Текст книги "Чикчарни"

Автор книги: Виталий Бабенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Осилишь? – озабоченно спросил Эдик. – Будем идти скрытно. Питаться чем попало. Северный и Средний байты в самых узких местах четырехкилометровой ширины.

– Бог даст, не утонем, – улыбнулся я. – А от голода на Багамах еще никто не умирал. Даже беглые рабы, чье положение было гораздо хуже нашего. Пошли потихоньку. И начинай рассказывать, пока нас еще до конца не поджарили лазером. Что тебе удалось обнаружить? С кем ты наводил связь? Каким образом нас засекли? И в конце концов – кто записан на видеомонетке: я или не я?

– Ты, если начинать с конца, – ответил, помолчав, Эдик. – И одновременно – не ты. Это комподел.

VIII

Пока мы шли с Эдиком всю эту долгую ночь от островка Мастикового до мыса Фламинго, я многое узнал о компиратстве и комподелах. Этот новый вид ремесла (искусства? зрелища? мошенничества?) стал возможен только с развитием компьютеров пятого поколения. Даже Эдик, человек, знающий все в области информатики, большей частью лишь слышал о комподелах, ну, конечно, читал научно-фантастические произведения Джека Уодемса, певца «пикейперства», а видел компиратские штучки всего несколько раз в жизни.

Суть компиратства – это то же самое, что «пикейперство» или «мимэпика», – заключается в том, что компьютер программируется на моделирование видеоизображений. В мультипликации нечто похожее существует уже довольно давно. Упрощенно говоря (упрощение – это педагогический метод Эдика, он даже своим коллегам излагает идеи программирования, прибегая чуть ли не к детским рисункам, а уж во мне он видел попросту сосунка из яслей), если изобразить на дисплее первую фазу движения рисованного, скажем, человечка и последнюю фазу, то компьютер смоделирует все движения целиком – так, как это делают художники-мультипликаторы, только лучше и гораздо быстрее. Теперь вообразим, пояснял мне Эдик, что в качестве исходного объекта берется фотография человека или киноролик, заснятый на живом материале. В сущности компьютеру совершенно все равно, что именно раскладывать на точечные элементы – рисованного Микки Мауса или реального Сергея Щукина. Разница – в возможностях тех или иных моделей машин и в мастерстве программиста. Компьютерный гений может оживить фотографию, заставить ее двигаться, улыбаться, плакать, умирать и вписать ее в любой кинематографический фон. Причем это будет неотличимо от киносъемки.

– Повторяю: компьютерный гений, – сказал Эдик с нажимом. – Я таких не знаю. Слышал о подобных опытах, но чтобы был достигнут столь высокий уровень искусства, как на твоей видеомонетке, – это впервые. Еще три часа назад я мог бы поклясться, что такое под силу только дьяволу. «Или чикчарни», – подумалось мне.

– А чем ты докажешь, что это комподел? – спросил я. – Пред положим, завтра суд, на котором меня обвинят в измене Родине. Как я могу подтвердить свою невиновность?

– Любой программист высокого класса – если пригласить его в качестве эксперта – согласится с моими выводами, – горделиво провозгласил Эдик. – Видишь ли, как я уже сказал, в идеале комподел неотличим от реальной киносъемки. Но – лишь в идеале. От ошибок сам господь бог не застрахован. И хотя монетка божественно хорошо записана, я нашел там две ошибки. Два крохотных сбоя. Два маленьких «жучка». Они все и решили. Дай-ка сюда свой кимп. Вот, смотри.

Мы остановились на обочине дороги. Эдик вставил монетку в кимп, зажегся экранчик. Все тот же, заученный мною до последней детали кадр: показав пропуск охранникам шпионского центра на горе Черный Засов, я оборачиваюсь и смотрю прямо в камеру.

– В реальном масштабе времени ничего не увидишь, – принялся объяснять Эдик. – Я растянул время, увеличив масштаб вдвое. Опять ничего. Сделал темп в два раза медленнее. Нулевой эффект.

