Текст книги "Искатель. 1976. Выпуск №4"

Автор книги: Виталий Бабенко

Соавторы: Владимир Рыбин,Хассо Грабнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Ты не знаешь Карнеадеса, – сказал Цацос.

– Твоя правда. Но, может быть, как раз поэтому я сужу беспристрастно.

Трезвая логика его слов заставила всех понять, что вопрос, на свободе Галинос или арестован, и впрямь ключевой вопрос. Цацос первым сказал об этом вслух. Сложившаяся ситуация холодом сжимала их сердца. Речь шла о товарище! Разве нашелся бы среди них хоть один, кто пожелал бы, чтобы Галинос попал в руки палачей и под пытками сдался? Но если адрес в Арецу выдал не он, это мог сделать только Карнеадес.

– Он арестован. Как ни ужасно это звучит, они его арестовали, – сказала Дафна.

– Это легко установить, – заметил Ставрос. – Ты как будто упоминала, что Галинос каждый вечер будет ждать встречи в «Средиземноморском»?

Цацос сказал, что Дафне туда идти нельзя. Если Галинос арестован и выдал адрес Монастериотиса, он мог выдать и место встречи.

– Но ясность-то нам нужна! – бросила Дафна. И, поколебавшись, призналась, что Анастасия тоже знает Галиноса.

– Такие новости я хотел бы слышать пореже и при более удачном стечении обстоятельств, – сказал Цацос и тут же добавил: – Ну ладно, пусть идет. И студента прихватит.

– Он вчера обещал тебе статью? – спросил. Ставрос.

Дафна кивнула с отсутствующим видом. Обещал… Вчера… Но как давно это было! Не все ли теперь равно, обещал он вчера статью для подпольной газеты или нет? Одной написанной статьей больше. Или статьей, которая никогда не попадет в редакцию – если так можно называть группу людей, собравшихся здесь. Галинос теперь долго не сможет писать статей для подпольных газет…

– И еще он обещал дать оценку первого номера. Я передала ему пять экземпляров, – сказала Дафна.

Собравшиеся многозначительно переглянулись. Пять номеров «Авриона» где-нибудь под подушкой, статья в кармане – полиции все карты в руки. Но как, как они выследили Галиноса?

* * *

Еще в то время, когда Анастасия считалась завидной невестой, она часто бывала в «Средиземноморском». Выйдя замуж, она по привычке время от времени появлялась в этом шикарном ресторане. Ее здесь всегда встречали и обслуживали как самого дорогого гостя. Она сразу отыскала глазами мужчину, которого, по словам Дафны, никак не могло быть в ресторане. Он сидел за третьим столиком от входа и преспокойно попивал перно. Для Анастасии не было ничего проще, чем получить сведения о нем у официанта. Он доверительно прошептал ей нечто о Кирисе Паламидисе, деловом человеке и джентльмене, от которого – увы! – слегка попахивало чем-то американским.

Анастасия узнала, что живет он в «Средиземноморской», нет, не в люксе, в обыкновенном номере на пятом этаже. Незачем и упоминать, что даже такой «скромный» номер стоит немалых денег. Она поблагодарила официанта, не забыв на прощанье предупредить его, чтобы господину Паламидису не стало известно, что его особой интересовались. На официанта можно было вполне положиться. Гости издалека приезжали и уезжали, а дамы и господа из высшего света всегда сохраняли свое влияние.

Она внимательно оглядела сидящих в ресторане. За исключением нескольких женщин, пришедших сюда в сопровождении пожилых, набитых деньгами мужчин, все гости были, по-видимому, жильцами гостиницы. Людей, похожих на полицейских, Анастасии обнаружить в зале не удалось. Она велела Стефанопулосу позвонить Дафне.

Дафне пришлось перебороть волнение, когда она увидела сидящего за столом Галиноса. Бросив беспомощный взгляд на Анастасию, она, поколебавшись, подошла к Галиносу, Он поспешил подняться со стула и галантно поклонился.

– Позвольте заказать вам то же самое? – спросил он, указывая на свою молочно-белую рюмку, и, когда Дафна кивнула, подозвал официанта: – Еще одно перно.

