Текст книги "Кубатура яйца"

Автор книги: Виталий Коротич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Сколько ж мы наплодили спекулянтов на доброте! Да, предоставляем жилье тем, кто в нем нуждается; лечим бесплатно, трудоустраиваем и учим, – но до чего же легко иные привыкли к этому! Не все еще так, как хочется, но если в Америке, в конце концов, человек ест то, за что может платить, то у нас, как побочный продукт государственной доброжелательности, развелись человечки, старающиеся поживиться и поживляющиеся в долг, ничего не делая, и странным образом иные из них вполне благополучны и сыты. Я знаю бездарных и ленивых мальчишек, которых за уши дотягивали до школьных аттестатов зрелости, дабы не портить каких-то там важных статистик, и почти принудительно втыкали им аттестаты в карманы. С восьмой попытки оные юноши, побыв краткое время на армейском довольствии и не снискав полководческих лавров, ничему не научившись как следует, поступали вне конкурса в какой-нибудь институт или техникум. Кое-как доползали до очередного диплома, принудительно направлялись на работу по специальности, приобретенной случайно, разбухали от злости и зависти к лучше устроенным и уважаемым коллегам, – не умея трудиться, писали доносы, мешали всем, но ведь жили же…

Государственная система, при которой часть населения постоянно находится под забором, бесчеловечна. Но я знаю в собственной стране таких людей, что, окажись они под забором, дело социализма только выиграло бы. Побочные – злобные и бездарные – продукты гуманного общества не украшают его. А сочувствия заслуживают несправедливо оскорбленные, униженные капитализмом люди, чьи судьбы очень сложны, – следует анализировать их вдумчиво, не спеша и по отдельности.

Я пытаюсь уходить от торопливых суждений даже тогда, когда описываю конкретные встречи и беседы на американской земле. Так или иначе, описать увиденное бесстрастно просто немыслимо. Отбор примет, подробностей, лиц – все это индивидуально, и мне кажется, что интереснее заниматься не просто вспоминанием, а осмыслением, если пытаешься осознать явления сложные и великие, приметы бытия иных народов и стран. Собственно, и размышляю я вместе с вами, как же еще?

Одна из главных тем этих очерков – преодоление одиночества. Помните старинную историю о том, как всадники, отправляясь в поход, бросали по камню на одном из перевалов? Возвращаясь из похода, всадники забирали с перевала по камню. Оставшиеся камни были памятником невозвратившимся, погибшим, пропавшим без вести, растворившимся в одиночестве. Сколько б гор выросло в Америке, если бы все, ищущие счастья в этой стране, положили по камню, а те, кто нашел счастье и спокойствие для души, убрали бы свои камни из насыпи. Сколько бы неразобранных гор осталось?!

Здесь можно выиграть жизнь, можно проиграть душу, можно приобрести всемирную славу и можно умереть от стыда.

Я нарочно пользуюсь категориями нематериальными, потому что в игру идут и они – Америка давно уже не простовата, словно ковбой с рекламы сигарет «Мальборо»; Америка полюбит вас, если вы ей подойдете. А если нет?

Вот видите, сколько всего вмещается в одну главу, а мы ее начинали с разговора о человеческом доме, о жилищах, обретаемых людьми на время и навсегда. Раз так, то, пожалуй, пора рассказать еще об одном типично американском сооружении, высящемся на центральной улице Чикаго – той самой, что называется Мичиган-авеню. Дом похож на домну, он имеет форму усеченной пирамиды, весь черного цвета, и на его стенах для прочности то там, то сям скрещены массивные балки. Но этот жилой дом достоин упоминания потому, что его называют «мегаструктурой будущего». В Чикаго есть, впрочем, и самый высокий на свете дом – стодесятиэтажный небоскреб компании Сирса, торгующей по каталогам, – первые пятьдесят этажей принадлежат собственно компании, а все остальные она сдает в аренду, в том числе огромному кафетерию, на тысячу семьсот мест, ресторанам и бару, из окон которого даже трезвому наблюдателю город кажется похожим на щетку с иглами небоскребов, прижавшуюся к озеру Мичиган с восточной стороны. Самый высокий жилой дом в мире, семидесятиэтажная Озерная Башня, стоящая неподалеку от пирсов синего озера, представляется с небоскреба Сирса домиком довольно заурядным, а к северу от нее чернеет за мостом через узенькую и грязную реку Чикаго центр Джона Хенкока, о котором и пойдет речь. Собственно, речь пойдет скорее о типе домов, представленном такими жилыми зданиями современного Чикаго, как Озерная Башня, центр Хенкока или сооруженные на несколько лет раньше близнецы – две круглые Флотские Башни. Пока они уникальны и для Америки, но в поисках вариантов завтрашнего жилья, вертикальных городов грядущих столетий, интересно прикоснуться к решениям, уже реализованным, уже известным в подробностях, – в дальнейшем рассказе я ничего не домысливаю.