Я всмотрелся в экран. Мимика моего лица была настолько замедленной, что движение мышц даже не угадывалось – живой кинокадр застыл, превратившись в статичную фотографию.

– Теперь – внимание, – предупредил Эдик. – Сейчас – в реальном масштабе времени – на твоих губах должна появиться эдакая змеиная улыбка. Смотри-смотри. Как раз в этом месте я ре шил было прекратить замедление темпа и махнуть рукой: мол, беспросветная затея. И знаешь, словно бес какой толкнул меня под локоть…

– Чикчарни! – вырвалось у меня.

– Шикарно, согласен, – подтвердил Эдик, не поняв моей реп лики. Я увеличил временной масштаб еще в десять раз. И обалдел!

Признаться, я обалдел тоже. Вместо обещанной «змеиной» улыбки по моему лицу на экране пробежала гримаса скорби, потом ужаса, потом эйфорической радости, потом тупого самодовольства – и все mb. в считанные доли секунды. Наконец на губах застыла та самая улыбка – и все кончилось.

– Видишь? Видишь? – горячо зашептал Эдик. – Тот гений компиратства словно примерял на тебя различные выражения лица. Наконец одно его устроило, а остальные он не стер. И разрыв не сомкнул. Забыл!!! Теперь понимаешь, в чем дело? Эта монетка – твое спасение, а не проклятие. Мы должны сохранить ее во что бы то ни стало. Погибать будем – а монетку сбережем.

– А второй «жучок» – он где? – вспомнил я.

– Тихо! – оборвал меня Эдик. – Кажется, машина.

Точно, по шоссе, догоняя нас, двигался на большой скорости автомобиль. Что было сил мы рванули в сторону от дороги и шлепнулись в хищно чавкнувшую траву – там начиналось болото.

Машина, гоня перед собой белый конус света, промчалась мимо. За ней – еще одна, легковая. Потом грузовик.

– За нами? – шепнул мне Эдик.

– Понятия не имею, – ответил я.

Так получилось, что в эту ночь Эдик не ответил на мой вопрос. Торопясь обогнать рассвет и заблаговременно добраться до укромного места, мы прибавили ходу и дальше шли молча, сберегая дыхание. Небо уже синело, когда мы обходили стороной просыпающийся городок Пайз-Харбор. День провели в небольшой лиственной роще, держа под наблюдением окружающую местность. Спали по очереди. Ели что придется недозрелые плоды манго, ракушки, цветочные стебли агав. Я даже попробовал большой коричневый боб тамаринда – и долго потом отплевывался. Он оказался удивительной гадостью – кислым и едким на вкус.

Здесь, в тени неизвестных мне широколиственных деревьев, Касабян и рассказал мне о своем втором открытии.

– Сейчас я тебе покажу еще одного «жучка», спрятавшегося в монетке, – объявил он, дождавшись, когда я очнусь после тяжелого сна на голой земле. – Это почище компиратства будет. Смотри во все глаза.

Эдик включил кимп и вывел на дисплей самое начало записи – спину удаляющегося мужчины. Мою спину.

– Снова замедляю темп. Масштаб времени один к ста двадцати восьми. Иначе: секунда реального времени длится у нас сейчас больше двух минут.

Экран мигнул. Изображение на мгновение исчезло, словно кто-то махнул перед съемочной камерой белой простыней, и опять появилась удаляющаяся спина.

– Ага! – торжествующе вскричал Эдик. – Сейчас верну и за фиксирую. Это след каких-то комподельских манипуляций. Даже тень следа, от которой из-за минимального сбоя в программе не удалось избавиться. Может, проглядели. Но самое главное то, что это не просто чистая страница, затесавшаяся в исписанном блокноте машинной памяти. Это – код.

Точно! На белом квадрате экрана синим цветом выделялись две группы цифр – по восемь знаков в каждой.

– Ты разобрал, какой это код? – сильно волнуясь, спросил я.

– Да, но не сразу. Минут десять ломал голову, как с помощью этих цифр выйти на «онлайн». Догадался. Однако это еще не все. Оставшиеся знаки тоже образуют код.

