Текст книги "Мне Отмщение"

Автор книги: Виталий Овчинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НА ЗАКЛАНИИ

«Заклание», от старинного слова «заклать» – заколоть, то есть гибель, мучение"

Словарь русского языка С.И.Ожегова

"Наш каждый миг с рожденья обозначен, Мы следуем судьбе, но счет уже оплачен…"

Стихи неизвестного поэта

На другой день Ксюша вышла на работу, на свое новое рабочее место, в технологическое бюро отдела Главного технолога. Ирина Владимировна посадила ее прямо напротив себя в среднем ряду столов, размещенных в комнате. В комнате были и другие свободные столы, размещенные подальше и поудобнее. Но она посадила Ксюшу перед собой, сказав:

– Будешь постоянно перед моими глазами. Я за тебя отвечаю. Я хочу постоянно тебя видеть.

Через неделю Ксюша пожалела о том, что перевелась в этот отдел. Атмосфера в бюро для нее оказалась слишком уж невыносимой. И она с трудом сдерживала себя, чтобы только не сорваться и не нагрубить. Кому, начальнице? Да нет – всем сразу.

Все работники технологического бюро были женщинами. И женщинами уже в возрасте. Почти все – пенсионеры. Лишь только несколько человек находились в пред пенсионном возрасте. Поэтому, еще два три года и технологическое бюро отдела Главного технолога превратиться в настоящий дом пенсионеров. Из молодых только Ксюша, да еще одна девушка в соседней комнате., чья-то дочь. Звали ее Александра или Саша. Она тоже училась в МИСиС-е, но только на бюджетном отделении. Ску-ука для Ксюши в бюро была жутчайшая. Не с кем буквально словом было перекинуться. В цехе было гораздо проще. Там она была постоянно занята, времени на разговоры или на глубокомысленные раздумья совершенно не оставалось. Да и молодежи в цехе было сравнительно много. Пообщаться было с кем А здесь что?! Одни пенсионеры вокруг! Жуть просто! И каждый день – как пытка, как мучение! Одно и тоже, как на старой заезженной пластинке. Изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц.

Приходят утром к восьми часам, причесываются, прихорашиваются и сразу же включают радио – послушать погоду. Ничего, кроме погоды их не интересует и не волнует. Только погода – и ничего более. И сразу же разговор:

– Ну и погода сегодня! Ну и дрянь! Аж на душе тошно…

– Не-ет, раньше такого безобразия не было

– Конечно же, не было!. Это они из-за своих ракет и испытаний все перепортили, что понять ничего не возможно.

– Не-ет, это американцы жизнь нам портят. Они всегда нас ненавидели и до сих пор ненавидят. Это они на нас всякую дрянь напускают.

– Ладно вам на американцев нападать. Сколько сегодня температура? Уже апрель во всю, а на улице – холодина ужасная?

– Да пять градусов вроде бы.

– Какой там – пять, четыре всего!

– Да ладно вам ерунду городить – у меня на градуснике сегодня шесть стоит

– Выбрось ты свой градусник! Он, наверное. тебе ровесник, старее старого!

– А ты что, молодая, что ли!? Ты раньше меня на пенсию вышла!

– Какой там раньше! В один год мы с тобой стали пенсионерами!

Весной два года назад! Вспомни!.

– Да-а-а, год то один, да месяцы разные! Ты на целый месяц раньше меня ушла на пенсию. Забыла что ли? Склероз замучил, да?

– Да, ладно вам, завелись из-за чепухи. Тихо! Сейчас погоду будут говорить

По радио передали погоду. Сказали, что сейчас в Москве шесть градусов тепла, а в течении дня воздух прогреется до восьми-десяти.

И сражу новый всплеск разговора:

– Я же говорила вам, что шесть градусов сейчас, а вы мне не верили!