Человек, живущий в одном из новых высотных домов на Мичиган-авеню или у озера Мичиган, по утрам слышит музыку. Это в указанное наперед время включилась стереофоническая система, упрятанная в стенах квартиры. Проснувшись, человек встает с так называемой «водяной кровати», создающей впечатление невесомости, и нажимает кнопку: диктор очень кратко пересказывает все новости в интересующих жильца сферах – программы составляются направленно для каждого; новости включают в себя информацию о погоде Снаружи и о новостях в Доме.

Окна в квартире не открываются – боязнь ветра на большой высоте и кондиционер оставляют окнам лишь витринную функцию. Температура и влажность круглый год поддерживаются на одном и том же уровне, заказанном жильцом при вселении. Впрочем, мелкие поправки он может вносить ручным регулятором, установленным на стене. В указанное жильцом время ему доставляют завтрак из домовой кухни; если он хочет, может опуститься скоростным лифтом в один из домовых кафетериев и позавтракать там. То же самое и с обедом – могут его привезти в квартиру, а можно – как обычно и поступают американцы – съесть его в одном из ресторанов небоскреба. На первых пяти этажах кабинеты врачей разных специальностей, банк, торговые предприятия всех профилей – от универмагов с одеждой до продовольственных магазинов, там же – центры обслуживания, принимающие на себя практически любые ваши заботы – от пришивания пуговицы до приема гостей.

Как сообщает проспект дома, на пятом этаже можно зарегистрировать брак; в больнице на шестом этаже есть также все условия для рожениц и новорожденных; ясли – на тринадцатом этаже, детский сад – на четырнадцатом, а школа – на десятом. На втором этаже крематорий и погребальные службы. В доме, разумеется, есть гаражи, кинотеатры, библиотека, бар, где для помешивания коктейлей выдают палочку с изображением небоскреба. Есть еще разные подробности: в некоторых домах имеются гимнастические залы, бассейны, а когда я заходил в гости к знакомому, живущему во Флотской Башне, то увидел рядом с рестораном прекрасный крытый каток. Иногда бывает внутреннее телевидение – это давно распространенная забава, особенно в больших американских гостиницах и многоквартирных домах; какое-то время жил я в гостинице неподалеку от небоскреба Хенкока – на телевизоре у меня через день сменялась карточка: «Вы можете увидеть два новых цветных художественных фильма. Нажмите такую-то кнопку и поставьте переключатель каналов так-то. К вашему счету будет добавлено два доллара за фильм. Спасибо».

Все это очень дорого, по цене доступно не многим, очень удобно и очень необычно. Жилые дома высотой в две трети Останкинской телебашни функционируют, строятся: они возможны. Появились у жильцов высотные неврозы – болезни, прежде поражавшие верхолазов и летчиков. Была описана «небоскребная болезнь», – считается, что причин ей много, между ними называли и ту, что около пятидесяти тысяч тонн стали, составляющей каркас каждого из обитаемых небоскребов (или даже семьдесят шесть тысяч тонн – в деловом небоскребе Сирса), значительно искажают воздействие привычного магнитного поля Земли на живущих и работающих в таких домах. А еще болезнь приобрела типично американские акценты и стала похожей на ту, которой подвержены жители противоположного полюса социальной структуры – долголетние узники тюремных одиночек. Оказалось, что люди, зажатые между облаками и бетоном, люди, которые – пока что теоретически – могут родиться, вырасти, выучиться, проработать всю жизнь и умереть, не выходя из небоскреба, – люди эти изнывают от одиночества. Одиннадцать тысяч четыреста девяносто пять окон небоскреба Джона Хенкока задраены наглухо, звукоизоляция в домах идеальна, все мелодии, разливаемые стереосистемой, отобраны таким образом, чтобы никакие ощущения, кроме бодрости, не возникали у жителей небоскреба.

