Текст книги "Синдром гиперпоздней конверсии (СИ)"

Автор книги: Виталий Мешков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

В мире, где людям постоянно приходится мириться с обусловленными природой телесными метаморфозами, одному из героев приходится особенно трудно, когда преобразования настигают его в самый неподходящий момент, воздвигая перед ним неожиданную полосу препятствий.

Виталий Александрович Мешков

Синдром Гиперпоздней Конверсии

Суббота

– НЕ-Е-ЕТ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО!! Я МУЖ-Ы-Ы-ЫК!!! НУ ЗА ЧТО?! ПОЧЕМУ СЕЙЧАС?!! – раздался неистовый крик из спальни. Секунду спустя, дверь в комнату распахнулась, и в коридор выбежал низкорослый паренек лет двадцати пяти на вид. Семеня жеманными шажками вдоль по коридору, он почти бегом направлялся к ванной комнате. Персиковая женская ночнушка весело плескалась в потоках встречного воздуха, отчего щуплый юноша выглядел как никудышный актер малого театра, исполняющий роль дворецкого, разбуженного стуком в дверь посреди глухой зимней ночи.

Он вошел в ванную как раз в тот момент, когда одна из дверей, которую он поспешно миновал во время своего опереточного спринта по коридору, отворилась, и из комнаты вышла прехорошенькая молоденькая девушка, а за ней высокий парень летами постарше. Они с недоумением переглянулись, и, до конца не веря происходящему, устремились вслед за пареньком в ночнушке.

Когда они вошли в ванную, пред ними предстала картина – юноша стоит у большого ванного зеркала и, недоверчиво щупая свое лицо кривенькими пальцами, с ужасом рассматривает его в отражении.

– Нет-нет-нет-нет-нет! Нет-нет-не-е-ет!! Ну почему?!!!

Девушка, остановившаяся в проеме, обошла незнакомца и, наклонившись перед его лицом, уставилась на него:

– Юля? – выдавила она, абсолютно потрясенная. – Это ты?

Парень вдруг перестал исследовать свое некрасивое лицо и повернул голову к девушке:

– Нет, Лен, это тетя Ася, мать ее, приехала! Я гребаный мужик, Лена!! – с этими словами юноша снова уставился в зеркало.

Тогда статный парень в дверях тоже обошел одетого в ночнушку щуплого и, сложив руки на своей широкой груди, осторожно спросил:

– Это что, твой первый раз?

Паренек перевел взгляд со своего отражения в зеркале на отражение любопытного:

– С чего ты взял, Саш? Я, очевидно, просто очень люблю разбудить весь дом дикими криками мужским басом, разгуливая по дому в женской ночнушке! – съехидничал парень, по-девчачьи отдернув голову назад в конце предложения. А когда он невольно вернул взгляд к отражению, то понял, что выглядит как дурак, и неотесанными резкими движениями снял злополучное одеяние через голову, швырнув его себе под ноги.

– О, госп… – одновременно недоговорили Лена и Саша, когда увидели хилую впалую грудь с щепоткой тщедушных черных волос между грудными мышцами (если их можно было так назвать) и слегка оттопыренное пивное пузико, приютившее торчащий, выпуклый пупок, который был похож на выглядывающую из траншеи каску солдата, насаженную на палку с целью проверить, станет ли противник стрелять.

Но тот, кого звали Юлей, не придал никакого значения реакции присутствующих, так как сам был столь уничтожен видом собственной чахлости, что обижаться на остальных не было смысла. Лена и Саша были правы – трудно отыскать парня, который прожил на свете четверть века, а выглядел так, будто в детстве его кормили жареной глиной, а поили коктейлем Молотова.

– Это конец… Я – урод. Не просто какой-то там вонючий мужик – я самый безобразный мужик, которого только видел этот сраный мир, – гнев юноши сменился на отчаяние.

– Ну, послушай, ты ведь не знаешь, когда ты снова обернешься. Может быть, уже через пару дней ты снова проснешься девушкой, – начала процесс утешения Лена.