Не дожидаясь, пока официант вернется с заказом, она рассказала Галиносу об обыске у Монастериотиса. Дафна увидела, как он нервно сжал кулаки, закусил губу и испуганно выпучил глаза. Потом пробормотал: – Бандиты! Что они сделали с таким человеком…

У Дафны перехватило дыхание. Выходит, Галинос тоже считает, будто Карнеадес сдался? Да, у него сомнений нет, только жалость, сострадание. Но какой в этом прок? Предательство из слабости тоже предательство. Галинос высказался прямо и открыто, без обиняков. Карнеадес – предатель! Конечно, он его почти не знал, как не знал он и того, что бросил это страшное обвинение в лицо его жены и боевого товарища. Он оценивает только факты, он беспристрастен. А остальные? Ставрос. Цацос. Арис… Разве они не так думают? Особенно теперь, когда выяснилось, что Галинос не мог выдать квартиру в Арецу.

Но Карнеадес не мог предать. Нет, нет, он не предатель. Только не Карнеадес.

– Я немедленно сообщу о случившемся в Афины. Думаю, они пришлют сюда человека. Необходимо все тщательно про анализировать. До тех пор я останусь здесь. Надеюсь, продлится это недолго. А то земля начинает гореть у меня под ногами.

– Лучше бы вам уехать.

Галинос покачал головой.

– Мы об этом уже говорили. Положение, правда, усложнилось, но принципиально не изменилось. Я остаюсь.

– Где вы будете жить?

Галинос положил свою руку на руку Дафны:

– Прошу вас, не поймите меня превратно… Но совсем недавно кто-то знал, где я скрываюсь, и я чудом унес ноги. Своим спасением я обязан вам. Давайте и впредь встречаться в «Средиземноморском», во всех Салониках не сыщется места надежнее. Есть, правда, одно обстоятельство… Допустим, что с вами – Не приведи господь! – что-то случилось. Тогда я останусь без всякой связи. Мне потребуется адрес, чтобы возобновить контакт. И получить его я должен как можно скорее. Прошу вас, передайте мои слова товарищам.

Дафна удивилась и после недолгого молчания ответила:

– Но ведь у вас есть в городе явка, через которую вы нам сообщили о вашем прибытии.

«Это и впрямь мое уязвимое место, – подумал Галинос. – У человека, которого я здесь изображаю, адреса явки мы вырвать не смогли. Может быть, он его и не знал. По-видимому, здешние полагают, будто связь с центром, о которой я так часто упоминаю, поддерживается через эту явку. Дьявольщина! Все так запутано, что нью-йоркским профессорам это и во сне не приснится».

– Конечно, явка есть, – сказал он. – Но для подобной связи она не предназначена.

Что могла возразить Дафна? Оставалось пообещать, что передаст его пожелания руководству.

Галинос достал из кармана несколько листков тончайшей бумаги и протянул Дафне:

– Обещанная статья.

* * *

Дафна молча сидела в машине рядом со Спиридоном Цацосом. Впереди еще несколько минут езды, заседание руководства группы назначено в деревеньке Панорама у подножия горы Хоратнатис. Ни он, ни она не решались начать разговор и боялись, что вот-вот другой заговорит. Что оставалось сказать Цацосу, кроме: «Как ни горько, но надо смотреть правде в глаза».

Дафна не может, не хочет с этим смириться. А как ответить? «Тут какая-то страшная тайна, но Карнеадес никогда не предаст». Так, да? Цацос промолчит, как бы говоря: «Я понимаю тебя, моя бедная, моя храбрая, но любящее сердце туманит тебе мозг». Она знала, что стоит только заговорить, разговор будет именно таким.

Хозяин таверны в Панораме сочувствовал коммунистам. Для их собраний он всегда оставлял заднюю комнату. Дафна коротко рассказала товарищам о встрече с Галиносом.

– Мы решили считать это доказательством стойкости или вины товарища Карнеадеса. Думаю, теперь мы, знаем, где истина, – сказал Арис.

Вот она и высказана, эта страшная мысль. В наступившей тишине Дафна, казалось, слышала, как бьется ее сердце. А что скажут другие? Неужели примут решение, по которому имя ее любимого будет навсегда вычеркнуто из списка верных, надежных людей?