– «Онлайн» чего? – внутренне собираясь, спросил я.

– Я так думаю, что Комитета вооружений, – небрежно дернул плечом Касабян, но я видел, что это показуха, его просто-таки распирало от гордости.

– Эдик, это же потрясающая удача! Нашей монетке теперь цены нет.

– Совершенно с тобой согласен. Более того, ей цены нет со всех точек зрения. С нашей – потому что она спасает тебя от шантажа. А с точки зрения наших противников, этот диск бесценен вдвойне, и они готовы заплатить за него нашими головами. Причем чем быстрее, тем лучше. Разумеется, для них. Я ничего не понял.

– Объясни. Ты хочешь сказать, они очень расстроены тем, что мы теперь знаем код?

– Это все ерунда! – махнул рукой Эдик. – Код выхода в «онлайн» АрмКо наверняка уже сменили. Особенно после ночного фейерверка, который был устроен в нашу честь. Я предвидел смену кода еще ночью и поэтому решил ковать железо сразу. Потому-то и вышел в эфир. Как только разобрался в смысле кода – сразу же взломал один из сейфов в компьютерной памяти этого чертового Комитета вооружений. Не сомневаюсь, что нас засекли в ту же секунду. Так что нынешним положением мы обязаны – ты уж извини! – мне.

– К черту извинения! Не тяни резину. Что было в сейфе?

– А вот что. – Эдик пробежал пальцами по клавишам кимпа.

На дисплее возникла карта. Очень странная карта мира, выполненная в совершенно идиотской проекции. Она имела форму сердечка и что-то мне сильно напоминала. Через секунду я вспомнил что. Карту мира, вычерченную турецким картографом Хаджи Ахмедом в середине XVI века, я видел ее в одном французском атласе XIX столетия. Центральная часть изображения, соответствующая Атлантическому региону, была густо испещрена значками.

– В чем смысл картинки? Минута на размышление. – Эдик живо напомнил мне телевизионную передачу «Что? Где? Когда?», пользовавшуюся популярностью еще лет восемь назад.

– Объекты АрмКо?

– Молодец! – похвалил меня Касабян. – Когда следующий вопрос загонит тебя в тупик, сможешь использовать дополнительное время.

– Теперь главное – добраться с этой картой до КОМРАЗа. Лучше всего живыми.

– Нам бы день простоять и ночь продержаться, – пропел Эдик. Послезавтра утром Фалеев нас забирает из Конго-Сити. Или я-не я.

Лучше бы Эдик не говорил этих слов.

Ночью, перейдя вброд и вплавь Северный байт и сделав десяти километровый марш-бросок через Большой Лесной остров – это название память о прошлом: лесов на Андросе ныне почти нет, они снесены ураганами в двадцатых годах, и растительность с тех пор так и не восстановилась, – мы остановились передохнуть. Надо было накопить сил для следующего перехода, а утро неумолимо придвигалось.

Ах, Андрос, остров Андрос! Самый большой в Багамском архипелаге и самый бестолковый для нас. Здесь можно идти километры и не встретить ни кустика, ни деревца, так что человек, который вынужден скрываться, может двигаться относительно свободно только ночью, а днем обязан отлеживаться.

Чтобы не терять времени, мы решили послушать радио, и я включил кимп на прием. Чтобы не выдавать себя лишними звуками, перевел радиоканал на визуальное отражение информации. По экранчику побежали строчки последних новостей местного вещания.

«Как мы уже сообщали, прошлой ночью террористы пытались прорваться на территорию Атлантического центра испытаний подводного оружия ВМС США. Машина „форд Бронко II“, использовавшаяся террористами, уничтожена лучевым оружием. Тела нападавших не найдены, ведется поиск. Всех, кто увидит на дорогах Андроса незнакомых белых, просим сообщить в министерство национальной безопасности. Приметы террористов…»

– По-моему, нас обложили, – толкнул меня Эдик локтем в бок.

– Надеюсь, Фалеев не воспримет эту просьбу всерьез? – мрачно отшутился я.