– Лена, мне двадцать четыре! А я только конвертировалась! – из крысиных коричневых глаз покатились слезы. – Ты хоть раз в жизни слышала, чтобы кто-то конвертировался после двадцати и обернулся в течение недели? – парень меланхолично-вопрошающим взглядом глядел на собеседницу, давая понять, что это был отнюдь не риторический вопрос.

– Нет, – коротко ответила Лена почти шепотом, опустив голову. – Господи, Юля – какие же у тебя кривые ноги, – не выдержала она, на что паренек, одетый теперь только в белые женские спальные шортики с большим красным сердцем и надписью «I ballet» (вместо слова “love” было сердце), разревелся и выбежал прочь из ванны. Саша посмотрел на Лену, и уголки его рта разъехались по сторонам, загибаясь вниз, изображая некое подобие виноватого, на что Лена ответила пустым взором сквозь своего бойфренда, как будто бы перебирая в голове возможные пути решения возникшей загвоздки.

Когда пара вошла в комнату Юли, там уже была ее грузная мама, которая со слезами на глазах обнимала паренька, утопив его голову в своей пышной груди. Вот только то не были слезы горя.

– Ну наконец-то! Слава Богу, не зря я молилась! – начала было она, держа трясущуюся голову парня.

– Молилась?! – Юля вскинул голову и отпрянул от матери. – Ты молилась за то, чтобы со мной произошло вот это?! Чтобы я стала вот этим вот чмом за неделю до выступления?! – Юля встал со своей кровати, застеленной белоснежным бельем, и, расквасившись в плаче, выскочил из комнаты. Все трое последовали за ним.

Парень быстро шел в обтягивающих шортиках по коридору к кабинету отца – единственной оставшейся комнате, которая закрывалась изнутри. Но прежде чем он сумел добежать до двери, перед ним из своей комнаты вышел его неодетый младший брат Алекс, преградив путь и взвизгнув:

– Кто тут орет с утра пораньше в субб... – ту секунду, которая понадобилась Юле, чтобы дойти до брата, он жадно вбирал в себя глазами небывалую картину. Но не успел Юля поравняться с ним, как тот опустился на корточки в приступе остервенелого смеха.

– Козел! – только и мог выплюнуть зареванный парень, перешагнув через конвульсивно содрогающееся от уморы тело брата.

– Юлечка, погоди! – кричала вслед мать, тщетно старающаяся догнать парня-дочь.

– Юля, еще не все потеряно! – пыталась поддержать убегающую сестру Лена, сопровождаемая Сашей.

Шагая О-образными ногами к заветному убежищу, Юля вытирал слезы под аккомпанемент восклицаний родни и истерический смех придурковатого брата. Дойдя до кабинета, он потянул вниз ручку двери, но та не поддалась – дверь была закрыта на замок. Тогда, оставив попытки избежать своих родственников, Юля повернулся спиной к двери и теперь просто стоял, проливая ручьи слез, которые уже катились вниз по впалой груди, сверкая в превосходном освещении фамильного особняка. Все кроме брата считали своим долгом поддержать Юлю словом, и поэтому стояли перед ним, предлагая всякого рода утешения, перекрикивая друг друга.

Вдруг дверь кабинета открылась, и за ней показалась озадаченная физиономия женщины, по возрасту схожей с матерью Юли. Услышав клацанье замка, Юля обернулся и кинулся к ней в объятья:

– Папа! – парень в трусах обнял огорошенного родителя. Женщина с изумлением отодвинула юношу от себя, взяв его за плечи:

– Юля?! – удивлению отца не было предела. Вся семья ввалилась в кабинет. Младший брат Алекс вошел последним, стараясь отдышаться от продолжительного смеха. Но как только он снова увидел сестру, из его глотки вырвался гогот:

– Вот это обезьяня! – только и смог выговорить он перед тем, как снова сдаться обуревающему приступу смеха. Но женщина в кабинете пресекла его поведение:

– Алекс, пошел вон! У твоей сестры горе, а ты сам ведешь себя как обезьяна!

Алекс перестал ржать, но, не снимая довольной улыбки с лица, вышел прочь из кабинета.

Юля стоял, скрестив тощие руки и сгорбившись, отчего впалая грудь казалась еще более вдавленной.

