Текст книги "Синдром гиперпоздней конверсии (СИ)"

Автор книги: Виталий Мешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Вторник

Девять часов утра. Девятая пилюля. Прерывать прием было нельзя, поэтому Юлю пришлось просыпаться в три часа ночи. Пробуждаться в шесть утра не было необходимости, так как от наплыва мыслей и разыгравшегося воображения Юль до шести так и не заснул. Он выпил восьмую капсулу, и только тогда его разум провалился в сон. Оставшиеся три часа он проспал крепко, без сновидений.

Во время завтрака Жанна Стольникова как обычно суетилась по кухне, делая в два раза больше движений, чем требовало приготовление пищи для семейного стола. Она вела разговор с мужем. Сестры, всегда сидевшие рядом, начали свой.

– Мне снова звонил Нимм, – Лен уже с ноткой презрения глядел на сестру, буквально вдыхающего поданный завтрак. Оправдания у Юля не было, поэтому он лишь молча взглянул на сестру, а затем снова уставился в тарелку с яичницей.

– Я ему рассказал про ГПК, – отрапортовал Лен, и тут же его смелость улетучилась. Он мгновенно пожалел о содеянном и перестал жевать. Голова Юля медленно повернулась в сторону сестры:

– Я тебя убью! Зачем?!! Ты же знаешь, что он константа! Как он теперь согласится жениться на мне, если я половину времени буду косолапым, вонючим, горбатым мужиком?! – он бросил вилку, поставил локти на стол и опустил лицо в раскрытые ладони, будто глава корпорации, который только что узнал, что его фирма обанкротилась.

– Юль, ты прости, мне тебя, конечно, жаль, но ты хотя бы знаешь, что с тобой происходит. Я не могла в очередной раз просто отшить Нимма, он там с ума сходит от догадок. Мне пришлось рассказать ему и про ГПК, и про Штерна, про лекарство и прогноз. Так что, когда он приедет, тебе хотя бы объяснять ничего не придется. Плюс, ты к тому времени уже обернешься, и тебе не нужно будет показываться ему на глаза в этом теле.

Отец с матерью оборвали свой диалог и перевели внимание на дочерний. Андрея вступила в разговор первой:

– Юль, ты так говоришь, как будто у нас у всех стопроцентное гетеро, – мягко начала Андрея. – У нас с матерью ровно пополам, у Лены с Сашей тоже. У всех пополам, только графики разной сложности. А у вас будет завидный график, ведь оборачиваться будешь только ты. Люди мечтают о подобных вещах!

– Да, пап! Вот именно – мечтают! А нам и мечтать не нужно было, у нас было бы константное положение, в котором может быть только одна жена, и один муж! И безо всяких этих ваших передряг! А теперь он вообще скажет – нафиг нужна мне такая жена, у которой половину времени между ног балда висит?

Улыбающийся Алекс расхохотался, и из его рта выпал кусочек яичницы. К обсуждению подключилась Жанна:

– Доча, не нужно так говорить. На самом деле обратимость привносит как раз ту долю разнообразия в наши жизни, которой часто не хватает константным парам. Ведь это возможность познать как мужское начало, так и женское. Это расширяет понимание природы противоположного пола, заставляет мыслить более масштабно, более объективно и непредвзято.

Никто не ожидал услышать от нее столь проникновенной речи, и Юль уже был почти убежден в справедливости материнских слов, как та добавила:

– А там, гляди, и Нимм конвертируется.

Все кроме Алекса разочарованно выдохнули и опустили глаза.

– Ага, вот чего мне в жизни еще не хватает, так это такой же уродливой подружки! Еще и ему жизнь сломать! Точно – на фиг балет! Мы устроим свое шоу – шоу уродов! Да-да – разбирайте билеты! Только этот уикенд – Шоу Уродов с Синдромом Гиперпоздней Конверсии!

Алекс захлебывался смехом.

Юль встал из-за стола и вышел.

Все глаза (как вы уже поняли – кроме глаз Алекса) жгли дыру в Жанне.

– Да чего я такого сказала?