– Да врут они все по радио. Нельзя им верить. Вспомните, что в пятницу было…

Споры прекращает приход начальницы. Она всегда приходит самой последней. Не хватало ей почему-то всегда нескольких минут для того, чтобы придти заранее, как и подобает настоящему руководителю. В Советские времена она бы обязательно приходила на работу минут на пятнадцать-двадцать пораньше остальных А Главные специалисты, и начальники отделов приходили на работу на полчаса раньше начала рабочего дня. А директор и начальники цехов – на час раньше. И если кому-нибудь необходимо было встретиться по неотложному делу с Генеральным директором, то проще всего это было сделать, придя к нему в кабинет сразу же после семи часов утра. И то можно было уже застать здесь кого-нибудь из руководителей, желающим по каким-то своим причинам встретиться наедине с "Самим". А сейчас? Сейчас совсем другое дело. Сейчас у нас демократия. Поэтому высшее руководство ОАО встретить в рабочее время на территории завода было практически невозможно. У них – свои дела, нашему пониманию недоступные. Ну, а руководители рангом пониже приходили на работу конечно же не к восьми утра, а пораньше. Пусть на немного, всего минут на пятнадцать, но все же пораньше. А уж руководители более низкого звена чаще всего появлялись на рабочем месте впритык, прямо к началу рабочего дня, тютелька в тютельку, секунда в секунду. Все равно ведь не следят, не проверяют. Зачем тогда корячиться?. Права русская пословица – не чешись, пока не чешется. Вот они и не чесались..

И сейчас она вбегает в комнату, не входит, а именно вбегает, врывается, красная, распаренная, взмыленная, и буквально взмокшая от пота, напряженная и заранее уже заведенная. Она снимает с себя плащ, вешает его на вешалку в шкаф, садится в свое кресло с высокой спинкой, достает из сумки платок, вытирает мокрое лицо и, отдуваясь, начинает говорить. Говорить взволнованно, возбужденно, горячо, яростно и зло:

– Совсем наше начальство обнаглело! Неужели трудно эту лужу в проходе заделать?! Иду, спешу на работу, чуть ли не бегу – времени-то осталось совсем в обрез, а впереди меня две "фифочки" из техотдела в "джинсиках" в "обтяжечку", еле ногами шевелят, идут вперевалочку, "бедрышки" свои качают, словно на прогулке перед парнями. А мне их обогнать даже нельзя. Ни справа, где эта чертова лужа, ни слева – там забор накренился, скоро на голову кому-нибудь свалится. А они не торопятся, не спешат, еле плетутся. Я им кричу – девчонки, побыстрее нельзя ли, ведь так и опоздать можно! А они, "засранки", мне в ответ – бабушка, куда спешишь, тебе уже торопиться некуда! И смеются, "засранки"! Это кто, бабушка? Я – бабушка? Да я им еще сто очков форы впереди дам…

И этот ее монолог может продолжаться минут десять – пятнадцать, если не больше И все в комнате ее внимательно слушают, сочувственно поддакивают и "подохивают". И не важно о чем говорит их начальница. Сегодня – про этих несчастных девчонок, завтра – про что-нибудь другое, послезавтра – еще. И так каждый день. Что-нибудь плохое с утра у нее всегда найдется. То на улице, то дома, то на дороге, то на земле, то на небе, то еще где. Не было ни разу, чтобы она пришла на работу радостная, довольная, улыбающаяся. Всегда злая, всегда взбудораженная, всегда недовольная, всегда уже заранее заведенная. Может, в молодости и было что-то такое радостное в ее жизни, когда и солнце ярче светило, и ветер дул ласково, и облака кучерявились, и трава была зеленее, и погода была великолепная, и земля мягкая, и зима была, как зима, а лето, как лето, но только сейчас и следа от всего этого у нее не осталось ни капли. Да-а, действительно, старость – не в радость. В молодости все было так. А сейчас – все не так. Все не под настроение.