– Юля, не волнуйся, мы сделаем все, что только в наших силах, чтобы обернуть тебя как можно быстрее! Ты обязательно будешь примой на выступлении! Я уверен, доктор Штерн разберется и поможет тебе – он лучший мутаролог в стране!

– Папа, ты же знаешь, что конвертировавшимся после двадцати не видать оборота по крайней мере год! По себе ведь знаешь, в двадцать один конвертировался! Сколько ты тогда ждал оборота?

Осознав, что Юля и в самом деле ждет ответа на вопрос, отец открыла рот, но Юля опередил его:

– Тридцать четыре месяца, папа! Три года! Это конец! Меня выпрут из балета!

– Ну, как же выпрут? Ты всегда можешь вернуться после оборота, дорогая моя, – поддержала Юлю мать.

– Вернуться? Я целый год буду томиться в этом патологическом тельце, пока Анька танцует все мои партии, а потом обернусь и не смогу на пуанты встать!

– Да ну и фиг с ним, с этим балетом, доченька. Найдешь себе другое хобби, – выдала аргумент мать.

Четыре взгляда уставились на нее, не веря тому, что только что услышали. Укоризненно, словно с подтекстом «думай, что говоришь-то» смотрела на нее отец. Но самым непонимающим взглядом одарил мать Юля. На такое заявление у него даже не было ответа. Не веря своим ушам, он, качая головой, пробурил себе проход между членами семьи и молча вышел из кабинета.

Все снова последовали за ним, как утята за мамой-уткой. Но отец успела одернуть толстуху-мать за рукав, призывая остаться на момент:

– Ты с ума сошла? Жанна, ну ты иногда совсем не думаешь, что говоришь, – снизив тон, женщина отчитала женщину.

– Андрея, ну чего я такого сказала? – отдергивая свою руку из руки мужа, Жанна недоверчиво смотрела ей в глаза.

– Балет – это вся ее жизнь! Она же дышит им! Разве ты не понимаешь, что конверсия Юли может оказаться началом ее тропы по наклонной? Мы просто обязаны ее поддержать. Хватает одного дуралея в семье, а еще и дочь с пути собьется. А там гляди, и вторую за собой потащит. Ленка и так не ангел, а негативное влияние старшей сестры еще пуще ее испортит. Думай, маманя, что говоришь – и Андрея вышла из кабинета.

Выйдя в коридор, она окликнула толпу, которая повторно забилась в комнату Юли:

– Так, народ! Вышли все из ее комнаты, все равно никто из вас ничем дельным не поможет и ничего хорошего не посоветует! – она вошла в комнату.

– Дайте мне поговорить с дочерью, выйдите, – отец Юли подождала, пока дверь закроется снаружи, затем подсела на кровать к разбитой дочери.

Андрее было за сорок, но выглядела она моложе своих лет. Будучи с рождения мужчиной, она имела коротко остриженные светлые волосы, как и многие другие жители города, которые родились мальчиками. Взгляд отца был понимающим и обеспокоенным.

– Юля. Мне нужно с тобой поговорить. Вот только для начала одень что-нибудь нейтральное – я не могу воспринимать тебя серьезно, когда вижу, как твои новые атрибуты не помещаются в женском белье, – Андрея сказала это с такой добродушной, милой улыбкой, что Юля не смел обижаться на подшучивания отца.

– Да у меня нет ничего такого. Я же все Ленке отдала, как мне двадцать три стукнуло. Никто ведь и подумать не мог, что Юля Стольникова окажется гиперпоздней, – Юля подошел к своему огромному шкафу-купе и отодвинул дверцу. – Я ведь была уверена, да мне и доктор мой говорил, что уродилась константой. Меня только поэтому и поставили примой, что официальное заключение было от доктора – «константа», возможность конверсии пренебрежимо мала, – продолжал он, выуживая из шкафа белый домашний халатик.

– Сказать честно, я прямо-таки сбит с толку твоей конверсией… Но, послушай, возможно, еще не все потеряно, – начала отец, и если бы это говорил любой другой член семьи, Юля не стал бы даже слушать. Но отец был человеком слова, и то, что стороннему наблюдателю могло бы показаться жалкой попыткой утешить свое чадо, заставило Юлю повернуться к отцу, чтобы взглянуть ей в лицо. Глядя в ярко-голубые женские глаза родителя, он старался выяснить, насколько правдиво они на него смотрят.

