пути, тоже действовали наспех, и посему наши разведывательные контакты, сближения и расхождения напоминали плохо отрежиссированный спектакль или неуклюжий танец – с непременным отдавливанием ног и взаимными оскорблениями партнеров.

Я очень легко ушел от моих противников в Хард-Баргине – теперь я видел, что мне дали уйти.

Я прихватил с собой Аллана, которого тоже считал жертвой обстоятельств, – понятно, что и здесь со мной сыграли в поддавки.

…Придя в себя от шока, полученного при просмотре видеозаписи, я попросил Олава показать мне видеомонетку.

– Элементарный видеотрюк, комбинированная съемка, удачный грим, снова и снова твердил я, прокручивая запись.

Три моих тюремщика только улыбались в ответ, переглядываясь между собой.

Меня отвели в небольшую комнату, где тоже была видеосистема – на столике рядом с кроватью. Нехитрая обстановка, включавшая крохотный санузел, наводила на мысль, что хозяева дают мне возможность пожить в этой камере и обдумать их далеко идущие предложения.

Войдя в комнату, я первым делом опустил монетку в щель компа и подключился к телевизору. Ограда, башня, охранники, моя собственная персона. Нет, никакой зацепки. Все очень реалистично. Нет и намека, что изображение поддельное…

– Сделано очень чисто, – подтвердил Эдик глухим голосом из-под покрывала. – Это не видеотрюк. И не монтаж. Что-то иное. По-моему, я начинаю догадываться… Ты говори, говори…

Пленник я или нет? Этот вопрос тоже занимал меня. С одной стороны, меня вроде бы не охраняли, что вполне объяснимо: видеомонетка, по замыслу стратегов АрмКо, должна была держать меня лучше всяких цепей. Но с другой стороны, надзор вполне мог быть незримым и весьма жестким. Так это или нет – следовало проверить экспериментально.

Солнце уже ушло в воды Гольфстрима. Золотые перья облаков на глазах розовели и наливались алым. По мере угасания дня все больше светлело поляризованное стекло-хамелеон моей камеры. Если я и был пленником, то пленником обеспеченным. Около двадцати двух часов ко мне вошел здоровенный мулат с подносом в руках – принес отменный ужин, включавший салат из ракушек, вареных береговых крабов, бананы, сочные плоды манго…

Наевшись от души, я лег и уговорил себя заснуть, не забыв поставить свои внутренние часы на пять утра. Ночь прошла без приключений – по крайней мере я ничего не слышал. А ровно в пять я был уже на ногах. Можно было конечно же запрограммировать комп, чтобы он сыграл роль будильника, но я привык полагаться на тренированного «сторожа» в собственном сознании.

Сделал интенсивную зарядку, бесшумно размялся, облился водой в тесном душе за пластиковой ширмой, оделся. Проверил карманы: деньги, документы на месте. Комп – главное – при мне. Судя по состоянию «секретки», ночью его никто не трогал. Я выщелкнул монетку и положил ее отдельно в потайной – на мертвой «липучке» – карман брюк. Так, ну что ж, вперед! Выглянул в коридор. Пусто. Прошел в холл, где вчера встретился со старым знакомым Олавом и двумя выходцами с того света Мертой и Осгудом. Тоже пусто. Толкнул входную дверь. Хм! Не заперто. Осторожно-осторожно, стараясь издавать звуков не больше, чем тень Петера Шлемиля, я выскользнул на улицу. Ни души.

Утро было чудесное. Легкий свежий ветер дул с моря, солнце, омытое за ночь Гольфстримом и прочими водами океана, сияло как тысячелепестковая дантовская роза. По обочинам улицы горели, не сгорая, ярко-красные костры царских делониксов – поразительных деревьев, придающих неповторимую красоту здешней флоре.

Крадучись я обошел вокруг дома. Опять-таки никого. Краем глаза я уловил какое-то движение. Медленно повернул голову. На втором этаже кубического здания за просветленным зеркальным стеклом стоял Аллан и отчаянно жестикулировал, привлекая мое внимание. Уловив, что я смотрю на него, он стал бешено тыкать правой рукой в сторону моря, размахивая левой таким образом, словно бы изгоняя бесов. Затем опустил руки и навалился на стекло. Огромная плоскость дрогнула, зеркальное изображение на ней поехало вниз.

Я все понял. Аллан догадался, как открыть окно, и что-то высмотрел на берегу. Я медленно отошел в сторону от дома, но, как только продрался сквозь живую изгородь из цезальпинии красивейшей, со всех ног помчался к воде. На берегу я обернулся и увидел эффектную картинку, которая намертво отпечаталась у меня в памяти: черный провал в ряду зеркальных окон второго этажа – видимо рама проворачивалась на центральной горизонтальной оси – и вытянутый в струну Аллан со вскинутыми руками, застывший в воздуху в трех метрах от земли.