И даже если погода с утра была хорошая, то все равно крик – а чего это она такая хорошая, когда мне на работу надо идти?! Вот в отпуск пойду – так она сразу же испортится!. И когда плохая погода, тоже крик – опять на улице черт те что, выходить не хочется! Дождь идет – плохо! Дождя нет – опять плохо! Солнце на небе – плохо, от жары деваться некуда! И т.д. и т.п. Короче, у нее подошел такой возраст, когда все вокруг плохо, и все вокруг нее плохие. Как шутят над ней втихомолку некоторые женщины – климакс! Ничего не поделаешь, климакс! У некоторых женщин физиология определяет психологию. Так вот и здесь. И ничем это не поправишь. Надо просто не обращать внимание. Так сказать, в одно ухо впускать, в другое выпускать. Ведь не даром же появилась пословица – собака лает, ветер относит. И потому – пусть ее!

Да и вообще, надо постараться быть снисходительными к человеческим слабостям. Особенно, если они возрастные. Ведь, как ни крути, но старость – это такой пункт нашего жизненного пути, где все мы будем. Рано или поздно, но – будем. Поэтому старость – это наше будущее. И никого из нас оно не минует. Если только судьба не приготовила нам что-нибудь другое. Но это – судьба. А на судьбу не принято обижаться. Поэтому – старейте себе на здоровье. И ни о чем не беспокойтесь. Только вот работать в старости лучше не надо. Особенно тоскливо становится, если тебя в старости или к старости назначат начальником. Не соглашайтесь. Чревато. Характер чересчур уж портится. Потому что эта ноша чаще всего становится тебе не по плечам. Плечи уже не те и много на себе не выдержат. Только признаться себе мы в том почему-то никак не хотим. Или не можем? Кто знает? Кто знает?

Все это Ксюша прекрасно понимала. Умом понимала. Не такая уж она по молодости была и глупая. Но спокойно воспринимать все это происходящее вокруг нее не могла. Душа не принимала Во первых, она была, как все малолетки, максималистка. И полутонов в отношениях между людьми не признавала. Либо – либо. Другого она не понимала. А здесь? Абсолютнейшее неприятие всего того, что было вокруг нее. Страшный психологический дискомфорт. Она и эти бабки. Это почти тоже самое, что молодой девушке жить в доме престарелых. Причем, в одной комнате с пациентками Тогда действительно получался своеобразный психологический конфликт отцов и детей. Невидимый. Между ею и ними Точнее даже – конфликт бабушек и внуков. А еще точнее – конфликт поколений. Старого, уходящего и нового, приходящего. Уже, по сути, пришедшего на место старого. А оно, это старое, уходить не собирается. Никак не собирается. И не потому, что вредное уж такое.. А потому, что пенсия у них мизерная и прожить на эту пенсию практически невозможно. Но все равно, все равно, человеком то надо быть или хотя бы стараться им быть. Вы же не одни кругом.

У Ксюши у самой была бабушка. По матери бабушка. И Ксюша прекрасно с ней ладила и всегда находила с ней общий язык С родителями порой возникали проблемы и очень даже серьезные, но с бабушкой – никогда. Всегда внимательно выслушает, посочувствует при необходимости и посоветует именно то, что надо. А иногда просто обнимет за плечи, прижмет к себе, погладит по голове, поплачет вместе с ней. И…Ксюше легче становится. Гораздо легче. Как будто камень с души снимается. Но здесь все эти бабки – как с другой планеты. Целый день, с утра до вечера – "бу бу" и "бу бу". И все про одно и то же. То про погоду. То про дачные свои участки. То про эти бесконечные мыльные сериалы. Аж тошнота от них поднимается куда-то к желудку. Бр-р-р! Кошмар! Аж голова начинала гудеть к концу рабочего дня.