Среда

Юль швырнул в рот предпоследнюю двадцать первую капсулу и залил ее яблочным соком, настолько сладким, что еще неделю назад он и думать о таком боялся. Выпив полный стакан, он вернулся в зал, прихватив из холодильника брикет с мороженым. В полумраке на диване перед телевизором сидел Лен в домашней одежде, приобняв коротко остриженную девушку, подогнувшую под себя ноги. Она положила голову Лену на плечо и играла пальцами с его длинными волосами. Это был Саша. Он обернулся в ночь на среду.

Из-за очевидных противоречий в вынужденной смене пола многие пары расставались на то время, пока хотя бы один из них пребывал в своем противоположном обличии. Хотя нередко вовремя конвертировавшиеся люди полностью становились подвластны природе пола, в котором они пребывали. Поэтому у таких пар как Саша и Лен не существовало неловкостей при оборотах. Лене и Александре нравились мужчины, но Лену и Александру – девушки. Их обоих вполне устраивали обе версии своей пассии, покуда это были гетеросексуальные отношения.

Юль вернулся на место, с которого только что встал. Реклама закончилась, и на экране появился мужчина, кравшийся между валунами. То был сериал «Найя», а мужчина – никто иной, как охотник на тварей Марсс, которого играл эгоцентричный молодой актер по имени Лис. Сверху из-за валунов показался громадный клюв, усыпанный ножеподобными зубами, пытаясь выловить человека из расщелины.

– Чтоб он тебя сожрал с говном, козел ты вонючий, – пробубнил Юль, столовой ложкой соскребая из брикета твердое клубничное мороженое.

– Да, не стоило мне тебя туда вести, признаю. Не знаю, о чем я думал.

– Ты-то в чем виноват? Ты же из лучших побуждений.

– Ну, как известно, добрыми намерениями вымощена дорога в ад.

– Да пошел он, я бы ему сам с удовольствием такую дорогу выложил. А потом еще пендаля под зад дал при входе… чтоб его черти дрючили…

Саша подвела итог:

Ну, по крайней мере, ты теперь знаешь, что все эти актеришки – такие же люди, как и мы, каждый со своими недостатками. Я вообще никогда не понимала, зачем люди их боготв…

В дверь особняка позвонили.

– Ты кого-то ждешь? – спросил Лен Юля.

– Да, я подал заявку на чемпионат «Мистер Вселенная», думаю это они. Наверняка, пришли оповестить меня о заочной победе, – съязвил Юль и поднялся с дивана, – я в своей комнате.

Лен отворил входную дверь, а затем и свой рот. На пороге стоял жених Юли – Нимм:

– Лен, привет. Она здесь? Дома? – он прошел в проем.

– Э-м-м… Она…Ты же завтра должен был приехать.

– Сегодня было последнее выступление, я уехал отдельно от труппы, они все вернутся только завтра. Лен, она дома? Я должен ее увидеть.

– Она… да…но… В общем, так. Я ее сейчас предупрежу, что ты пришел, но захочет она тебя видеть или нет, это уже не мне решать. Точнее, видеть-то она тебя, конечно, хочет. Это себя она не хочет показывать.

– Хорошо, я подожду.

– Юль! – Лен прильнул к двери.

– Чего? – послышалось глухо из комнаты.

– Тут э-э-э… Короче, Нимм приехал…

Тишина.

– Юль…

– В смысле – Нимм приехал?!

– Я тебе говорила не игнорить его, вот он и слинял отдельно от труппы. Теперь извольте принять.

– Да хрена с два я его сюда пущу! Скажи, завтра пусть приходит!

Нимм, не выдержав в прихожей, проследовал за Леном. Он подошел к двери:

– Юлик, это ты?

Внутри комнаты Юль стоял, не зная, как ему быть. Он был настолько счастлив услышать родной голос, знать, что Нимм здесь, в паре метров от него, что слезы потекли по его щекам:

– Я, красавчик, – выдавил он дрожащим голосом.

Услышав мужской голос, Нимм немного отпрянул от двери, но сразу собрался с мыслями и сказал:

– Юлечка, любимая моя, это ведь я. Ты меня впустишь?

– Нет… Я не хочу, чтобы ты меня видел.

– Хорошая моя, тебе все равно придется мне показаться рано или поздно – ты ведь теперь будешь регулярно обращаться.