– Папа, не давай мне ложных надежд, потому что, если твой план не сработает, я не знаю, смогу ли пережить подобный облом, – Юля стоял в пол-оборота, одетый в женский банный халатик, которого едва хватило чтобы запахнуть торчащее пузо. Три пердинки на впалой груди уныло свисали, неприкрытые.

Отец сделала глубокий вдох, оглядев дочь, и на выдохе сказала:

– Погоди секунду, я принесу тебе нормальной одежды, – она поднялась с постели и вышла из комнаты.

В комнате напротив дверь была раскрыта. Лена и Саша сидели лицом друг к другу на кровати и оживленно что-то обсуждали. Андрея не была уверена, что они обсуждали ситуацию с Юлей, но на всякий случай укоризненно поднесла указательный палец к губам, давая понять, что любые слова о Юлиной конверсии могут лишь далее подтолкнуть ее к нервному срыву и депрессии. Затем она ушла в сторону родительской спальни, а Лена подошла к двери и закрыла ее.

– Саша, да тут прикол весь даже не в том, что она пропустит выступление, и ее выгонят из балета, и даже не в том, что ей больше года придется быть вот этим вот дрищом, – продолжала разговор Лена, садясь обратно на кровать. – Вся загвоздка в том, что иногда люди, конвертировавшиеся после двадцати двух-трех лет, больше не оборачивались до самой смерти! – Лена говорила громким шепотом.

– Да ладно, серьезно? – искренне удивился Саша.

– Саша, блин. Я иногда не понимаю, ты на какой планете живешь вообще? Вам что, в школе на антропологии об этом не рассказывали? Да и вообще, это довольно известный факт, – возмущалась Лена. Она любила своего бойфренда. Но, будучи девушкой любознательной и закончившей университет с отличием, ее иногда приводило в бешенство невежество Саши, чьи потуги в приобретении общих знаний закончились сразу после средней школы.

– Да фиг его знает… Ну так и что, она теперь на всю жизнь такая?

– Она этого не вынесет, – отведя взгляд, вымолвила Лена.

– Но это же генетика? Твой отец тоже поздно конвертировался, но он ведь не остался женщиной на всю жизнь. А ты конвертировалась довольно рано, как и твой брат. Думаешь, все так страшно?

Лена посмотрела на Сашу, словно прикидывая в уме, стоит ли говорить ему о родителях. Затем она решилась.

– Это мало, кто знает, но это и не тайна – это нам с Алексом он отец. Юле же он приходится матерью. Мы просто все договорились называть отца отцом, а маму мамой, чтобы избежать путаницы. На самом деле, рожал Юлю отец, как раз во время тех тридцати четырех месяцев, о которых Юля упомянула в его кабинете. Просто беременность протекала очень беспокойно, да и роды были не из приятных, поэтому нас с Алексом уже рожала мама, – разъяснила Лена.

– Ох, ни фига себе… Я и не знал, – секунду Саша переваривал услышанное, после чего спросил:

– Слушай, я конечно не профи в генетике, но разве не от обоих родителей достается ДНК? Тогда то, что ее рожал твой отец, мало что значит.

В очередной раз Лена изумилась неведению бойфренда, но, тем не менее, ответила:

– Все так, от обоих, но ген, содержащий информацию о мутарологических особенностях человека, передается строго от родителя, который оказывается в момент зачатия женщиной. Таким образом, я могу примерно судить, что ты не лжешь мне о фамильном статусе своих родителей, как это сделала я, потому что твой отец конвертировался в тринадцать, и его фаза обратимости составляет пару недель, в то время как твоя мама конвертировалась только в семнадцать – как ты – с фазой в три недели, – поучала бойфренда Лена.

– Ну, у меня-то не три недели, а двадцать семь дней.

– Фаза может серьезно варьироваться, но дата конверсии не может отклоняться больше чем на двадцать процентов. Господи, чему вас только в школе учили?

– Меня лично учили профессионально швырять мяч. Я только поэтому-то в школе и задержался.