И тем не менее… Магнитное поле Земли – вещь, бесспорно, важнейшая, но есть, оказывается, на свете еще голоса птиц, шум травы, плеск воды в горном ручье, мокрый снег, прилипающий к бровям, и, наконец, поле – но не магнитное, а просто поле, где растет кукуруза, бегают не знавшие седла жеребята и стоят домики, в которых настежь открываются окна и слышны голоса, недоступные бетонированной акустике небоскребов.

Меня по всему, что я сочинил в жизни, никак нельзя обвинить в пейзанстве, да и видел я в штате Нью-Мексико среди полей с красивыми жаворонками разваливающиеся домишки, в которых ни за что не согласился бы жить беднейший из чикагских негров. И все же как будет завтра? Где же та самая оптимальная середина, которую вот уже многие поколения людей не умеют найти, пройдя сквозь пещерное обитание, сквозь первый двадцатиэтажный небоскреб, сооруженный две тысячи лет назад в нынешнем Йемене, и сквозь опыт легендарной башни из Вавилона, сквозь дома-крепости Сванетии и Тибета, сквозь незапирающиеся хижины из прутьев и пальмовых листьев жителей Новой Гвинеи, через эскимосские иглу, нейлоновые палатки полярников и кожаные шатры кочевников? Завтрашний мир не возникнет завтра – его проектируют и сооружают сегодня люди, выдумывающие вертикальные города небоскребов и горизонтальные поселки особнячков. Ну конечно же – и мы вспоминаем об этом – архитектура капитулирует перед образом бытия; все разговоры о зодческих новациях бледнеют рядом с тем, как в гетто Чикаго, Нью-Йорка или Вашингтона (в столице США уже больше трех четвертей населения – негры, и понятие черного гетто звучит тут весьма условно; в Нью-Йорке – каждый четвертый, в Чикаго – каждый третий житель негр) в одной комнате без удобств растут, едят, спят по четыре и по шесть человек. Архитектурная и социальная перестройка городов срастается в одну проблему.

Говоря о том, сколь огромны и разительны перепады между бедностью и богатством, устроенностью и неустроенностью в США, я всегда ощущаю это как доказательства безусловного факта – сколь талантлив, трудолюбив, изобретателен человек труда и сколь жесток капитализм. При нынешней своей социальной организации Америка, умеющая проектировать и строить великолепные жилища, никогда не позволит, чтобы все ее дети жили по-человечески. Небоскреб великолепен на блестящей улице гигантского города; небоскреб страшен, если глядеть на него из трущоб. Но думаю, что великие сооружения Америки всегда будут гордостью народа ее.

…А тем временем американцы меняют свои квартиры очень часто – они путешествуют. В Соединенных Штатах люди очень редко привязываются территориально к одному месту на карте. Сформировав свое население из приезжих, страна эта практически никогда не останавливалась в передвижениях; можно говорить о главных направлениях человеческой миграции, но не о том, что она, скажем, возникла лишь в последние годы. Черное население смещается с юга на север (я приводил уже данные о некоторых больших городах), белое – с востока на запад. (Только с пятидесятых годов население Калифорнии удвоилось, в штате Невада устроилось. В Аризоне, где стоит архитектурная школа Франка Ллойда Райта, население в течение девяностолетней жизни зодчего возросло в сто пятьдесят раз – с девяти тысяч до миллиона трехсот тысяч.) Каждый третий молодой человек после восемнадцати лет раз в году меняет местожительство; даже после сорокапятилетнего возраста супруги – каждая десятая семья – раз в году переезжают. Многие мои друзья в Соединенных Штатах раз в несколько лет присылают открытки, сообщающие о смене адреса, – существует специальная форма для таких извещений, – но причины переезда не сообщаются почти никогда: это столь буднично и естественно…

Заработав деньги, человек переезжает в район поприличнее; обеднев – в район попроще; сменив работу – на новое место; разыскивая работу – скитается по стране. Наконец, просто странствует по Америкам и по свету. Вы, наверное, и в нашей стране обращали внимание на американских старушек, стайками обступивших экскурсовода; особенно много путешествуют крайние возрасты – старики и молодые; оседлость – относительная, американская – наиболее присуща людям, которым около пятидесяти.