Работы в бюро было не особенно. И шла она неравномерно. То густо, то пусто. Поэтому основным занятием женщин в бюро были бесконечные чаепития, чтение книжек, журналов, разведение цветов, во множестве стоящих в комнате на окнах, на свободных столах и даже на стенах и конечно же – нескончаемые, бесконечные, бабьи разговоры. Про "жисть", так сказать Не про жизнь, как таковую, жизнь страны, жизнь искусства, театральную жизнь, жизнь завода, жизнь города, жизнь Москвы, до которой было рукой подать, стоило только сесть в автобус или на троллейбус. Нет, эта жизнь их не слишком интересовала. А вот кто с кем и когда – это да-а-а! И не важно – кто! Будь то заводские или соседские. или артисты из шоу-бизнеса. Здесь – все интересно! Здесь – все важно! И про Королеву, и про саму "примадонну", и про ее нового бой-френда Галкина, и про старого бой-френда Филю Киркорова, и про Валерию, и про Крутого, и про Петросяна с его женой Степаненко. Кто что где про них слышал, какие новости, какие "хреновости" – все важно, все интересно! А кое кто из сидящих за последними столами не тратили свободного своего времени на пустые разговоры, они занимались делом, они вязали, спрятавшись за развешенные на кронштейнах большими листами картона с таблицами нормативных данных по механообработке деталей на станках. Вязали все, от простейших шарфиков и носков до серьезных изделий, типа свитеров, кофточек, джемперов.

Ксюша появилась в бюро в тот самый момент, когда с работой было не очень. И она просто сидела за столом, наблюдая за происходящим вокруг и томясь от безделья. Но просидеть целый день, с 8-ми до 17-ти часов просто так, не будучи– то занятой хоть чем-то – это было невыносимо. Время тянулось так медленно, что стрелки часов, казалось, замерли на одном месте и прилипли к циферблату. Взять с собой на работу книжку или журнал, как другие женщины бюро, не решалась. И не только потому, что не слишком уж любила читать книги, но и просто потому, что читать художественную литературу, сидя перед глазами начальницы, было невозможно – ни одно строчка книги в сознание не входила и ничего из прочитанного не воспринималось сознанием. Попробовала было делать домашние задания для института, но нарвалась на гневный окрик начальницы:

– Милая моя, ты чем это занимаешься на работе?

Ксюша вспыхнула от ее слов и буквально зарделась вся:

– Да я…я контрольную…не успела…дома…надо доделать… сегодня сдавать.

Она растерялась. Голос ее задрожал, зазвучал виновато и заискивающе. Ей самой стало неприятно от ощущения этой своей униженности, как будто ее поймали или застали за занятием чего-то неприятного и постыдного для нормального человека, но она ничего с собой поделать не могла. Она действительно испугалась.

Ирина Владимировна удовлетворенно улыбнулась. Ей нравилось видеть поверженного оппонента. Каким бы он ни был. Пусть даже и таким, как эта молоденькая и зелененькая совсем еще девчушка. Как все психологически слабые люди, никогда не ходившая в начальниках и никогда не руководившая людьми, а значит, не заставлявшая их делать их именно то, что нужно было ей, как их руководителю, она постоянно боялась, что ее не воспринимают, как начальника и не принимают за начальника, что ее указания и решения не авторитетны для окружающих ее людей и потому очень болезненно воспринимала каждое возражение своим словам. Тогда она легко переходила на крик, стараясь любой ценой сломать и подавить человека, возражающего ей или не согласного с ее доводами, с ее мнением. А сломать – значит, подчинить его себе, заставить делать именно так, как она считала нужным сделать. И пусть это ее указание и не будет правильным или не совсем правильным – это абсолютно не важно. Главное, что это сделано по ее указанию, по ее решению, что она заставила кого-то там сделать именно так, как она считает нужным, а не иначе. И это ощущение своей победы над окружающими ее людьми, над ее подчиненными и не над подчиненными, доставляло ей величайшее наслаждение. Закон мелких личностей – заставлять, а не убеждать; приказывать, а не организовывать.

Был когда-то в Ленинском ЦК партии большевиков один неприметный грузин. Ничем особенным он среди блестящей когорты тогдашних руководителей партии он не выделялся. Абсолютно ничем. Он не умел публично выступать; не умел писать ни статей, ни книг; не умел анализировать политическую обстановку в стране и делать на основе этого анализа соответствующие выводы; не умел организовывать никаких сложных дел; не умел убеждать и не умел даже ничем руководить. Короче – серенький человечишка со средним интеллектом. Вечный объект для едких насмешек со стороны остальных членов ЦК, каждый из которых являлся выдающейся личностью и обладал несомненными способностями в какой-нибудь сфере человеческой деятельности. Все, кроме этого грузина. Звали этого грузина Иосиф Виссарионович Сталин.