– Не знаю, – сказал Ставрос. – Не хочется в это верить, не могу я. – Он выдавливал из себя эти слова неуверенности, но для Дафны они стали скалой надежды. Со всей страстностью, на какую она была способна, Дафна сказала то, о чем молчала во время поездки…

– Пока нет аргументов, подкрепляющих нашу с Дафной позицию, и есть много других, против нас, – говорил Ставрос, – я могу только просить вас не спешить с выводами. Дело не только в нас лично. Если мы осудим Карнеадеса, исключим из наших рядов, нам придется оповестить о происшедшем относительно большое число товарищей. Ужасный удар! Он может поколебать наши ряды. Без стопроцентной уверенности идти на такой риск мы не имеем права. Подозрение, даже столь обоснованное, еще не факт. Я уже не говорю о том несправедливом обвинении, которым мы оскорбляем нашего товарища Карнеадеса…

– Как хотите, вы знаете его лучше, – сказал Арис. – Ни на чем настаивать я не имею права. Но я требую, чтобы были практически приняты меры, будто случилось то, во что вы не хотите поверить. Мы должны перевезти типографию в другое место, если собираемся продолжать выпуск газеты. Работать сейчас на старом месте – чистое безумие.

«На это нечего возразить», – подумала Дафна, хотя такая сложная и опасная акция фактически равнозначна осуждению Карнеадеса.

– И вот еще что, – заметил Цацос. – Об аресте Карнеадеса скоро узнают все вокруг. От правых до ультралевых. И решат, что настал подходящий момент, чтобы смять наши ряды.

– Точно, – кивнул Ставрос. – Если и есть подходящая задача для Галиноса, то как раз это: пусть займется местным филиалом Партсолидиса [4]4
  Группа Партсолидиса – группировка правых оппортунистов, отколовшихся от КПГ.


[Закрыть]или маоистским отребьем господина Кессимитиса. Ни его, ни господина Крокидиса переубедить он не сможет, но одно то, что мы не перешли к обороне и не стали дожидаться их злорадных ухмылок: «Ну что, мол, пришел вам конец?» – собьет с них спесь. Надо поговорить с Галиносом. Если он согласится, мы дадим ему несколько адресов.

На том и порешили.

* * *

Сообщение Х211 начальнику политической полиции, копия господину министру внутренних дел:

Прежде всего я прошу отнестись с пониманием к тому обстоятельству, что несколько дней я не давал о себе знать и предпринял некоторые действия, которые – не увенчайся они сенсационным успехом – можно было бы назвать грубым самоуправством, как это, наверное, и оценено местными органами. Вот в чем проявилась моя инициатива: еще до отправки последнего донесения мне вновь удалось вступить в контакт со здешним подпольем. Я умолчал об этом, ибо местные органы всячески склоняются к тому, чтобы за тремя произведенными арестами последовал четвертый. Тем самым меня лишили бы последней возможности когда-либо впредь выйти на связь с коммунистами. Поведение Карнеадеса, Элени Кафавис и Петроса, курьеров, показывает, что при помощи допросов нам вперед продвинуться не удастся. Особенно показательно поведение студентки: дело в том, что контакт со мной установила тоже женщина. Имели место четыре встречи с этой дамой. При первой она информировала меня об аресте Карнеадеса, во время второй просила написать статью для следующего номера газеты. Во время третьей сообщила об обыске на вилле в Арецу (идея местных органов, в высшей степени похвальная). На четвертой встрече я получил прямое поручение. Вот моя оценка прошедших встреч:

1. Новой информации не получено, зато особую ценность приобретает сам факт непосредственной связи. Еще одно доказательство того, что решение остаться здесь оказалось правильным.

2. После долгих размышлений я согласился написать требуемую статью, хотя участие сотрудника Центрального управления греческой полиции безопасности в выпуске подпольной коммунистической газеты должно показаться прямо-таки противоестественным. Я исходил из того, что члены компартии, как правило, верят только тому, что исходит от их руководства. Поскольку собрания организации запрещены, газета представляется мне подходящим средством для дезинформации. Конечно, все должно быть тщательно дозировано. А так как коммунисты принимают меня за представителя их ЦК, они сочтут мои «формулировки» линией партии. Тем самым мы произведем – придерживаясь их терминологии – политическую диверсию. Что и оправдает мое «сотрудничество» в газете.