Так. Пляж. Волнение нулевое. Начинается прилив. Пустынно. Две фигуры у кромки воды. Что имел в виду Аллан? Ага, в сорока метрах от меня на песке лежит «содьяк» – маневренная надувная лодка с мощным мотором. Между «содьяком» и водой – еще метров двадцать. Две фигуры парень и девушка, купающиеся голышом в утренней прохладной воде, видимо, хозяева лодки. Молодые крепкие тела. Брызги. Адам и Ева. Красиво. Только мне сейчас не до любования изящным. Я что было силы тащу «содьяк» к пенной кромке, толкаю его в сторону прибоя, волоку, разбивая волны, первые метры – отмель.

«Не обломать бы винт». – Впрыгиваю и запускаю мотор. Реакция у парочки отменная. Нисколько не робея, словно еще не отведав плода с древа познания добра и зла, они бросаются к «содьяку», крича разное: Адам – «'Л килл ю!» (Убью тебя!), Ева – то ли «Робби» (Имя), то ли «роббри» (грабеж).

Да, все правильно: мои действия можно квалифицировать только как грабеж. Но иного выхода у нас нет. Я могу уйти сразу же, однако Аллан – он уже миновал живую изгородь – еще в полусотне шагов от меня. Кто быстрее?

Адам и Ева сталкиваются с Алланом на самой кромке воды. Библейский канон нарушен: сцена явно не из райской жизни. Девушка вцепляется Аллану в волосы, а парень бьет под дых. К счастью для Аллана, промахивается. Впрочем, теперь я понимаю, что Аллан просто не пропустил удар. Сейчас, когда я знаю, кто такой Бетел, я осознаю, каких трудов стоило ему не проявить боевое искусство. Выдержка взяла верх, иначе прокол был бы очевидный: по сценарию начальников Аллана студент-пацифист и профессиональная рукопашная – понятия несовместимые.

Аллан просто отшвырнул парня, дернулся что было мочи (в руках у девушки наверняка остался клок волос), крутанулся на месте, хлестко и очень неджентльменски шлепнул Еву по мягкому месту, нанес встающему из воды Адаму удар раскрытой ладонью – внешне неумелый, но, как я позже понял, достаточно ослепляющий – и в два прыжка догнал «содьяк».

Мотор взревел – мы ринулись прочь от берега. Я сразу же заметил, что пальцы обеих рук Аллана в свежей и засохшей крови, ногти сорваны.

– Что это? – кивнул я на его руки.

– Пустяки. – Аллан остервенело мотнул головой и сплюнул за борт. – Всю ночь отколупывал шурупы. Раму прикрутили намертво, сс-собаки…

– Эк ты ее, – поддел я Аллана, намекая жестом на его неделикатное обхождение с юной девой.

– Сука! – рявкнул Бетел, поглаживая рукой правую сторону черепа. – Половину волос вырвала!

Кроме криков Адама и Евы на пляже, других звуков до нас не доносилось. Берег с пламенеющими делониксами медленно отступал вдаль…

Впереди – в сотне метров – по воде шла белая полоса. Рифы! Я никудышный мореход. Аллан, судя по всему, тоже. Острые кинжалы кораллов наверняка исполосовали бы нашу лодчонку, если бы не начавшийся прилив. Уровень воды поднялся настолько, что легкий «содьяк» смог проскочить над рифом – считанные сантиметры отделили наше днище от гребня мощного известнякового барьера, выстроенного невзрачными полипами. Впрочем, может быть, все дело было не в приливе, а в чикчарни, который решил сменить гнев на милость и перейти на нашу сторону.

В «содьяке» лежал какой-то сверток из плотной ткани. Я развернул его. По синтетическому днищу лодчонки рассыпались сотни полиэтиленовых пакетиков с белым кристаллическим порошком. Вот оно что! Наркотики. Библейская ситуация оказалась вывернутой наизнанку. Адам и Ева в роли змеев-искусителей – можно ли при думать более извращенный сюжет?

Парень с девушкой были контрабандистами – представителями профессии, весьма популярной на Багамских островах. Видимо, они приплыли на Андрос на заре и решили использовать ранние часы в свое удовольствие.

Поразительно, но традиции «бахамара» чрезвычайно сильны на Багамах в самом конце XX века. «Бахамар» – так когда-то называли акваторию Багамского архипелага испанцы. В переводе это слово означает «мелкое море», но мели здесь в общем-то ни при чем: с «бахамаром» всегда связывались представления о пиратстве и контрабанде. Площадь акватории – сто тысяч квадратных миль. Нынешние справочники утверждают, что в архипелаге насчитывается 700 больших и малых островов. Однако в докладе 1864 года приводились такие цифры: двадцать девять островов и 2387 «скал». Понятно, что здесь было где укрыться «джентльменам удачи» и прочим морским ребятам. Навигация в Багамском архипелаге всегда считалась особо опасным делом, и местные мореходы пользовались заслуженной славой: они умели ориентироваться по разноцветным рифам и мелям примерно так же, как европейские моряки ориентируются по картам и лоциям.