– Как же тебе повезло, что ты такой красавчик, – Лена растянула щеки Саши в стороны, – иначе встречаться бы тебе до сих пор с той лохудрой, которая все никак не могла от тебя отлипнуть после школы.

Андрея вернулась в комнату Юли с парой мужских шорт и белой футболкой с черной надписью «MutarLabs Ltd.» слева на груди и положил их на кровать. Сверху шлепнулась пачка черных мужских боксеров:

– Этих тебе должно хватить до оборота, если доктор Штерн и в самом деле может сделать с тобой то, чем хвастается передо мной уже более полугода.

Андрей Стольников работал главным бухгалтером в «MutarLabs» вот уже одиннадцать лет – с тех самых пор, как ее основатель, доктор мутарологических наук Эрик Штерн выделил и расшифровал тот самый ряд генов, которые отвечают за муторологические преобразования homo sapiens в течение жизни, а иногда даже после. За декаду с лишним компания выросла из университетского кабинета, напичканного аппаратурой, в крупнейшего в стране производителя М-гармонов, помогающих людям лучше справляться с их преображениями, или попросту – оборотами. Зарплата, равно как и дружба Стольникова со Штерном, увеличивалась пропорционально росту «MutarLabs Ltd.». Все члены семьи, а также некоторые друзья семьи Стольниковых имели возможность приобретать препараты компании за символическую цену.

– Папа, не томи, расскажи уже, что у него там есть, – Юля снял халат, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату впрыгнул Алекс с телефоном наготове. Юля не успел даже сообразить, какова была цель столь наглого вторжения, как из телефона, направленного на нее, раздался щелчок. Изо рта Алекса вырвалось только радостное блеяние, и он шмыгнул обратно в проем, оставив дверь открытой.

–Урод! Ненавижу! – крикнул ему вслед Юля, но в погоню не отправился, так как Алекс уже выбежал во двор особняка Стольниковых, стоящего в конце коротенькой улочки. Прыгнув на велосипед, он дал деру прочь от дома.

Еще более встревоженный Юля с треском закрыл дверь и, повернувшись, направился к своей мужской одежде. Андрея, не считая нужным тратить время на обсуждение инцидента, продолжила начатое:

– Эрик уже несколько лет работает над своим главным препаратом. Его действие заключается в том, чтобы заставить организм обернуться, так сказать, по требованию владельца.

– Как это? То есть, ешь таблетку, а на следующий день уже другой пол? – от удивления Юля перестал одеваться и стоял перед отцом в фирменной футболке «MutarLabs» и белых трусах с надписью «I love ballet», немного выглядывающих снизу.

– Грубо говоря – да. Тебе известно, что все мутарологические преображения организма контролируются М-гормонами. Так вот, суть препарата состоит в том, чтобы произвести в организме изменения в уровнях гормонов такого масштаба, что организму ничего не остается, кроме как гибернироваться и обращаться.

– Дай-ка угадаю – есть одно «но».

– Есть. Но, со слов Эрика – незначительное. Дело в том, что за неимением зафиксированных случаев гиперпоздней конверсии в городе за последнее время, препарат тестировался только на животных, – отец Юли видела, что грядет бурная реакция на сие заявление, и поэтому, повысив голос, быстро продолжила, не дав дочери вспылить, – Все тесты произвели положительный результат – от микробов до обезьян! Плюс, гормоны Эрика безоговорочно работают уже с десяток лет – люди как уменьшали, так и увеличивали свои фазы! Дочь, то, чего он добился с поздней конверсией, работает и на животных, и на людях. Просто ему все еще не представилась возможность протестировать препарат для гиперпоздней. Дочь, ты знаешь, что если бы я не был уверен в Эрике, я бы ни за что такого не предложил. Но Эрик – гений, поэтому у тебя все обязательно получится! И подумай, скольким людям ты поможешь, убедившись, что препарат работает. Ты всю оставшуюся жизнь сможешь жить на гонорар Штерна!.. – но дочь прервал его:

– Папа, да мне до лампочки все те люди и гонорары твои! Я одним только балетом себе уже на отдельный особняк заработала! Мне нужно, чтобы эта хрень просто сработала и все!