3. Мой «связной» ничего не сообщил мне об аресте курьеров газеты, равно как и о том, достигла ли записка из тюрьмы своего адресата. Но у меня нет сомнений на сей счет: дама была настолько подавлена, что остается предположить одно – вера группы в своего вожака Карнеадеса подорвана, если не рухнула окончательно. В любом случае фотография в газете его доконает.

4. Поручение, которое я получил, приведет меня к новым успехам. Группа пожелала, чтобы я участвовал в их полемике с «братьями» справа и слева. В случае моего согласия мне обещаны соответствующие адреса. Это неминуемо столкнет меня с людьми, которые знают тех, кто меня послал. И, во-вторых, мы получаем очень любопытный шанс. История борьбы против коммунизма знает немало примеров, когда силы порядка сотрудничали с «правыми оппортунистами» и «левыми сектантами». Течения эти не представляют, как известно, реальной опасности для буржуазного мира. Напротив, чем они сильнее представлены, тем слабее само коммунистическое движение. Таково мнение всех ведущих западных политологов. И нам – именно потому, что мы маленькая страна, – не следует упускать возможности внести свой практический вклад в развитие научного антикоммунизма.

Можно с полным правом утверждать, что акция будет проистекать с точностью и планомерностью штабных учений. Не следует насильственно вмешиваться в ее ход, особенно с целью выудить моего «связного». Разумеется, пока мои контакты ограничены встречами с этой дамой, но в ближайшее время я получу достаточно адресов, так что любая поспешность нежелательна.

* * *

Х211 прочел сообщение от начала до конца и вложил в машинку чистый лист бумаги: надо сделать копию для мистера Мэрфи. Эта работа доставила ему истинное наслаждение. За последний отчет мистер Мак-Дональд передал ему благодарность от имени Мэрфи и выложил чистоганом больше месячной зарплаты. Сегодня можно рассчитывать на куш пожирнее…

Они встретились в таверне «Климатория». У Мак-Дональда обнаружилась слабость к этому заведению на улице Александра. Нигде, утверждал он, не подают такой вкусной сушеной чернильной рыбы. Галиносу претил провинциализм Мак-Дональда, он предпочел бы посидеть двумя этажами выше, в ресторане «Флока», за икрой и шампанским, но американцу было не до его пожеланий.

– Эту мерзость нам приходится втискивать и вливать в себя, принимая каждого гостя, – высокопарно объяснял он. – А гостей у нас пруд пруди. – Потом, быстро пробежав глазами отчет Галиноса, добавил: – Недурно, недурно. Особенно история с леваками. Наконец-то мы сможем проверить, стоит ли мистер Х211 своих долларов.

Галинос непонимающе взглянул на него. Тот почесал веснушчатый нос, громко расхохотался и проговорил:

– Парочка-другая левых у нас в кармане. Уж один-то из них явится и расскажет нам, что в их голубятню залетел чужак. Смех, да и только.

* * *

Анастасия была первой, увидевшей снимок в газете. Сначала она противилась мысли показать газету мужу. В конце концов рассудительность взяла свое. Спиридон Цацос стоял ни жив, ни мертв – боль, которую он ощутил, заставила его понять чувства тех, кто не хотел верить в предательство Карнеадеса. И вот…

Члены руководства – и Дафна в том числе – услышали тяжелую новость от Цацоса. Ставрос впился в фотографию.

– Юлиан! – воскликнул он потрясенно. – Это негодяй Юлиан!

Сомнений быть не могло. Константину Ставросу дважды в жизни приходилось иметь дело с самым подлым из городских садистов. Его лицо он узнает среди тысячи. Спорить не о чем: двое мужчин, беззаботно стоящие перед универмагом Лампропулоса – это Карнеадес, их товарищ, и Юлиан, человек, воплощавший в себе все то, что они ненавидели и боялись.

Дафиа разрыдалась. Упав на стол, она била по нему кулаками и кричала: «Нет! Нет! Нет!»