Нерешительно Юль подошел к двери и отпер замок. Услышав щелчок, Нимм толкнул дверь и вошел.

Юль стоял посередине комнаты с безобразным мокрым лицом, сложив костлявые руки на груди. В домашних шортах ноги казались еще кривее, чем были на самом деле, а впалую грудь не спасала даже кофта.

Нимм остановился, не успев шагнуть в комнату. Закрыв ладонью рот, он в ужасе сканировал тщедушное тело его будущей жены. Лицо Юля расплылось в уродливой гримасе плача. Нимм невольно начал качать головой и сделал шаг назад.

– Нимм… – зареванный Юль шагнул в его сторону.

Нимм продолжал пятиться. Сам того не ожидая, Лен толкнул его в спину:

– Да ты охренел, братец! Как с красавицей-примой встречаться, так это мы умеем! А как дело доходит до испытаний – бежать?! Будь ты мужиком!

Нимм развернулся и оттолкнул Лена в сторону, лишь обронив краткое:

– Нет…

Он сбежал на первый этаж, поспешно обулся и выбежал вон.

Юль рыдал, обливаясь слезами, стоя в проеме, где только что стоял ее жених – он все еще чувствовал запах его одеколона, который так любил. Лен сложил руки на голове и расхаживал взад-вперед. К Юлю подошла Саша:

– Юль, ты не убивайся так. Уже сегодня ночью ты обернешься, а завтра будешь красавицей. И даже если этот козел не приползет к тебе на коленях после твоего выступления – он не единственный мужик в городе.

До самой полночи Юль плакал в подушку, до сих пор не веря своему свалившемуся с неба несчастью. Он то жалел себя, то начинал колотить подушку в приступе ярости. Под ночь абсолютно измотанный, он вошел в ванную комнату. Открыв шкафчик над раковиной, он потянулся к пилюлям, и взгляд его упал на отцовскую опасную бритву. Юль взял ее в руки и раскрыл. Он провел пальцем поперек лезвия. Он приставляет его к левому предплечью с внутренней стороны… Лезвие гладко скользит по коже, врезаясь глубоко в вену, разделяя ее вдоль на две части… Юль залезает в наполненную ванну и опускает руки в воду… Из прозрачной вода превращается в алую, затем в красную… Сознание тускнеет… И когда вода уже бордовая, оно гаснет и уходит в небытие со всеми тревогами, переживаниями и болью…

– Последняя капсула? – прогремел голос Лена, и Юль вздрогнул, очнувшись от видения.

– Да. Наконец, – он незаметно вернул лезвие на место.

Юль принял двадцать вторую капсулу, и как только его голова коснулась подушки, последняя и самая крупная доза М-гормонов сделала свое дело, и он впал в гибернационный метаморфозный сон.

Четверг

Лен и Саша сидели на кровати и перешептывались. Их дверь была распахнута. По ковролину коридора беззвучно расхаживала Жанна в нетерпении. На кухне монотонно бубнили Андрея с Эриком Штерном. Доктор наук не мог не присутствовать при обнаружении результатов действия своего препарата. Он, как и все члены семьи Стольниковых, не пошел ради этого на работу. Даже мелкий Алекс стоял в проеме собственной комнаты, выжидая пробуждения сестры.

Эрик подозревал, что подобный навязанный гибернационный сон не может длиться стандартные восемь-девять часов – на обращение уйдет по меньшей мере часов десять. Завтракать без Юли, однако, никто не отважился. Да и кусок в горло не лез от волнения. Даже Алекс понимал, что если эксперимент провалится, это принесет в дом только несчастье. Шутки шутками, однако, каким бы подлым братом он ни был, он все же любил сестру и не желал ей подобной участи.

Часы на руке Жанны уже полчаса как пропиликали десять. Но Юля все не просыпалась. Мать поминутно бегала на кухню к Штерну чтобы осведомиться насчет какой-нибудь очередной своей бредовой догадки по поводу затяжного превращения. И каждый раз Эрик и Андрея успокаивали ее одной и той же фразой – «все проходит, как ожидалось». Та возвращалась на свой пост у дверей дочери, а через минуту, осененная новой догадкой, снова устремлялась на кухню.