Когда едешь по американским шоссе, очень часто встречаются целые поселки из трайлеров – еще один, чисто здешний вариант жилья. Трайлеры – вагончики размерами от нашего «рафика» до железнодорожного пульмана – стоят, сбившись в кучи, привязанные, словно лошади на привале, к низеньким столбикам, чуть высящимся над асфальтом. Выродившиеся (переродившиеся?) фургоны первых переселенцев.

Столбики, к которым трайлеры прикручены, содержат в себе электрический кабель и выход водопроводной Трубы, к которым фургончик присасывается немедленно – разумеется, за определенную плату, от доллара в сутки и выше. На трайлерных стоянках есть центры обслуживания и сторожа, что (особенно последнее) для одиноких странников небесполезно. Издали все это смахивает на цыганский табор – с бельем, сохнущим между столбами, с кострами на специальных площадках.

На перевале, по пути из штата Юта в Неваду, там, где скоростное шоссе номер 70 сращивается с шоссе номер 15, поворачивающим на юг, я увидел на смотровой площадке трайлер с номерными знаками горного штата Колорадо. Трайлер был прицеплен к еще крепкому «бюику» 1971 года, и возле него стояли двое умытеньких, седеньких американских старичков. Я представился; старички заулыбались, но когда я им совершенно честно признался, что могу где-нибудь написать о нашей встрече и разговоре, фамилию свою решили на всякий случай не называть.

Жил старик со своею старухой у самых Скалистых гор, в красивом курортном штате Колорадо, недалеко от Денвера, так что и большой город был под боком. Старик работал в Джорджтауне счетоводом у Вулворта – подсчитывал прибыли и убытки в дешевых универмагах, куда чаще всего заходили случайные люди, – Джорджтаун расположен неподалеку от Вейла, коль ехать по этой же семидесятой дороге, а Вейл – курорт знаменитый: туда даже президенты заезжали раз в год покататься на лыжах с горки. Были ли у супругов дети, я не узнал – американские дети очень рано отделяются от семей, уходят, и родители зачастую не знают, где находятся их чада, – об этом со стариками не всегда следует разговаривать.

Три года тому назад глава семейства вышел на пенсию, продали они со старухой свой домик, положили деньги в банк; домики в модных горнолыжных окрестностях очень подорожали. С тех пор странствуют. Приглядывают домик попроще, но поудобней, в котором можно было бы дожить свои дни; вот надо бы съездить в штат Айдахо – это как раз по дороге номер 15, через Солт-Лейк-Сити на север: в каталоге пишут, что есть там такие домики. Минувшую зиму провели на мексиканской границе – сэкономили на отоплении и на теплых вещах, надоели все эти обогреватели еще в Колорадо. Но в Нью-Мексико слишком уж жарко, и ей (старик кивнул на старушку) не нравятся мексиканцы, очень они шумят. Трайлер стоил три года назад около пяти тысяч; сейчас такие продаются по семь с половиной. Путешественники очень гордились некогда сделанным удачным приобретением и предложили мне его осмотреть.

Трайлер и вправду был очень удобен. Фургончик размерами с полтрамвая был внутри обит мягкой тканью, под которой скрывалась отопительная сеть, работающая от автомобильного аккумулятора, а при потребности – автономно, на дизельном топливе. Была там газовая плита с баллоном, кран с мойкой, работающий либо от водопровода, либо от цистерны, скрытой в потолке фургончика. Был диван, раскладывающийся в огромную мягкую постель поперек трайлера. В заднем отсеке душ, туалет – все очень компактное, удобное, по заверению хозяев, исправно функционирующее.