Цацос, Ставрос и Арис молча стояли рядом с ней. Каждый знал: нет слов, чтобы утешить в такой беде. Все они были испытанными революционерами. Глубина падения бывшего товарища поразила и ожесточила их. Ставрос прошептал:

– Положение… немыслимое… Ну, если бы он, жалкий, избитый, сдавшийся, лежал скорчившись в своей камере. Худо, конечно, но хоть какое-то объяснение… Но это свежий как огурчик, на улице… ужасно…

Цацос взглянул на него, приложил палец к губам: не сейчас, не при Дафне…

Они занялись женщиной. Докер с невыразимой нежностью гладил своей тяжелой рукой ее черные волосы:

– Плачь, выплачься, Дафна, милая… Выплачься…

Дафна больше не плакала, ею овладело болезненное оцепенение. Переводя с одного на другого взгляд затуманенных слезами, покрасневших глаз, она хрипло говорила:

– Вы его осудите, осудите. Убежденные в своей правоте, от вернетесь от него, но вы поступите страшно несправедливо. Да, я знаю, знаю, арест Петроса и Элени… Записка из тюрьмы, обыск на вилле, а теперь фотография… Сколько доказательств, боже мой, сколько доказательств… И что по сравнению с этим одна несправедливость, даже если она величиной с гору? Я не смею ни о чем просить вас. Да, в первый раз за всю нашу не легкую совместную жизнь я не смею ни о чем вас просить. Но и вы не можете требовать от меня, чтобы я с вами согласилась. Нет, нет, не перебивайте меня – мне не придется решать, вырвать ли его из моего сердца или продолжать любить. Тот ли он человек, за которого выдавал себя и каким его считали мы все? Он тот! Я чувствую это, и никому, кроме него самого, меня не переубедить.

Цацос глубоко вздохнул.

– Мы понимаем тебя, мы хорошо понимаем тебя, Дафна. И мы не требуем, чтобы ты согласилась с нами. И все-таки мы поступим так, как велит нам долг.

Ставрос пригладил обеими руками непокорные волосы и медленно, словно размышляя вслух, проговорил:

– Ах, Дафна, я, наверное, любил его больше всех, но скажу тебе: у нас у всех есть и другая любовь, не такая, какая бывает у мужчины с женщиной, иная, но не менее сильная, – это любовь к нашему делу, к партии. И в этой любви не может быть колебаний. Мы не требуем, чтобы ты голосовала за принятие решения, но, если оно принято, ты ему подчинишься. Таков закон нашего движения, ты знаешь его не хуже нас, пусть ни ты, ни мы не догадывались даже, каким неумолимым он может быть.

– Я не знаю… Сейчас… не знаю… Не сегодня… Пожалуйста, позвольте мне уйти.

Мужчины кивнули друг другу.

– Я провожу тебя домой, – сказал Цацос.

Они поехали вверх по улице, мимо парка у Белой башни. У школы «Анатолия» Дафна попросила:

– Пожалуйста, останови, я выйду. Хочется пройтись пешком…

Цацос покачал головой и нажал на педаль газа. На площади Софии он притормозил у телефонной будки. Взяв с Дафны слово, что она останется в машине, отправился позвонить Анастасии и попросил ее немедленно поехать на квартиру к Дафне. Когда он вернулся к машине, Дафны в ней не было. Он бросился к телефону и передал это жене. Потом сел за руль и объехал все окрестные улицы одна за другой… Тщетно.

* * *

Из своего укрытия Дафна дважды видела проезжающий мимо «ягуар». Она колебалась: не выйти ли? Почему она ушла, Дафна не смогла бы объяснить. Упрямство, и все тут. Чтобы что-нибудь случилось. Все равно что. Только не домой! Остаться сейчас дома одной невыносимо…

Понемногу она полностью овладела собой. Необходимо что-то предпринять, отбросить чудовищные обвинения. Как они могли разувериться в нем? В лучшем из лучших, в ее дорогом человеке? Он такой же, как был, честный, совестливый, верный товарищ. Честь? О да, честь, для свободного человека честь и жизнь – одно. Таков закон. Его собственный и революции, его матери. Почему этого никто не понимает? Почему?

Но я, я понимаю! Я, Карина Герекос, которую они называют Дафной. Я это знаю. Я знаю правду. Нет, правды я не знаю, но знаю, где ложь, и раз я знаю, что это ложь, я доищусь правды. Я, Дафна, должна ее найти А кто же еще?

Я отыщу людей, которые вместе со мной докажут, что честь и жизнь неделимы. Должныбыть такие люди… В Центральном Комитете.