И когда в стране началась Гражданская война, вдруг неожиданно выяснилось, что этот грузин великолепно умеет заставлять окружающих его людей делать именно то, что он считает нужным сейчас делать. Именно – заставлять. Не организовывать, не убеждать, не воспитывать, не планировать, а только – заставлять Причем, заставлять любой ценой, даже самой невероятной и самой жестокой. Вплоть до расстрела. Ведь так намного проще.

Не надо голову ломать над решением проблемы. Взял да и приказал одному. Не выполнил к сроку – расстрелял. Приказал следующему. А тот уже знает, что его предшественника расстреляли за невыполнения приказа. Значит, расстреляют и его, если он не сделает так, как он хочет. И этот страх за себя, за своих близких погонит его вперед, и будет заставлять делать невозможное. И тоже – любой ценой. И тоже ценой расстрелов. И там, где в Гражданскую войну бывал Иосиф

Виссарионович, там катилась волна массовых расстрелов не подчиняющихся ему, не выполняющих его приказы. То же самое продолжилось и после окончания. Гражданской войны. Только в более широких и более массовых масштабах

Оказалось, что все люди на земле делятся для него только на две категории – подчиняющиеся ему и не подчиняющиеся ему. Не подчиняющиеся ему люди для него не существовали, и он спокойно их уничтожал. Физически уничтожал. Не сам, конечно, он просто приказывал их уничтожать. И все очень скоро поняли одну

"неприложную" истину – если не выполнять его приказы, то уничтожат и тебя. И любой человек в его окружении сможет остаться жить только при одном условии – если станет убивать по его приказам других, воспротивившихся ему. И они убивали, убивали, убивали. Тысячами. Миллионами. И в течении нескольких десятилетий Граждане страны Советов убивали своих сограждан. Убивали, чтобы самим жить. Отец убивал жену, сына, дочь; сын убивал отца, брата, сестру, мать. И так по всей стране, от западных ее границ, до восточных И до сих пор в нашей стране никто не знает, сколько же мы тогда смогли уничтожить своих сограждан? Известно только одно, что за всю нелегкую историю России, она не потеряла в войнах столько людей, сколько было уничтожено за годы Сталинских репрессий. Уничтожено не врагами страны, а ее же гражданами.

Ирина Владимировна еще раз глянула на Ксюшу и недовольным голосом сказала:

– Ты, я смотрю, от безделья маешься. Все вокруг работают, делом заняты, а ты свои домашние задания для института делаешь. Я вот тоже на вечернем училась, так я все свои контрольные задания дома делала, а не на работе. И таких, как я здесь много. Мы все учились по вечерам в МИСС-е. И никто себе такого не позволял – на работе задания делать. Учти это.

Она деланно вздохнула, покачала головой и добавила:

– Раз уж ты сама ничего не можешь. Тогда вот что – вот тебе чертеж средней детали. Вал редуктора. Посмотри. Изучи. Потом мне расскажешь, как бы ты его обработала. На каких станках, на каких режимах. Ну…короче – все, что сообразишь.

Она пошарила у себя на столе, достала какие-то бумаги, развернула их, посмотрела, затем вновь свернула, поднялась со своего кресла и подошла к Ксюше

– Вот тебе чертеж. И учти – это деталь довольно простая.