«Час назад при заходе на посадку в Конго-Сити, – продолжали возникать строчки на дисплее, – разбился пассажирский самолет ДС6 авиакомпании „Багамасэйр“. Среди пассажиров на борту находились временный поверенный Швеции на Багамах Кнут Стробю и эксперт КОМРАЗа гражданин СССР Владимир Фалеев. Ведется следствие…»

Не чуя под собою ног, я опустился на землю. Рядом повалился на траву Эдик. У нас не было ни слов, ни сил. Впереди, на противоположном берегу Среднего байта, светились огоньки Мокси-Тауна, обещая обманчивый приют. Позади лежали сорок километров бессмысленных ночных переходов по низинам и мелководью Андроса. Слева подступала черная, невидимая в ночи и потому грозная, жуткая толща воды – «Язык Океана», в которой вели свои бесшумные и страшные дела учебные подводные лодки. И где-то рядом, по прежнему незримый, строил нам рожи и ухмылялся трехпалый бес чикчарни.

– Так где, говоришь, – спросил Эдик неестественно равнодушным голосом, – ты спрятал тот самый «содьяк»?

– В камнях близ Николс-Тауна, – ответил я, еще не понимая, к чему клонит Касабян.

– Значит, надо возвращаться туда.

– Ты с ума сошел?! – взвился я. – Это же снова пилить через весь Андрос! А кругом все ищут «неизвестных белых». Влипнем. Или просто сдохнем?

– Не сдохнем!!! – вдруг заорал в ответ Эдик. – Это Фалеева больше нет, а мы не сдохнем! А если сдохнем – все равно попрем дальше. Поползем! Дохлыми, но доберемся до лодки! И уйдем на Кубу! А вот там можно будет сдохнуть во второй раз. Уже окончательно. Но только там и не раньше!

– Погоди, Эдик-джан. – Я немного даже испугался, таким я Касабяна еще не видел. – Ну хорошо, дойдем. Но ведь в баке лодки – ни грамма горючего. Я все слил, когда сжигал героин.

– Идиот, – буркнул Эдик. – Герой вечерних новостей. Щукин против наркомафии.

– Согласен, – кивнул я. – Идиот. Герой. Все вместе. Только горючего все равно нет. А если б оно и было, то до Кубы не хватило бы. Ты представляешь себе, что такое полтораста миль, а то и все двести в надувной лодке?

– Придется у кого-то позаимствовать. – Эдик, кажется, меня не слушал. – Судя по твоим рассказам, ты у нас теперь большой спец по уводам и угонам. Да в конце концов досками грести будем. Руками!!! Иного пути у нас все равно нет.

– Ладно, пошли, – обреченно махнул я рукой. – Если вернемся первым делом организую всемирное общество ненавистников пешего туризма. Господи, как же мне надоели эти марш-броски!

– Тихо! – вдруг сипло прошептал Эдик. – Слышишь? Я затаил дыхание. До моих ушей донесся какой-то всплеск. Потом еще один. Неужели кто-то плывет по Среднему байту? За нами?

Внезапно в ночной тишине взвыл мотор – я даже пошатнулся. Эдик почему-то полез за пазуху. Что такое – плохо с сердцем?

Следом произошли сразу три события. Из темноты, поднимая бурун белой пены, слегка фосфоресцирующей во мраке, прямо к нашему участку берега вынеслась моторка. Сноп света ударил нам в лица – это люди в лодке включили мощный фонарь. «Щукин?!» – полувопросительно воскликнул мужской голос.

Мама моя! Это же Олав. Его баритон я не спутаю ни за что на свете. Настигли!

– Щукин, – повторяет уже другой голос, женский. Ого, и Мертв здесь. Интересно, их только двое или рядом есть еще кто-то? В третий раз:

– Щукин! – И дальше окрик: – Бросай оружие!

Они что – всерьез? Неужели эта парочка думает, что вот так, вдвоем, без поддержки они могут повязать нас с Эдиком? Бред. Наивно. Непрофессионально. Какая-то здесь зарыта собака. Я мучительно соображаю – какая?