И вот, часы Жанны оповестили ее о том, что Юль спит уже одиннадцать часов кряду. Переходящее в плохое предчувствие волнение заставило ее снова обратиться к Эрику. В этот раз она уже шагала к кухне с намерением пригрозить доктору наук уничтожением его репутации в случае несчастья с дочерью. Но не успела она спуститься с лестницы, как услышала клацанье замка. Поднявшись обратно, она успела заметить лишь нечто полностью закутанное в одеяло, нырнувшее в ванную. Лен и Саша следовали за фигурой со словами:

– Ну что, ты обернулась или нет? Юля! Юль… или как там тебя?

Но, оказавшись в ванной, одеяло закрыло дверь изнутри. Жанна неслась (в ее понимании слова) к ванной:

– Она обернулась?! Обернулась или нет, я спрашиваю?!

– Да не знаем мы! Ты же видела – одно одеяло.

– Ну а походка, рост?!

– Да какая походка, мам?! Завернись в одеяло и попытайся улизнуть в таком виде от родственников – какая там может быть походка? Рост у них одинаковый…

– Боже, да что ж это такое! Юлечка! Юлик! Если ты не обернулась, мы все равно тебя все очень любим! Скажи что-нибудь!

Через секунду в щель под дверью проскользнул обрывок бумаги. Лен быстро поднял его и перевернул. Послание гласило:

«Отстаньте вы от меня! Хотя бы сейчас!»

– О, господи, мое сердце не выдержит этого… – запричитала Жанна. – А почерк? Почерк ее?

– Буквы огромные, размашистые и печатные, так что не понятно. Пойдемте все на кухню, оставим его в покое.

Трое спустились на кухню. Жанна пыталась приготовить завтрак, но у нее все валилось из рук, и тогда Лен попросил ее сесть, а сам начал варганить кушанье. Эрик Штерн, услыхав новости, нахмурился и сидел задумчиво, ни с кем не разговаривая.

– Ну, вот и все… – лепетала Жанна, – Нимм убежал, свадьбы не будет, балету конец, дочь несчастна, а значит, и я несчастна...

Муж прервала ее:

– Жанна, перестань. Это естественный процесс. Нельзя было списывать его со счетов. Это не первый случай конверсии предполагаемой константы. Просто теперь будет жить, как это делает девяносто семь процентов человечества. Лить слезы и убиваться по этому поводу это то же самое, что роптать на голод – это части нашего существования, и нужно было с самого начала не повышать своих ожиданий.

– Легко тебе говорить! А у нее даже образования должного нет – она предпочла ему балет. А теперь что? Куда она теперь с этим балетом? – Жанна смотрела на мужа в ожидании ответа, но увидела только, как медленно открывается его рот, а глаза расширяются. Он смотрел куда-то за ее спиной. Жанна повернулась.

У входа в столовую стояла девушка. Стройная, грациозная, словно молодое деревце, она стояла в претенциозно стеснительной позе, перебирая изящные тонкие пальцы на женственных руках. На ней были короткие темно-синие джинсовые шортики и обрезанный выше миловидного пупка бледно-розовый свободный топ. Небольшая грудь придавала фигуре пропорциональную законченность. Длинные черные волосы были собраны в хвост так, что две тонкие пряди оставались висеть непринужденно по бокам от лица, а яркие голубые глаза, слегка подведенные тенями, в превосходном освещении столовой, казалось, излучали свой собственный свет. Ее тонкие, выразительные губы были напряжены, стараясь сдержать улыбку.

На секунду все впали в ступор. Но что началось потом, сторонний наблюдатель мог вполне принять за празднование выигрыша по крайней мере тонны золота в лотерею.

Все до одного, включая доктора наук Эрика Штерна – он исполнял особенно искренне – скакали и кричали, обнимали по очереди счастливую красавицу Юлю. Жанна буквально обслюнявила все лицо дочери поцелуями и намочила его слезами радости.

– Мой бог, да ты еще прекрасней, чем до конверсии! – почти что орал Штерн, делая таким образом комплимент и самому себе. – Да ты теперь будешь еще большая звезда, чем раньше!