Деталь оказалась в действительности не такая уж и сложная. И тот факт, что Ксюша после техникума успела поработать чуть ли не целый год в цехе токарем, пусть даже и револьверщицей, ей дало очень много в понимании сущности токарной обработки деталей. И потому, разобраться с этой конкретной деталью, валом редуктора, ей особенной сложности не представляло. Она набросала все операции токарной обработки вала, от первой до последней, на отдельном листе бумаги; здесь же поставила режимы обработки, взяв их из справочника, который она купила себе во время подготовки диплома и показала свои записи, сидящей за ее спиной женщине. Женщина одобрила ее записи, лишь кое где что-то подправила, затем взяла чистые бланки заводской технологической карты, так называемой ТК, и пояснила как ее заполнить, учитывая данные, которые Ксюша записала на листке бумаги. Что Ксюша и сделала.

Начальницы долго не было на рабочем месте. Она ходила куда-то в цех. Пришла такая злая и недовольная, что Ксюша никак не решалась подойти к ней и показать свои записи. Ирина Владимировна вспомнила о ней сама. Она внимательно посмотрела на Ксюшу, пожевала в задумчивости мясистыми губами, густо накрашенными красной помадой, и спросила:

– Ну что там у тебя? Разобралась?

– Да, – ответила Ксюша, – я сделала.

– Сделала? – с нескрываемым удивлением проговорила Ирина

Владимировна, – Ну, тогда показывай, что ты там сделала

Ксюша встала, взяла чертежи детали и заполненные ею ТК на токарную обработку, подошла к столу начальницы и положила перед ней. Ирина Владимировна взяла ТК, поднесла к глазам, нахмурилась и удивленно вскинула брови. Затем что– то невнятно пробормотала вполголоса и бросила сердитый взгляд на Ксюшу:

– Кто это тебе делал?

– Никто, – пожала плечами Ксюша, не понимая причину такой раздражительности своей начальницы. Она, по молодости, по глупости и своей жизненной незрелости, всерьез полагала, что начальница обрадуется ее оперативности и исполнительности, а получилось все наоборот. Не знала она еще и не понимала что есть категория людей, не умеющих радоваться чужим успехам и чужим достижениям, какими бы маленькими или большими они не были. Чужое счастье для таких людей – собственное несчастье. Чужая радость для них – горе. Чужой успех – беда и вконец испорченное настроение. Как сказал некогда Николай Бухарин, один из основателей и руководителей партии большевиков, ее философ и теоретик, об Иосифе Виссарионовиче Сталине: " По сути, он – несчастный человек. Он не может примириться с тем, что есть люди умнее и талантливее его. Поэтому он люто ненавидел всех тех, кто хоть в чем-то мог превосходить его. А таких, к сожалению, было пол страны. Ведь способностями он обладал очень даже средненькими. Во всем, кроме способности ненавидеть".

Точно также и Ирина Владимировна не любила успешных работников, тех самых, у которых ее работа получалась лучше, у нее. И Ксения вызвала у нее чувство острой раздражительности не из-за своих каких-то, неприятных для нее человеческих качеств, а именно потому, что слишком уж быстро и качественно сделала свою работу. Пусть и не такую уж сложную, скорее даже – простенькую, но все же для нее – новую и необычную.

– Ишь ты, прыткая какая выискалась! – недовольно думала она, -

Раз, раз и готово все! Только пришла, пигалица какая, и сразу же – в дамка! Не выйдет, дорогуша, не выйдет! Ты с наше посиди, помыкайся. А мы уж потом, потом…посмотрим на тебя. И решим тогда, что с тобой и как с тобой.

Что будет потом, она и сама не знала, поэтому сердитым тоном продолжала наседать на несчастную Ксюшу:

– Хорошо, я по другому поставлю вопрос – кто тебе помогал в этой работе?

– Людмила Ивановна, – спокойно проговорила она, – я сначала на бумажке написала. А потом попросила ее проверить и показать мне, как заполняются ТК.

– Ира, не придирайся к девочке, – высунула голову из-за картонной ограды, обрамляющей рабочие столы технологов, пожилая, худощавая женщина с гладко зачесанными в большой узел на затылке темными наполовину седыми волосами, – нормально все она сделала. Я только кое где немного подправила..