Старички сказали мне, что по дороге они встречали целые автоколонны сельскохозяйственных сезонников и строительных рабочих, странствующих таким образом, – только по номерным знакам автомобилей можно было определить, кто откуда приехал, из каких мест начал свой путь в поисках капризной удачи. Никого ни о чем не спрашивали: у каждого собственные дела, к старичкам отношения не имеющие. Встречались, как правило, у бензоколонок: там всегда можно получить бесплатно карту, купить «кока-колу» или «севен ап» в жестяной банке и воспользоваться дармовым туалетом, дабы не перегружать собственный.

Вообще в Америке можно жить, не только не выходя из небоскреба, но и не выходя из автомобиля. Есть магазины «драйв ин», где покупки совершаются из автомобиля, церкви «драйв ин», кинотеатры «драйв ин». Моллюски в разноцветных коробочках движутся по автострадам, заливают в себя бензин у автозаправочных шкафов; чуть-чуть приспустив окно, принимают сквозь него поднос с пищей; сквозь ветровое стекло видят птиц, скачущих по обочине…

Погодите, о птицах ведь мы уже вспоминали. Когда разговаривали о «небоскребной болезни» и человеке, отделенном жильем от мира. Знаете, что в рассказе стариков удивило меня? Что за три года путешествия в трайлере они не завязали по-настоящему важных для души знакомств, не обогатились местностями и людьми, без которых трудно было бы жить дальше. Птица за ветровым стеклом и человек, едущий по шоссе рядом, одинаково безразличны. Журналист? Ну ладно, покажем ему наш симпатичный трайлер, познакомимся – и до свидания, журналист-писатель, незачем тебе знать нашу фамилию, не твое это дело. «Айда в Айдахо!» – написал я пальцем на запыленном боку «бюика», впряженного в фургончик; тут же стер – секрет стариковского маршрута да останется с ними. Мы нежно пожали друг другу руки, и я уехал, – думаю, что минут через десять путешественники обо мне и не вспомнят; они не обременяли памяти, старикам хотелось дожить поспокойнее – ни одного вопроса они мне не задали, да и мои вопросы ограничили до самых простых.

Америка передвигается в самолетах, автомобилях, лифтах, поездах и еще бог весть в чем. Америка вся в движении, и нет ей покоя; американские домики громоздятся друг на дружку и становятся небоскребами, опускаются на колеса и мчатся по зеркалам шоссе, окружают себя деревьями и становятся хижинами в лесу. Иногда домики разбиваются, и человек, внезапно видимый отовсюду, становится голым, как садовая улитка без ракушки.

Американцы строят интересно и много: города возникают на конъюнктурах, мгновенно разрастаются и скоропостижно хиреют; люди перемещаются из города в город, из штата в штат – грохочущие повозки первых колонистов никак не станут историей, бронзовые кони на монументах выглядят как живые. В Америку ехали поодиночке, реже – семьями, совсем редко – деревнями; маленькие частички великих и малых народов мира существуют подчас, словно географическая карта, изорванная в клочки, из которых очень непросто восстановить образ планеты, покачивающей всех нас одновременно на терпеливых боках.

Любят говорить в Америке о «зданиях века», перелистывая альбом с небоскребами; о «скандалах века», вспоминая про Уотергейт; о «фильмах века», просматривая ленты Гриффитса, Эйзенштейна или Кубрика; о «преступлениях века», называя так ограбление вагона с деньгами или убийство президента. Когда пресса формирует размеры каждой сенсации, все становится особенно ясным. Но в гостиничном коридоре тихонького мотеля «Тревел Лодж» возле Лоуренса случайный сосед, с которым надо было разминуться, увидел в руках у меня газету со статьей об очередном «событии века» и сказал мне слова, которые я запомнил и записал; от соседа попахивало спиртным, как эликсиром откровенности. «Знаешь, – сказал он, – преступление века не в том, что президента ухлопали. Противно, конечно, и по-человечески жалко, но президент будет новый. Преступление века в том, что человек человека не всегда слышит и видит; ведь самые страшные – преступления против человечности…»

Человек был немолод и разговаривал, глядя прямо перед собой; я пропустил его в узеньком проходе возле ящика со льдом, зачерпнул из ящика холодных кубиков, сколько было мне надо, и возвратился в номер.