Да, в ЦК! Галиносу придется немедленно туда послать письмо. Пусть направят к нам человека, лучше всего члена ЦК. Справедливость не может быть беззащитной. Мы не сегодняшняя Греция, мы компартия, Греция завтрашнего дня, справедливая Греция. И такими мы должны быть уже сегодня. Они направят сюда своего представителя. Галинос устроит это…

Исполнившись решимости, Дафна поехала на улицу императора Константина.

* * *

Инстинкт подсказал Анастасии, куда отчаяние погонит Дафну. Взяв ключи от машины, она поехала в «Средиземноморскую». Бросив взгляд в ресторан и убедившись, что Галинос сидит на привычном месте, она устроилась в кресле в холле и стала ждать Дафну.

Анастасию Цацос нельзя было назвать женщиной рассудительной, но торопливость претила ей. Спешка, суетность, импульсивность – эти качества вообще присущи многим грекам. Но в родительском доме Анастасии одно из первых правил гласило: сперва подумай, потом действуй. Она частенько посмеивалась над педантичностью родителей, а сейчас ей показалось, что следовать этому правилу не грех. «Подумай сперва, Дафна, жизнь и так дала трещину. Незачем вызывать огонь на себя. Действуй осторожно. Дафна. Будь умницей. Продумай все…»

Увидев Дафну, она взяла ее за руку и вывела из гостиницы. Прогуливаясь с ней вдоль залива Термайкос, она сумела внушить подруге, что завтра – тоже день. Дафна подумала: «Я смогу передать отчет Галиносу… И попрошу связаться с ЦК…» И когда услышала голос Анастасии: «Подумай сперва, дорогая, сперва подумай», не стала сопротивляться и дала отвезти себя домой.

Из квартиры Дафны Анастасия позвонила мужу и сообщила, что переночует у подруги. Его возражения не смутили Анастасию, а когда он начал настаивать на своем, хладнокровно положила трубку.

– Я знаю, что он сказал, – прошептала Дафна. – Ты не останешься там, где в любую минуту могут забарабанить в дверь с криком: «Открывайте, полиция!»

Анастасия улыбнулась.

– Не обижайся на него, мужчины пугливы. Особенно когда речь идет об их женах. Но мы не боимся, мы храбрые, правда?

– Я не из храбрецов. Но в одном я уверена: от Фонды они ничего не добьются. Какое счастье, что мы из Афин перебрались сюда, где нас никто не знает. Им никогда не узнать, кто такой Фонда.

– Вы в городе давно, вас многие знают.

– Только свои. И если я верю мужу, я обязана верить и им. Да и что они могут сказать? Жизнь четы буржуа Герекос и подпольная деятельность Дафны и Карнеадеса строго разграничены. Лишь вы да Ставросы знаете о нашей двойной жизни. Мы с Фондой часто сетовали, что связь чересчур тонка. Сегодня я рада этому. В настоящий момент только один человек может сообщить полиции, кто такой Карнеадес – он сам!

– Это сейчас неважно.

– Нет, важно. Я знаю, твой муж и другие уважают мое чувство, оставляют за мной право смотреть на мир глазами, затуманенными любовью. Конечно, я люблю Фонду и буду всегда верить в его невиновность!

– А есть у тебя уверенность?..

– Есть. Фонда понимает свое положение. Он знает, что полиция не в силах разоблачить его.

– Кроме одной, страшной возможности…

Дафна энергично покачала головой.

– Он не даст себя сломить. Бедный Фонда, ему придется либо вынести все пытки ада, либо погибнуть в этом аду.

– А фотография?

Дафна чуть не закричала:

– Забудь ты о проклятом снимке! Мало у них гримеров, что ли? Могли загримировать любого актера, кого хочешь! Они хотят нас запутать, как запутали Элени.

– А адрес Монастериотиса?

– Не знаю. Я не обязана иметь на все готовый ответ.