Возня продолжалась еще несколько минут, после чего Эрик громко сказал:

– Ладно, ладно, успокойтесь! Дайте бедняжке отдышаться! И вообще, я должен вас предупредить, что баланс ее гормонов сейчас пребывает в нестабильном состоянии. Повод для празднования есть, но, Юля, не удивляйся, если ты почувствуешь себя плохо или…

– Я чувствую себя просто превосходно, – Юля заговорила в первый раз после обращения. Все сразу затихли, будто бы наслаждаясь ее мягким приятным голосом. – Настолько превосходно, что сегодня я иду на генеральную репетицию, а завтра завоевываю себе славу лучшей балерины страны.

– Да ты и так лучшая! – поддержала дочь Андрея.

– Я знаю, – Юля широко улыбнулась и изобразила реверанс, – но вы сами знаете, кто будет смотреть концерт. А поэтому мое выступление должно быть идеальным.

– Так, все, садимся за стол, завтрак будет через полторы секунды! – толстая Жанна буквально порхнула на кухню, где Лен уже почти завершил приготовления завтрака, бросив его, когда появилась Юля.

– Эх… Я буду скучать по килограммам бисквитов, которые я могла поглощать будучи корявым.

* * *

– Юлька! Приве-ет! Ну ты куда пропала-то? Ты где всю неделю была? – девушка в пачке подбежала к Юле, как только увидела, что та вошла в раздевалку.

– Привет, Ань. Да нужно было кое-куда за границу с отцом слетать. Один очень важный человек попросил провести для его дочери мастер класс.

– О-о, ну это классно. Думаешь за границей работать? А Олеговна знает? – балерины называли свою немилосердную наставницу по отчеству, ставя под ударение последний слог, чем придавали каждому упоминанию о ней немного скатологичной комичности.

– Да, я ее известила. Она понимает, что в этой стране я уже стучусь об потолок своих возможностей.

– Ну, слава богу, что вернулась. Я уже думала – не дай бог мне твою партию танцевать. Я-то станцую, но зрители ждут твоего выступления, а не моего.

– Поэтому сейчас мы отрепетируем, а завтра так эту толпу расколбасим, что в следующий раз они все пойдут не в кино, а на балет, – сказала Юля, переодеваясь.

В первых рядах сидело несколько человек, чьи оценивающе строгие взгляды были устремлены на освещенную голубым светом сцену, где несколько белоснежных нарядов двигались плавно и синхронно, словно маленькие айсберги по волнам океана. По центру исполняла пируэты прима – Юля Стольникова. Поминутно та, кого девушки называли Олеговной, останавливала все действо, сидя внизу, и выдавала напутствия балеринам, либо советы светорежиссеру. Почти каждая из танцовщиц услышала в свой адрес по крайней мере пару замечаний. Но ни разу за всю репетицию Олеговна не упрекнула исполнение Юли. Напротив, когда репетиция была окончена, она подошла к ней и с бесстрастным лицом выдала:

– Ты знаешь, Юля, я было подумала, что ты уже зазвездилась, пропуская репетиции среди недели. Я ждала, что ты ошибешься. Но, по видимому, ты сможешь станцевать эту партию с завязанными глазами, шлемом на голове и в бронежилете, а выглядеть будешь ничуть не хуже некоторых здесь присутствующих.

Юля довольно улыбнулась.

– Так что – станцуй так завтра и можешь катиться танцевать хоть на северный полюс, если это для тебя будет большим вызовом, нежели наша аудитория, – Олеговна улыбнулась, как смогла своим неулыбчивым преподавательским лицом и даже приобняла Юлю одной рукой.

– Теперь у остальных не осталось сомнения, что я какая-то ваша любимица, – ответила Юля с ухмылкой.

– Пусть думают, что хотят – они знают, что ты лучше всех. И если ты и являешься моей любимицей, то только поэтому. Именно поэтому же ты и танцуешь самую завидную партию, а не наоборот.

– Спасибо, – застенчиво ответила Юля и поскакала в свою гримерную.