– Сработает, дочь, сработает как часы, я уверен, – отец поднялась с кровати, чтобы пойти в кабинет и набрать телефон Эрика Штерна.

– Папа.

– Да? – Андрея остановилась на полпути.

– Если лекарство не сработает, я не смогу так жить. Я просто…

– Не дрейфь, дочь! Как я сказал, Эрик – гений, – и она вышла из комнаты.

* * *

На морском побережье города было не протолкнуться от понаехавших туристов. Пляж был усыпан лежаками, зонтиками, стульями и портативными холодильниками. А все оставшееся пространство между ними занимали алчные до солнца приезжие.

Местные брезговали городским пляжем. Многие из них выезжали за город на Дикий Песок. Пляжная Авеню тоже была упакована потной толпой. Бампер к бамперу стояла вереница автомобилей, отчаянно пытающихся отыскать место для парковки – тщетная затея, учитывая сезон и время суток. Улица выглядела словно муравьиная тропа с крыши двадцатиэтажного отеля «Two Suns». Там, наверху располагался элитный бар на открытом воздухе «Cosmic», попасть в который можно было только по приглашению, либо будучи постояльцем отеля. Бар открывался в шесть вечера и поэтому пустовал в жаркий июльский полдень. Два человека прохлаждались в спасительном теньке навеса, раскинувшись на удобных лежаках. Другие две фигуры непрестанно сновали по заведению. Расслабленными в лежаках были Лена с Сашей в гостях у владельцев бара – четы Линских.

– Слушай, Жень, а чего это вы с Германом сами тут сегодня носитесь? У вас же куча официанток, – недоумевала Лена, посасывая слабоалкогольный коктейль из высокого стакана.

– У нас сегодня спешиал ивэнт, – ответила Женя, примеряя барный стул к огромному кольцевидному мраморному столу, в центре которого зияла дыра в метр диаметром. Убедившись, что стул слишком высок, она вернула его к бару.

Распластавшись на соседнем лежаке, Саша, с омерзительным звуком, напоминающим влажную отрыжку, высосал остатки коктейля и повернул голову к Лене:

– Куда это она тебя ща послала? – и ухмыльнулся над собственной шуткой.

– Типа особое событие какое-то, – разъяснила она ему и повернулась обратно к Жене. – А что за повод? Праздников нет, кажись, никаких.

– Да тут в город приехал весь состав сериала «Найя», эпизод снимали на пляже. Ну и сюда решили напоследок наведаться да нажраться.

Глаза Лены увеличились в размере:

– «Найя?! Ты серьезно? У меня сестра его обожает! – И тут, вспомнив о злосчастной конверсии Юли, Лена опустила голову и замолкла.

– Так пускай приходит, я ей пропуск оформлю. Только пусть шибко этим звездам не докучает, – Женя сделала жест «кавычки» при слове «звезд», – мне недвусмысленно намекнули, что фанатов на вечеринке быть не должно, – она продолжала сновать по бару, не замечая реакции подруги.

– Да я поторопилась, Жень, уже забудь. Там с сестрой кое-что произошло, так что… не надо, – пока говорила, Лена ни разу не подняла глаз на Женю.

Женя перестала суетиться и осведомленно взглянула на подругу:

– Что-то случилось? Что-то серьезное?

– Да, довольно серьезное, – Лена обменялась взглядом с Сашей, будто бы спрашивая у него морального разрешения рассказать об инциденте. Саша лишь пожал плечами, мол, твоя сестра – тебе и решать.

– Короче, она конвертировалась сегодня утром.

– Ну, так и… погоди… Погоди, так ей же уже!.. Сколько?

– Двадцать четыре! – опередил Лену Саша, как это делают люди, которым не терпится рассказать самую интересную часть истории, как будто происшедшее было их заслугой.

Женя подошла и присела на лежак рядом с Леной, держа рот невольно открытым. Герман, услыхав новость, тоже заинтересовался.

– Двадцать четыре? Слу-ушай…Так это ж ГПК? – она посмотрела на Лену, ища подтверждения собственной догадке. Лена кивнула.