– Я понимаю тебя, дорогая. Но мужчины… они этим не удовольствуются. Они думают головами, а не сердцами, и сердятся, не находя отгадки. Лучше неправильный ответ, чем никакого, считают они. Сейчас я понимаю, что привело меня в «Средиземноморский»: человек, сидящий там, тоже мужчина. Он еще меньше других будет склонен понять тебя – ему-то что до Карнеадеса? Ты не должна вверять себя в его руки, Дафна. В его мозгу твои аргументы обратятся в их противоположность. Можешь себе представить, как именноон проинформирует Афины. Нет, в центр отправишься ты!Там наверняка найдутся люди, знакомые с Карнеадесом с давних лет. Кроме тебя, некому связать концы.

Дафна обняла подругу, прижалась щекой к щеке, прошептала:

– Как я тебе благодарна, Стаей! Если верят двое – это в тысячу раз больше, чем если верит один.

Анастасии было знакомо желание выговориться; даже в ее мире, доселе огражденном от всех житейских невзгод, оно существовало. И хотя, как ей стало теперь очевидно, оно было связано с вещами мелочными, ей с юности недоставало человека, который выслушивал бы ее. Искатели приключений, плейбои, напыщенные дамы – глупые гусыни, вот кто ее окружал, откуда у таких возьмется желание выслушать человека? Лишь встретившись с Цацосом, она поняла, какое это благо, когда есть перед кем излить свое сердце. И сейчас она тихо попросила Дафну:

– Расскажи мне о нем и о себе.

…Дафна и Карнеадес познакомились десять лет назад, всего десять лет назад. Целых десять лет! А ведь с юности их судьбы развивались схоже, их жизненные дороги тянулись как две параллели.

Семья Герекосов из поколения в поколение покупала и продавала вино. Не из крупных виноторговцев, но и не из самых мелких. В Патре жило немало семей, похожих на их семью, пока монополии не взяли всю виноторговлю в свои руки. С тех пор младшие сыновья в семье Герекосов отправлялись, подобно тысячам соотечественников, на ловлю счастья в Штаты. Нынешний глава семьи очень страдал из-за этого и был несказанно рад, когда учитель похвалил способности маленького Фонды и посоветовал послать его в гимназию. В их семье появится служащий, а если постарается и схватит фортуну за хвост, и в больших чинах – чем не перспектива! Увы, немцы перечеркнули планы отца. После вступления в страну они закрыли все школы. Может быть, пятнадцатилетний гимназист Ксенофонт Герекос примкнул к левому партизанскому движению, ЭЛАСу, случайно, но этот случай определил всю его жизнь. Командир, человек умный и тонкий, заботился о пареньке, обнаружив в нем способности художника, поддерживал его и после победы. Вернувшись в отчий дом, Фонда стал настаивать, чтобы ему позволили посещать академию в Афинах. Отец долго противился этому, но в конце концов согласился. Учиться Фонде было суждено недолго. Фюреры фашистов сидели в Нюрнберге на скамье подсудимых, но гонения на свободолюбивых греков продолжались: на сей раз пришли англичане, поддержанные местной реакцией. Те, кто сражался за свободу, не пожелали стать рабами и опять ушли в горы. И начался трехлетний кровопролитный поход с Эпирского плоскогорья к горам Пиндос и Грамос, поход, заранее обреченный на поражение… Двадцатилетнему Фонде повезло, он вернулся домой целым и невредимым; отец вслух порицал его, но втайне гордился сыном. В академии нашлись преподаватели, вступившиеся за Фонду, и он смог возобновить учебу. Здесь он, человек вполне сложившийся, стал вожаком прогрессивных студентов. И когда он организовал митинг в защиту осужденного на смерть председателя компартии Никоса Белоянниса, его вышвырнули из академии. С той поры, с 1952 года, он жил, пользуясь успехом как художник-оформитель и промграфик, работающий в острой и элегантной манере. И никто – или почти никто – не знал о его другой, жизни: подпольной работе коммуниста-организатора.

– Вот тогда я с ним и познакомилась, – продолжала Дафна. – Я родом из Фракии. Наша семья была тесно связана с Болгарией, с ее революционерами. Дедушка был одним из «тесняков» Благоева, марксизм в нашем доме передавался как бы по наследству. Отец мой погиб в сорок пятом, сражаясь в Афинах с английскими частями, которые привел генерал Скоби. Мне в то время исполнилось семь лет. Я как сейчас слышу слова отца: «Карина, не только наполеоновская гвардия умирала, но не сдавалась. Мы, Ксенопулосы, тоже!» Я никогда не вышла бы замуж за человека не нашего, Ксенопулосов, толка. В девятнадцать лет я познакомилась с Фондой. Он был именно тем, кого я искала…

– Мой муж и другие считают, что любовь… что это из-за любви ты так непоколебима…

– Так оно и есть. Но это одна любовь – к мужу и к нашему делу. Если меня спросят, в чем для меня смысл счастья, я скажу – в этом.