Она закрыла за собой дверь и не спеша разделась догола. Затем она стала перед зеркалом и удовлетворенно оглядела свою изящную фигуру. Ничего лишнего не было в этом инструменте искусства. Она в первый раз за много лет была уверена в этом. Познав унижение через физическую неполноценность, она теперь знала, насколько она была благословлена.

Насладившись видом собственной красоты, Юля прыгнула в душевую, а через несколько минут, когда она одевалась, в дверь постучали.

– Кто там?

– Это Нимм.

Юля замерла. Он так поспешно убежал от нее вчера, ошеломленный ее превращением. Стоило ли теперь его выслушивать? Конечно, стоило – это ведь Нимм. Ее возлюбленный жених. Ее любимый мужчина. Как она может не выслушать его? Многие парни повели бы себя подобным образом в похожей ситуации…

Юля отворила замок и, придав лицу безразличное выражение, приоткрыла дверь. Ничего не говоря, она выглянула в щель. Нимм увидел ее ярко накрашенное лицо. Черные волосы были собраны в клубок, и от этого Юля казалась неумолимо строгой.

– Привет… – виноватая улыбка расползлась по его лицу.

Продолжая молчать, Юля раскрыла дверь, впуская жениха. Нимм вошел и, увидев свою любимую в эффектном черном белье, внезапно полюбил ее еще больше. Хотя, вероятнее всего, ему просто так показалось, так как в данный момент Юля была для него так же недоступна, как два года назад, когда он, ничем не отличавшийся танцор, начал ухлестывать за ней – примой балета Симмса.

– Юльочка, любимая моя, я не знаю – не понимаю, что произошло со мной вчера! Я знаю, что моим действиям нет никакого оправдания… – он стоял в паре метров от нее – немыслимом расстоянии для разговора почти уже молодоженов – не смея подойти ближе.

Пока он говорил, Юля стояла, скрестив руки на груди. Но, уже зная, что она обязательно его простит, что она не может судить его слишком строго за подобный поступок, она опустила руки, невольно выказывая свое ослабевающее сопротивление доводам Нимма. Тот, по всей видимости, уловил это изменение в настроении Юли, потому что тотчас же подбежал к ней и, упав на колени, обнял любимую за ее элегантные, стройные ноги, не переставая тараторить:

– Я больше никогда тебя так не брошу, Юльочка, любимая моя, хорошая, прости меня! Я знаю, что я тебя не заслуживаю! Пожалуйста, не суди меня по моменту моей слабости, я никогда больше не покину тебя в такую минуту, моя любимая, никогда…

Сдерживая слезы и улыбку, Юля теребила в руках его волосы.

Пятница

Будильник пронзительно завизжал. Глаза распахнулись как после кошмара. Юля спрыгнула с кровати и подбежала к зеркалу в своей комнате и… облегченно вздохнула. Она все еще она – Юля Стольникова – красавица-балерина, которая сегодня удивит даже самого равнодушного зрителя своим непревзойденным выступлением сложнейшей партии…

Зал был набит до отказа. И абсолютно каждый в нем был увлечен серией зрелищных выходов молоденьких танцовщиц и танцоров. Но пятеро зрителей наблюдали за развитием истории с особым волнением. То были жених Юли – Нимм, страждущий от стыда и молящий все божества планеты, чтобы происшедшее вчера не повлияло на выступление его невесты; Андрей Стольников, который обернулся за ночь, и теперь был мужской копией своей противоположной части; его жена Жанна, которая была на грани нервного срыва каждый раз, когда ее старшей дочери, подхваченной тренированными мужскими руками, приходилось быть выше одного метра над сценой; Лен, который в целом не выдавал своей нервозности, лишь изредка впиваясь зубами в свои ногти, когда сестра исполняла особенно сложную фигуру. Пятым был Алекс. Справедливости ради стоит упомянуть, что и он немного волновался. Как-никак, от этого выступления зависело, уедет ли сестра жить за границу (а в этом случае семьдесят пять процентов девчачьей дурости исчезнет из его жизни по крайней мере на пару лет).

Эрик Штерн с семьей занимали места в ряду позади Стольниковых. Эрик тоже не без трепета провожал Юлю взглядом от одного конца сцены к другому, надеясь, что все пройдет гладко.