– Офиге-еть… Она же такая красивая… Конвертировалась-то хоть в сносного?

Герман не дал Лене ответить:

– О, кстати, вы еще не видели новый мем в интернете? Там как раз про гиперпозднюю конверсию. Стоит такой паренек, два зуба передних торчат, а сам щуплы-ый – соплёй перешибешь! И в трусах белых – женских, в обтяжечку. А на них надпись – «I love ballet». И подпись к мему – «ГПК это – вскормленная зайцами балерина с яйцами», – и он принялся хохотать.

Лена закрыла глаза. А Саша пытался незаметно оповестить Германа о неуместности его комментария, отрицательно вертя головой мелкими движениями и вооружившись самым предостерегающим выражением лица. Женя ахнула, и ее рука метнулась к лицу, в ужасе закрыв нижнюю его часть ладонью. Герман же, чьих мозгов каким-то образом хватало на ведение бизнеса, не уловил чувствительности ситуации и, когда никто не засмеялся, продолжил:

– Я сейчас покажу, – за время своего рассказа он уже отыскал нужный мем и теперь протягивал Саше телефон, на экране которого был несчастный Юля, в той самой позе, в которой застал его утром Алекс – сутулый, впалогрудый, глядящий в объектив исподлобья и, конечно же, одетый в описанные Германом трусы-шорты.

Саша неохотно взглянул на фото и вымолвил:

– Да…братан… это…

– Это она, Герман, – спасла бойфренда Лена.

Герман сузил ухмылку, он все еще не понимал:

– Кто?

– Юля. Моя сестра Юля – это она на фотографии. Она сегодня утром конвертировалась вот…в это.

Герман поспешно забрал телефон у Саши и снова взглянул на фото. Они с Женей знали Юлю лично, и, когда он уловил сходство в чертах лица незнакомца на фотографии и той Юли, что он знал, он только и мог, что убрать телефон в карман и состряпать хоть и искреннюю, но весьма неубедительную виноватую гримасу. Чувствуя себя дураком, он кулаком прикрыл часть лица ниже носа – так ему было немножко менее стыдно.

– Угу… – выдала Лена в заключение.

С минуту все четверо молчали. Затем Женя сказала:

– Бедная девочка… Как же ее парень теперь? Она ведь, фиг его знает, сколько теперь будет мужиком.

– Тебе станет еще веселее, когда я скажу, что он уже ей не парень, а жених. Они собираются жениться в августе. Он сейчас на гастролях со своей труппой. Юля сказала мне, что Нимм звонил, но она не смогла принять звонок. Я вообще не знаю, как она собирается ему говорить. Бедняга не сможет ждать три года.

– Да если даже дождется, с фазой потом неясно, как будет. Вот у вас с Сашкой как совместимость по фазам?

– У меня фаза шестнадцать суток – кстати, завтра оборот… У него – двадцать семь, поэтому у нас график сложный. Вот у отца с матерью завидный график: она – шесть дней, он двенадцать. Вот и получается – двенадцать дней они пара, другие двенадцать – друзья. Но как у Юли будет – совсем непонятно, если ты к этому ведешь. Сама знаешь, фаза не зависит ни от возраста конверсии, ни от генетики.

– Ну, не знаю, может быть, оно и так. Но я каждые двадцать три дня превращаюсь в мужика, а через двадцать три дня обратно – точь-в-точь как моя мама. Вот с этим вот умником, правда, неудобно, – она кивнула на Германа, – он у меня ведь феномен с нерегулярной фазой. Вроде только пару дней назад девчонкой был, а уже снова парень. Зато в другой раз не дождешься, пока снова писюн отрастит, хоть по мужикам беги.

– Ага, или я – хоть по мужикам беги. На одних и тех же вроде пока не натыкались, ха-ха, – выдал Герман, и сразу же заткнулся. Чтобы еще более не смущать друзей, он пошел дальше заниматься баром.

– Подожди, – окликнула его Женя. – Дай взгляну хоть на Юлю. А то придет сегодня, а я ее и не узнаю, – она взяла телефон из рук мужа. Взглянув на фото, она не знала, как реагировать. Мотать головой в изумлении было бы неприличным. Делать вид, будто все не так ужасно, было бы еще более неудобно, ибо неказистость теперешней внешности красавицы-балерины Юли была столь броской, что Женя только и смогла сочувствующе вздохнуть.