– Ты говоришь «счастье». Твое положение сейчас…

– Оно не изменилось. Один немецкий поэт прекрасно сказал: «Боги, бесконечные, все дарят своим избранникам. Все бесконечные радости, все бесконечные горести, все до конца!»

Анастасия поднялась с кресла, несколько раз медленно прошлась по комнате и опустилась на колени перед сидящей Дафной.

– Ах, Дафна, что нам теперь делать? Ты не боишься?

– Иногда… Я сама не знаю, чего я боюсь, но к Фонде это отношения не имеет… Не ареста я боюсь…

Анастасия нежно погладила длинные иссиня-черные волосы подруги.

– Ты должна немедленно ехать в Афины, Дафна! Если хочешь, я поеду с тобой.

Дафна знала: сказать легче, чем сделать. Раньше в Афинах было здание ЭДА. [5]5
  ЭДА (Эллиники демократики аристера) – Единая демократическая партия Греции.


[Закрыть]С помощью товарищей из ЭДА можно было выйти на связь с руководством подполья. Но сейчас разгромлена и ЭДА. Как узнать, где наш ЦК? Правда, в Салониках есть тайная явка для почтовых донесений, и три человека – Карнеадес, Дафна и Ставрос – знали соответствующий адрес в Афинах. Но нужно, по крайней мере, спросить Галиноса, не провалилась ли она. Для личных писем эта тоненькая, опасная линия связи вообще не предназначена…

– Я обо всем посоветуюсь с товарищами, – сказала Дафна. – За их спиной – ни шага…

* * *

Сообщение Х211 начальнику политической полиции, копия господину министру внутренних дел:

События частично развиваются в полном соответствии с нашими представлениями, но возникают и новые аспекты. Руководство подпольной организации решило исключить из партии своего арестованного руководителя при одном голосе «против». Мой связной не сообщил мне, кто именно был против. Узнать это было бы весьма важно, ибо этот человек – то ли из слепой веры в свое дело, то ли благодаря необыкновенной проницательности – представляет постоянную опасность для наших действий Тем не менее исключение Карнеадеса наш явный успех.

Я, «Галинос», получил поручение передать о решении организации в ЦК. Я должен подчеркнуть там, что принято оно было не единогласно. Мне вручены 2500 драхм на проезд в Афины и прочие расходы; эту сумму я прошу занести на мой счет. Мой связной полагает, что с отъездом из Салоник моя миссия здесь окончена. Я согласился, ибо рассчитывал получить адрес, на который должно быть отправлено «письмо ЦК». Но местные подпольщики отказались назвать мне его: он, мол, известен в Афинах. Когда я объяснил, что явки нередко оказываются проваленными, я добился определенного результата: они дали мне почтовый адрес «до востребования». Вот он: «Госпоже Зое Пердикарис, главпочтамт, до востребования». Воспользовавшись этим шифром, я в любой момент смогу возобновить контакты с ними. Если руководство сочтет это нежелательным, этот шифр может быть поставлен под наблюдение, а получатель – арестован или подвергнут слежке. Было бы предпочтительнее, если бы мы отказались от этого: кроме одного арестованного, мы вряд ли что-нибудь получим. А нам, как и прежде, следует стремиться к аресту всего руководства. Цель остается неизменной: я должен проникнуть в ядро организации. Но доверия, необходимого для этого, местные конспираторы мне не оказывают. Известно, что в Соединенных Штатах проникновение в руководство антагонистических организаций давно стало основным методом борьбы с левыми течениями и что оно принесло значительные успехи. Политическая борьба в нашей стране таких примеров пока не знает, если отвлечься от левацких и сектантских группировок. У нас впервые появляется реальный шанс взорвать ядро организации. Я убежден, что в Салониках функционирует самая крепкая из областных организаций Компартии Греции. Если в нее проникнуть, мы получим связь с их ЦК.