Юля же была единственной во всем здании, кто не испытывал какого бы то ни было проявления страха. Те неугомонные бабочки, которые всякий раз порхали внутри нее перед выходом на сцену, будто бы мирно засыпали, как только Юля появлялась из-за кулис. Волнение покидало ее, и во власти танца она переживала подъем – насыщение всего ее естества благодатным ядреным духом после каждого идеально исполненного пируэта, и чем сложнее было движение – тем больше сил и уверенности она приобретала от его выполнения. Словно в забытьи, она отдавалась этому порыву страсти, не замечая ни зрителей, ни сцены. И хотя именно они служили катализатором для подобного состояния, в такие моменты Юля танцевала только для себя. Тогда она находилась в совершенной гармонии с собой, какой большинству людей можно достигнуть разве что при помощи медитации. Она не чувствовала усталости и порой даже не замечала, что дышит, пока не заходила за кулисы в изнеможении от скорости танца, с трудом переводя дыхание.

Вот и сейчас, завершив очередной подобный перфоманс, Юля стояла за кулисами, тяжело дыша, но не спуская улыбки с довольного лица.

– Юлька-а… Ты такая классная! – подруга Юли Аня протянула с восхищением.

Очаровательная улыбка Юли стала еще шире, демонстрируя два идеально ровных ряда зубов белее ее облачения.

– Я когда вижу, как ты танцуешь эту часть, я себя чувствую просто пятитонной коровой какой-то! – продолжала Аня.

Удовлетворенная собственным выступлением, подбодренная лестью подруги, Юля, невзирая на усталость, поскакала, кружась и улыбаясь, в сторону своей гримерной.

Наклонившись к Андрею, Эрик крикнул под аплодисменты публики:

– Она у тебя балерина от бога, Андрюха! Просто фантастика какая-то! Великолепное выступление!

– Не без твоего участия, старик!

Эрик только смущенно махнул рукой и принялся хлопать вместе с остальными. Андрей повернулся к нему:

– Сейчас будет завершающая часть выступления! Посмотрим, что ты скажешь после нее! – и он заулыбался в предвкушении, а Штерн лишь мотнул раз головой, мол – «да ладно, еще сложнее?»

Аплодисменты стихли, и под снотворный аккомпанемент на сцену выплыл вереницами, казалось, весь состав представления. Некоторое время балерины скользили по сцене друг за другом, их ряды обменивались звеньями, переплетаясь в замысловатые комбинации, а в зале стояла благоговейная тишина. Одна за другой белые фигурки незаметно пропадали из виду за кулисами, оставляя за собой все меньше и меньше девушек, пока на сцене не осталось семь, затем пять, а вскоре три балерины. Минуту-другую они порхали по сцене, играя друг с другом, а спустя еще минуту перед вниманием зала осталась лишь одна.

Юля Стольникова перемещалась между кулисами настолько грациозно и статно, что в зале, казалось, боялись дышать. Точные движения, исполняемые пластичной фигуркой были так изящны, элегантны и женственны, что когда Юля вдруг оступилась, толпа ахнула. Стольниковы беспокойно зашевелились в своих креслах.

– Я должен узнать, что происходит… – Андрей шепнул своим и поднялся из сиденья. Пока он пробирался к выходу, Юля больше не делала ошибок, но предчувствие толкало Андрея вперед. Он должен был пройти за кулисы и выведать у нее, в чем дело.

Тем временем Юля, закончив свой медленный танец, выбежала за кулисы.

– Какой козел уронил там эту дрянь?! – зашипела она на парней, готовившихся к выходу. – Я чуть ногу себе не сломала! Какого хрена вы понавешали себе на шеи эти побрякушки?! Вы что бабы, что ли?!

В балете Симмса каждый парень имел на шее подвеску. Это была старая традиция, пустившая корни в прошлый век, когда еще сам Сергей Симмс топтал сцену Гранд Холла своими непревзойденными стопами. Цепь всегда представляла собой полупрозрачную нейлоновую нить, незримую для аудитории. Подвесы, однако, изготавливались каждым из танцоров из дерева после вступления в труппу.

Юля задрала ногу, чтобы взглянуть на стопу. Крови не было, но болезненное ощущение, будто она наступила на осколок стекла, не проходило.