– Ну и как она теперь будет? – спросила она у Лены, вернув телефон мужу.

– Отец работает в «MutarLabs», лично знает главу. Они друзья с универа. Говорит, у него есть препарат специально для ГПК. Хотя, я лично первый раз о таком слышу, так что мне как-то мало верится в его чудодейственность.

– О, ну это серьезный вариант – Эрик Штерн гений. Я его гормонами с конверсии пользуюсь – все метаморфозы как по часам. Не то, что у некоторых, – она махнула головой в сторону Германа.

– Мой отец тоже так говорит. Вот только не бывает людей, которые не ошибаются.

* * *

Особняк Эрика Штерна находился за городом, в элитном районе, растянувшемся на три километра вдоль побережья. Назывался район – Соленый Берег. Субботний вечер на Соленом Берегу являлся примером глубочайшего спокойствия души и тела. Резиденты района, отгулявшие первый выходной день недели, уже вернулись домой с рыбалки, из гольф-клуба, с приватного приема у знаменитого соседа. Катера и яхты уже почти все вернулись из океана и колыхались теперь пришвартованные у частных пирсов. Каким бы ни был отдых в субботу на Соленом Берегу, он почти всегда изматывал. Но сейчас, в лучах оранжевого солнца, готового нырнуть вглубь спокойного теплого океана, местные жители вытаскивали свои огромные плоские экраны во двор перед домом, разжигали мангалы и грили и предавались лучшему отдыху, который только знал как богатей, так и бедняк – семейному просмотру субботнего футбольного матча за бутылочкой отменного пива и свежим, ароматным, сочным куском жареного мяса.

Эрик Штерн и его семья не были исключением. Они были скорее правилом, и если соседи по бокам и через дорогу не видели обыденного мясоедства и пивопийства во дворе Штернов, значит либо в семье кто-то умер (чего пока не случалось), либо Штерны проводят субботу вне страны.

Вот и в этот милый вечер вся семья доктора мутарологических наук расслаблялась в креслах перед домом, перекрикиваясь с болеющими за одну команду соседями.

– Май, достань отцу бутылочку из холодильника, – попросил Эрик пятнадцатилетнего сына, не в силах оторваться от экрана, где шла атака на противника.

– Пап, ты до него рукой можешь дотянуться, – ответил Май, переворачивая кусочки мяса на газовом гриле.

Даже будучи доктором наук, Эрик, поглощенный игрой, не смог родить более одной мысли пока нападение не закончилось штрафом любимой команде, А так как Май остался, где стоял, Эрик остался без пива. По крайней мере, до следующего перерыва.

– Ну вот точно, ага! Какой еще захват? Миллс, ты видел захват?! – гаркнул он через улицу.

Сосед Гарри Миллс, успешный профессиональный борец, занимавшийся с семьей тем же досугом, что и Штерны, рявкнул обратно:

– Ага, я вот через неделю буду в столице, найду этого судьишку, такой ему захват устрою, что глазенки полопаются!

И они оба рассмеялись в голос.

В это время у обочины притормозил автомобиль класса люкс.

– Стольников? – буркнул Эрик себе под нос.

Из машины вышла Андрея Стольников и направилась к Штерну.

– Андрюха, здоров! Соскучился что ль со вчерашнего? Ты же не любишь футбол! – среди своих друзья применяли друг к другу мужской род независимо от фактического пола в момент разговора.

Со всех сторон послышалось глухое, неодобрительное, но шутливое «бу-у-у».

– Да ладно вам, ладно, он же сегодня дама! Будьте снисходительней! Ха-ха-ха! – отшутился Штерн.

Андрея подошла не спеша к Штернам, улыбаясь заметке друга.

– Привет всем Штернам, – трое детей и жена Эрика, пребывающая в своем мужском обращении, вежливо поздоровались. Затем Андрея продолжила:

– Эрик, мне ужасно неловко прерывать твой отдых с семьей, но это чрезвычайно важно. Мы можем поговорить?