Касабян выхватывает руку из-за пазухи, размахивается, швыряет что-то по направлению к лодке и тут же резко бьет меня ногой под коленки. Я валюсь на землю. Падая рядом, Эдик шепчет:

– Прижмись. Это итальянская. О-де-восемьдесят два.

Ай да Касабян! Вот это «сердечник»! Он, оказывается, носит за пазухой итальянские ручные гранаты.

Луч фонаря резко дергается вверх, в его свете видно, как чья-то рука перехватывает гранату и отбрасывает ее далеко в сторону. Потом рука широко идет вниз и снова очень быстро оказывается в луче света.

– Мерта! – раздается истошный вопль Олава. Я слышу всплеск, словно кто-то упал в воду, и сразу же – глухой разрыв. До меня доходит: отбросив гранату, Мерта не удержала равновесия и рухнула с лодки. Но почему она не швырнула гранату в нас? Почему – если уж такая ловкая – не вернула Эдику его смертоносный подарок? Загадка. И что с Мертой теперь стало? Не хотел бы я испытать гидродинамический удар.

Эдик, вскочив, несется к воде. Я – следом. Здесь неглубоко всего лишь по пояс. Лодка, в которой лежит невыключенный фонарь, покачивается метрах в десяти. Эта плоскодонка из стекловолокна, оснащенная водометным двигателем, – идеальное средство передвижения по байтам и протокам Андроса. В контрабандистском «бахамаре» она тоже незаменима: немагнитна, не дает засечек на экране локатора.

Заглядываем в плоскодонку. Я уже отказываюсь что-либо понимать. Видимо, Эдик – тоже. На дне, в луже воды, лицом вниз лежит Олав. По рубашке на спине расплывается большое красное пятно. И как это его угораздило? Тела Мерты нигде не видно. Все это очень странно…

Мы с Эдиком вытаскиваем Олава на берег – по-моему, он жив. И тут в метрах в полутораста от нас зажигаются фары автомашины.

– Полундра! В лодку! – давится криком Эдик. Откуда берутся силы не знаю. Я делаю прыжок, подтягиваю к себе лодку, наваливаюсь всем телом, рядом тяжело дышит Эдик… Мотор заводится сразу – кто из нас нащупал кнопку стартера, мы так и не поняли и не поймем никогда.

Плоскодонка мчится по мелководному байту к выходу в открытое море. Повернув голову, я вижу, как неизвестная машина затормаживает у того места, где минуту назад находились мы…

Рассвет мы встречаем далеко в море. Мотор давно молчит заглушили, чтобы дать себе передышку. Мне приходит в голову, что за последний час мы с Эдиком не перемолвились и двумя словами.

– Послушай, откуда у тебя взялась граната? – наконец спрашиваю я.

Эдик кривит рот в слабой улыбке, но не отвечает.

– Как ты думаешь, что стало с Мертой?

Опять молчание.

Я завожу мотор и беру курс строго на юг. Будем идти, пока есть горючее. А там посмотрим… Если повезет… Если чикчарни позволит наткнемся на какое-нибудь судно. Лучше всего, если это будет катер береговой охраны Кубы.

– Ты знаешь, – говорю я Эдику, – а ведь Олава не могло ранить гранатой. Взрыв был подводный, так что разлет осколков практически исключен.

– А его ранило вовсе не осколком, – Эдик впервые подает голос. Эх ты, ноль-ноль-семь… Я думал, это понятно с первого взгляда.

– Да ты что? Чем же его продырявило? – Мне трудно верить своим ушам.

– Пулей, – резко бросает Эдик. – В спине Олава было пулевое отверстие.

Мое горло мгновенно пересыхает. Левая рука начинает сильно дрожать – почему-то одна только левая…

Сориентировавшись по показавшемуся из-за горизонта солнцу, я поворачиваю лодку так, чтобы утренние лучи грели затылок слева. Навигатор из меня никудышный, но держать неизменный курс – пока небо ясное – я, видимо, смогу. Насколько я себе представляю, там, в юго-западном направлении, земля ближе всего…