– Ишь ты, заступница какая выискалась! – сердито буркнула раздраженная Ирина Владимировна, – Ладно, раз уж у нас такая умная и сердобольная, тогда будешь у нее наставником. Бери ее под свой контроль и учи премудростям технологов. Я тебе ее поручаю. Потом распоряжение по отделу оформим.

– Какая еще наставница?! Ты что-о?! – Людмила Ивановна аж подскочила на стуле от возмущения, – Да я никогда в жизни никого не учила!. Я не умею учить! Что ты такое выдумала?! Что у тебя никого других нет?!

И началось! Пошло-поехало! Шум, гам, крики – на целых полчаса, не меньше. А может и больше. Людмила Ивановна и Ирина Владимировна знали друг друга давно, лет тридцать. Подругами, правда, особенными никогда не были но и к врагам себя не относили. Зато были соседями по дачам. Поэтому и могли позволить себе по отношению друг к другу некоторые вольности. И Людмила Ивановна особенно не церемонилась в выражениях:

– Подумаешь, начальница выискалась! Да ты такая же, как и я – инженер технолог!. Была всю жизнь технологом и осталась таким же, самым обыкновенным технологом. Думаешь, села в кресло начальника, так поумнела сразу?! Да ничего подобного! Ведь не только тебе одной предлагали стать начальником бюро. И мне тоже предлагали! И Ольге, и Юлии, и Валентине, и Зинаиде предлагали. И гораздо раньше, чем тебе. Ты, по существу, самая последняя оказалась, которой предлагали это место. Всех перебрали и все отказались! А ты сразу же согласилась, только заикнулись о тебе! А чем ты лучше меня? Да ничем! А чего же тогда командуешь?! Корчишь из себя начальника?! Да ты просто пробка, которой дырку заткнули! И все! Да иди ты…!!!

И она послала Ирину Владимировну открытым текстом туда, куда обычно в подобных случаях посылают. И Ирина Владимировна пошла. Правда, не туда, куда послала ее товарка, ее бывшая подруга и ее соседка по дачи. Она просто вскочила со своего кресла, вскочила резво, молодо и живо, словно подпрыгнула, вся красная, разъяренная, и буквально вылетела из комнаты, как ошпаренная При этом так хлопнула дверью, что даже стекла в окнах жалобно задребезжали.

Она была в бешенстве. Опять ее не признают за начальника! Никакого авторитета! И кто?! Кто?! Бывшие подруги по технологической работе, бывшие ее коллеги технологи. Те самые бабки, с которыми она проработала бок о бок долгие годы и которых она знает всех, как облупленных. И чего только корчат из себя?! Чего ломаются?! Раз уж сами не захотели сесть в кресло начальника бюро, так зачем мешать той, которая согласилась?! Мало ли по каким причинам она согласилась? Так зачем же ее за это так третировать?! Зачем?! Ведь, согласившись на подобный шаг, она же их самих оберегла от посторонней фигуры чужого начальника. Пригласили бы какого-нибудь пришельца – взвыли бы тогда! В ножки ему бы поклонились. А так – все-таки своя! Или своя – значит, можно не признавать ее, не слушать. Не-ет, не пойдет так! Не будет так! Не будет по вашему! Она заставит всех их уважать себя, заставит считаться с ней, с их теперешним начальником. Заста-авит! Сдохнет, но заставит!

Однако заставить не всегда получалось. Когда окружающие тебя коллеги помнят тебя еще совершенным несмышленышем в своих делах, трудно заставить их поверить что этот испуганный кролик, непонимающими глазами глядящий на чертежи заказов, теперь вот вдруг превратился в грозного льва. Пусть даже и не превратился еще, а лишь только пытается представлять из себя льва. Все равно. Но если долго представлять, то со временем он или она действительно превратиться во льва. Но это, если долго. Так оно и получается, если на место руководителя ставят молодого. У молодого все впереди, у него есь время научиться. А у нее-то времени – нет! У нее в запасе лишь пустота. Еще год, другой и ее снимут, уберут за ненадобностью. Поставят молодого и энергичного. Тогда, спрашивается, зачем шла? Власти захотелось? Мол, жизнь прошла, а так и не пришлось покомандовать! Так, что ли? Ой, не знаю, не знаю, не знаю! Сама не знаю, зачем согласилась! Так уж и не знаешь?! Все ты, милая моя, знаешь! И не надо притворяться перед самой собой. Себя-то не обманешь никогда. Себя мы – знаем!