– Это Антона. Он на другой стороне, – услышала она от одного из парней.

– Сраная ваша традиция… Если я не смогу завершить выступление, я с вас всех лично эту дребедень посрываю, а этому Антону ее скормлю и жопу зашью этими же вашими веревками! – она говорила это, все еще стоя на одной ноге в скрюченном положении, что несколько понизило устрашающий эффект ее угроз. Парни постарше, которые неплохо знали Юлю лично, захихикали, готовясь выпрыгнуть на сцену, как вдруг Юля схватилась за живот. Ее согнуло. Через секунду дрожь побежала по всему ее телу от осознания возможного оборота.

– Нет, только не это… – прошептала она у себя под носом.

– Эй, Юль, ты чего? Все нормально?

Но она не успела ответить на вопрос, потому что парни выпрыгнули на сцену, а несколько девушек вернулись за кулисы. Увидев, что Юле нехорошо, они осведомились о ее самочувствии, но так же внезапно, как она пришла, боль бесследно исчезла. Только передняя подушечка правой стопы все еще ныла.

– Да все нормально, девчонки, чего-то кольнуло просто.

Юля взглянула на сцену, чтобы рассчитать, как скоро ей придется снова выходить и увидела на другой стороне отца. Как плохой сурдопереводчик он вопрошающими жестами пытался выведать, что произошло во время ее выступления. Тем же методом дочь объяснила ему, что все было в порядке, и она лишь наступила на острый предмет. Тогда Андрей кивнул и, развернувшись, пошел обратно в зал.

– Ну, чего там с ней?! – нетерпеливо спрашивали у Андрея остальные Стольниковы.

– Ничего страшного, она просто наступила на какую-то ерунду на сцене. Черт-те что! Насколько это трудно – проверить сцену перед концертом?! Некомпетентные обезьяны…

На сцене появилась Юля. В суматохе скоростной мажорной тональности она была почти неотличима от остальных балерин, но вот, спустя несколько минут, на сцене снова остались только три пары, вертящиеся между собой и взлетающие в воздух.

– Во! Завершающая партия! – Андрей крикнул Штерну.

Спустя еще минуту, Юля Стольникова танцевала с единственным партнером, ошеломляя зал быстротой и сложностью представленных элементов танца. Непосвященный наблюдатель мог бы подумать, что после выступления обоим потребуется реанимация. Но Юля продолжала блистать. Улыбка пропала с ее лица, и теперь с совершенно серьезным, немного отчаянным выражением она выдавала последние пируэты. Наконец, аккомпанемент, аккорды которого, перемещаясь вверх по октаве, достигли тоники, прервался в апогее, и пара застыла в завершающей все выступление фигуре: некоем физическом союзе, олицетворяющем эмоциональный и моральный союз двух душ, которые так трепало и крутило на их пути к единению.

Зал разразился аплодисментами, и занавес закрылся. Стольниковы и Штерны стояли, отбивая ладони и поглядывая с гордостью на довольные лица в зале.

С другой стороны занавеса Юля буквально стекла на пол по своему партнеру, как только убедилась, что зритель больше ее не видит. Все присутствующие знали, насколько изматывающей была последняя партия, но когда после нескольких секунд отдыха Юля продолжала бездвижно лежать, рукоплескавщая Олеговна, смахнув с лица радость, подошла к приме:

– Юля! Ты как?.. Юль! – она слегка толкнула ее в бок.

Юля была без чувств.

– Скорую! Быстро! Аня, набирай! – Олеговна неуклюже размахивала руками перед лицом Юли, чтобы хоть немного охладить ее.

Когда Стольниковы прошли за сцену, вместо ажиотажа, присущего окончанию отлично исполненного концерта, они увидели лишь беспокойство и озабоченность в глазах танцоров.

– Что случилось, девушки? – обратился Андрей к первой попавшейся ему балерине.

– Юлю Стольникову на скорой только что увезли…

Словно кувалдой в грудь ее слова оглушили каждого из семейства.

– Как… – только и смог вымолвить Андрей.

– Она в обморок упала сразу после занавеса, – ответила девушка.