В наше время плавать в этих водах разрешается только в дневное время. Разумеется, на контрабандистов сие правило производит чисто комедийное впечатление. Они пользуются тем, что Багамы – как государство – располагают невероятно протяженной береговой линией, наладить четкую охрану которой практически невозможно. Не удивительно, что торговцы наркотиками чувствуют себя здесь более вольготно, чем когда-то пираты в «бахамаре». Увидев наркотики, Аллан страшно оживился.

– Это героин! – зашептал он, хотя вокруг на километры простиралось чистое море. – Нам страшно повезло. Поплыли на Большой Абако. Я знаю, кому это можно сбыть без всякого риска. Мы разбогатеем в два счета.

Я послушал-послушал его, потом завернул пакетики в ткань и засунул себе под куртку.

– Распоряжаться этим добром буду я, – заявил я Аллану таким тоном, что он почел за лучшее не спорить.

Когда мы высадились спустя несколько часов близ Николс-Тауна, первое, что я сделал, – это вылил на сверток оставшееся горючее из бензобака и поджег зажигалкой, конфискованной у сникшего Аллана.

– Потрясающий акт гуманизма, – попытался он съязвить. – Советский эксперт уничтожает отраву, которая могла бы стоить жизни тысячам невинных душ.

– Козел! – отвесил я ему первое пришедшее в голову ругательство. – Позволить себе засыпаться на наркотиках в чужой стране может только наследственный олигофрен…

– Все. Хватит лирики! – Эдик отбросил покрывало и выключил комп. На долю секунды экран высветил его лицо – Эдик был весь в поту. Еще бы – просидеть два часа под душным чехлом. – Кажется, нашел. Ты идти можешь?

– Могу. Но зачем? Куда? И что ты нашел, бога ради?!

– Потом, потом, – заторопился Эдик. – Кажется, нас засекли. Хватай свою амуницию и выскакивай.

– Ты разве выходил в эфир?

– Выходил. Быстрее же! Твой личный кимп – с дисплеем или с индикатором? – С дисплеем.

– Очень хорошо. Черт! Монетка! Чуть не забыл. Хорош бы я был… Бежим. Если отскочим метров на двести – спасены.

Только выйдя из машины, я понял, что меня контузило весьма крепко. Ноги ватные, земля плывет, перед глазами роятся светящиеся точки. И все же я побежал. Эдик тянул меня за собой и, подставив бок, семенил рядом и пытался даже нести…

Мы успели. Перед нами встали характерные заросли дикой ага вы, и мы, рискуя остаться без глаз, напарываясь на колючие листья, искровянив себе руки и ноги, залегли в самом центре этой гущины.

Тут же – словно ожидая, когда мы наконец затихнем, – в небе гигантским бенгальским огнем расцвела осветительная ракета. Лучи двух прожекторов, протянувшиеся с территории Атлантического подводного центра, скрестились на сиротливом «Бронко», уткнувшемся в неприступную ограду из нескольких рядов колючей проволоки. И тут же сквозь «колючку» ударил луч боевого лазера. Сначала взметнулся фонтан белого, отороченного оранжевым огня, а потом до нас долетели хлопок, и треск, и гром, и яростное шипение огня, и снова треск.

Мне в голову закралась совсем неуместная мысль. Что-то похожее, наверное, творилось на Багамах шесть лет назад, вообразил я, во время празднования 500-летия открытия Америки. 12 октября – День Открытия и так считается национальным багамским праздником, а в 1992 году это было, видимо, нечто необыкновенное.

К острову Самана-Ки – месту, куда подошел, как сейчас принято считать, Колумб, – приплыли пересекшие Атлантику «СантаМария», «Нинья» и «Пинта» – копии, разумеется, но выполненные со всей тщательностью и в натуральную величину, – и был фейерверк, и карнавал, и пляски, и смех, и корзины цветов на волнах, и плавучие костры, отражавшиеся в воде, и воздух звенел тысячами радостных голосов…

Сейчас тоже был фейерверк. Но без плясок. И без цветов. «Форд Бронко II», арендованный мною утром у гаитийца в Нью-Тауне сроком на неделю, перестал существовать, не пробыв у меня и суток. Ловко…

Около пожара сразу же возникло много людей. Они что-то кричали, переругивались, бегали с оружием в руках. Осветительная ракета погасла, тогда прожекторы стали шарить по округе своими длинными белыми руками. Раза два луч мазнул по розеткам агавы, но нас никто не увидел.

Через час все стихло. Мы выбрались на дорогу, злобно ругаясь сквозь зубы и отряхивая одежду. Утром это место наверняка обнаружат по капелькам крови, оставленным нами на колючих листьях.

– Куда теперь? – поинтересовался я у Эдика. – Через двое суток утром Володя будет ждать нас в Конго-Тауне. Это километров семьдесят отсюда. Если доберемся – улетим. Путь будет трудный. Нам придется пересечь все три байта Андроса – Северный, Средний и Южный.

– Перегруженные битами, пойдем по байтам, – попытался скаламбурить я, хотя прекрасно знал, что «байтами» на Андросе называются широкие естественные протоки, прорезающие остров насквозь.