Не-ет, дорогуша, это ты просто пытаешься наверстать упущенное в своей жизни. Инстинктивно, не думая, но все же пытаешься. Но, если это так, тогда что же, по твоему мнению, может тебе самой казаться упущенным в твоей жизни? Что?! Неужто – должность начальника бюро? Или возможность покомандовать людьми, выделиться из их общей массы, стать хоть на чуточку, но все же – особенной? Ой, ли?! Ой, ли?! Подумай хорошенько, так ли уж это тебе надо – командовать людьми на старости лет? Может, все-таки, дело в другом, а? В более приземленном и жизненном, а потому – более важном для тебя? Может, ты просто стараешься или пытаешься вот таким, пусть даже и нелепым способом, но вновь заострить на себе внимание, как на женщине, как на личности, которую еще рано списывать со счета. Хоть на мгновение, хоть на чуть-чуть, пусть перед самой старостью, но все же погреться еще в лучах человеческого внимания. Ведь для женщины это так важно, что, пожалуй, нет ничего на свете более важного, чем это простенькая, на первый взгляд, задача.

Поэтому на Людмилу можно и не сердиться и просто-напросто махнуть на нее рукой. Не хочет быть наставницей – ну и не надо! Чего это ее заставлять, тратить на нее свои силы и свою энергию! Господи, проблема-то какая! Да пусть эта девочка спокойно себе сидит и сама вертится. Буду давать ей небольшие заказы, не слишком важные заказы – пусть себе потихонечку делает. Пусть. А я буду только контролировать ее, И проверять. Ну, поправлять, если ошибок наделает.

Так оно и получилось. И контроль за деятельностью Ксюши она установила жесточайший. Цеплялась к каждой ошибке, устраивая жесточайший показательный разнос. Зачем ей это было нужно – трудно сказать. Вероятно, все-таки, здесь срабатывал чисто человеческий фактор. Ведь Ксюша была, по существу, единственным ее подчиненным, которой она могла беспрепятственно командовать и которая беспрекословно признавала ее начальственный авторитет Другие же ее подчиненные просто отмахивались от нее, как от назойливой мухи. Вот она и отыгрывалась на Ксюше, вымещая на ней всю свою нерастраченную и невысказанную до сих пор начальственную волю. В какой-то мере здесь проявлялись и ее, ранее тщательно скрываемые или даже задавленные жизненными обстоятельствами и спящие до поры, садистские и авторитарные наклонности ее натуры. Оказывается, ей нравилось навязывать свою волю "другим людям", нравилось заставлять и унижать всех тех, которые стояли по служебной лестнице гораздо ниже ее. Она испытывала тогда от своих действий мощнейшее психологическое удовольствие, порой переходящее чуть ли не в настоящее физическое наслаждение.

Но большинство "других людей" из ее окружения ей подчинить себе не удавалось. А вот с девочкой Ксюшей все прекрасно получалось, и она испытывала глубочайшее удовлетворение от ощущения того, что Ксюша теряется и пасует под ее нападками и становится покорной ее воле. Но так ли уж покорной? Или это только кажущаяся покорность? Видимость покорности? А, может, эта слабая на вид девчушка, на самом деле есть стальная пружина, сжимающаяся до поры от мощного внешнего воздействия, до некого своего предела и постоянно стремящаяся распрямиться и больно ударить увлекшегося своего мучителя. И придет время, когда она действительно распрямится. И не дай Бог попасться ей тогда на глаза или под развернувшуюся в размахе руку той самой, которая с нескрываемым для себя удовольствием мощно и безжалостно нажимала на покорную вроде бы девочку. Не дай Бог!